Рыба в ловушке

Кёя проснулся, когда кто-то прошёл совсем рядом со спальным местом, опустился на пол и коснулся футона. Пахнуло дождём: озоном, мокрой листвой, сыростью влажного бетона. Чужак. За годы Кёя научился спать так, чтобы в случае мимолётной опасности проснуться и атаковать мгновенно. Многолетняя привычка не подвела. Не успев глаза толком раскрыть, Кёя перехватил чужое запястье, сжал — «Ой-ой!» — уронил чужака на футон и навалился сверху. Гибкое и горячее тело оказалось под ним, полы распахнутой юкаты разошлись, вынуждая прижаться к прохладному животу тёплой кожей. Синий глаз уставился с осуждением, а красный закрыли не до конца высохшие пряди. Мукуро поднял вторую руку и попытался ударить в челюсть — Кёя схватил другое запястье и тоже прижал к полу. Для верности. Сердце билось чаще, чем нужно, но беглый осмотр комнаты убедил: посторонних нет. — Пусти! — выдохнул Мукуро и завозился снизу. В эту секунду Кёя был готов его придушить, но собрал волю в кулак и хриплым голосом спросил: — Что тебе нужно? Мукуро снова дёрнулся, и вдоль позвоночника прошла колючая волна, будто по спине проехался Ролл. Раньше Кёя думал, что дело только в битве, особенно в те дни, когда они с Мукуро делили безумное предчувствие смерти и крови для двоих — и неважно, чья жизнь стояла на кону. Мукуро — прекрасный противник: умелый и очень сильный, таких тяжело найти — Кёя знал это, пожалуй, лучше многих. Мукуро двигался неуловимо, а в запасе у него всегда были две-три новые атаки: не угадаешь и не соскучишься от механических движений. Драться с Мукуро Кёе нравилось, нравилась сила и гибкость, которые прятались не в иллюзиях, как бы Кёе ни хотелось в это верить. Дело было в чём-то ещё: его путях, его собственном боевом стиле, в который он намешал разные элементы из десятка боевых искусств. Ходили слухи, что именно за трезубец и драки Мукуро не слишком-то уважали другие иллюзионисты. Пламя Тумана — работа интеллекта, а не тела. Мукуро работал и тем, и другим. И Кёя привык ощущать его близость в битве, но в мирной обстановке это было как-то... как-то головокружительно слишком. Возможно, дело было всё-таки не в ненависти. Определенно, не в ненависти. — Есть разговор, — напомнил о себе Мукуро. Мукуро дышал тяжело и часто, облизывал пересохшие губы. Кёя смотрел на него, на то, как розовеют щёки и шея, на блестящие в ушах серьги, и будто со стороны — на себя. Их разделяли два тончайших слоя ткани: трусы и юката. И этого набора было явно недостаточно, чтобы не чувствовать, как уже разогрелась чужая кожа. Шумно пропустив сквозь нос воздух, Мукуро дернулся, словно пытался утечь из рук, — Кёя сильнее сжал запястья, зажмурился. Пальцы дрожали в такт учащённому пульсу Мукуро, который в тщетных попытках сбросить Кёю делал только хуже — Кёя чувствовал ответное желание и смотрел на влажно блестящие губы, будто заколдованный. Выпустив запястья, Кёя наклонился вниз, прижался носом к виску, вдыхая запах дождя и едва уловимый — кожи. Ладони Мукуро дрожали, когда он до боли сжимал Кёины плечи и когда ласково гладил спину. Беспомощность перед ним жгла стыдом, Кёя замер в нерешительности — то ли поцеловать, то ли прервать происходящее. И в этот момент Мукуро изогнулся, прикрыл глаза. Его тихий, сорвавшийся с губ вздох влепил звонкую пощечину. Протрезвев, Кёя скатился с Мукуро и сел. Секундой позже Мукуро тоже сел, нервным жестом одёрнул юкату и не глядя на Кёю принялся расправлять складки. Ткань бугрилась у него в паху. Кёя отвернулся. Скользнул взглядом по светлым стенам, сжал в кулак дрожащие пальцы, кое-как поднялся на ноги и с большим интересом изучил правый верхний угол спальни. — Разговор? — спросил Кёя, когда дыхание выровнялось. — Я кое-что узнал, — так же ровно отозвался Мукуро. — По нашему делу. — Через полчаса, — согласился Кёя и глянул на Мукуро: ни на какие важные разговоры сил не было. В алом глазу шестёрка сменилась на вертикальную черту, по комнате расползалось пламя Тумана — иллюзия возвращалась на место, скрывая румянец и возбуждение за строгим женским нарядом. Мукуро кивнул, а после сразу же встал, прошлёпал босыми ногами по полу и вышел из комнаты. В паху ныло, Кёя чувствовал себя разочарованным и глупым. Зря он это всё затеял: любое вмешательство Мукуро в его жизнь в итоге оставляло хаос там, где раньше существовал идеальный порядок. Кёя не педант, но предпочитал поменьше влезать в тонкие материи, в которых не разбирался. Появление рядом Мукуро — это всегда грёбаное столкновение с иррациональным. Но чем больше Кёя сопротивлялся, тем сильнее увязал в самых простых и нелепых человеческих эмоциях. Думать об этом, думать о Мукуро — можно вконец поехать мозгами. Рассудок Кёе был ещё дорог. Кёя тряхнул головой, отгоняя наваждение, подошёл к шкафу, где на нижней полке лежали его сложенные вещи. Странно, Кёя не помнил, чтобы клал одежду туда, и точно помнил, что не складывал — так: очень бережно, но лицевой стороной внутрь. Неужели Мукуро? Кёя тряхнул каждую из вещей, проверил карманы на всякий случай, но не нашёл ничего подозрительного. Его одежду просто сложили. Неуместный жест заботы или Мукуро на самом деле был педантом. А что, забавная теория. Как реагировать теперь, Кёя совсем запутался, повесил рубашку и штаны на согнутую в локте руку и вышел из комнаты — в душ. Дом ещё спал, утренние сумерки только-только отступали под давлением рассвета. Кёя зевнул и подумал, что зря не прихватил запасную рубашку, придётся одолжить у отца, как только на небе вспыхнет солнце и тот встанет. Он всегда был настоящим жаворонком. Так отец потом и говорил, что женился на госпоже Хироти, потому что фамилия её семьи отвечала одному из главных его принципов — вставать как можно раньше. Отец находил шутку забавнейшим каламбуром. По пути Кёя свернул в бывшую комнату Юкихиро и нашёл там рубашку себе по размеру и чистые носки: предусмотрительная госпожа Хироти хранила вещи сына, который навещал семью, чистыми и свежими в шкафу, будто тот вовсе не съезжал. Дверь шкафа хлопнула и пошла сетью трещин у самого края. Как неосторожно, это ведь красное дерево, — сказал бы ему отец, если бы застал в этой комнате, но Кёя уже сдвигал в сторону дверцу душевой кабинки. Потом Кёя вжимался лбом в покрытую капельками воды плитку и честно старался избавиться от лишних мыслей. Но сломить своё же сопротивление оказалось не так просто: красочные картинки возвращались нелепыми, быстро рассыпавшимися иллюзиями. Когда-то Ромарио научил его паре простеньких трюков, и Кёя тайком ото всех иногда отвлекал противников иллюзорным прикосновением к плечу или шумом несуществующего дыхания сзади — очень редко и только когда требовалось остаться незамеченным до конца. Но Кёя никогда и представить не мог, что будет создавать иллюзию прикосновения тёплых ладоней к ноющему члену и горячего дыхания, которое ласкало не хуже влажного языка из фантазии, чтобы подрочить в душе. Очень быстро Кёю накрыла сухая разрядка и оставила после себя только пустоту — в голове и в теле. Цель оправдала средства. Посторонние мысли отступили, уютное спокойствие заменило собой тревожное ожидание, которое преследовало Кёю с прошлого вечера. После мытья Кёя чувствовал себя не свежим, а разбитым, выжатым, даже беспомощным из-за дрочки с иллюзиями, подумать только. Захотелось возненавидеть Мукуро с новой силой, но, кажется, Кёя не мог ненавидеть его ещё больше. Так всегда бывает — в минуты прозрения после многолетнего самообмана ощущаешь себя дряхлым и насквозь больным. Кёя знал, что чувствует: помнил — спасибо подарку Аркобалено — в себе из будущего ту же дикую, животную страсть. Смешно — он-то тогда поклялся себе, что никогда не допустит подобного в своей жизни, как не допустит окончательного развала отношений с отцом и печального финала той реальности. Но семейный вопрос занимал Кёю слишком сильно — он умудрился проглядеть момент, когда желание убить Мукуро превратилось в желание получить Мукуро. А чего хотел Мукуро, знал только он сам, и Кёя не был уверен, что ему действительно всё это нужно, чтобы разбираться. Существуют такие желания, которых следует опасаться. Даже простой секс превратится в кучу геморроя: где Мукуро, там и проблемы. Так и решив — вернуться к привычной жизни, когда они уедут, — Кёя застегнул рубашку и пошёл искать подставную невесту. Простая логика подсказывала, что Мукуро может ошиваться там, где еда — на кухне или в гостиной. Последние варианты были поближе, и Кёя начал с гостиной в западном стиле, но ни в одной из уже знакомых Мукуро комнат того не нашлось. Оставалась кухня. Ещё на подходе Кёя услышал голоса и замер, стараясь заглянуть в щель между раздвинутых фусума. Отец сидел на стуле, небрежно запахнув юкату, покачивал съехавшей на мысок тапочкой и смотрел мимо утренней газеты. С сигареты то и дело на стол слетал пепел. Интересно, что так привлекло отцовское внимание? Кто-то поставил перед ним кружку, и отец заулыбался, задвигался всем телом. — Спасибо, — сказал он. — Не знал, что Кёя научит невесту правильно заваривать чай. — Я сама научилась, — ответил знакомый-незнакомый женский голос. Кёе сделалось не по себе. Он слышал, как через две комнаты отсюда пылесосит госпожа Хироти. Мукуро и отец сидели на кухне одни. — Хотела как-то сделать ему сюрприз, помириться. Он такой упрямец! — притворно вздохнул Мукуро. Кёя сжал и разжал кулаки. Два года назад он сцепился с Мукуро после совещания на базе, а потом обнаружил возле своей двери чайник жасминового чая. Тогда он подумал, что это сделала Хром: после совместных заданий у неё появилась привычка извиняться за Мукуро перед Кёей. Хотя гарантий, что Мукуро говорит правду сейчас, не было. — Упрямец, верно говоришь, — усмехнулся отец, отхлебнув из кружки. Кёя вовсе не собирался подслушивать, но решил не торопиться и узнать, что за разговор у Мукуро с его отцом. — Так что так ему и скажи: пока кольца не будет — я его в завещание и не внесу. — Отец подмигнул. — Он-то думает, я его за ту выходку никогда своим наследником и не сделаю. Вот будет сюрприз! — А что он такого натворил? — шёпотом спросил Мукуро, но Кёя всё равно услышал. По спине пробежал холодок. Вопрос был слишком личным. Отец подался вперёд, и даже отсюда получалось разглядеть, как он привычно щурит блестящие глаза. — У меня ведь теперь наследник один — мой старшенький. А младший что? Он ведь, когда уехал от нас, потом и вовсе фамилию материнскую взял. — В голосе отца послышались странные нотки. Сожаление? Разочарование, скорее. Да, отец пришёл в бешенство, когда узнал. Вот после этого они вовсе перестали нормально общаться. — Вот как, — так узнаваемо сказал Мукуро, что Кёя даже подошёл поближе, чтобы разглядеть. Иллюзия была на месте. Мукуро стоял возле стола и изображал на лице волнение и заинтересованность, и у него прекрасно получалось — Кёя сам чуть не повелся. — Но разве Кёя перестал быть после этого вашим сыном? — Не перестал, конечно, — согласился отец, потёр подбородок и кивнул. — Вот я ему на уши и присел с невестой. У него ж как? «Люблю, что сам выбираю». — Отец махнул рукой и засмеялся. — Хотел сделать его в фирме большим человеком, а он мне это сказал. Всегда так говорил. И раз уж выбрал иностранку, — отец чуть заметно поморщился, Мукуро улыбнулся будто бы виновато, — надо её с кольцом в родительский дом привозить. Вот скажи мне, дарил он тебе кольцо? — Не дарил, — покачал головой Мукуро. — Как подарит — знай: намерения серьёзные. Но ты ему не стесняйся, скажи про завещание. А то всю жизнь раскачиваться будет. Мукуро сложил для ответа губы, и войти сейчас было бы всё равно, что расписаться в подслушивании. Кёя отступил вглубь коридора так незаметно, как мог, и пошёл в ту сторону, где гудел пылесос. Госпожа Хироти в домашней юкате вовсю убирала отцовский кабинет. Маленькая, ловкая старушка из японских дорам. Кёе нравилось наблюдать за ней, когда она была одна и становилась собой, а не той госпожой Хироти, которую он знал всю жизнь. Но долго стоять в комнате незамеченным невозможно. Выключив пылесос, госпожа Хироти обернулась и вздрогнула. — Разбудила? — спросила она, тут же нахмурившись. — Нет, — Кёя отрицательно покачал головой, — сам встал. — Завтрак скоро будет, — сказала тогда госпожа Хироти. — Десять минут подождёшь? Я покормила твоего отца, ты знаешь, он не любит ждать. — Знаю, — согласился Кёя, скрыв улыбку в уголках губ. Ему вновь вспомнилось детство: госпожа Хироти всегда вставала раньше остальных, даже раньше отца. Госпожа Хироти готовила каждый раз что-то вкусное и свежее, иногда даже европейское. Отец любил разнообразную кухню и хотя бы в этом никогда не отказывал ни себе, ни сыновьям. Часто Кёя вставал вторым, пробирался на кухню тайком, когда там уже шипели кастрюли, и госпожа Хироти просила его подождать. Смотрела строго, говорила: «Папе нужно на работу». А Кёя спрашивал, что такое эта «работа», и госпожа Хироти отвечала: «Если будешь хорошо учиться — узнаешь. А если будешь плохо учиться — умрёшь с голода, неучей на работу не берут». Кёя знал, что госпожа Хироти ответит так, но каждый раз вздрагивал от ужаса. «Значит, школа — это хорошо, потому что после неё будет работа?» — как-то после такого разговора спросил Кёя. Неожиданно для него госпожа Хироти оставила овощи на досточке, положила нож и, присев на корточки, сжала тонкими ладонями его плечи. «Школа — это лучше работы и лучше всего на свете. Ты никогда больше не будешь так хорошо жить, как живёшь сейчас, Кёя. Взрослым быть очень трудно. Тебе будут говорить, что школа — это неважно, что уроки можно не учить, если ты их посещаешь, но ты им не верь. Эти люди просто ничего не понимают в жизни. Учись и береги свою школу». Госпожу Хироти Кёя очень любил, но особенно он любил её редкую, ласковую улыбку. В тот день она улыбалась ему с минуту — целую вечность, и Кёя закивал, готовый выполнить что угодно, лишь бы мгновение не кончалось. «Чтобы хорошо учиться, нужны дисциплина и порядок, — сказала ему госпожа Хироти. — И в нашем доме много правил, но они поддерживают дисциплину, чтобы мы лучше жили. Ты всё понял? Тогда дай мне закончить с завтраком для папы. Если я не успею, это нарушит порядок в доме, папа — опоздает на работу. Его накажут за нарушение дисциплины, и мы больше не будем так хорошо жить. Ты же не хочешь плохо жить, Кёя?» До плохой или хорошей жизни Кёе и дела-то не было, но он не хотел огорчить госпожу Хироти, нарушив такую важную для неё дисциплину их дома, и без споров ушёл листать книжку, хотя после запаха готовящейся еды живот сводило от голода. Прямо как сейчас. Госпожа Хироти что-то говорила — кажется, ему. Кёя сморгнул воспоминание, заглянул в удивлённое лицо и покачал головой. — Я говорю, что выехать тебе нужно будет пораньше, сейчас много пробок. — Куда выехать? — не понял Кёя. — Как куда, — удивилась ещё больше госпожа Хироти, но тут же одёрнула себя и снова потеряла способность выражать эмоции лицом. — Мадлен-сан сказала, что ей срочно нужно вернуться. Начальник попросил её выйти на работу. Выехать нужно пораньше, а то она не успеет к рабочему дню. Ты же отвезёшь её к вокзалу? — Я бы мог отвезти её в город, — тупо возразил Кёя. Ему вдруг стало обидно, что Мукуро делится планами с его матерью и что желает поскорее смыться. — Давно она это сказала? — Как я встала, — пожала плечами госпожа Хироти. — Я не знал, — сказал Кёя, но ему ничего не ответили. Госпожа Хироти взяла жидкость для полировки мебели, чистую тряпочку и уже принялась за письменный стол. Несколько секунд Кёя постоял в кабинете и снова пошёл на кухню. Отец думал, что незаметно пялится на длинные ноги, прикрытые до середины бедра строгой деловой юбкой, но Кёя сразу же его поймал, едва успел войти. — …звали Вагнер, он был большим приятелем отца. Они мечтали двигать науку, — рассказывал Мукуро, отвернувшись от стола — послушно мыл тарелку и кружку, выслуживался, скотина. — У них были далеко идущие планы. Я и сам...а не знала, что они поругались и что профессор Вагнер открыл лабораторию в Америке. — Ты не рассказывал, что невеста у тебя — дочь учёного, — произнёс отец, заметив Кёю, и Мукуро обернулся так резко, что едва не упал — схватился за столешницу влажной рукой, хлопнул глазами и тоже уставился на Кёю. От пристального взгляда ему стало неуютно. «Да я и сам не знал», — чуть было не ответил Кёя, но промолчал и пошёл к холодильнику. — Жаль, что Мадлен уже уезжает, — проследив за тем, как Кёя достаёт пакет молока и кружку, сказал отец. Мукуро снова улыбнулся будто бы виновато, убрал посуду в сушилку. Даже отцу рассказал, а Кёе — ни слова. Отлично. Пусть проваливает. — Действительно, — бросил Кёя. — Надо выезжать сейчас. Иначе не успеем к началу рабочего дня. Уже половина шестого. — Вещей я с собой взяла только кофту, твоя мама дала мне для неё пакет, — глухо сказал Мукуро. — Поедем. Залпом выпив стакан, Кёя кивнул — поедем. — А как же завтрак? — спохватился отец. — Поем в ресторане, на переговорах, — отмахнулся Кёя. Путь от дома к машине проделали в абсолютном молчании. Тишина угнетала. Кёя бросил на Мукуро беглый взгляд, тот поёжился от налетевшего ветра, поправил причёску. Уже в машине избавился от иллюзии и прикрыл глаза, когда Кёя завёл мотор. Кёя решил не спрашивать о причинах такой спешки. Они договаривались на один ужин и ночь в отцовском доме, и требовать, чтобы Мукуро остался подольше, Кёя не мог, тем более решив, что всей этой возни ему вовсе не нужно. Но почему-то Мукуро не спешил напомнить Кёе про оплату. Минуту или две он просто сидел, закрыв глаза, потом заёрзал по сидению и выдохнул: — Так вот, насчёт дела… — Пришлю через Хром, — сразу ответил Кёя. Краем глаза он уловил, как вытянулось лицо Мукуро, и теперь едва удержался от обидной шпильки про интеллект. От таких замечаний Мукуро всегда терял самообладание. Сейчас Кёе не хотелось ни драться, ни говорить с ним — избавиться бы поскорее и забыть. — А, — понял наконец Мукуро и кивнул. — Да, конечно. Что-то не клеилось. Гнетущая тишина сгущалась, Кёя спросил: — Так зачем ты оставался на ночь? — Мне надо было в Кокуё, — ответил Мукуро, и снова наступила пауза. Кёя раздумывал над словами и не верил. — Как ты успел до Кокуё? Ты же туда собирался ночью. Шесть часов только до Намимори. — Пора бы уже перестать принимать всё за чистую монету, — усмехнулся Мукуро, подтверждая догадку. Снова замолчали. Потом Мукуро постучал пальцами по своему колену и сказал: — Так вот, я хотел… — Можешь оставить комментарии при себе, — прервал его Кёя, чувствуя, как начинает заводиться — всё из-за лжи. — Ты свою часть сделки выполнил. Мукуро открыл рот и тут же захлопнул, отвернулся к окну и сидел молча несколько минут. До вокзала оставалось ещё километров десять, когда Мукуро снова прервал молчание и сказал: — Остановись здесь. Вот теперь всё очень попахивало бегством. Про Кокуё Мукуро солгал, попросил остановить на случайном перекрёстке и вышел из машины, не прощаясь. Стиснув руль, Кёя прикрыл глаза — лишь бы заглушить внутренний голос: тот требовал выйти следом, схватить и трахнуть Мукуро так, чтобы на всю жизнь запомнил и Кёю, и что не нужно ему лгать, и что не стоит будить с утра из-за важного разговора и ничего потом не рассказывать. И плевать на отца с его требованиями и завещанием — гори оно всё… Поступи Кёя так, возможно, что-нибудь изменилось бы в лучшую сторону. Они бы вернулись в Италию вместе, а проблему с Вендикаре постарались решить. У Кёи хватит сил и власти избавиться от компромата, даже если виноват сам Мукуро. А если не виноват — помочь ему будет ещё проще. Но Кёя уже принял решение, и такой ход событий не вписывался в планы. Внутренний голос заткнулся. Кёя открыл глаза, посмотрел на дорогу — никого. Мукуро как растворился. Никаких сожалений, напомнил себе Кёя простое правило общения и хотел уже уезжать, но сбоку забарабанили в стекло. — Ты хорошо разбираешься в культуре коренного населения Америки? — с улыбкой спросил Мукуро, наклонившись так, что их лица оказались примерно на одном уровне. — Нет, — хмуро ответил Кёя. «Исчезни уже», — так и просилось на язык. — Тогда почитай вот это. Мукуро поднёс к окну руку и отпустил из пальцев клочок бумаги, которого секунду назад точно не было. Очередная иллюзия, реальная иллюзия или просто бумажку скрывала иллюзия? Кёя не додумал. Бумажный клочок упал ему на бедро, и Кёя машинально отвлёкся. «Паоло Костанде. Ритуалы и верования знаменитых апачи», — было написано на листке. — Это что? — спросил Кёя, поднимая голову и сжимая бумажку между пальцами. Но ему никто не ответил. На этот раз Мукуро по-настоящему растворился в слабом утреннем тумане. И, как оказалось уже потом, после утомительного и бесполезного обеда и парочки очаровательных японок, которых отец пытался Кёе сосватать, с бегством Кёя угадал. Через пару дней он вернулся в Италию — в тот же вечер вырезали очередную семью. Мукуро не приехал в особняк семьи Марино, не отвечал на звонки и закрылся от Хром. — Похоже, что дело плохо, — вздохнул Цуна. — Надо его как-то найти. — Я найду, — вызвался Кёя, и все на него уставились. — И как ты собираешься это сделать? — встрял Гокудера. Кёя пожал плечами. Он пока сам не знал, как найти Мукуро, но предполагал, что Паоло Костанде в этом ему поможет.