В изменчивый век

– Джон! Шерлок возвращается из своих чертогов, как всегда, с мыслью о Джоне. И, как всегда, с именем Джона на устах, даже когда его нет рядом, даже когда он с ней. Шерлок привык выкрикивать его имя в пустой комнате. Раздаётся шелест газеты и следом – голос Джона: – O, Холмс, а я недоумевал, когда вы наконец придёте в себя. Вы были в забытьи почти весь день. Вам удалось всё выяснить? Шерлок открывает глаза, в состоянии разглядеть лишь контуры штор на фоне окна. В гостиной темно – темнее, чем должно быть. Наверное, уличные фонари не горят. Пахнет тоже иначе – дымом и деревом, к которым примешивается лёгкий аромат вишнёвого табака, напомнивший ему кабинет отца. Тихо потрескивает камин. – Холмс? – Шерлок со смехом приподнимается и протягивает руку, чтобы включить свет на тумбочке. – Ты к чему это? Холмс. И с каких пор мы на "вы"? И – нет, я ещё не выяснил. Мне придётся вернуться в… Шерлок замолкает на полуслове, так и не найдя лампу на обычном месте, одновременно понимая, что с диваном тоже что-то не то. Вместо положенной гладкой кожи, на нём обивка из плотного бархата, который цепляется за брюки при каждом движении. Он нервно сглатывает, его разум пытается угнаться за сенсорными импульсами, поступающими от тела. Так. Маловероятно, чтобы Джон мог заменить диван прямо под ним, как бы глубоко он ни пребывал в своих чертогах. И несмотря на то, что лампа более компактна, зачем Джону её двигать? По спине пробегает холодок нехорошего предчувствия. – Джон, где лампа? – с трудом спрашивает Шерлок. Во рту у него пересохло, и язык не хочет повиноваться. – Какая лампа? Друг мой, с вами точно всё в порядке? Похоже, вы слегка не в себе. Позвольте, я попрошу миссис Хадсон принести чаю. Мне кажется, вам надо подкрепиться. День был долгим. – Поднимаясь с кресла, Джон потягивается, оборачивается, и его пышные усы, которых утром ещё не было, становятся отчётливо видны на фоне мерцающего пламени камина. Когда он наклоняется, чтобы положить сложенную газету на сиденье, из его жилетного кармана поблескивает золотая цепочка для часов. Что-то здесь явно не так. – Джон, что на тебе надето? Джон оглядывает себя с преувеличенным вниманием, забавно шевеля усами. – Моя... одежда? Ах да, вообще-то это ваш воротничок, прошу прощения. На свой я пролил чай, пока вас не было, как вам, вероятно, уже подсказала ваша дедукция. – Почему... почему у тебя усы? Ты ведь вроде… ты сбрил их давным-давно. – У меня... у меня всегда они были, я никогда не... Холмс, вы уверены, что вполне проснулись? – Задумчиво теребя напомаженные кончики усов, Джон прищуривается, чтобы лучше рассмотреть Шерлока в слабом освещении. Вдруг его лицо озаряет улыбка, образуя ямочки на щеках. – Вы снова разговариваете во сне? Знаете, я нахожу это необычайно привлекательным, и всё же, ума не приложу, с какой стати... Шерлок жестом останавливает его, не находя слов перед лицом такого откровенного веселья. Наконец, сглотнув, он шипит сквозь стиснутые зубы: – Разумеется, я не сплю. И мне не кажется всё это смешным. Если это шутка, Джон, то крайне неудачная. Улыбка мгновенно исчезает с лица Джона, и губы сжимаются в плотную линию. – Ладно, Холмс, теперь вы действительно начинаете меня беспокоить. Я никогда ещё не видел вас таким возбуждённым после возвращения из ваших походов. – Решительно шагнув к нему и опустившись на колени, чтобы быть на уровне глаз Шерлока, Джон раздвигает его веки большим и указательным пальцами и внимательно всматривается. – Так не годится, мне нужно больше света. Я принесу лампу и свой саквояж. Оставайтесь на месте и не шевелитесь. Шерлок хочет сказать, что даже и не думал уходить, что ноги не удержат его, если он попытается, что он не чувствовал себя таким взволнованным и растерянным с тех пор, как ему пришлось стоять перед залом, полным людей, и смотреть, как Джон Ватсон вступает в брак с кем-то другим. Но вместо этого он просто кивает и заставляет себя слабо улыбнуться. Джон кивает в ответ и быстро удаляется в направлении тёмной кухни – туда, где, во всяком случае, должна находиться кухня. Он по-прежнему на Бейкер-стрит или, по крайней мере, планировка квартиры та же. Оставшись один, он оглядывается по сторонам, замечая насыщенный тёмно-красный цвет стены, обрамляющей камин, антикварную мебель, толстый, местами потёртый шерстяной ковёр. Кипы книг свалены прямо у стен на паркете. Искусно инкрустированная костяная трубка лежит на подлокотнике зелёного кожаного кресла, а под креслом Джона – куда он обычно кладёт свой ноутбук – аккуратно размещена пара поношенных ботинок. Ноутбука нигде не видно. Как и телевизора. И вообще ни одного провода. Зато есть календарь на стене, приколотый между окнами над заваленным бумагами письменным столом. Ноябрь, 1895. Шерлок с трудом сглатывает, пытаясь увлажнить горло. Шатаясь, он поднимается с дивана и направляется к окну, чтобы выглянуть на улицу, но в этот момент в комнату стремительно возвращается Джон, неся большую масляную лампу в одной руке и старомодный врачебный саквояж в другой. Джон. Только он здесь настоящий. Неизменный. Те же пытливые синие глаза в обрамлении ресниц медового цвета. Та же тревожная морщина на лбу, та же ворчливая озабоченность в любимом голосе. Знакомый и надёжный, но вместе с тем заставляющий Шерлока трепетать при одном лишь взгляде. Шерлок узнал бы его где угодно, в любое время, в любой вселенной. Это Джон, сомнений быть не может. – Бог мой, Холмс, вы бледны, как новая луна. – Джон бросается к Шерлоку и, придерживая за локоть, усаживает его обратно на диван, а сам снова опускается на колени. Его глаза полны тепла и нескрываемой привязанности, которую раньше Шерлок видел только мельком. Он поднимает руку и нежно проводит тыльной её стороной по скуле Шерлока. – Вы беспокоите меня, мой милый. Мой милый. Джон так его не называет, Джон так к нему не прикасается, они не… почему Джон так себя ведёт? Шерлок вздыхает и облизывает губы кончиком языка. Джон подносит к его лицу масляную лампу. Шерлок замечает встроенное в неё вогнутое зеркало, вероятно для усиления слабого света фитиля. Он также видит собственное колеблющееся отражение в этом покрытом пятнами стекле. Его волосы выпрямлены и зачёсаны назад, вместо обычных распущенных кудрей, и на нём высокий белый воротничок, туго застёгнутый на горле. Он проводит руками по груди, ощущая под пальцами солидный твид и плетёные кожаные пуговицы. У него и одежды такой нет. Призвав на помощь всю свою выдержку, он делает глубокий вдох и пытается справиться с поднимающейся паникой. Джон смотрит на него прищурившись, держа лампу так близко, что Шерлок едва не отшатывается от её жара. – Что ж, зрачки в норме, признаков сотрясения нет, лихорадки – тоже, – бормочет Джон себе под нос. – Расскажите мне, что случилось, друг мой, поговорите со мной. – Я не... я в неправильном месте. – Звучит ужасно по-детски, но Шерлок сейчас не в состоянии придумать ничего лучше. Ещё ни разу в жизни он не чувствовал такую беспомощность. Джон изучает его тем пристальным взглядом, от которого у Шерлока всегда ёкает в животе. Он откашливается, помолчав, затем осторожно ставит лампу на соседний стол и садится рядом с Шерлоком на диван. Неправильно продолжать называть это диваном, лихорадочно размышляет Шерлок. Это канапе, а вовсе не диван, и уж точно не их диван. Он не замечает, что закрыл глаза, пока тёплая рука не сжимает его колено и голос Джона не шелестит у самого его уха, мягко и тихо: – Шерлок. Открой глаза, я прошу. – Джон произносит его имя с таким благоговением, словно речь идет о каком-то редком сокровище, спрятанном в тайном месте. Его усы щекочут Шерлоку ухо. Шерлок открывает глаза. – Ну вот. Теперь дыши. Правая рука Джона медленно водит по его спине, левая лежит на его колене, тёплая и тяжёлая. Губы Джона мягко прижимаются к его щеке. О. Поцелуй – Джон целует его. От неожиданности он невольно вскрикивает – нет, всхлипывает, если быть честным. Громко всхлипывает. Отчаянный, беззастенчивый звук, ничего похожего на который он раньше от себя не слышал. Потому что сейчас, говоря откровенно, ему уже почти страшно и он не на шутку растерян, и посреди этой галлюцинации – сна? – он чувствует губы Джона на своей щеке – тёплые, мягкие и нежные – и хочет, чтобы Джон успокоил его и исправил всё, что бы ни случилось. Это так просто – раствориться в прикосновении, позволить себя обнять. Его голова склоняется сама собой и всё его тело следует этому направлению, совершенно естественно разворачиваясь в сторону Джона. Как будто он только этого и ждал, но не верил, что ему позволят. – Ш-ш-ш, вот так, иди ко мне, – Джон обнимает Шерлока за талию, прижимая ближе, а затем откидывается назад на бархатные подушки, так чтобы Шерлок удобно устроил голову в изгибе его плеча. – Теперь объясни мне, что значит "быть в неправильном месте". – Сейчас не 1895-й. Это не, я не... здесь всё не так, Джон. – Ш-ш-ш, хорошо-хорошо. Я не буду спорить. Сам назови, какой сейчас год, любовь моя. Сам назови. – Пальцы Джона поднимаются туда, где волосы Шерлока встречаются с воротником, и осторожно поглаживают. Утешая. Успокаивая. Невозможно ясно мыслить, когда вокруг запах кожи Джона, когда живот Джона приникает к нему с каждым вздохом. Это то, чего он всегда хотел – чтобы Джон обнимал его так – он должен просто впитывать и запоминать каждый нюанс своих ощущений. Даже если это всего лишь сон, готовый в любой момент растаять при свете дня. – Продолжай. Скажи мне, какой сейчас год, и я поверю тебе. Обещаю. Боже, он готов на всё, лишь бы это не кончалось – объятия, тепло прижимающегося к нему тела, пальцы, неторопливо очерчивающие линию волос. Теперь, когда первоначальная паника отступает, ему становится совершенно плевать, какой сейчас год. Джон по-прежнему рядом, а кроме Джона ему никогда ничего не было нужно. Линейность времени – лишь мысленная конструкция, по большому счёту... Шерлок постепенно успокаивается, дыша в грудь Джона, его начинает клонить ко сну и он перестаёт волноваться о том, как и почему здесь оказался. Позже он найдет время всё выяснить, но сейчас ему уютно, пальцы Джона легко перебирают пряди его волос, и едва ли что-то, кроме этого, имеет значение. – Джон, я очень устал. Мы можем поговорить об этом позже, пожалуйста? Джон понимающе вздыхает и наклоняет голову, чтобы прижаться щекой к шерлоковой макушке. – Хорошо, любимый. Не буду настаивать. Мы выпьем чаю и отправимся спать пораньше, чтобы ты отдохнул. Бросив обеспокоенный взгляд через плечо, Джон подходит к входной двери и звонит в большой потемневший медный колокольчик. Его мягкий звук напоминает Шерлоку тот колокольчик, что миссис Хадсон держит на каминной полке в своей квартире, и который он часто вертит в руках, когда она угощает их чаем. – Миссис Хадсон принесёт нам чай с минуты на минуту, а потом – сразу в постель. Дело обсудим с Лестрейдом завтра, это подождёт. – Дело..? – У себя они с Джоном работают над особо жестоким убийством членов двух конкурирующих банд, найденных в подвале заброшенной закусочной. – Неужели вы забыли? – Хмурится Джон. Он задумчиво кусает нижнюю губу, мельком показывая белые зубы. – Холмс, что именно вы помните о сегодняшнем дне? Шерлок молчит. Он помнит, как они наскоро глотали завтрак из яиц всмятку и тостов с фасолью в "Спиди", как ехали в кэбе до Тауэр-Хилл с ноутбуками на коленях, застряли в пробке и решили идти остаток пути пешком, как Джон забыл свой телефон в туалете "Старбакса" и им пришлось бежать за ним обратно под проливным дождём, таким образом, они опоздали на встречу с Лестрейдом в Скотланд-Ярде и закончили день дома, за ужином перед телевизором, так что Джон успел посмотреть премьеру кулинарного шоу. Он помнит голубой отсвет экрана на лице Джона, крошку в уголке его губ, которую так хотелось слизнуть. Он помнит, как Джон ворчал, что от кулинарного шоу снова проголодался, пока наконец не пошёл на кухню и не съел полпачки апельсиновых печений "Яффа" прямо в темноте у стойки. Он помнит силуэт Джона на фоне кухонного окна, его уши, выступающие в свете фонаря, изгиб бёдер в джинсах. Но это почти наверняка не то, что ожидает услышать этот Джон. – Я... я помню завтрак, – неуверенно начинает Шерлок, пытаясь собраться с мыслями, чтобы сочинить что-нибудь убедительное. – А после? Визит Майкрофта? Планы подводной лодки, что он нам показал? Бедного Артура Уэста? Шерлок растерянно качает головой, не в состоянии ничего придумать. – Нашу поездку на станцию Олдгейт? Вы помните хотя бы, как утром выходили из квартиры? – Мне очень жаль, Джон. – Что же там с вами случилось? – шепчет Джон скорее самому себе. Он проводит ладонью по лицу, дёргая за кончики усов. Предпочитаю, чтобы мой доктор был гладко выбрит. Такое не каждый день услышишь. – По правде, Джон, я... наверное я просто устал. – Говоря это, он понимает, что не сильно грешит против истины. Он действительно обессилен. Слишком обессилен, чтобы что-то выяснять или делать вид, что с ним всё в порядке. Он даже думать не может. Джон улыбается, его тёмно-синий взгляд смягчается, от уголков глаз разбегаются морщинки. – Вы продолжаете называть меня Джоном. – А я не должен..? – Шерлок смотрит на него искоса, в полном недоумении. – Нет, я... это прекрасно. Но я привык слышать это только в определенных... – Джон откашливается и краснеет. – Более интимных обстоятельствах. О. Шерлока бросает в жар. Значит, здесь – в каком бы месте и времени это ни было – между ними, определённо, романтические отношения. Нечто большее, чем поцелуи в щёку и тёплые объятия. Открытие будит в нём бурю эмоций – сожаление, что у них с другим Джоном этого нет, но и давно похороненную надежду, что всё ещё возможно. Если этот Джон любит его, желает его, тогда может быть... Размышления Шерлока прерывает уверенный стук в дверь, следом за которым слышится знакомый голос: – Йу-ху! – Миссис Хадсон торопливо входит с большим чайным подносом, на котором расположены изящный бело-голубой сервиз и разная выпечка, разложенная по вазочкам. Комната наполняется ароматом печёных яблок. Она поворачивается, чтобы поставить всё это на стол, и Шерлок встречается с ней взглядом. Она выглядит в точности, как всегда: непослушные волосы и весёлый блеск в глазах. От этого у Шерлока ноет в груди. – Всё в порядке, мистер Холмс? – Почему-то эта формальная фраза в её устах нисколько не кажется формальной. Шерлоку хочется вскочить с дивана, обнять её, расцеловать в морщинистые щёки и всё ей рассказать. Она поверит ему, целиком и полностью, и даже не усомнится. – Да, всё хорошо. Спасибо, миссис Хадсон. – Каким-то чудом ему удаётся сохранять ровный тон. Они мирно пьют чай втроём. Миссис Хадсон, как всегда, болтает о соседях и своей сестре. Джон украдкой посматривает на Шерлока, когда думает, что тот не замечает. Шерлок, со своей стороны, пользуется возможностью помолчать, чтобы попытаться разобраться в том, что происходит. Даёт шанс мозгу немного поработать. Самое рациональное объяснение – всё это галлюцинация или очень яркий сон. Возможно, у него температура. В своих чертогах он и раньше переживал эпизоды, которые казались почти настоящими. Неужели он так глубоко погрузился в свой разум, что безнадёжно потерял связь с реальностью? Когда чай выпит, а крошки убраны, Джон помогает миссис Хадсон собрать посуду и провожает её на первый этаж. Возвращается он с сонным вздохом и мягкой улыбкой на лице, напомнившей Шерлоку тот вечер, когда Джон вернулся к нему, вернулся домой. Понимаешь, мне очень жаль. Прости меня за всё. Это было... Джон, прошу. Всё в порядке. Не надо об этом. Твоя кровать готова. Я скучал по тебе. Я тоже скучал по тебе, Джон. – Ну ладно. Теперь ты накормлен, напоен, пора в постель. Тебе нужно хорошенько выспаться, а не как обычно, падать на рассвете, и я не приму никаких возражений. Джон первым идёт в тёмный коридор, взяв зеркальную лампу с собой, она отбрасывает на стены дрожащий свет, который переливается золотом в его пепельно-русых волосах. Шерлок следует за ним, ведя кончиками пальцев по обоям вдоль верхней рейки деревянной обшивки. Промасленное дерево прохладное и гладкое на ощупь, от сквозняка, спускающегося из слухового окна на втором этаже рядом со спальней Джона, его бросает в дрожь. Всё настолько реально. Джон открывает дверь в спальню Шерлока и ставит лампу на сухой умывальник слева. Шерлок входит следом, осматриваясь: ещё одна знакомая комната, которую теперь едва можно узнать. Гардероб стоит в углу, как и у него дома, но на этом сходство заканчивается. Кремовые обои с узором, напоминающим пчелиные соты, плетёные коврики, беспорядочно разбросанные по деревянному полу, а его кровать – огромное чудовище с четырьмя столбиками, придвинутое к дальней стене. Ему кажется жизненно необходимым всё потрогать, чтобы убедиться, что оно настоящее. Он проводит ладонью по шкафу, подходит к окну и раздвигает шторы, чтобы взглянуть вниз в кромешную тьму переулка. Садится на край постели, вздрагивая, едва не провалившись в неё. Пуховая перина. Разумеется. Джон не уходит. Напротив, он снимает воротничок и расстёгивает рубашку, всем видом показывая, что готовится ко сну. Спать. В комнате Шерлока. Нет. В их комнате, внезапно понимает Шерлок. В глаза сразу бросаются две ночные сорочки, висящие на двери, два фланелевых полотенца рядом с умывальником, две примятые подушки, стопки книг на обеих тумбочках – явные свидетельства того, что в этой кровати спят двое. По телу Шерлока пробегает трепет предвкушения. – Собираешься спать в одежде? – Джон удивлённо вскидывает бровь, стягивая с себя брюки и вешая их на изножье. – А. Нет. – Шерлок встаёт, нашаривая пальцами жёсткие кожаные пуговицы жилета. Он не может их расстегнуть, не может даже вспомнить, как управляться с пуговицами – только не когда перед ним стоит полуголый Джон, из всей одежды у которого лишь едва держащиеся на бёдрах кальсоны, а неровные тени ложатся на все изгибы и выступы его тела, делая подбородок более квадратным и подчёркивая поджарый живот. Отводя взгляд от довольно внушительной выпуклости под кальсонами, Шерлок беспомощно дёргает верхнюю пуговицу жилета, пытаясь унять сердцебиение. Джон мгновение наблюдает за его усилиями, затем подходит к Шерлоку, заставляя паркетные доски скрипеть под босыми ногами, и проводит руками по его животу, спокойно и уверенно. – Так. Позволь мне, – мягко шепчет Джон. Он убирает пальцы Шерлока с пуговиц и начинает не глядя расстёгивать их одну за другой. Его глаза блуждают по лицу Шерлока, а усы скрывают едва заметную улыбку. – Спа... спасибо, – Шерлок не знает, куда девать руки, бесполезно болтающиеся по бокам. Он поднимает взгляд в потолок. Джон прикасается к нему. Джон стаскивает расстёгнутый жилет с его плеч и принимается за рубашку. Джон подходит ближе, его волосы щекочут чувствительную кожу под подбородком Шерлока. Шерлок закрывает глаза, стараясь избежать гипервентиляции. Сколько раз он представлял себе это, хотел этого – Джон дышит ему в шею, руки Джона скользят вниз, останавливаясь на бёдрах Шерлока – и вот он здесь, прямо перед ним, а Шерлок едва может пошевелиться. Губы легко касаются адамова яблока, затем Джон заключает его в объятия, прижимаясь лбом к его ключице. Шерлок мгновение нерешительно колеблется, после чего поднимает руки и обхватывает Джона за плечи, зарываясь лицом в его волосы. Он втягивает запах – шерсть и мускус, уникальный для Джона – и удовлетворённо вздыхает. Боже, это кажется настолько правильным. Настоящее облегчение – после стольких ночей желания и невозможности обладания, после всех этих шутливых перепалок за завтраком, когда Джон однажды коснулся его босой ноги под столом, передавая ему кофе, и ни одному из них не хватило смелости признать это, после бесчисленных долгих взглядов и искусанных губ, после того, как Джон, наконец, решился положить руку на его колено, сидя в кэбе – просто обнять его. Такая простая вещь, но Шерлок готов рыдать от облегчения. – Заставил ты меня сегодня поволноваться, – тихо говорит Джон, касаясь губами кожи Шерлока. – Я знаю. Прости, – произносит Шерлок в волосы Джона охрипшим от эмоций голосом. Он рад, что Джон не может сейчас видеть его лицо, покрасневшие глаза со скопившейся в их уголках влагой. – Не надо извиняться, – Джон дотягивается до кончика носа Шерлока и прижимается к нему с поцелуем. – Таким ты мне и нужен. Это кажется самой естественной вещью в мире, когда Джон улыбается ему в тусклом свете, его глаза потемневшие и сонные, его лицо так близко, что Шерлок видит поры на носу... наклонить голову и накрыть губы Джона своими. Прежде чем Шерлок успевает понять, что происходит, они уже целуются. Губы Джона сухие и тёплые, единственное, что увлажняет их – это язык Джона, деликатно касающийся нижней губы Шерлока. У него вкус пирожков с яблоками и бергамота, и он целует со спокойной страстью, медленно, но решительно. Он целует Шерлока так же, как любит его. – Ну вот, – хрипло шепчет Джон, успокаивающе поглаживая Шерлока вдоль позвоночника. – Ну вот, – неуверенно отзывается Шерлок, его голова кружится, а лицо горит. Он только что поцеловал Джона. В губы. И Джон поцеловал его в ответ. – Где ты был весь день, хм? – Джон запускает пальцы в волосы Шерлока, массируя ему затылок. Шерлок снова целует Джона, просто потому, что можно, и ещё, чтобы успеть унять дрожь в голосе. – Я не знаю, но я скучал по тебе. – И я скучал по тебе. Ты, невозможное создание. – Джон быстро проводит губами по подбородку Шерлока, глядя на его рот. Затем отступает, ласково похлопав Шерлока по пояснице, и отворачивается, чтобы снять с двери сорочки. Одну он бросает Шерлоку и начинает расстёгивать свои кальсоны. На глазах у Шерлока Джон позволяет кальсонам упасть и отбрасывает их прочь. Нисколько не смущаясь своей наготы, он возится с завязками сорочки, пока Шерлок чувствует себя застигнутым врасплох между стыдом и возбуждением. Джон прямо перед ним, совершенно голый, и Шерлок просто не может ничего с собой поделать. Он пытается остановить взгляд на груди – овальные соски, огнестрельный шрам на плече – потому что эту часть тела Джона он мечтал увидеть не меньше. Но это выше его сил, и глаза сами опускаются вниз к члену. Мягкий, больше среднего и лишь немного темнее остальной кожи, он устроился в гуще светлых волос, которые расходятся по внутренним сторонам бёдер и вверх к пупку. Он отводит взгляд прежде, чем Джон успевает его поймать, и просовывает голову в сорочку, не снимая кальсон. Его лицо пылает. В мозгу проносятся воспоминания о каждой грешной мечте, которая у него когда-либо была: он в руках Джона, эрекция Джона упирается в живот, Джон шепчет сладкие непристойности ему на ухо. Он прижимает тыльные стороны ладоней к щекам, чтобы остудить лицо, и залезает под одеяло. Он смотрит, как Джон задувает масляную лампу, погружая комнату почти в полную темноту. Джона теперь не видно, слышны только мягкие шаги, приближающиеся к кровати. Между штор пробивается бледный луч лунного света, образуя на полу белый вытянутый треугольник. Глаза Шерлока успевают привыкнуть, когда кровать проседает, и он замечает освещенную луной грань лица Джона в тот момент, как его бедра касается колено. – Сегодня спим на моей половине? Ну хорошо. – Джон со смехом пожимает плечами и перебирается через Шерлока, чтобы лечь у него за спиной. Джон приподнимает одеяло и обнимает Шерлока сзади, прижимаясь к нему так, что они почти становятся одним целым, затем он привычно перебрасывает руку через талию Шерлока и тянется вниз, пока не находит его ладонь и не сплетает их пальцы. – Люблю тебя, – сонно бормочет Джон, целуя Шерлока в щёку. От этой незатейливой ласки по телу Шерлока разливается тепло, выброс окситоцина дурманит мозг. Люблю тебя. Рука Джона на талии, мягкое дыхание Джона в затылок, холодные босые ступни Джона, просунутые между лодыжек. Джон любит его. Ему уже неважно, что это всего лишь галлюцинация, он хочет, чтобы это было правдой. Он хочет, чтобы так было каждую ночь, ему это необходимо. Он больше никогда не сможет заснуть без Джона Ватсона, обвивающего его как плющ. – Я тоже люблю тебя, Джон. – Он оборачивается, ловя уголок губ Джона своими. Они вздыхают и ворочаются, задевая друг друга, чтобы устроиться поудобнее, пока Джон наконец не засыпает на спине, выпростав одну ногу из-под одеяла и закинув руку на лоб. Шерлок перекатывается на другой бок и приподнимается на локте, наблюдая, как подрагивают веки Джона, наблюдая за каждым мельчайшим движением этого любимого лица, вдыхая его запах, терпкий и пряный, пока в конце концов веки Шерлока не тяжелеют настолько, что он больше не может держать их открытыми. Он сворачивается сбоку Джона, потрясённый и благодарный за то, что в какой-то вселенной ему позволено засыпать, положив голову Джону на грудь, там где бьётся его сердце, и наконец, сдаётся.