Рыба в ловушке

Самое интересное, что Мукуро отказался лететь с ним в одном самолёте, но согласился ехать в одной машине. Сказал: возьмёт дневной рейс. Сам Кёя прилетел ночным. У Мукуро было ещё одно условие. Кёя хотел напомнить ему, что он не в том положении, чтобы ставить условия, но передумал — разительная перемена в поведении Мукуро заставила интерес к происходящему вскипеть. Кёе стало любопытно, что будет дальше, и он согласился остаться на ночь в родительском доме. Нет ничего проще. Комнат много. К тому же, если главным злодеем в кровавом фарсе всё-таки был Мукуро, если Мукуро дурил ему голову, выследить его потом будет проще. Передавать его Вендиче Кёя не собирался, зачем ему такая информация — тоже пока не знал. Но по старой привычке предпочитал собирать всё, что может быть полезно. Да и все по-прежнему ждали предательства Мукуро. Кёе на слухи было плевать — он просто не выносил предателей. Словом, это был бы потрясающий повод освежить, казалось, притихшую ненависть. Взяться за врага с новой силой. Ровно в полдень Кёя постукивал пальцами по рулю и всматривался через лобовое стекло в окна многоквартирного дома. Окраина Намимори, своего рода гетто — только там стояли эти тощие уродцы в несколько этажей. Нехорошо, если его здесь увидят. Репутацию с каждым годом отмывать все сложнее, будь ты хоть самым влиятельным человеком в этом городе. Слишком много развелось шакалов. Особенно в этом рассаднике бедности. Совсем не удивлял выбор Мукуро: только он предпочитал селиться среди разрушения. Человеческие условия — да зачем? Кёя попробовал представить Мукуро в цивильной квартире, приличным мужчиной в каком-нибудь деловом костюме, и чуть не заржал. Вообразить Мукуро в платье оказалось куда проще — этим Кёя и занялся. Когда они договаривались, Кёя обмолвился: ему нужна очень правдоподобная женщина, родители у него не дураки, особенно отец. Он не обговорил всех деталей, но воображение рисовало вполне убедительный портрет Мукуро, каким он должен был выйти из подъезда. Платье на него Кёя надел строгое: чёрное, простое. Вроде бы Шанель завещала носить такие, так говорила Хром на совместном задании?.. Лучше бы с ним сейчас была Хром. Мукуро опаздывал на целых десять минут. Разыгравшееся воображение добавило к платью кружевные чулки, и Кёя мотнул головой, прогоняя навязчивое желание потрогать глянцевую, кружевную деталь выдуманного гардероба. Иногда способность выдумать что-нибудь так ярко пугала Кёю, а потом он вспоминал, что у него есть пламя Тумана, и выдыхал — пламя принадлежало ему, и хорошо, что оказалось слишком слабым: целый день наслаждаться выдуманными картинками Кёя бы не сумел. Из подъезда вышла тоненькая хорошенькая блондинка — выглядела она при этом слишком неуместно для подобного места: высокого роста, в блестящих туфлях, в легком плаще и с шарфом на шее. Блондинка прошла метра три, остановилась и повертела головой туда-сюда. В ушах блеснула серьга — и Кёя всё понял. — Какого хрена, — сжимая руль, выдохнул он и уставился на блондинку. На Мукуро. Тот закрыл дверь его машины и не своим голосом поздоровался: — Доброе утро, Кёя. Или мне нужно звать тебя Хибари? — Мукуро пошевелил несвоими бровями. Или своими? С иллюзиями никогда не разобрать. — Хибари-сан? — округлив глаза, выдохнул Мукуро и приложил тоненькую ладошку к напомаженному рту. — Я спрашиваю, какого хрена ты устроил, — повторил Кёя. По спине скатилась капля пота. — Играю твою невесту, — пожал плечами Мукуро. Знакомые интонации в совершенно чужом и даже манерном голосе заставляли всё внутри искрить от злости. Иллюзия не облегчала восприятие, а только усугубляла. У Мукуро — пламя ужасно сильное, его просто невозможно не заметить. Не почувствовать. — Иллюзии… — задохнулся от гнева Кёя. Больше Мукуро его злили только иллюзии. Контролировать себя в такие моменты он не мог — его трясло от непреодолимого, животного желания разбить каждую иллюзорную подделку, уничтожить. Потребность была настолько сильной, что Кёя вцепился пальцами в руль и зажмурился. Неожиданно напряженную до боли руку накрыла теплая ладонь. Кёя вздрогнул. Не поглоти его уже другая злость, он бы взбесился от фамильярности. — Ты хотел настоящую женщину. А я мужчина, — очень мягко, словно говорить об этом было неловко, произнёс Мукуро. Кёя тут же вспомнил: угловатые плечи, уже не такие, как когда Мукуро был подростком, но всё ещё не женские. Вспомнил и острые колени, которые не единожды били его в живот, вспомнил, как сжимал хрупкие, но мужские руки. Вспомнил и то, как перевозбужденный Мукуро в пылу боя однажды забыл вовремя прикрыться иллюзией. Это был первый раз, когда Кёя допустил, что между ними есть какое-то сходство, — и это же нарисовало в их прекрасной обоюдной, как казалось, ненависти трещину. Сложно ненавидеть того, кого признал подобным. После того эпизода Кёе больше не казались смешными шутки, что Мукуро — это просто переодетая Хром. Он точно знал, что Мукуро никакая не девочка, а вполне себе мальчик. И даже немного по-мужски ему завидовал. — Вряд ли твои родители иллюзионисты, — продолжал рассуждать Мукуро. И он был прав, а этого Кёя тоже не любил и принялся искать ключи. — Но даже если так… — Мукуро самодовольно хмыкнул. — Я сумею обмануть их восприятие. Я, между прочим, лучший. — Кёя мимолетно посмотрел на улыбку на чужом лице снова без желания ударить — но оно тут же вернулось, когда Мукуро зачем-то решил добавить: — А ты используешь мои таланты ради таких пошлых трюков. Ну, мы едем куда-нибудь сегодня? — Смени хотя бы... Родители не оценят кричащей внешности. — Понял, — сказала блондинка. Внутри Кёи что-то скрипнуло, а потом лопнуло. Может быть, привычная картина мира. Он сказал Мукуро, который теперь выглядел, словно скромная, но еще более привлекательная брюнетка, пристегнуть ремень. Первый час поездки прошел спокойно — Кёя ожидал худшего: это же Мукуро. Но Мукуро сидел тихий, прикрыв глаза, и ничего не замечал. Ветер, влетавший в машину сквозь щелку в окне, лишь слегка трепал черные волосы. Но Мукуро не реагировал, не жаловался на холод или духоту, хотя Кёя ждал от него подобных выходок: с самого начала думал, что выдержать шесть часов пути, не убив, не сможет. Пока только иллюзия омрачала настроение Кёи. Он улавливал вибрации пламени Тумана и чувствовал, как желание подраться просыпается внутри — тяжелый, горячий комок плавил ребра и скручивал кишечник. Но сейчас не время и не место. Один вечер, напомнил себе Кёя, всего лишь один вечер. Когда спустя половину пути Мукуро так и не подал признаков жизни, Кёя обеспокоенно покосился в его сторону. С него станется улизнуть. По шее пробежал холодок и колючими мурашками спустился вниз, к спине и пояснице. До боли стиснув руль, Кёя бросил ещё один взгляд в сторону Мукуро. Тот сидел, застывший, как покойник: лицо бледное, глаза прикрыты неплотно, но каждая черточка кажется резкой, окаменевшей. Видеть Мукуро без его гримас даже на чужом лице — возможно, в другой раз Кёя бы даже полюбовался таким редким явлением, — но сейчас он взволнованно пытался понять, дышит ли Мукуро. С этим согласием изначально что-то было не так — теперь Кёя всё понял. Ясно. Мукуро просто решил его подставить или унизить. В очередной раз. Подавив вспыхнувшую ярость — Кёя чувствовал совсем не иллюзорный запах крови и вонь старого подвала в Кокуё-ленд, — он свернул с трассы и остановился. Мукуро не шевелился, по серому сидению красиво разметались бликующие под дневным прохладным солнцем пряди, когда дернулась в сторону голова. Но это движение — механическое: безжизненное тело мотнуло от резкой остановки. Кёя выпустил руль, развернулся и вдавил указательный и средний пальцы в шею слева. Ничего. Ремень щелкнул и скользнул в сторону. Едва не ударившись головой, Кёя подтянул тяжелое тело к себе. Сжал край нарядной кофты, потянул вверх, оголяя неподвижный живот, и застыл, опустив голову. Снизу вверх, прищурив глаза, на него смотрел Мукуро. Он выглядел спокойным, даже заинтересованным. Слегка приподнялся, шевельнул бровями, уронил голову назад, на плечо, перехватил руку Кёи, разжал будто примёрзшие к ткани пальцы и отвел ладонь в сторону. — Как подло, — глумливая ухмылка исказила рот Мукуро, и Кёя сбросил его с себя, словно он был омерзительным насекомым, — воспользоваться слабостью собственной невесты, Кёя. — Я думал, ты сдох. — Кёя снова пристегнулся, не глядя на Мукуро, который поправлял свой наряд и усаживался, как ему удобно. — Ты не дышал. — Думал, я решил смыться и подставить тебя? Иногда Мукуро бывал проницательным. Хотя почему иногда? Кёя не знал, каким он был, — они только дрались и перебрасывались подколками. Что там Мукуро представлял на самом деле, только ему и известно. Может быть, ничего — пустоту с застывшим внутри пламенем Тумана. Черноту. Пустой аквариум на нижнем уровне тюрьмы Вендикаре. — От тебя чего угодно можно ожидать, — отрезал Кёя. — Просто был занят, — спокойно улыбнулся Мукуро. Но Кёя не хотел представлять, чем — достаточно знания, как. Говорить с кем-то мысленно — это ведь так же омерзительно, как эти его иллюзии. Машина выехала на трассу. Немного повозившись, Мукуро наконец устроился. К этому времени беспокойство полностью отступило — осталась досада. — Почему мы так далеко едем? — подал вскоре голос Мукуро. Вот это уже на него похоже. Можно расслабиться. — Я думал, ты родился в Намимори, разве нет? — Нет. — Кёя пожал плечами и бросил на задумчивого Мукуро — задумчивую иллюзорную женщину — беглый взгляд. — А должен был? — Ну… ты же его так любишь, свой Намимори. — Я люблю только то, что сам выбираю. Ещё часть пути они провели молча. Больше Мукуро не отключался, но рассматривал пейзаж будто видел Японию в это время года впервые. Его явно интересовали зеленые деревья, домики, небо — он пялился в окно, иногда гладил стекло рукой, чему-то мечтательно улыбался. Действие пламени тоже уменьшилось — Кёя замечал его фоновое, покалывающее присутствие, но теперь оно не стремилось проникнуть сквозь кожу, как раньше. Поводов для конфликта пока не находилось. — Так что я должен знать? — спросил Мукуро, сгоняя тишину. — Или тебя устроит любая легенда? — Я ведь сказал Кусакабэ прислать тебе файл. Закатив глаза, Мукуро вздохнул и всплеснул руками. Видеть его привычки в чужом облике казалось странным, и эта необычность пленяла. Нет-нет и Кёя на него посматривал. — Это скукотища! Познакомились на пляже во время отдыха в Италии. Дочь средней руки чиновника, старшая из трех сестёр… — Мукуро фыркнул, повел плечами. Поежившись, полностью закрыл окно. — Ты бы ещё написал «Выпускница Гарварда». — Это не я писал. — Неважно, — Мукуро махнул рукой и вздохнул, — совершенно неважно. Это чушь. — Что ты предлагаешь? — Пусть нашу замечательную девушку зовут Мадлен, и она будет француженкой, а не итальянкой. Ну знаешь, милой сельской девочкой из Прованса… — Почему француженкой? — Кёя нахмурился и снова быстро глянул на Мукуро. Он не ценил импровизацию, он не любил, когда вмешиваются в его планы или когда отбирают контроль над ситуацией. Мукуро делал всё, что Кёя просто терпеть не мог — и делал это так, что спорить с ним было невозможно и глупо. — Ну как… Я знаю французский. — Мукуро пожал плечами, прикрыв глаза. — И итальянцам никто не доверяет. — Ты не итальянец, ты итальянка, — напомнил Кёя, усмехаясь. — Я француженка, — заупрямился Мукуро. И всё это совершенно чужим голосом. С чужой, иллюзорной внешностью. Он говорил с Мукуро — и с кем-то другим. Мукуро — гримасничал, потешался, жал на больные точки и поддевал. Женщина на пассажирском сидении тепло улыбалась, была сдержанна и спокойна. Это сбивало с толку. Кёя почувствовал себя измотанным, а ведь они ещё не приехали. — Будь кем угодно. Но с образованием. И скромной. — Один вечер компромиссов начался сейчас. — Как скажешь, — кивнул Мукуро. — Можно вопрос? — Хм, — ответил Кёя. Его запас коммуникабельности близился к нулевой отметке. Но Мукуро ответ не смутил, он истолковал его по-своему: — Тебе только двадцать пять, а японцы, говорят, заключают поздние браки всё чаще. Так в чем дело? Куда такая спешка? Что ж, этого вопроса он ждал, но всё равно вздохнул тяжело и даже позволил себе на мгновение прикрыть глаза, убедившись, что в непосредственной близости нет машин. — Да. Знаю. — Он снова вздохнул. Посвящать Мукуро в свою жизнь… Он и так уже посвятил. Бежать или драться. — Просто не хочу выглядеть травоядным в глазах отца. Они столкнулись взглядами, в виске кольнуло, и лицо Мукуро преобразилось от проступившего в каждой чёрточке понимания. — Ой-ой, — засмеялся Мукуро. — Так вот откуда в тебе это.

~***~

Дом стоял на том же месте и был все тем же домом, каким его помнил Кёя. Тёмно-коричневая крыша нависала над стенами такого же цвета и бросалась в глаза издалека, у ограды. Скользнувший в ворота минутой раньше Мукуро затормозил и посмотрел вверх. — Идём, — окликнул его Кёя. Повернув голову, Мукуро чему-то весело улыбнулся, кивнул, и они пошли. Галька, то и дело попадавшаяся под ноги на тропинке, щёлкала под обувью, а рядом шелестело множество деревьев. Этот дом, как и тот, где они были совсем недавно, тоже передавался из поколения в поколения, но не ветшал. Всё вокруг кричало о процветании. Сад, особенно красивый со стороны заднего двора, начинался здесь — возле ступеней, где сырые камни влажно темнели среди других камней. — Рядом со стеной лежит огромный валун, именуемый Глупым камнем, — вдруг заговорил Мукуро. Кёя обернулся к нему и приподнял в удивлении брови. — Столь уничижительное название он получил потому, что строители так и не придумали, каким образом применить его к делу. — Цитируешь путеводитель? — Почти. — Мукуро склонил голову к плечу. Пока он молчал, стоя возле камней, Кёя успел расслышать шум: вода стекала по желобу к кусари-дои. По всем признакам, недавно прошёл дождь, который они не застали в дороге. Возможно, это был просто короткий и сильный ливень, а они как раз зашли в магазин — купить к столу хороший зеленый чай — тот, что обычно подавали, Кёя не выносил — и бутылку сакэ отцу. — Тебе не кажется это несправедливым, Кёя? Строители не сообразили, а глупый — камень. — Мукуро, — хмурясь, начал Кёя, но не договорил. — Мадлен, — поправил его Мукуро. И посмотрел вбок. Невольно повторив его движение, Кёя заметил тихо подкравшуюся женщину в кимоно — госпожу Хироти. Она выглядывала из раздвинутых наружных дверей, высунув на улицу только голову с сильно стянутыми на макушке волосами. По её расслабленному лицу без морщин невозможно было сказать, сколько ей лет: то ли тридцать, то ли две сотни. Тусклые глаза смотрели равнодушно, прямо перед собой, и будто вовсе не замечали гостей. Госпожа Хироти, его мать, молчаливо поклонилась и так же молчаливо пригласила войти. Кёя взглянул на Мукуро, но тот попятился, и ему пришлось взять на себя всю инициативу. Вначале он вошёл, разулся на татаки и сдвинул ботинки в сторону так, чтобы даже отец не придрался. Мукуро торопливо повторил его движения, заставив госпожу Хироти скользнуть по нему недоверчивым взглядом. Европейская внешность и высокий рост, конечно же, — может, Кёя зря отказался от нанятой актрисы? Они поднялись по ступеньке и вошли в гэнкан. Отец не торопился навстречу, госпожа Хироти, как всегда, бесшумно исчезла во внутренних помещениях. Сколько Кёя её помнил, ей была присуща черта появляться и исчезать внезапно. В этом они с Мукуро были похожи, — подумал Кёя и тут же взглянул на Мукуро. Тот с видным достоинством стащил плащ и отдал его Кёе в руки, но не сказал при этом ни слова. Он выглядел смущённым, как дворовый котёнок в чужом доме. Сердце Кёи смягчилось. В полной тишине они прошли по узким, тёмным коридорам. Где-то возле гостиной в западном стиле, с тремя мягкими короткими диванами вокруг плетеного журнального столика, с книжными шкафами в двух углах и мягким вечерним светом, который проникал сквозь сёдзи, Мукуро замер и с интересом посмотрел на изображение осеннего пейзажа. Точнее, на стоящие чуть ниже, под стеклом, синобигатана — таких витрин в доме было ещё три в разных комнатах: одна с нагамаки, другая — с дайсё, третья — та, на которую пялился Мукуро. Отец очень гордился коллекцией оружия, но так откровенно выставил лишь самое ценное. В какие деньги они тогда обошлись семье!.. Кёя дернул Мукуро за рукав и кивнул — идём. За накрытым едой низким столиком их уже ждали. Отец молча рассматривал висящую в токономе картину с тигром и в одной руке сжимал трубку с табаком. Морщинистые пальцы поглаживали лакированное дерево. В углу комнаты горела люстра, обернутая рисовой бумагой, и от неё по белым стенам прыгали длинные серые тени — будто собирались ещё гости. Кёя даже напрягся, обвел всё помещение взглядом, недоверчиво покосился в сторону сёдзи — но никто не собирался нарушать покой. Это было уже условием Кёи: когда он позвонил предупредить, что скоро приедет, то потребовал не звать других. Даже Юкихиро. Ужин только с родителями, иначе они с невестой сразу же уедут. Отца это требование, кажется, повеселило, и от него Кёя ждал больше жизни или хотя бы слабый интерес. От молчания, приправленного тонким ароматом тростника, становилось неуютно. Шагнув на татами, Кёя поклонился, и Мукуро последовал его примеру. — Я уж думал, блефуешь. — Оторвавшись от созерцания тигра, отец весело блеснул глазами. Мгновением позже — прищурился, потом и вовсе нахмурился, разглядывая притихшего Мукуро. — Иностранка. — Это Мадлен, — представил Кёя и напрягся. Мукуро должен был что-то выкинуть — вот он шагнул вперёд, сдержанно улыбнулся и передал подскочивший откуда-то сбоку госпоже Хироти бутылку спиртного. Его пламя, невидимое больше ни для кого, кроме Кёи, полыхнуло, усилилось — внутри Кёи заклокотали раздражение и усталость. И что-то еще: возможна та предательская энергия атрибута Тумана, которая была в нём самом — внутри всё отозвалось на это мощное, красивое в своей силе движение чужого пламени. Пальцы непроизвольно сжались в кулак. Мукуро открыл рот и очень тихо, соблюдая все правила вежливой речи, сказал: — Хибари-кун много о вас рассказывал. В комнате было едва тепло — настоящий жар сосредоточился в груди, проломил себе дорогу и расползся болезненной волной по телу в низ живота. Никогда Мукуро не разговаривал так. В этом месте, здесь и сейчас, творилось что-то немыслимое, и только Кёя был тому свидетелем. Вдруг почудилось, что из кольца Тумана вышла тончайшая синяя струйка и потянулась к Мукуро — будто между ними сейчас установилась связь, гораздо более новая и интересная, чем прежняя. Но Кёя тут же себя одёрнул. Нет, это не Мукуро — это фальшивка, иллюзия, придуманная личность, напомнил он себе, и щемящее, незнакомое чувство, которое собиралось внутри при взгляде на плавные, осторожные движения, на желание угодить и сыграть роль идеально, разбилось о привычную прохладу ненависти. — Ну, присаживайтесь, — сказал отец. Ужин протекал мирно и более чем нормально. Они обменивались совершенно обыденными репликами, словно собирались так каждые выходные. Отец делился тем, что его волновало: историями о бизнесе, акционерах, об увольнении секретарши, которая подняла скандал. — Пришлось вызвать охрану, чтобы её выволокли из зала для совещания! — засмеялся он и по старой привычке застучал ладонью по столику, а рука Мукуро неуловимо дрогнула — история ему не понравилась. Отец не заметил: он всё продолжал бить ладонью по столу. Посуда загрохотала. Госпожа Хироти что-то беззвучно шепнула, и только тогда отец унялся. Но, несмотря на эту веселую обыденность, Кёя ни на секунду не мог расслабиться. Он напряженно следил за Мукуро — его жестами, его улыбками, его покладистым поведением. Причин угождать семье Кёи у него не было, причин угождать самому Кёе — и того меньше. «Так что же тебе нужно на самом деле?» — подумал он, стараясь найти ответ или хотя бы его подобие на чужом лице. Всё это ради ночи в его доме? А что такого важного может быть здесь, чтобы Мукуро хотел остаться? Что такого важного в информации, которая есть у Кёи? Что происходит на самом деле? Сидеть здесь, рядом с Мукуро, ощущать тонкий цветочный аромат женских духов и тепло его тела, спрятанного иллюзией, было невыносимо. Кёя злился без очевидного повода, искал причину вывести Мукуро в сад и устроить драку, но тот вел себя слишком хорошо. Слишком. Раздражение достигло своего пика, когда госпожа Хироти подала чай: совершенно случайно Мукуро задел его руку пальцами, и Кёя ощутил пламя, лизнувшее кожу. Тут же распался сосуд с остатками терпения — осколки впились в кожу, проникли под неё и битым стеклом разнеслись кровью по всему телу. Чувства сразу же обратились в яд, отравляя память ароматом сакуры. Это ощущение, наверное, было слишком сильным — оно толкнуло к сопротивлению пламя, кольцо вспыхнуло. Даже понимание, что это разрушит иллюзию, не помогло сдержаться. Всё бы пошло, если бы Мукуро вдруг не вмешался. Он пробил давнюю защиту и использовал старый контракт, оставшийся между ними еще с Кокуё-ленда. Или какой-нибудь из других: их драки всегда кончались травмами, и лезвия трезубца царапали Кёю десятки раз. Он научился защищать разум, но Мукуро всё-таки был очень сильным иллюзионистом. «Ты сломаешь иллюзию», — строго сказал Мукуро в его голове. Кёя вздрогнул и посмотрел на него — но он улыбался лишь слегка напряженно. Увлечённый болтовней отец и не заметил легкой перемены. Но Мукуро был прав. Сломает иллюзию. Бежать или драться. Как же он устал, он охренеть как устал. После ужина отец вышел на энгаву, и Кёя присоединился к нему, оставив Мукуро право убрать со стола. Совсем незаметно тот послал ему неласковый взгляд и улыбнулся знакомо: завеса пламени тумана дернулась, обнажила настоящие губы под иллюзорными. Не ответив на этот жест ничем — разговор важнее, — Кёя просто вышел из комнаты. По ночам здесь особенно резко ощущался перепад между температурами, если сравнивать с городами: там, среди асфальта и бетона, даже влажность в воздухе регулировалась как-то по-своему. Сельская местность бросала в лицо запах настоящей природы: влажной листвы и мокрого песка. Кёя вспомнил, как собирал много лет назад в этом самом саду прогретый дневным солнцем щебень и закидывал его назад — к камням, которые отец то и дело перемещал как ему вздумается. Он говорил — это символы, нечто слишком мощное для познания обычным человеческим разумом. Под палящим солнцем и в оглушительном стрекоте цикад Кёя сидел на энгаве и пялился в камни, пытаясь постигнуть то, чего обычный разум не мог понять. Потом отец опускался рядом, любовался бликами закатного солнца в искусственном прудике и обещал пустить туда карпов, когда его в очередной раз повысят. В очередной раз обещал. — Что скажешь? — Кёя сам опустился рядом с отцом и развязал галстук. — О твоей этой невесте? — Есть другие поводы для беседы? — Кёя усмехнулся. Он не сомневался в ответе, а отец не собирался его удивлять: — Есть. Мне многое нужно тебе сказать, Кёя-кун. Но сначала, ты прав, о невесте. — Отец сделал паузу, сжал губами табачную трубку. — Когда ты еще только объявил, что едешь, то я не сомневался: притащишь в дом очередной мешок с мусором. У отца был резкий, неприятный голос, и от былой весёлости не осталось и следа. Перед Кёей, посасывая трубку и выпуская сизые кольца в чёрное небо, сидел настоящий господин Хироти — жестокий, равнодушный и эгоистичный человек. И именно с ним предстояло Кёе иметь дело. Край рта у Кёи дернулся непроизвольно, внутри всё заледенело от бешенства. Ему всегда хотелось знать, почему отец — единственный из всех — избегает физического контакта. Он вел войну только на словах и ни разу не пошевелил и пальцем, не попытался принять или отразить удар. После таких слов Кёе захотелось это исправить даже в одностороннем порядке. — Очередной? — всё ещё улыбаясь остро и зло, спросил Кёя. Отец смотрел не на него, а куда-то в сгустившиеся тучи. — Ты всё время таскал домой хлам: от книжек до вещей. И люди тебя окружали такие же. — О невесте, — едва разжимая губы, напомнил Кёя. — Да, — отец кивнул. — Европейка — этого я не одобряю. Но ноги у неё длиннющие, — отец повернул к нему голову и подмигнул: — Должно быть, нравится тебе их забрасывать на плечи, а? — Высокая оценка, — выдавил из себя Кёя и отвернулся. Горло сжал спазм: он представил задранное чёрное платье, кружевные чулки, острую коленку и длинные ноги на своих плечах. Нестерпимо захотелось подняться и закрыться в ванной прямо сейчас, но вместе с тем — прирасти к энгаве навсегда. Распластанный на кровати Мукуро из его фантазии был собой, а не той очаровательной брюнеткой, что сейчас помогала с уборкой на столе. — Но ты всё-таки недоволен. — Нельзя судить о человеке по одному ужину, что ты скажешь? Отец повернулся. Его глаза блестели даже в темноте. Начиналась старая игра в «приведи бычка на скотобойню», где Кёе всегда отводилась роль бычка. Хорошо, что подсказки из будущего научили его не ослаблять бдительности, и Кёя только слегка поморщился, уточняя: — Что ты хочешь? Мы договаривались на один ужин. — Мы договаривались о хорошей японской девушке… — Об ужине, — твердо произнёс Кёя. Отец сдался: — Пусть. Но я всё ещё предпочту хорошую японскую девушку, и мать не позвонила госпоже Сиракаве только потому, что эта твоя француженка тронула её сердце. — На до этого гладком лбу у отца собрались морщины: он высоко задрал брови, будто собирался спрятать их под отросшую серебрящуюся сединой челку. — Я люблю твою мать, — сказал отец, и Кёя подумал: «Ты любишь только себя», но не стал ничего говорить, — и потому дам тебе ещё один шанс. — Я не просил тебя о шансе, мы договорились об ужине. Кёя встал на ноги, чтобы уйти, но неожиданно отец схватил его за руку теплой, сухой ладонью. — Сядь. — И потянул вниз. Подчинившись, Кёя сел рядом, выжидающе и молчаливо глянул на сгорбленную, обмельчавшую фигурку. — Завтра у меня переговоры. Нужно, чтобы был мой сын. — Юкихиро подходит идеально. — У Юкихиро жена вот-вот родить должна. Он занят. Мне нужен сын. — Зачем? — Важные деловые партнеры. Хотят знать, что бизнес не пропадёт. И ценят традиции. — Вот как. Словам отца Кёя не доверял и даже на взгляд побитой собаки не вёлся. Он сбросил чужую руку с предплечья, нахмурился. — Мне нужна твоя помощь, сын. Неужели дашь пропасть старику отцу? — Я помогу тебе, — согласился Кёя, — но взамен ты оставишь меня в покое. Не лезешь в мою жизнь, не звонишь, не трогаешь. — По рукам, — обрадовался отец, хотел дать ему «пять», но Кёя и бровью не повёл. Отец одёрнул ладонь и сделал вид, будто собирался поправить волосы. Но его глаза всё ещё блестели. И Кёя уже решил, что позволил обвести себя вокруг пальца, но отец тут же заморгал и смахнул слезу. Отвернулся, вытащил изо рта трубку, постучал по ней и снова затянулся. Несколько секунд они сидели молча в тишине ночного сада. Луна освещала тропинки между камнями, от дерева к дереву. Казавшиеся чёрными листья мерно покачивались. Вырваться хотя бы на один вечер из всей этой безумной жизни назад, в тишину — это уже повод не жалеть об ужине, далеко не самом плохом в его жизни. Отец молчаливо курил — как раньше, в далёком детстве. Только его руки уже поел возраст, оставил следы морщин. Они не виделись слишком давно. — Этот дым, — вдруг сказал отец, заставив Кёю вздрогнуть, — так похож на белую бабочку. Может быть, отец не врал, рассказывая о плане. Может быть, он просто… старел. Странно — осознать вдруг, что даже родители не вечны. Вздохнув, Кёя поднялся, повернулся и уже почти вошёл в дом. — Переночуете здесь, — донеслось с энгавы. — Уже поздно. Вы и так провели весь день в дороге. Хотя отец не мог его видеть, Кёя кивнул, радуясь, что не придётся начинать разговор про ночёвку. Всё складывалось удачно.