Глава 11. Неправильно, но так
5 сентября 2018 г. в 05:00
Злит! Нет. Не злит. Бесит! Просто бесит и всё! Просто внутри застрял крик, и я его кричу в немом молчании. Я — часть той силы, что вечно хочет блага, но вечно совершает пакость. Совестливая такая самоедливая пакость. Попросту сказать, женщина.
А еще женщины умеют иногда взлететь вверх на высоту птичьего полета, и оттуда трезвым далеким взглядом смотреть на всю ту ерунду, что с ними приключилась. Посмотреть и охренеть. И когда, включив логику, и, отставив нерациональные эмоции, смотришь на ситуацию, что-то становится кристально понятным, а что-то наоборот. История новоявленного кудрявого жениха мне не понятна: зачем человеку отношения с женщиной, о которой он ничего не знает, да еще с ребенком, да еще с ушибленной головой? Чего ему от меня надо? Вопрос интересный. Но еще интереснее здесь проанализировать себя…
Я умею поступать красиво. Бывало, что я совершала практически подвиги ради симпатичного мне человека, бывало, и не раз, что я говорила о любви. Часто я держалась за отношения, не желая терять. Но что я чувствовала?
Я всегда считала, что у меня мужской взгляд на многие вещи. Мне проще понять мужчину, который гонится за аппетитной задницей в короткой юбке, чем женщину, которая, заламывая руки, рассказывает подружкам, какой он хороший. Иногда, я думаю, что от привлекательного мужчины мне нужно абсолютно то же самое, что и ему от меня: какая-то доля близости. Близости общения — чтобы разговаривать было легко, близость эмоциональная — чтоб было о чем, и близость физическая, чтоб было зачем. Так забавно всегда наблюдать, как мужчина первый затрагивает тему свадьбы и детей. Всегда первый! Кто-то из страха: «Я знаю, что ты хочешь замуж, но я не буду и никогда!», кто-то проверяя: «А вот если бы ты и в фате?..». Но ни один здравомыслящий мужчина не говорил всерьез о свадьбе. Скорее, из опаски потерять свободу. А когда говорили… Да, в принципе, бывало… То именно такие люди, что бежать от них и быстро! Не оглядываясь! Один обещал то ли утопиться, то ли вены порезать. Я ответила, что сейчас приду и поговорим, больше он меня, собственно, не видел.
Раньше, встречаясь, я всегда видела в голове свою идеальную картинку: вот он целует, и дрожь по телу от восторга новизны и интереса. Вот мы засыпаем рядом. Тепло и хорошо. Вот это продолжается какое-то время, и я, как пригретая на груди птичка. Безопасность. Забота. Что мне было нужно? Чтобы так и было. Что мы получали? Скандалы. Забавно!
В любви всегда интересно начало: когда ты еще не знаешь, будет ли он твой, когда мужчина тоже не знает, будешь ли ты с ним, и дарит цветы, конфеты и свое внимание. Начало интересной сказки. Начало забавной игры. Но потом становится скучно. Кто первый заскучал — начинает тянуть одеяло на себя. А второй хочет вернуть все назад, вспоминая, как ему было хорошо и тепло. Часто я подавляла свою скуку и убеждала себя, что можно улыбаться, целовать, говорить о любви, и все будет выглядеть хорошо. Тогда скучал партнер. Игра заканчивалась. Куклы убирались по коробкам. Но это ли настоящая любовь? Разве можно вечную погоню за эндорфином так назвать? Нет, конечно. Погоню за ускользающим призраком чувств тоже нельзя. А умею ли я любить? А могу ли?
Говорят, что психологи конкретно различают людей сумасшедших и психопатов. Сумасшедшие могли что-то совершить в состоянии аффекта, по зову голоса своей шизофрении, например. А психопаты — люди логичные и уравновешенные, они всегда трезво понимают, что они делают, просто некоторые чувства обычных людей им не знакомы, в силу воспитания или детской травмы… Не хочется копаться в своем детстве. Но умею ли я любить? Есть ли у меня близкие люди? Есть подруги, которые считали или считают подругой меня. Были мужчины, которые считали, что у нас с ними роман. Мне нужны были эти отношения из желания подчинить, удержать или победить. Я скучала вечерами, я ревела после ссор, я горела этими эмоциями, сжигая душу. Но можно ли это назвать любовью? И умею ли я любить? Может, я просто кукла, идеальная кукла, в которую можно влюбляться, потому что всегда манит то, что невозможно получить по-настоящему? Может, я та, что всегда останется ничьей? Я не знаю.
Женский мозг — такая интересная штука, которая может рассуждать обо всем на свете с двух противоположных полюсов. Кажется, сегодня час логики подходит к концу. Стереть с лица изморозь, улыбнуться весенним солнышком и немного оттаять весенней капелью. Я живая, а значит, все возможно.
Вадим сидел у дверей на старой деревянной скамейке вместо бабушек-соседок и курил, уставившись в одну точку. Я вышла из машины. Миша махнул моему врачу рукой и стал разворачиваться.
Хотела сказать о вреде сигарет и о том, что целовать не буду — сама бросила четыре года как. Но осеклась. Что-то было явно не так. Он поднял на меня глаза — такие неяркие серо-зеленые, но в этот момент очень взволнованные и, может, от этого кажущиеся больше.
Я села рядом. Надо было что-то спросить. Надо было понять с полу-взгляда — что случилось... Сомневаюсь, что он в таком виде потому, что пришел рассказать, как я ему не интересна. Наверное, на работе был тяжелый случай. Наверное, пациенту стало плохо... Но тоже еще не повод… Вероятно, пациент умер. Да, видимо, умер. Я совершенно не умею жалеть и не знаю, что говорят в таких случаях. Все эти вежливые слова — все пустое.
И я просто села рядом. Близко-близко, чтобы касаться его бока, чтобы Вадим просто почувствовал, что с миром живых его связывает простое человеческое тепло. И мы так сидели долго. А потом сигареты у него кончились. Ощутив всю прелесть обманчивого тепла поздней весны в средней полосе России на своей отмороженной спине, я встала первой и просто взяла его ладонь в свою маленькую уверенную руку. Его пальцы были явно холоднее. Вадим послушно пошел следом, чуть запинаясь о ступеньки. Таким расстроенным я его еще не видела. Мы забрались на второй этаж, утробно провернулся ключ в скважине, на полу прихожей тихо остались ботинки и сапоги. А мы прошли на кухню, и я сварила кофе, оглядываясь на его молчаливо сидящую за столом фигуру. Сам он, умом и душой, был все еще там — далеко, где сражался со смертью, уже знал, что проиграет, но повторял этот бой снова и снова в своей голове.
Держа длинными пальцами маленькую кофейную чашку, Вадим чуть-чуть ожил. Он начал рассказывать. Не с начала, не с середины. Просто и путано. Он говорил то, что ему одному нельзя было вынести. О врачебной ошибке, о коллеге-идиоте, который проморгал артериовенозную аневризму сонной артерии, при переломах тела основной кости, о том, что травмы такой тяжести положено оперировать сразу, а не выжидая полтора часа консилиума с придурками, которые мало разбираются в смежных вопросах и пациента видят только на снимке. При острой ЧМТ основным принципом хирургического вмешательства, особенно при внутричерепных гематомах, является быстрота проведения операции — чем быстрее с момента травмы произведено вмешательство, тем, на равных прочих условиях, больше шансов на выживание больного и его реабилитацию. Поэтому пациента оперируют сразу после установления диагноза, не производя лишних дополнительных исследований. И мы останавливали кровотечение. Интубация, трахеостомия, ИВЛ... Всё шло по плану. Я ушел в соседнюю палату, выжатый как лимон. Глаза закрывались, руки не слушались. Просто вырубился. А Брикелян — врач с двадцатилетним стажем. Он остался. Он и его стажер. Старику-то дела нет особо. Карту пролистал, наши заметки поисправлял. В комп занес. А стажер — зараза! Хоть бы сказал! Чего там, мол течет из уха? Нет же! Промокнул салфеткой, подложил бинта и даже глаза не посмотрел. Когда я вернулся через два часа — пульсирующее пучеглазие уже на лицо. Мы его снова на стол. Молодой дядька был. Совсем молодой, понимаешь?! Жить бы и жить. Упал с мотоцикла, проехался по льду неудачно... Со мной в соседнем доме жил!
И я слушала. Ничего не понимая, кроме того, что совсем рядом похозяйничала смерть. И смерть была настолько яростной и настолько близкой, что мой рыцарь в белом халате не смог ее победить. И поэтому возлагает на себя эту тяжкую вину. Не ученика и не старшего коллегу он ругает. Ругает себя потому, что не перепроверил, не заметил, не сумел вовремя помочь... Я должна была что-то говорить, как-то успокоить... Но слов не было. Что я могу сказать? Это все будет лишь лицемерной болтовней. Не было меня там. И я не могу реально прочувствовать все то же, что пережил он. Не могу, и слава богу. Потому, что я ревела бы, и толку от моего участия было бы еще меньше. Каждому достаются трудности. Трудности по его силам. Вадим честно бился со смертью, и ему это под силу, не получилось только сегодня победить... Но он талантливейший врач. И ему надо расслабиться и забыть это все. Просто забыться.
Под отрывистые фразы и бормотание я умудрилась скормить ему обед. Знаю по себе, когда эмоции переполняют, невозможно банально позаботиться о себе и поесть. А потом просто подошла к замолчавшему сидящему мужчине и обняла. Просто обняла.
Я знала, что будет дальше, я знала, что это неправильно и не так. Но наши губы нашли друг друга. Судорожно горячие жадные губы с привкусом кофе и сигарет. Я не испытывала страсти, но отвечала. Эти сильные руки меня прижали к себе. Пауза, практически бесконечная, я нарушаю ее, пальцами касаясь его под кофтой. Долю секунды он сверлил меня взглядом в густом тягучем сумраке комнаты, убеждаясь, что я знаю, что творю. Кофта полетела на диван. Прижиматься к его голой груди было так остро и горячо, что меня саму охватила дрожь возбуждения.
А потом мы ушли в спальню, и я попыталась быть его щитом ото всех воспоминаний, мыслей и проблем, потому, что я лежала рядом, обняв и наглаживала его кудрявую голову, как обычно гладят уютного котенка, или плачущего ребенка. И, наверное, он плакал. Но это были только наши слезы, когда никто другой не знает и не видит. Это было наше темное пещерное убежище. И когда, наконец, эмоции прошли, усталость взяла свое. Вадим уснул. Я тихонько достала мобильник и написала родителям, чтобы забрали Витьку из садика, покормили и тихо привезли, используя свои ключи. А сама осталась рядом.
Быть нужной человеку в момент, когда весь его мир уходит из-под ног — это очень большое доверие. И бывают такие люди, которых знаешь миллион лет, но никогда не расскажешь им и десятой части своих бед. А бывают еле знакомые люди, которые сразу мгновенно становятся своими, будто ты знал их в прошлой жизни и снова повстречал в этой. И все складывается. И все получается. И рядом с таким человеком появляется особое ощущение домашнего уюта. По крайней мере, у меня так. Во сколько у него смена? Вроде в восемь пересменок был. Машины во дворе нет. Значит, надо учесть это, когда буду ставить будильник. Нельзя его будить раньше утра.