Домик для сломанной куклы

      Утро выдалось пасмурным: сквозь больничное окно были видны серые бесконечные тучи, стекло казалось заплаканным каплями моросящего дождика. Не такой весенней погоды хотелось в воскресный день. Я ждала обхода, как манны небесной — хотелось домой. А еще хотелось спать до этого самого обхода, поскольку процедур назначено не было. Медсестры шушукались и заглядывали в окошко палаты. Соседки не отличались молчаливой вежливостью медперсонала, раз за разом смакуя обстоятельства моего здесь появления и ночной прогулки. Пытались спрашивать детали, будто им тут сериал перед носом крутят. Казалось, что тайн просто не бывает, а безгрешная прогулка «покурить» — это криминальное происшествие.       Ближе к десяти позвонили родители и сказали, что не намерены больше терпеть истерики, которые закатывает их внучок:       — Он у тебя просто неуправляемый! Ты его совершенно не воспитываешь! Вот и мучайся с ним сама! — выдала маман, под оркестр из громких криков моего ребенка на фоне, и бросила трубку. Значит, скоро Витьку приведут… Родители никогда не отличались способностью помогать в самых безвыходных ситуациях, уверенные, что если мне надо — я сама выкручусь (выпишусь, например), а если им надо, то провалюсь, и этим дело кончится, это я про свои увлечения и хобби, оставшиеся в прошлом по понятным причинам.       Про то, что мамы лежат с детьми до трех лет вместе — это мне было известно, поскольку мы попадали с Витькой в лор-отделение, но чтобы дети лежали с родителями — такого я еще не слышала. Надо либо писать расписку и отказываться от лечения, либо идти и договариваться. Утерев полотенцем и слезы, и сопли, да поправив уже начавшую съезжать повязку, я, под внимательными взглядами медсестер и даже санитарок, вылезших на свет, как грибы после дождя, поковыляла в сторону ординаторской. Денек обещал быть веселым…       Интересно, чем занимаются врачи после ночной смены перед обходом? А зря! Ничего особенного. Вадим Борисович наглым образом дрых, закинув ноги прямо в кроссовках на светлый кожаный диван. Я сначала приоткрыла дверь, но увидев официальное лицо в таком виде, прикрыла обратно и постучала. Ответа не последовало. Тогда я покашляла и снова приоткрыла створку. Спящий не шелохнулся. Я походила минут пять у ординаторской в коридоре. Но это делу помогало мало — времени в запасе было немного, а проворачивать аферу «спрячь ребенка без ведома врача», не представлялось возможным. Поэтому, сделав волевое усилие, незваная пациентка зашла в ординаторскую и закрыла за собой дверь.       Как будить невыспанных докторов? Правильного ответа я, к сожалению, не знаю. Наверное, уберегая себя от неприятных курьезов, будить надо издали. Я же, подошла и начала рукой теребить медика за плечо. Приоткрылся один глаз — посчитав, пробуждение успешным, затараторила:       — Вадимборисыч, а я к вам!       — Дверь заперла? — невозмутимым голосом осведомилась кудрявая голова, прикрывая глаз обратно и двумя руками притягивая меня к себе. Кричать не хотелось, как не хотелось и внимания публики. Я замешкалась с ответом, упираясь руками в диван.       — Не заперла. — Произнесла, как можно более официальным и строгим тоном.       — Очень зря. — Сказал также серьезно врач, отпустив мои руки и протирая открывшиеся, наконец, глаза. — Что случилось, Ольга?       — Понимаете, Вадим Борисович, у меня сын у родителей плачет, и они не справляются. Сейчас привезут… Мне бы…       — Отдельную палату? — закончил мою речь доктор.       — Выписаться! — выпалила я, весьма уверенная, что наглость прокатит, и меня все-таки избавят от всех неудобств и сплетен разом.       — Ясно. Отдельную палату. Разберемся. Иди.       — Нно… Я хотела бы… Домой… — Надежда, как известно, умирает последней, и попробовать все-таки стоит.       — Ольга, у тебя явное сотрясение, с гематомой в височной части. Это само по себе опасно и требует, как минимум, трех дней под медицинским присмотром. Возможны капитальные последствия. Я не дам тебе оформить расписку и отказаться от лечения, потому, что тогда твоя смерть будет дважды на моей совести. Ты все поняла?       Я кивнула, практически глотая слезы, и выбежала из ординаторской. Мало того, что неловкая ситуация меня совсем вышибла из седла, так еще и надежда попасть, наконец, домой рухнула, и подписать действительно ничего не смогу, потому, что если упаду где-нибудь на лестнице и сломаю шею, то Вадим Борисович окажется уголовно ответственен, и как сбивший меня и как выписавший… Совсем не верилось, что все с моим здоровьем так капитально. Под злобное шипение медсестер я добралась до палаты и рухнула красным носом в подушку.       Во время обхода все шло своим чередом, пока, посмотрев обеих моих соседок, врач не обратил свое внимание на меня. Я, к слову, готовилась быть послушанной и держала край футболки под самым носом, неприлично сверкая лифчиком. Кажется, Вадим Борисович сглотнул, и дальше произнес такую фразу, что я моментально стала мечтать провалиться сквозь все три этажа сквозь землю!       — Ольга, а ты что тут делаешь? Я посмотрю тебя в отдельной палате, — сказал, видимо, плохо соображающий невыспанный доктор… Никогда не думала, что такое бывает, но мои соседки, не сговариваясь, дважды одновременно мигнули глазами с таким громким звуком, будто от удивленной натуги сейчас полопаются глазные яблоки… Заботясь, о чистоте пола и стен, а также об остатке своей репутации, я заикающимся голосом произнесла: «А давайте лучше здесь!».       Врач, видимо, с запозданием сообразив, чего сморозил, фыркнул в кулак и вышел, махнув рукой: «Да ну тебя!».       Через десять минут толстая, уже знакомая, медсестра в необъятном халате показывала мне, где моя новая палата и потащила со мной пакеты.       — Ольга, ну где ж это видано… — начала она злобным шепотом и осеклась. Потом, собравшись духом, продолжила, — У вас ведь ребенок! Пятилетний. Вы взрослая женщина. Ну нельзя же так! — и вышла, хлопнув железной дверью.       Чего нельзя, и в чем я, собственно, виновата, если они еще день назад сами мне все уши прожужжали своим доктором, осталось загадкой. А самое главное, чего мне действительно от него ждать — было тоже непонятно.