Встреча с Ринатом оставила во мне грустный осадок. Погода способствовала дальнейшему ухудшению настроения. Было такое чувство, что, возможно, самое счастливое лето зачеркнулось, так и не начавшись, а календарь показал поздний октябрь: темные низкие тучи, резкий ветер, капли дождя, которые заливаются за воротник, мочат волосы и душу. Витька скулил и норовил потоптаться по пузырящейся воде. А мне было невыразимо тоскливо и грустно. Так бывает.
Еще утром меня целовали и обнимали, а уже вечером все это кажется зыбким миражом. Бесплотной мечтой. Хотелось позвонить и просто услышать от него что-нибудь теплое. Но с мужчинами это обычно не прокатывает: как в сценке «Аншлага» из далекого детства: «Милый, скажи что-нибудь теплое», а в ответ: «батарея!»… Остается только самой как-то справляться с нахлынувшей меланхолией без его батарейных фраз. А что, если осень так и застигнет меня прямо сейчас?
С детства двойственно отношусь к этому времени года. Природа умирает, серое беспросветное небо темнеет практически с самого утра, мокрые ноги, мокрые холодные руки и нос. Как тепло ни одевайся, а кажется, что ветер пробирает насквозь.
Осень — это темная пустая остановка, черный асфальт, усеянный растоптанными вчерашними звездочками листьев, это поздний час, и неизвестно, придет ли автобус… Это одежка опять не по погоде, и знобит до дрожи. Это пять минут назад была ссора с важным человеком, и стоишь-стоишь, и мерзнешь вся насквозь, пуская этот ветер с дождем сквозь себя, охлаждая горячую соленую от слез душу… Вот моя осень.
А весна — это надежда. Весной еще все впереди. Весной в небе встречаются птицы, чтобы летом свить гнезда. Весна — это «скоро тепло», это скоро «люблю», это обещание большого зонта под пасмурным черным небом, надежного сильного плеча рядом… Нет ничего уютнее холодной осени, если ты в кольце родных горячих объятий. Весна — это надежда. Лето — это тепло вдвоем, но останется ли это тепло рядом, когда готова на стены лезть от осеннего одиночества и тоски?
Бывает совсем иная осень. Дождь не страшит — ты бежишь и знаешь, что ждут. Пряный поцелуй рядом с метро при встрече. Тепло. Почти жарко! Нужна и любима. Теплый глинтвейн или сладкий чай с лимоном и дымящиеся блинчики со сгущенкой. И весело-весело болтать ни о чем. Не задумываясь: «а можно ли?», прижаться и знать, что обнимут. Улыбка, которой хочется касаться губами… Так близко-близко… И уже поцелуй. А потом идти не спеша под дождем и смеяться, и слушать, и слушать! И дышать полной грудью, зажмуриваясь, подставляя лицо под горячие губы и холодные капли, чтоб не так жарко… У кого-то бывает такая теплая осень… Наверное.
А если заоктябрит в этот самый миг, то будут лишь молчаливые невысказанные просьбы о теплых встречах, будет «нельзя», «не могу» и «занят»… Если просто взять и пропустить это лето, то можно крутить веревки и натирать мылом — так грустно, не согревшись в летней жаре, сразу остыть в осенних сумерках…
Написала Вадиму. Ответил коротко: «занят». Это ничего. Это не страшно. Это просто мой эгоистичный сумбур в голове. Это просто апрельская осень. Бывает…
Задумавшись, прошли всего пару метров. Из кафе выходит Ринат. Как хорошо, что автобус! Бывают такие встречи, которые закончились, как горькое лекарство в мензурке, и второй раз — ни капли больше! Очень страшно, когда человек портит себе жизнь и не хочет быть свободным. А еще хуже понимать, что кому-то жизнь испортила и я...
Дело было почти смешным. Обычно ведь девичье внимание мальчикам очень даже нравится... И в том, что я поглядывала на второго нашего лидера реконструкторского центра
— Лёшку, иногда просила его скинуть музыки, иногда шла с ним в одну сторону, даже наушником поделился как-то раз... Вот и «уся любовь». Да, попросту не было ничего криминального! Он нравился всем. Особенно из-за своей длинной русой гривы! Выглядел, конечно, по-деревенски, но на то и реконструктор! Зато как себя строго держал, какая спина прямая во время лекций! Какой твердый суровый голос! И профессионализм! Ведь мастер-классами в основном занимался именно он, а значит и знал все лучше всех! И работать над проектом с ним — была большая честь... Которой мне обычно не перепадало! И вдруг. Перепало.
Может, в какой-то момент я даже, заигравшись, поверила, что ему нравлюсь... Может, даже и нравиться хотелось. Но все это было так по-детски! Смешной мальчик по прозвищу «Царь». Угумс! Лёша-Царь. Он даже был меня младше на пять лет. И я не могла ожидать от него тридцатилетней мужской мудрости. Поэтому, когда Царь обратил свой взор на другую девушку, так и не наградив меня хоть более внимательным взглядом, чем дружеский — я сказала: «Уф!», и успокоилась.
Потом еще очень его жалела. Эти глупые крики: «Ну и проваливай к своим шлюхам! И хороводь с ними!»... Никогда не ожидала от его тихони таких скандалов Лёшке. Слышно было на четыре этажа. И все делали вид, будто не в курсе. Алексея уважали.
Девушка, кстати, училась в СПбГУ, уехала в Питер в сентябре, и вернулась! Потому, что дико ревновала. Еще бы! Один из красавцев! И она — такая маленькая-маленькая блондиночка, с голубыми огромными глазками, с пухлыми щечками, с острым носиком... А вдруг уведут?! Ага! Те самые, что ей мерещились везде среди свободного женского населения... И Катя дернулась обратно, перевелась на мой факультет. Ее все очень ругали. А потом была свадьба. Потому, что ребенку нужны папа и мама.
Меня к тому времени в рекцентре уже не было. И с Катей мы пообщались в интернете. От нее я и узнала, что они разводятся... Шок? Да. Ошарашена? Естесственно. Почему??? И вот, эта милая прикольная Катя начала меня отчаянно материть! Когда я поняла, что к чему — хотелось и смеяться, и плакать... Испугавшись моего внимания, четыре года назад, Лёша стал ухаживать за ней. Особо не любил. Ей льстило встречаться с ним. Потом нежеланная беременность. Потом свадьба. И вот наши молодожены стоят друг напротив друга и говорят, что никогда не любили... И ребенок ползает рядом по полу... А виновата, конечно, я! Эм... В чем? Что смотрела с восхищением? В том, что встречалась с другим, а меня грязью поливала ее подруга, сочиняя небылицы про нас с Лёшкой? В том, что осталась одинокой? Я посмеялась. И попыталась забыть. Нет пределов человеческой глупости.
Когда сгорела "Катти Сарк",
Я видел сон в своей каюте:
Дома, где спят чужие люди,
Холодный утренний Гайд-Парк
Но, выше кранов и мостов,
Причалов и безлюдных баров,
На грани яви и кошмаров
Скользит серебряный остов...
А потом в соседнем городе на крупном празднике я увидела Лёху. Увидела и не узнала! Нос с огромной горбинкой, будто пару раз переломанный. Смешные огромные, будто выгоревшие, брови. И... Неаккуратная короткая стрижка... Грива где?! Нет больше того очарования. Как богатырь Самсон, Алексей лишился своих длинных волос и потерял девяносто девять процентов привлекательности. Но беда не в этом! Его серо-голубой взгляд был таким потухшим и обиженным. А когда Лёшка наткнулся на меня, то удрал! И не потому, что я его преследовать собралась. Нет. Все было куда проще: он не хотел таким жалким показываться мне. Не хотел вести занятия в нашем городе и отвечать на расспросы знакомых. Не хотел и сейчас видеть еще одну свидетельницу его неудачи... И, вероятно, знал о нашем разговоре с Катериной... Такая глупость! И такие масштабы...
И вот, куда деваться от своего напрасного чувства вины? И, вроде, извиняться не за что. И винить себя — смешно. Но как-то неспокойно на душе.
Назначать свидание я, конечно, не стану. Но вот написать?
— Привет, «Мария-просто-Мария»... В смысле, Царь-просто-царь. Как живется тебе, солнце, гривастое?
— Ольга! Ты, что ли?
— Ага! Зашла на твою страницу, и глаз не оторвать! Приклеились! Пожалей ноутбук мой, если меня не жалко! — писать ему было очень страшно! И самое главное, что вот послать он меня был готов на девяносто девять из ста. Но мне хотелось, во-первых, извиниться, а во-вторых, порадовать хоть чуть-чуть и развеселить... После стольких лет критики жены, теперь бывшей, после пиления мамой и братом... Мальчик явно сдулся... Где осанка гордая?! Где, я спрашиваю?! Да в тебе только это и было! Надо плечи расправить и топать! А это уже моя задача, как психолога. Пара хороших слов и ежу приятна.
— Ну, ты шутить! На что засмотрелась-то? На мой дуршлаг на голове? Я пастафарианин. Слышала?
— О, этот чудный-дивный дуршлаг! Нет мне спасения от такого талисмана, сотня к привлекательности и харизме! — самое главное — говорить только о нем. Потому, что когда заходит разговор обо мне — значит, начинается обдумывание цели общения. А мы о таком не договаривались. Но он, кажется, понимает правила игры.
— Почему же только сотня? Этого мало. А мой удивительный красный бант? Ты его не учла!
— О, бант! Это удар прямо в сердце!
— И клетчатый килт?
— Это удар ниже пояса! Стой-стой! Я глаза закрыла. И больше не смотрю.
— А как читаешь?
— Ну, полглаза оставила. Интересно ведь. Главное, носками не хвались. А то точно сейчас приеду и буду стирать. Хе-хе!
— А чего тебе носки. Приезжай с нами в «Magic: The Gathering»? Да, у нас на четвертом — где обычно.
— Лёшенька, да куда ж мне. Там у тебя и так поклонниц — тьма. А обычные картишки мне как-то ближе. Лучше буду капать слюнками на ноут.
— И музыки не надо?
— Не-не! У меня до сих пор в голове твои песенки:
В городе жил герой в тридцать восьмом колене,
Целыми днями спал в офисе за столом.
Он приходил домой, разогревал пельмени.
Самый обычный двор был за его окном.
(Не с кем ему сразиться)
Переверни страницу, лай-ла-ли-лом, ла-ли-лэ,
Что-то ему приснится в следующей главе?
Что-то ему приснится, лай-ла-ли-лом, ла-ли-лэ,
Что-то должно случиться в следующей главе.
Стихи отлетают, как горох. Да и интернет в помощь. Главное, чтобы Рамштайн наизусть не спрашивал. Я эту немецкую муть слушать не могу.
— Ладно, Оленька! Был рад пообщаться. Нужно выходить. Не пропадай.
— Беги-беги, работяга общественного начала. Счастья тебе, гений неуловимый!
— Да, скажешь тоже! Было очень приятно... Знаешь. Вот будто... Как раньше...
— Все и есть, «как раньше». Только вокруг все страшнее стали. Один ты — чудо. До встречи. Пока-тили.
Вот и пообщались... Пока, честное слово, все складывается хорошо. Просто замечательно. Лешка писать больше не будет. И я тоже. А на душе на центнер легче! Осень отступила на пару шагов. Возможно, завтра увижу Вадима, надеюсь, это зачтется, и от меня не будут требовать личной встречи с другом юности. А вот Учителя... Придётся повидать. А это куда хуже. Почему, быть обиженной в сотню раз легче, чем быть обидевшей? И эта обида на меня — она тоже портит мне жизнь.
