Домик для сломанной куклы

      Первый день в больнице. А я прям любимый пациент — каждая почти медсестра считает своей обязанностью просидеть со мной хоть пять минут и, конечно же, наплести с три короба — какой у них врач молодой и симпатиииичный! Да мне-то какая разница! Соседки подшучивают. Мне это все неприятно, но я пытаюсь нацепить вежливую извиняющуюся улыбку и не ругаться.       Вечером пришли родители, меня навестить и забрать Витьку к себе. Я долго стояла с ними в прокуренном холодном холле и оправдывалась. Уверенная, что я, если не скопище всемирной неудачливости, то уж точно под машину носом сама рвалась, мама ругалась, говорила, что я безалаберная мать, чуть не угробила ребенка и тут же пыталась узнать, как меня лечат и чего нашли на томографии. Витька молча обнимал меня, понимая, что сейчас его уведут. Папа тихо стоял, держа в руках пакет с таким запасом фруктов, будто меня тут на две недели запрут и не будут кормить.       От маминых упреков и воинственной заботы можно было разреветься. Накатила такая жалость к себе, что хотелось домой — в свою личную берлогу, чтобы спрятаться и полежать под одеялком, вдали от чужих глаз. Дома ждал черный кот, сверкая зелеными глазами в темноте, ждал меня, чтобы лизнуть в лоб и замурчать теплым бочком под моим ухом все дневные беды. Мать относилась к нему с предубеждением, периодически поминая известную песню, хотя обещала кормить. Но я была не дома. И спрятаться здесь было некуда.       Среди толпы прощающихся, обнимающихся пациентов и посетителей мелькнула светлая кудрявая голова. Вот кого я сейчас точно не хотела видеть, так это нашего «Вадимборисыча»! Вероятно, ходил курить и возвращался в отделение.       — Здравствуйте, господа Дымковы. Я ее лечащий врач, пройдемте ко мне в ординаторскую, там я отвечу на ваши вопросы, — сказал он, явно заметив внимательным взглядом и мои красные глаза и общую тяжесть атмосферы. Лестница. Три этажа. Голова кружится, ни за что не признаюсь! И мы идем впятером, иногда натыкаясь на другой медперсонал и здороваясь.       — А я думал, тебя муж будет навещать. Хм, значит не замужем. Бывает. — тараторит врач, успевая отвечать, как взволнованным родным, так и мне, — Оленька, а ты иди пока пакет в палату отнеси.       Еще и меня выслали! Ну, просто превосходно!       Родителей я сегодня больше не увидела. Мама прислала смс — пожелала спокойной ночи и сказала, что они меня любят. Я не выдержала и все-таки уткнулась в подушку. Проклятая эмоциональность! Соседки умылись, обсудили экстрасенсов из передачи, посплетничали о холостяках шоу-бизнеса. Одна женщина, лет сорока, в плюшевом толстом халате пыталась угостить меня чаем, вторая пухлая, но бойкая, чуть помладше первой, улизнула куда-то покурить перед сном.       Темнота подкрадывалась. С детства не люблю темноту. Бывало, заиграешься с ребятней на улице — глядь, а уже темно! Это значит, что дома будут ругать. И поэтому, когда смеркается, а ты не дома, надо скорее-скорее бежать, чтобы оказаться там. Конечно, повзрослев, я и в гостях сидела ночами, и в клубы, и на дискотеки ходила, но было странное ощущение небезопасности, как у морской черепахи без панциря. Сейчас у меня свой дом, в нем я живу с сынишкой, а значит не одна. Не одна в четырех черных стенах. А в больнице железный режим. Свет выключили в половину одиннадцатого. Соседки почти сразу уснули, правая чуть-чуть похрапывала, а левая периодически ворочалась, хватая жужжащий телефон, и снова проваливалась в сон. Не спалось только мне.       В детстве в походах мы большой кучей народа сидели у костра и рассказывали страшилки. Почему-то мне больше всего запомнилась история про призрачную собаку, которая ходит везде ночью и ищет тех, кто не спит, чтобы забрать их душу. Помнится, я, шестилетний ребенок еще несколько месяцев, проснувшись ночью, бежала в ванную, включала свет, запиралась и слушала — не скребется ли где жуткий призрачный бульдог в шипастом ошейнике. Пока, ближе к утру, кто-нибудь из родителей не вставал по нужде и не отправлял меня спать. Тепло родительской руки, обрывающей мое ухо, несомненно, успокаивало.       А в больнице было темно, одиноко и чуждо. Ночь казалась нескончаемой. Я сползла, проклиная громко скрипящую пружинистую кровать, и вышла в коридор. Туалет был в самом дальнем конце — хоть небольшая, а прогулка. Медсестра на посту проводила меня взглядом и снова уткнулась в судоку. Так странно было чувствовать одиночество, после нескончаемых пяти лет мамканья в любое время дня и ночи. На обратном пути меня заметила кудрявая голова, выглядывающая из ординаторской.       — Ну, что, тоже не спишь? — спросил улыбающийся врач.       — Не сплю, — буркнула я, потирая все еще замотанную голову. Но совесть у собеседника явно отсутствовала, а потому меня схватили за руку и, сунув в руки кожаную куртку, коротко сказали: «Тогда идем!».       Небо было таким далеким и звездным. Под нами, помигивая холодными огоньками рекламы и фонарей, расположился полусонный город. Вадим Борисович курил, выпуская шелковые ленты дыма. Ленты извивались змеями, а потом, словно краска в стакане с водой, растворялись в небе. Его кудрявая светлая макушка, казалось, сама светится в темноте, тускло и как-то холодно. Мои ноги в шлепанцах совсем замерзли. Куртка, пахнущая резким парфюмом, давала тепло только по пояс, предоставляя всему, что ниже попы отмерзать самостоятельно. Меня стало ощутимо трясти.       — Хорошо, что сегодня смена спокойная, думаешь часто я так выхожу? — Вадимборисыч поглядел на меня. Волевым усилием перестала дрожать. — Я с твоего разрешения еще покурю? Кивок в ответ.       У меня просто такой дурацкий характер: я не ругаюсь. Меня сбили на машине, но я жива, и в целом все хорошо? Вот и замечательно. Я понимаю, что врач сейчас захочет рассказать о себе, о своей работе, возможно, что-нибудь оправдательное, что не спал два дня, потому был невнимателен. И ведь выслушаю! Вежливо улыбаясь, кивая и поддерживая беседу. Но черт! Как же здесь холодно!       — Ольга, да ты совсем замерзла! — меня пытаются приобнять за плечи и растереть. — Мда, не успели поговорить… — философски замечает врач, вталкивая меня в дверь и уводя с крыши. Завтра буду чихать на всю палату и блистать глубокими подглазинами, на радость медперсоналу и соседкам.