Секрет абсолютного счастья

Септимус брел по мокрой глине в крайне расстроенных чувствах. Пару дней назад в этих краях прошли ливни, и идти теперь было совершенно невозможно. Септимус переместился бы магическим образом, если бы не некоторая щекотливость его задания. Старик Портеус переполошился, узнав, что простаки выкопали золото на месте древнего поселения, и поручил Септимусу проверить, не найдут ли они что-то, связанное с волшебством. Этого допустить никак нельзя было. Септимусу решительно не нравилась его работа помощника Министра Магии. В то время, как его друзья, с которыми он учился в Хогвартсе, пускались в путешествия или попросту кутили в Лондоне, он вынужден был целыми днями выслушивать речи Портеуса Натчбулла. До этого помощником Министра был отец Септимуса, Игнотус Малфой, но он отбыл в Индийские колонии налаживать работу представительства Британского Министерства Магии, да еще и матушку с собой взял. Септимус даже представить не мог, как нежная Розалия выживает там, в грязной и жаркой стране — а именно такой описывал ее отец. Септимус чувствовал себя глубоко несчастным. Связь с друзьями из Хогвартса слабела с каждым днем, когда он отсыпался после работы, а не просаживал с ними сикли и галеоны, работники Министерства тоже не слишком жаловали молодого Малфоя. Если Игнотуса не любили за лесть, то Септимус впал в немилость в силу весьма юного возраста. Некоторые недалекие полукровные маги даже называли его выскочкой, что Септимус считал невероятно оскорбительным, и даже вызвал пару человек на дуэль. Впрочем, над ним лишь посмеялись. И хотя Портеус Натчбулл не разделял этого мнения, даже напротив — считал Септимуса юношей сообразительным, перспективным, поручения его иногда походили на сущую издевку. Именно потому он и решил сделать небольшой крюк и заглянуть к озеру. Этот прекрасный в своем уединении уголок уже не раз и не два приносил Септимусу умиротворение. Он пришел к излюбленному месту под сенью старого дуба, на котором он в моменты задумчивости вырезал фамильный герб Малфоев. Септимус вздохнул и решил прибегнуть к излюбленному своему занятию: выплескивать на пергамент то, что не давало покоя. А сегодня таким вопросом была грядущая поездка в Кардифф с очередным поручением от Министра. Конечно, Септимус должен был представлять Министерскую проверку работы Отдела регулирования магических популяций, но он чувствовал себя лишь игрушкой в руках всемогущего Министра. Отец бы такого не допустил, скорее сам подчинил бы себе Портеуса или же посадил в его кресло другого. А быть может, командировка Игнотуса была именно ссылкой, и теперь Портеус отыгрывался на Септимусе за интриги старшего Малфоя? Так или иначе, ответов не было, как не было и того, кому можно было бы доверить переживания. Эльфы не могли понять всю глубину душевных метаний Септимуса, а друзьям веры более не было. Оставалось лишь изливать душу клочкам пергамента и оставлять их в самых укромных уголках, с которыми никто и никогда не сможет связать Септимуса Малфоя, не найдет и не прочтет его измышлений и не узнает, что в самом деле он испытывает, находясь в подчинении у Портеуса. Не увидит в нем дешевой куклы из лавки старьевщика, изломанной, обессиленной, с потухшим взором. Однако для простаков, что ковыряли землю в поисках монет Септимус все равно оставался господином, и потому трое мужчин, перепачканных в глине, при одном только его виде побросали свои инструменты и замерли. — Лорд изволит гулять в такую погоду? — спросил один из них. — Мне стало любопытно, чем вы тут заняты, — свысока бросил Септимус. — Нашли что-нибудь занятное? Их даже не пришлось заставлять с помощью магии — простецы сами принялись извлекать из карманов свои находки — золотые и серебряные монеты. Не сикли и не галеоны. — Неплохая добыча, — Септимус рассмеялся. — А что до предметов? Есть ли что интересное? — Черепки да статуэтки, лорд, нам без надобности. Мы их сложили под куст, авось кто и заберет. Хотя кому битая посуда может сгодиться? Септимус чуть приподнял уголки губ и кивнул, но искатели сокровищ Римской Империи так и стояли с протянутыми руками. — Мне ваши монеты ни к чему, — покровительственно произнес Септимус. Все трое простецов попрятали свои находки и принялись кланяться ему в ноги. Он сдержал смех: простецы боялись, что он, как владелец здешних земель, пожелает отнять у них то, что в ней лежало. Что ж, на сей раз их лорд оказался милосердным. Септимус отвернулся и двинулся к тем кустам, на которые указали простецы. Его беспокойство было вполне объяснимо: Дурокорновиум во времена Римской Империи славился гончарных дел мастерами, и многие находили их изделия поистине волшебными. В те времена чародеи еще открыто жили вместе с простецами, и их умения воспринимались как нечто, заслуживающее уважения, как дар богов, а не как проклятие для простых людей и одержимость бесами. Септимус присел около груды черепков и принялся аккуратно перебирать их, приподнимая двумя пальцами и осторожно откладывая в сторону те, в которых не обнаружил и капли магии. По истечении двух долгих часов и ценою затекших ног Септимус мог с уверенностью заявить Министру, что и на этой неделе среди находок местных любителей легкой наживы нет ничего магического. Когда Септимус, наконец, обрел способность двигаться, крестьяне уже убрались восвояси. Он с плохо скрываемой радостью извлек из кармана сюртука волшебную палочку, начертил в воздухе витиеватую формулу и переместился с негромким хлопком, исчезнув с перекопанного участка и появившись неподалеку от своего поместья. С этим заклинанием у Септимуса, откровенно говоря, не ладилось. Временами он промахивался на добрых полмили, и тогда приходилось остаток пути идти пешком. Вот и в этот раз из-за отекших ног, сырости и расстроенных чувств Септимус появился не перед домом, а в четверти мили от него, вздохнул и побрел к дому. Однако уже через десять минут он возблагодарил провидение за то, что сегодня оплошал с перемещением. У ворот поместья стояла молоденькая девушка из простецов и всматривалась вдаль, словно ждала кого-то. — Лорд Малфой, сэр, — она поклонилась, едва завидев Септимуса. — Что тебе нужно? — Джон сказал, что вам велели прислать служанку из деревни. И Джон решил, что это буду я. — Что за Джон? — Септимус скривился. Менее всего ему сейчас хотелось слышать о неизвестном Джоне и вообще беседовать с простачкой. Он мечтал о том, чтобы отдать измазанное глиной одеяние эльфам, освежиться и занять излюбленное место у камина с интересной книгой. Впрочем, последнее должно было подождать: Портеус явно жаждал получить отчет о посещении Дурокорновиума сегодня же. — Наш староста. Говорит, написал ему один человек, очень знатный, из Лондона, наверное, от Его Величества. Письмо такое красивое пришло, с печатью и гербом. Вот, повелели прислать вам служанку, да я и пришла. — Несусветная чепуха. Служанка мне без надобности. Ступай прочь, — надменно бросил Септимус. — Но как же письмо, сэр? Вы живете один, в таком большом доме. Вряд ли вы, такой почтенный лорд, сами будете стирать свой сюртук, а он, глядите, весь в глине. И зачем вы только пошли гулять в такую погоду? От щебетания девицы у Септимуса даже голова закружилась. — Ступай прочь, — проговорил он с ощутимым раздражением и захлопнул перед ее носом ворота. Девица насупилась, но с места не сдвинулась. Септимус покосился на нее, фыркнул и зашагал к дому. Однако у дверей дома его ждала еще одна неожиданность. На пороге лежал конверт — судя по печати и почерку, явно от Портеуса, и Септимус тяжело вздохнул. Если господину Министру вздумалось отправить его еще куда-то с очередным безумным поручением, можно позабыть и о чистом одеянии, и о том, чтобы освежиться, и о чтении перед камином. «Дорогой Септимус. В последнее время антимагические настроения в маггловском обществе снова возрастают, а ты, дорогой мой друг, живешь уединенно и можешь вызвать подозрения. Рекомендую тебе взять в услужение девушку из деревеньки, что стоит на твоих землях. Джон, местный староста, пишет, будто она достаточно расторопна, чтобы управиться с таким большим домом, и достаточно скромна, чтобы не создавать тебе неудобств. Хоть мы оба и понимаем, что тебе ни к чему служанка из простецов, того требует политическая ситуация. Ну а коль она наскучит тебе или будет досаждать, ты волен стереть ей память и выставить вон». Конечно же, Портеус все решил за него, да еще и замаскировал приказ под заботу. Септимус убрал письмо в карман и повернулся к воротам. Девицы уже не было. Видимо, убралась восвояси. Вдали загрохотал гром, а на землю упали первые капли дождя. Септимус покачал головой и поспешил к воротам. Если уж Портеус и навязал ему эту служанку, то пускай она работает в доме, а не изводит эльфов своей простудой. Лечить девчонку из простецов зельями он не собирался. Септимус вышел за ворота и увидел девчонку, которая стремительно удалялась. Плечи ее были сутулы, а голова опущена, но шагала она достаточно быстро, и это позволило Септимусу судить, что девица не расстроена, но скорее сердита на него. — Эй, постой! — крикнул он, позабыв о том, что не положено ему по статусу вот так вот кричать, словно деревенщине. Девчонка остановилась и повернулась, смерив Септимуса сердитым взглядом. — Поди сюда, — он остановился. Все же окликнуть девицу — это одно, а уж догонять крестьянку, да еще и из простецов недостойно представителя древнего волшебного рода. — Вы, лорд, уж извольте определиться, куда мне идти: прочь или не прочь, — проворчала она, возвращаясь, и Септимус опешил от такой дерзости. — В рекомендательном письме сказано, что ты достаточно умна, чтобы не создавать мне неудобств. Однако же я терплю неудобства с момента твоего появления. Если ты хочешь остаться в этом доме, советую впредь держать язык за зубами. Если же хочешь вернуться с позором — воля твоя. Я не потерплю дерзости. Учти это. — Прошу прощения, сэр, — пролепетала девица и поклонилась. — Как тебя зовут? — Лорелей, сэр. — Ступай в дом, Лорелей. И не изводи меня вопросами, я устал с дороги. Вилби тебе все объяснит. — Да, сэр, — она закивала и зашагала к дому за Септимусом. — И да, если ты желаешь оставаться здесь, тебе придется попрощаться с деревенькой. Выходить за пределы сада ты будешь крайне редко. И держи язык за зубами. Если ты хоть словом обмолвишься о том, что видела в моем доме, я жестоко накажу тебя. Лорелей кивала, глядя на свои руки, и Септимусу даже стало немного жаль ее. Уж слишком резкий тон он выбрал. Но право, прежде он не говорил со слугами из простецов, а эльфы безропотно сносили любой тон. Септимус подавил еще один тяжелый вздох. Прихоть Портеуса сулила ему немало неудобств.