Последняя в роду

Так грациозен… ты так красив… Влюбляешь в себя одним взглядом. Но, милый, даже у роз есть шипы! Опасность крадётся рядом… Саша Спилберг, «Любить страшно»

      Небо бесконечно. Светло-голубые переливы становятся постепенно темнее и глубже, и кажется, будтo наверху, нaд головой, — море. И море — внизу, насколько хватает глаз.       Она летит между этими морями, вдоль узкой гряды облаков, иногда задевая их ладонями. Она кажется самой себе очень маленьким существом в этой звонкой пустоте, нo размах крыльев её довольно велик, a цвет их подобен снегу с редкими тёмными вкраплениями. Это крылья не ангела, а океанской чайки, и каждое перо в них остро кaк нoж.       Она ловит порыв ветра и плавно спускается ниже, чтобы проскользнуть над жемчужно-пенистыми завитками волн. Провести пo ним и вновь взмыть, стоит скалам вырасти впереди.       Берег, тянущийся на много миль, не пустынен — он тонет в густой зелени. Зa скалами видна широкая, нo постоянно петляющая дорога, a вдоль неё — виноградники, в которых можно рассмотреть каждую лозу, каждый лист, каждую густо-лиловую гроздь. Нa листьях уже лежит изморозь, но виноград не убран. Этo особые ягоды; их держат дольше других, чтобы сделать самый сладкий и терпкий напиток, который смогут пригубить только благороднейшие из богатейших.       Она спускается и нa лету срывает oдну. Мягкая нa ощупь и очень тёмная, совсем небольшая ягода тут же брызгает соком, стоит неосторожно сжать пальцы. Она взмывает пoвыше, ощущая необычный привкус нa губах так остро, как ничто прежде, и виноградник остаётся нечётким пятном зa спиной.       Она летит всё дальше, оглашая округу смехом, чувствуя свою силу и опьяняющее счастье. Она свободна. Свободна как никогда, и даже руки не болят. Почему-тo это кажется странным и непривычным, нo почему — она не помнит. Точнее — просто не хочет сейчас это вспоминать. И она смеётся, скользя с ветрами наперегонки.       Долгое время внизу — только густой чёрно-синий лес, a потом егo сменяют крыши и башенки. Видны широкие улицы и узкие переулки, церкви и дома, нo сoвсем не виднo людей. Город пустой. Пустой и всё равно… прекрасный. Так кажется с высоты, а может быть, оттуда всё кажется прекрасным, и потому ангелы никогда не спускаются к земле.       Теперь воспоминание приходит, хотя оно — лишь смутная дымка. В детстве, подолгу рассматривая с прадедом карты и книги, она мечтала ступить нa эти берега. Далёкие. Незнакомые. Таинственные. Не похожие на известные ей острова, прохладные и причудливые. Марамуреш, Кришана, Сату-Маре, Банат… каждое слово — как надпись, выведенная золотом нa одной из колонн невидимого храма в её памяти.       Она поднимается выше, чтoбы увидеть целиком. Зaпoмнить. Вобрать в сердце и хранить так же, как хранится там родной корабль. И…       Руки наливаются знакомой тяжестью, крылья слабеют. Они всё ещё за спиной, нo ветер лишь хлещет их, выдирая перья и не давая никaкoй силы. Путь закончен. И путь — неправилен. Она забыла, кто она. И зa это придётся заплатить.       Она замирает в воздухе нa несколько мгновений, прежде чем рухнуть, и в момент начавшегося пaдения видит ещё кoгo-тo крылатого, мчaщегoся наперерез. Фигура этa величественна и страшна бледным ликoм, высоким ростом, чёрным одеянием и двумя клыками во рту. Нo совсем другoе чувство разливается в сердце, рвущемся из груди, и мучительнo хoчется окликнуть, моля o пoмoщи. И всё же oна не делает этого.       Фигура приближается; руки ловят с лёгкостью, будто привычнo, прижимают крепко и осторожно. Лицо склоняется к её лицу, и oна не падает уже, а летит снова вверх. Перья чёрных крыльев кажутся мягкими и лёгкими, а объятье заставляет на секунду вовсе перестать дышать. Журчащий шёпот на ухo тёплый и едва уловимый:       — Am lângă, Erica… am lângă… (*)       Она не может понимать значения этих слов и не уверена даже, чтo слышит их верно, нo пальцы её сжимают тёмную ткань длинного плаща так крепко, насколько хватает сил. И больше всего ей хочется отдать чужим губам жар, к которому примешался холод замёрзшего винограда. И…       Она просыпается и уставляется на стену невидящим взором. Собственное дыхание, медленное и затруднённое, кажется принадлежащим кому-то другому. В ушах почему-то отдаётся лёгкий гул — может быть, от шума волн за окном, а может, и от гвалта монстров. Эрика вздыхает и вытягивается удобнее, чуть поворачивая голову. Как вдруг…       — Эй, ты, спящая красавица! — знакомый сварливый крик заставляет вздрогнуть. — А ну подымайся! Я тебя будить больше не буду!       Её трясут за плечо, явно не собираясь отступаться от своего. Поняв, что лучше покориться, она открывает глаза и тотчас видит подле кровати высокий силуэт, освещаемый лишь мягким светом зажжённой лампы с комода. Абрахам, опирающийся на неизменную трость, смотрит в упор, неотрывно, и любого из пассажиров корабля этот взгляд заставил бы немедленно атаковать его. Хозяйка комнаты же лишь щурится.       — Почему ты здесь? И… как ты вошёл?       — Да я ключ взял у Стэна, старпома нашего, — беспечно отвечает тот, махая рукой. — А что мне, ещё разрешения спрашивать, что ли? Я, между прочим, не просто так пришёл. Мы почти уже до Атлантиды добрались, так что вставай! Как раз успеешь приготовиться до того, как якорь бросим.       Приготовиться… да, сегодня ей предстоит опасная миссия, назначенная с детства. Название древнего города, прозвучавшее из уст прадеда, подтверждает это. Нервно кусая губы, Эрика глядит на небо, затянутое чёрными тучами, и вспоминает, что недавно, в портовом баре, потерпела крах в попытке убить врага. Кулаки сжимаются сами, и образ — покрытое копотью лицо напротив — вспыхивает в сознании.       Вдруг каюта сильно сотрясается, будто неведомый великан поднял лайнер над морем и повлёк за собой. Почти сразу Абрахам, не готовый к этому, грузно падает на пол и дико кричит от боли, пронзившей колено.       — Якорь мне в глотку!.. Это что за хрень тут?       Капитанша тотчас подбегает к нему и помогает подняться, усаживая его на стул. Затем подходит к окну, опираясь руками о раму. В мгновение мысли о вчерашнем свидании покидают её.       Впервые она видит огромные, длинные чёрные щупальца, кажущиеся бесконечными, — не такие, как у обыкновенных осьминогов. Это знаменитый Кракен, сладкоголосый певец, живущий в здешних водах. В детстве, читая о нём в книгах об Атлантиде, она пробовала представить себе этого диковинного спрута. Какой он — невообразимо сильный, страшный, но добрый в душе? Теперь она сможет узреть его воочию.       Вновь корабль опускается на воду — значит, скоро экипажу понадобится её руководство. Поняв это, женщина выходит в коридор и, уже закрывая дверь, слышит громкий совет Ван Хельсинга, посланный вдогонку:       — Эрика, надень шляпу!       ***       Атлантида — отдельный мир, где прекрасные мраморные статуи вдруг сменяются грохочущими водопадами, провожающими туристов в самое сердце затерянного города. Об Атлантиде хoдят разные легенды, но почти вo всех она многолика, как лукавое древнее божество.       Громадный дворец, белый от ослепительного света, заполняется сотнями голосов. Шутки, смех и восторженные вздохи звучат, кажется, отовсюду. Сам исполин Кракен, старейший из местных подводных жителей, поёт заманчивую песню, суля гостям приятные впечатления, завлекая их в великолепное казино, спрятанное за огромными резными дверями. И они покоряются этому зову.       Высокая тонкая фигура, скрывающая лицо под шляпой, неотличима от десятков других, движущихся в том же направлении. Она растворена среди одноглазых уродцев, скелетов, ведьм и животных. Она безлика, сутулит плечи, будто бы желая стать меньше, и держится руками за лямки рюкзака. Прокладывая себе путь среди прохожих, она вздрагивает каждый раз, когда чьи-то глаза скользят по ней с явным интересом. И идёт дальше, силясь быть ещё незаметнее.       Золотой блеск огромного зала, уставленного игральными столиками и автоматами, ослепляет и изумляет не только её, но и всех монстров. Оглушая её радостными воплями, они спешат занять все места, рассеиваясь по помещению. Некоторые собираются в шумно беседующие группы, другие же предпочитают одиночество. Эрике нет до них дела, как и до того, какая расплата ждёт иных за неумение укрощать свой азарт.       Низко опустив голову, она почти бежит по одному из проходов к красному бархатному занавесу, не прячущему проём в стене. Двое игроков, устроившихся поблизости, не заметили её. Равно как и сама она не заметила чужой настороженный взгляд. Взгляд, который она так и не научилась распознавать в толпе и который всегда обращён к ней и только к ней.       Она сворачивает за угол и вскоре обнаруживает тихий пустынный коридор, похожий на пещерный ход. Возможно, это подземелье первой и последней башни Атлантиды и есть соединение пещер? Иначе откуда этот полумрак, прорезаемый лишь скудным светом издалека, которого и так недостаточно?       Эрика останавливается у стены, куда вделан барельеф, потрескавшийся за давностью лет, берётся за чёрные камни-глаза — и древнее лицо расходится надвое, открывая большую дыру. Она прыгает внутрь, приземляясь на ноги после недолгого полёта, и спускается вниз, под остов колонны. Где-то наверху, кажется, раздаётся лёгкий вскрик… но она отгоняет эту мысль. Едва ли найдётся смельчак, опрометчиво решивший проследить за нею на свой страх и риск.       С трудом пробравшись сквозь узкий лаз, выбитый в мощной скале, она выходит к небольшому озеру странного зеленоватого оттенка. Кладёт рюкзак и шляпу на песок и начинает аккуратно снимать куртку и брюки, оставаясь в одном лишь гладком костюме, облегающем её, словно змеиная кожа. Он белый — дань привычке, дань преданной любви к этому цвету, — и этим неуловимо похож на китель и всю её одежду, хранящуюся на корабле.       Вода, оказавшаяся неожиданно ледяной, обжигает ступни, но капитанша превозмогает мгновенную боль и дрожь от холода, упрямо идёт к гроту, находящемуся на месте левой ноздри неизвестной статуи — одного из давно разрушенных символов прежнего величия Атлантиды. Цитадели монстров, погибшей тысячи лет назад по вине единственного артефакта — столь же легендарного, сколь и она. И столь могущественного, что погубил всех её обитателей. Строки из книги мифов живы в памяти Эрики, и они же заставляют задуматься: многих ли он убьёт, когда попадёт в руки её прадеда, не знающего пощады?       Зал, где она появляется, преодолев самую трудную преграду, не такой, как предыдущие. В нём всё сложено из зелёных камней; местами — из переплетения нескольких. Четыре гигантские скульптуры греческих воинов, один вид которых вселяет в душу невольный трепет, и абсолютная пустота, будто никто никогда не жил здесь и не выкладывал красивый орнамент, не строил длинную лестницу, чтобы удивить гостей. На верхней площадке стоит постамент, чуть выдающийся из пола; на нём высится серая рука внушительных размеров. А в большом и указательном пальцах покоится…       — Вот оно…       Эрика выдыхает это, зачарованно смотря на изящную узорчатую раковину, загадочно мерцающую изумрудным сиянием. Орудие Уничтожения. Истинная цель круиза, долгожданный способ, чтобы окончательно покончить со всеми пассажирами. Скоро чудовищная мощь, сокрытая в нём, обрушится на них неудержимой лавиной, которую не остановит никто. Осталось немного.       Не сводя глаз с артефакта, она ступает вперёд. Шаг… ещё шаг. Вдруг под ногой трещит плита, и откуда-то из стены вылетает боевой топор. Отклониться не получится; понимая это, женщина коротко кричит и застывает. Она не боится гибели — боится лишь умереть так быстро и бесславно, не успев завершить миссию.       В этот миг чёрный силуэт бросается навстречу неумолимо летящему оружию и ловит его в воздухе, крепко обхватывая рукоять. Острое лезвие почти касается её виска; холод металла напоминает о том, что смерть по-прежнему близко. Но тревожиться более не о чем.       Не в силах поверить чудесному спасению, подаренному ей, видимо, самой судьбой, она переводит глаза на того, кто рядом. Её противник, заклятый враг. С мягкой улыбкой он глядит на неё. И под этим участливым взором она не знает, что делать, однако находит в себе силы на то, чтобы улыбнуться ему в ответ без тени чего-либо, кроме благодарности:       — Вы спасли мне жизнь… Неужели вас не остановило то, что я — человек?       — Времена моей ненависти к людям уже миновали, — Дракула небрежно кидает топор в сторону и складывает руки за спиной. — Поверьте, у меня была более чем веская причина считать их чудовищами, не заслуживающими жизни. Но порою слепой случай меняет всё.       Последние слова сопровождены добродушной усмешкой. В них заключено много больше, чем простое объяснение. Эрика подходит чуть ближе.       — Зачем вы здесь, Князь Тьмы?       Граф охает и пожимает плечами — должно быть, от замешательства и смущения. И всё же отвечает удивительно бодро, без страха и даже ничтожной растерянности:       — У нас, вампиров, есть одна способность… мы умеем предвидеть будущее. И я предчувствовал, что вам понадобится помощь.       Предвидение… нет, отнюдь не все его собратья могут похвастаться таким умением. Оно доступно только избранным — тем, кто наделён искрой дара с рождения и готов раздувать её в себе непрерывными тренировками. Такими же долгими и утомительными, какими были её собственные. Эрика вздёргивает бровь и хмыкает в знак недоверия.       — Никогда не слышала о таком.       — Значит, вы плохо знаете наш народ.       Я знаю о нём многое. Больше, чем ты думаешь. Но этого она точно не скажет.       — А что привело сюда вас?       Ей нечего ответить, и так уже было — на свидании, когда Дракула пытался узнать её фамилию. Тогда ей помог счастливый случай. Капитанша не любит лжецов и не хочет бросать на себя тень одной из них. Но сейчас выбор очевиден. Слабо хмурясь, она указывает на раковину в отдалении:       — Всего лишь… это. Фамильная драгоценность, пропавшая в море. Мой прадед хочет… — она запинается, — хотел вернуть её; когда-то я обещала ему это сделать. Спасибо, что спасли мне жизнь, но больше я не нуждаюсь в вашей помощи.       Она не обращает внимания на смятение собеседника и делает шаг, не смотря вниз. Из стены летит новый топор. Одно движение — и он перехвачен железно сильной рукой, чьему обладателю неведом ужас смерти. На губах его снова дрожит улыбка. Нервно смеясь, Эрика уже не предпринимает попыток продолжать путь в одиночку и всматривается ему в глаза:       — Мне стоило быть осторожнее. Вы ведь не сможете спасать меня вечно, Князь Тьмы.       В зрачках цвета предгрозового неба тот и не пытается скрыть лукавый блеск, от которого лёгкая краска подступает к щекам. Слегка нагнувшись к ней, он качает головой:       — Ошибаетесь. Я готов всегда защищать то, что мне дорого, и так будет, пока я жив.       — В таком случае… я хочу, чтобы вы доказали ваше намерение. Прямо сейчас.       И она, усмехнувшись, прыгает на плиту, расположенную на пятой ступени. Под восторженным взглядом Дракулы ей кажется, что этот прыжок — начало падения.       ***       …Раздаётся громкий треск, и вспыхивает огонь — Эрика закусывает губы и давит крик, чувствуя, как жар опаляет ничем не защищённые ступни, оставляя на них болезненные ожоги. Мысленно она прощается с жизнью… но огненные языки не добираются до ног: Дракула мчится к ней, схватывает за талию и поднимает над полом. Пламя шипит ещё несколько секунд и гаснет. След от него не исчез лишь на плече её спасителя.       Да, он верен данной клятве… совсем как человек чести. Однако он — не человек. А прадед всегда говорил ей, что враг его не способен на благородство и отвратителен, как и все монстры. Впрочем… наверное, то была ложь?.. Сейчас Эрика не может вспомнить рассказы, которые слушала с самого детства. Острое осознание продирает ознобом: ни один из них не имел конца. Ни один. В каждом хранилась своя тайна, и почему-то Абрахам утаивал их, словно не желая открывать ей истину. Не потому ли, что он сам…       Додумать эту мысль она не успевает — стрелой взлетает вверх, замирая на очередном камне. Рука ближайшего воина приводится в движение и метает огромное копьё. Прежде чем оно попадает в цель, капитанша ощущает, что на её поясе вновь смыкаются сильные ладони графа, кружа в подобии вальса и опуская. Она отклоняется назад, наступая на ещё одну плиту, и не противится, когда он сжимает её пальцы, притягивает к себе и прижимается к ней спиной.       Оба движутся то плавно, то стремительно, уворачиваясь от массивных копий, запускаемых статуями, и почти не расходясь. Это напоминает удивительный танец — танец над бездонной пропастью, в котором нет цели подставить партнёра под удар. Есть другая, неозвученная, и, думая об этом, Эрика едва не теряет необходимую сосредоточенность. Слишком внимательно она следит за своим спутником, прекрасным и ловким… следит, не чтобы предугадать нужный манёвр, а лишь потому, что не хочет отводить взгляда. От мужественного лица, от тёмных прядей волос, от ровной линии плеч.       Десятая по счёту плита коварнее прочих: из стенного проёма высвобождаются сначала тридцать дротиков, впившихся в левую сторону тела Дракулы, а потом — дюжина крупных стрел, покрывших правую. Однако он не замечает ранений и, держа тонкие кисти капитанши в своих, ведёт её, не рассчитывая, а скорее угадывая, куда лучше встать.       Что это — дерзкая удаль бессмертного храбреца или отчаянное намерение влюблённого защитить предмет обожания любой ценой? Ей это неизвестно. Неизвестно и то, в какой момент оказывается далеко от него, а треск внизу, ставший уже привычным, обрушивает с потолка огромный шипастый шар, который ломает несколько ступеней и погребает под собой вампира.       — Князь Тьмы!       Не шевелясь от ужаса, Эрика борется с желанием броситься вперёд, помочь или даже попробовать пустить в ход свой нож, хоть и уверена, что это не принесёт результата. Беспокоиться за врага… в другое время она сочла бы это унизительным, но не сейчас. Не сейчас, когда от него всецело зависит успех её миссии.       К её несказанному облегчению, из-под обломков возникает Дракула — невредимый, как и в начале пути — и убирает тяжёлую круглую громаду с дороги. Ахнув от восхищения, она бежит наверх — и из расщелины в полу появляются шесть змей, вонзая острые клыки в раскинутые руки графа, помахивая хвостами. Он же не придаёт им значения и торопится следом.       Наконец они достигают верхней площадки. Прокрутившись вокруг своей оси, Эрика пожирает жадным взором вожделенную раковину и оборачивается назад. В эту минуту особенно чутко ощущается бешеный сердечный стук. Причина ли тому быстрый бег или что-нибудь ещё — она не раздумывает. Пульс её колотится так, что дробное биение отдаётся в висках.       Силуэт вампира, замершего рядом, отбрасывает длинную чёткую тень. Бледный, одетый в чёрное, он стоит очень прямо, как скала или цитадель. Женщина не понимает, почему ей не удаётся совладать с дрогнувшим голосом, а может быть, понимает слишком хорошо.       — Это было незабываемо… Вы умеете держать слово, я признаю.       Она не знает, что толкает поступить именно так: коснуться ладони Дракулы, заставляя его податься чуть вперёд. Он не опускает глаз и не пытается отстраниться, а Эрика осознаёт, что, не будь разделяющих их условностей, — она в ту же секунду приникла бы к чужим губам. Но всё, что она может сделать, — это улыбнуться и поникнуть головой, ничего более не говоря.       Зеленоватый свет, озаряющий зал, становится чуть ярче. В тишине слышно лишь негромкое шипение змей, намертво вцепившихся в графа. Запястье он держит у груди, и капитанше трудно делать вид, что она не догадывается o причине. Слова произнесены с явным усилием:       — Здесь нет ловушек… воспользуйтесь этим, чтобы достать свою реликвию.       И она подчиняется, хотя всё внутри требует этого не делать. Взбирается на постамент, тревожа вековую пыль, и вынимает Орудие из плена каменных пальцев. Теперь славное имя Ван Хельсингов обессмертит себя навсегда. Вот только… почему это не вызывает должного ликования в душе?       — Нашла!..       Внезапно потолок начинает рушиться; одна глыба разбивается прямо возле неё, задев и почти скинув наземь. Ринувшись туда, Дракула прижимает Эрику к себе — на мгновение она чувствует неровные удары его сердца — и, слегка помедлив, несётся назад. Вокруг них всё падает с ужасным грохотом, загорается, обращаясь в ничто. Их не задевает лишь благодаря чуду… или невероятной скорости, на которой вампир покидает лестницу, попутно избавляясь от змей, и ныряет в омут. На сей раз холод практически не заметен — его заглушили страх и жажда покинуть зал, вернуться в более тихое место.       Наконец спутники вылетают из грота на берег; Дракула, весь истыканный оружием, всё ещё не отпускает свою ношу. Осторожно разомкнув кольцо его рук, она отползает на несколько дюймов и встаёт, силясь удержаться на ногах, держащих её с трудом. Странно… после самых изнуряющих тренировок она не чувствовала подобной немощи — ледяной и едва ли не старческой. И она обещает себе, что Абрахам, получив артефакт, никогда не узнает об ином. Ведь может ли он представить для правнучки большее унижение, чем очутиться на короткое время во власти врага… даже в его объятьях?       Ей хочется отблагодарить его за то, что произошло так недавно. И капитанша делает это по-своему:       — Я должна вам жизнь, Князь Тьмы.       — Вы говорите это… после всего?       — А разве может быть иначе? Однажды я верну этот долг. Так, как вы того пожелаете.       Ты можешь просить меня o чём угоднo. Проси же.       Это то, что она желает сказать. В глазах Дракулы отчётливо видно смятение. Кажется, будто он колеблется и хочет что-то ответить, нo тут же взгляд становится прежним — спокойным и бездонным.       — Не нужно никаких долгов.       Он говорит, повинуясь велению души. Эрика вздыхает и прикрывает глаза.       — Что ж, мне же лучше.       Внезапно до неё доносится глухой стон. Он совсем слабый, но чуткий слух различает его сразу. Новая мысль приходит к ней, и необыкновенно медленно, взвешивая каждое слово, она предлагает:       — Помочь вам освободиться?       — Не нужно, — тихо отзывается граф, устало опуская голову на песок. — Я скоро приду в себя. Думаю… уже через полчаса. Ведь тут нет серебра, а я не раз переживал подобные раны прямо на ходу.       — И всё же…       Вымолвив это, собеседница приближается к нему и садится рядом, погружая ноги в озеро, охлаждая ноющие ожоги. Робко прикасается к одному из дротиков, чуть раскачивает его и извлекает наружу. На виске выступает кровь, но её немного, а скоро она и вовсе исчезнет: Эрика помнит, что вампирам свойственно быстро восстанавливать здоровье.       Неосознанно она проводит пальцами по багровому следу, стирая его, и принимается так же аккуратно доставать другие иглы. Старается не навредить, несмотря на то, что эта предосторожность не имеет смысла. Кожа, свободная от них, слишком приятна для касаний — и по тому, как судорожно дышит мужчина в чёрном одеянии, капитанша осознаёт, что они приятны не только ей. И помимо воли шепчет:       — Я не причиню вам зла… доверьтесь мне.       Вскоре в теле её спасителя остаются только стрелы. Выдёргивать их уже труднее, но она уверена, что справится и с этой задачей. Ухватившись за древко около наконечника той, что вонзилась в плечо, она тянет её на себя более сильным рывком. Невольно Дракула вскрикивает, должно быть, забывая, что почти не ощущает боли, — и Эрика успокаивающе поглаживает его по плечу.       — Тише… тише… не бойтесь.       Очень осторожно она вытаскивает и все остальные; последняя, пробившая шею, далась ей тяжелее всего. Зачерпнув воды, она смывает кровь, думая, что наверняка там не будет шрамов, и слышит в ответ:       — Спасибо…       Граф переворачивается на спину, вытягивает руку и медленно дотрагивается до мраморно-точёной скулы. В этo мгновение Эрике страшно смотреть в глубокие серо-голубые глaзa, нo, как и в тронном зале, сил отойти и мужества отвернуться не находится. Тo, чтo вo взгляде, невозможно не понять, в этом невозможно не задохнуться. А жест, от которого словно пылает кожа, слишком интимен. Ладонь поспешно опускается к запястью и чуть сжимает его; с приоткрывшихся губ срывается вздох.       — Если вы захотите, я пойду ради вас на что угодно. Если вы…       Нo она лишь качает головой, не давая вырваться ещё более безрассудным, горячим словам.       — Нет, Князь Тьмы. Вы и так сделали чересчур много. Я не была этого достойна.       ***       — Папа!       Звонкий возглас юной вампирши, исполненный ужаса, застаёт их, когда Эрика уже отточенным движением вынимает из головы её отца массивный топор. А в следующую секунду фиолетовый поток магии подбрасывает её в воздух. Эта сила, похожая на разряды тока, невыносимо рвёт клочьями всё внутри. Словно сквозь пелену, ей удаётся различить властный крик Дракулы:       — Отпусти её, Мэйвис!       — Но она пытается убить тебя! — произносит та непреклонно, не понимая причины приказа. — Почему ты этого не видишь?       — Всё не так, как ты думаешь! Это… это «дзынь».       Поток резко прекращает терзать капитаншу, и она падает на песок. Мир продолжает расплываться, в ушах шумит. И всё же незнакомое слово, будоражащее что-то в уме, не даёт ей покоя. Поднявшись, она спрашивает, сама не зная у кого:       — «Дзынь»? Что это значит?       — Явление, распространённое у монстров, — граф берёт её ладони в свои и легко сжимает их. — У вас, людей, оно называется любовью с первого взгляда…       — Нет… — бормочет несчастная вполголоса, не веря услышанному.       Любовь не для таких, как я. Однако она не в силах произнести подобного, потому что никогда ещё ей так не хотелось верить в обратное. Светлый взор почти обжигает, до самой глубины сердца.       — Этого не может быть… Вы ничего не знаете обо мне, Князь Тьмы.       …не знаешь, что я из рода Ван Хельсингов. И что мой прадед отдал бы всё ради победы над тобой. И вновь она не говорит этого вслух, надеясь, что на сей раз удастся совладать с собой.       — Но ведь ничто не мешает мне узнать вас лучше… верно?..       Не понимает. В этом мужчины, даже столь мудрые и бесстрашные, всегда слепы.       — Послушайте меня, храбрейший из храбрых… — Эрика силится говорить действительно мягко, — не мучайте себя. В том, что судьба свела вас со мной, нет вашей вины. Как нет её и в том, что я… — плечи её вздрагивают, а руки бессильно опускаются, — никогда не смогу быть с кем-то из монстров. Прошу вас… забудьте обо всём.       Подняв с песка рюкзак и спрятав в него Орудие Уничтожения, она направляется к выходу из подземелья. Всё дальше и дальше от озера, всё дальше и дальше от обречённого вампира. Она старается не думать о тревожащих разговорах, не задавать вопроса, повторится ли подобное ещё хотя бы раз. И всеми силами хочет верить, что по её следам не придёт смерть. Ни сегодня… ни завтра. И единственная мысль не перестаёт терзать запутавшийся разум.       Однажды я всё же верну тебе долг. А сейчас перестань смотреть мне вслед, или я вернусь. И пусть Бог улыбнётся тебе.       ***       Потайные коридоры пусты и холодны как никогда, и, идя по ним, Эрика то и дело чувствует, как по телу пробегает неприятная дрожь. От неё не спасает ни костюм, ни даже куртка, а ступни, обожжённые огнём с лестницы, с каждым шагом болят всё сильнее. Раньше она не замечала ничего… но почему?       Она поворачивает белый штурвал медленно и осторожно, подавив тяжкий вздох, — и видит темноту ещё более густую, чем та, что раскинулась над городом. Человек, сидящий на диване с книгой в руках, кладёт её рядом и делает резкое движение, но не для атаки, а лишь беря трость. Тут же вспыхивает лампа, и в её свете серебро блестит холодно и насмешливо. Взгляд из-под сведённых бровей полон раздражения — то ли после сна, то ли от чего-то иного.       — Эрика, пока тебя дождёшься, можно от старости помереть! Ну что, добыла?       Не отвечая, капитанша скидывает рюкзак и достаёт Орудие. Старик довольно смеётся, вцепившись в него крепкими пальцами, и любовно очерчивает узоры. Глаза его загораются пламенем жестокости, и она старается не смотреть в них, опасаясь, что они проникнут ей в душу. Но эти тревоги напрасны.       — Ну, Эрика, мы с тобой герои, — Абрахам не скрывает ликующей улыбки. — Теперь эти твари на нашем корабле шабаш уже не устроят! Красивая раковина-то.       — Красивая…       — И мощная, — добавляет он, не переставая внимательно изучать артефакт. — Пусть знают, что с Абрахамом Ван Хельсингом бодаться опасно! Я ещё думаю их на нашу вечеринку заманить.       С лёгким кряхтением он встаёт и идёт к столу, где стоит граммофон — одна из сбережённых им вещей, напоминающих о давно минувшей молодости. Временах, когда он был полон сил, не получил ещё ранения, приводящего его в такую ярость, и жаждал мести за гибель родных. Когда имя его разносилось громовыми раскатами по миру, пугая монстров — всех, кроме одного.       Решение, пришедшее вдруг на ум, даётся с усилием, и всё же Эрика говорит его твёрдо:       — Он спас мне жизнь.       — Чего?! — восклицает монстроборец, успевший поставить любимую музыку. — Кто, Дракула, что ли? Ты что за хрень несёшь?       Она понимает уже, что ошиблась, признавшись в том, что случилось в подземелье, но сказанное не вернуть. Так что ей приходится сдержаться и тихо продолжить, хотя язык отчего-то слушается скверно:       — Да, он. И я думаю, ты ошибался, говоря, что он ужасен. Он милосерден, благороден и… — она переходит на шёпот, — достоин самой великой любви. Не ненависти.       — Эрика, отстань от меня со своим маразмом! — отмахивается собеседник. Голос его небрежен и потому режет по живому. — Ещё вчера ты терпеть его не могла! А сегодня он тебе помог — так уж прямо святой!.. Я же тебе говорил: не забивай голову всякой дрянью! Это только в сказках монстры добрые и пушистые!       Этих слов капитанша не хочет слышать более всего. Они поднимают в измучившемся сердце волну гнева, однако гнев не прорывается наружу — он лишь в сжавшихся кулаках. Приблизившись, прадед приглядывается к ней и наконец произносит приказным тоном:       — Идёшь со мной! Я один до площадки не доберусь, а нам ещё надо будет эту толпу обойти.       Нет, я никуда не пойду. Этот ответ очень легко прочесть. Потому что лицо побледнело, брови сдвинуты, а большие голубые глаза стали будто бы ещё больше. Эрика говорит свой отказ вслух, ожидая чего угодно. Но реакция Абрахама, глубоко вздохнувшего и отошедшего обратно, удивляет её:       — Растил-растил, воспитывал-воспитывал правнучку, а монстров грохнуть не с кем!..       И она осознаёт, что тот добился своего. В конце концов, не это ли было ему обещано несколько лет назад? А Ван Хельсинги всегда исполняют свои обещания.       — Что ж… я согласна.       ***       Спустя полчаса разговор окончен. Абрахам остаётся торжествовать свой триумф, Эрика же уходит к себе в каюту на отдых.       Стоя у окна, она прислушивается к оживлённым, громким крикам и смеху на корабле, невольно различает мелодику различных интонаций. Звери, человекоподобные… монстров сотни, и её прадед не пощадит никого. Но что-то заставляет каждый раз вздрагивать, если голос очередного из них похож хоть немного на… другой.       — Порою слепой случай меняет всё.       Снова и снова слышится гомон пассажиров с палубы. Снова и снова пaмять возвращает вид тронного зала, возвращает непосильное и выдержанное искушение. Возвращает последовавшую зa ним короткую встречу в казино — всего лишь через час — и спокойно произнесённую почти правду:       — Не нужно вам было выслеживать меня. Ваша дочь была встревожена, когда увидела вас в моём обществе.       — Простите, капитан. Больше я так не поступлю.       И сердце с издёвкой сжимают чьи-тo острые зубы. Эрика вовсе не хотела этого ответа. И ненавидела себя, кoгдa, потупив взор, уронила:       — Это неосмотрительно для вас — подвергать себя такой опасности. Я могу подумать, чтo вы не дорожите жизнью.       — А может быть… я просто беспокоюсь за вас?       Эрика устало опускает голову и задёргивает занавески. Она ещё не осознаёт до конца, какую границу так неосторожно переступила. И готова обвинить в этом всего лишь стрелы и дротики, oт которых попыталась освободить своего врaгa.