Адюльтеры

*** Ваня просыпается со стойким чувством брошенной девушки — перепроверяет журнал «входящих» вызовов на несколько раз, долго-долго сидит перед зеркалом, вымазывая на губы ярко-красную помаду, а потом хватается за виски — голова чертовски гудит, боль сверлит ее вдоль и поперек, Ваня не может вздохнуть свободно. Ей кажется, что в пустой квартире явственно слышно, как она судорожно вбирает в себя воздух ярко-красными губами, на каждом выдохе раскрывая их широко — на сердце тяжело. В голове шумит и фонит, как в радио, помехи рябью идут перед глазами: будни всегда были тяжелыми для опохмела — сегодняшний день не исключение. Ваня семенит в спальню, достает из прикроватной тумбы целую коробку медикаментов и начинает рыться в ней холодными тонкими пальцами: на кровать летит полупустая пластинка таблеток валерианы, почти пустая пластинка глицина и несколько распечатанных таблеток спазмолгона. Ваня с каким-то маниакальным наслаждением выдавливает все таблетки из пластинок в свою холодную ладонь и, сжав ее в кулак, идет на кухню — у крана, запив всю горсть таблеток из кулака, Ваня жадно размазывает капли воды по лицу вместе с ярко-красной помадой. Ее помада «его» бесит. Ваня кривится лицом — не понимает, почему просто не может отпустить эту ситуацию, бьет кулаком столешницу мойки со злости — в висках стучит. Голова начинает кружиться, зрачки расширяются так, что становятся похожими на две маленькие черные дыры — в них засасывает все, Ваня мерно прикрывает глаза и кладет распахнутую ладонь на сердце: оно бьется без остановки, без передышки, без продыху. Складывается впечатление, будто Ваня секунду назад финишировала на забеге в несколько тысяч километров. И она проиграла… Ваня думает, что нужно принять душ — под струями воды, в отражении голого кафеля она обнимает себя руками и долго глотает проточную теплую воду: легче не становится. Сразу после Ваня заворачивается в полотенце, накидывает на плечи халат и решает немного отдохнуть — проходит в гостиную, падает на диван и слышит, как из кармана кожаной куртки, оставленной вчера в прихожей, трезвонит телефон. Ваня жмурится. Но все же идет отвечать. — Ало, — говорит она скупо и тут же напряженно выдает: — Не молчите, ало! — Ваня! — с того конца телефонного разговора с придыхом и паникой говорят ей. — Ваня, это Диана! — говорит она торопливо, и Ваня смотрит на зеркало в прихожей, где видно только ее бледные руки и белый махровый халат. — Я хотела извиниться за вчерашнее. И поинтересоваться, поинтересоваться, как твое самочувствие — вчера был такой сильный дождь… — Пустяки, — отмахивается Ваня, слушая Диану в пол-уха. — Пустяки, — повторяет она увереннее. — Все нормально, ты зря беспокоишься. Ты показала мужу эскизы? Диана молчит пару мгновений. — Да, да, конечно! — оживляется она минутой позже. — Показала, я все ему показала, и он… — Он? — Ваня думает, что ее помада «его» бесит. — Ему не понравилось! — со стыдом выдыхает Диана и тут же заливается: — Я не знаю, как его убедить! Все очень красиво и удобно! Но он уперся и ни в какую! — Пустяки, — с легкой усталой улыбкой снова говорит Ваня, опустив глаза. Его бесит ее помада. И кавычки тут не нужны. — Пустяки, — повторяет она увереннее. — Мы решим этот вопрос. Когда тебе удобно, дорогая? — Ваня не знает, в какой момент ей стало удобно называть свою клиентку «дорогой», но сказанных слов уже не вернешь — Ваня улыбается меланхолично. — Давай сегодня? — предлагает Диана с изрядной долей страха и дерганности: Ваня со скепсисом трет виски. — Хорошо. Где, во сколько? — уточняет она деловым сухим голосом, и Диана думает, что на нее обижаются. — Прости, пожалуйста, — канючит она детским голосом. — Я поговорю с Ильей, — Ване режет слух. Для всех он — Илья. Для нее он — Илья Олегович. — Не нужно, — тут же быстро говорит Ваня. — Давайте лучше обсудим все втроем, чтобы прийти к компромиссу? — предлагает она твердо. Диана готова задохнуться от восторга: Ваня задумывается над тем, плохо ли она поступит, если оденется, как последняя куртизанка, чтобы Илья Олегович обратил на нее внимание. Эти мысли отвлекают. — Да! Да, было бы чудесно! — с придыхом сообщает Диана, заливаясь лучистым соловьем. От ее голоса веет теплом и заботой. — У Илюши сегодня тренировка, мы сможем только после шести вечера. Ты сможешь? — Без проблем, — и еще Ваня задумывается, что к своим годам ничего путного добиться так и не смогла: у других уже семьи и дети, уют и совместный ремонт спальни, а у нее? Пустые бутылки вина на кухне? Что? Одиночество и головная боль по утрам? Ваня сжимает ладонь в кулак до покраснений на нежной ладони. — Если Илья Олегович не будет против… И вдруг Ваня ловит себя на мысли, что начинает немного ревновать: Диана ему — Илюша, Илья-я-я, любимый, а она ему — Илья Олегович? Все катится в ад. — Отлично! Давайте тогда у нас после шести? — Диана похожа на божий одуванчик — такая невинная и трогательная. Ваня чувствует себя последней мразью, ущемленная самооценка дает о себе знать — как это, не повелся на такую чудесную-расчудесную меня? Играем тогда по моим правилам. — Ой, ну что ты, — отмахивается Ваня и сама понимает, что поступает, как последняя сука. — Илья Олегович наверняка будет не в восторге. Предлагаю встретиться на нейтральной территории, — Ваня выдавливает из себя милую улыбку, но чувствует, как лицо готово разойтись по швам от этой прикладной фальши. — Нейтральной территории? — по-детски невинно переспрашивает Диана, и Ваня кивает: — Да. Какой-нибудь ресторан в Москве вполне подойдет для переговоров, я думаю. — Оу, — только и говорит Диана — думает она не долго. — Ну, если тебе так удобнее, то конечно! Давайте в «Эрендоле»? — Ваня сглатывает с трудом. — Хорошо. В шесть двадцать в «Эрендоле», — она не спрашивает, она утверждает. Диана только успевает согласиться, и Ваня кладет трубку — тут же набирает номер салона красоты: — Олеся? Сегодня свободна? Нужна твоя помощь… Ваня одевается недолго — ведь она почти ничего не надевает: легкое черное платье, полупрозрачным шлейфом оголяющее плечи, декольте и спину. Голые ноги Ваня облачает в высокие сапоги — все-таки на улице осень, и неизвестно, сколько придется играть в ее игру с самооценкой, ей некогда болеть. Ваня накидывает на плечи свою любимую кожаную куртку, стирает с лица остатки помады, перекидывает влажные волосы через плечо и, сгрузив в сумку альбом и остро-наточенный карандаш, уходит из дома, звеня ключами. На улице ветрено — верхушки деревьев клонит вниз, клонит к земле, остатки желтых жухлых листьев разлетаются вихрями то тут, то там — Ваня не спеша идет по тротуару, смотря себе под ноги: думает, думает о том, что поступает, как последняя мразь. Голову кружит от одновременного чувства адреналина и драйва, азарта, но душа томится под сердцем от вины, острого чувства вины. Ваня заруливает за угол, видит яркую вывеску салона красоты и смело идет туда — заходит, откинув с плеч сырые чуть подмерзшие на ветру волосы, и тут же плюхается в свободное кресло. — О! Ванечек! — вылетает из своей каморки Олеся: накрашенная по последней моде, одетая в черт пойми что, с какой-то дикой дичью на голове, она раскидывает руки в стороны — обнимает Ваню и улыбается. — Что на этот раз? Свидание, ага? — она игриво подмигивает ей, а Ваня вспоминает, как кувыркалась с ее парнем, когда они «ездили выбирать обои». Становится тошно вдвойне, но отступать уже некуда. — Да, — Ваня ангельски улыбается. — Свидание. Так что… Постарайся, — она подмигивает Олесе в ответ: та заливисто смеется. Когда Ваню накрывают черным фартуком и кладут под затылок мягкую подушку, она закрывает глаза: сейчас можно играть в полную силу, можно врать и обманывать, можно прикидываться и кидаться ложью. Можно все. — Ну, рассказывай, как жизнь молодая, — Олеся начесывает ее черные волосы, включив фен. — Захомутала футболиста, — врет Ваня, прикусив сырые губы. — Ого! — не верит Олеся. — Красавчик? За сборную играет? — град вопросов заставляет усмехнуться с чувством собственного превосходства — Ваня понимает, что она мразь, но остановиться не может. — Красавчик, — она почему-то сразу думает об Илье и мысленно тут же одергивает себя — он для тебя не Илья! Он Илья Олегович. — И за сборную играет… — Ваня сухо сглатывает ком под горлом. Олеся укладывает ее волосы утюжком. — Ого! — снова восклицает Олеся. — Где подцепила? — Ездили вместе обои выбирать, — иногда Ваня не очень оригинальна во лжи. — Хех! Там поди и потрахались? — грязно шутит Олеся, и Ваня держит в голове безумные глаза ее парня, когда он раздевал ее в своей машине. — Да-а, — Ваня выдыхает успокоенно. — Прямо там… Следующие несколько часов проходят за бытовой болтовней — Ваня не устает врать, а Олеся не устает спрашивать: и каждый ответ Ваня пропускает через призму своей завуалированой лжи — так больше не хочется врать, но обстоятельства вынуждают. Ваня сжимает ладони в кулаки. Олеся колдует над ее лицом — чертит ровные стрелки, накладывает черные тени, очерчивает острые скулы… Наносит на приоткрытые пухлые губы ярко-алую помаду. Его бесит ее помада. Так пусть. — Платье-то у нее какое! — ахает Олеся, когда Ваня решает покрасоваться, сняв куртку — полупрозрачный шлейф закрывает ноги сзади и спереди, но оголяет их по бокам. Видны оборки кружевного черного белья и чулок — Ване не стыдно. Ей забавно. Все в салоне завистливо окидывают ее оценивающими взглядами — хороша девица, ничего не скажешь! — Где достала? Футболист твой поди купил? — Олеся смеется, прибирая рабочее место, пока Ваня с показательным видом роется в сумке. — Да, купил… — она делает вид, что вытряхает из кармана деньги, и невинно интересуется у Олеси: — Сколько с меня? — Ой, да прекрати! — возникает Олеся, отмахиваясь. — За такой шикарный ремонт я тебе по гроб жизни обязана! За уведенного мужчину тоже? — хочет спросить Ваня, но прикусывает язык. Нет, не время — не место. Молчи. — Спасибо! — она обнимает Олесю и, поправляя на ходу волосы, улыбается ей лучезарно — все в салоне на секунду выдыхают от умиления. — Пока! — Ваня хлопает дверью. Порыв ледяного ветра обдает с ног до головы — легкая волна иссиня-черных волос летит назад, накрашенные глаза слезятся, ярко-алые губы приоткрываются — Ваня чувствует, как холод пробирает тело до мурашек, до неприятных и скользких, как она сама. И теперь глаза слезятся не от ветра — как, ну как она может быть такой мразью? Почему? Почему она просто не может быть счастлива, как все остальные? Голова идет кругом, Ваня смотрит на экран телефона — шесть вечера… До «Эрендола» Ваня добирается за пятнадцать минут — на входе поправляет волосы, невзначай заглядывая в широкие стеклянные окна ресторана — она видит их, чету Кутеповых, они сидят за столом — Диана о чем-то увлеченно рассказывает, умильно улыбаясь, а Илья смотрит на нее с любовью. У Вани сердце сжимается, но она твердит себе, что должна победить в этой игре, которую выдумала себе сама. Охранник не задается вопросами — они давно знакомы с Ваней, пару раз уходили в нирвану в этом ресторане — он молча кивает ей, оценивающе пробежавшись глазами по стройным сильным ногам — Ваня не ждет, двери перед ней распахиваются сами. Ваня сглатывает, когда свет ярких ламп бьет в глаза — она не жмурится, опускает голову вниз и, сделав глубокий вдох для успокоения, проходит внутрь. Внутри тепло и просторно — уютно и величественно, умеренная роскошь говорит сама за себя — Ваня не спеша идет к столику Дианы и Ильи — не подает виду, что заметила их. — Ваня! — радостно восклицает Диана, заметив ее, и Ваня готовится, выдыхает: Илья поворачивает голову, держась за колени — их взгляды встречаются. Взгляд Ильи бежит дальше — бежит по ней, как струи холодной воды — он смотрит на ее алые приоткрытые губы, на силуэт кружевного белья под полупрозрачным платьем, на стройные ноги и разрез платья, на идеально уложенные волосы… И снова возвращается глазами к ее губам — ее помада его бесит. Ваню пробирает ток — она понимает, что игра уже началась, и отступать уже некуда. Она цокает каблуками в сторону столика, пока Диана все это время улыбается ей — она замечает, что Илья отворачивается, так ничего и не выразив своим поведением. Холодный миг столкновения их взглядов будоражит — он встрепенулся, он вздернулся, он что-то почувствовал. Ваня останавливается рядом и скромно улыбается, убрав руки в карманы кожаной куртки. — Добрый вечер, — ее голос тих и измучен, можно сказать, в какой-то степени томен. И только сейчас Ваня замечает светящееся любопытством лицо Иллариона — он смотрит на нее своими большими доверчивыми глазами, приоткрыв рот, и ни слова не говорит. Все замирают. — Иллар, — Ваня теряется, смущение настигает ее в тоне голоса: Ваня хмурится, понимает, что сесть рядом с Дианой не получится. — Присаживайтесь, — явно давя из себя последние крупицы вежливости, говорит Илья, чуть отодвинувшись в сторону. И, когда Ваня скромно присаживается на край мягкого дивана в полной звенящей тишине, Илья почти вжимается в стенку дивана, стараясь словно отодвинуться от нее как можно дальше. — Спасибо, Илья Олегович, — говорит Ваня и ставит между ними сумку — тут же переводит взгляд на Диану, которая держит на руках Иллариона — игра началась. — Итак?.. — Итак! — Диана кивает с притворным напускным недовольством на Илью. — Вот наш повстанец. Нам с Илларионом все нравится, правда, мой хороший? — Ваня боком чувствует, как Илья напряжен, как он хочет уйти. Илларион что-то бурчит на языке, понятном только ему одному, и Диана продолжает разбавлять неловкое молчание: — Илюша против, ему, видите ли, не нравятся цвета. — Что не так с цветами? — не смотря на Илью, спрашивает Ваня, смотря куда-то в потолок. — Бежевые тона успокаивают. Я ни на что не намекаю, но всем нам тут нужно расслабиться, — она делает вид, что поправляет бретели платья — совесть гложит, ведь она делает это при невольном невиновном свидетеле, Илларионе — Ваня берет себя в руки, в кулаки, выдыхает со стоном, отпустив лямку. И Илью бесит ее помада. — Кому нужно, пусть расслабляется. Я вообще не понимаю, зачем нам нужен ремонт и без того хорошей спальни, — хмуро говорит Илья, в голосе его сквозит неприкрытая сталь. Ваня сглатывает, кровь ее холодеет — он напряжен, и она напряжена тоже: такое чувство, будто они уже переспали, и теперь им обоим стыдно перед Дианой. — Илья! — строго говорит Диана, няньча Иллариона на коленях. — Прекрати! Мы об этом уже говорили! Илларион напрягается, почуяв своим детским нутром острый конфликт, и начинает капризничать. — Ну вот! — выдыхает Диана и встает на ноги, прижимая сына к груди. — Мы на пару минут, скоро будем… Они уходят — в шумах ресторана слышно только, как кто-то разговаривает за соседними столиками, Ваня кусает красные губы до боли. — Какие цвета Вам нравятся, Илья Олегович? — спрашивает она и только потом медленно, никуда не торопясь, поворачивает голову в его сторону — они снова встречаются взглядами, будто все это время Илья только и делал, что пялился на нее. Ваню прошибает ток. — Темные, — хмуро сообщает он твердым голосом. — Но не черные, — проникновенно уточняет Ваня. — Точно, — Илья отворачивается и пялится в окно, подперев лицо руками. Ваня лезет в сумку и замирает — такой соблазн коснуться его пальцами. И она не удерживается — словно невзначай, касается теплой ткани его свитера своими ледяными пальцами — Илья вздрагивает. — Простите, — усиленно роясь в сумке, говорит Ваня и вытаскивает альбом и карандаш — разворачивает его на нужной странице и кладет на стол, подзывая Илью ближе к себя. — Какие конкретно оттенки темных цветов Вас интересуют, Илья Олегович? Илью коробит, что его зовут так официально — он привык к домашнему «Илюша» от Дианы, от ласкового «Па-а-а» от Иллариона. И к суровому «Илюха» от сокомандников и тренера — теперь, столкнувшись со строгим «Илья Олегович», он не знает, что делать, чувствует себя безоружным. — Я не знаю! Эти, — он тычет пальцем не глядя, и они соприкасаются с Ваней — оба замирают: Ваня не поднимает глаза, но и не убирает руку — Илья не понимает, что должен делать. Смесь абсолютно инородных чувств стучит по черепной коробке молотком. — Это бежевые, — спокойно врет Ваня: Илья тут же поворачивается к ней, не убирая руки, и первое, куда он смотрит — ее губы. Ее помада ярко-алая сегодня. Точно такая же, какой и была в прошлые разы — Илья не знает, почему, но его дико коробит это. Дико коробит. — Вы врете, — фыркает он, отдергивая ладонь и складывая руки замком на груди — Ваня пожимает плечами, легкомысленно смотря в потолок: она думает недолго — с элегантностью закидывает ногу на ногу, чуть обнажая их, и Илья не может не смотреть, не следить — он ей не верит, он должен видеть все. — Может быть, — выдыхает с полустоном Ваня, Илья невозмутим. — Так какие оттенки цветов? — Ваня не издевается — это у нее в крови, никак оттуда не вытравить. Илья не ведет и бровью — смотрит на ее ноги долго, мужественно и молча — поджимает губу, не дышит тяжело, не закатывает глаз. Он молчалив и суров, как каменная статуя, мраморное изваяние. — Темно-синие, — он проводит пальцем по цветной карте на странице альбома совсем рядом с ладонью Вани. Достаточно близко, чтобы почувствовать холод, исходящий от ее рук. Достаточно интимно, чтобы одарить ее частичкой собственного тепла. — Это спальня, а не молильня, — с упреком и игривой усмешкой говорит Ваня кокетливо — ее голос больше не звучит устало и измученно. — А я и не молиться там собираюсь, — он не огрызается, просто ясно дает понять, что тоже умеет язвить — его тон такой же холодный, каким был: Ваню интригует это, Ваня прикусывает губу, Ваня нерешительно мнется, жуя собственные алые губы. — А что? — уточняет она и тут же прокашливается, добавляя: — Может, если Вы четко сформулируете свой заказ, цель станет яснее и досягаемее? — Разве это не Ваша работа? — Илья вскидывает бровь — только одну, но сколько в этом взгляде пренебрежения. — Мне еще никогда не попадались такие проблемные клиенты, — Ваня болтает закинутой на ногу ногой, упираясь носком сапога в столешницу. Илья снова невзначай проходится глазами по ее плечам, по контурам кружевного белья под полупрозрачным черным платьем. — Вы забыли одеться, — говорит он наконец, снова отворачиваясь. — Что? Раздеться? — хлопает глазами Ваня, делая вид, что не услышала. Илья не поворачивается. Ваня набирает в легкие побольше воздуха. — В своей спальне Вы должны смотреть на свою жену так же, как на меня сейчас, — она решается на окончательный шаг, идет ва-банк — если не так, то никак вообще: Илья не дергается, не возмущается, не брызжет слюной. Они снова замирают. Слышно только, как люди разговаривают за соседними столиками. — Верно. У Вани по спине бегут мурашки, она чувствует, как встают соски, как покалывает ребра от возбуждения, как напрягаются ноги — она перестает ими болтать, садится удобнее, сдержаннее, закрытее. В этот момент возвращается Диана с Илларионом — садится напротив, начинает увлеченно что-то рассказывать о своем увлекательном походе в мужской туалет с сыном, но Ваня понимает, что ни она, ни Илья, погруженные в свои мысли, толком не слушают ее. — Что решили? — увидев альбом с цветовой палеткой, спрашивает она оживленно. Ваня протягивает альбом Иллариону: — Держи, Иллар, дарю, — из чистых побуждений говорит она, но тут же спокойно и холодно говорит Илья, рукой почти перехватив альбом: — Не стоит. Он наверняка Вам нужен. — Нет, — альбом оказывается в руках довольнющего Иллариона: Ваня кусает губы, Илья отворачивается к окну, а Илларион и Диана начинают с восхищением разглядывать яркие картинки. — Мне нравится этот цвет! — она тычет пальцем в нежно-розовый, и Ваня снисходительно улыбается. — Цвет молодости, — кивает она с видом профессионала. — Илюша, что думаешь? — Диана даже не поднимает голову, погруженная в восторги над цветными яркими картинками: Илья смотрит на точеный профиль Вани, на ее приоткрытые алые губы. — Мне нравится темно-синий, — говорит он устало, измотанно и серо. — Цвет страсти и конфликтов, — Ваня медленно поворачивает голову к нему — столкновения их взглядов будоражат обоих — Илья не отворачивается на этот раз. — Как интересно! А оранжевый? — спрашивает с любопытством Диана, улыбаясь, как ребенок. Илларион вторит ей счастливым смехом. — Цвет счастья, — Ваня смотрит на Илью в упор, не моргая, ее алые губы приоткрыты — оба чувствуют, что напряжены. Но понять, почему, пока не могут. — Мне нравится темно-синий, — снова повторяет Илья, смотря в глаза Ване с мраком. Она отвечает глазами: «Цвет страсти и конфликтов», — оба дышат глубоко и размеренно, но Ваня все равно волнуется больше. — Хорошо! — соглашается Диана и тут же обращается к Ване: — Какой цвет подходит к темно-синему? — Пастельные оттенки оранжевых цветов, — Ваня делает вид, что поправляет волосы, отвернувшись. — И белых, — добавляет она. — Цвета чистоты и невинности. Анти-обман. — Как интересно, — в какой раз повторяет Диана, и Илларион вторит ей на своем детском языке, что-то увлеченно лепеча. — Тогда решили? — Илья смотрит на ремень дорогих наручных часов, Ваня дергается — как это, сбегает? Он не может вот так просто взять и сбежать, они ведь только начали игру… — Да! — Диана прихлопывает в ладоши и советуется с Илларионом: — Решили, мой сладкий? — Илларион радостно смеется, тыча пальцами во все цвета подряд. — Отлично, — Ваня улыбается сдавленно, поникнув. — Нам пора, — Илья встает на ноги, одергивая теплый свитер. — Любимая, — многозначительно прибавляет он, глянув на Ваню из-под тишка. — Хорошо! — соглашается Диана с облегчением. — Ваня, я позвоню тебе, ладно? — она собирает Иллариона, который не выпускает альбом из рук. — Илларион, верни игрушку даме, — строго предлагает Илья, протягивая руку к сыну, но Илларион хмурится и начинает капризничать. — Пусть оставит. Может, еще передумаете насчет цвета, — не смотря на Илью, говорит Ваня и тоже встает на ноги. — Илья Олегович, — прибавляет она, накидывая сумку на плечо. — Диана, — она кивает ей, уже направляясь к выходу. Стук ее каблуков слышен на весь ресторан, мужчины из-за столиков провожают ее жадными взглядами — Илья тоже смотрит ей вслед. Но осуждающе. И заинтересованно. Домой Ваня добирается только к полуночи — все это время гулявшая по городу под дикие завывания ветра, продрогшая до костей, она скидывает с себя все вещи и забирается в ванную — включает напор воды, закрывает глаза, оглаживает силуэты бедер пальцами, раздвигает нижние половые губы и представляет… Господи, представляет Илью. Илью Олеговича. Прикусывает губы, пока кромка горячей воды поднимается все выше — представляет, не может насытиться своим воображением. Голову кружит, холодные пальцы начинает покалывать. Ваня бьется в экстазе, широко раскрывает рот и запрокидывает голову — они встречаются взглядами — Ваня кончает со стоном, обмякнув в горячей воде. По щекам текут слезы — она такая тварь…