***
Мария решительно надевает брюки — сегодня воскресенье, нужно собираться на мессу, но Мария идет не туда. Ей восемнадцать, и впервые в жизни она перестает слушаться родителей по-настоящему, а не лишь споря с ними, ибо все попытки доказать свою точку зрения тщетны. Бог принимает всех, но отец и мать, столь глубоко верующие — не хотят принимать никого. Мария устала, считает себя взрослой и имеет право наконец стать той, кем является. Все это время под личиной честной молодой католички скрывалась горячая бунтарская натура. — Что ты делаешь? — истерически взвизгивает мать, когда Мария выходит из своей комнаты в брюках и с распущенными волосами, с помадой на губах и тушью на ресницах. — Ты сошла с ума? — Я иду танцевать, — четко и твердо произносит Мария. — Я иду на танцы и буду теперь ходить туда постоянно. — Как ты смеешь? — взрывается мать. — Как ты смеешь, глупая девчонка? Разве мы так тебя воспитывали? Разве мы ради этого молимся за тебя? Разве мы ради этого так много денег и сил тратим на твое обучение? Немедленно смой эту гадость и переоденься! — Нет, — холодно чеканит Мария. — Я не хочу — и не буду. Я не хочу, чтобы вы за меня молились — я не верю в вашего Бога. Я не хочу, чтобы вы тратили что-либо на мое обучение, потому что я никогда — ты слышишь, никогда! — не буду заниматься медициной! Я клянусь, что не стану! Мать хватается за сердце, открывая рот, как выброшенная на берег рыба, и не знает, что сказать — она не ожидала от дочери такой гневной отповеди. Мария спорила и раньше, но сейчас дочь практически неузнаваема — не та милая девочка, что иногда заблуждается, но есть шанс направить овечку на путь истинный. Сейчас шанса нет. У Марии страшные глаза — они горят ярким светом, словно та не просто ругается с матерью, но сражается с врагом и идет в атаку. Мать делает жест, словно хочет перекреститься, но бессильно опускает руку — она сдается, она теряет дочь, эта одержимая блудница — не ее Мария… — Что здесь происходит? — отец смотрит на Марию с тем же ужасом, словно увидел самого Сатану. — Как ты… — Как я смею! — с хохотом продолжает Мария; ее веселит одинаковая манера родителей выражаться. — Как я смею, я сошла с ума, вы не так меня воспитывали, не ради этого молились за меня и тратились на мое обучение, я должна немедленно смыть эту гадость и переодеться, я — глупая девчонка, я права, ты это хочешь сказать? — Ах ты… — отец замахивается на нее для удара, но внезапно и для него, и для себя Мария ловко перехватывает его руку. Она никогда раньше ни с кем не дралась, но почему-то жест кажется ей привычным. Отец шокированно распахивает глаза. — Я больше не вернусь к вам, — вместо крика Мария говорит спокойно, но таким голосом, что родителям снова делается не по себе. — Я никогда не вернусь. Прощайте!***
Мария выбегает на улицу, тяжело дыша от гнева. Она никогда не думала, что отец сможет поднять на нее руку, и это возмутило ее больше всего — как он мог? Она не просто его дочь, она — женщина! Но… почему она так легко поймала его руку? И куда она теперь пойдет? Уйти из дома было легко, но жить Марии негде, разве что искать приют там же, где бездомные, но это выше ее достоинства. Она скорее умрет, чем вернется домой, значит, придется жить на улице. Ну и пусть, сердито думает Мария. Она будет ночевать… и вправду, где? В руки жандармов попадаться не хочется, и не хочется наткнуться на бродяг… Марии становится тошно — она в тупике, и даже молиться ей не хочется, толку в молитвах, ее молитвы бессильны, Бог никогда ее не слышал. Луч солнца озаряет Марию, словно пробивается из-за с утра затянувших небо туч специально для нее, и свет как будто согревает ее душу, так приятно и трепетно — робкий импульс любви, надежда и исцеление. Вдруг Мария понимает, куда ей надо идти, не понимает, зачем, но сопротивляться этой тяге не в состоянии, и почти бежит, ведомая неизвестными инстинктами.***
В переулке нет никого, за исключением невысокой женщины в платье. У нее золотистые волосы, и, когда она оборачивается, Мария видит ее глаза, поражаясь не цвету их (просто карие), но отражающейся в них мудрости, что не подобает столь молодой девушке. — Ты пришла, — говорит незнакомка так, словно ждала ее. — Как тебя зовут? — Мария, — собственное имя горчит на языке — это не столько имя, сколько очередное обязательство. — А вы… Незнакомка выглядит ее ровесницей, но Мария не может обратиться к ней на «ты». Один ее облик вызывает уважение. — Меня зовут Фулона, — произносит девушка. — Я — валькирия золотого копья. Почему-то Марии в голову не приходит в этом усомниться, и она сразу верит. — Вы ждали меня? — робко спрашивает она. — Не я, — усмехается Фулона. — Оно, — в ее руке из ниоткуда появляется копье. Настоящее копье, не бутафорское — оружие, опасное и смертоносное. Копье притягивает взгляд Марии и ей хочется взять его, но она не решается. — Оно ждало меня? Как? — тихо спрашивает она, снова не сомневаясь, что это правда, но как так может быть? — Валькирия не я одна — их тринадцать. Мы служим Свету, мы сражаемся за Свет и иногда мы умираем — мы, но не наши копья, — отвечает Фулона. — Прежняя владелица этого копья была убита, и копью нужна другая хозяйка. Копье выбрало тебя и призвало тебя, однако ты можешь отказаться от него. Став валькирией, ты многое обретешь, и многое же потеряешь. Ты станешь бессмертной — только если тебя не убьют. Ты будешь вечно молода. Ты станешь сильной. Но ты не сможешь быть счастлива в любви, и того, кто полюбит тебя, ждет гибель. Ты не сможешь использовать свои способности в собственных интересах. Ты должна будешь готова умереть в бою, и обязана беречь не себя, но копье. Мы — солдаты, и мы на передовой. — А если я откажусь? — Мария не знает, зачем спрашивает об этом. — Никакого наказания не последует, — усмехается Фулона. — Никакой геенны огненной. Возможно, ты будешь жалеть об отказе. Возможно — нет. Свет никого ни к чему не обязывает — Свет дает право выбора. Но решить тебе нужно, увы, быстро, без отсрочек, сейчас. Решай, Мария — хочешь ли ты быть девой-воительницей? Не Пресвятой Девой — а девой-воительницей? Ей дают право выбора? Стать солдатом света и быть готовой погибнуть в бою — внезапно Марии кажется, что для нее нет лучшей судьбы. — Я согласна. Мария неосознанно протягивает руку, и копье, которое только что держала Фулона, в тот же миг оказывается в ее ладони. Древко кажется теплым, словно нагретым солнечными лучами. — Хорошо, — одобрительно кивает Фулона. — Копье отныне твое. Теперь тебе нужно выбрать имя, не то, что было раньше, ибо никто, кто знал тебя человеком, не должен узнать, что ты валькирия — иначе он умрет. Некоторые тайны сохраняют себя сами… Мария задумывается — факт о невозможности быть узнанной родственниками ее радует, как и возможность иметь новое имя, но какое? Как ей назвать себя — себя настоящую? Себя не-святую? Луч солнца снова нарушает пасмурность дня — Мария вспоминает тот луч, что озарил ее, когда она была в отчаянии. Она всегда любила солнце, и на ум приходит бог солнца в греческой мифологии — Гелиос. Родители говорили, что любая мифология — богомерзкое язычество, но разве в начале веков люди поклонялись не солнцу, что дарило им жизнь?.. Солнце. Гелиос. — Гелата, — говорит новоиспеченная валькирия. — Меня зовут Гелата. — Добро пожаловать, Гелата, валькирия воскрешающего копья, — улыбается Фулона, и Гелата в шоке застывает, глядя на копье в своей руке, уже ставшее таким родным. — Воскрешающего? — она смеется, нервно и громко. — Я же клялась, что никогда не стану заниматься медициной… — Остерегайся клятв, — Фулона не говорит строго, скорее предупреждающе. — И ты — не врач. Ты такая же воительница света, как все мы, просто тебе дано больше. Ты способна не только убивать слуг мрака, но и исцелять людей, стражей и прочих валькирий. Не жалеешь? Фулона шутит, но отвечает на шутливый вопрос Гелата серьезно: — Я никогда не пожалею.