Шафер

Гермиона продолжала стоять в дверях, дрожа как осиновый лист. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, когда переваривала услышанную информацию. Да, Гермиона видела смерть Волдеморта, и она могла подтвердить это еще двенадцать раз, но так или иначе, человек позади нее был им, и он был очень даже жив. Она знала, что Гарри боролся со своим психическим состоянием со времен войны, но не так, как сейчас. Но этого было недостаточно, чтобы создать те навязчивые серые глаза, которые она считала подарком, знаком близости. — Гермиона…— И это был голос Димитрия, а не Волдеморта, глубокий, мягкий и бархатный, как роскошное мягкое одеяло. Это было совсем не похоже на высокий, холодный голос Волдеморта, который она все еще слышала усиленный заклинанием, как будто это было только вчера. "Но это одно и то же", — убеждала она себя, пытаясь сдержать рвущиеся из горла рыдания. Она потянулась за своей палочкой, и была уже на полпути, когда та полетела за ней и попала в руки мертвеца; Гермиона знала, что именно туда она и попала, еще до того, как повернулась к нему лицом. Он не изменился: красивый, как всегда, в зеленом свитере почти того же оттенка, что и странная жилка на лбу, в темных джинсах. — И что же теперь будет? — Спросила Гермиона впечатляюще сдержанным голосом; слезы текли по ее щекам, и она чувствовала, как сжимается горло, но не съежилась и не села, обхватив колени руками, как ей отчаянно хотелось. — Гермиона… — Повторил Димитрий голосом одновременно раздраженным и печальным. "Волдеморт", — поправила она себя и не смогла сдержать рыдания. — Перестань произносить мое имя, — сказала Гермиона с болью в голосе. И она возненавидела себя даже больше, чем думала, когда поняла, почему была так расстроена: Волдеморт ненавидел магглорожденных, а это означало, что он ненавидел ее. И это должно было быть последним, о чем она думала — отношение Волдеморта к ней — но это было не так. — Ты ненавидишь меня, — Гермиона не могла удержаться, чтобы не произнести это сквозь стиснутые зубы, прижавшись к двери, скользя по ней, когда ее охватили слезы. Он произнес ее имя в третий раз, когда пересек комнату и осторожно сел напротив нее, протягивая руку, прежде чем она почти закричала: — Не смей, черт возьми, прикасаться ко мне. — Гермиона, мы должны поговорить об этом, — сказал он спокойно, но с оттенком отчаяния. — Поговорить о чем? Говорить о том, что ты Волдеморт? Говорить о том, что я трахалась с Волдемортом все это время?! — Она вскочила и бросилась на него, сбив с ног, прежде чем он использовал магию без палочки, чтобы подтолкнуть ее к стене, связав руки Гермионы за спиной. — Спасибо, дорогой, — ответила она, пытаясь вложить весь свой гнев в последнее слово. — Я не Волдеморт, — сказал Димитрий, — не совсем. В то время он был здесь, ведя себя как сумасшедший, — что? — Я был на другом конце света, ожидая, что он все испортит. Я болел за тебя, Гермиона. Я всегда болел за тебя. Гермиона лихорадочно соображала, оценивая ситуацию. Он, казалось, хотел ее одобрения — возможно, если бы она смогла убедить его, что хочет выслушать, хотя бы на секунду, достаточно долго, чтобы он отпустил ее, она смогла бы направить свои чувства в беспалочковую магию. И когда она подумала об этом, то поняла, что теперь ничто не мешает ей заниматься магией без палочки. Гермиона приложила все усилия, чтобы освободить свои путы, но они даже не дрогнули. Она начала ругать себя. Если бы она не была так предана Волдеморту, то сегодня утром поделилась бы с Гарри своими подозрениями. И тогда он бы понял, что ему не просто мерещится; он бы остался, и они могли бы сразиться с Димитри — Волдемортом! — вместе. — Я не знаю, о чем ты говоришь, — выдавила Гермиона относительно спокойным голосом, — но я готова выслушать тебя. Выражение лица Волдеморта изменилось, оно было заменено знакомой маской; если какая-то эмоция и проявилась, то это было разочарование. Он немного помолчал, прежде чем ответить чуть громче шепота: — Беда в том, Гермиона, что я всегда был одарен легиллименцией, и хотя ты, вероятно, чувствуешь, что я не пытаюсь проникнуть в твой разум, я знаю, когда ты лжешь мне. У Гермионы упало сердце. — Вол ... — начала она умоляюще, но тут же закрыла рот и мысленно выругалась, быстро осознав свою ошибку. — Я же говорил тебе, что я не Волдеморт, — сказал он едва сдерживаемым голосом. — Я знал, что мы все еще не готовы к этому разговору. — И все же? — Спросила Гермиона, чувствуя, как в груди поднимается дурное предчувствие, как будто часть ее знала, что он собирается сказать. Он выглядел немного смущенным, что не соответствовало выражению его лица. — Мы обсуждаем это уже не в первый раз. — Димитри, — она намеренно использовала его недавно выбранное имя, пока искала в голове лучшее, что могла сказать в этой ситуации. — Я не знаю, сколько раз мы уже говорили об этом... — Это уже второй раз, — оборвал он ее, чувствуя себя побежденным. — Тогда во второй раз, — спокойно повторила Гермиона, стараясь не думать о том единственном, о чем она могла думать, — был первый разговор, но когда? — Не важно, сколько раз мы будем обсуждать это, никогда не будет другого варианта разговора, когда я узнаю, что ты, — она остановила себя, чтобы не сказать Волдеморт, — Том Риддл, — неуверенно закончила она, не зная, будет ли это лучше. Отсутствие реакции на имя сказало ей, что это было немного лучше, по крайней мере. — Я знаю, что это неправда, — сказал он с некоторой убежденностью, но в этот момент Том, казалось, говорил больше сам с собой, чем с Гермионой, что было огорчительно. Сердце Гермионы упало, когда она попыталась проигнорировать логический вывод — он прекратил попытки поговорить с ней, потому что планировал убедиться, что она не вспомнит этот разговор. Том снова встретился с ней взглядом, который она заставила себя не нарушать. — На этот раз все идет гораздо лучше. В прошлый раз я был слишком самоуверен и заговорил об этом, но на этот раз я знал, что ты не готова, а потом, когда Поттер узнал меня... — он замолчал, качая головой, казалось, потерявшись в собственных мыслях. — Том... — тихо произнесла она, и он грустно улыбнулся. — Гермиона, я знаю, о чем ты хочешь спросить, и хочу сказать «да». — Тогда скажи «да», — выдохнула Гермиона. Димитрий непонимающе посмотрел на нее. — Я не могу этого сделать, Гермиона. Я делаю это не для себя, а для нас. Гермиона открыла рот, чтобы сказать ему, что больше не может быть никаких «нас», но она не ожидала, что он произнесет заклинание без слов, без палочки, и совсем не была готова, когда начала чувствовать, как воспоминания уходят из ее досягаемости.