Опора

Всё началось донельзя банально. Они учились в одной школе, в одном «А» классе. Это был один из первых смешанных классов в их стране. Обычно альфы и омеги учились отдельно друг от друга, и только беты могли выбирать, с кем они будут учиться. Конечно, для них выбор был очевидным – омег испокон веков обучали намного хуже, чем альф, им не позволяли получать высшее образование, ведь этого были достойны лишь альфы и жалкая горстка гениальных бет. Попасть в университет считалось действительно чем-то очень престижным. И именно к учебе в университете и стремился Катсуки Бакуго. Он с самых юных лет, лишь только осознал своё привилегированное положение, поставил себе цель получить лучшее образование и достичь в жизни всего, чего только мог достичь альфа. Вот только омега, опора и поддержка, хранитель его домашнего очага, в этих планах фигурировала весьма и весьма опосредованно. Даже можно сказать, что поначалу и не фигурировала вовсе. Зачем ему, сильному, умному и независимому, какая-то жалкая омега, которая будет только тянуть его вниз, заставит думать о благополучии не только его собственном, но и всей семьи. Лишняя трата времени и сил. Так он думал ровно до тех пор, как не встретил своих одноклассников. Среди них были и омеги, совершенно неотличимые от альф: умные, сильные и смелые, совершенно не такие, какими он их себе представил. Что было неожиданно, сбивало с толку и рушило давно отлаженный план жизни, которому он неукоснительно следовал. Рушило, добавляя еще один пункт - найти лучшую омегу, омегу, которая будет не балластом, а настоящим товарищем, равным ему самому. В новом классе Катсуки быстро нашёл себе друзей, вернее надоедливых одноклассников, которые вились вокруг него и никак не желали убираться прочь, не реагировали на предупреждающее рычание и шутили, поначалу выводя из себя. Но постепенно Катсуки привык к ним, с ними можно было поговорить, обсудить домашнее задание или даже пойти куда-нибудь погулять после долгих занятий в школе. Но со многими одноклассниками он не общался. Ему хватало Денки, Ханты, Эйджиро и Мины, ежедневно сводящих его с ума своими выходками. Был совершенно обычный, ничем не примечательный день, один из многих, бесконечная череда которых проносилась мимо с ужасающей скоростью. Именно такой заезженной фразой можно было его описать. Почему-то именно в тот самый чёртов день закадычные теперь уже друзья Эйджиро и Денки решили обсудить омег. Планы на будущее, семьи и истинность. Катсуки с недовольством и легкой напряжённостью вслушивался в их перепалку, практически не вникая в этот любовный бред. И он так и остался бы в стороне от разговора, если бы не Мина, которая всегда любила вспоминать о его существовании в самый для того неподходящий момент. – Эй, Бакуго, а ты собираешься искать омегу? – глаза Мины светились искренним любопытством, но Катсуки не хотел давать ей пищу для пересудов. – Нет, не собираюсь. Это слишком обременительно, – хриплый голос был полон раздражения, Катсуки закрыл глаза и постарался просто отрешиться от навязчивой одноклассницы и не слушать весь этот романтический бред. Однако Мина и не собиралась отставать, постоянно привлекала к себе внимание назойливым мельтешением. И только Катсуки открыл глаза, чтобы хорошенько накричать на всех в целом и каждого в частности, он заметил искры неподдельного озорного веселья в глазах Мины, не предвещающие совершенно ничего хорошего. – Эй, Бакуго, а ты знаешь, что Мидория не сводит с тебя глаз, стоит тебе появиться на горизонте? – насмешливый громкий голос и долгий взгляд, демонстративно прожигающий спину Изуку. Тот дёрнулся, явно услышав её слова, его уши залились краской. Катсуки был уверен, что всё лицо Изуку сейчас напоминало спелый помидор. – Этот Деку? И что с того? Мне от этого ни горячо, ни холодно, – в его голосе сквозило раздражение. Если бы сейчас Катсуки взглянул на Изуку чуть внимательнее, то разглядел бы поникшие плечи. Хоть не увидел бы немного кривой улыбки и не услышал бы вздоха, сорвавшегося с губ. Таким было их начало. Немного нелепым, полным неприятия и чего-то, напоминающего презрение. Если бы тогда кто-нибудь сказал Катсуки, что он будет готов расшибиться в лепёшку ради благополучия Деку, он вряд ли смог потом ещё кому-то об этом рассказать за кружечкой кислого эля.

***

Когда Катсуки получил первое «письмо» с признанием в любви, он нисколько не удивился. Многие в его возрасте получали сероватые клочки исписанной любовной дребеденью бумаги. Он быстро прочитал записку и тут же выкинул, не придавая этому происшествию большого значения. Но подобные записки продолжали с завидной регулярностью оказываться в его вещах или просто на парте, где их, конечно же, находила Мина. Она зачитывала вслух содержимое каждой и добавляла уже шёпотом свои размышления по поводу того, кто же это мог написать. Катсуки немного злило подобное внимание, он тоже непроизвольно начинал задумываться, кто же мог слать ему эти чёртовы послания. Он даже думал следить за своими вещами, чтобы поймать навязчивого поклонника, но в игру вмешался случай. Дорога Катсуки пролегала через дыры в старом заборе, окружавшем паровую котельную, и небольшой сквер, где любили сидеть глупые влюблённые, выбравшие местом встречи полуразрушенный памятник. На одной из скамеек Катсуки заметил одинокую смутно знакомую фигуру. Он сам не знал, почему заинтересовался, почему стал красться, почему прятался… Наблюдал из-за дерева, не задумываясь, что может испачкаться в копоти, всё его внимание было обращено на Изуку. Да, на скамейке сидел, сгорбившись над листком бумаги именно Изуку. Подойдя ближе Катсуки смог разглядеть и учебник по механике в твёрдом переплёте на коленях, каждый локон отливающих зелёным волос, задумчиво–одухотворённое выражение лица и сияющие глаза, когда Изуку, очевидно, не знал, как выразить свои чувства, и мечтательно глядел перед собой. Никогда и никому Катсуки бы не признался, что такой вот вид Изуку запал ему в душу и заполонил все мысли. Он жадно ловил каждое движение что-то лепечущих губ и карандаша, скользящего по бумаге. Ветер трепал вихры зеленоватых волос, играющих бликами на солнечном свете. Эта картина навсегда отпечаталась в сознании Катсуки. В тот день он получил самое яркое, страстное и живое признание в любви, а записку до сих пор хранил в записной книжке, с которой не расставался ни на минуту.