Опора

Казалось, что после того вечера всё должно было измениться, жизнь должна была заиграть новыми красками, а сердце заходиться от любви и счастья, но… Ничего подобного Катсуки почему-то не испытывал. Он просто чувствовал, что Изуку теперь будет вместе с ним, и этот факт беспокоил его куда больше. Планы на жизнь рушились, изменялись, чтобы впихнуть туда ещё одного маленького и неуклюжего омегу, без которого почему-то было тоскливо на душе. Нужно было уехать отсюда, уехать подальше от назойливых родителей и снять квартиру. Катсуки по-прежнему собирался поступать в университет и понимал, что Изуку собирается туда же. Понимал, что у него ничего не получится, но переубедить не мог. Понимал, что не сможет просто так его оставить. Катсуки всегда любил планировать всё заранее, строить планы на жизнь. Хотя, когда влезал в драки, то предпочитал действовать скорее инстинктивно. И теперь не мог определиться, строить ли планы в отношениях с Изуку или поддаться инстинктам, довериться судьбе и своей природе. Конечно же Катсуки выбрал разум. В этом мире должны править мозги, а не животное начало, которое он в каком-то смысле презирал и старался задавить в себе, что, по его личному мнению, неплохо получалось, ведь беззащитный течный Изуку добрался до дома целым и невредимым, хотя имел все шансы оказаться изнасилованным в грязной подворотне через пару домов отсюда между баром и отелем. Катсуки сейчас всё чаще ловил себя на мыслях об Изуку, мысленно уже считал их парой и нисколько не сомневался, что тот может быть против. Даже мысли подобной не допускал. Они вместе, они пара, хотя никаких откровенных и прямых, задушевных и сопливых разговоров об этом не велось. Да они и не нужны были никому из них. Со дня их памятного свидания прошло уже несколько месяцев, но дальше поцелуев они не заходили. На дворе стояла душная весна, все одноклассники усиленно готовились к выпускному, витали в облаках и наивно мечтали о блистательном будущем, лениво переходя в течение дня из одного кабинета в другой. Закончился урок зарубежной литературы, и нужно было идти в другое крыло школы, стараясь как можно быстрее проскочить преподавательскую и остаться незамеченным. Каждый знал, что уставшие учителя были очень скоры на расправу, и рука у них была тяжёлой. Катсуки тоже не желал попасть под горячую руку, но голос Изуку, доносившийся из-за приоткрытой двери, заставил замереть и прислониться спиной к стене, прислушиваясь. Что ему могло понадобиться в преподавательской? Изуку говорил с Тошинори. В этом не было никаких сомнений. Гул в коридоре немного мешал, но если сосредоточиться, то можно было разобрать каждое слово. – Учитель Тошинори, я… Я мечтаю поступить в университет. Тот самый, который закончили вы, и хотел спросить… Смогу ли я пойти по вашим стопам и получить высшее образование? Смогу ли нести людям свет надежды так же, как и вы? Катсуки замер. Сейчас Тошинори, конечно же, улыбнётся и скажет Изуку, что у него всё получится, стоит лишь поверить в мечту, и окончательно задурит эту пустую голову мечтами о несбыточном, но ответ прозвучал как приговор. – Юный Мидория… – несколько секунд из преподавательской не доносилось ни звука, будто Тошинори пытался подобрать слова или собирался с мыслями. – Я, конечно, очень многое рассказывал о формировании новых устоев, о прогрессе, – его речь постоянно обрывалась и была совсем не такой уверенной, как на уроках. – Но всё это не совсем так. Вернее сказать… Общество не настолько изменилось, понимаешь? Я смог поступить в университет и обдурить эти косные устои только потому, что раньше скрывать свой пол было проще. А сейчас в любом документе прописано, что мы – омеги, Мидория. Это похоже на позорное клеймо, понимаю, но пока что мы слишком слабы, чтобы наши голоса услышали. Всё изменится, я знаю, но… Не сейчас. Может, ваши дети смогут учиться там, где захотят, но, увы, не вы. Катсуки не мог поверить своим ушам. Нет, он прекрасно знал, что у Изуку ничего не выйдет, знал, но не мог даже представить, что подобное скажет Тошинори Яги – человек, твердящий на каждой лекции, что времена перемен уже наступили, что они практически свободны. Катсуки был уверен, что кто-кто, а он точно будет убеждать Изуку до последнего, что его мечта может стать реальностью. – Но как же так?.. Ведь вы же говорили… – полный отчаяния и надлома шёпот совершенно не был похож на голос Изуку, не мог быть его голосом. – Понятно… В груди Катсуки что-то болезненно сжалось, он почувствовал боль Изуку, почувствовал, каково ему сейчас, но не мог ничего поделать. Нельзя вмешиваться, иначе этот мечтатель никогда не сможет здраво оценивать свои возможности, не сможет трезво глядеть на мир. Главное, чтобы картина этого неприглядного для омег мира не сломала его. – Мечтать… Мечтать и бороться за мечты – это не плохо. Но не стоит игнорировать реальность, Мидория, – голос Тошинори дрогнул. Будто он чувствовал то же, что и Изуку, будто прошёл через эти истины, будто видел что-то очень страшное и суровое, неотвратимое. Будто видел… Видел другую сторону жизни и теперь отчаянно боролся с ней. Повисла гнетущая тишина, едва заслышав шаркающие шаги, Катсуки дёрнулся и поспешил спрятаться за угол. Он сделал это рефлекторно и только потом подумал, что можно было притвориться, что просто идёт на урок. Изуку прошёл мимо, в обратную от нужного крыла сторону. Он не заметил Катсуки, глядел себе под ноги и плакал. Плакал совсем не так, как обычно, не просто распускал сопли из-за неудачного эскиза или оценки в тетради. Плакал так, будто каждая слезинка – маленький кусочек стекла, будто ему невыразимо больно смаргивать эти маленькие капли. Изуку явно не намеревался идти на следующий урок, хотя никогда до этого не прогуливал. Катсуки понимал, что на то есть причина, слышал её своими ушами, но до сих пор не мог поверить в подобное. Он тихо вышел из укрытия и направился следом, пытался прятаться, пока не понял, что Изуку смотрит только под ноги и не замечает ничего вокруг, уходя со школьного двора. Скорее всего, он смотрел даже не под ноги, а куда-то вглубь самого себя, возможно, пытался найти ответ на какой-то вопрос, а, может быть, просто жалел себя, но в любом случае Катсуки едва успел перехватить Изуку, чтобы тот не попал под колёса повозки. И будто только отборная брань пьяного извозчика отрезвила его и внесла немного осмысленности во взгляд зелёных глаз. – Каччан? Что ты... Как ты здесь оказался? – Изуку постарался улыбнуться и скрыть заплаканное лицо. Катсуки невольно скривился, услышав такое прозвище, и поняв, что от него пытаются скрыть проблему, не хотят беспокоить. Но переучить Изуку что-то делать практически невозможно – он упёртый, как баран, будет скрывать всё до последнего, свято веря, что так лучше для других. Это равносильно попыткам отговорить его от мечты. Хотя у Тошинори это, кажется, получилось. – Я просто шёл следом. Ты же по сторонам совершенно не смотришь, олух! Да что с тобой такое? – Катсуки намеренно спрашивал Изуку об этом. Лучше снова выслушать эту историю сейчас и дать поплакать на своём плече, нежели как-нибудь проговориться или и вовсе оставить эту проблему висеть на сердце нерешённым тяжким грузом. Мягкие губы дрогнули, и милая улыбка рассыпалась осколками, будто её и не было вовсе. По щекам Изуку покатились слёзы, а сам он уткнулся лицом в сюртук Катсуки, всхлипывая и подвывая, даже не пытаясь скрыть теперь свою боль. Вокруг по-прежнему ходили люди, совсем рядом проезжали повозки, но им было плевать. Катсуки видел только Изуку, слышал только его, ощущал только его, запускал руки в кудрявые волосы и с нежностью перебирал локоны, гладил по спине, чувствуя, как она содрогается от всхлипов. Но он ничем не мог помочь. Уже идя по узким улочкам, Изуку всё же рассказал, захлёбываясь всхлипами, невнятно, но очень эмоционально. Рассказал о том, как мечтал работать наравне со своим альфой, мечтал о доме, мечтал о том, что сможет быть опорой, а не просто нахлебником и домработницей. Мечтал стать учёным, мечтал показывать людям пример и быть для них таким же светом надежды и символом перемен. Катсуки не перебивал его, слушал, иногда кивая, и ловил каждое слово, понимая, что Изуку – именно тот омега, с которым хотелось бы связать свою жизнь. Опора. Именно это слово прочно въелось в разум, эхом отдаваясь в голове. Партнёр, на которого можно положиться. Наконец повисло молчание, Изуку практически перестал всхлипывать и сейчас что-то бубнил себе под нос, размышляя, а Катсуки просто шёл. Шёл, почти не глядя под ноги, сжимая своей тёплой рукой прохладную ладонь, и ни о чём не думал. Сейчас ему казалось это правильным. Молчать и стараться не слушать раздражающее бормотание, наслаждаться тёплым ветром, принёсшим такой редкий для этих краёв глоток свежего воздуха, редкими пятнами голубого неба, проглядывающими между слоями сплошного облака дыма и смога. Наслаждаться близостью к Изуку, которая отчего-то приносила покой и удовлетворение, а его лёгкий запах немного кружил голову, заставляя думать об уюте и тепле. – Скоро экзамены, и я должен показать всем свои знания. Я подам документы в университет во что бы то ни стало. Я смогу! – тихое бормотание слишком неожиданно прервалось столь громким во всех смыслах заявлением. Изуку был настроен серьёзно, его глаза блестели, но блестели не только от слёз, но и от какого-то боевого запала, азарта и слепой веры. Веры, что усилия всегда окупаются. Веры действительно слепой. Потому что в мире существуют и иные силы, склоняющие чашу весов к несправедливости. Катсуки не стал с ним спорить, не стал переубеждать, он просто сильнее стиснул ладонь Изуку и увёл в сторону дома, проводил до самых дверей, украдкой коснулся его губ своими и поспешил уйти, чтобы не смущать госпожу Мидорию. До экзаменов оставалось не так много времени, всего через каких-то два месяца решится судьба выпускников Академии, и Катсуки собирался подойти к этому этапу жизни во всеоружии, поэтому не уставал готовиться, хотя и скрывался от одноклассников, предпочитая иметь славу гения, которому всё даётся с первого раза. На самом деле он ночами мог корпеть над книгами, читать и вникать в материал, чтобы на уроках иметь возможность блеснуть своими знаниями. Времени на встречи практически не было, Катсуки приходилось довольствоваться редкими минутами совместных прогулок, в основном он видел Изуку только в классе, наслаждался его запахом и просто верил, что скоро всё это закончится, они смогут уехать в другой город, возьмут в аренду жильё и будут встречать рассветы и закаты вместе. Как настоящая пара. Думать о том, что что-то может пойти не так, не по плану, Катсуки не хотел. Он твёрдо знал, что Изуку в университет поступить не сможет, значит, нужно будет помогать ему с поиском работы или просто помогать финансово хотя бы потому, что их семья довольно небогата, хотя и известна в своих кругах. Всё должно было получиться. Изуку не был обделён талантом к шитью, подтверждение тому – сумка, с которой Катсуки теперь не расставался. Ему казалось, что от неё шёл кисловатый и освежающий запах яблока, которым будто пропиталась эта хорошо выделанная кожа. Но сильнее всего пахли швы и нити, их скрепляющие, что выдавало усердие Изуку, который наверняка часами корпел над этой сумкой. У него однозначно есть будущее, нужно только подучиться, найти стезю и клиентов. А Катсуки должен учиться дальше, чтобы достичь своей мечты. Должен получить лучшее образование за них двоих, он отчего-то чувствовал свою ответственность за это. А для поступления нужно было усердно готовиться и забыть на время обо всех сахарных соплях и романтике, отдавая всё свободное время книгам. В университете есть всего несколько мест для бесплатного обучения со стипендией, и нельзя было их упустить. День экзаменов для всех наступил слишком неожиданно. Изуку с самого утра был слишком бледным, трясся как осиновый лист и постоянно что-то бубнил, ходил кругами и кусал губы. В принципе, так вели себя почти все одноклассники Катсуки, да и он сам едва держал спокойное выражение лица и прятал подрагивающие от нервов руки в карманы. Задания были действительно сложными, учителя требовательными, на их губах ни разу не скользнула улыбка. Даже улыбчивый Тошинори был хмур и спрашивал очень строго, не давая никому поблажек. Это было непривычно и немного пугало, но оценки и рекомендации были не так уж плохи. Только после сданного экзамена Катсуки смог облегчённо выдохнуть – через пару дней он получит лист с отличными оценками. Теперь нужно лишь подождать несколько грамот с рекомендациями, и можно было смело отправляться записываться на конкурс в университет. Если раньше Катсуки не боялся за своё будущее, то сейчас, слушая рассуждения одноклассников о поступлении, он задумался о выскочках из богатых и родовитых семей, которые явно получили лучшее образование, и теперь могут стать очень серьёзными конкурентами. Изуку из кабинета выходил на дрожащих ногах, и Катсуки поначалу даже не мог понять, в каком состоянии тот находится: испытывает облегчение или отчаяние? То, что вокруг снуют немного нервные одноклассники, Катсуки не смутило ни капли. Плевать, многих он, возможно, больше никогда и не увидит, а если и увидит, что плохого в отношениях альфы и его омеги. Изуку едва стоял, хватался за отвороты форменного пиджака Катсуки и рвано дышал, слепо глядя прямо перед собой. – Каччан, я… Я сдал… Не всё на отлично, но сдал, представляешь? Никогда не видел преподавателей такими… Думал, они меня просто морально задавят, – Изуку заикался, то бледнел, то краснел и с трудом подбирал слова, не в силах выразить толком свои чувства. Катсуки оставалось только обнять его, прикрыть глаза и запустить пальцы в зеленоватые вихры волос, слегка их ероша. – Всё закончилось. Теперь всё закончилось.

***

На самом деле ничего не закончилось. Скорее даже - только началось. Началось с утомительного путешествия к университету, куда они оба так стремились попасть. Отец Катсуки был так любезен, что нашёл старого друга, согласившегося подбросить их на своей повозке. Путь предстоял неблизкий, но Изуку и Катсуки этого не боялись, прикинув, в каких тавернах смогут переночевать и отужинать. Благо, эти два дня пути не было дождя, иначе они бы вымокли насквозь, сидя под открытым небом. Соседний город был несравнимо больше их родного, а здание университета и вовсе величественно возвышалось над остальными, явно показывая статусность обучения здесь. После приезда Изуку не замолкал ни на секунду, даже лошадь, казалось, ржала более нервно, чем раньше. Он восхищался всем: и архитектурой, и людьми, и модой, и запахом свежей выпечки там, на углу. Но вид университета остудил его пыл. Изуку заметно стушевался и занервничал, теребя край рубахи и то и дело поглядывая на Катсуки в поисках поддержки. Тот же совершенно ничего не замечал, только прикидывал, что можно отправиться подавать документы прямо сейчас, ведь день начала приёма уже минул. Но помятый вид и усталость после непривычно длительного путешествия взяли верх. Нельзя представать перед уважаемыми мужами в таком затрапезном виде. Необходима была хотя бы небольшая передышка, чтобы прийти в себя и переодеться. Добросердечный мужчина довёз их прямо до ворот дешёвого постоялого двора и взял деньги только за сено для кобылы, уставшей от путешествия. Катсуки мог поверхностью кожи ощутить, как сильно нервничает Изуку. Конечно, это можно было увидеть, даже не сильно приглядываясь, но чувствовалось это на порядок лучше. Места нашлись сразу, цена, конечно, кусалась, но в стоимость входило и питание. Простое, но сытное. В комнате не было почти ничего, кроме пары старых коек и небольшого шкафа. Изуку тут же упал на кровать, свернулся клубочком и зашептал что-то, погружённый в себя. Он неожиданно затих, глядя на то, как Катсуки разбирает вещи, дёрнулся было помочь, но резко замер, передумав. Напряжение просто повисло в воздухе, и никто из них не знал, как лучше всего разрядить обстановку. Никаких мыслей, кроме касающихся цели путешествия, не водилось. Говорить о чём-то банальном было просто глупо… И в нос ударил приятный освежающий запах яблок, чуть более кислый, чем обычно. Наверное, перемены были вызваны нервозностью. Сам Изуку как-то странно себя вёл, водил носом, то краснел, то бледнел, сжимаясь в комок на своей койке. Им срочно необходимо было отвлечься. Можно было поиграть во что-нибудь, но ситуация к подобному совершенно не располагала, можно было бы что-нибудь обсудить, но он не знал, о чём сейчас можно говорить с Изуку, получая в ответ больше, чем просто одно слово или неопределённое мычание. Почему-то при взгляде на такого нервного, даже забитого, дрожащего от страха Изуку, в голове Катсуки всплывал тот самый день, когда тот потёк, так же дрожал, жался и был совершенно беспомощен. Следом – постыдное рукоблудие в туалете. Подобные воспоминания всегда сопровождались каменным стояком и пустой головой, в которой билось только желание поскорее сбросить напряжение… Катсуки замер, поражённый подобной мыслью. Сбросить напряжение – это то, что им было сейчас так нужно. И если можно доставить себе удовольствие всего лишь рукой, то почему бы не проделать тот же дешёвый, но действенный трюк с Изуку? Вот только как это сделать, Катсуки не знал. Сам-то он прекрасно был осведомлён о подобном способе самоудовлетворения, а вот омега из хорошей семьи такой же омеги мог и не знать о чём-то столь очевидном. Но как же Изуку справлялся бы с течкой в одиночку? Мысли скакали как кролики по лужайке в детской книжке. Катсуки усиленно думал, как вообще можно ни с того ни с сего запустить руку в чужие штаны, и при этом не показаться извращенцем. А причина столь бурных размышлений тем временем совершенно растерянно смотрела своими завораживающими зелёными глазами. Именно от подобного взгляда Катсуки почему-то решился. – Ты трясёшься как осиновый лист. Ничего страшного там нет, – слова, срывавшиеся с губ, были совершенно не теми, что нужно. – Я хотел сказать, что нужно расслабиться. Мы устали, и нам нужен отдых. Забудь обо всём. Изуку немного нахмурился и внимательно посмотрел на Катсуки. – Завтра решится, возможно, моя судьба. Как ты представляешь себе мой отдых? От столь резкого и абсолютно не свойственного Изуку заявления Катсуки даже немного растерялся, но быстро пришёл в себя и разозлился. Он всего лишь предложил отдохнуть, что в этом плохого? Даже речи не было ещё о том, как именно отдохнуть. Какого дьявола Изуку вообще решил, что может разговаривать в подобном ключе? – Деку… – недобрые, чуть хрипящие нотки в голосе сделали своё дело. Конечно, показывать превосходство перед омегами считалось моветоном, но в данном случае Катсуки просто не мог стерпеть подобного обращения. Изуку вздрогнул, подобравшись, и стушевался, тут же отводя взгляд. Это – именно та реакция, которая и должна была последовать. Подчинение. Не то, чтобы Катсуки не было приятно показывать, что он сильнее, скорее, ему порой действительно это нравилось, но всё же мерзкий червяк совести слишком активно копошился в душе. Времени на раздумья Катсуки просто не дал. Ни себе, ни Изуку. Он подошёл к его койке и склонился к самому лицу, с секунду заворожённо обводил взглядом рисунок веснушек на коже, и коснулся губами его губ, будто упал в пропасть. Дыхание резко сбилось, и стало кристально ясно, как именно можно было легко и просто залезть рукой в штаны Изуку. Это слишком легко. Настолько, что не сразу приходит в голову. Заразить своим возбуждением. Делать всё, что придёт в голову и даже больше, но о чём-то «большем» и думать пока было страшно неловко, да и не это им нужно вовсе. Катсуки целовал всё более жадно и напористо, будто пытался наверстать за один поцелуй то время, что не прикасался к Изуку и даже не позволял себе на него смотреть. Сейчас весь вечер и ночь были только в их распоряжении, комната заперта, койки можно было сдвинуть. Они могли вести себя, как настоящая пара, ничего не боясь и не заботясь о секретности. О том, сколько таких моментов ещё будет, Катсуки старался не думать, не дразнить фантазию и не загадывать в будущее. Сосредоточиться на «здесь и сейчас». Изуку под ещё неумелыми руками выгнулся, переворачиваясь на спину и блуждая по комнате осоловелым взглядом. Катсуки не один был в таком состоянии. От любого взаимодействия по коже бежали мурашки, а мелкие волоски вставали дыбом. Каждое прикосновение – сноп искр по позвоночнику, поцелуй – фейерверк в голове за закрытыми веками. Изуку стонал, подаваясь навстречу, обвивая шею Катсуки руками и притягивая к себе. Он тоже наверняка этого ждал, но боялся чего-то. Отказа? Насмешки? Насколько же далеко он готов зайти сейчас? Наверное, настолько, насколько готов увести его Катсуки. Но не сегодня, сейчас в их распоряжении только занюханная кровать и вполне рациональный страх. А если Изуку понесёт, если забеременеет? Что тогда? Только нищета, и больше ничего. Катсуки хотел дать своей семье гораздо больше, чем кусок чёрствого хлеба. Поэтому они сегодня обойдутся только рукоблудием и поцелуями, до которых так жаден Изуку, и на которые так щедр Катсуки. Думать о чём-то совершенно не хотелось, губы уже пекло от трения, а сердце стучало в горле, не давая нормально дышать. Грязная и мятая одежда полетела на пыльный пол, кровать поскрипывала от излишнего веса, а пространство комнаты постепенно заполнилось влажными звуками поцелуев. Изуку мелко дрожал, смотрел перед собой совершенно пьяным взглядом, вскидывал бёдра, пытаясь потереться о чужое бедро, и тихо, совершенно по-детски хныкал, когда ему это не удавалось. Катсуки же старался контролировать себя и своё тело, держать разум как можно более чистым, ведь от этого зависело их общее будущее, он крепко стиснул бока Изуку и притянул его к себе, развёл ноги и обхватил пальцами оба члена, сжимая их вместе. Воздух резко вышел из лёгких, а связные и разумные мысли будто выбили из головы точным ударом кулака, по телу пробежала дрожь, отдававшаяся искрами на кончиках пальцев. Войти… Кончить внутрь… Подобные обрывки желаний и потребностей заставляли цепенеть и смотреть на ситуацию совершенно по-другому. Изуку здесь, рядом, отчаянно хочет, жаждет, ждёт того, что он, Катсуки, смог бы ему дать… Но сам Катсуки думать о подобном не имеет права. Не сейчас, не здесь. Сегодня только руки и незатейливые движения. Пальцы сжимали их члены вместе, можно было почувствовать их пульсацию, почти в унисон. Горячий воздух обжигал горло и с трудом забивался в лёгкие, Изуку просто лихорадило, он метался на серой простыне и стонал, а волосы прядями прилипали к его мокрому лбу. От подобного зрелища бросало в жар, а перед глазами мир начинал терять чёткость. Ощущения были гораздо ярче, чем при том же рукоблудии в туалете академии. Но те постыдные воспоминания померкли, заменяемые новыми, более насыщенными. Катсуки стонал сквозь зубы и старался не дать себе волю, он ускорял движения рукой, то сжимал их члены сильнее, то почти отпускал, толкался навстречу, чуть запрокидывая голову и невидяще смотря в потолок. Он не мог просто отвлечься, все мысли были сосредоточены на Изуку, на том, как он дрожал и всхлипывал, вскидывая бёдра. Как чёртов запах яблок становился просто невыносимым, удушающим, подчиняющим и лишающим рассудка. Наверняка теперь между ягодицами Изуку было влажно, поэтому он так одуряюще пах, поэтому так соблазнительно выгибался и шире разводил ноги. Катсуки буквально поверхностью кожи мог почувствовать его желание, и то вызывало в нём потребность доставить удовольствие. Он продолжал наращивать темп движений и с силой сжимал их члены, глядя на то, как тонкая кожа то скрывает головку, то вновь обнажает, и от этого по телу проносилось жгучее удовольствие. С каждым толчком навстречу, с каждым рваным вздохом желание разрядки становилось всё более невыносимым, в голове набатом стучали инстинкты, а в груди что-то билось и выло, раздирая рёбра когтями. Внутрь… Но Катсуки не собирался слушаться, он несколько раз провёл по членам рукой и кончил, покрывая белёсыми потёками живот Изуку, а через пару движений их сперма перемешалась, поблёскивая на бледной коже и резко контрастируя с пятнами веснушек. Метавшиеся внутри инстинкты резко замолчали, оставляя звенящую пустоту и лёгкость, только сердце продолжало заполошно биться в груди. Катсуки тряхнул головой, чтобы волосы не лезли в глаза, и стал медленно осознавать произошедшее. Он не поддался, не сорвался, всё хорошо и лучше, чем могло бы быть, ведь Изуку совершенно точно отвлёкся, и теперь осоловело глядел в глаза напротив, продолжая слабо выгибаться навстречу, продлевая удовольствие. Катсуки начинал думать о нём как о змее-искусителе, ведь одуряющий запах в сочетании с изящными и соблазнительными движениями заставляли думать о продолжении, и понадобилась вся сила воли, чтобы не податься и отстраниться, разжимая руку и буквально падая рядом. Изуку теперь дрожал явно не от страха, он неосознанно прижимался к Катсуки и жадно вдыхал его запах, стискивая пальцами широкие плечи. Теперь можно было действительно отдохнуть. В основном они молчали, просто вслушиваясь в дыхание и сердцебиение друг друга, иногда перекидывались парой фраз, но это нисколько не напрягало. Катсуки даже подумалось, что было бы здорово, оставайся они так: навсегда рядом, в обнимку, вместе, делящие одну постель, один воздух, один ритм сердца. Стук в дверь стал неожиданностью, и Катсуки почувствовал, как вздрогнул Изуку. С другой стороны двери послышалась возня, и приглушённый голос уведомил их о том, что хозяин двора набрал бадью, и можно было смыть с себя дорожную пыль. Изуку оглядел себя, поморщился от засохшей спермы и подумал, очевидно, что это предложение было сейчас как нельзя кстати. Полотенце взял с собой только Катсуки, поэтому мыться пришлось вдвоём, а вытираться по очереди. Солнце уже укатилось за линию горизонта, и комната погрузилась в сумрак, разгоняемый только светом масляной лампы на тумбочке. Дрожащие отблески огня приносили чувство уюта, полутьма скрадывала неприглядность комнаты, освещая только кровать и небольшой участок рядом с ней. Будто этот клочок пространства был их собственным миром. Катсуки усмехнулся глупым мыслям, посмотрел на лицо спящего Изуку, на всякий случай встал, чтобы проверить, заперта ли дверь, и тоже решил отойти ко сну, прижимаясь к тёплому боку.

***

Утро следующего дня выдалось нервным и суматошным. Изуку бегал по всей комнате и заламывал руки от волнения, рылся в вещах, на несколько раз проверяя наличие всех необходимых свитков и писем. Катсуки же старался панике не поддаваться. Конечно, он нервничал, но показывать этого не собирался, чтобы не привести Изуку в ужас от предстоящего. Добираться до университета пришлось пешком, приходилось то и дело уворачиваться от снующих повозок и лошадей и отплевываться от пыли. Непривычным к такому людям может показаться совершенно диким темп жизни в большом городе. Пути в место назначения Катсуки даже не запомнил, он был полностью погружён в свои мысли, и избегал встречи с лошадьми только благодаря своей реакции. Перепуганный Изуку и вовсе жался к нему, цеплялся за рукав и оглядывался по сторонам, постоянно ища признаки опасности, вздрагивал от каждого окрика торговки или зазывалы. Здание университета производило сегодня впечатление не только величественное, но и угнетающее. Страх снова завладел их сердцами, но Катсуки смог быстро взять себя в руки и потащить ко входу сопротивлявшегося Изуку. – Ты же так хотел попасть сюда! Чего упираешься, как осёл, в самом деле?! – в голосе сквозило раздражение. – Да, хотел. И сейчас хочу. Но мне страшно… – Изуку дрожал и запинался, мямлил что-то нечленораздельное и с мольбой смотрел на Катсуки. О чём молил этот взгляд, оставалось загадкой. Уже в дверях Изуку опомнился, поджал губы и постарался вести себя как можно более прилично, подобрался и смело шагнул внутрь, хотя колени его явно дрожали. Сейчас или никогда. В холле стояло несколько столов, за которыми сидели обрюзгшие учёные мужи. Их хмурые лица отбивали всякое желание подходить к ним, и тем более разговаривать, но отступать было поздно. Катсуки шагнул к ближайшему столу, поздоровался и протянул свои документы. – Бакуго Катсуки. Вы из провинции… Академия UA… Надо же, хорошие результаты. Обычно после неё к нам не идут учиться. Большие амбиции у вас, молодой человек. Вы же знаете про вступительный экзамен? Полагаете, что сдадите его? Катсуки поджал губы и уверенно кивнул. Преподаватель ещё о чём-то нудно брюзжал, но внимание уже переключилось на Изуку, дрожащего перед соседним столом. – Неплохие результаты, Мидория Изуку, неплохие. Но вы же понимаете, что с такими знаниями будет сложно учиться здесь. Вы не альфа… Тем более бете… Бете ведь? – у Катсуки перехватило дыхание. Изуку замер, бледнея, а его преподаватель медленно и вальяжно листал перепутанные бумаги. Наконец, его пальцы наткнулись на первую станицу, и одутловатое лицо побагровело от злости. – Что? Омега в стенах университета?! Да как ты вообще посмел прийти сюда? Вон! Вон, я сказал! Бездарь! Чему таких, как ты вообще можно научить?! Мужа здесь искать пришёл, да?! Пшёл вон, найди себе альфу и продолжай род! Вы, омеги, всё равно ни на что другое не способны! – преподаватель встал из-за стола и кричал на Изуку, брызжа слюной. Катсуки хотел было заступиться, но понял, что это бесполезно. Он сделает хуже им обоим. В уши снова ввинтилось брюзжание преподавателя напротив, который с презрением провожал взглядом сгорбленную спину Изуку. – Совсем уже обнаглели эти омеги. Их место при альфе, а не в науке. Чтобы исполнять их предназначение, не нужно даже уметь читать, но они всё равно куда-то лезут… Ах, да, Бакуго Катсуки, ваш экзамен состоится завтра в 10 утра. Не опаздывайте, второго шанса уже не будет. Катсуки понятливо кивнул и откланялся, выскочил из университета и догнал Изуку, замирая в нескольких сантиметрах от него. Он совершенно не знал, как вообще можно помочь в такой ситуации. Изуку лишился мечты всей своей жизни, не видел больше проблеска будущего для себя, а Катсуки смог, и теперь всегда будет негласным напоминанием о роковой неудаче. Руки сами потянулись к Изуку, и он вздрогнул, оборачиваясь и начиная плакать навзрыд. Он кусал губы до крови, выл и царапал короткими ногтями рубашку Катсуки, не стесняясь похожих. Ему было так больно, что ничего уже не имело значения. Эту боль можно было ощутить всей кожей, она сводила с ума и впивалась раскалёнными иглами в голову и грудь. – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы отучиться там за нас двоих. Во имя твоей мечты, я не отступлю, хорошо? Я обещаю тебе, это всё, что я могу сделать, Изуку, – Катсуки не лукавил – это действительно всё, что он мог сделать для Изуку, продолжавшего стискивать пальцами его рубашку и тихо выть от беспомощности и обиды.