Секрет абсолютного счастья

Зелье кипело в котле, установленном в лаборатории, и Септимус задумчиво смотрел на пар, который причудливо закручивался, поднимаясь над котлом. Нефрит, обточенный магией, лежал рядом, ожидая своего часа. — И долго оно должно кипеть? — Лорелей, стоявшая напротив, посмотрела на котел с недоверием. — Еще час. А затем мы погрузим туда твой камень часа на два. Надеюсь, я не ошибся с расчетами. — Тогда вы, лорд Малфой, успеете поужинать, — она чуть наклонила голову. — Меня зовут Септимус. И я хотел бы, чтобы ты звала меня по имени. Вряд ли ты намного младше меня. Сколько тебе лет? — Девятнадцать, сэр. — Мне двадцать. До сэра я еще не дорос. Мне хватает того, что в Министерстве меня все называют сэром, лордом, исключительно в дань уважения моему отцу. Пожалуйста, Лорелей, ты единственный человек, кроме меня, в этом доме. Зови меня по имени. От эльфов я не добьюсь этого, так может хотя бы от тебя. Она испуганно посмотрела на него. — Но вы же лорд, а я — просто прислуга. Так не годится. Будь вам хоть пять лет, а мне пятьдесят, я должна беседовать с вами уважительно. — Лорелей, сделай милость. Я ужасно устал от этого. Мои друзья не сэры и не лорды, но они живут так, как считают нужным, а я заточен в тюрьме, которую создал для меня мой титул. Будь добра, облегчи мои страдания. Она глубоко вдохнула, словно собиралась прыгать в воду. — Септимус, вам пора поужинать, — выпалила она, залилась краской и выскочила прочь из лаборатории. На душе стало тяжело. Все-таки, стоило бы помягче с ней обращаться. По дороге в столовую Септимус размышлял о том, как же поражает его Лорелей. С одной стороны она была невероятно смелой девушкой, раз не побоялась снова пройти через подлесок, где с ней чуть не произошла беда, но с другой стороны — жуткой трусихой в части всего, что касалось самого Септимуса. Лорелей была одновременно умной — взять хотя бы те символы, что она расшифровала, хотя они не поддались даже Септимусу — и в то же время непроходимо глупой, когда дело доходило до жалования домовиков или же разговоров с Септимусом. Она, как и все родственники Септимуса, уперлась в их разницу крови и не желала слышать доводов. Септимус чувствовал себя просто отвратительно. Прошлой ночью, боясь, что амулет не сработает, он думал о том, как оставить Лорелей в доме навсегда. С одной стороны он не хотел рядом никого другого, кроме нее, с другой же стороны над ним довлело не одно поколение Малфоев, и все они, как один, без конца повторяли только одно: «Она не пара тебе». Септимус вошел в столовую с тяжелыми мыслями и увидел, что Лорелей нигде нет. Зато у стола стоял верный Вилби, который, завидев хозяина, поклонился. — Где Лорелей? — спросил Септимус, не осведомившись даже, как они разрешили утренние противоречия. — Ушла к себе в комнату, сказала, что поужинает потом, — отчеканил Вилби. — Утром она долго извинялась перед Вилби, плакала, говорила, что не хотела обидеть Вилби, а просто пыталась относиться к Вилби по-человечески. — Надеюсь, вы решили эту проблему раз и навсегда, — Септимус нахмурился. — Вилби сказал, что ему нравится работать для хозяина Малфоя, и Лорелей успокоилась. — Что ж, это радует. Позови ее. Я хочу, чтобы она ужинала со мной. Вилби поклонился и исчез. Спустя пять минут на пороге столовой появилась Лорелей. Судя по тому, какими красными были ее глаза, она плакала. — Лорелей? — Септимус встал со своего места, подошел к ней и пристально посмотрел ей в лицо. — Ты плакала. Почему? Я обидел тебя? — Нет, сэр, — она попыталась опустить голову, но Септимус успел поймать ее за подбородок и заставил смотреть, не отводя взгляда, на него. — Лорелей, я не хочу, чтобы ты лгала мне. — Сэр, я не знаю, что за игру вы затеяли, но мне становится страшно. — О чем ты говоришь? — Сэр, вы сажаете меня за свой стол, беседуете, как будто бы я с вами на равных, а теперь еще и просите называть вас по имени. Мне страшно, сэр. Если это такая забава, то лучше бы вам отослать меня обратно в деревню и попросить у Джона другую служанку. Я вас боюсь. — Отчего же ты меня боишься? Разве я обидел тебя? — Септимус отдернул руку. Ее слова обожгли его. — Я, сэр, еще помню, как легко вы можете убить человека. Это прозвучало, как гром среди ясного неба. Единственным глупцом здесь был Септимус, который вообразил, что по его приказу она может перестать бояться. — Когда амулет даст тебе магию, все изменится, — севшим от волнения голосом произнес он. — Ты станешь равной мне и сможешь оставить в прошлом свою присказку о том, что ты прислуга. А пока что поужинай, Лорелей. — Я не голодна, — прошелестела она, и Септимус решил, что не будет настаивать. — Что ж, прекрасно, — в его голосе зазвенела сталь, скрывающая горечь разочарования. — Ступай. Я буду в гостиной, когда закончу дела в лаборатории. Лорелей кивнула, низко опустила голову и бросилась прочь из столовой. — Вилби! Эльф возник посреди столовой. — Найди Лорелей и заставь ее поужинать. Если будет нужно, можешь накормить силой. — Да, хозяин Малфой, — Вилби кивнул и исчез. Септимус остался наедине со своими мыслями. Однако же, когда Септимус вернулся в лабораторию, Лорелей уже была там. Она сидела у двери и читала книгу. Завидев Септимуса, она вложила в книгу закладку и повернулась к нему. — Сэр, я подумала, что стоит последить за зельем. Однако оно кипит так же, как и когда мы уходили. Я ничего не трогала. Читала. История гоблинских войн. — Хорошо, — Септимус кивнул и бросил короткий взгляд на часы. Он успел. До того момента, когда камень должен быть погружен в котел, оставалось пять минут. Септимус и Лорелей провели их в молчании. — Пора, — произнес, наконец, Септимус и осторожно, стараясь не расплескать ни капли зелья, опустил камень в котел. Дым вмиг стал зеленым, а над котлом заплясали золотистые искры. — Два часа, — произнес Септимус, глядя на стрелки. — Ты останешься здесь или пойдешь со мной в гостиную? — В гостиную, — тихо произнесла Лорелей. — Здесь уж очень душно. Только книгу я возьму с собой, можно? — Да, конечно, — Септимус кивнул и первым вышел из лаборатории. В гостиной Лорелей была погружена в чтение, Септимус же ничем не мог заняться, любуясь ею, как картиной кисти неизвестного, но очень талантливого художника. И в то же время его душу разрывало от одной только мысли, что Лорелей его попросту боится. — Сэр, — произнесла она, оторвавшись от книги. Прошел уже час, и у нее только теперь возникли вопросы. Это не могло не поразить Септимуса. — Я слушаю тебя. — Сэр, я могу сходить в деревню завтра? У нас будет праздник урожая, и я хотела бы присутствовать. — Исключено, — отрезал Септимус. — Сегодня ты нарушила мой запрет, и мне это не нравится. Я мог бы наказать тебя, но не могу. Если я не позволяю другим обижать тебя, то и сам не должен этого делать. Хоть ты и прислуга. Кажется, последнее было сказано зря. Она опустила глаза и смахнула слезинку тыльной стороной ладони. — Если бы не твое сегодняшнее самоуправство, я бы отпустил тебя на праздник. Но теперь я не могу этого сделать. К тому же, чего тебе не хватает? — Веселья, сэр, — прошептала Лорелей и подняла голову. — Там так весело. Играет музыка, все танцуют. Если вы хотите, можете пойти со мной. Просто… — Говори, — Септимус заметил ее смятение. — Я давно не танцевала. Септимус взмахнул палочкой, и в гостиной заиграла музыка. — Прошу, — он встал со своего места и протянул Лорелей руку. — Я… Я не это хотела сказать, — она снова покраснела. — И к тому же, я совсем не умею так танцевать, как вы привыкли. — Но ты быстро учишься, — произнес Септимус, намекая на ее манеры за столом. — Ничего страшного в этом нет. Лорелей колебалась несколько мгновений, а потом все же вложила пальцы в протянутую ладонь. Септимус осторожно положил ладонь второй руки ей на спину и повел. Она действительно быстро училась. Они сделали всего три круга по гостиной, когда Лорелей подстроилась под темп и стала сносно танцевать. И все же Септимус чувствовал, как она зажата. Наверняка, это было связано с тем, что она все еще его боится, и от этого было ужасно больно. Музыка закончилась, и Септимус посмотрел на часы. — Нам пора возвращаться в лабораторию, — произнес он. Твой камень скоро будет готов. Он выпустил Лорелей из рук и отвесил поклон. Она удивленно вздрогнула. — Так положено, — пояснил он прежде, чем она успела что-то сказать. Лорелей с облегчением рассмеялась и тоже поклонилась. В лабораторию Септимус вошел, чувствуя, как отчаянно колотится в груди сердце. Он переступил не порог комнаты, но рубеж, после которого начиналась совершенно новая жизнь для него и для Лорелей. Она шла следом, и лицо ее было так спокойно, что невозможно было прочитать ее эмоции. Септимус подошел к котлу как раз вовремя. — Ровно два часа, — произнес он и извлек камень из котла. — Посмотри, Лорелей, он холодный. Но я чувствую, сколько в нем магии. Возьми, прошу тебя. Она протянула руку, и Септимус вложил нефрит в ее ладонь. — Ты чувствуешь что-нибудь? — Он холодный, но как будто бы теплый внутри. От него веет таким — я даже не знаю, спокойствием? — Возьми палочку во вторую руку и взмахни. Септимус протянул ей волшебную палочку и заметил, что его собственные руки крупно дрожат. С замиранием сердца смотрел он, как Лорелей берет его палочку, как сжимает в кулаке камень, а второй рукой легонько взмахивает. А потом все внутри оборвалось. Чуда не произошло. В руках Лорелей волшебная палочка все еще была бесполезной деревяшкой. — Простите, сэр, — Лорелей грустно вздохнула, положила на стол и палочку, и камень, и сложила руки. — Мне кажется, ничего не получилось. Септимус насилу удержался, чтобы не перевернуть котел.