Игра вуалей

Де Грасс Винсент проснулся от ощущения движения рядом и шелестящего звука, словно пожухлая осенняя листва внезапно ворвалась в комнату, закружившись в ней в своем прекрасном и печальном последнем вальсе. Это шуршали атласные юбки, цепляясь друг за друга, пока Анри пытался выбраться из постели, ведя нежную, но уверенную борьбу с обнимающими его руками. Они заснули всего около получаса назад, просто провалившись в тягучее, обволакивающее забытье, совершенно вымотанные ласками и выпитые до дна, как и стоящий рядом графин, еще в начале вечера заполненный алым. Все еще находясь в полудрёме, де Грасс упрямо не желал отпускать от себя любовника, обхватывая крепко за талию и даже прикусив за плечо в бессознательном порыве, как звери хватают своих детенышей за загривок, чтобы заставить успокоиться и лежать рядом смирно. Но Ренуар все равно ускользнул и граф недовольно выдохнул, когда вместо теплого тела его пальцы нащупали лишь измятую простынь. Вообще-то виконта трудно было винить за этот «побег». В пылу захватившей их игры они так и не разделись полностью, хотя занимались любовью около двух часов, за которые де Грасс успел дважды взять норовистую «служаночку» и один раз обласкать под юбками ртом главное доказательство того, кем на самом деле была его «прекрасная дама». И если Винсенту было вполне комфортно лежать в развязанных приспущенных кюлотах, то Анри едва ли было привычно засыпать в многочисленных слоях женского платья. Все шнуровки были ослаблены, чтобы дать возможность воздуху поступать в грудную клетку без борьбы за каждый вдох, и все же костюм Коломбины трудно было назвать подходящим облачением для сна. Спать хотелось безумно, и Винсент едва не погрузился в объятия Морфея заново, но тихий скрип снова вывел его из теплой неги — Анри открыл окно, чтобы впустить в комнату прохладный ночной воздух. Приоткрыв сонные глаза, де Грасс приподнялся на локте, собираясь позвать любовника обратно в постель, но силуэт, четко обрисованный на фоне окна, заставил его вздрогнуть. Ночные тени, сплетаясь со светом полной луны и догорающей в канделябре свечи, играли злые шутки с затуманенным усталостью и выпитым вином разумом. В комнате было слишком много красного. Красные стены, красное покрывало, валяющееся теперь на полу, словно лужа разлитой крови; полумрак поглотил все остальные краски, и внезапно костюм Коломбины вспыхнул алым. Напротив окна стояла, улыбаясь полубезумно из-под маски, Алая Дама, а стилет в ее руке медленно вонзался в ее собственную грудь, унося с собой жизнь де Ренуара, в чье тело так вероломно вторгся кровожадный дух. То был лишь миг, но слишком яркий, чтобы не отпечататься в сознании леденящим душу образом. Винсент вздрогнул и резко сел в постели, прижимая к глазам ладонь, а когда убрал руку, морок уже растаял. У окна, к нему спиной, стоял просто Анри, а то, что его воспаленное воображение приняло за медленно вскрывающуюся грудную клетку, было лишь краями лифа платья — ослабленная шнуровка позволила им разойтись, и теперь из-под красного атласа виднелась тонкая нижняя сорочка. Сон, просто сон. Он слишком много думал об Алой Даме после разговора с отцом и д’Эрсаном, пытаясь понять, было ли убийство Сен-Лазара связано с внезапной кончиной барона Лесандра. И, наверное, последний бокал вина был лишним. Обычно он был устойчив к алкоголю, но сказывалась усталость и уже вторая ночь, проведенная почти без сна. Более чем приятно, если не сказать восхитительно, но возможности организма все же имели некоторые ограничения. Винсент сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить тяжело стучащее сердце. Сон и ничего более. Не стоит придавать слишком много значения ночным чудовищам — они лишь тени, что растают при первых лучах солнца. Медленно он поднялся с постели и подошел к любовнику со спины, укладывая ладонь на острую лопатку, открытую сползшим с плеча платьем. Кожа была нежная и теплая, а где-то под ней, в обманчиво надежной броне из ребер и плоти, билось чужое сердце. Говорить не хотелось. Испытывая какую-то болезненную нежность, де Грасс коснулся губами одного из шейных позвонков стоящего перед ним юноши — сейчас язык не повернулся бы назвать его мужчиной — и потянул шелковистый шнур, начиная вытягивать его из петель. Размеренно, без спешки, постепенно высвобождая тело из плена чуждых ему одежд. Платье, корсет, нижняя рубашка — все было аккуратно снято. Далее настал черед его собственных кюлот и сбившихся от активных движений чулок. В процессе раздевания Анри повернулся к нему лицом, но Винсент почти не видел его глаз — последняя свеча благополучно испустила дух с тихим шипением, а свет из окна давал видеть лишь примерные очертания. Наверное, его собственное лицо разглядеть сейчас было не трудно, на него падал свет луны из окна; ему же глаза Ренуара казались двумя черными омутами, в которых не было дна. Они стояли друг перед другом обнаженные, и де Грасс медленно поднял руки, беря в ладони нестерпимо красивое лицо, чьи черты он уже успел запомнить лучше, чем свои. На языке крутился вопрос «О чем ты думаешь?», но он не стал его задавать, чтобы не услышать ответное «А ты?». Слова заменил поцелуй, легший на губы долгой лаской. В чем-то его можно было назвать первым: впервые за время их знакомства в соприкосновении губ не было плотского. Было что-то иное, слишком глубокое и одновременно тревожное. Словно этот поцелуй был вызовом алому призраку этой ночи, все еще улыбавшемуся своей дикой кровавой улыбкой на самых задворках сознания, отравленного недавним кошмаром. «Я не отдам его тебе». Обычный сон. Ничего более. — Пойдем в постель, — чуть улыбнувшись, де Грасс мягко увлек любовника за собой. Ему просто надо было выспаться. Де Ренуар Изящные часы, с циферблатом похожим на лукавое лицо с тонкими усиками, тикавшие на небольшом комоде, почти не нарушали тишину, а лишь убаюкивали под монотонный ритм. Но Анри все равно не спалось. Подремав около часа в кольце теплых рук Винсента, он проснулся и, вслушавшись в мерное дыхание за спиной, собрался снова нырнуть во сны, но внезапно, мелькнувшее на заднем фоне воспоминание о скором возвращении домой, подняло в душе тревожные мысли, похожие на муть речного донного песка. Они набегали на него как волны — немного оглушая и раскачивая до утраты душевного спокойствия. Тщетно пытаясь побороть опасения и снова погрузиться в спасительный сон, Ренуар пролежал еще час, не решаясь встать и потревожить де Грасса. А затем, все же, осторожно выпутываясь из приятного плена силы и нежности, поднялся приоткрыть окно в надежде, что свежий воздух снова убаюкает его. Заодно стоило избавиться от неудобного дамского наряда — Коломбина отыграла свою роль, и ее образ следовало отправить за кулисы. Пробравшись в темноте мимо пуфика, кушетки и стола, на котором они вчера оставили довольно много съестного, поскольку больше насыщались друг другом, чем едой, Анри подошел к высокому арочному окну. На улице царил серый предутренний полумрак, и Ренуар, задержавшись, задумчиво замер, не в силах оторвать взгляда от «разлитого» по мостовой пятна света от одинокого масляного фонаря перед входом… От этого зрелища сердце свело тоскливым предчувствием. Как же хотелось продлить эти мгновения наедине с де Грассом. Зачем только судьба свела их? До появления Винсента в его жизни Мышонку жилось спокойно и легко. Он точно знал, кто он и что делает, кому служит и для чего. И даже не задумывался о том, что несмотря на всю видимую свободу, является лишь марионеткой Лонвиля, прочно привязанной к нитям, за которые тот дергал в случае необходимости. И сейчас от осознания своего настоящего положения, на Ренуара нахлынула боль: неприятная, выворачивающая суставы, словно его вздернули на дыбу. Плен становился тяжек, как и опасения, что Винсент лишь развлекается, а через неделю просто уедет, унеся с собой приятные воспоминания, которые вскоре выветрятся из его головы. А Анри останется лишь вернуться в свое одиночество и продолжать быть Мышонком. Мы-шон-ком… Диким зверьком. Как отвратительно! Он повел плечами, бессознательно пытаясь избавиться от груза, давившего на него, гнувшего к земле. Но де Грасс, казалось, почувствовавший его метания, внезапно поднялся с ложа и встал за его спиной, словно отгораживая от темных мыслей. Невероятно, что сильный, взрослый, не склонный к сентиментальности мужчина, мог быть так нежен. Граф возился с ним аккуратно, как с ребенком — избавляя от платья, нижнего белья. И Анри, беззвучно млея от этой заботы в молчаливом согласии, будто танцуя в лунных бликах, подчинялся мягкой настойчивости, поворачиваясь к нему и меняя поцелуй на поцелуй. Это было что-то иное, непривычное страстному напору, в котором они сливались последние несколько дней. И виконт позволил себе раствориться в неизведанном. Они вернулись в постель и просто лежали — Анри на плече Винсента. Без мыслей, без движения. Просто дышали друг другом. Так и заснули, не заметив того. *** В городском особняке его ожидал Жан с посланием от Лонвиля приехать к нему в течение часа после того, как Ренуар появится дома. Анри, усилием воли с трудом надевший на себя обычную маску беспечного равнодушия, кивнул, ловя себя на том, что в последнее время старался как можно меньше говорить что-либо слуге из боязни выдать себя даже интонацией. Де Грасс словно сорвал с него доспехи вместе с кожей, обнажив душу, оказавшуюся очень уязвимой. — Хорошо. Приготовь коричневый с золотом камзол и вели подать гренки с фуа-гра, — ему не столько хотелось есть, сколько надо было показать, что ничего не изменилось. Перемены в привычках могли насторожить слугу, указав на перемены в настроениях Ренуара. Завтрак не улучшил самочувствие, но позволил выкроить немного времени на размышления и приведения в порядок мыслей. Что могло быть нужно Лонвилю? Задания тот присылал, не прибегая к личной встрече, так что здесь таилось что-то другое. И если раньше Анри воспринимал герцога как отца, почти близкого человека, то сейчас тот больше воспринимался как отец, поймавший его на чем-то нехорошем и грозивший ему выволочкой, если не поркой. Де Грасс Как бы ни хотелось заставить время остановиться, это, увы, было невозможно. После рассвета их пристанище стало лишь комнатой в борделе, с роскошной, но все же в чем-то фальшивой обстановкой, чья театральность при свете дня начинала казаться навязчивой и неуместной. Пьеса была сыграна, актерам пришла пора сбрасывать маски и возвращаться к привычной жизни. Ренуар ушел первым. Винсент не был уверен, ускользнул ли тот из спальни без прощания, или же просто так и не смог разбудить спящего мертвецким сном любовника. Второй вариант был приятнее, но что-то подсказывало, что к реальности был ближе первый. Их близость, возникшая не во время игр с переодеванием, а после, когда все одежды были скинуты, волновала даже Винсента. Если бы он, проснувшись среди ночи, решил снова насладиться телом любовника, вопросов к себе бы не возникло: зов плоти, притяжение к привлекательному во всех смыслах партнеру. Но в этот раз было нечто иное. Нежность, желание не брать, а просто не отпускать из объятий до утра, оберегая такое трогательно хрупкое тело, доверчиво прильнувшее к нему во сне — нет, это мало было похоже на проявления сугубо желаний плоти. Если это вызывало беспокойство у него самого, то, как к этому относился Анри? Не было ли утреннее бегство подсознательным (или даже осознанным) желанием избежать лишних сантиментов? Де Грасс не был уверен, что Ренуар хочет, чтобы их бурная близость обернулась чем-то большим. Да и что он сам может ему предложить? Он не принадлежал себе в полной мере, слишком многое было поставлено на карту, чтобы ставить во главу угла собственные желания. Меньше всего ему хотелось, чтобы Анри стал тем, через кого на него можно будет надавить в случае разоблачения его связи с «Квинтами». В конце концов, именно по этой причине они в свое время расстались с Матиасом, и тогда это казалось разумным, хотя и непростым решением. Значит, надо перестать «охотиться» за виконтом, закончив все, как яркую, но ничего не значащую интрижку? Разумно, да только у Винсента внутри все на дыбы вставало от одной только мысли об этом. Его тянуло к нему слишком сильно, и он ничего не мог с этим сделать. Вернее, не хотел. С другой стороны… не слишком ли он сгущает краски? В конце концов, даже если то, что он испытывает сейчас к Ренуару, уже можно назвать влюбленностью — боги, да не в первый раз же! Отказаться от Анри сейчас значило бы лишь подтвердить, что его чувства ушли куда дальше, чем в большинстве подобных случаев, а это граф не готов был признавать. Точно так же, как он не хотел думать сейчас о том, что, вполне возможно, ему в скором времени придется снова вернуться в Норес, и тогда вопрос об отношениях с виконтом де Ренуаром будет решен сам собой, вне зависимости от их собственных желаний. В комнате борделя де Грасс задерживаться не стал. Алый цвет ее стен начал давить на него, хотя раньше он любил красный. *** Поступивший от отца приказ явиться под покровом тайны в один из загородных домов, где «Квинты» время от времени проводили свои собрания, был словно ответом на его мысли. Очередное напоминание, что за пределами спальни есть реальный мир, в который приходится каждый раз возвращаться, сколь бы сладки ни были объятия любовника. Не самое приятное, зато действенное. Количество людей, сидящих вокруг стола в сравнительно небольшой гостиной с плотно занавешенными шторами, уже само по себе говорило о серьезности повода. Редко когда заговорщики собирались компаниями больше, чем по три-четыре человека, а сейчас в помещении, помимо самого Винсента, было еще семеро. Все лица, кроме одного, были ему знакомы. По длинному прямому носу и хищному разлету глаз, а также черному цвету камзола, он догадался, что это маркиз де Сен-Жерель, присоединившийся к рядам «Квинт» уже после его отъезда в Норес. Маркиз слыл человеком нелюдимым, предпочитающим проводить время вдали от столичной суеты, и тот факт, что он решил изменить своим привычкам, подтверждал серьезность происходящего. Празднования в честь принцессы стали толчком, придавшим ускорения сложному механизму хитросплетения планов и интриг, и последствия от каждого неверного решения могли настигнуть каждого со скоростью падения лезвия топора на шею обреченного. — Барон Лесандр убит, это не вызывает сомнений, — голос маркиза д’Эрсана звучал ровно, но постукивание кончиков пальцев по столу выдавали нервозность. — В купе с рядом печальных для нас событий, происходивших в последние пару лет и так и не нашедших объяснения, у нас есть основания предполагать, что на стороне наших врагов работает кто-то, весьма и весьма искушенный в способах быстрого избавления от стоящих у них на пути людей. — Вы намекаете на то, что они могут пользоваться услугами ассасина? — Сен-Жерель приподнял голову, складывая пальцы «домиком». Его темно-карие глаза казались почти черными, а взгляд был тяжелым и пронизывающим. В те редкие моменты, когда он смотрел на Винсента, последний испытывал почти физический дискомфорт. — Я не намекаю, я высказываю вполне обоснованное предположение. Которое, к тому же, многое объясняет. — И которое, тем не менее, пока не подтверждено, — маркиз де Грасс перевел взгляд на сына, на миг чуть прищуриваясь. Тот выглядел, казалось бы, как обычно, но от внимания маркиза не укрылась излишняя напряженность жестов, словно тот слишком старательно контролировал себя, чтобы не выдать резкостью жестикуляций, проявлявшейся временами, что его что-то беспокоило. — Винсент. — Да, отец? — Я хочу поручить вам разобраться с этим, — старший де Грасс протянул сыну лист бумаги, на котором четким, чуть резковатым почерком было выведено несколько имен. — Ты задержишься в Аргайле столько, сколько потребуется для прояснения обстоятельств по этому делу. Граф де Ранлен все устроит. — Вы хотите, чтобы я вычислил убийцу? — пальцы, скользящие по листу плотной бумаги, на миг напряглись, останавливаясь на одном из имен, но Винсент вовремя собрался, не позволив себе измениться в лице. Лишь на миг он скользнул взглядом к Матиасу, словно спрашивая без слов: «Ты знал?». Тот сделал вид, что не обратил внимания, но ладонью скользнул за левое ухо, поправляя прядь волос — одним им понятный жест, означающий «Нет». Насколько велика была опасность, если они начали пользоваться своей системой знаков прямо здесь, на собрании людей, с которыми их объединяло одно дело? — Именно так. Думаю, нет смысла говорить, что вам придется проявить максимальную осторожность и деликатность, — Кристоф коротко кивнул, выдержав пристальный взгляд сына. В его собственных глазах чувствовался металл. Не нужно было задавать дополнительных вопросов, чтобы понять: у его сына нет выбора. Все уже решено, и его присутствие на совете — лишь попытка придать происходящему благопристойный вид добровольности, в то время как на деле его собственное мнение в расчет не принималось. Винсенту пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не выдать эмоций. Внезапно он почувствовал себя псом, которого резко дернули за поводок, чтобы напомнить: на каком бы расстоянии ни находились хозяева, ошейник все равно остается на его горле. В этот момент он почти мечтал о возвращении в Норес. Там, по крайней мере, он мог почти всегда действовать по своему усмотрению, не чувствуя унизительного давления со стороны заговорщиков более высокого ранга. — В списке нет ни одного женского имени, — как бы между делом заметил, придав лицу самое спокойное выражение. —…женского? — Сен-Лазар ушел с карнавала в компании женщины в алом платье, а после был найден со стилетом в груди — разве это не дает повод предположить, что убийца, которого мы ищем, может обладать убийственной красотой? — Винсент усмехнулся, заметив, как быстро переглядываются присутствующие. После небольшой паузы Сен-Жерель коротко кивнул: — В словах молодого человека есть смысл. Не стоит ограничиваться лишь мужчинами: все мы знаем, что женское обаяние может быть опаснее любого клинка. Нужно будет по-новому взглянуть на поиск подозреваемых. Однако, — темный взгляд снова обратился к Винсенту, — это не освобождает вас от проверки тех, кто уже находится под нашим подозрением, юный граф. — Разумеется, милорд, — де Грасс почтительно склонил голову. *** Вернувшись в Тревор глубокой ночью, Винсент достал отданный им отцом лист, снова перечитывая список имен, хотя в этом не было нужды: они уже врезались ему в память с беспощадностью послания, написанного кровью по коже. Взгляд снова зацепился за последнее имя в списке. Анри де Ренуар. Скомканный клочок бумаги полетел в камин. Огонь, предусмотрительно растопленный слугами несмотря на позднее возвращение, пожрал бумагу в мгновение ока. «Что я делаю?..», — де Грасс уперся рукой в каминный портал, на несколько секунд зажимая глаза ладонью. Рассказав сегодня об Алой Даме, он, казалось бы, сделал все правильно, но на языке остался кислый привкус предательства, словно он сам не был уверен, не пытался ли сознательно направить своих же соратников по ложному следу. Кошмар прошлой ночи продолжал преследовать его, и ни свет солнца, ни пламя свечей не могли его рассеять до конца. Де Ренуар Ренуар возвращался в Тревор из столицы еще более напряженным, чем ехал на «свидание, от которого нельзя отказаться». Вопреки своей любви к верховой езде, он приказал подать карету — ему хотелось укрыться от всех глаз и в полутьме зашторенного экипажа дать себе время на раздумья. Не самые легкие раздумья. Но под копытный перебор и скрип рессор иногда намного лучше все раскладывалось по полочкам, чем в абсолютной тишине. Казалось бы, во время аудиенции ничего особенного не произошло. Но именно это было нехорошим, опасным знаком. Мышонку, который провел под сенью «Секретного дома» более двенадцати лет, это было известно лучше, чем кому бы то ни было: если глава вызывал того, кто ему служит, чтобы переговорить лично, то дело априори должно было быть серьезным. Минимум, речь должна идти о предотвращении покушения на короля! Не может беседа состоять из пустых вопросов о том, как у него, Ренуара, дела, и каковы планы на ближайшую неделю. Больше всего Анри хотелось бы кинуть ему в лицо правду, если б он не боялся подписать Винсенту смертный приговор: он хотел бы уехать с де Грассом в родовой замок Ренуаров и не вылезать из постели, заниматься любовью, просто растворяться друг в друге, гулять по саду, ездить верхом по окрестным лесам, прикасаться к нему, слушать его голос, смех, вдыхать его запах… принимать его в себя… принадлежать и брать, жадно и решительно. И это желание сорвать завесу со своих отношений и кинуть ее в лицо Лонвилю было мучительно сильным, так что Мышонку понадобилась вся сила воли, чтобы выглядеть привычно расслабленным и равнодушным, пожимая плечами — какие еще могут быть планы при дворе, кроме бестолковых увеселений и исполнения своего долга. Он был тонок и прям в своем коричневом с золотой вышивкой камзоле. Официален до скуки. Сух до черствости — истый приверженец дела чести, тяжесть которого все они, не взирая на ранги и статусы, несли на себе, как самое великое дело всей жизни. Только вот Лонвиль, в свои шестьдесят с лишним лет, успел прожить свою жизнь весьма неплохо, заведя семью и детей, а теперь уже и внуков. А Анри де Ренуар должен был нести груз в одиночку, лишенный человеческих радостей. Потому как короткие, безжизненные связи он таковыми не считал, как и давно не ощущал удовольствия в придворных развлечениях. И, выйдя из кабинета главы «Секретного дома» после странной аудиенции, виконт не знал, что делать с неприятной горечью на языке, оставшейся от предложенного Лонвилем кофе. И с горечью от осадка, оставшегося от беседы. Какие-то четверть часа накрыли тенью их ночь с Винсентом, оскверняя ее нежность. И намек на скорое новое задание в этот раз усугубил тревогу. Куда же делся тот азартный охотник, которым становился Анри, получая очередной приказ? Подкрадываться, маскироваться, изощренно продумывать планы… наверное, это тоже была разновидность развлечения, только более острая, чем фейерверки, балы и прочая дворцовая мишура. А теперь он ощущал себя словно хищник, которому подрезали когти и он не может ни цепко лазать по деревьям, ни хватать добычу. Да и чье имя в следующий раз передаст ему Жан? Может быть, «Винсент де Грасс»? Карета остановилась — за размышлениями он не заметил, как прибыл в Тревор, и перед чужими взглядами стоило надеть маску придворного бонвивана, пряча свои страхи за любезной прохладой улыбки. — О, вернулся виконт де Ренуар!.. — Отлично, господа! Анри, присоединяйтесь к нам — мы идем на поляну играть в фанты!.. — Будет очень весело! Только смените для начала ваш ужасно скучный камзол!.. Смех придворной молодежи, его беспечных сверстников, даже не раздражал — сейчас Анри был настолько далек от них, что почти не замечал ни призывов, ни намеков. Машинально раскланиваясь и раздавая ложные обещания вскоре присоединиться, Мышонок добрался до покоев, где Жан, отправленный им вперед верхом, уже встречал господина. Привычная ванна ожидала его, а слуга был изгнан из комнаты — Ренуар представлял, на что была похожа его кожа — следы поцелуев и синяков от крепко сжимавших его пальцев де Грасса, желанные следы. И он не собирался ни с кем ими делиться, а потому вымылся сам, испытывая удовольствие, когда ощущал легкую боль при прикосновении к меткам. В голове медленно, но неуклонно зрела одна мысль, при обдумывании которой его взгляд становился ледяным и безжалостным, как у опытного убийцы, кем он и являлся. Жан вошел с чашкой горячего бульона и зажаристыми гренками, устанавливая легкий перекус на небольшом столике возле кровати — зная, что после ночных экзерсисов виконт предпочитал не перегружать желудок и отсыпаться налегке. Он, не поднимая взгляда, переставлял посуду с подноса на столешницу, словно Анри тут вообще не было, а затем вдруг слегка наклонился к нему и шепнул: — Сен-Жерель… Мышонок, как ни в чем не бывало, словно это обращались не к нему, вздохнул и надкусил гренку — у него вызрело решение. Де Грасс Балы, маскарады, званые вечера, фейерверки, выступления певцов и актеров, шампанское рекой и угощения, которыми, при желании, можно было бы месяц кормить целый город — Тревор на дни празднований стал сосредоточием развлечений и удовольствий, на которые только хватало фантазии придворных. Раньше Винсент и сам нередко становился зачинщиком и вдохновителем немалого количества забав, но теперь от нескончаемой вереницы увеселительных мероприятий у него начинала болеть голова. С каким бы удовольствием он украл бы для себя хотя бы пару спокойных дней! Вдали от двора, шума и интриг, кислый привкус которых сопровождал каждый глоток шампанского или вина, не приносивших ни свежести, ни расслабления. Только этого он не мог себе позволить. И тем более — украсть эту передышку вместе с тем, с кем хотел бы ее провести. Лист с вписанным в него именем Анри все еще ощущался в руках болезненным клеймом, словно он жег его, сжимая в ладони. Даже если виконт не имеет никакого отношения к этой истории, в чем Винсент старался себя убедить всеми силами, до тех пор, пока он не разоблачит настоящего убийцу и не принесет его отцу на блюдечке с голубой каемочкой, он просто не имел права продолжать их отношения. Стоит кому-то из наблюдателей «квинт» увидеть, что его связывают романтические отношения с одним из подозреваемых, и приговор Ренуару будет подписан тотчас же. Будет проще избавиться от него, чем рисковать, что де Грасс не сможет выполнить задание или, что еще хуже, выдаст врагу то, чего не следует. Только как объяснить все это Анри? У него были связаны руки, уста перекрывал обет молчания. Все, что он мог — это поступить, как последний ублюдок, просто сделав вид, что между ними ничего не было. Не самая высокая цена за безопасность человека, каким-то образом успевшего проникнуть ему под кожу вместе с дыханием всего за каких-то несколько дней близости. Но, видит Бог, Винсент думал, что это будет проще. Вечер игры в фанты был одним из любимых развлечений молодой придворной знати. Столько возможностей, чтобы проделать столько мелких шалостей у всех на глазах, не испытывая стеснения и неуверенности! Ведь все решали маленькие бумажки, на которых каждый мог написать любое задание — но перед этим обязался взять из специальной корзины один из фантов и немедленно исполнить. Глупо было надеяться, что Ренуара здесь не окажется. У де Грасса все внутренности в узел завязались, когда он, поймав взгляд любовника еще в самом начале вечера, заставил свое лицо принять максимально нейтральное выражение и плавно развернулся, направляясь в противоположную от него сторону. Он был уверен, что после такой демонстрации виконт не станет пытаться подойти к нему при свидетелях, слишком гордый. Сейчас это было лучшее, что он мог для него сделать, как бы паршиво он себя при этом ни ощущал. Не стоило на этом концентрироваться. У него был список, в котором, помимо Анри де Ренуара, присутствовали еще пять имен — на них и стоило обратить внимание. Ну, а то, что среди них не было ни одной дамы… что ж, пусть думают, что сегодня у графа де Грасса настроение не на мягкость женской груди и нежность холеной кожи, а на крепкие ноги и бедра, привыкшие держаться в седле. Он никогда не скрывал своей раскрепощенности в вопросах любви, а при дворе Аргайла подобное отношение к жизни и вовсе было нормой. Свой выбор на сегодня он остановил на виконте де Реми и бароне де Монтересе — оба были достаточно молоды и привлекательны внешне, чтобы его интерес не показался неестественным и наигранным. Виконт мало напоминал хладнокровного убийцу, слишком уж легкомысленным и добродушным казался, но глупо было сбрасывать его со счетов исключительно за миловидное лицо. Разве не в этом весь смысл ремесла ассасинов — быть не тем, что кажется, чтобы нанести удар в самый неожиданный момент? Что до Монтереса, он подходил бы на эту роль чуть больше: высокий и широкоплечий, с породистым лицом и сильным телом. Такой вполне мог свернуть шею или пропороть грудину, если бы сильно захотел. Знакомясь с обоими во время игры в карты, де Грасс ловил себя на мысли, что молится, чтобы один из них оказался убийцей. — Граф, мне кажется, или вы еще не выполнили ни одного фанта за вечер? — графиня де Моро, которой он только что позорно проиграл партию, слишком погрузившись в свои мысли, изящным жестом сложила карты в колоду, передавая ее раздающему. Взмахнув рукой, она подозвала к игральному столу слугу, назначенного хранителем заветной корзины с фантами. — Вот вам плата за проигрыш: это куда интереснее, чем деньги. Тяните же! — Разве я могу отказаться от возможности сохранить свои карманы полными? — смеясь, Винсент запустил руку в корзину, чувствуя, как пальцы утопают в маленьких шуршащих свертках. Судя по их количеству, присутствующие сегодня были щедры на выдумки. — Что же там? Не томите нас ожиданием! — сидящая по правую руку от графини хорошенькая блондинка, чье имя де Грасс не запомнил, аж приподнялась со стула и наклонилась над столом, пытаясь заглянуть в бумажку. С такого расстояния старания были тщетны, но наблюдающие эту картину кавалеры не жаловались: крепкая молодая грудь девицы, так и норовящая выскользнуть из глубокого выреза декольте, определенно радовала глаз. Винсент же остался равнодушен к пикантному зрелищу; благо у него было, куда направить свое внимание. «Поцеловать барона де Монтереса». Выведенная рукой безымянной шутницы (почерк был явно женским) строчка заставила его вскинуть брови от неожиданности. Невольная «жертва» предстоящей «расплаты» не только сидела за этим же столом — она входила в его список. Только на этот раз он совсем не был уверен, расценивать ли это как подарок судьбы или ее насмешку, учитывая, что буквально пару минут назад он краем глаза уловил, как неподалеку мелькнула узкая спина единственного человека в этом зале, которого ему действительно хотелось целовать. — Барон, боюсь, платить по моим «счетам» нам придется вместе: фант говорит мне вас поцеловать! — положив на стол бумажку в качестве доказательства, де Грасс обезоруживающе улыбнулся. — Готовы ли вы к такому подвигу? — Поверьте, граф: еще никогда я не был так рад разделить с кем-то его «долг», — де Монтерес, усмехнувшись, сам поднялся с мягкого стула. Обогнув стол, он остановился рядом с Винсентом и спокойным, возможно излишне уверенным жестом коснулся его подбородка костяшками пальцев и склонился, целуя его. Поцелуй был не слишком долгим, и все же сам жест и тот факт, что де Монтерес подошел первым, вместо того чтобы ждать исполнения «приговора» на своем месте, практически прямым текстом говорил о наличии вполне конкретного интереса и решимости его открыто признать. — Из вас вышел бы прекрасный кредитор, если бы валюта Лютеции измерялась в поцелуях, — Винсент негромко рассмеялся, кивком изображая поклон, и уже собирался предложить вновь раздать карты, но его прервала де Моро: — Однако же в записке написано «поцеловать барона де Монтереса», а пока, по моим наблюдениям, целовал только он, — улыбке графини позавидовал бы сам демон-искуситель. — Сегодня написанное в фантах — закон, а карточные долги — дело чести всегда. Так что не смейте уворачиваться, милый граф: вы все еще не выполнили свое задание! — Да вы настоящая бестия, графиня, — Винсент шутливо прижал руку к груди, уже понимая, что отвертеться не удастся, сколько ни старайся. — Подождите, месье де Монтерес, не уходите далеко: как видите, публика требует зрелищ. Сказав это, де Грасс поднялся и уже сам подошел к барону; на этот раз они стояли лицом к лицу, и контакт волей-неволей пришлось сделать более плотным. Из-за игрального стола раздались одобрительные хлопки и веселый смех, когда губы встретились в уже более глубоком, обоюдном поцелуе. Де Ренуар Вечера бывают скучными, бывают веселыми, а этот был невыносимым. Ренуару мешало все — давившие башмаки, душившее жабо, узкие кюлоты. Ему не хватало воздуха, раздражала дикая смесь разнообразного парфюма, бесконечный шум болтовни и дамского хихиканья. А назойливо сновавшие рядом слуги с корзинками для фантов и пытавшиеся подсунуть их ему, чтобы втянуть в это бестолковое веселье, просто выводили из себя. Однако все это буйство красочных эмоций кипело исключительно внутри виконта, никоим образом не выливаясь наружу. - Конечно, графиня, только пригублю шампанского и примусь за игру. - Да, маркиз, лишь вдохну свежего воздуха у окна и — сразу к вам за карточный столик. - Не сомневайтесь, баронесса, сегодня я твердо намерен посвятить себя фантам. Ну как откажешь в глотке живительной влаги или воздуха обладателю столь очаровательного лица и обаятельной улыбки. И Анри в который раз ловко уворачивался от обязанности тянуть фант или включиться в карточную игру. Он казался полностью поглощенным тем, как прочие отдувались в фантах, смеялся со всеми, даже аплодировал, но на деле лишь его оболочка исполняла положенный ритуал, а мыслями он был погружен в иное: его острый взгляд почти неотрывно следовал за передвижениями и действиями графа де Грасса. Когда тот сделал вид, что они едва знакомы, Анри совершенно спокойно принял это — их связь должна остаться тайной, о чем они не раз говорили. Но терпеть флирт с другими персонами было сложно. Ренуар, абсолютно хладнокровный в жизни, моментально вскипал, когда дело касалось виконта. Вскипал от страсти, от ревности, от негодования, когда кто-то смел смотреть на ЕГО любовника вожделеющим взглядом. Выдрессированный, выпестованный для целей «Секретного дома» ассасин рвался наружу, стремясь окружить де Грасса «зоной смерти», чтобы никто не посмел к нему приблизиться. Так, к концу вечера графиня де Моро и барон де Монтерес оказались в списке смертников, а Винсент был мысленно трижды привязан к кровати разным образом и опустошен любовными играми. Но между делом Ренуар присматривался к группе более возрастных кавалеров, которые в основном занимали карточные столы в переднем правом углу залы — насколько он видел, за одним из них расположился маркиз де Сен-Жерель, над которым уже висел приговор. Но в этот раз надо было действовать осторожней. «Квинты» уже насторожились и, по сообщению Лонвиля, нацеливали своих шпионов на вычисление тех или того, кто был причастен к смертям их приверженцев. Убрать маркиза следовало быстро, но не вызвав подозрений, и Ренуар, лениво прогуливаясь, направился к картежным столикам: — Присоединяюсь к вистующим, если не будет возражений, — одно место у столика, где располагался Сен-Жерель, как раз освободилось, и Ренуар занял его, дав слуге знак принести шампанское. Игроки поставили на партию по несколько золотых, и в первом роббере Анри досталось играть вместе с напарницей против пары, в которую вошел Сен-Жерель. Маркиз играл весьма сосредоточенно, словно ставил на кон последние гроши и серьезно намеревался за счет выигрыша поправить собственное состояние. Ренуар, время от времени пригубляя шампанское, ненавязчиво присматривался к своей цели. Когда человек столь напряжен, его довольно просто спровоцировать, стоит только стать раздражителем, и Анри принялся перешептываться через стол со своей напарницей, баронессой Ингерольд — шутливой дамой слегка за сорок, любительницей флирта и сплетен. Он улавливал, как их перепалки заставляли продумывающего ход Сен-Жереля играть желваками, как тот принимался нервно барабанить пальцами по столику, пытаясь выстраивать логику игры, в чем ему мешали переговоры и смешки виконта и баронессы. Мужчина хмурился, даже раз призвал к тишине, но буквально через пять минут, в самом финале первого роббера, когда перевес в игре был непонятен, Ренуар снова принялся за свое, дразня того, как быка красной тряпкой. Хотя со стороны казалось, что именно Сен-Жерель слишком нетерпим к своим соигрокам. Кидаемые им карты все жестче ложились на столик. В конце концов, маркиз, проиграв роббер, в сердцах кинул оставшиеся карты на стол. И виконт, вскинув брови домиком, медленно поднялся со своего места: — Что вы себе позволяете, господин де Сен-Жерель? Не слишком ли вы испытываете наше терпение? То я был вынужден терпеть ваши замечания, словно я ребенок, а вы — мой учитель, теперь и вовсе швыряете карты, как перчатки, едва ли не в лицо! Нет ли у вас желания прогуляться на свежем воздухе и проветрить ваши кипящие мозги? Маркиз стоял перед ним, казалось, чем-то сдерживаемый от порыва последовать призыву Анри. И Ренуар, чуя, что рыбка может сорваться с крючка, вонзил гарпун в ее хребет, сняв с ладони тонкую перчатку из почти прозрачной кожи, кинул ее на стол перед маркизом. — Раз вы сами онемели, полагаю, вы найдете того, кто сможет сказать за вас — жду ваших секундантов завтра с утра. Придворные, привлеченные ссорой, как рыба хлебными крошками, все плотней окружали их, и Ренуар выбрался уже с трудом, покидая залу и надеясь, что де Грасс еще не в курсе случившегося. Де Грасс Надежда де Ренуара не оправдалась: де Грасс видел всё. Он точно так же следил за перемещениями и действиями любовника краем глаза, иногда теряя его из виду, но неизменно стараясь занять позицию, в которой тот оказывался в поле его зрения, пусть и достаточно далеко. Когда тот устроился за игральным столом рядом с Сен-Жерелем, Винсент напрягся. Логика говорила, что это еще ничего не значит, Анри просто мог устать от общества шумного «молодняка» и по этой причине выбрать для игры в карты более зрелую компанию. Но если допустить мысль, что Анри де Ренуар может быть ассасином от «Роялистов», то его появление рядом с Сен-Жерелем, одной из ключевых фигур заговора против короля, сразу представало в свете, вызывающим свербящее в висках беспокойство. Граф до последнего надеялся, что Анри сыграет пару партий и уйдет искать развлечений в другой, более подходящей ему компании — пусть бы это и была какая-нибудь юная прелестница или щеголеватый кавалер. Тогда можно было бы выдохнуть, даже если бы у него самого зубы свело от желания свернуть кому-нибудь шею из ревности. Но события стали развиваться самым скверным из всех возможных способов. «Дуэль?! Да, чёрт бы тебя побрал, Ренуар!» — Винсенту очень хотелось пройти сквозь собравшуюся вокруг игрального стола любопытную толпу, чтобы хорошенько встряхнуть Анри за плечи. Если не поможет, то просто схватить за руку и увести в более уединенное место, чтобы наорать, не стесняясь в выражениях. Разумеется, ни того, ни другого он делать бы не стал, не столь близких отношениях они состояли, чтобы позволять себе подобное, однако были и другие способы погасить конфликт. Он мог бы все равно подойти, перевести все в шутку, сославшись на лишний бокал шампанского и юную горячую голову. Принести многословные извинения и продолжать нести в меру очаровательный бред, пока весь фокус внимания не переместился бы на него, а происшествие не стало бы казаться не более чем глупой, но безобидной пьяной выходкой. Он был бы готов даже во всеуслышание заявить о своих отношениях с мальчишкой, приняв на себя полную ответственность… и подставив, таким образом, под сомнение собственную объективность и, следовательно, верность «Квинтам». У де Грасса были связаны руки. Любая попытка вмешаться обернулась бы слишком пристальным вниманием к ним обоим. Ему ничего не оставалось, кроме как стоять в стороне, изображая на лице интерес не больший, чем приличествовал подобному происшествию. Их с Сен-Жерелем взгляды на миг пересеклись. Словно случайно, и уже в следующую секунду губы маркиза кривились в презрительной усмешке, адресованной выскочке-юнцу, но Винсент понял намек: «Присмотрись к нему пристальнее». Идя по коридору Тревора в ту сторону, куда из зала удалился де Ренуар, Винсент испытал короткое касание чувства дежавю: почти так же он «охотился» на виконта несколько дней назад, охваченный страстью пополам с раздражением за попытки того ускользнуть от его внимания. Теперь он многое бы отдал, чтобы их основной проблемой во взаимодействии так и оставалась любовь Анри к игре в «кошки-мышки». «Загнать» цель оказалось нетрудно. Еще утром он успел узнать, в каких покоях обычно останавливался виконт, и надо было лишь следовать ведущему к ним маршруту. Конечно, виконт мог решить отправиться в сад, чтобы проветриться, или еще куда-то, но пришлось рискнуть. К счастью, интуиция не подвела, и вскоре граф догнал любовника, довольно бесцеремонно хватая его за руку и довольно грубо вталкивая в ближайшую нишу, скрытую тяжелой ширмой. Все как в прошлый раз, только вместо любовного огня внутри бушевал гнев, под которым де Грасс не слишком умело прятал беспокойство. — Какого дьявола ты творишь? — приходилось говорить негромко, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих, отчего голос графа был похож на шипение готового к драке кота. Он крепко держал Анри за плечи, заперев его между стеной и собственным телом, не позволяя даже дернуться в попытке избежать разговора. — Сен-Жерель — не изнеженный аристократ, он отличный боец, способный большую часть двора обойти как в меткости, так и в шпажной дуэли! И только не говори мне, что ты этого не знаешь: он приехал в Аргайл достаточно давно, чтобы его персону успели обсосать со всех сторон все придворные сплетники. И откуда только взялось столько жесткости в интонациях обычно такого веселого, очаровательно безалаберного графа де Грасса! Сам того не желая, Винсент приспустил собственную маску, позволив эмоциям взять над собой верх. Как бы он ни старался убедить себя, что связь с Ренуаром — не более чем одна из многих и ничем не отличается от всех предыдущих, его поступки все больше говорили об обратном. Все, что касалось виконта, задевало его слишком сильно. Казалось, что он вот-вот сорвется и сделает что-то, совсем неподобающее аристократу: ударит или наоборот оттолкнёт, уходя без объяснений. Но он справился с собой, и лишь пальцы продолжали держать плечи де Ренуара, сжимая почти до синяков. — Зачем, Анри? — вопрос прозвучал уже иначе. Совсем тихо, слишком серьезно. И взгляд глаза в глаза, словно попытка прочитать больше, чем будет произнесено вслух. Виконт ведь не казался импульсивным юнцом, способным кинуть в лицо маркизу перчатку по такому пустяковому поводу, как карточная партия. И либо де Грасс изначально очень сильно ошибся в оценке его характера, переоценив его уравновешенность и осторожность, либо была иная причина, побудившая того действовать подобным образом. Винсент молился, чтобы всему оказалось какое-то простое объяснение, не имеющее никакого отношения к подозрениям «Квинт». «Дай мне за что-то ухватиться. Покажи, что мои мысли в отношении тебя — не более чем проклятая паранойя, ну же, Анри!»