Шафер

[не бечено] Следующее утро ничем не отличалось от предыдущего, вероятно, потому, что Гермиона спала не больше получаса. Каждый раз, когда она закрывала глаза, лицо Кормака вспыхивало перед ее веками, прокрадываясь в сны. Ее воспоминания переплетались с чувством вины в подсознании, создавая образы поцелуев с Кормаком, еще более похотливые, чем были на самом деле, парящие в пространстве, такие же ярко-зеленые, как глаза Димитри, а потом его серые глаза впивались в нее снова и снова. Гермиона посмотрела на свое отражение в зеркале, быстро моргая, чтобы не заснуть. Ее кожа была розовой в некоторых местах, красной в других. Она вздохнула, глядя на старую тряпку, которую держала в руке, и поняла, что слишком долго терла лицо, прокручивая в голове свои кошмары. Гермиона схватила себя за волосы возле затылка и слегка потянула, чтобы облегчить свое разочарование, издав сдавленный крик. Гермиона машинально взглянула на потрепанные кожаные часы матери, которые она взяла с комода в ту ночь, когда стерла их воспоминания. На них значилось семь тридцать два. Она не назначила время для утренней беседы, но ей показалось разумным явиться в восемь. Она нахмурилась, думая о Роне. Возможно, девять будет лучше. Вероятно, это было к лучшему, поскольку Гермиона одевалась и расчесывала волосы в темпе вальса, а ее ум постоянно прокручивал события предыдущих недель. Это была ее вина. Она втянула Кормака во что бы то ни было с Димитри. Гермиона нервно сглотнула, когда слова Гарри зазвучали у нее в голове без всякого энтузиазма. Мне кажется, что он составляет своего рода историю войны для Министерства, поэтому хотел узнать подробности об охоте на крестражи и остальное. Гермиона стояла как вкопанная, зациклившись на этих словах, пока несколько минут спустя в дверь не постучали. Она резко вышла из своего состояния, расслабив пальцы так, что ноготь ее правого безымянного пальца больше не впивался в большой палец, хотя ничего нельзя было поделать с оставленным им полумесяцем, настолько знакомым Гермионе, что она уже почти не замечала его. - Иду! - Она крикнула на один стук позже, чем следовало. Гермиона медленно выдохнула, поправляя волосы по пути к двери. Она не была готова к этому. По глупости, в своем лишенном сна рассеянном уме, Гермиона предположила, что Рон решил прийти к ней на утренний разговор. Но в этом было очень мало смысла, рассуждала Гермиона, признав свою ошибку. Они почти не разговаривали с тех пор, как расстались, и даже если он решил, что сейчас не время отдаляться, Рон, скорее всего, понятия не имел, где она живет. Мысли Гермионы перешли на более отчаянные. Они затуманили ее мозг и "закрепили" нынешнее выражение лица — глаза слегка сузились и быстро наполнились слезами, которые она пыталась подавить, а рот слегка приоткрылся. Но почему он здесь? Он знал, что сегодня утром у нее собеседование, и не мог ожидать, что сможет присутствовать, когда Рон уже подозревал о его присутствии прошлым вечером. Эти мысли вырвались в панике: "Ты не можешь пойти на беседу со мной!" Димитри слегка отшатнулся от ее вспышки, прежде чем вернуться к бесстрастному выражению лица, спросив тихим, но сдержанным голосом, можно ли ему войти. Вместо ответа Гермиона снова открыла дверь, смахивая слезы, когда он вошел. Димитри удивил, мягко убрав ее руку с дверной ручки, взяв ее вместо этого сам и плотно закрыв дверь, в то время как Гермиона обеими руками быстро смахнула слезы, которые продолжали собираться в ее глазах. Гермиона снова отшатнулась, когда Димитри обнял ее и крепко прижал мокрое лицо к своей груди. У нее перехватило дыхание, и она автоматически напряглась, ее руки безвольно повисли по бокам, вместо того чтобы ответить тем же. Прежде чем она успела понять, была ли это лучшая идея в данных обстоятельствах, Димитри отпустил ее так же внезапно, как и обнял. — Я знаю, что не смогу присутствовать при разговоре с тобой, — продолжал он низким ровным голосом. — Я решил зайти и посмотреть, как ты справляешься. Гермиона закусила губу, глядя себе под ноги. — Я как раз собиралась. Я уже собиралась уходить, когда ты пришел. Краем глаза она заметила, как Димитри медленно кивнул. — Могу я взять твое пальто? — Тихо спросил он, коснувшись пальцем ее обнаженной руки. Не в силах сдержаться, Гермиона посмотрела на Димитри и встретилась с ним взглядом. В отличие от загадочного выражения лица, которое он обычно носил, Димитри был наполнен бурей эмоций, боли и злости в равной степени. Его челюсть была напряженной, как она видела раньше, когда он был расстроен, но Гермиона поняла перемену: глаза. Теперь, когда они больше не были совсем плоскими зелеными, к которым она привыкла, Гермиона могла видеть в них его боль. Следы оттенков серебра и камня все еще оставались загадочными, но что-то в них сегодня заметно изменилось. После трагического вечера, за которым последовала бессонная ночь, Гермиона плакала и плакала. В этом эмоционально напряженном состоянии она не могла не чувствовать себя невероятно тронутой тем, что сегодня утром он появился на пороге ее дома в образе самого себя или в гораздо большей степени, чем она видела раньше. И она ненавидела себя за это. Гермиона понимала, что должна держаться поближе к нему, чтобы понять, в чем заключается его план, но она ненавидела то, как сильно хотела быть рядом с ним по совершенно несвязанным с этим причинам. — Гермиона? — Спросил он после многозначительной паузы. Его палец не отрывался от ее руки, и он наклонился ближе, достаточно близко, чтобы она почувствовала запах корицы и кардамона. Гермиона заставила себя отодвинуться от него, хотя и сделала это вяло. — Мое пальто висит на крючке в шкафу. Она глубоко вздохнула, когда он вошел в ее спальню. Гермиона слышала его шарканье дольше, чем ожидала, хотя в конце концов он вернулся с ее простым черным пальто. — Его не было на крючке, — холодно заявил Димитри, протягивая ей пальто. Гермиона подумала, что лучше не спорить, когда он как джентельмен помогал ей надевать пальто, которое она надевала каждое утро. — Где оно было? — Спросила Гермиона, начиная рыться в сумочке, чтобы убедиться, что она ничего не забыла. — В одном из твоих упакованных чемоданов. Рот Гермионы сложился в букву "О". Она совершенно забыла о поездке в Дурмстранг, куда должна была отправиться этой ночью. — Это рабочая поездка, — слабо объяснила она. — Ты собиралась мне рассказать? — Резко спросил Димитри. — Не совсем, — ответила она, чувствуя, как в ней закипает гнев. — Не понимаю, с чего бы это. — Я думал, мы поняли друг друга. Я же сказал тебе, что хочу ... — — Быть ближе, — закончила она за него, вызывающе шагнув вперед и глядя ему прямо в глаза. — Это не значит, что я должна сообщать тебе о своем местонахождении. Димитри протянул к ней руку, но, видимо, передумал и в отчаянии махнул рукой в ее сторону. — На сколько ты собираешься уехать? — На неделю. Димитрий угрюмо уставился в пол, изображая из себя шестнадцатилетнего подростка, а не обычного покровителя. — Ты собиралась уехать на неделю и не хотела говорить мне об этом? — У меня нет на это времени. Мне нужно присутствовать на беседе, — Гермиона попыталась отмахнуться от него и уйти, но он двигался быстрее нее, его большая фигура загородила дверь. — Это ребячество, Димитри. — Я веду себя как ребенок? Он взял себя в руки и продолжил: — Я пришел сюда сегодня утром, чтобы поддержать тебя, Гермиона, потому что хочу быть тем человеком, на которого ты можешь положиться больше, чем на кого-либо другого. Но все, что ты, кажется, хочешь сделать, это оттолкнуть меня, сначала с Кормаком, а теперь с этой недельной поездкой. Я открываюсь тебе, — свидетельство такой честности обожгло ее, — а ты отвергаешь меня. Чего ты хочешь, Гермиона? Твои секреты. Твои планы. Твое внутреннее "я". — Тебя. — Тогда покажи мне это, — процедил Димитри сквозь стиснутые зубы. Гермиона неуверенно посмотрела на него, не зная, что ответить. Она кивнула и просто сказала: «Хорошо. Я тебя услышала.» Димитри открыл было рот, но Гермиона оборвала его прежде, чем он успел заговорить. — Но я должна позаботиться об этом прямо сейчас. — Ты не можешь рассказать им о нас, — сухо сказал Димитри. Гермиона вздохнула. Что же ей теперь делать? Прошлой ночью она хотела справедливости, но сказать Рону правду означало бы сделать его еще одним человеком, которого она втянула в то, что происходило с Димитри. Она уже подвергла опасности Гарри, возможно еще Джинни. И Кормака… Впервые почувствовав себя решительной и немного успокоенной, она протянула руку и поцеловала Димитрия в щеку, застав его врасплох. Не имело значения, что она испытывала противоречивые чувства, когда дело касалось Димитрия — что каким-то нездоровым образом она хотела его так же сильно, как притворялась. Это все еще был правильный курс действий, чтобы приблизиться к нему, даже если это означало лгать всем. На самом деле, ложь была лучшей защитой для них. — Я скажу Рону правду. Глаза Димитри вспыхнули темно-серым огнем. — Я скажу ему, что вчера вечером была очень взволнована и не думаю, что ему следует начинать расследование. Когда она направилась к двери, Димитри не стал возражать, но и не последовал за ней. — Я ухожу, — повторила она. — Я думаю, будет лучше, если никто не увидит нас вместе прямо сейчас, — спокойно ответил Димитри, оставшись в квартире. Гермиона понимала, что он хочет заставить ее поспорить и признаться, что она не доверяет ему. Это была его месть за ее попытку проникнуть в его личное пространство. Пусть остается. Копия его досье лежала у нее в сумочке. — Хорошая идея, — глухо ответила Гермиона, пользуясь возможностью покинуть квартиру. Проходя мимо, она внутренне убеждала себя, что поступает правильно, но лицо Кормака все еще горело в ее сознании как яркое напоминание об опасности совершить еще одну ошибку.