Семейные узы.

Лондон. 1678 год. Был хмурый и дождливый день конца августа. Промозглый сильный ветер пронизывал до костей, заставляя ежиться от холода одиноких прохожих, застигнутых непогодой, что спешили к семейному очагу. Погружённые в свои проблемы, лишь некоторые из них бросали торопливые взгляды на группу скорбящих людей, покидающих кладбище. Священник давно закончил свою траурную речь, и все родные и друзья, почтив усопшего, возвращались домой. - И вновь лилии, - жнец вздрогнул, услышав позади знакомый голос. – Абрахам любил гортензии, - девушка возложила букет белых цветов на могилу. – У тебя же всегда по любому случаю лилии. - Лилия – символ чистоты и быстротечности жизни. - А гиацинт – печаль, а роза – бесконечность. Вся эта флористическая символика утомляет. Да, собственно, как поживаешь? - Рассказать всё в подробностях или обойдёмся простым – «хорошо»? - А как тебе самому хочется? - Никак, - отвернулся мужчина, - и покончим на этом. - Тогда зачем ты спрашивал? - Прибереги свои игры для других, демон, а меня оставь в покое. - Я бы так и поступила, жнец, - разулыбалась она, - но именно ты приходишь за Фантомхайвами. - Работа такая. И я соболезную горю твоей семьи, хотя ты вряд ли сейчас понимаешь, что это. - Спасибо, но не утрируй. Мы оба напортачили, каждый в своё время, но давай забудем старые обиды? - Прошло двенадцать лет, Аделайн! И ты являешься спустя годы, чтобы поговорить об этом?! – процедил мужчина. - Да, - с лёгкостью отозвалась девушка. – По правде, мы с тобой никогда толком и не слушали друг друга. Но мы здесь и сейчас. - Нет, - категорично заявил жнец. – Это ни к чему не приведёт. Так что будет лучше разойтись – здесь и сейчас. - Воля твоя, - откланялась Аделайн и исчезла. ______ - И как ты мог так спокойно отпустить её, после всего? – бухтел Отелло. – Надо было разобраться, и всё закончилось бы. - Вполне вероятно, - произнёс Гробовщик, - но не с тем результатом, что ты подразумеваешь. За Аделайн тогда уже стояла адская рать, как и за моей спиной были силы многочисленных жнецов. И сцепись мы с ней, решив выяснить личное, то обе стороны не стали бы разбираться, какова причина конфликта. Лишь один необдуманный шаг способен развязать ненужную войну. Достаточно только дать повод. Да и к чему мне нападать на демона, мирно пришедшего проститься с покойным? На мой взгляд, это было бы неуважительно по отношению ко всем почившим. - Учинить битву на костях людей, обретших покой, - сказал Сатклифф, - неприемлемо, то понятно. Но для тебя это стало удачным предлогом, жнец, - «алый» зыркнул на Гробовщика, - откосить от прямого разговора. - Проявление выдержки и самоконтроля в нужный момент может уберечь от неблагоприятного стечения обстоятельств, - сказал Себастьян. – И яркое выражение импульсивности под воздействием внешних эмоционально-раздражающих факторов на субъект… - Я понял! – рыкнул Грелль, вспомнив свой нервный порыв, приведший к смерти мадам Рэд. – Не продолжай! - За те двенадцать лет мы много всего переосмыслили и добились – лично для самих себя, - произнесла Аделайн. – Мы стали сильнее, умнее, разборчивей, но мудрости ни на грош, - усмехнулась она, - так как тогда ещё не отпустили обиду. - Вы мнили себя друзьями! – выдал криминалист. – Вы ожидали безукоризненной поддержки и отдачи, а надежды не оправдались! От этого и возникла неприязнь! - Ты ошибаешься, Отелло, - мотнул головой Сатклифф, - не видишь и не желаешь признавать явного, как всегда. Они были и остались верны, как себе, так и друг другу, наступив на горло собственной гордости и чужим предрассудкам и предубеждениям. Но всё же я согласен, то странный союз. Такого прежде не встречалось. Даже моё увлечение Себастьянчиком сравнимо с фарсом, ибо то, что недозволенно, привлекает сильнее прочего. Нам, жнецам, с молодых ногтей вбивают в головы – демоны – зло, вредители и тому подобное. Что, по существу, так и есть. И мало кто из нас задавался вопросом, а что «если»?... Строгое табу мгновенно било в лоб, остужая чрезмерно пылкие умы. - Эвоно как, - сказал Себастьян, и лёгкая улыбка дернула уголок его рта, - значит, для тебя я запретная невидаль. Что ж, - дворецкий протянул Греллю руку, - подружимся? - Чего?! – оторопел жнец, отпрянув. – Так нечестно! - Ты так донимал меня при каждой встрече, набрасывался, стремился убить, а всё оказалось до невозможности примитивно, - Себастьян, привстав и наклонившись к Сатклиффу, вновь протянул руку, - ты просто хотел, чтобы я тебя заметил. И тебе это удалось, только не могу взять в толк, почему сейчас ты столь категоричен, когда я готов принять твою позицию и интерес? - Грелль, опомнись! – в ужасе воскликнул Отелло, наблюдая, как его коллега, более не колеблясь, быстро ответил на крепкое рукопожатие. - Остынь, здесь нет ничего предосудительного, - сказал Гробовщик. – Из всех своих знаний ты выудил одно слово «запрет» и, прицепившись, крутишься на его орбите. Для тебя существует лишь цифра один, но стоит сказать, что есть и два, и три и даже тысяча, ты не поймешь и не примешь других реалий, поскольку зациклен на восприятии собственного убогого мира. А действительность куда шире очков, что как бельмо на глазах. Жнецы имеют право общаться с людьми, заводить с ними дружбу и испытывать любые симпатии. Жнецы могут свободно путешествовать по миру, они не привязаны обязательствами к одному городу или стране. И жнецы вольны принимать самостоятельные решения, которые, конечно, не противоречат уставу. - Да быть такого не может! – вспыхнул криминалист. – Ты всё выдумал! - Я прочёл свод законов и правил от корки до корки, - подтвердил Сатклифф. – В кодексе жнецов нет ничего подобного. - В современном изложении, - хохотнул Гробовщик, - наверняка. С течением времени многие пункты, и не только те, что я уже озвучил, были убраны намеренно, дабы избежать лишних притязаний, но изначальный императив никто не упразднял. И к Греллю, получившему уже изменённые трактаты, соответствующие его поколению, вопросов нет. Он не смог бы сейчас найти подлинной информации, как бы не искал. Все копии первого свода, как и книги, сопутствующие ему, изъяли, поставив на их место переписанные варианты. Однако ты, Отелло, был и сам хорошо осведомлён, и прекрасно знаешь, что это не россказни. Почему ты увиливаешь? - Я… я никогда не считал важным то, что было написано в самом раннем издании, - неожиданно брезгливо отозвался криминалист. – Там было столько всего ненужного и дозволенного, что я, плеваясь, просто пролистывал страницы. - Какая беспечность и пренебрежение к долгу. Тоже мне – эксперт. - Хватит меня оскорблять! – клокотал от злости Отелло. – Сколько помню, ты всегда меня унижал и выставлял дураком! Везде! Перед начальством, на совместных заданиях, на уроках! - Я хотел, чтобы мой, ныне бывший, коллега и друг не совершал гнусных поступков и поступал по совести, вот и всё. Да, возможно я избрал неверную форму влияния, - Гробовщик скорбно опустил голову, - надо было тебя вообще убрать. - Ты был чрезмерно требователен ко мне, - вдруг невинно пролепетал Отелло, - а между нами, как мы стали жнецами, разница почти в пятьдесят лет. Отчего ты упрекаешь только меня?! Он же тоже поступил плохо, убив человека! Разве не так, милый Грелль?! - Да, но… я нееее, я... эм... пффф, - растерялся Сатклифф, подбирая слова. - Вознамерился перевести стрелки?! – рассмеялась Аделайн, захлопав. – Умно. Но моя тебе рекомендация – не лезь к багряному. Не стоит, поверь. - Какая пылкость, - с издевкой протянул Отелло, показав своё истинное «лицо». Перевоплотившись из неуверенного и слабого сотрудника криминального отдела в волевого и надменного жнеца. И такая разительная перемена в коллеге обескуражила Грелля. – И что дальше, тварь? - Хм… Герт ответит на твой вопрос. - Помнишь Каина, Отелло, а Людвига и Генриха? – спросил Гробовщик. – Валентина? Мартина? Оливера? Альберта? Тео? Кристиана? - Замолчи! – в панике закричал криминалист, закрыв уши. – Заткнись! - А что не так? Имён ещё много. - Кто они? – спросил юный граф. - Жнецы, - с грустью произнёс Гробовщик. – Отличные ребята, надёжные товарищи, и некоторые из них… были… - Это как понимать?! – тревожно выпалил Сатклифф, нервозно потирая шею. – Их… казнили? - К счастью, не всех. У Отелло тогда было больше возможностей, полномочий и, скажем, прав, - заговорила Аделайн. – Его сделали членом судебного совета, и он мог, обратившись к первоисточнику, вступиться за тех жнецов, которых несправедливо обвинили в нарушении устава. Не в самом зале суда, разумеется, дабы не подрывать репутацию комиссии, а с глазу на глаз с главным арбитром. И приговорённых помиловали бы до обычного, но строгого наказания. А Отелло упивался собственной важностью, что на него, наконец, обратило внимание начальство. Гадкий утёнок расправил крылышки. Но Герт, хоть и слыл лучшим, всё же был обычным рядовым жнецом, к нему бы не шибко прислушались. Поэтому он пытался вразумить тогдашнего товарища, тем самым подписав себе приговор. Наш малыш эксперт стал усиленно капать компромат на назойливого и справедливого коллегу. И на тот момент разобщённость Герберта со мной сыграла немаловажную роль, Отелло так и не удалась подстава. Но как же мы потом ликовали, когда ты, - звонко расхохоталась девушка, - скатился в криминальный отдел. Торжество справедливости! - Как ты мог опуститься до такого?! – вспыхнул «алый». – Я, конечно, и сам открыто выражал неуважение и презрение к идиотам-коллегам, неоднократно третировал их, но никогда бы не поступил подобным образом! Это удел людского общества! Это их прерогатива вредить друг другу! - А что мне, прикажешь, надо было сделать?! Несоблюдение устава – сурово карается! И это не моя вина, что старых законов не было прописано в актуальном кодексе! Я не мог просто выступить со словами – «Эгей! Товарищи! Вы здесь все неправы!». Это дестабилизировало всю систему правления! Начались бы расследования, нескончаемые вопросы! И я в конечном счёте оказался бы крайним! Поэтому я не вмешивался, и жнецов наказали в назидание остальным! - Ты пошёл на предательство ради личного спокойствия?! – вскочив, рассвирепел Сатклифф, заводя бензопилу, замахиваясь для смертоносного удара, отчего Отелло, не имея возможности защититься, в постыдном страхе зажмурился. – Я в отместку измельчу тебя на куски! - Ещё появится возможность! – Себастьян, быстро среагировав на патетический порыв неуравновешенного жнеца, крепко сжал руками шину «циркулярки», острая цепь которой продолжала неистово вращаться. – Но здесь и сейчас – трезвый ум и хладнокровие! - У тебя был такой удачный шанс, милый Грелль, - приободрившись, фамильярно подметил криминалист, когда «алый», усмирив свой гнев, спокойно занял своё место за столом. – Превосходный случай избавиться от меня. - Не испытывай вновь моё терпение. - Отчего же? – дерзил жнец. – Вне сомнений тебя бы прикрыли твои новые друзья. - В стенах этого зала нет места покрывательству, - отрезал «алый». – Как и среди присутствующих нет безвинных. Конечно, исключением может стать вот этот, - Сатклифф указал на старшего странного мальчика-близнеца, - но и у него есть свои недочёты, помимо того, что он вообще не от мира сего. Поэтому, скажу тебе, парень, - Грелль пренебрежительно махнул рукой в сторону графа, - я не горазд на всякие угрызения совести, так что после и не надейся, но, - жнец глубоко вздохнул, - прими мои искренние извинения за убийство твоей тётушки. Я вспылил, каюсь, и совершил непоправимую ошибку. И я говорю сейчас не за себя, мне достаточно влетело, но то, что я сделал… - Я скорбел по смерти сестры матери, - ответил младший граф. – Очень сильно. - Господин? – изумился Себастьян. – Вы никогда не говорили об этом. - А кому? – усмехнулся мальчик. – Тебе? Которому чужды любые чувства. Лиззи? Что и так достаточно настрадалась. Слугам? Что и понятия не имели о ситуации. Тётя, потеряв дорогую сестру и любимого, надёжного супруга и ребёнка, осталась одна наедине со своими душевными демонами. Человеку тяжело справиться с таким потрясением, если его не поддержать. А ей никто не помог. Вот она и взрастила в себе чудовище. Но ты, жнец, избавил от него Лондон, сделав улицы немного чище. И как бы чёрство то не прозвучало, ты поступил правильно. Да, ты лишил жизни мою, хоть и не прямую, родственницу, но я не держу на тебя зла. Так что вопрос решён, и тема закрыта. - Решительно, благодарю, - сглотнув, кивнул «алый». - Дааа… главное, осознать проступок и принять вину, и время неизменно играет свою роль, - проговорил Гробовщик.