Игра вуалей

Де Грасс Если судить по этому вечеру, то де Грасс был чертовски плохим заговорщиком. Ему хватило одного взгляда и звучания собственного имени, чтобы все остальное прошло мимо его восприятия. Ни на странность построения фразы, ни на жесткость, металлической нитью пронизавшей интонации обманчиво мягкого голоса, он не обратил внимания. В ушах звучало только сладкое «Винсент», означающее отбрасывание очередного барьера, спавшего так же легко, как простыня с узких бедер де Ренуара. «Анри», — поправил себя, пока мысленно, пробуя имя, позволяя ему на миг заполнить свое сознание вместе с образом вставшего перед ним молодого мужчины, прекрасного в своей наготе. Он не стал скрывать ни взгляда, жадно проскользнувшего по открывшемуся телу, ни собственного возбуждения, выразившегося в резком вздохе. Впрочем, совсем скоро его реакция стала очевидна и по более явным признакам, стоило только подняться на ноги и расстаться с простыней по зову виконта. Прикосновения мягких пальцев к поджавшемуся животу стало достаточно, чтобы по телу прошел жар, сразу сконцентрировавшийся в паху. Винсент чуть усмехнулся, чувствуя, как быстро крепнет плоть и осознавая прекрасно, что де Ренуар это видит. Такая быстрая реакция должна была польстить молодому виконту, хотя едва ли у того могли быть какие-либо сомнения в собственной привлекательности. Он не задумывался о том, будет ли это на один раз, или же Анри станет частым гостем в его постели. В подобных вещах граф не любил думать наперед, всецело отдаваясь моменту. Здесь и сейчас был лишь охотничий домик посреди леса, барабанящий по окнам и крыше ливень, рокочущие раскаты грома, временами вибрацией проходящие по телу, и два человека, решившие на ночь отдать друг другу свои тела, чтобы взамен получить удовольствие такое же сильное, как доставят сами. Все это стоило того, чтобы на несколько часов забыть обо всех «если» и «завтра». — Мои мысли шли куда дальше прикосновений, Анри, — наконец-то произнеся его имя вслух, Винсент сделал еще полшага навстречу, теперь уже вставая почти вплотную. Несколько секунд он просто смотрел ему в глаза сверху вниз, рассматривая их полупрозрачный цвет и наслаждаясь поволокой возбуждения, отчетливо проступающей через чуть расширенные зрачки. Он не тянул, но осознанно наслаждался этим моментом. Когда уже слышишь чужое дыхание совсем близко, когда почти чувствуешь жар чужого тела, а кончики пальцев подрагивают от желания, наконец, прикоснуться, сжать, взять, наконец, то, что так щедро предлагают. — Впрочем, вы и сами это видите. Неожиданно в его собственных глазах мелькнула чуть лукавая усмешка и он, взяв в ладонь чужую руку, без малейшего стеснения положил ее себе на уже практически полностью распрямившийся член. Для первого интимного прикосновения — весьма смелый выбор, но де Грасс был почти уверен, что Анри не сочтет это за проявление недопустимой развязности. Они оба решили пройти до конца, и с этого момента он не собирался думать об условностях. Виконт сам дал ему карт-бланш, попросив не размениваться на нежности — и, боги, как он был ему за это благодарен! Его выдержка была не настолько сильна, чтобы неторопливо обмениваться томными ласками в то время, когда хотелось просто кинуть на ближайшую горизонтальную поверхность — пол, стол, кровать, не важно, — и растерзать. Он не отрывал взгляда от глаз Анри, когда скользнул рукой ему за спину, касаясь ровно над ложбинкой между ягодиц, и медленно, подчеркнуто нежно повел пальцы вверх по позвоночнику, прочерчивая ровную линию. По нежной коже поясницы, между лопаток, к загривку, проскальзывая пальцами в темные, почти черные волосы. Чтобы резко сжать до легкой боли, опаляя контрастом ощущений. Следя за реакцией, отражающейся в глазах уже почти любовника, де Грасс, уже не скрывая властности движения, потянул за стянутые пряди, заставляя того запрокинуть голову сильнее. — Никаких нежностей, — повторил, понижая голос, уже без улыбки вкладывая слова уже в самые губы. — Последний шанс передумать, Анри. После я уже не буду вас щадить. Не угроза — обещание, сладким предвкушением прошедшееся по его собственному телу. Рука, до этого удерживавшая руку виконта на члене де Грасса, переместилась ему на поясницу, обхватывая, чтобы рывком притянуть к себе крепче, наконец-то прижимая изящное, стройное тело к своему, давая ощутить напряжение и силу каждой мышцы. Граф был достаточно худым, жилистым, и силы его тело скрывало куда больше, чем могло показаться в одежде. Обычно он не начинал «знакомство» с поцелуев в губы. На теле человека было достаточно других подходящих для этого мест, даже если покровы одежды еще не были полностью сорваны: шея, пальцы, запястья, открытая глубоким вырезом платья грудь, если речь шла о женщинах. Но, склонившись к лицу де Ренуара, Винсент уже не смог сдержаться, да и не захотел. Повинуясь резко вспыхнувшему желанию, он впился поцелуем в мягкие, горячие от вина и прилива крови губы, терзая его без пощады, как и предупреждал. Чувственно, чуть жестко, проталкиваясь языком меж зубов, а руками продолжая твердо фиксировать в своих объятьях. Своеобразная проверка и одновременно демонстрация. Де Грасс брал рот Анри так же, как собирался брать его самого: забирая себе чужое дыхание, терзая умело лаской и отдавая собственный жар, пробужденный близостью чужого тела. Поцелуй был разорван лишь, когда в легких не осталось воздуха, а голова начала слегка кружиться уже совсем не от вина. — «Да» или «нет», виконт? — с чуть шальной улыбкой выдохнул во влажные от поцелуя губы, легко прихватывая нижнюю зубами. Он был почти уверен в ответе, но хотел услышать, как де Ренуар произносит это, глядя ему в глаза. «Скажи «да», и я не дам тебе уснуть до утра». Де Ренуар Умел, умел граф де Грасс отвечать «ударом на удар» — поддержка как в танце, а хватка — как в драке. И Ренуар, который был привержен жесткости, а людскую мягкость считал лицемерием, вспыхнул возбуждением, как кресало, встретившееся с огнивом. Все откровенно и честно — как нравилось. Напряженный чужой член в руке — это, пожалуй, тоже самое, как открытое горло у псовых: доверие, как своему в стае. Пальцы плотным захватом легли на графское достоинство, крепостью уже выдававшее настрой Винсента. Конечно, Ренуар не думал, что возможен отказ — взглядами, на которые де Грасс был щедр, он уже все сказал и даже передал аванс за всю ночь вперед, но ощущать доказательство в материальном виде было не менее приятно. Как музыкант — по флейте, пробежавшись пальцами по стволу, Анри приласкал повлажневшую головку подушечкой большого пальца, растер скользкую субстанцию — доказательства реакции графа на вызов плоти. А теплые губы оказались не менее опасными, чем зубы, спрятанные за ними. Опыт графа в любовных делах был несомненен. Чем бы де Грасс не занимался в Норесе, но очевидно, что оставил память о себе у немалого количества красоток. Поддавшийся его напору, Ренуар даже слегка опешил — обычно он сам не уделял времени поцелуям, считая, что поцелуи — удел влюбленных, а не тех, кто решил скоротать вечер в чьей-то постели. Но чертов граф, вдруг вскипевший как лава вулкана, охватил его, пеленая объятьями, воспламеняя и обжигая. Часы на камине, вдруг, словно взбесившись или заревновав, принялись яростно и долго отбивать полночь. Анри вздрогнул, потом негромко рассмеялся, отвечая на поцелуй — отпускать де Грасса не покусанным показалось ему дурным тоном. — Кажется, за меня «да» уже сказали двенадцать раз! — давно его губы не сминали с такой пылкой охотой. Это льстило и возбуждало. Не то чтобы он никогда не ощущал чувства восхищения. Но то, что исходило от де Грасса, было столь искренним, что подкупало даже искушенного в таких играх Ренуара. — Хотите побывать в спальне короля, граф? Он стоял как раз напротив возвышавшегося на камине канделябра, который планировался быть им проводником в полутемных коридорах. Отрываться от Винсента не хотелось, но не предаваться же страсти в гостиной, когда есть спальня, наверняка благоухающая любимым ароматом короля — жасмином. Для начала — она, а после — уже можно всю ночь искать новые грани друг друга в других помещениях большого дома. Анри, взяв в руку тяжелый канделябр и небольшую серебряную масленку, шагнул вперед, поманив за собой будущего любовника. Оба так и оставались босыми, но вокруг была чистота, и ощущение первобытной близости к простому быту лишь придавало остроты моменту. Спальня встретила их тишиной и да, Ренуар не ошибся — запахом цветущего жасмина. Установленный на стол подсвечник осветил лишь часть комнаты, оставляя ложе в полумраке. И виконт, избавившись от него и коробочки, не медля ринулся в объятия де Грасса: как билась на сильной, напряженной шее венка! Языком, заскользивший по ней, чувствовал, как четко отсчитывается ритм. Анри обнял Винсента за плечи, откровенно наслаждаясь его силой, и тут же применил свою, роняя их обоих на упругую плоскость ложа. Подминая любовника вниз, он уселся сверху, как пес, одержавший победу. Некоторое время молчал и блестел сумасшедшими глазами на де Грасса, через минуту склоняясь к нему и целуя — ответом на первый поцелуй, Анри порыкивал, спускаясь от губ графа по его шее, к ключицам и добираясь до сосков. Тут же мягко и терпеливо принимаясь теребить их зубами. Он как дикий, немного голодный лис — плоть вкусна, и он явно собирался ею наслаждаться. А де Грасс — это запах травы: свежей, но лишь отдаленно знакомой. Крупный зверь — сильный, но зато теплый и надежный. И сегодня Ренуар разрешил себе поверить в это и насладиться силой зверя. Де Грасс Как хорошо, что хотя бы один из них сохранял благоразумие в достаточной степени, чтобы подумать о перемещении в спальню! Де Грасс, совершенно опьяненный реакциями Анри, готов был прямо там, в гостиной, поднять его от пола и разложить на столе, устраиваясь между длинных стройных ног. Нет, он бы не стал брать его так по-варварски, точно не в первый раз, но накинулся бы ласками на желанное тело, точно оголодавший зверь. Да и разве его можно было винить в подобных желаниях, когда ему настолько были готовы отдаться? Он ведь не был слепым и видел прекрасно, с какой уверенностью скользили длинные пальцы по его члену, и как вспыхнул виконт, оказавшись в его объятьях. Больше можно было не волноваться, что его несдержанность, почти граничащая с грубостью, может оттолкнуть. Анри не испугался его напора, а отозвался с неприкрытым желанием, и это окончательно расставило все точки над «i» между ними — по крайней мере на эту ночь. А за ее пределы их мысли сейчас и не распространялись. Винсент отпустил де Ренуара из своих рук, твердо решив, что это будет в первый и последний раз за эту ночь: больше из объятий он его не выпустит. То, как он шел следом, соблюдая дистанцию в полтора шага, выглядело готовностью подчиниться, отдав поводья в руки любовнику, но долго этой обманчивой покорности граф все равно не выдержал. На самом пороге королевской спальни он прижался к нему со спины, поддерживая за талию, чтобы не дать дернуться от неожиданности, и зашептал в самое ухо, обжигая его дыханием: — Я хочу вас, виконт. А в спальне или в любом другом месте — не имеет значения, — чуть покрасневшее от вина ухо ужалил короткий укус, и де Грасс отпустил Анри, чтобы дать тому возможность поставить канделябр и серебряную коробочку на столик. А после — наконец-то! — тот снова оказался в его объятьях, горячий, и граф окончательно потерял голову. Откинувшись спиной на шелковистое покрывало, он улыбнулся, ловя шальной взгляд де Ренуара, оседлавшего его бедра. Тот был так красив в этот момент, что у Винсента на несколько секунд перехватило дыхание. Короткий поцелуй получился безумным, чуть смазанным, и оба тихо зарычали, как звери, наконец-то добравшиеся до вожделенной добычи. Он не пытался изображать стойкость и холодность; выгибался с глухим стоном, сжимая пальцами застилающую постель плотную ткань, когда виконт набросился ласками на его грудь. Кожа покрылась мурашками, соски затвердели, а от короткого толчка бедрами вверх напряженный член проскользнул по словно специально для этого подставленной промежности. Руки, не задерживаясь на покрывале, легли на бедра любовника, проглаживая от коленей до тазовых косточек, и граф, облизывая губы хищно, сместил ладони на внутреннюю сторону бедер, пока минуя пах, и прикоснулся к нежной коже, слегка надавливая подушечками больших пальцев. — Вас хочется растерзать, — понизившимся, чуть хриплым от учащенного дыхания голосом, граф говорил открыто и прямо. — Без жалости, без нежности, чтобы слышать, как вы будете стонать, обхватывая меня ногами. Де Грасс подлил масла в огонь, и не нужно было обладать даром предвидения, чтобы понимать: это не пустая бравада, а более чем реальный план на ближайшие несколько часов. Сжав пальцы на коленях виконта на миг, он переместил руки уже выше, чтобы провести ладонями от острых лопаток до ягодиц, сминая их с силой, и сразу же — в обратный путь, вплетая пальцы в темные волосы. — Ниже, Анри, — короткий приказ и взгляд глаза в глаза. Винсент направил виконта твердой рукой, надавливая на затылок. Он не принуждал, но четко обозначил, чего хочет сейчас от партнера. Он не стеснялся своего весьма откровенного желания, так как они оба были слишком распалены, чтобы довольствоваться полумерами. — Вылижите меня. Граф позволил де Ренуару самому принять удобное для него положение, но руку из волос не убрал. И когда голова любовника оказалась на уровне его паха, замер на несколько мгновений, давая себя рассмотреть, ежели у того возникнет желание — стыдиться ему было нечего. Только лишь позволил себе еще одну вольность: дотянуться свободной рукой до острого подбородка и сразу проскользнуть выше, очерчивая абрис губ. Не в силах противостоять искушению, мягко толкнулся за влажную кромку, касаясь подушечками пальцев языка. Де Ренуар В придворной жизни его знали, как упрямца гордец и недотрогу, но в постели с желанным человеком Ренуар был легко управляем, точно изящный жеребец, готовый сгарцевать любой танец под опытным наездником. Анри легко засмеялся — неслышно, одними губами, не стремясь притушить горящий взгляд, которым он, точно растопленным шоколадом, покрывал тело любовника. Он предпочитал открытость, ибо без нее не бывает свободы. Прятаться на ложе за маской, скрывать желания — самая великая глупость. Что можно получить в ответ, если ты сам ничего не выражаешь? Ренуар ощущал под ягодицами крепость графских бедер, выкованных длительными часами верховой езды, терся о них, не сводя глаз с лица де Грасса и не отпуская с губ шальной, немного отстраненной улыбки. Несколько секунд он дразнил плоть любовника своей доступностью, а потом, скользя по телу, спустился вниз… Кровать была велика, и все же Анри пришлось извернуться боком, чтобы не упасть с нее, но при этом занять удобную позицию. И самым удобным оказалось вытянуть длинные ноги вдоль тела де Грасса, ткнувшись восставшим членом в его плечо, поелозить, оставляя прозрачный след на коже. Зато вся величина графского достоинства предстала перед глазами, вызывая бодрящую дрожь предвкушения. Виконт на миг коснулся языком самого кончика члена, жаля, точно змея, и тут же отвел голову, переключая жадное внимание на то, что вокруг. Язык томно принялся вальсировать по лобку де Грасса, обходя особо чувствительные точки, но постепенно приближаясь к ним, словно помечая завоеванную территорию. Его пальцы тоже не отдыхали — они мягко массировали наливающуюся силой мошонку, перекатывая яички. То сжимая их так, что Винсенту впору было бояться за их целостность, то ласково разминая, поглаживая промежность. Не боясь, не выказывая стеснения, Ренуар целовал живот любовника, откровенно прижимаясь торчащим стволом к торсу графа, но, не бросая своего занятия, и вскоре его губы уже изучали витиеватый рисунок венок на органе де Грасса. Анри время от времени постанывал — ему искренне нравилось его занятие, но и не забывал поглядывать на Винсента, вслушиваясь в его реакцию. Потом он решил, что пришло время и для его желаний, так что он ловко оседлал любовника, подставляя ему свое страждущее орудие. Если б граф только представлял, как Анри хотелось опустить кончик члена между его губ, заполняя рот любовника собой. Изощренные способы любви были не редкостью в постелях придворных, но ценились самые неудобные и невероятные позы, принимать которые иногда было риском для здоровья. И самым модным являлось после повествовать в будуарах о своих изысках. Но Ренуар не стремился в постели к каким-либо трюкам. И никто ни разу не слышал рассказов о его пикантных похождениях. Виконт хранил все тайны в себе и потому слыл одной из самых таинственных персон в Аргайле. — Вас ничего не смущает, граф? — белозубая улыбка Анри была видна даже в полутьме — он словно кидал вызов правилам, что любовью надо заниматься с серьезным и страстным выражением лица. Это будет, но позже — сейчас ему хотелось ласкаться и дразнить, позволить плоти де Грасса раскалиться так, чтобы каждый поцелуй был ему невыносим от желания овладеть любовником и заполнить его собой. Де Грасс Виконт был так хорош, что у де Грасса все тело напряглось, как у хищника, готового к прыжку. Инстинкты кричали об одном: поймать, придавить к постели, вцепиться зубами в холку и растерзать прямо здесь и сейчас. Он всегда был страстен и ненасытен в постели, такой уж темперамент, но то, что происходило сейчас, во многом выходило за привычные рамки: не в действиях, конечно, но в эмоциональном и чувственном отклике, который они вызывали. Он не помнил, когда его в последний раз охватывало желанием настолько сильно, чтобы находиться в шаге от полной потери контроля над собой. И ему пришлось отпустить волосы Анри и снова сжать пальцы на покрывале, чтобы сдержать свой порыв. С шумным выдохом де Грасс откинул голову на мягкие подушки и прикрыл глаза, отдаваясь во власть горячих губ и чутких, но достаточно крепких рук своего партнера. Виконт был умел до чертиков, можно было не сомневаться даже, что на его счету не меньшее число разбитых сердец и измученных сладкой истомой тел, чем у него самого, но это не имело никакого значения. Винсент никогда не понимал одержимости невинностью, граничащей подчас со слабоумием, когда зрелые и вроде бы не обделенные жизненным опытом мужчины мечтали сорвать едва поспевший плод первыми, а после, когда эйфория победы проходила, теряли интерес, разочаровываясь в отсутствии изысканности и умений в постели. Для него не имело значения, что было «до». Он был весь в этом моменте, сконцентрированный на любовнике, и даже не пытался скупиться на реакции. Дышать часто и шумно, сжимать бедра, короткими толчками вскидывая их вверх, когда юркий язык слишком чувствительно проходился по стволу или поддевал края головки, а смазка из уретры текла, уже не переставая, лучше любых слов выдавая, сколь велико его возбуждение. Выбор позы заставил его коротко ухмыльнуться: а де Ренуар своего не упустит! Это тоже ему нравилось, его подкупала откровенность и отсутствие стеснения, и когда тот обернулся, коротко жаля его своей улыбкой и лукавством вопроса, он тихо, чуть хрипло рассмеялся в ответ. Анри сейчас был точно разыгравшийся молодой кот, который дразнил, выпуская коготки и выгибая гибкую спину, готовый подставиться в любой момент — но не раньше, чем оставит на своем ночном избраннике дюжину отметин. — Лишь то, что вы слишком хороши, чтобы быть реальным, виконт. Не выловил ли я из воды фейри, который собирается лишить меня сна и воли? — Винсент смеялся глазами, а его руки уже скользили по широко разведенным бедрам, оглаживая шелковистую кожу. Он медлил, дразня в ответ, хотя открытая промежность, налитая мошонка и тяжело покачивающийся член так и манили прикоснуться. Долго этой томительной паузы он не выдерживал сам, срываясь первым. Пальцы смяли ягодицы, подтягивая еще ближе в совсем непристойную позу, а он сам соскользнул с подушек ниже, чтобы кончик члена виконта оказался прямо над его лицом. Раскрыв губы, потянулся к нему языком, быстро обводя по кругу головку, щекоча самый центр, и облизнулся, наконец-то пробуя его на вкус. Ноздри затрепетали от запаха кожи и возбуждения, а собственный член дернулся почти болезненно, выдавая: ему нравится. Теперь плоти виконта касались уже пальцы, собирая смазку, и он вылизывал их, на миг вылавливая взгляд любовника своим. Он тоже умел провоцировать. Де Грасс ловил губами головку, умело обсасывая, и сам же легко надавил на поясницу Анри, позволяя погрузиться сильнее в горячую глубину рта. Он не привык размениваться на мелочи и сразу взял крепость штурмом, лаская с жадностью, позволяя виконту самому входить глубже, лишь обозначив предупредительным касанием зубов, когда следует остановиться. В остальном де Ренуару была дана свобода, но и граф не ленился, сжимая губы плотно и помогая себе языком, то сильнее прижимая головку к нёбу, то слегка уменьшая давление, чтобы налитый кровью ствол мог легко скользить меж его губ. Их поза была идеальна для того, чтобы довести друг друга до исступления одними только губами, но Винсент не собирался останавливаться на этом — и был уверен, что де Ренуару тоже будет мало. Он не просто так облизывал пальцы: подловив момент, когда виконт погрузился ему в рот глубже, он нанес ответный «удар» и легко проник одним в желанное тело. Там было так узко и горячо, что он невольно застонал, представляя, что совсем скоро виконт будет точно так же сжимать собой его член, и после нескольких плавных движений добавил второй палец, погружая их до костяшек. — Надеюсь, теперь ничего не смущает вас, — с шальной улыбкой вернул шутку, выпустив изо рта мокрый от слюны и смазки член, и с почти кошачьим урчанием бесстыдно притерся к нему щекой, снова толкаясь пальцами внутри. Де Ренуар Дыхание срывалось. И не только от телесного возбуждения, но и от душевного волнения. Анри было так легко и свободно с де Грассом предаваться постельным радостям. Молча, почти ничего не говоря, но так много выражая телами, и прекрасно понимая друг друга. И то, как Винсент принял его предложение, и то, как включился в общую забаву… Ренуар боялся поверить, что с первого раза может все складываться настолько хорошо. Животное притяжение и человеческая симпатия. Но даже если все будет превосходно, к чему есть все предпосылки, он уже рассчитал все оборвать и закончить только этой встречей. Он не забывал, что участвовал в игре, намного более опасной, чем эта, и не принадлежал себе. А подвергать риску кого бы то ни было, к кому мог привязаться, было неправильным. Именно потому он сейчас отдавал себя, насколько было возможно. Винсент — сильный и великодушный в комплиментах и в удовлетворении чужих желаний, и Анри таял в умелых руках. Он обхаживал член любовника, то по-собачьи лакая его, как изысканное угощение, то посасывая, словно леденец. Играл с поджавшейся мошонкой. Менял темп, сбивая ритм, не позволяя де Грассу выплеснуться раньше времени. И сам погружался в его рот — то медленно и глубоко, насколько позволено, то быстро и норовисто, вторгаясь лишь в пределы губ. Это было похоже на обоюдное сумасшествие. А когда пальцы Винсента внезапно заполнили его, Ренуар на миг остановился, чтобы прийти в себя и не исторгнуть семя досрочно — он был уже на краю наслаждения и баланс нарушился, грозя сходом лавины. Он уловил вопрос графа, резко дыша в тишине спальни и не шевелился. Желания, словно зрелое вино, бродили в теле и голове: — Не медли… — он едва позволил себе открыть рот, боясь громко застонать. Было еще не время выдавать себя. Его чувственность, насильственно погребенная за светскими масками и приличиями, спрятанная от посторонних глаз, рвалась наружу. Наконец, бедра пришли в движение и, покачиваясь, как в седле, виконт мягко насадился на пальцы короткими подачами вперед-назад. Только чтобы в него вошла фаланга и прошлась там, где самое сладкое местечко внутри тела… Иногда ему приходилось снова замирать — это означало, что волна блаженства подошла совсем близко. За окнами спальни бесновалась природа — дикая и свободная, а они оба были как отражение этой стихии, не менее дики и свободны друг с другом. Анри и сам себя не узнавал. Де Грасс был прав, шутя, что возможно выловил из воды кого-то другого, а не Ренуара. Когда смерть пристально смотрит вам в глаза, осознание ценности жизни приходит особенно ясно. И тот, кто правильно понимает это послание, пересматривает в себе многое. Виконт и раньше жил в опасности, ходя по краю, но все это касалось только интриг, где именно он примерял на себя лик смерти, приходя за чьими-то жизнями. Но о своем смертном часе он старался не думать преждевременно. Это могло вызвать слабость и помешать делу. Но сегодня, выбравшись из потока, он решил посвящать больше времени самому себе и делать то, что ему было по душе. Кроме одного — не допускать к себе никого близко: ни врага, ни друга. Полутемное ложе, свежий аромат жасмина и сильно тело опытного любовника — до рассвета еще далеко и танец теней на полузадернутом балдахине ложа продолжался. Де Грасс Чувствовать отклик любовника на свои прикосновения было едва ли не большим удовольствием, чем подставляться под ласки самому. Винсент нередко был эгоистом в жизни, но никогда — в любви. Ведь сколько потрясающих мгновений можно потерять, концентрируясь в постели только на себе самом! Глупы те, кто считает, что важнее всего удовлетворение собственных телесных потребностей. Благодарный, заласканный до дрожи в коленях партнер способен дать в десятки раз больше, чем тот, кто просто бездумно следует привычной схеме, повторяя движения, как заученные па в танце. У Анри было чертовски чувствительное тело, де Грасс видел это, несмотря на все попытки виконта сдерживать стоны. Но зачем, господь всемогущий? Он хотел слышать их, хотел испить эту хмельную ночь до дна, взяв все, что она может предложить, и с лихвой выложившись в ответ. Ловя каждую реакцию, он чутко вел его среди накатывающих одна за другой волн наслаждения, позволяя им захлестывать стройное тело раз за разом, но, не давая накрыть с головой. Пока еще было слишком рано, чтобы позволить любому из них излиться; граф сдерживался сам, временами придерживая виконта за подбородок, чтобы дать себе паузу, и сам же следил за каждым рефлекторным сжатием узких бедер. Когда они становились слишком частыми, он аккуратно вынимал пальцы и кружил подушечками по сразу сжавшемуся колечку мышц в почти успокаивающем жесте, легко прикусывая нежную кожу на внутренней стороне бедра. — Тшш… — снова поймав виконта за подбородок, он оттянул его от своего члена и направил вверх, мягко принуждая сменить позу. — Иди ко мне. Был сброшен еще один защитный покров. Они перешли на «ты», и это таинство для двоих было куда более интимное, чем физическое обнажение. Винсент снова поцеловал сладкие губы, проникая меж них языком мягким толчком, как совсем скоро собирался проникнуть в распаленное тело, и не отпускал, пока у обоих не закончился воздух в грудных клетках. Вкус смазки на губах не смущал, ни чужой, ни своей, лишь добавляя терпкой остроты, будоража рвущиеся наружу старые, как сама жизнь, инстинкты. Поцелуй оборвался, сменяясь шумным вдохом, взгляды на несколько секунд встретились. Больше не было никаких сил тянуть, и граф издал глухой грудной рык, рывком меняя их положение снова. Он перевернул любовника на спину, поддерживая крепкой ладонью под лопатками, и накрыл собой, раскрытым ртом проходясь по подставленной шее. Хотелось впиться зубами и вылизать, собирая вкус кожи с нотками выступившей испарины, и бедра сделали короткий, выдающий нетерпение, толчок. Член притерся к бедру, влажный от слюны самого Анри и подтекающей смазки, но де Грасс неожиданно снова зарычал и резко отжался на руках, приподнимаясь над распластанным на вышитом покрывале телом. — Отдышитесь, виконт, — на губах заиграла улыбка, но темный и жадный взгляд выдал, каких трудов ему стоит это благоразумие. Даже то, как смешались привычное «вы» и откровенное «ты» в одной фразе стало очередным показателем внутренней борьбы между животным и человеческим. Окончание он снова зашептал в губы любовника, удерживая собственный вес на руках, — я собираюсь насладиться тобой и не хочу, чтобы все закончилось слишком быстро. Отстраняться сейчас было подобно муке, но им обоим нужна была эта пауза, чтобы успокоить жаждущие разрядки тела. Но главной целью де Грасса стала коробочка с маслом, которую виконт предусмотрительно принес с собой, оставив на столике рядом с канделябром. У Анри было податливое тело и очевидное наличие опыта, и все же глупо было рисковать взаимным удовольствием из-за поспешности действий. Пожалуй, возможность не думать о подобных вещах — единственное реальное преимущество близости с представительницами противоположного пола. Граф вернулся в постель без спешки, хотя напряженные мышцы, четко обозначенные под кожей, и тяжело покачивающийся твердый член выдали прекрасно, как манил его раскинувшийся на королевских шелках молодой виконт. Взгляд скользил по совершенному телу, словно облизывая с головы до пят, и наконец-то Винсент позволил себе снова опуститься сверху, упираясь локтем рядом с плечом де Ренуара. — Тебе придется простить меня, если я не сдержусь, — шептал в самые губы, обжигая нижнюю коротким укусом. Нет, сейчас речь шла вовсе не о длительности акта; де Грасс открыто и честно поставил любовника перед очевидным уже фактом, что нежность — не его конек. К счастью, тот явно ее и не ждал. Масленка оказалась открыта и убрана в сторону, а в виконта проникли уже скользкие от масла пальцы, тщательно увлажняя его внутри и по самой промежности. Винсент прикасался без лишних церемоний, четко и быстро, не отрывая взгляда от глаз, кажущихся почти колдовскими в полутьме освещенной лишь дрожащим пламенем свечей спальни. Интересно, на кого он сам сейчас был похож? На дорвавшегося до желанной добычи кота? Уголки губ дернулись в короткой усмешке, и он запечатал рот любовника коротким поцелуем, прежде чем — наконец-то! — одним сильным движением проникнуть в его тело. Граф не сдержался, застонав и зарычав в чужие губы, коротко замирая, лишь когда оказался внутри целиком, виконту давая несколько секунд, чтобы привыкнуть, себе — чтобы насладиться жаром крепко охватившего его плоть нутра. Де Ренуар Такая редкость и такая ценность — любовник как де Грасс. Анри, между метаниями тела и души осознав, что в постели графу можно довериться полностью, ощущал себя плывущим по теплому, окутывающему течению, которое поддерживало, укачивало, оберегало. Это было потрясающее чувство, даже без плотских радостей. А Винсент был и в них искусен, что доказывал каждым поцелуем, умелым прикосновением, лаской. Кажется, что Ренуару достаточно было лишь предоставлять тому свое тело, а граф и без его участия сумеет всем правильно распорядиться и доставить блаженство им обоим. Анри следил за де Грассом, сквозь ресницы ловя его движения, слушая голос, дыхание. Его ничто не раздражало в этом мужчине, ничто не тревожило рядом с ним. Это было настоящей гармонией с самим собой и миром — тем состоянием, за которое многие готовы заплатить всем имеющимся золотом, но которое недоступно ни за какие деньги, если судьба не будет к вам щедра. Выплывая из неги поцелуя, виконт лежал на кровати, распластавшись, раскинув руки-ноги и занимая почти все ложе– все равно графу пространство не требовалось, он устроился на нем, на самом Анри… В нем… Возможно, граф счел, что Ренуар решил так расплатиться с ним за спасение, но Анри было все равно — эта ночь стала подарком и ему самому, давно не отпускавшему себя на свободу. Он провел языком по припухшей нижней губе, снимая привкус их совместной страсти, как кот — сливки с молока. И тихо застонал — для мужчины он был слишком чувственен и обычно смущался этого, но с Винсентом ему не хотелось ничего утаивать. Ему почему-то казалось, что тот принимает его таким — раскрепощенным, раскрытым и жадным до ласк. И трепет благодарности растекся теплом по каждой венке. Но, в нетерпении переводя дыхание, он продолжал наблюдать: граф шел за серебряной масленкой — сильный и прочный, как крепкий ясень. Не избалованный тошнотворной придворной жизнью, не истасканный по чужим паркетам в поисках полезных связей и сытого куска, который можно получить, пригнувшись чуть пониже перед нужными людьми и сильными мира сего. Все же, как хорошо, что он жил в Норесе, а не в Лютеции, где его бы обязательно втянули в интриги и борьбу, за которую многие дорого платят. На миг у Анри даже мелькнула мысль, что стоит предупредить де Грасса, чтобы не верил никому. Но тут же разум подсказал, что скорей всего, после торжественных мероприятий тот снова уедет в Норес, так что лучше вообще не дразнить его любопытство, оставив в неведении. Анри по-прежнему не сводил глаз с графа — тот взял нужную им вещицу и возвращался: Ренуар теперь спереди внимательно изучал его тело, одетое в блики теней. Так красивы бывают животные — развивавшиеся на природе, закаленные охотой, пропорциональные в каждом шаге и движении, с отточенными упражнениями мышцами. — Иди сюда! — Ренуар позвал его молча, про себя. Но Винсент словно услышал его, улавливая мысль, и улыбнулся ему навстречу, не пряча глаз. Тело виконта от нетерпения дрожало все сильнее, будто он по мере приближения к нему де Грасса вот-вот забьется в конвульсиях. Или это от графа исходило излучение, проникающее под кожу его любовника? И когда тот навис над Анри, Ренуар притянулся к нему и прилип, как магнит к железу — обнял его руками, обхватил, закидывая ногу на бедро — открываясь. Он знал, что даже при хорошей подготовке будет немного больно, но сейчас он, кажется, не почувствует даже удар клинка, если его нанесет де Грасс. — Не сдерживайся… — Анри почти благословлял того, выдавая индульгенцию на любое действо со своим телом. И подтверждая это, сам подался вперед — он знал, что сильней открывшись, он поможет и себе, и Винсенту. И — губы в губы, ладонями — по сильной, напряженной спине. Резкий выдох и голова запрокидывается, подавая вперед острый подбородок… Он был заполнен. Заполнен Винсентом так, как могут быть ножны идеально заполнены клинком. Де Грасс Единение тел — одна из высших форм блаженства, доступных человеческим созданиям в их скоротечной жизни. Винсент никогда не был религиозен, ему не понять экстаза верующих, погруженных в молитвы к своим богам. Его алтарь — ложе, а объект поклонения — любовник, бесконечно прекрасный в своей физической и душевной наготе. Он видел, что Анри не притворялся и не играл. Игры остались в нескольких минутах позади, в моменте, когда они изучали тела друг друга, распаляя, теперь же время лукавых улыбок прошло. Они оба слишком раскрылись, слишком погрузились друг в друга и, кажется, не осталось ни единой преграды между ними. Все они сошли, словно покровы, один за другим. Не было больше графа Винсента де Грасса, не было виконта Анри де Ренуара. Было лишь два молодых мужчины, отдавшихся полностью влекущему их притяжению, и неожиданно нашедших самих себя в объятьях друг друга. Анри был безмерно хорош; он раскрывался ему навстречу без малейшего намека на стыд или сопротивление, и Винсент, подхватив его ногу под колено, потянул выше, придерживая на своем бедре. Следующий толчок получился резче, нетерпение скрутилось в теле пружиной, готовой вот-вот сорваться, дыхание сбилось окончательно, становясь чуть хриплым, тяжелым. Де Грасс был силен и вынослив физически, ему ничего не стоило сразу взять быстрый, жёсткий темп, раз за разом вторгаясь в тело любовника до короткого удара пахом о ягодицы. Можно было не бояться оттолкнуть грубостью: виконт не единожды обозначил, чего хочет и насколько много готов ему позволить, и сейчас подтверждал это, принимая его целиком, со всей его порывистой страстью и несдержанностью. Больше всего графу хотелось слышать его стоны, и он сделал все, чтобы Анри сбросил с себя последние оковы условностей, позволив себе полностью раскрыться. Ему нравилась его чувственность, она была словно густое сладкое вино, которое пьешь жадно и обязательно до дна, даже зная, как крепко оно ударит в голову. Временами он впивался губами в приоткрытый рот, выпивая глухие стоны, вылизывал, обжигал укусами шею, которую виконт словно специально ему подставлял. Но куда больше он просто смотрел, отпечатывая в памяти, как искажалось лицо виконта от удовольствия, как он ловил воздух губами и временами закрывал глаза, жмурясь, когда твердая плоть вторгалась в его тело слишком резко. В эти моменты ему казалось, что он никогда в жизни не видел человека более красивого, и не имеет значение, насколько был субъективен сейчас его собственный взгляд. Снова уловив начинающиеся короткие судороги в теле любовника, де Грасс сбавил напор, чуть хищно усмехаясь. Он ведь обещал насладиться им сполна и не собирался отказываться от своих слов. Плоть легко выскользнула из растянутого тела, оставляя чувство опустошенности на грани разочарования, и Винсент позволил себе небольшую шалость: обхватив горло де Ренуара ладонью, он мягко сжал его, удерживая, чтобы соскользнуть ниже и обласкать губами соски, прикусывая твердые вершины. Он не душил, лишь легко удерживал, оставляя возможность дышать, пусть и затрудненно, и длилось это не больше нескольких секунд. После этого он перевернул его на живот, жадно вылизывая ямочки на пояснице и прикусывая ягодицу до короткой вспышки боли, снова проскальзывая пальцами в горячее нутро. Растянутое им же самим тело приняло легко, без сопротивления, и граф не отказал себе в удовольствии обвести мягкие стенки, надавливая на чувствительное уплотнение, чтобы вновь услышать стон и поймать судорожную дрожь. На этом его собственная выдержка дала сбой. Издав короткий стон, он снова накрыл Анри собой и вошел жестким толчком. Он больше не медлил, жадно овладевая отданным в его руки телом. Винсент не помнил, когда в последний раз испытывал настолько острое желание обладать кем-то. Возможно, это была лишь иллюзия, навеянная обстановкой и событиями сегодняшнего дня, и с первыми лучами солнца это чувство растворится утренним туманом, оставив внутри лишь приятные воспоминания о безумствах ночи. Даже лучше, чтобы это было именно так, ведь он был совершенно не тем человеком, который подходил для постоянных отношений с одним партнером. Но сейчас все это не имело значения. Сейчас он вжимал Анри в постель, безжалостно терзая его своей страстью, и взамен отдавал всего себя, и телом, и мыслями принадлежа одному лишь ему в этом моменте. Де Ренуар Непривычная беззащитность, почти беспомощность. Сладость самоотдачи и растворения. Не верилось, что они познакомились только сегодня днем и настолько доверились друг другу. Но факт удивителен и непреложен. И Анри отдал полный контроль графу, только принимая его в себя и позволяя воплощать все фантазии. Его не напугала внезапная рука на горле — Ренуар был хорошо обучен и даже в такой расслабленности вовсе не безобиден, зная нужные точки в теле человека, которые кого угодно делают уязвимым. Но теплая уверенность в Винсенте, что тот использует такие приемы лишь для доставления им обоим наслаждения, позволяла не зажиматься. Анри поймал губами губы графа, когда тот склонился к нему и смотрел, кажется, прямо в душу. Он понимал, что им любуются. Виконт с детства знал, что имеет притягательный облик, но вышло так, что он пользовался им только для того, чтобы завораживать, очаровывать свои жертвы. Скорей всего те, кто принимал его в «Секретный дом», хорошо понимали, что соблазнительный юноша будет хорошей приманкой, на которую можно поймать хоть даму, хоть кавалера. А если его обучить, то он станет и отличным убийцей, за внешней прелестью которого мало кто заподозрит опасность. Как было с Сен-Лазаром, который потянувшись за поцелуем к околдовавшей его «Алой маске», встретил острие стилета. Но граф встретил лишь шальной от страсти взгляд и гибкое, жаждущее единения с ним тело. Анри перевернулся на живот, помогая Винсенту в исполнении его желания, на миг запутался в смявшейся простыне, успевая расправить ее и — опа — оказаться распластанным под сильным телом. Он быстро дышал, впуская в себя графа — уже не ласкового, а напористого, резкого в каждом движении, и закрыл глаза, отрешаясь от всего мира и оставаясь лишь наедине со страстью де Грасса. Тот был хорош в своем чувстве ритма, и как утонченный музыкант улавливал все оттенки желания любовника. Анри прерывисто застонал — граф жестоко испытывал его терпение, останавливаясь среди жаркой схватки. Он знал, что тот лишь намеревается продлить общее удовольствие, но Ренуар был требователен и уже хотел излиться. И пошел на хитрость — так зажал ягодицами член де Грасса, что вряд ли тот выдержал бы долгий заход. А потом повернул голову, чтобы увидеть выражение лица Винсента и улыбнулся — остро и чуть язвительно. Над верхней губой виднелся перламутровый налет легкой испарины. — Позвольте, теперь поведу я, — движения бедрами — он буквально имел себя чужим членом, шипя и задыхаясь удовольствием. Ускорил темп до такой степени, что ложе сотрясалось, а они оба с графом вскоре оказались взмокшими, словно только что вылили друг на друга по ведру воды. Уткнувшись лбом в подушку, Ренуар слышал за спиной хриплые выдохи любовника, и еще несколько раз сжался-разжался, выдаивая мышцами из де Грасса любовные соки. Де Грасс То, что любовник де Грассу попался с характером, было заметно сразу и сыграло не последнюю роль в пробуждении интереса к нему. Ему нравились яркие люди с быстрым умом и острым языком, способные постоять за себя в словесной дуэли, пытливые, имеющие свое мнение и умеющие его доказать. Пустоголовые беспечные пташки его не привлекали, с ними было мучительно скучно, как бы умело они ни раздвигали ноги. Ведь после близости неизменно наступал момент, когда — о ужас! — ему хотелось просто поговорить, и разочарование от пустоты хорошеньких голов могло почти полностью перекрыть удовольствие от недавнего соития. С де Ренуаром скука ему не грозила, это было очевидно. Но как же восхитительно проявлялся тот самый характер в постели! Винсент не смог сдержать довольной, слегка диковатой ухмылки, когда тот не позволил ему в очередной раз затормозить, словно тисками сжимая его член внутри себя. Самое распространенное постельное заблуждение: «тот, кто снизу, находится в подчиненном положении». Посмотрел бы он на того, кто утверждал подобное, окажись тот на его месте сейчас! Анри крепко взял его под уздцы, как норовистого жеребца, и графу ничего не оставалось, кроме как покориться его воле, тем более что способ убеждения тот выбрал самый приятный и самый действенный из всех. В этом тоже было особенное удовольствие. Позволить любовнику вести, изгибаясь под ним, как обезумевший от желания мартовский кот, и Винсент подхватил его ритм, коротко поддавая бедрами навстречу, словно хотел их обоих довести до предела возможностей. По телу потек пот, разметавшиеся волосы липли ко лбу и лезли в глаза, но он не замечал этих мелочей. Все его внимание было сосредоточено на обманчиво хрупком теле виконта, в которое он вжимался, по-звериному помечая везде, куда смог дотянуться. Он терзал влажный загривок зубами, рычал и хрипло стонал, оставляя на светлой коже свой запах и следы, но даже этого ему показалось недостаточно. Упираясь локтем в плотно набитый матрас, он сжал острое плечо Анри сильными пальцами, второй ладонью прохаживаясь по его бедру, чтобы смять несдержанно на очередном толчке. Теперь уже трудно было сказать, кто кого берет в этой схватке, где нет и не может быть проигравших. Да и была ли разница? Они оба сейчас были продолжением и отражением страсти друг друга, оба овладевали и оба отдавались, отбросив в сторону все условности. У де Грасса почти потемнело в глазах, когда виконт в очередной раз вскинул крепкий узкий зад и рывком принял его член до упора, стискивая внутри себя. Но не отпустил, а продолжил эту безумную, самую откровенную из всех возможных ласку, пульсируя вокруг текущей смазкой плоти, и Винсента накрыло. Он глухо застонал в подставленный загривок, впиваясь в него очередным укусом, сделал несколько судорожных рывков бедрами — и резко подался назад, покидая желанное тело. Оттолкнувшись от матраса, сел на пятки меж разведенных ног любовника и, обхватив себя ладонью, со вздохом наслаждения оросил его бедра, ягодицы и поясницу обильным семенем. Как завороженный он смотрел на то, как дрожит и выгибается тело любовника, как сжимается и разжимается от проходящих по телу сладких судорог растянутый вход. Его самого мелко потряхивало от оргазма, но он все равно потянулся к Анри, провел подушечками пальцев по ягодице, размазывая белесые густые капли, и только после этого упал на постель рядом с ним, вытягиваясь всем ростом. Но и этого графу было мало. Не давая отдышаться, он положил ладонь на затылок де Ренуара и надавил, заставляя повернуть к себе лицо, чтобы накрыть его рот глубоким поцелуем, с удивительной смесью власти и нежности вторгаясь языком меж сладких губ. Де Ренуар Он сорвался первым. Словно они, как дети, играли в догонялки, и Анри на последнем круге удалось обогнать напарника. Либо же, граф, как истинный джентльмен, пропустив любовника вперед, как говорят наездники, отстал на полкорпуса. Их стоны сливаются в один горячечный вой-рык… И оба повалились с ног, хотя один из них вообще лежал, а второй сидел за ним на коленях. Но силы истощились пылом любовных ласк и приятная, томная вымотанность накрыла их тела флером блаженства. Ренуар тяжело перевел дыхание и просто дышал, не находя сил даже приоткрыть глаза. Его слух и обоняние тоже отключились. А потому минуты три он даже не знал, кончил ли Винсент. Хотя нет, конечно, знал и был уверен в том, что у него просто не было выбора. Затем виконт ощутил, как де Грасс, словно подрубленный под корни дубок, упал рядом с ним, и тут же крепкие руки притянули Анри под сень этого «древа». Искусанные в страстной борьбе губы Ренуара улыбались, делясь улыбкой только с темнотой. Их тела были горячи и покрыты влагой, но ни у одного из них не было желания покинуть постель и любовника, чтобы привести себя в порядок. Напротив, Анри был уверен, что через какую-нибудь четверть часа столь многозначительно лежащая на его бедре рука де Грасса начнет оглаживать его, сжимать упругость ягодицы, и граф станет заявлять свои права на продолжение. Ренуар жмурился, чуть подаваясь назад и придавливая задом только успокаивающийся член любовника. Так он сможет вовремя почувствовать грядущие намерения Винсента и подыграть ему. А де Грасс… де Грасс просто открытие! И теперь главное, чтобы о нем никто при дворе не проведал. Таких любовников стоит прятать в альковах, скрывая от голодных до ярких эмоций придворных кровососов. И, хотя Ренуар не собирался далее продлевать их общение, но хорошо понимал, что узнай он о связях графа, то не избежит ядовитого жала ревности. А этого никак нельзя допустить. И вообще, чтобы не обзавестись случайно слабостью, от графа было бы неплохо избавиться самым радикальным способом. И Анри, представил, как стилет проходит тело его любовника насквозь, застывает в нем, удостоверяясь, что тот теперь принадлежит только Ренуару и покидает его плоть, слизывая по пути узким лезвием кровавые капли. Виконт завел руку назад, снимая ладонь де Грасса со своего бедра, и подтянул ее ближе — к своим губам. Он провел его пальцами по вспухшему рту и короткими движениями облизал их кончики, ласкаясь и провоцируя. Нет, ему вовсе не мила была мысль поквитаться за спасения смертью. Он не чертова Клеопатра, после ночи с которой любовник должен был отдать жизнь. Развернувшись вокруг себя, Анри оказался нос к носу с Винсентом и посмотрел на него в упор — лицо стало мягче, утратив заостренность дикой страсти. И виконт осторожно поцеловал де Грасса, помогая справиться с послеоргазменной слабостью… За окном было уже тихо — дождь вымотался, как и они, и уже не тревожил лес потоками воды. В комнате стало прохладней, видимо, прогоревший камин, соединенный с ней одной стеной, уже остыл, а камин в спальне они не удосужились разжечь, сосредоточившись на разжигании обоюдной страсти. Но камин был полон хвороста и Анри, как привыкший к любым условиям солдат, поднялся, выныривая из-под руки графа. — Я сейчас… — он разжег огонь, и комната осветилась и начала наполняться теплом. Вернувшись под «крыло» любовника, Ренуар снова притерся к нему и натянул на них легкое летнее одеяло. Усталость брала свое, требуя короткого отдыха перед следующими раундами. Де Грасс Соблазн провалиться в сон после настолько опустошающей близости был велик, особенно при учете крайне насыщенного дня, но де Грасс не позволил себе ему поддаться. Когда в твоей постели лежит воплощенный соблазн совсем иного рода, что за глупцом надо быть, чтобы растрачивать драгоценное время на такие банальные вещи, как отдых и сон? Он дал Анри лишь несколько минут на сладкую дремоту, чтобы организм успел восстановить силы, а после снова мягко опрокинул его на лопатки и накрыл своим телом. Слыша сонное ворчание, он вплел пальцы в растрепавшиеся волосы и потянул, заставляя запрокинуть голову, то целуя нежную кожу шеи, то прихватывая губами адамово яблоко, то покусывая там, где эхом отдавался ритм биения сердца, пока не услышал тихий стон. Тогда он приподнялся и поймал взгляд виконта своим, видя в нем отражение собственной шальной улыбки: — Ты же не думаешь, что я дам тебе заснуть до утра? Винсент де Грасс — человек слова, даже — особенно — если это слово дано среди простыней. Он действительно не дал Анри сомкнуть глаз всю ночь; впрочем, виконт не отставал, отвечая с такой страстью, что впору всерьез было обеспокоиться сохранностью собственного рассудка. Они оба были как два ошалевших от прихода весны кота, набрасывающихся друг на друга раз за разом, и не было ни малейшей возможности противостоять животному притяжению, возникшему между двумя идеально совпавшими физически людьми. Кажется, Винсент даже шептал это «идеальный», не разбирая собственных слов, когда тело партнера в очередной раз дрожало под ним, выгибаясь в судороге подступающего оргазма. На отдых они прервались примерно в середине ночи, чтобы сходить в гостиную и утолить жажду легким вином, а голод — оставшимися после их импровизированного пира закусками. У них было немного времени, пока тела накапливали силы для очередного раунда, и они использовали его с не меньшим удовольствием, разговаривая. Потом Винсент вряд ли сможет вспомнить, о чем конкретно они вели беседу, но зато лукавые улыбки и тихий смех Анри прочно засядут у него в памяти, наряду с той самой первой открытой улыбкой, которую он увидел на крыльце дома, когда виконт подставлял лицо ветру и дождю, раскидывая руки навстречу стихии. Разговор он прервал самым варварским образом, просто выдернув любовника из кресла и опрокидывая его на стол, воплощая в жизнь фантазию, не дававшую ему покоя весь вечер. Де Грасс не церемонился, жестко и жарко овладевая отзывчивым телом, а Анри не оставался в долгу, расчерчивая его спину и плечи глубокими царапинами с явным упоением от самого процесса. Они, определенно, друг друга стоили и наслаждались этим, не таясь. …утро застало любовников в постели, напоминавшей больше поле ожесточенной битвы не на жизнь, а на смерть, чем спальное ложе. Покрывало валялось где-то на полу, как и половина подушек, простынь сбилась, собравшись в гармошку, на которой, по идее, должно было быть совершенно неудобно, перекрученное одеяло лежало поперек матраса, свесив один из углов до пола. Среди этого хаоса и лежали, тесно переплетаясь, два тела. Вымотанные и выпитые друг другом до дна, граф и виконт провалились-таки в сон с первыми рассветными лучами, несмотря на все планы покинуть свое временное пристанище как можно раньше. За что чуть не поплатились таинством своей встречи: если бы не вовремя проснувшийся Ренуар, с боем растолкавший спящего сном младенца Винсента, быть бы им застигнутыми в таком пикантном положении отрядом слуг, посланных в охотничий домик увезти оттуда все, что так и не пригодилось Его Величеству. Собирались не просто в спешке, а судорожно, кое-как натягивая на себя высохшую, но порядком потрепанную одежду и обувь, а после седлая коней. Но даже в этой гонке на опережение, в которой им предстояло успеть выехать из конюшни до того, как с подъездной дороги раздастся стук копыт и скрип деревянной повозки, де Грасс умудрился зажать Анри у стены на несколько секунд. Поцелуй получился быстрым и, пожалуй, слишком порывистым, но граф легко сбалансировал эту вспышку лукавой улыбкой и смехом в глазах, сопроводившим церемонный поклон: — Был счастлив с вами познакомиться, месье де Ренуар. И все. Не было никаких лишних слов и обещаний встретиться снова. Расставание должно было быть таким же, как и встреча: стремительным и не оставляющим время на размышления, чтобы не смазать полученные впечатления неуместной драматичностью. Они просто вскочили на отдохнувших за ночь лошадей и направили их рысью в сторону от подъездной тропы, вовремя скрываясь от чужих глаз.