Глава 17. Между нами — цунами
Я не могу! Не могу. Слова никак не связываются между собой: они будто щупальца двух безумных дерущихся осьминогов спутываются в неразрывный сумбур, и не нечего выловить. Нечего выловить и показать — вот она я: думаю, беседую, тут я, с тобой вместе, а не отрешенно сижу и смотрю в окно на сумрачный пейзаж. Погода вдруг тоже расстроилась: еще полчаса назад было солнышко, совсем даже не апрельское, а прямо почти майское, а теперь — снег! Мокрый холодный снег, который превращается в полупрозрачную кашу под ногами идущих, который противно чавкает под колесами, который за ночь слегка замерзнет и заставит утренних путников вспомнить о недавно ушедшей, как выяснилось, ненадолго, зиме… После солнечной эйфории встречи где-то во мне тоже пошел тоскливый мокрый снег… Вслух мы смеялись, говорили о том, что приготовим, когда придем, собирались заехать в магазин и выбирали в какой. Потом решили взять пиццу. Но неразличимый, противно жужжащий звук повисал между нами, кажется, это была тишина. Я не хотела ругаться! Напротив, я рассматривала его руки, спокойно и уверенно лежащие на руле, вспоминала, как смело и жарко эти руки умеют брать то, что им хочется. Практически с грустью и тоской вспоминала, ведь я почти уже считала Вадима для себя потерянным, а теперь открывала заново, окидывая новым взглядом. В груди разливалось странное чувство: тепло на грани грусти, желание на грани слез. Мне хотелось только добраться до дома и раствориться в поцелуе этих обжигающих губ. Фоном играющая музыка пробивалась отдельными строчками в мои мысли:Умм... Мне так нравится эта боль.
Наверно что-то не так со мной.
Умм... Сердце разбивает в кровь.
Безжалостная любовь…
Такое странное ощущение мелодии. Ломаются границы, обнажаются инстинкты и все самое странное подсознательное. Теряю власть над собой и тем, что со мной происходит. Все будто в воде и замедленной волной касается кожи… Неожиданный звонок. Смотрю и проклинаю свою работу: когда-то записанный номер сегодняшнего студента. Попрощалась же! Нажимаю клавишу звука, и вибрация прекращается. Нет настроения. Перезванивать тоже не буду. Сейчас мое личное время. О работе и зачетках буду думать завтра. Пиццерия, дорога — все как во сне. Слушала рассказы Вадима про их веселую тетю Галю — санитарку, которая любит всех поучить уму-разуму, слушала завывания в магнитоле «Медуза-медуза…», все это словно пролетало мимо. Было ощущение приближающейся волны. Волны, которая сметает все. Кажется, вечер не будет таким спокойным, как хотелось бы… Парковка во дворе. Мы встаем с самого краю, я ставлю ботинок в сугроб, который так внезапно вырос в середине апреля. Вадим обнимает дрожащую меня, и мы практически бегом, чтобы не замерзнуть, идем к подъезду. Дверь. Замок. Свет. Снять ботинки, положить ключи. Родители заберут Витьку только вечером — у нас в распоряжении больше четырех часов. Я поворачиваюсь к Вадиму, чтобы найти его губы и руки в полутьме комнаты, а натыкаюсь на два зло сверкающих огонька глаз. Началось… — Ольга, что происходит? — говорит он сухим и недовольным голосом. А я молчу. Так странно: вроде оправдываться мне не в чем. Что-то слышала, что-то расстроило. Абсолютно не поняла. Дрянной день, прожитый в компании сомнений и недоверия. Чувство потери. Грусть. А теперь он так допрашивает, будто я провинилась. Высказать свои, кажущиеся такими жалкими, домыслы? Промолчать? С чужим человеком молчать всегда проще. Не сказать и сгладить. Не спрашивать и не интересоваться. Могу доверять — значит хорошо, не могу — значит буду общаться, как прежде, но только близко не стану. А с любимыми так не выходит. Ты либо со мной, и я полностью и целикомна тебя могу положиться, либо ты не со мной, и тогда о любви и речи быть не может. Почему все так сложно? Почему надо ругаться, когда не хочется? Почему надо мотать друг другу нервы и рисковать, ведь мы можем никогда не помириться из-за сущей ерунды! Я на миг представила, что он мне сейчас в ответ наговорит гадостей и уйдет навсегда. Навсегда. Это значит, что все сейчас за какую-то минуту кончится. И больше не будет наших ночей и дней. Перед глазами пронеслась крыша полночной больницы, замерзшее вино, начало свидания у туалета, в животе поднялась волна тепла, при воспоминании о сегодняшней ночи… И я мгновенноосознала, что не хочу его терять! Мне не хотелось знать того, что я не должна была. Мне не нужна была победа правды над неизвестностью! Просто он пока еще рядом, пока еще со мной! И я ткнулась ему в грудь носом. Меня не обняли. Я подняла вверх скромные влюбленные глаза и, практически заискивая, спросила что случилось. — Нет, это ты мне скажи. — проговорил все также сухо Вадим и сложил руки на груди, — Ты весь день не берешь трубку и игнорируешь, ты молчишь почти всю дорогу и сидишь с постной рожей. Скидываешь звонки. Я вижу больше, чем ты думаешь, меня практически нельзя обмануть. Что происходит? — Вадим, — мне так хотелось повторять его имя: оно производило на меня какой-то гипнотический эффект, будто произнеся его, одним словом объясняешь все то, что таким не распутанным комком лежит на сердце, — Вадиииим, ну я же говорила, что день выдался напряженным, телефон не видела, а по дороге моя озабоченная головушка думала только о том, как интересно мы проведем это время наедине… Студенты звонят — зачет со второго курса по физре не проставлен, препода срочно поймать надо. Мой номер у половины ВУЗа есть. Надеюсь, ты не против, что работа подождет до завтра? — Вот и первая маленькая ложь во благо. Даже не ложь, а умолчание. Я зарываю голову в песок и не хочу ругаться. Мои руки прикасаются к злому любимому человеку и гладят по плечам и груди. Женщина — это маленькая девочка, которая смело обнимает рычащего разъяренного льва, не боясь ничего. Я сейчас хочу лишь тепла и ласки. Хочу снова окунуться в эту страсть и просто быть любимой. Короткими невинными поцелуями касаюсь холодных, практически сжатых в упрямом недоверии губ, Вадим отвечает на поцелуи не сразу. Мои руки ползут под свитер, ощущая щекочущее прикосновение кудрявых волосков и жар мужского тела, руки ощутимо начинают дрожать от желания и предвкушения. Он с какой-то злостью и раздражением начинает меня целовать, прижимает к себе, держа за спину, ладонью фиксирует мой затылок, делая поцелуй еще глубже и не позволяя отдалиться. Секунда. Вторая. Третья. Во мне борются страх и желание. С таким остервенением меня еще не брали… Я перестала дышать. Он оторвался также неожиданно и резко. Открыл глаза. Странно наблюдать такие эмоции на обычно веселом и беззаботном лице молодого кудрявого блондина: он будто рассматривает меня, словно ожидал увидеть кого-то другого на моем месте. Может и не мне предназначались все эти эмоции, которых раньше не было?.. — Знаешь, я думаю, что на сегодня это все. — Сказал Вадим, с трудом приводя дыхание в порядок и резко отстраняя меня. — Но почемууу? — восклицаю, тоже тяжело дыша и дрожа всем телом. Теперь в голосе точно слышна обида: растравил и оставил! — Тебе не хочется? — искренне удивляюсь, потому, что точно хотелось. Все совсем идет кувырком! В неприступную стену слово складывается к слову, а реакция довершает — мы точно сейчас разругаемся, а я не могу его отпустить. Во мне еще бьется желание, во мне кричит надежда, что я смогу удержать все под контролем и не довести до скандала. Я выдыхаю, и, как можно спокойнее смотрю на него. — Знаешь, у врачей есть примета, что нельзя заниматься сексом перед сменой, иначе она будет адски сложной. — Говорит доктор и пытается в это искренне верить. Ухо режет нелестная замена слова «любовь» на слово «секс». Но я стараюсь не замечать. — Хорошо, пусть будет по-твоему, но поесть пиццы с мятным чаем мы можем? — спрашиваю и пытаюсь улыбнуться. Попытка выходит слабой. Дрожь сложно унять, но я также пытаюсь ее не замечать. Вадим, кажется, сам не понимает своего поведения, и, сделав пару шагов в сторону двери, останавливается и все же плетется на кухню. Я ставлю чайник, а сама колдую над заварочником: из разных жестяных коробочек насыпаю по щепотке листьев мяты, черной смородины, земляники и сухих ягод. Вадим о чем-то расспрашивает, я стараюсь отвечать легко и весело, вот только тишина звучит все более тонким надоедливым писком в каждой маленькой паузе между слов. Мне хочется просто прижаться и обнять, потому что слова здесь бессильны, но я знаю, что он оттолкнет. Не понимаю почему, но практически чувствую, что это происходит наяву. Пытаюсь разрядить обстановку, рассказываю, как мы заваривали такой чай в походе. Как ко мне в гости из другого города приехал коллега-реконструктор, которого в поездку собирала мама, как у него из пакета выпадали банки консервов — тушенка и гречневая каша с запахом мяса. Это семнадцатилетнее существо не позаботилось взять себе пенку и спальник, потому мы подселили к нему в палатку двух красивых девочек со всем необходимым. А мальчик, с забавным именем Вовчик, смылся от них и караулил всю ночьежиков и меня. Он, как выяснилось, немного не понял, что в поход я звала просто за компанию, а не в компанию лично себе. Хорошо, что из палатки ночью мне выходить не потребовалось, соседка тоже не вылезала, — еще накинулся бы, — говорю я и смущенно замолкаю, вдруг собеседнику это мое скромное хвастовство на грани пошлости неприятно? — А чем дело кончилось? — спрашивает Вадим, отхлебывая горячего чаю и примеряясь к куску пиццы. Вроде оттаял и даже улыбается… — А дело долго не кончалось, — ржу в кулачок и сажусь напротив, — мы общались в интернете, казалось, что он практически никогда и ничем не занят, сначала мне было некогда ему отвечать, потом стало невозможно лень! Он допрашивал какую купить себе машину, я сказала наобум, Вовчик долго критиковал мой выбор и хотел внедорожник. Потом сессия. Потом дипломы. Он писал моей подруге зимой, что приедет просить моей руки, как Ричард Гир, на белой машине с букетом алых розивелел не говорить. Сюрприз. Хех! — И ты согласилась? — Вадим, с явным неподдельным интересом, слушал эту глупую жизненную историю и даже уронил съехавший с куска сыр. — Все было еще забавнее! Ты не поверишь, но машина реально оказалась так себе, потому что восемнадцатилетний жаних застрял в ста километрах от своего города и в двухстах от моего, не рассчитав низкую подвеску и наличие сугробов на трассе. В то время у меня был другой роман, про сурьезные намерения я была даже не в курсе, а подруга призналась спустя полгода. Вовчик срочно поменял машину, а ко мне уже не поехал. Рассматривая мою аватарку с другим парнем, горевал он недолго, и быстро утешился с хорошенькой девчушкой ему по возрасту. Я, собственно, из-за него не горевала тоже. — Вот бессердечная! — улыбается Вадим и вгрызается в новый кусок пиццы, — у парня такаялюбовь случилась, а она даже не заметила! О, жестокие коварные женщины! — Ну, любовь ни любовь — это мне неизвестно. Я была старше, а мужчин младше себя вообще не воспринимаю. Да и повода никогда не давала. Общение только дружеское... Вадим… — Да, — доктор перестал пальцем колупать тарелку и посмотрел на меня с интересом, в предвкушении еще какой-нибудь славной истории. — Вадим, а ты когда-нибудь влюблялся? Вот прямо чтобы… Чтобы сильно?.. — говорю я и понимаю, что натворила что-то непоправимое! Лицо, до этого мягко и мечтательно улыбавшееся, резко посерело и стало серьезным. Губы сжались в тонкую ниточку. Кудряшки тоже как-то потемнели. — Зачем тебе это? — сказал он с неприкрытым раздражением. — Ну, просто мы все время говорим только обо мне, — оправдываюсь я второй раз за вечер, но чувствую, что это уже не поможет: я перешла какую-то невидимую грань, и даже не поняла этого. — Как-то неловко, что я так много болтаю о своей жизни и своих проблемах, как настоящая эгоистка. Хотела, чтобы и ты что-нибудь рассказал, ведь я о тебе практически ничего не знаю… — И что ты хочешь услышать? — говорит Вадим, сверля меня неожиданно неприязненным взглядом, — Что я тебя люблю, и для меня это впервые? Ты этого хочешь? — Нет, — отвечаю я, —вдруг пропавшим голосом, почти шепотом, но доктора уже понесло. И все, что наболело и раздражало, неотвратимо надвинулось на меня огромным цунами. — Я ведь никогда тебе не говорил, что люблю! Никогда. Ты — правильная маленькая девочка, тебе надо, чтобы после ночи свадьба, ты не подпускаешь к себе несерьезных мужчин. У тебя ребенок, ребенку нужен папа. Я понимаю. Сказал тебе то, что ты хотела! Но мир ведь чуточку сложней, чем думает твоя глупенькая голова! Ты что-то слышала утром, и теперь допытываешь, копаешься в моем грязном белье! Но все это тебя совершенно не касается! Нам с тобой было весело. Тепло. Зачем надо было все разрушать?! Ты играешь! Тебе не идет. Мне не нужна чужая женщина и чужой ребенок. Я хочу свою женщину и своих детей! Мне не нужна свадьба. У тебя нет того, что мне нужно. Нет. И я не вижу дальнейшего смысла продолжать всю эту глупую игру. Ты меня раскусила — молодец, умная девочка. Найди того, кто тебе действительно подходит. Вот, например… Вадим протягивает мне со стола мой вибрирующий телефон, я автоматически его беру, и замечаю, что руки мокрые от слез. Хочу паузу — надо собраться с мыслями и прекратить этот поток неожиданной несправедливой злости на меня, я не могу его сейчас отпустить, поэтому беру трубку, и голос срывается. Отвечаю практически шепотом, чуть всхлипывая: — Сергей, я сейчас занята. Нет. Не одна, давай я перезвоню чуть позже, если у тебя что-то срочное. — Я понимаю, что не одна! Видел, с кем уехала. Оль, не верь этому человеку! Надо встретиться, я тебе расскажу… — Рада бы не верить. Особенно сейчас! — взглядом натыкаюсь на суровое лицо напротив, — Но ты немного не вовремя… — говорю и вешаю трубку. Телефон снова трещит, но я выкидываю его на кресло. — Правильно тебе советуют! Не верь! И связываться со мной незачем! — Вадим встает и идет обуваться. Тихой мертвой тенью плетусь следом. Но ведь не сказала ничего, за что на меня можно было вылить столько грязи! Один невинный кокетливый вопрос, а виновна во всех смертных грехах! Слово «разлука» всегда ассоциировалось в моей голове с объятиями: вот они расстаются, и прощаются, обнимая друг друга. Прощаются — это значит прощают! Это значит, что между ними не остается обид и злости, лишь сожаление и грусть о том, что все закончилось. Мне было невыразимо плохо. Я пыталась… Пыталась удержать нас от скандала. А все кончается так по-глупому! Ускользающее, даже самое обидное и злое, кажется в сотню раз нужнее; и мне хотелось просто вцепиться и не отпускать. Хотелось обнять. Закрыть рот ладонью, чтобы больше ни единого слова и держать, пока не успокоится! Однажды отец мне рассказывал, как дрессируют собак: когда огромный пес злится и пытается укусить, его надо резко накрыть одеялом и сверху навалиться всем телом. Зверь будет вертеться, изгибаться и выть, но потом успокоится, придет в себя и примет совладавшего с ним человека своим. Как жаль, что нельзя так поступать с людьми! С женщинами бы точно помогало… Мы, женщины, часто затеваем ссору без повода, неосознанно проверяя, выдержит ли нас мужчина, сможет ли утихомирить, удержит ли, если хлопнем дверью! Женщине, как и собаке, важно знать, что мужчина сильный, и что мужчина — хозяин. Как эта вся перепалка была похожа на женский скандал, и мне надо было удержать, мне надо было понять, что половина слов сказана со злости, наверное, даже не на меня… Но что-то раскололось внутри. И соленый родник из глаз никак не мог укротить свои воды. Я, сама не замечая, бесшумноплакала, глотая слезы, и стояла в дверном проеме, пока он надевал обувь. На прощание очень хотелось к нему прижаться. Но гордость во мне не могла поступить иначе, и я, в довершение ко всему, нервно икая! Сказала только четыре слова: «Больше не хочу видеть!». Дверь хлопнула. От резкого движения прокатилась волна холодного воздуха, обжигая почти голые плечи.Я двери закрою, и станет легко.
Не действует больше твоё притяжение.
Ты больше не боль, для меня ты никто –
Игра воспалённого воображения.
Фантомные чувства не ранят уже.
Я все равнодушно сотру и забуду.
Я выключу свет на твоём этаже.
И ждать перестану звонок твой, как чудо.