Игра вуалей

Де Ренуар Он шел по коридору, размеренно отмеряя каждый шаг, словно возвращаясь с бала — и все еще в танце. И только одна мысль мешала быть довольным собой: убить де Сен-Жереля надо было сейчас. Прямо в парке. Пока никто не пришел в себя и не помешал. Неправильно для дела было откладывать вызов, но тогда бы появилось множество подозрений. Дуэльный кодекс требовал уравновешенного подхода, тем более что повод был не смертельный. Но завтра он был намерен закрыть вопрос. Сен-Жерель считался хорошим бойцом, но Ренуар был не просто дворянином, который умеет фехтовать. Его этому учили — учили не приемам боя, а тому, как убивать: внутреннему настрою, сосредоточенности, отдаче, хитрости и финтам нескольких самых известных школ фехтования. И каждый день Жан помогал ему поддерживать форму, приводя различных учителей фехтования — каждого со своим набором секретов. Сен-Жерель не жилец. Он умрет и даже не успеет понять, что это случилось. Ренуар уже просчитал те несколько приемов, которыми выведет маркиза из равновесия и заставит открыться. Фехтование — те же шахматы, но только смертельные. Шаги за спиной… И ему даже не надо угадывать, чьи они. Его догоняют, а сейчас по следу разъяренного хищника мог осмелиться пойти только один человек — де Грасс. Знал бы он, насколько был беспечен в своем желании помешать Ренуару завершить начатое — никто не видел его лица, но оно было окаменевшим, жестким, со взглядом, полным ледяного расчета. Однако стоило графу развернуть Анри к себе, картина изменилась — Мышонка научили быть неплохим хамелеоном. Впрочем, с де Грассом все было просто — Ренуару стоило только «снять» маску и позволить проступить на поверхность настоящим эмоциям, которые вызывал в нем Винсент. Лицом к лицу — своей животрепещущей тревогой граф пробуждал лишь желание, и Анри расслаблялся под силой его рук и страсти, потока из смеси ярости и нежности. Он хотел бы сказать де Грассу многое, но сложно объяснить то, что под кожей, зато можно плеснуть в это прекрасное, мужественное лицо «обманкой», которая совсем не равна обману. Ведь черная, как жгучий перец ревность и вправду весь вечер сводила с ума. И Ренуару даже не пришлось сильно врать о настоящей причине гнева: — Не смей никого целовать, когда я рядом! — он внезапно выкрутился из рук де Грасса с невероятной силой и ловкостью. Но не для того, чтобы уйти — напротив, он обхватил обеими ладонями его шею, пригибая к себе — зубами к зубам, едва не клацая ими: ровными, белыми, хищными. — Я не стану терпеть твои игрища. И Сен-Жерель завтра умрет потому, что я едва мог дышать от боли после твоего поцелуя с де Монтересом. — Он как сказочный дракон разве что не дышал огнем, сцеживая в губы Винсенту скопившийся яд. И одновременно с последним вдохом накрыл рот любовника своими губами, делясь злостью и страстью. Уловка, замешанная на блаженстве, на оглушении желанием. Дамская хитрость, но такая уместная в данных обстоятельствах. — И не смей бегать за мной — здесь сплетни разъедают людей хуже серной кислоты. — Он оторвался от этих губ, с которых хотелось выгрызть вкус губ Монтереса, огляделся и прислушался. Пока было тихо — видимо, весь двор обсуждал маленькую переделку, случившуюся на вечернем рауте. Оставалось лишь надеяться, что мало кто сопоставил отсутствие Ренуара и де Грасса. Одна из трех живых свечей на соседнем канделябре погасла, и полутьма придвинулась к ним еще ближе, а дыхание возбужденного ситуацией Анри стало чаще. Он решительно задвинул Винсента впритык к стене и, не сводя глаз с его лица, как змея, гипнотизирующая жертву, медленно опустился на одно колено, расстегивая передний клапан графских кюлот. Его губы приоткрылись навстречу появляющемуся органу — еще не возбужденному, но это было лишь дело пары минут. И Ренуар взял в рот пока еще дремлющую под прикрытием сморщенной кожицы головку… Де Грасс Де Грасс не знал, откуда столько силы в стройном теле, уже столько раз завораживавшим его своей почти хрупкой красотой. Так же, как не знал до этого, сколько страстей может скрываться под обманчиво тихим и уравновешенным образом не по годам серьезного виконта. Забавно, но он до сих пор пребывал в полной уверенности, что тот младше его на несколько лет, и сильно удивится, если узнает, что это не так. Анри обжигал его. Словами, действиями, дыханием — всем. И сам факт, что тот может ревновать его настолько, что единственным выходом для этих чувств стала дуэль, ударил в голову посильнее выдержанного коньяка. Ему хотелось сказать, что плевал он на Сен-Жереля, что он сам готов убить его, лишь бы маркиз не посмел пролить ни капли крови Ренуара — опасная, предательская мысль! Но тот поцеловал его, украл дыхание вместе с невысказанными словами, и Винсент капитулировал, откидываясь спиной на стену. Его руки обвились вокруг тела любовника, стремясь вжать в себя как можно сильнее. Его злость и отчаяние тоже деформировались. Теперь ему хотелось разорвать, смять, исцарапать, причинить боль… чтобы потом покрыть поцелуями каждый сантиметр истерзанного тела, умирая от нежности и желания защищать. Он больше не пытался контролировать то, что чувствует. Точно не сейчас. Это было бессмысленно, его самого просто разорвет эмоциями на части, если он попробует проявить сдержанность и вернуть разговор в цивилизованное — вот уж ирония! — русло. Де Ренуар снова ускользнул из рук, и на этот раз от его действий у графа потемнело перед глазами. Столько покорности было в этом жесте: коленом на пол, лицом в пах. Но Винсент слишком хорошо понимал, что покорить собираются его самого. Это он должен будет потерять волю, дрожа от желания и удовольствия, пока рот любовника будет подчинять его себе, как губы флейтиста подчиняют флейту, заставляя ее петь ровно те ноты, которые тот хочет услышать. Внезапно это разозлило. Де Грасс понятия не имел, где заканчивалась игра и начиналась правда, где грань между сокровенным и манипуляцией. Ему отчаянно хотелось верить, что Анри честен с ним, но внутри уже сидела заноза недоверия и подозрений. Слишком сложно было не думать о том, что, будь виконт действительно убийцей, которого хотели разоблачить «Квинты», именно так ему и следовало бы поступить. Спутать мысли страстью, предложив то, перед чем невозможно устоять. Винсент не мог; но вместо того, чтобы принять ласку и позволить себе забыться в плене мягкого рта, он внезапно зарычал, сжимая до боли волосы на темном затылке. — Глупый мальчишка, — он держал виконта за волосы, заставляя запрокинуть голову, и смотрел ему в глаза. Кажется, столкновение их взглядов было способно высечь из воздуха искры, настолько много в каждом яростной жесткости. Даже сейчас, в гневе, они идеально подходили друг другу. Член графа, только что мягкий и расслабленный, стремительно налился кровью, и вот уже головка измазала раскрасневшуюся щеку. Де Грасс не двигался, хотя от такого зрелища любой растерял бы остатки самоконтроля. — Ты настолько уверен в своей шпаге, но не уверен в себе? Обхватив себя свободной рукой, он сжал пальцы чуть сильнее, чем нужно, в попытке отрезвить, но все было бесполезно. Слишком велик был соблазн провести влажной от начавшей подтекать смазки головкой по приоткрытым губам. Возможно, Анри хотел ответить, но Винсент не дал ему такой возможности. Он вторгся в теплый плен рта, но вместо того, чтобы замереть и дать Ренуару сделать все самому, надавил бедрами сильнее, пока головка не уперлась в мягкое нёбо, слишком близко к горлу, вызывая короткий спазм. Движение назад — лишь чтобы втолкнуться снова, не переставая смотреть в светло-серые глаза. — Я думал о тебе весь вечер, — толчок, — о том, чтобы забрать тебя из зала, прочь от чужих глаз… — еще и еще, — чтобы только я мог на тебя смотреть… прикасаться к тебе… целовать тебя… только… тебя… Каждое слово — очередное проникновение. Де Грасс был слишком не сдержан, на первый взгляд в его действиях не было ни капли нежности. Но властная хватка в волосах даже сейчас помогала держать голову, не перенапрягая шейные позвонки, а взгляд даже через пелену безумия ловил малейшие изменения в состоянии партнера, чтобы вовремя сдать назад, если тот подавится слюной или начнет задыхаться. Де Ренуар Пусть говорит… обвиняет, грозит или даже ударит. Та боль, которую Анри почувствовал при виде поцелуя любовника с де Монтересом, была намного, намного сильней. Глубоко внутри Винсент сам рвал себя на части, как волк, попавший в ловушку, готовый отгрызть собственную лапу, лишь бы избежать плена. Но де Грассу его уже не избежать. И он это понимал и Ренуар — тоже. Очень хорошо понимал, потому что сам был в таком же положении. Даже, скорей всего, еще в более худшем, потому что знал больше и хорошо представлял, чему им надо будет противостоять, если они решат быть вместе. Впрочем, это чушь — сладкая, приятная, как божья роса, и такая же недостижимая чушь. Романтика для нежных барышень, но не для тех, кто привык жить с открытыми глазами. А сейчас у Анри была такая сильная потребность закрыть глаза, зажмуриться, что аж скулы свело. Их сводило и оттого, что набухший член Винсента атаковал в самую глубь горла — настойчиво и неотвратимо. У Ренуара не было привычки к такому способу заниматься любовью. Он не позволял никому настолько откровенно овладевать собой, но он имел представление, насколько это приятно де Грассу. И он наслаждался его наслаждением. А постепенно, впадая в транс от равномерного давления в нёбо, Анри расслабился, и в какой-то момент ему стало легко, першение ушло, и он почувствовал, как головка члена любовника проваливается в глотку, где ее все же настиг запоздалый спазм, плавно сжимая. Винсент застонал. Его речь, из которой Ренуар вспышками выхватывал даже не столько слова, сколько их смысл, рвалась на фразы. И Анри осознал, что оба намного глубже увязли в чувствах, чем предполагали. Еще прошлой ночью виконт мучился неизвестностью, а теперь сам де Грасс в глаза говорил, насколько он ему дорог. И это главное, что случилось за сегодня с Ренуаром. И чужая рука на его затылке, крепко правящая им, вовсе не казалась лишней — она придавала возбуждения. И Анри специально принялся усиленно делать глотательные движения, стимулируя Винсента. А уже через некоторое время, чувствуя, что граф не может дольше держаться, плотно обхватил его бедра ладонями, не позволяя выйти и заставляя отдать ему полностью результат своей страсти. Семя ушло сразу в горло и виконт не ощутил его легкой солоноватости и ему не хватило этого, так что он старательно высосал остатки из члена любовника, устало выпуская того из плена губ и рук. Он не смог сразу подняться, а просто стоял на коленях, переводя дыхание, уткнувшись в лобок Винсента, потираясь о него губами, ласкаясь. Когда Анри с помощью де Грасса встал, то привалился к сильному телу — они оба дышали в унисон, молчали, погруженные друг в друга и в наступившую тишину. Ренуар уже совершенно успокоился. Сегодня он обрел почву под ногами, а завтра — исполнит свой долг и начнет обрубать нити. Не слишком явно, аккуратно, чтобы паутина, оплетающая его с головы до ног, не дрогнула, привлекая внимание паука. — Я тебя прошу, Винсент, не вмешивайся в это недоразумение с Сен-Жерелем. Иначе ты выдашь то, чему еще рано выходить на поверхность. — Анри поднял на де Грасса взгляд, открывая серую тьму радужки. — Завтра мы встретимся снова — я дам знать, где. Он даже не спросил, хочет ли этого, ждет ли этого Винсент — он и так знал. Ренуар ушел, но сначала снова коснулся губами губ любовника — без спешки, мягкой лаской благодаря за страсть. Де Грасс Оставшуюся часть вечера, плавно переходящего в ночь, Винсент пил. Немного не то, чем должен заниматься «счастливый любовник», только что получивший весьма красноречивую демонстрацию взаимности испытываемых чувств, но и обстоятельства их признания трудно было назвать обычными. Теперь уже глупо было отрицать: он влюбился в де Ренуара. Влюбился крепко и пылко, как мальчишка, впервые отведавший на вкус самый сладкий и опасный плод, имя которому «любовь». Все попытки скрыть этот факт от самого себя, прикрываясь собственной эмоциональностью, впредь были бессмысленны. Открытие облегчения не приносило. Вместо окрыления и счастья он чувствовал, как на шее медленно затягивается петля. И ни единой возможности, чтобы взять нож и разорвать веревку, не вспоров при этом собственное горло. Возможно, завтра умрет Сен-Жерель. Анри крайне уверенно говорил об исходе дуэли, словно это было уже решенным делом. Откуда столько самоуверенности? Даже он сам, будучи умелым фехтовальщиком, не смог бы наверняка сказать, чем закончился бы бой, если бы ему пришлось выйти против маркиза. Можно было сколько угодно спорить о преимуществах опыта перед молодостью и наоборот, но, в конечном счете, для каждого конкретного случая был свой ответ. Де Грасс знал, что Сен-Жерель хороший боец, но понятия не имел, что из себя в этом плане представляет де Ренуар. Возможно, завтра умрет его любовник. У Винсента был список из шести мужских имен, каждый из которых мог оказаться убийцей от «Роялистов». Вскоре к нему должен был прибавиться еще один список: прекрасные дамы с его легкой руки тоже не останутся без внимания. Интересно, их тоже поручат ему или кому-то другому? Впрочем, нет, на самом деле сейчас это волновало его меньше всего. Лишь одно имя по-настоящему имело значение. Анри де Ренуар. Если бы список уже не пожрали жадные языки пламени, он бы с удовольствием сжег его снова. Предположим, что Анри не убийца. Тогда де Грасс вычислит настоящего ассасина и передаст его в руки «Квинт» без жалости и сожалений. Вопрос будет решен, и он наконец сможет вырвать Ренуара из ледяных рук Алой Дамы, продолжающей призраком терзать его во снах. Возможно, он даже сможет отказаться от возвращения в Норес или же убедит любовника последовать за собой, прочь от сплетен и интриг Аргайла, подальше от поводка «Квинт». Глупо было даже думать о подобном спустя неделю знакомства, но Винсент был пьян и влюблен, так что позволил себе пару секунд полюбоваться идеализированным картинками, нарисованными его воспаленным воображением. Увы, долго они в его голове не задержались. Предположим, что Анри убийца. Что ж, тогда его шансы победить в завтрашней дуэли заметно возрастут. Губы Винсента изогнулись в едкой усмешке, и он отсалютовал бокалом темно-красному камзолу, небрежно лежащему на одном из пуфов. Чем больше он пил, тем больше ткань в его глазах расплывалась и деформировалась, превращаясь в алое атласное платье. К концу бутылки он уже был почти уверен, что его обладательница улыбается ему в ответ, слизывая с мягких губ кровь. *** — Тяжелая ночь? — Матиас понимающе улыбался, наблюдая, как Винсент выплескивает себе в лицо одну порцию воды за другой, наклонившись над умывальником. Тот не закрыл дверь в небольшую ванную комнату, присоединенную к его покоям, и де Ранлену открывался теперь весьма интересный вид на длинные ноги и узкие бедра, едва прикрытые белой ночной рубашкой. Винсент пробормотал что-то неразборчивое, снова окуная лицо в воду. — Если ты решил утопиться, то осмелюсь дать совет: ванна для этих целей подходит больше. — А не пойти ли вам к черту, граф? — О, только после вас, граф, — де Ранлен ухмыльнулся, слушая недовольное фырчанье своего бывшего любовника. Тот тряс растрепанной головой, точно мокрый недовольный кот, и так остервенело тер лицо полотенцем, что впору было беспокоиться, не решил ли тот снять с себя скальп. — Полно, Винсент. Еще немного, и я решу, что тебе все еще восемнадцать, и прямо сейчас примусь вспоминать с тобой молодость. — Боюсь, ты уже слишком стар для такой акробатики, — в комнату де Грасс вернулся с ехидной улыбкой, говорящей о том, что все не так уж плохо. До тех пор, пока он способен зубоскалить, можно было не беспокоиться о его моральном состоянии. — Хочешь проверить? — В другой раз. А то вдруг окажется, что я тоже слишком стар? Обменявшись усмешками, они на некоторое время замолчали. Де Ранлен неторопливо пил чай, принесенный слугой по его приказу, а Винсент одевался, постепенно приводя себя в порядок. Чулки, кюлоты, свежая рубашка — вскоре де Грасс стал больше походить на аристократа. Только непокорные волосы никак не хотели укладываться в более-менее аккуратную прическу. В конце концов, он бросил это бесполезное дело и устало опустился в кресло напротив, с благодарным кивком принимая протянутую ему чашку с крепким черным чаем. — Расскажешь? — О неумолимо приближающейся старости? — Винсент попробовал вяло отшутиться, но наткнулся на внимательный, без тени иронии, взгляд. Как же он не любил, когда Матиас становился таким! Под этим взглядом он неизменно начинал чувствовать себя нашкодившим мальчишкой. Довольно нервирующее ощущение, когда тебе уже тридцать. — О том, что тебя гложет. — Нет, — прозвучало излишне резко, и де Грасс почти сразу сменил тон, взглядом извиняясь за неуместную вспышку. — Не сейчас. Потом, возможно. Де Ранлен только кивнул. Обозначив свое беспокойство и готовность оказать при необходимости свою помощь, он не пытался настаивать на ответе, за что Винсент был ему благодарен. Все-таки они оба изменились за прошедшие годы. В былые времена подобная недосказанность неизменно обернулась бы громкой ссорой, потому что Матиас бы продолжил давить, а Винсент начал бы сопротивляться, заняв пассивно-агрессивную оборонительную позицию. — Ты знаешь про дуэль между Сен-Жерелем и де Ренуаром? Де Грасс внутренне напрягся, но ничем не выдал своей реакции. Сделав еще глоток чая, он легко кивнул: — Я был там, когда это случилось. Хотел после проследить за Ренуаром, но потерял его в коридорах. — Он есть в списке. — Я знаю. Но не стоит делать поспешных выводов — это может быть просто глупая мальчишеская выходка. — Выходка, которая может стоить мальчишке жизни. — Тогда в моем списке станет на одно имя меньше, — Винсент усмехнулся. — Хватит о делах, Матиас. У меня так раскалывается голова, что я не готов воспринимать серьезную информацию. Лучше расскажи мне, как прошел вечер в обществе нашей очаровательной леди де Лиль? Де Ренуар Было почти около часа ночи, когда виконт сделал отмашку уставшему Жану, прекращая двухчасовой спарринг. Темные волосы Анри прилипли ко лбу, тонкая рубашка вымокла от пота, как и кюлоты. Ренуар как можно дольше продлевал урок фехтования, наслаждаясь тем, что в металлической песне рапир ум освобождался от лишних мыслей, а тело в гармонии сливалось с оружием, становясь единым целым. Он повторял и повторял разные финты и уловки, но отрабатывал не столько те, которые могут быстро убить Сен-Жереля, а которые до последнего момента не дадут понять, насколько он хорош в бою. — Старайтесь подольше выглядеть болваном, чтобы сделать вашу победу неочевидной. — Жан, вымотанный более молодым соперником, прислонившись к отделанной розовым гранитом колонне зала, промокал платком со лба пот. — Видимо я уже выгляжу болваном, раз ты смеешь меня поучать, — огрызнувшись и выплеснув часть распиравшей изнутри напряженности на неуместно умничающего слугу, виконт отдал тому рапиру, снимая защитную форму. Он и сам уже прекрасно рассчитал, что именно подставит под чужую шпагу, чтобы изобразить из себя подранка, заманить и прикончить врага. Завтрашний бой ощущался приятным десертом к тому, что он задумал. После встречи с де Грассом, выветрившей пустые подозрения и неуверенность в том, что собой представляет их связь, Анри без малейшего сомнения вступал на опасную стезю, которая могла стоить ему головы. Каждый плод либо дозревает и падает, либо гниет на корню. Гнить он не собирался, значит пришла пора падать, покинув ненужное уже дерево, чьи корни перестали питать соками. Ночь смотрела в окно одиноким оком луны, и Анри надеялся успеть выспаться — хотя, в свете готовящегося представления, было бы вполне удачно прийти завтра с синяками под глазами, подтверждая страх перед боем. Еще поздним вечером виконт д'Оррей, согласившийся стать его секундантом, укоризненно глядя на Ренуара, сообщил, что встреча с секундантами Сен-Жереля прошла достойно и маркиз выбрал для дуэли бой на шпагах с дагами, назначив временем дуэли восемь утра завтрашнего дня, а местом… королевский охотничий домик. Место вполне удачное тем, что не привлечет лишних глаз, но в случае необходимости оказать лекарскую помощь даже комфортное. Теперь, когда все детали оговорены, отступать и примиряться было уже невозможно, хотя добродушный д'Оррей все же не оставлял на то надежду. Ренуар, припоминая их разговор и как он рассыпался в искренних благодарностях, хотя бы за то, что любивший поспать гигант д'Оррей принесет в жертву дружеской услуге свою слабость, застыл у окна, отстраненно потирая ладонями плечи. Какой выверт судьбы! У него есть шанс умереть в том месте, где он был впервые счастлив с Винсентом. Правда, умирать он вовсе не собирался. Но все равно, по коже бежал морозец, и в одиночестве ночи острое ощущение нехватки объятий любовника казалось фатальным и пророческим. Какие глупости! Анри, злясь на себя, оторвал взгляд от круглого диска ночного светила, но залитая мертвенным светом комната напоминала разлив ртути. И воображение Ренуара тут же дорисовало ему, как смертельные пары пропитывают его легкие, и завтра Жан найдет на ложе остывшее тело, а его свободная душа будет смеяться над досадой Лонвиля, потерявшего одновременно и шпиона, и ассасина. На какой-то миг ему стало легко и беспечно, как не было уже давно, и Анри упрямо мотнул головой, зажмуриваясь и представляя де Грасса — его взгляд, жаркие губы и страстные объятия. Еще немного и они пробьются сквозь тернии, срезая их один за другим: Сен-Жерель будет первым из них, и кто вторым — Ренуар тоже знает. *** Утро встретило прохладой и мелким сечевом дождя — не самая лучшая погода: скользко и если встать неправильно, лицо зальет каплями, мешая сосредоточенности и обзору. Жан, обычно спокойный, нервничал, никак не справляясь с застежкой на широком поясе виконта. Анри не преминул «куснуть» его, понимая, что переживает тот не столько за него, а из-за возможного срыва задания главы «Секретного дома»: — Расслабься, Жан. Зато не придется омывать тело — проигравший попадет к господу чистым. *** Не желая позволить сопернику приехать первым и надеясь успеть перед боем зайти в спальню, где они с де Грассом впервые были вместе, Анри выехал рано. По дороге, пропечатывая во влажной пыли копытами своего коня путь к охотничьему дворцу, он отделался от д'Оррей, ехавшего в сопровождении доктора и Жана, намного обогнав их и оказавшись в одиночестве. В приятном, теплом и полном воспоминаний. Смешно, но события полуторанедельной давности не осознавались недавними. Они с Винсентом словно знали друг друга давно. Могли предугадывать слова друг друга, фразы. В тихих ночных разговорах выявлялась масса мелких деталей, в которых они были схожи — настолько, что иногда смеялись, что, наверное, они потерянные в детстве братья-двойняшки. Хотя нет, не братья… братскими их отношения нельзя было назвать. Дом уже был убран, и мало что напоминало о той ночи, но Ренуару хватило и еле заметного запаха из смеси трав и жасмина. Сен-Жерель не заставил себя ждать — он успел прибыть даже раньше секунданта виконта, а потому им в молчаливом покое леса пришлось дожидаться всех участников. И уже впадая в боевое нетерпение, едва исполнив последние церемонии, оба сразу вступили в схватку. Де Грасс Никто из присутствующих на небольшой поляне за охотничьим домиком не знал, что у поединка был еще один наблюдатель. Никем не замеченный, Винсент стоял у ствола одного из деревьев, почти неразличимый благодаря растущему рядом кустарнику. Он был единственным, кому погода была на руку: моросящий дождь окутывал все вокруг дымкой сродни туманной, серость неба смазывала краски и размывала тени. Не составило никакого труда подобраться к месту проведения дуэли достаточно близко, чтобы видеть движения обоих противников и даже выражение лиц, если приглядеться. Его лошадь была привязана к дереву на достаточном отдалении, чтобы не привлечь внимания фырчаньем, на нем же самом был черный, неприметный костюм. Многолетняя служба делу «Квинт» его чему-то да научила. Впрочем, он был почти уверен, что даже надень он ярко-красный камзол, едва ли хоть кто-то посмотрел бы в его сторону. Все внимание секундантов, как и его собственное было сконцентрировано на сошедшейся в смертельном танце паре. Впрочем… «танцем» это можно было назвать с большой натяжкой даже ради поэтичности образа. Только если предположить, что один из кавалеров — умелый танцор, а второй — впервые ступивший на начищенный паркет бальной залы желторотый юнец. Мезальянс очевиден, а зрелище вызывало скорее жалость, чем трепет. Винсенту же в первые минуты дуэли хотелось взвыть. А лучше — выйти из своего укрытие прямо на поляну, забрать у Анри шпагу и завершить бой самостоятельно, пусть даже для этого ему бы и пришлось собственноручно убить одну из ключевых фигур заговора против короля. Он просто не понимал. Еще вчера он отпускал де Ренуара из своих объятий с тяжелым сердцем, но все же с верой в то, что сможет прикоснуться к нему вновь. Тот был слишком уверен в себе и сумел передать любовнику частицу этой веры, а теперь у де Грасса сердце пропускало удары каждый раз, когда тот делал очередное неуверенное движение. Анри «вчера» и Анри «сегодня» категорически не хотели складываться в одного человека. Пусть они были знакомы всего несколько дней, но их было более, чем достаточно, чтобы с абсолютной уверенностью утверждать: виконт не дурак. Откровенно говоря, во многие моменты он казался даже слишком серьезным и «взрослым» — Винсент так и не смог подобрать более подходящее слово, чтобы охарактеризовать не по-юношески тяжелый взгляд, который несколько раз ловил на красивом лице Ренуара. В голове не укладывалось, как такой человек мог настолько нетрезво оценивать свои силы. Неужели молодость, самоуверенность и эмоции, захлестнувшие Анри на почве ревности, сыграли с ним настолько злую шутку? — Уклоняйся, уклоняйся же, — хотелось прокричать, а приходилось лишь цедить сквозь зубы, не замечая, как рука в перчатке впивается во влажный от дождя ствол дерева, сковыривая небольшие кусочки коры. Де Грасс дернулся, словно это его самого ранили, когда кончик шпаги Сен-Жереля полоснул по левому предплечью виконта. И ведь выпад был таким очевидным! С такого расстояния было трудно понять, насколько глубоким было ранение. Рукав рубашки моментально пропитался кровью, но из-за того, что ткань была и так мокрой от дождя, под ней с одинаковой вероятностью могла скрываться как серьезная рана, так и почти царапина. Второй раз шпага маркиза ужалила над коленом, это было заметно по тому, как после схождения Ренуар неловко припал на правую ногу, на миг прижав ладонь к левой. Уже два касания со стороны Сен-Жереля и ни одного ответного. Чем дольше шел бой, тем больше рыхлая кора крошилась под рукой де Грасса, пока его пальцы не впились в скрытый под ней твердый слой более молодой древесины. Кажется, ноготь на среднем пальце сломался даже через тонкую кожу перчатки, но боли он почти не почувствовал. Все его мысли были сосредоточены на тонкой фигуре, отчаянно, но слишком неумело противостоящую натиску превосходящего по силе и умению противника. Ни де Грасс, ни секунданты, ни даже Сен-Жерель не уловили момент, когда казалось бы решенный исход поединка оказался переигран. Дуэлянты снова сблизились, маркиз сделал выпад. Анри, парируя, словно бы поскользнулся на мокром камне и неловко дернул рукой, выставляя шпагу вперед скорее чтобы вернуть равновесие, нежели ударить. А секундой позже виконт уже растерянно смотрел на рубашку Сен-Жереля, на которой медленно расползалось алое пятно. Создавалось впечатление, что он сам не понимает, как его шпага могла оказаться в чужой груди. *** Винсент гнал свою лошадь, не слыша ничего, кроме стука крови в собственных висках. Ни ударов копыт, ни шелеста беснующейся под порывами ветра листвы, ни мерного шепота падающих на землю дождевых капель. Тело мелко потряхивало от напряжения, словно это он несколькими минутами ранее сражался на шпагах, пальцы сжимали поводья до боли в суставах. В этот момент ему было наплевать на смерть Сен-Жереля и на ее последствия для «Квинт», и даже странность ведения дуэли, до того занозой сидящая где-то в затылке, отошла на второй план. Все перестало иметь значение в сравнении с одним простым фактом: Ренуар жив. И цел в достаточной степени, чтобы самостоятельно вскочить в седло и унестись, не дожидаясь секундантов, которым предстояло доставить в Тревор тело побежденного маркиза. У него не было уверенности, какой именно дорогой Анри поедет обратно, но что-то подсказывало: той же, которой они выбирались из охотничьего домика несколько дней — а казалось, что жизней — назад. Де Грасс почти разочаровался, решив, что ошибся в своих предположениях, когда увидел, как на лесной дороге чуть впереди него обозначилась фигура всадника. Сердце с пугающей силой ломанулось в грудную клетку, словно стремясь вырваться из тесных оков, и граф пришпорил лошадь. — Анри!.. Де Ренуар «Танец» с Сен-Жерелем был недолгим. Не настолько, чтобы успеть надоесть, но и не настолько, чтобы Анри не успел почувствовать усталость от напряжения. Играть неумеху намного сложней, если умеешь драться почти идеально. Когда острие шпаги вонзилось прямо в сердце маркиза, возможно, тот успел поймать не менее острый, чем оружие, ледяной взгляд, и понять, что имеет дело не с обычным придворным бонвиваном. Но сказать об этом уже не смог. Зато Ренуар взял на заметку его секундантов — скорей всего, эти господа тоже близки к «квинтам», о чем Жан, конечно, не преминет доложить в «Секретный дом». Ренуар даже не стал задерживаться возле трупа королевского врага. Он с видимой гримасой боли, не открывая самих ран, позволил перевязать себе небольшие порезы прямо поверх ткани. Натянул с помощью Жана серебристо-серый камзол и отмахнулся от слуги: — Сопроводи господина д, Оррея в Тревор! Я хочу развеяться и доеду сам. Ему вовсе не хотелось по пути обсуждать детали дуэли или трагическую гибель маркиза — пусть эта участь достанется его друзьям или светским сплетникам. А Ренуар знал, что есть один человек, который переживает за него, и именно ему он торопился облегчить жизнь, хотя бы просто показавшись на глаза. Конь нес его лесной тропой, понукаемый изо всех сил и окрик знакомого голоса едва долетел до Ренуара. Собственное имя, такое желанное в этих устах. Он мог бы не сомневаться и догадаться, что де Грасс будет следить. Как же он выдержал эту нервотрепку? Мышонок, приложив немалые усилия, чтобы остановить жеребца, взявшего разбег, развернул его. Тропа была узка и пришлось взять коня в сборку, чтобы в повороте не задеть дерево, но Анри уже не заметил препятствий — он спешил навстречу Винсенту. Скорей — ему надо было в эти объятия, надо было уткнуться в то место, между шеей и плечом, надо было вдохнуть его запах. Он даже не доехал, спрыгнул с лошади, видя, как де Грасс делает тоже самое. — Признайся, ты уже собрался отпеть меня? — в пару прыжков он достиг желаемого, обхватывая Винсента за шею и зашептал, улыбаясь как безумный. — Я же предупреждал, что намерен выжить! Граф стоял надежной скалой, но Анри чувствовал толчки его сердца — мощные, тревожные. — Тебе не отделаться от меня так просто, Винс, — он сообщил это уже куда-то в самые губы, целуя упрямую линию рта — уголок, другой, нижнюю губу. Рычал, волнуясь, что вдруг де Грасс оттолкнет его. Он закрыл глаза, ловя сладость касаний, впитывая тепло и делясь им. От порывистых движений повязка на руке сдвинулась и ранку начало щипать, но Анри было наплевать — он в объятиях любимого. И это намного важней всего остального. А когда открыл глаза, то заметил за спиной де Грасса темный силуэт всадника, маячащий между деревьями. И узнал его! И тут уже его сердце, сбиваясь с ритма, пустилось вскачь. Ренуар действовал мгновенно — решение он принял давно, и вот пришло то самое время, которого он ждал. Повод отсечь первую нить, чтобы сберечь жизнь де Грасса и побороться за собственное счастье. Анри легко оттолкнулся от Винсента — его конь подбрел ближе, и уже даже не надо было бежать к нему. Он был почти под рукой, но не для того, чтобы взлететь в его седло. Ренуар, верней, это уже Мышонок — тренированный убийца «Секретного дома», выверенным движением выхватил из седельной сумки миниатюрный арбалет, потратил пару секунд, чтобы взвести его и еще одну, чтобы пристроить на ложе болт. Ловля тени в прицел заняла считанные мгновения, которые бесценны. И как только спина удирающего от них всадника показалась из-за деревьев, болт сорвался в полет, ища у цели уязвимое место между лопаток. Анри сейчас не дышал: в этой секунде полета была его жизнь, его будущее. Он уперся взглядом туда, куда послал почти невидимую «убийцу» и молился, даже не удивляясь собственной наглости — молиться за успех убийства. Но молитва оказалась коротка — тень вдалеке вскинула руки, словно удивленно ими всплескивая, и упала на землю, оставаясь там пыльным мешком. Ренуар тоже едва не вскинул руки вверх — в победном жесте, но сдержался, разворачиваясь к любовнику: — Это Жан, мой слуга и шпион «Секретного дома». Я расскажу тебе все, если ты еще не решил, что я тебе не нужен.