Без имен, и по имени

      Обычно, чтобы идти на тренировку, мы с Ойкавой встречались во дворе универа. Это была оптимальная точка, почти равное расстояние, как от его медицинского факультета, так и от моего физмата.       За два года осечек практически не было, и поэтому я удивился, когда выйдя с лекции, увидел Ойкаву, сидящим на подоконнике напротив аудитории.       - Приходил к вам забрать распечатки тестов, - объяснил он. – У нас компы поймали какой-то вирус, все слетело. Двигаем?       Уже почти на лестнице меня остановил преподаватель. Ойкава потоптался рядом с минуту, потом махнул рукой, мол, жду внизу, и поскакал по ступеням.       - Тоору! – весело окликнул его девичий голос.        Я совершенно не удивился. У главного плейбоя нашей команды были поклонницы на всех факультетах без исключения.       Ойкава на ходу обернулся, сверкнул своей обычной улыбкой, в один миг выметающей из девчачьих голов жалкие остатки здравого смысла, а потом…       Потом обычный ровный шум взорвался оглушительным женским визгом, и я увидел, как Ойкава катится вниз, отчаянно пытаясь сгруппироваться. Я отшвырнул сумку и помчался за ним.       Оказалось, что все не так плохо, как мне представлялось. Он сидел на полу у нижней ступеньки, отряхивал брюки и даже до сих пор улыбался. Вокруг потихоньку скапливалась толпа.       - Ты видел, как я потрясающе спланировал?! – воскликнул он, увидев меня. – Никто не может сравниться с Ойкавой-саном в легкости и грациозности!       Он мог повернуть на пользу своему имиджу все что угодно – от разбитого носа до пятна птичьей неожиданности на куртке.       - Кто-нибудь успел снять на телефон? – продолжал заливаться Ойкава. – Скиньте видео, плиз! Я уже два месяца не набирал больше двухсот тысяч просмотров.       Собравшиеся стали расходиться. Ничего страшного не произошло. Человек жив, здоров, шутит. Но едва мы остались одни, как шоу прекратилось.       - Этот дурак, что пролил колу на лестнице, - процедил Ойкава сквозь зубы и начал растирать рукой правое колено. – Эта дура, что завопила сверху…       - Дурацкий ты, купивший ботинки, которые скользят даже по асфальту!       Мы посмотрели на его блестящие стильные туфли. У Ойкавы был пунктик на манере одеваться. Этого мажора никакими силами невозможно было заставить прийти в универ в джинсах и кроссовках. Только модные брюки, облегающие рубашки и дорогая обувь.       - Ты ни черта не понимаешь в последних тенденциях… - начал он, но вдруг вздрогнул и с шумом втянул в себя воздух, а в углах глаз что-то блеснуло.       Мне все это очень не понравилось. Я протянул Ойкаве руку.       - Сможешь встать?       - Конечно, смогу! – снова вскинулся тот, но за ладонь схватился, встал одним сильным рывком, и тут же взвыл, покачнулся.       Хорошо, что я успел подставить плечо.              Вызывать «скорую» Ойкава отказался в самых резких выражениях. Это просто ушиб, первый раз, что ли? Сейчас тяпнет ибупрофен, и пойдем уже на тренировку, а то опоздаем. Но на ногу наступить так и не смог. Я вызвал такси, затолкал его в машину, и мы поехали в травмпункт. Всю дорогу Ойкава молчал, хмурился и смотрел в окно.       Мне тоже не хотелось разговаривать. Я лихорадочно размышлял, как снизить ему нагрузку в грядущем матче. Игра планировалась через две недели, мы вместо основного состава выступали за университет, противник был серьезный. Тренировки шли очень интенсивно, обкатывали новые атаки, оттачивали старые. На Ойкаве было завязано слишком многое. О том, что будет, если связующий вообще не сможет выйти на площадку, я боялся даже думать.       Ойкава пихнулся локтем.       - Прикидываешь, кем меня заменить? – словно подслушав, спросил он.       - Вот же ты дурак! Сначала разберемся, что стряслось.              На мой взгляд, все выглядело не очень радужно. Штанина еле стянулась с распухшего колена. Врач внимательно осмотрел травмированное место, выслушал оптимистичные самодиагнозы пациента, велел уколоть обезболивающее и отправил делать рентген.       Но намолчавшийся по дороге Ойкава был бодр и весел, веры в лучшее, как оказалось, не потерял, а пока мы ждали результатов, вообще воспрял духом. Боль у него прошла, он подвигал ногой и принялся убеждать себя и меня, что сейчас ему выдадут заключение для нашего командного врача да и отпустят восвояси.       Поэтому, когда в дверях палаты для ожидания появилась молоденькая медсестра с кипой бумаг, он разулыбался, как только мог, и протянул руку. Девушка засияла в ответ.       - Подпишите согласие на госпитализацию, - прощебетала она, - и я провожу вас на четвертый этаж в ортопедическое отделение.       Пальцы Ойкавы сжались, сминая документы.       - В какое еще ортопедическое отделение? – негромко произнес он. Улыбка еще не успела погаснуть, а брови уже съезжались к переносице.       - Все подробности вам расскажет врач. Но если хотите… - она уже пыталась кокетничать с нами, пока мы ждали своей очереди, и теперь явно была рада продолжить общение. – У вас разрыв мениска. Это прямое показание к госпитализации. Десять дней постельного режима плюс противовоспалительная терапия, потом две недели - физиотерапия, потом – реабилита…       И тут Ойкава сорвался. Отброшенные листы веером разлетелись по комнате. Он заорал, что это – бред и идиотство, даже ему, третьекурснику, понятно – нет здесь никакого разрыва, просто сильный ушиб, а у тех, кто пишет такие диагнозы – ни мозгов, ни опыта. Что постельный режим – для старых немощных бабок, а противовоспалительный укол, он и сам себе сделает, хоть прямо на тренировке. Что если уж там и в самом деле что-то серьезное, то пусть тогда оперируют этот-гадский-сустав-задолбал-уже-с-пятнадцати-лет, только быстро-быстро, чтобы он, опора и надежда самой крутой волейбольной команды самого уважаемого университета префектуры, через три дня уже смог выйти на площадку. А еще лучше – поставьте ему титановый сустав, но чтобы он прижился не позднее завтрашнего дня…       Словом, это была самая настоящая истерика. Сестричка пискнула и выскочила в коридор. А я стал подбираться к Ойкаве, примериваясь, с какой стороны лучше отвесить ему оплеуху: справа или слева.       Тут дверь снова распахнулась, и на пороге возникла высокая, рослая медсестра с невозмутимым выражением лица, чем-то отдаленно похожая на Ушиваку. Не обращая внимания на беснующегося Ойкаву, она молча приблизилась, четким, резким движением толкнула его на кровать, в одну секунду вздернула вверх рукав рубашки и протянула руку назад. Просочившаяся вслед за ней напуганная медсестричка подала шприц. Женская ипостась Ушиваки одной мощной дланью прижала предплечье Ойкавы к кровати, а другой вогнала в мышцу иглу. Ойкава дрыгнулся последний раз и замер, потом медленно поднял руку, прикрыл ладонью лицо.       Местная укротительница шагнула ко мне. Бояться было вроде бы нечего, а по спине все равно пробежал холодок. Но та просто взяла меня за плечи и вытолкала в коридор.       - Посиди минут двадцать, - прогудела она. – Успокоится. Без зрителей лучше.       Через некоторое время в палату быстрым шагом проследовал врач средних лет, лицо у него было озабоченное. Я замер, боясь услышать новый взрыв негодования. Но все было тихо. Врач вышел, уткнувшись в помятые бумаги. Я честно выждал еще десять минут и осторожно сунулся внутрь.       Ойкава лежал неподвижно, глаза у него были закрыты. На шаги не отреагировал. То ли спал, то ли притворялся – непонятно.       - Тоору, - негромко окликнул я. – Эй, Тоору…       Я первый раз назвал его имя. Так уж сложилось, еще со школы, наверное, обращаться друг к другу по фамилии. Это было привычней и брутальней. Имена, и его, и мое, казались глупо-сентиментальными. Пусть девочки с нами так сюсюкаются. А тут вдруг вырвалось…       Похоже, он все-таки спал. Потому что брови у него наконец-то разгладились и лежали ровными спокойными линиями, только между ними еще оставались две не очень глубокие морщинки. Рот тоже расслабился, ресницы слегка подрагивали.       В кармане моей куртки оглушительным проигрышем новой композиции группы «The Sheep» взорвался телефон. Я вылетел из палаты и отбежал как можно дальше. Звонил тренер, который уже откуда-то все знал.       - Как освободишься – сразу ко мне, - мрачно велел он, - будем решать, кого ставить на замену.              ***              Проснувшись, я понял, что нахожусь не там, где уснул. Судя по всему, пока дрых, накаченный снотворным, они все-таки перевезли меня в это чертово ортопедическое отделение.       Приподнялся на локтях, осмотрелся. Правая нога в лангете. Класс! Давно не было. Какой же ты придурок, Ойкава! Женщины тебя погубят… Женщины, скользкие штиблеты и собственное самомнение.       На тумбочке рядом тихо брякнул телефон. Я протянул руку. Смс-ка от Суги: «Жив там?». Да жив-жив. Тошно только. Команду подвел, себя подвел, родители небось все испсиховались… Выброситься из окна, что ли? С лангетой и через подоконник не перелезешь…       Время на телефоне – восемь тридцать. Сейчас начнется больничная канитель. Я откинулся обратно и приготовился ждать визитов.       Первым явился врач. Разговаривал со мной очень осторожно и деликатно. Посматривал с опаской. Свалился психованный спортсмен ему на голову, вот радость-то. То ли дело деды в соседних палатах – лежат себе, ничем не возмущаются, тихонько попукивают…       Впрочем, я тоже не возмущался. Молча еще раз выслушал весь алгоритм – постельный режим, физиотерапия, реабилитация… Спасибо, все понял. Да, чувствую себя нормально. Ничего не раздражает, не бесит даже. Нет, не надо мне вашего «укольчика», после вчерашнего язык еле ворочается.       Потом пришли родители. Мать прямо с порога завела любимую песню – из спорта надо уходить, итак восемь лет прыгаешь, мало тебе? Пора уже и учебой серьезно заняться и о будущем подумать. А так сколько можно – травма за травмой… Кстати, как себя чувствуешь, сынок?       Я опять промолчал. Во-первых, мама все-таки, во-вторых, остатки снотворного еще плескались в крови и не давали как следует разозлиться.       Мама воодушевилась и толкнула отца в бок. Давай, ты ему скажи. Отец поерзал, откашлялся. Если решишь, сын, давай сразу с тренером поговорим. Он здесь, в коридоре ждет.       Нет, сказал я, нет, нет и нет. Оставьте меня в покое. Прямо сейчас. Немедленно. Такое ощущение - вы рады, что я опять сюда загремел.       Мать начала всхлипывать, отец ее увел. Теперь следующий – тренер.       Он появился минут через двадцать. Неужели и в самом деле с предками разговаривал? Рассказал им, какой я ценный и незаменимый? Дождешься от него…       Тренер, как всегда, был предельно краток. Вся эта история – не ко времени и не к месту. Отказываться от игры нельзя. Вылетим из турнирной таблицы, в следующем сезоне придется начинать с нуля. Связующего из основного состава взять не получится, у них самих в этом году один остался. Хотели вот тебя по результатам этого матча отсмотреть. Но что теперь об этом. Лечись, восстанавливайся как следует, торопиться тебе все равно уже некуда. Кого поставим? Да кроме этого новичка, что два месяца назад пришел, и некого. Сейчас Сугавара к тебе зайдет, обговорите с ним, что за эти дни нужно подтянуть, чтобы совсем не опозориться…       Суге я искренне обрадовался. Но он был до отвращения бодр, деловит и заботлив. Первым делом спросил о самочувствии. Я послал его к черту и сразу же объяснил следующее: команда в полнойжопе, игру сольем за два сета, счет примерно 25:15, и это оптимистичный прогноз.       - Все? – спокойно уточнил он. – Или расскажешь еще что-нибудь, что я и без тебя знаю? Выхода у нас нет, играть надо. Если хочешь помочь, давай обсудим. Если нет – лежи, отдыхай, а я пошел, еще на утреннюю тренировку успею.       - Давай, - вздохнул я. – Хоть время займу…       Суга смерил меня взглядом «какая же ты все-таки сволочь, как я терплю такого поганца» и выудил из сумки объемистый блокнот, в котором вел все записи. Обрисовал мне ситуацию с новым связующим: парень неглупый, прыгучий, блок удержит, распасовать кому-нибудь (!)- распасует. Все.       - Его надо натаскивать, - сказал я. – На игроков, на ситуации. Прямо на площадке, шаг за шагом. Кто это будет делать? Я по телефону?       - Я, - ответил Суга. – Это и моя позиция тоже, забыл?       В самом деле, как я забыл, идиот? Рывком сел в кровати.       - Я знаю, кто должен играть!       - Ну, слава богу, включил креатив! Левого диагонального попробуем? Или…       - Ты! Играть будешь ты!       Суга посмотрел на меня с жалостью.       - Тебе здесь обезболивающие колют или психотропные? – участливо поинтересовался он. – Я тренер. Кто меня выпустит?       - Ты студент! Член команды! Ты – непрофессионал. Уровень подготовки соответствует. Подумаешь, тренер! Сделаете приписку «играющий» и все!       Суга замер, осмысливая это невероятное предложение. А потом у него на лице проступила какая-то сумасшедшая, почти детская радость. Но он тут же опомнился, стер появляющуюся улыбку. Мы молча смотрели друг на друга. Ситуация была почти болезненная. Он выскакивал на моей беде. Но это был его единственный и, наверное, уже последний, шанс выйти на настоящую игру.       - Открывай свой гроссбух, - выдохнул я, - и погнали…                     Суга звонил мне три раза в день: утром, в обед и вечером. Чаще, чем родители. Привет, Ойкава, как ты? Да никак… Задница вся исколота, костыли неудобные, скука смертная… Как ТЫ?       Хотя про его распорядок мне все было ясно. Утром тренировка, потом занятия, потом опять – тренировка. Я даже начал немного переживать, что подал ему эту идею. Перетренируется, сорвется. Нет, это я бы мог сорваться. А тут полный контроль и самодисциплина.       На второй день позвонил Ивайзуми.       - Довыделывался, Овцекава?       - Спасибо, что не забываешь, Ива-чан. Откуда узнал? Предки?       - Нет, Сугавара.       И ему нашел время позвонить. Чтобы старый друг поддержал несчастного Ойкаву.       - Рассказывай давай.       Я с удовольствием рассказал, как здесь здорово. Отличный случай отоспаться на полгода вперед, и почитать, и хвосты подтянуть. Доктора - профессионалы высшего класса. Медсестры - нежные красавицы. Им можно несколько раз в день демонстрировать определенные части моего сногсшибательного тела. Они в неописуемом восторге. Несомненно, при таком высококачественном лечении я уже через пару недель – снова в строю. Еще краше, чем был.       - Тьфу, - сказал Ива-чан, - я понял. Позвоню Сугаваре.       Приходили парни из команды. Жаловались, что новый связующий гоняет их безжалостно, растеряв всю свою душевность и внимательность. Два дня мотал диагональных, теперь принялся за защитников. Поговорил бы ты с ним, Ойкава, может смягчить режим?       Работайте, сказал я. Как следует работайте, не подводите. Вы меняетесь, а он-то остается.       В последний день перед матчем Суга не позвонил. Я не обиделся. Все понимаю. За эти сутки иногда с ума можно спятить. Валялся, листал учебники – после тестов нужно будет определяться со специализацией. Хирургия, офтальмология, гинекология, психиатрия, неврология… Ортопедию сразу закинул под кровать. Думаю, это все-таки не мое…       Вечером не выдержал и набрал сам. Он взял трубку сразу же.       - Привет. Прости, не позвонил. День бешеный.       Дыхание у него было сорванное, на заднем плане слышался шум улицы.       - С тренировки идешь?       - Нет, отменили сегодня последнюю, чтобы выдохнуть. Вышел прогуляться. Как ты?       - Норм. Слушай, есть одна мысль. Если можешь соображать, конечно. Про центр.       Таких мыслей у меня набралось уже как минимум на диссертацию по теории игры. Времени вагон, знай генерируй. Но озвучивал лишь самые стоящие.       - Если про центр, то давай. Сам думал.       Я начал излагать. Он не перебивал, только изредка говорил «ага». Это значит, слушал внимательно, вникал. Обычно, когда мои доводы казались Суге бредом и ересью, он тоже не перебивал. Просто пропускал мимо ушей под вежливое «гммм».       - Согласен, - сказал он, когда я иссяк. – Если подвернется завтра случай – сделаю. А еще…       - Коуши! – ворвался в динамик женский голос. – Ну, сколько можно! Опять волейбол! Я и так тебя еле вытащила! Можно хотя бы сегодня…       - Подожди, - шикнул он. – Подожди еще чуть-чуть, Мизуки, пожалуйста. Ойкава, это я не тебе. Так вот…       - Извини, – быстро сказал я. – Извини, что не вовремя. Хорошей игры. Пока.       - Да постой ты, Ойка…       Я ткнул пальцем в кнопку отбоя и отбросил телефон.       Суга гулял с девушкой. Судя по всему, с постоянной, потому что случайные подружки не говорят: «Наконец-то я тебя вытащила!». И дышал он тяжело не потому, что вышел с тренировки, а потому что только что целовался. Завтра он будет играть в важном, знаковом матче, и если они выиграют, то это будет просто ох…ная победа! И все шансы победить у них есть.       А я валяюсь здесь, как дурак, одинокий и никому не нужный. Проклятое колено ноет и дергает. Девушка, с которой мы якобы встречаемся, не звонила мне уже две недели, потому что я не звонил ей три дня из-за напряженного тренировочного графика. По результатам матча будут отбирать игроков в основной состав, и я пролетаю этот отбор со свистом. Впереди долгая, выматывающая реабилитация, а сейчас, чтобы пройти несколько метров до туалета, нужно сначала найти этот гребанный костыль…       Поставьте мне уже титановый сустав!       А заодно и титановое сердце…                     Меня выписали за полтора часа до матча. Вчера я был уверен, что сразу отправлюсь домой, уберусь в свою комнату, лягу носом к стене и буду упоительно страдать. Но когда приехал отец, то почему-то потратил полчаса из этих полутора, чтобы уговорить его отвезти меня в спортзал, где проходили соревнования.       Отец сначала ругался. Потом жаловался, что его будет ругать мать. Потом махнул рукой, посадил меня в машину и отвез, куда требовалось. Проводил до дверей (дальше я категорически воспротивился) и взял обещание: никаких лестниц, Тоору, слышишь, только лифт. Я поклялся, что отныне лифт будет моим исключительным способом передвижения, дождался пока автомобиль отъедет, вошел внутрь и поковылял искать проход на верхние трибуны. По лестнице. Лифтов в этом спорткомплексе отродясь не было.       Устроился я с комфортом. Народу было немного, трибуны болельщиков – правее. Рядом оказались только несколько девчонок, вперившихся в меня восхищенно-сочувственными взглядами. Такой хорошенький мальчик, да еще и покалеченный, зайка. Не до вас мне сейчас, дамы. Не до вас…       Площадка просматривалась отлично. Команды уже разминались. Я посмотрел на наших и не нашел среди них Суги. Меня тряхнуло. Что случилось? Проспал? Заболел? Зацеловала его до смерти эта, как ее… Мизуки? Фу ты, вот же он. В игровой форме. А я по привычке ищу - в тренерской. Выход. Приветствие. Разошлись по местам. Жаль, отсюда не видно лиц. Нужно было сесть пониже, но там ногу не вытянешь. Свисток. Ну, поехали…       Я первый раз смотрел игру нашей команды со стороны. И не пожалел. Это было красиво. Сразу же навтыкали на подачах, задали темп, мощно сработали в нападении, и когда противник очухался, разрыв был уже слишком велик. Первый сет закончился со счетом 25:16, как я и предсказывал. Только в нашу пользу.       Но с нами играл основной состав университета Фукуши. Они переварили эту неудачу, подобрались и сделали несколько замен. Второй сет пошел труднее. Но держались на уровне. На нормальном высоком уровне университетской сборной. Суга вел игру, можно сказать, безукоризненно. Совсем не тот мальчишка, что сидел в запасных у Карасуно. Любуйтесь – опыт, сила и техника. Он не был так гениален как Кагеяма, и не был так гибок в решениях как я. Но в наших пасах всегда было больше интуиции, мгновенного озарения – делай только так, и никак иначе. А Суга опирался на моментальный точный расчет. Поэтому и ошибался реже. Иногда даже создавалось впечатление, что он предугадывал сразу весь розыгрыш. Как в шахматах – делаешь первый ход, а в уме держишь уже пятый. Несколько раз мне хотелось вскочить, запрыгать и засвистеть от восторга – так это было круто!       И все же вторую партию мы отдали. С минимальным отрывом, но отдали. Все подвыдохлись, а противник буквально на последних минутах перекроил защиту, наши не успели подстроиться… Но это было не страшно. Я знал, на что они способны. И представлял, что будут делать. Что сделал бы я сам. А Суга, как выяснилось, мог сделать и получше.       На третьем сете я отбил о перила ограждения все кулаки и почти сорвал голос. Костыль упал и загремел о железные ножки сидений. Одна из девочек метнулась, подняла, протянула обратно. Кажется, я даже не кивнул. Меня здесь не было. Я был там.       За каждое очко дрались как за последнее. Все игроки были открыты и использованы по максимуму. На счет двадцать они вышли первыми. И я уже догадывался, какой сюрприз оставлен напоследок. Не буду излишне скромен – без гениального меня тут не обошлось.       Но даже самые продуманные планы порой спотыкаются о дурацкие несуразицы. А если они еще и цепляются одна за другую… Сначала выбыл либеро – достаточно редкая ситуация. Принял очень сильный удар не под тем углом, вывихнул локоть. Запасного на эту позицию не было. Вывели защитника – самое грамотное, что можно сделать. Но все равно – одну подачу не взяли, вторую прозевали, приняв за аут. Последнюю приняли низковато, поэтому разыграть мяч для атаки идеально не удалось. Должны были пробить блок, но не пробили… Чего не хватило – секунды, миллиметра?       Я знаю, что такое проигрыш. Время на миг замирает, и в этом вакууме ты медленно, но неотвратимо осознаешь: все? да, все… А потом пустота разлетается вдребезги и реальность с размаху лупит тебя радостными воплями на другой стороне площадки.       Суга был у сетки. Обернулся, проводил глазами уже ударившийся об пол мяч, потом шагнул к стойке, оперся об нее рукой, лбом уткнулся в руку. Спина под майкой так и ходила ходуном.       В целом, в самом проигрыше не было ничего столь ужасного. Это был проигрыш в финале, проигрыш прошлогоднему чемпиону, проигрыш второго состава основному, проигрыш достойный. Второе место, возможность претендовать на места в сборной префектуры. Но когда проигрышем заканчивается твой звездный час…       Я неосознанно повторил его позу – уронил руки на барьер, голову – на руки. Сердце билось в ускоренном рваном ритме, и каждый толчок отдавался в ушах, в висках и где-то еще – наверное, в душе. Будь я там, внизу, пожалуй, переживал бы меньше…       Кто-то потряс меня за плечо.       - Вам нехорошо? – спросил испуганный звонкий голос. – Нужна помощь?       Мне было хреново. Но симпатичные девочки вряд ли могли это исправить. Даже если их трое…                     Я просидел в зале еще минут пятнадцать. Смотрел, как сматывают сетку, убирают мячи. Потом встал и поплелся в раздевалку.       Ребята были расстроены, но на меня налетели с радостью и потребовали оценки стороннего наблюдателя. Я честно сказал, что хорошо, а что – не очень. «Плохо» у них сегодня не было.       В углу, на скамейке, всхлипывал либеро. Мальчишка-первокурсник. Мы с Сугой насмотрели его во время школьных отборочных, специально ходили, выбирали. Он был техничен и талантлив, классное сочетание. С ним вообще не было проблем. Но вот ведь как повернулось…       Я сел рядом и попытался его утешить. Отличная игра, дружище, хватит мокнуть. Похлопал себя по колену. Тебе повезло – ты на площадке травмировался, в бою. А я - как в дурацких мелодрамах, кувырком с лестницы, хотя в мелодрамах – это обычно прерогатива беременных женщин, тьфу-тьфу-тьфу… Он вытер слезы и улыбнулся.       Пришел тренер, на меня посмотрел с неодобрением, но ничего не сказал. Еще раз похвалил всех вместе и по отдельности, особенно Сугу. Не ожидал, отличный игрок оказался. Может зря тогда вместе с Ойкавой его не оставил, могли бы и схему четыре-два поработать (тут я подумал, что тогда из этого точно ничего бы не вышло, неужели не понятно?). Кстати, а где Сугавара?       Все засуетились. Да тут он был только что… Нет, давно уже не видно… В душе, может быть? Или вышел? Вещи на месте, видите? Значит, вернется. Или поискать?       Но тренер махнул рукой. Появится - пусть зайдет, я пока здесь буду. Пошли-ка, с тобой кое-что обсудим, Ойкава.       Можно его подожду, попросил я, вместе потом заглянем…       В конце концов, все потихоньку разошлись. Лишь в одной кабинке до сих пор шумела вода. Я встал и кое-как добрался до нее, стараясь, чтобы костыль не подвернулся на мокром кафеле. Не хватало еще шлепнуться задницей в лужу для полноты сегодняшних ощущений. Оперся плечом о пластиковую стенку и застучал кулаком в дверь. Плеск стал тише, и немного испуганный голос Суги спросил:       - Кто там?       - Самый страшный кошмар! Ты, я и душ! Выходи! Не захлебнулся там?       Суга выбрался минуты через три. Прошлепал босиком к скамье и сел рядом со мной. Полотенце висело у него на голове, лица не было видно.       - Прости… - донеслось из-под этого полотенца. – Я не думал, что ты придешь…       - За что прости?! Вы классно сыграли! И в обороне, и в нападении. Даже я не сделал бы лучше! Наверное…       Он негромко вздохнул и отвернулся. Я раздраженно дернул полотенце за край. Мне хотелось сказать Суге очень многое, но сказать это было нужно, глядя в глаза, а не в мокрую тряпку.       Глаза оказались покрасневшими и подозрительно блестящими. Надеюсь, он не будет врать, что это раздражение от геля для душа?        - Нет, не то… - голос у меня стал каким-то другим, словно треснул. – Не могу не выпендриваться, ты же знаешь… Я тоже… тоже не смог бы это сделать…       Суга покачал головой, словно не соглашаясь, а потом выдохнул, не отводя этих странных блестящих глаз:       - Понимаешь… очень хотелось выиграть…       Еще бы я не понимал, как ему этого хотелось! Выиграть именно в этой игре, именно самому! Я помнил, как он был хорош – и там, где оставался самим собой, и там где, собрав все силы, ум и эмоции воедино, смог измениться именно для этого, сегодняшнего, матча.       Я встряхнул полотенце, повесил ему на плечо, а руку задержал поверх. Вроде как поправляю, че?       - Ты не представляешь… - сказал я вместо тех многих слов, что хотел сказать пару минут назад, - не представляешь, как Я хотел, чтобы вы выиграли…       Потом поднялся и похромал к выходу, пока Суга ничего не заметил. От уколов этих что ли так расклеился? Но вот если бы они выиграли, то я заплакал бы, не стесняясь…              ***              Ойкаву перевели в основной состав в конце третьего курса. А после каникул позвали и меня. Это было, честно говоря, несколько неожиданно. Но здорово! Мы играли много, менялись часто, бывало, выходили на игру вдвоем (и в этих случаях не проиграли ни разу!). Наши тщательно скрываемые друг от друга слезы в раздевалке после неудачного финала остались единственными. По крайней мере, слезы от игры.        На Универсиаде одним из наших противников оказалась команда, где играл Кагеяма. Я даже не стал соваться, очень уж Ойкава рвался взять реванш. Они дрались так, что клочья летели во все стороны. Ей-богу, некоторые пасы, стоили того, чтобы войти в историю волейбола под именами их создателей. Трибуны стонали, девушки визжали, тренеры хватались за головы.       Победила наша команда. Не только из-за Ойкавы. Она в целом была старше, опытней и слаженней. Объективная реальность.       После матча мы с Кагеямой столкнулись в коридоре. Улыбнулись, пожали руки.       - Ты их тренируешь? – спросил он. – Тебе спасибо сказать?       - Нааам, Тобио, - пропел появившийся у меня за плечом Ойкава. – Нааам…       Кагеяма усмехнулся. У него уже было приглашение в Национальную молодежную сборную. Он это знал. И мы это знали. Делить нам было нечего.        - Отличная игра, ребята, - сказал он, - спасибо.       И пошел своей дорогой. Восходящая звезда национального волейбола…       Мы посмотрели ему вслед.       - Прогуляемся? – спросил я.       - У меня практика, - вздохнул Ойкава. – Если хочешь, можем пройтись пару кварталов до клинической больницы.                     За эту игру спонсор презентовал команде два билета на чемпионат мира в Италии. Один – Ойкаве персонально. Другой – команде на выбор. Счастливчика определяли голосованием. Когда на собранных записках стало появляться мое имя, я опешил. Что за ерунда? Зачем? Но все в один голос подтвердили – если кому и ехать, то вам с Ойкавой вдвоем. Вы, связующие, в этом сезоне отработали отлично – и в игре, и в разработке. Заслужили. Да еще и друганы к тому же…       Последнее меня позабавило. Ну, приятели... Ну, единомышленники… Ойкава подмигивал из-за спин ребят, строил рожи. Друг. Неужели?       У нас было два дня на растерзание Италии. Потом – финал чемпионата. Потом домой.       Мы обложились путеводителями и разговорниками. Я рвался во Флоренцию. Ойкава – в Милан. Но разделяться не собирались. Сошлись на Генуи. Качали музыку в дорогу. Прикидывали, к кому заскочить в Токио на обратном пути. Мои вещи уже стояли собранными дня два, а Ойкава все никак не мог определиться, какой рюкзак наиболее выгодно подчеркнет его красоту – кожаный или фирменный, с эмблемой сборной…                     Отца не стало внезапно. Наклонился за упавшим карандашом – и все. Коллеги только через несколько минут спохватились: где же Сугавара-сан? Поздно…       Мать поначалу даже не приняла телефонный звонок всерьез. Решила, что мошенники, положила трубку. Следующий номер в списке контактов был мой.       Больница, полиция, медицинская экспертиза, опять полиция, муниципалитет… Я приполз домой совершенно выпотрошенный. Позвонил Дайчи, Асахи, а потом несколько минут стоял во дворе, пытаясь сообразить, что не так. Слишком пусто… Отцовской машины не было на месте, осталась возле офиса. Нужно было забрать…       Мать сидела на кухне, листала записную книжку. Со странным оживлением стала рассказывать, кому уже позвонила, а кому еще собирается… После того, как мне всю дорогу представлялись слезы и сердечные приступы, это было почти нормально.       В моей комнате на столе, поверх конспектов, лежал билет с эмблемой чемпионата мира. Я достал телефон и позвонил еще и Ойкаве. Объяснил что случилось, попросил приехать забрать билет и быстро организовать кого-нибудь из парней, чтобы собирался. Не пропадать же добру. Чемпионат мира…       - Коуши… - негромко откликнулся он, - мне так жаль… Почему ты сразу не позвонил?       Да я и сам не знал, почему… Я сейчас ничего не знал…       Ойкава приехал первым. Взял билет, сунул в карман и объяснил, что поедут либеро и левый диагональный, самые молодые. Пусть посмотрят…       - Завтра утром отвезу им прямо в аэропорт, - закончил он.       Несмотря на все случившееся аналитическое мышление меня не покинуло.       - Спятил? – спросил я. – Даже не думай…       По взгляду Ойкавы было ясно, ему очень хочется объяснить мне, что я за болван. Но ситуация не позволяет. Он просто хлопнул меня по плечу.       - Какая помощь нужна?       Я пожал плечами. Родители не сильно напрягали меня бытовыми вопросами. Мое дело было – учиться и играть. Помогал, да, но никогда глубоко не погружался в эти проблемы. А тем более, в такие…       - Ладно, - вздохнул Ойкава. – Сейчас разберемся.       К приезду Дайчи и Асахи он уже успел разрулить почти все ритуальные вопросы, а подоспевших парней тут же пристроил к каким-то организационным моментам. Но в то же время и мне не позволил проваливаться в свои переживания – заставлял разбираться с бумагами, принимать какие-то решения, что-то подписывать…       Ребята до конца дня то уходили, то приходили, а вот присутствие Ойкавы я ощущал постоянно. Если не видел рядом с собой, то слышал его голос, различал фигуру. К вечеру мать, видимо, наконец-то сообразила, что случилось, и начала глухо страшно рыдать в своей комнате. Я принесся на звук, но не мог заставить себя войти, метался под дверью. Эмпатия ни черта не работала, если дело касалось меня самого.        Но потом все же отважился заглянуть и обнаружил там… Ойкаву. Он зыркнул в мою сторону, махнул рукой, сгинь мол. И умудрился успокоить мать в течение получаса.       Уже в сумерках, когда суета утихла, я выглянул в окно, да чуть из этого окна не вывалился. Ойкава, Даичи и Асахи курили во дворе. Спортсмены, так их… Ойкаве завтра плюс сто отжиманий на разминке! Нет, не завтра…                     Ойкава остался ночевать у меня. Сам предложил, а я не стал отказываться – с ним было как-то спокойней.       Он притащился из душа, плюхнулся на футон.       - Спим?       - У тебя телефон разрывался, - сказал я.       Ойкава посмотрел на экран и застонал.       - Ооо, чееерт!       - Что случилось?! – я так и подскочил. Какая еще беда могла произойти?       - Не страшно. Девушку продинамил, должны были в семь встретиться.       - Сейчас одиннадцать! Звони ей, придурок!       Но Ойкава уже отложил телефон.       - Потом… - зевнул он.       - Нет, сейчас! Она же волнуется!       - Вот уж вряд ли… Брось.       - Звони, кому сказал! Должен был прийти и не пришел! Вдруг ты…       - Ага, под машину попал… Ладно, ладно, звоню…       Он набрал номер.       - Привет…       Все что сказала Ойкаве его девушка, было слышно даже мне. Что она ждала полтора часа, а его величество не удосужилось ткнуть пальцем в кнопку телефона. Что если он думает, будто с ней можно обращаться как с другими захлебывающими слюнями идиотками, то глубоко, сильно и безнадежно ошибается. И что такое невозможное могло произойти? Кто-то умер? А смазливая морда и место в волейбольной команде средней паршивости еще не дают ему права на…       Ойкава прервал звонок, сразу же на моих глазах стер номер и отключил звук. Телефон полетел в сторону.       - Как видишь, никто особо не переживал.       - Бред какой-то… - пробормотал я. – Где ты их находишь, таких…       - Я их нахожу или они меня, это еще вопрос… Да не грузись ты, Суга. Знаешь, - он повернулся на бок и подпер голову рукой, - я в таких случаях не расстраиваюсь. Не эта, значит другая… Чем больше поле вариантов, тем выше вероятность найти кого-то максимально подходящего. Так у вас в математике?        - В математике - да. Но это жизнь. Надо сразу вести себя как-то по-человечески, что за извращенный подход? Не эта - так другая… Ты же не трусы в магазине выбираешь!       - А я и сам такой, малость извращенный… - Ойкава встал, выключил свет и снова лег. – Кстати, к выбору трусов я подхожу максимально серьезно…       Мы затихли. Мне очень хотелось заснуть, но ничего не получалось. Теперь, после того как дневные хлопоты отошли в сторону, навалилось самое страшное - понимание. Моя жизнь становилась другой. Да, последнее время я намного меньше обращался с родителями и почти уже не спрашивал советов. Но всегда знал, что если понадобится помощь, то она будет. А сейчас за моей спиной - пусто. Тыла нет (мать сама будет нуждаться в поддержке), а ответственность – есть. Так неожиданно, так быстро… Зачем, пап?!       В голову уже лез список необходимых дел: отец что-то говорил про проблемы с кровлей – надо вспоминать и смотреть… Машину переоформлять, плюс там какая-то ерунда с коробкой передач, значит гнать в сервис… Потом еще страховки… Хорошо, что кредит за дом успели погасить. Или не успели?       - Ты спишь? – окликнул меня Ойкава.       - Нет…       Он помолчал.       - Страшно, да? Как будто стоишь на вершине. Один. Пока родители живы, ты все равно еще ребенок. А потом…       И тут все, что висело на душе - горечь, тоска осознания и, да, страх – толкнулось наружу. Слезами в глаза, всхлипом – в горло. Я прижал ладони к лицу. Неужели сейчас буду рыдать на плече у Ойкавы, а он меня – утешать?       Но Ойкава даже не пошевелился. Так и лежал, закинув руки за голову, смотрел в потолок.       - Не мучайся, - сказал он, - плачь. Слезы – естественная реакция человеческого организма. На боль, на страх… Непонятно, почему мы этого так стыдимся? С ними же легче…       - Откуда ты знаешь? – сиплым голосом спросил я. – У тебя же вроде все в порядке…       - Моим предкам в следующем году – шестьдесят. Я поздний ребенок. У отца - гипертония, у матери – сахарный диабет. Так и ждешь чего-нибудь… Да еще сестрица им нервы мотает – только в путь! Вот как, - совсем другим, резким тоном, вдруг сказал он, - вот как человек может жить, если у него вместо мозгов - тофу?!       Я удивленно покосился на Ойкаву. Он никогда не говорил о каких-то семейных проблемах.Родители у него были спокойные и доброжелательные, детей, насколько я успел понять, баловали, внука – боготворили…       - Ребенка родила, замуж не вышла – это еще ладно… - раздраженно, почти зло продолжал Ойкава. – Пожалели, поддержали. Такеро чуть ли не с рождения растили, чтобы она, несчастная, спокойно устраивала личную жизнь. Деньгами, шмотками помогали – черт с ней, меня тоже не обижали, разве только себя… За учебу платили, а она, зараза, так и не работала по специальности ни дня, все продавщицей – то в обуви, то в косметике… Под сорок уже, дуре, а прыгает от одного мужика к другому. И каждый следующий - еще больший мудак, чем предыдущий! А самое главное – у нее просто нет желания завести какие-то нормальные, человеческие, ответственные, б…ть, отношения!       Я вытер рукой остатки слез. Ойкава, возмущающийся чьей-то безалаберностью и несерьезностью – это было нормально. Но Ойкава - морализирующий, особенно в области межличностного общения?        - Не из желания подъебнуть… - осторожно спросил я. – Касательно ответственности в отношениях… Может, это у вас с ней… семейное?       Ойкава ответил не сразу. Помолчал, медленно провел ладонями по лицу.       - Ага, - уже спокойным, но каким-то пустым голосом сказал он, - семейное… Мать с отцом поженились в восемнадцать. Прожили вместе больше сорока лет и до сих пор за руки держатся. А вот в кого мы с систер такие уроды получились, непонятно… Вывих генов…       Уроды… Я видел сестру Ойкавы лишь пару раз, да и то мельком. Но в памяти у меня остался образ высокой, потрясающе красивой женщины…       - Никакой не вывих. Просто ярким людям труднее найти себе подходящего партнера. Требования выше…       А сам подумал, что ни одна из моих девушек никогда бы не позволила себе такую безобразную телефонную истерику. Ойкава же только вздохнул.       - Будь другом, - попросил он, - поставь будильник, а? Мне с утра – в аэропорт, потом еще домой заскочить, переодеться. А день завтра – тяжелый…                     Я не ожидал, что на прощание придет столько народу. Отец никогда не был публичным человеком, и круг родительских друзей совсем не поражал воображение. Но оказалось, что его помнили, ценили и уважали очень многие. Коллеги, однокурсники, одноклассники, соседи со всех окрестных улиц… Растерялся даже менеджер похоронного агентства, он обеспокоенно крутил во все стороны головой и уже вытащил телефон, наверное, чтобы вызвать подмогу.       А люди подходили, теснились. Голоса становились громче и раздраженнее. Все это грозило выйти за рамки приличий. Мать встревоженно заглянула мне в лицо.       - Наверное, надо что-то сделать? – немного испуганно сказала она.       Я постарался собраться и отогнать подступающую панику. Парни переминались с ноги на ногу за моей спиной.       Но тут появился запыхавшийся Ойкава. Как только он возник рядом, я непроизвольно выдохнул, непонятно почему поверив, что сейчас все наладится. И действительно, Ойкава скользнул к менеджеру, слегка придержал его за руку, перекинулся парой слов, махнул Даичи и Асахи, и в течение нескольких минут они быстро и вежливо развели толпу по небольшим группам. Бестолковая суета прекратилась, и церемония пошла дальше своим медленным печальным ходом.       - Вот он, настоящий капитан, - пробормотал Даичи, вытирая лоб, - организатор от бога…       Пережили все: отпевание, кремацию… И везде я краем глаза видел Ойкаву. Плавно, без лишнего мельтешения он перемещался между людьми – одним что-то ненавязчиво подсказывал, другим тихо успокаивающее кивал, сестру матери, которой стало дурно в тяжелом безнадежном запахе крематория, ловко и осторожно вывел на свежий воздух. Наверное, все это должен был делать я…       На сборе праха меня и самого повело – в висках застучало, руки затряслись. Но сильные пальцы тут же сжали локоть.       - Спокойно, мы здесь. Держись, уронить нельзя.       В ушах шумело, все голоса казались одинаковыми. Но я и так знал, чей это голос.              …На улице светило солнце и пахло свежей листвой. Я вдохнул поглубже и позволил себе ослабить галстук. Люди расходились, прощались, выражали последние соболезнования.       - Все прошло достойно, - негромко сказал Дайчи, - и красиво…       - И Ойкава – молодец, - добавил бесхитростный Асахи, - знать заранее, можно было сэкономить на ритуальном агенте.       У Ойкавы медленно поползла вверх одна бровь – верный признак, что сейчас он скажет какую-то колкость. Я слегка толкнул его плечом.       - Не обижайся, Асахи совершенно искренен. Ирония ему несвойственна…       Ойкава тихо хмыкнул и полез за сигаретами. Так я и знал, что это он – зачинщик. Закурили.       - Завтра на отжиманиях десять дополнительных подходов, - сказал я.       Он демонстративно затянулся и выпустил дым.       - А себе?       - И себе… - вздохнул я.                     И все-таки этот день закончился. Ойкава уходил последним. Я проводил его до калитки. Постояли, помолчали. Мимо прошли три девушки, почти одновременно вывернули шеи и уставились на него – высокого, чертовски импозантного в темном костюме и белоснежной рубашке.       - Наверное, даже если бы я работал в ритуальном бизнесе, - задумчиво произнес Ойкава, - у меня и там нашлась бы куча поклонниц…       Я не выдержал и улыбнулся. Только он мог заставить меня сейчас это сделать. Ойкава, как он есть.       - Спасибо, - сказал я. – Спасибо, Тоо…       - Не надо, - перебил он. – Есть вещи, за которые не благодарят. Все, я пошел. Завтра в восемь на тренировке?       - Завтра еще не приду.       - Придешь. Думаешь, я за тебя буду с блокирующими работать? У меня своих дел хватает.       Он сунул руки в карманы и не спеша двинулся по улице. Девушки начали оглядываться.       - Кстати, - снова разворачиваясь ко мне, сказал Ойкава, - через полтора месяца в Токио приезжают «The Sheep». Едем?                     Добраться до Токио на машине можно было часа за четыре. Но мы растянули путь почти на два дня. В школьные годы знакомство с этим маршрутом ограничивалось лишь скучными видами, мелькавшими за окнами автобуса, что вез команду на очередные соревнования. Зато сейчас пришло время все наверстать - прикоснуться к стенам Храма Сирамидзу Амида-до, вдохнуть аромат цветущих вокруг него лотосов, вдоволь налазиться в музее угля в Иваки, подставить руки под струи водопада Фукурода…       Да, это был ни Милан и ни Флоренция, но всегда можно начать с того, что у тебя под боком. А весь остальной мир никуда от нас не денется.       Ойкава был очень воодушевлен этим небольшим путешествием и всю дорогу скакал жизнерадостным козлом. Я привык видеть его серьезно-азартным – на площадке, внимательным и собранным – в универе, лукавым и кокетливым – во время флирта с поклонницами, но таким откровенно счастливым, с широко распахнутыми, восторженными, почти детскими глазами, он показал мне себя впервые.       И я словно заразился его дурашливым энтузиазмом. Маленький храм в Фукусиме мы облазили вдоль и поперек, в окружавшем его старинном парке фотографировались под каждым замысловатым деревом, валялись на траве, в пруд с лотосами, закатав штаны, залезли почти по колено, потому что Ойкава решил, что наиболее выгодная позиция для селфи будет именно там… И потом, хохоча как младшеклассники, удирали от местного служителя – табличку, запрещающую осквернять маленький природный памятник, никто из нас не заметил. А из музея угля выбрались уже затемно, но с полноценной фотосессией на фоне старых вагонеток, кукольных «шахтеров» и, конечно же, главного экспоната - «Футабасудзукирю» - длинношеего динозавра, найденного здесь во время раскопок.       Ойкава с чудовищной скоростью постил лучшие кадры в Инстраграм, а потом зачитывал самые оригинальные из комментариев, которые сыпались почти безостановочно. К концу дня мне уже стало казаться, что на него подписана вся Япония, включая грудных младенцев и глубоких стариков.       А еще выяснилось, что до этой поездки мы, оказывается, разговаривали только на три основные темы – волейбол, музыка и девушки. Зато сейчас болтали о чем ни попадя – о новых моделях машин, полетах на Луну, книгах, истории, теории заговоров, кинофильмах, туманных пока планах на будущее. Каждое совпадение во взглядах было радостным открытием, каждое расхождение – вдруг разворачивало привычные вещи под совсем иным углом. Иногда мы могли произнести одно и то же слово одновременно, с одинаковой интонацией и долго веселиться по этому поводу. Иногда сцеплялись в яростных спорах, а потом наперегонки начинали уступать друг другу - опять же до истерического смеха.       Ночевать остановились в небольшом мотеле вблизи городка Мито, наша завтрашняя программа должна была начаться с расположенного там знаменитого национального парка.       Вечер скоротали в баре, где Ойкава тут же познакомился с местной красоткой и слинял на всю ночь. Он звал с ними и меня – разумеется, у каждой красивой девушки есть не менее красивая подружка! – но я отказался. Нас с Мизуки не связывали никакие особенные обязательства, но я уже скучал по ней, и мне почему-то не хотелось разменивать это чувство на малознакомых девиц.       Ойкава притащился, когда начало светать. Усталый и довольный, как кот, вдоволь налакомившийся чем-то вкусным. Растолкал меня, сообщил, что я пентюх и предатель – девушек было целых три, а ему пришлось отдуваться одному. Потом плюхнулся на кровать и тут же задрых, сладко похрапывая. Я с мстительным удовольствием подкараулил особенно раскатистую трель и записал на диктофон. Потом сделал несколько красочных фотографий блаженной улыбки, синяков на ключицах и выглядывающей из кармана коробки презервативов, разодранной самым варварским способом (надеюсь, мой утренний пост в Инстаграме тоже будет неплох). После чего позволил себе лечь досыпать дальше.       Утром Ойкава был вялым и сонным, вставать не хотел, предлагал остаться хотя бы до обеда. Потом все-таки переполз в душ, проторчал там бог знает сколько времени, после этого долго сушил волосы, безмерно нудно выбирал между очками и контактными линзами - была его очередь вести машину, а под конец заявил, отчаянно зевая, что за руль не сядет, потому что уснет еще до того, как доберется до трассы. В этот момент я ощутил себя в шкуре Ивайзуми. Нестерпимо хотелось дать капризному развратнику оплеуху, а еще лучше – увесистого пинка!       Я ограничился тем, что все же дотолкал его до автомобиля, сунул в руки бумажный стакан с двойным кофе, а сам завел мотор и начал выруливать со стоянки.       Но даже кофе не смог восстановить тонус организма, подорванного интенсивным сексуальным марафоном. Ойкава смял пустой стакан, сунул его в карман на двери и повернулся ко мне, сонно хлопая глазами.       - Ты очень хороший друг, Суга, - тепло пробормотал он. – Ива-чан меня уже убил бы и закопал…       Привалился виском к сидению и опять заснул. А я ткнул пальцем в навигатор. Отменять культурную программу никто не будет, даже не надейся.       Сад Кайракуэн я все-таки осмотрел без него. А когда вернулся обратно, Ойкава уже проснулся и со странным выражением лица смотрел в телефон, разглядывал спящего, улыбающегося себя (на большее рука у меня не поднялась). Под фотографией змеилась длинная лента восторгов и смайликов.       - И как это понимать? – укоризненно спросил он. – Я тебе доверял… - и длинно горестно вздохнул.       Но в глазах у него, чертяки, плясали довольные огоньки.        - Зато ты популярен как никогда! И можно повысить градус, если хочешь.       Я продемонстрировал оставшийся компромат.       - Знаешь, - задумчиво протянул Ойкава, вдоволь насладившись просмотром, - давай оставим это до лучших времен. А то Макки с Мацуном израсходуют все стратегические запасы иронии и умрут от обезсарказмливания. Кстати, разве они на тебя подписаны?       - Теперь - да! А девчонок точно было три?       - Полторы…       - ???       - Ну, та, первая – целиком, а вторая спьяну уснула на середине процесса…                     К вечеру умотался уже я. Но Ойкава настоял добраться сегодня до Токио и ночевать там. Он даже признал, что еще одна ночь бурного секса – это некоторый (небольшой!) перебор, но, тем не менее, за себя не ручался, а у Бокуто будет как-то спокойнее… Насчет спокойствия я бы, конечно, поспорил. С придурошных Бокуто и Куроо станется протащить нас по всем «забавным», с их точки зрения, а на самом деле – злачным, местам столичной молодежной тусовки.       Ойкава пересел за руль и тут же перестал болтать. Надел очки, включил негромкую музыку и сосредоточился на дороге – мы въезжали в лабиринт пригородных развязок. Когда требовалось, легкомысленность и позерство слетали с него в один миг. Я поглядывал на серьезное лицо со слегка сдвинутыми бровями и думал, что именно с таким выражением он, наверное, будет когда-нибудь стоять у операционного стола.       А потом я все-таки задремал и очнулся, когда Ойкава воскликнул:       - Добро пожаловать! Смотри-ка, кто нас приветствует!       С огромного баннера на въезде в Токио нам радостно махали руками певицы группы «The Sheep».              ***              Суга влетел в кафе, когда мы с Ивайзуми допивали первую порцию пива.       - Привет, Хаджиме. Надолго приехал? Ребята, извините, что мешаю, Ойкава, срочно нужна помощь. Вот! – он бросил стол пачку листов. – Посмотри. У меня уже голова кругом!       Я начал листать бумажки.       - Суга! Где ты это взял? Здесь – пОшло, вот здесь – глупо, а здесь… Убери это! Чем тебя не устраивает сценарий, по которому нужно просто, крепко обнявшись, свалить в закат?       - Меня устраивает! Предки…       С предками не поспоришь. Я снова переворошил листы. Ивайзуми изумленно переводил взгляд с меня на Сугу и обратно.       - Выкини это. Да не переживай! Талантливый и многогранный Ойкава-сан не бросит тебя в беде. Сам напишу этот драный сценарий, если без него никак. Завтра встретимся – обсудим.       Суга выпалил какую-то цветистую благодарность и рванул к двери. Последние несколько недель мне было его определенно жаль. При всем таланте в построении игры, в организации бытовых мероприятий – он совершенный профан.       - О чем мы там трещали, Ива-чан? Боже, у тебя такое лицо, словно ты очень-очень удивлен!       Ивайзуми почесал в затылке, покрутил головой.       - Не ожидал, что вы подружитесь, - немного растерянно сказал он. - Но хорошо, что есть кому за тобой присмотреть. Стоп! Я же хотел у него спросить…       Он подорвался с места и поспешил за Сугой. Я заказал еще пива.       Ива-чан вернулся минут через десять, вид у него был озадаченный. Сел и уставился в свою кружку.       - Ну и?       - Никогда не слышал о тебе столько хороших слов… - задумчиво произнес он.       - Ну, да. Ведь Ива-чан постоянно цеплялся к моим мелким недостаткам и не замечал бооольших достоинств!       На последних словах Ивайзуми поднял голову, посмотрел на меня странным взглядом, облизнул губы, сглотнул и, наконец, спросил:       - Слушай-ка, Эротокава… А вы с ним случайно не… того? Я не осуждаю, ты не думай. Сейчас модно быть бисексуальным…       - Какой ты непристооойный, Ива-чан… - начал было я, но не выдержал и сбился на обычный тон: - Вообще-то он через два дня женится. Представляешь, как я буду чудить на свадьбе?!