Драко Малфой и Неизбежность

      Промозглый сентябрь с редким летним теплом давно уже уступил место яркому оранжевому цвету опавшей листвы и множеству огромных, выращенных Хагридом тыкв. Холода стали устойчивее, а лето наконец выдохлось полностью, заставив надевать поверх рубашек джемпера и плотнее укутываться в мантии и шарфы.             Продуктивность стала новым девизом Малфоя. Он успел провести отборочные испытания в команду и выиграть матч Слизерин-Хаффлпафф (Майлз Блетчли всё-таки отлично проявил себя как вратарь); начал углубленное изучение Зельеварения по редким книгам, закопанным в семейной библиотеке, которые ему прислала мама, и провалил пару попыток создания Зелья восстановления (рабочее название); несколько раз поссорился с Блейзом и посмотрел его воспоминания о знаках, о которых тот говорил раннее. Хотя это и оказалось бесполезным занятием, так как Драко ничего толком не понял и понимать не больно-то и хотел. Мелькавшая кровь, стиснутые руки, страх, кружащийся лист… Цельной картинки он собрать не мог. Активная деятельность низла в колесе рутины помогала ему забыть о видениях друга и о непрекращающемся коридорном шёпоте недоброжелателей хотя бы ненадолго. Серьезно. Малфой понимал, что то, что было раньше в его жизни — не достойно, отвратительно и просто по-человечески плохо, но что дальше? Умирать за свои ошибки? Прыгать с Астрономической башни? Герой его оправдал и, наверное, простил… или забыл, или забил. В итоге просто сделал вид, что всё нормально, или даже если нет, то он не делал ничего, что указывало бы на его недовольство, а значит Малфою было п о е б а т ь. Зато все остальные почему-то с лихвой поливали его своей ненавистью, хотя лично им, в отличие от Поттера, Малфой не сделал ровным счётом ничего! За исключением тех, чьи родственники погибли у него дома, тут да, виноват, но поделать ничего не мог — либо они, либо они и Драко вместе с ними.        Это не было травлей в прямом смысле этого слова, но общая неприязнь ко всему Слизерину и конкретно к нему была слишком осязаемой и висела над факультетом как Дамоклов меч. А грязнокровки провожали его такими взглядами, будто он должен прямо сейчас упасть им в ноги и просить прощения. Под ноги им хотелось разве что плюнуть. Малфой был зол очень часто и держал себя в руках как мог. Те, кто могли бы предъявить ему реальные претензии — молчали, как мыши. Грейнджер и Поттер. Святая святых. Всепрощающие герои, не иначе. Уизел, кстати, не мог; пошёл он к нарглам.            После стычки на отборочных Рейвенкло Малфоя ещё долго преследовали его же самоуверенные слова — не пересказывал их только ленивый. И приходилось соответствовать. Когда Поттер всех разогнал с тех трибун, зарываться стали по-другому — пассивно и без свидетелей: то кинут подножку из-за угла, то обсмеют, то оскорбят, то скамью в раздевалке клеящими чарами обмажут — мелко и не страшно. Терпимо. К тому же Блейз с Панси всегда были рядом и прикрывали, если он вдруг проглядел притаившихся «шутников».       Лишь однажды он был один — закон подлости в действии. И даже больше, чем один — он спал. Погода стояла на редкость чудная для конца сентября, солнце палило нещадно, и идея посидеть в тени дуба с учебником казалась просто прекрасной. И она бы действительно была таковой, если бы История магии не срубила его мгновенно после бессонной ночи раздумий обо всём и ни о чём. Ему снилась война. Тихой угрозой пугала его душу, молчаливым бессилием хватала за горло. Преследующие вездесущие алые глаза были всюду, даже внутри него, и Драко знал, что за его мысли о Поттере, за защиту Поттера, за защиту, которую он принял от Поттера, за его гипотетическую любовь к нему в пророчестве, его родители заплатят жизнями. Во сне он был в отчаянии. И проснуться от прилетевшего ему в грудь проклятия было страшно до сердечного приступа.       Сначала показалось, что сон про продолжавшуюся до сих пор войну — реальность, а реальность — вдруг сон. Приснилось, что Волдеморт всё ещё жив, всё ещё атакует Хогвартс, что Поттер не смог ничего сделать, что семья Драко опять в опасности. Проснулся он в панике и поту, полный решимости сражаться или бежать, и оказался застигнут врасплох чистым голубым небом, ярким теплом солнца, сраной птицей в ветвях дуба и книгой на его голой тощей груди. Первая мысль: нужно укрыться скорее. Вторая: История магии? Третья: голая грудь?.. Стоп.       Хорошая новость ударила его волной облегчения — война давно позади и его родители живы. Плохая новость ударила его следом ещё одним заклятием исчезновения одежды и лишила Малфоя буквально всего, кроме мантии. Абсолютно безымянная и безбашенная рейвенкловка, которая решила повторить или продолжить отборочное представление — как Малфой всё это ненавидел — и устроила второй публичный цирк со слезами, соплями, обвинениями и унизительными проклятиями в спящего безоружного врага. Это было так низко, что Малфой ещё долго негодовал на её факультет. Несмотря на происхождение, она была истинной дочерью Салазара. Шляпа ошиблась, её нужно было распределять сразу в Азкабан. В завершении истерики с тонной обвинений она, выбив палочку у него и отбросив свою, бросилась в бой с кулаками, а точнее с ногтями, целясь прямо в лицо.       Малфой старался не вспоминать этот инцидент, особенно как он абсолютно не по-джентльменски скакал от девчонки в одной мантии, сверкая всем, чем можно сверкать и нельзя, по заднему двору (благо мантия была под защитными заклинаниями) и пытался её то ли повалить, то ли руки ей хотя бы заломить. В общем, это был ужасный позорный позор, который он завершил мощной пощечиной безысходности, гнев небывалой силы рвался из него наружу, и Драко не стал терпеть:       — Да какие, блять, у тебя проблемы? Что ты от меня хочешь? Чего, мать твою, от меня ждёшь? — Малфой несколько раз что было сил встряхнул девчонку, продолжая кричать ей в лицо. — Я бы уже давно поцеловал дементора на радость всем и гнил в земле, если бы не показания вашего любимого сраного героя! По всем вопросам пиздуй К НЕМУ! Своими соплями обмажь ЕГО! И обвиняй в смерти своих родителей, кого угодно, КРОМЕ МЕНЯ! У МЕНЯ НЕ БЫЛО ВЫБОРА, ГЛУПАЯ ТЫ МАГЛО-БЛЯТЬ-РОЖДЁННАЯ, ПОНИМАЕШЬ? НЕ БЫЛО!       Вокруг тогда стояло много учеников и ноль учителей, в окнах их торчало ещё больше, а Малфой орал, в кои-то веки не сдерживаясь, потому что никто в этой толпе не стремился помочь ему и отгородить от этой сумасшедшей. Да, она потеряла родителей на войне, но он тоже потерял не мало — он потерял огромный кусок своей жалкой души, но всем было наплевать. Они все только и делали, что замыкали их в круг из своих шакальих лиц и тел.             Прооравшись, Малфой услышал тишину и своё сбитое громкое дыхание и увидел девчонку. Обычную. Мелкую и кудрявую с выступающими вперед зубами и мелкими веснушками на широком носу. Девчонку, с зажатыми им же тонкими красными запястьями, с трясущимися пальцами и губами, с огромными слезящимися печальными напуганными глазами. Слишком похожую на беспомощную Грейнджер в его поместье, слишком невинную, слишком слабую. Он пожалел, что сорвался мгновенно и безвозвратно, но слова уже были сказаны. Малфой тогда спокойно отодвинулся и отпустил её руки, выдохнул. Потом заметил, что девчонка беспомощно краснеет и прижимает к лицу дрожащие руки — почему, мать её, у неё всё трясётся? — и неспешно застегнул свою мантию. Будто всё в порядке, будто всё под контролем, будто он просто поправил галстук. В голове было так же тихо, как и во дворе. Малфой пошёл в подземелья. Босиком. Воздух был тугой, и ученики разных курсов дёргано расступались, переглядываясь. В спину его гнало воспоминание о Грейнджер и первые, робкие смешки младшекурсников.       В тот же вечер Панси виновато присела перед его креслом на колени, заглядывая в глаза. Она извинялась за то, что их с Блейзом не оказалось рядом и что Драко пришлось светить своими… тут она замялась, увидела в серебристых глазах усмешку и захихикала, поднимаясь и наваливаясь на него, щекоча своим дыханием шею. Он обнял её за талию, прижимая ближе, шепча, что у него самые худшие друзья в мире. А потом подошёл Забини, положил руку ему на плечо, сказал, что могло быть и хуже, у него хотя бы нормальный — по рассказам в коридоре — член.       Жизнь продолжалась. И хотя ситуация была достаточно забавной, на самом деле эта девчонка подкосила Малфоя так же, как в своё время подкосила Грейнджер. Они обе в нём что-то безвозвратно поменяли. Да, наглость возвращалась и отвечать на чужие нападки, прикрываясь Поттером, стало безнаказанно легко, но… от правды никакой Поттер спасти не мог. С этим грузом просто приходилось идти дальше.       Последующий октябрь Малфой с упорством той же Грейнджер на первом курсе в желании быть умнее всех избегал Избранного, чувствуя какой-то новый иррациональный стыд из-за того, что нагло прикрывался его спиной. Он заимел привычку полностью пропускать Золотую компанию, не концентрируясь ни секунды, смотря сквозь. Он перестал разговаривать и упоминать их в любых контекстах, не вступал в обсуждения их и их великой победы, не читал о них статьи в газетах и не мусолил тему войны ни под каким соусом. С глаз долой, из сердца вон, — как часто говорили младшекурсницы-грязнокровки о своих бойфрендах. И хотя сравнение было неуместным, фраза подходила как нельзя лучше. Малфой кричал на том заднем дворе о своей невиновности, буквально перекинув всю ответственность за самого себя на Поттера, и после этого будто вовсе о нём забыл.       И Панси ему верила, и весь седьмой курс Слизерина ему верил, и, возможно, даже Золотое Трио ему поверило. Но Драко пошёл дальше, будто этого мало, — он сам себе иногда тоже верил. Верил, что действительно смотрит сквозь Поттера, как на пустое место, не зацикливаясь на нём ни одним своим атомом. Расслабиться по-настоящему, конечно, всё равно не выходило. Дышать полной грудью без постоянного оглядывания — тоже, как бы искусно он не обманывал других. Драко старался вышвырнуть Поттера из своей головы, но то и дело малодушно думал о нём по касательной. Это было жалко.       Первые два месяца их последнего учебного года проскочили быстрее одного стука сердца. Незаметно подкрался долгожданный праздничный выходной. Драко не стал устраивать тренировку, давая команде отдохнуть, и просто провёл весь день со своими, наверное, теперь точно их можно было так называть, — друзьями. Весь день они шатались по окрестностям замка, рассказывая друг другу забавные истории и пересказывая слухи. Панси даже уговорила их немного поиграть в плюй-камни с первокурсниками, и Драко специально проиграл несколько раз подряд, чтобы детям было не обидно. Но как бы холод праздного безделья ни кусал их за лодыжки, неизбежно наступил вечер, а значит близился конец их — завтра снова навалится команда по квиддичу, бесконечные эссе и загадочный Блейз, убегающий на Прорицание, — выходного. Пропустить ужин в честь Хэллоуина Драко не мог, так что очень скоро вся их слизеринская компания заняла места в Большом зале.       Всё время с того памятного дня, когда он услышал пророчество, Драко садился спиной к гриффиндорскому столу, но ради Хэллоуина решил сделать исключение. Он старался перестать переживать совсем, ведь, если смотреть объективно, поводов для волнения не осталось — прошло полтора месяца, а между ними с Поттером ничего не изменилось, даже ушло в знак минус то, что было до этого. И хотя Малфой часто вспоминал поттеровскую магию, немного скучая, суеверное опасение пророчества было в сто крат сильнее, даже несмотря на то, что «поводов для волнения не осталось». Пойди и объясни это своей паранойе. Драко не собирался общаться с Поттером примерно больше никогда в своей жизни. И, возможно, он даже запретит своему ребенку общаться с его ребёнком, чисто на всякий случай, если у них вообще будет возможность общаться. И он уже, естественно, запретил Блейзу с Панси когда-либо в своей жизни упоминать этот пророческий инцидент с Золотом всея Британии… даже через тридцать лет и даже в шутку. Потому что странная формулировка не выходила у него из головы много ночей. «Ненавидевший чистокровный, полюбивший из невозможности покорить». И ни слова о том, что это будет взаимно. Такого Малфой вытерпеть уж точно не мог. У него ещё было немного собственного достоинства. Мало того, что полюбить он должен не какого-то там непонятного врага, а именно Поттера! Так любить ещё и абсолютно безвозмездно, до крайности самозабвенно, бескорыстно и не взаимно, да? Пророчество, по мнению Малфоя, совсем краёв не видело. Так что он почти каждую ночь медленно кипятился варевом чистого недоумения. Возмущения. Но самое паршивое было в другом: чёртово нечто где-то под слоем чистокровного цинизма шептало, что это возможно. Имеет место быть.       Любовь. К Избранному. Имеет. Место. Быть.       Много наиболее неудачных ночей Малфой потратил на обдумывание этого чувства. Предчувствия. Много ночей его внутренние органы горели от этого шёпота и чертовски много ночей Драко боролся с желанием проломить свою глупую черепушку нахрен. Лишь бы только поспать, лишь бы только забыть. Лишь бы только вернуть себе здоровый скептицизм, который был с ним днём, но улетучивался с заходом солнца. Забини посеял в нём нехеровое зерно сомнения в собственной адекватности и с этим было трудно смириться. Его было сложно вырвать, но необходимо.       «Магия знает, что делает, и в конце концов, если ты уверен, что не полюбишь Поттера, то чего тогда так орёшь?». Этот вопрос Забини был сродни Авады в спину. Потому что Драко не знал. Ответа на него не нашлось за все эти чёртовы ночи. Малфой повторял себе, что Трелони шарлатанка, что Блейз помешался, что он уверен в своей ненависти к Золотому мальчику. Уверен в своей зависти. В своём клиническом отвращении. В том, что ему противно даже думать об этом. Малфой сглотнул. Но предчувствие упрямо билось в глотке. Что это, магическая интуиция? Он не знал, но уже жалел, что сел лицом к Гриффиндору. Чтобы избежать пророчества, нужно избегать Поттера любой ценой, даже если камень уже брошен.        — Воу, — прокомментировал Блейз смену привычного места Малфоя, — решил-таки, что избегать Поттера настолько — глупо?             Малфой скрипнул зубами. Забини — это просто нож в сердце его сомнений. И без его комментариев было тошно.       — Брось, Блейз, — ответила Панси, — прошло почти два месяца, а пророчество так и не вступило в силу или вступило у кого-нибудь другого.             Блейз загадочно промолчал, а вскоре замолчали все, так как Макгонагалл начала говорить свою речь. Драко смотрел на неё несколько секунд, а потом перевёл взгляд на Поттера, давая себе маленькую поблажку — последнюю, он себе обещал. Ему казалось, что он не видел его целую вечность, хотя, конечно, сдвоенные занятия никто не отменял. Поттер, тем временем, просто оставался Поттером. И это оказалось неожиданно. Поттер был Поттером. Простым и дурацким и с очками набекрень — ничего нового и ничего серьёзного. Он оставался тем же, пока Драко сидел и дрожал от слов чокнутой профессорши. Стало смешно, Малфой выдохнул, сразу немного повеселев.       Поттер сидел неподвижно, и лицо его ничего не выражало, кроме своего типичного дурацкого выражения отсутствия мысли. Драко этому не удивился, но удивился тому, что на некоторое время он реально поверил в то, что пророчество заставит влюбиться в этого шрамоголового идиота. Полюбить, с содроганием подумал Драко. Он вспомнил своих родителей — у тех были общие интересы, общее мировоззрение, общее желание, чтобы семья процветала и властвовала как можно дольше — желательно до скончания веков. Но что у них с Поттером есть общего? Они же не смогли даже подружиться. Если бы пророчество было человеком, то Драко сказал бы, что у него маразм.       Поттер переглянулся с грязнокровкой, что-то ей шепнул и провёл по своим волосам, взлохмачивая их. Драко всё ещё смотрел на него, не отрываясь. Он даже не мог назвать его красавчиком: загорелая кожа, овал лица хоть и красивый и достаточно мужественный, но выражение лица — просто в топку, губы слишком тонкие —абсолютно теряются на лице, очки — без комментариев, острая линия челюсти, допустим, ничего, но вот щетина ему не шла, если бы он её хотя бы сделал ровной, то ещё может быть, а так просто жалкое зрелище; нос обычный, скулы выделяются не слишком, брови… ну к бровям он, пожалуй, придраться не смог, но вот уши! Всевеликий Салазар, если бы кто-то обращал внимание на его идиотские уши, то сразу бы понял, что перед ним непроходимый болван. Глаза он не стал комментировать. Но в общем и целом — ничего такого. Драко фыркнул, неужели девушки за ним бегают только из-за того, что он Избранный, победитель Тёмного Лорда? Просто смешно, у половины магического населения Британии не было вкуса.       Внезапная догадка заставила Малфоя остолбенеть: а что, если понятие любви было и должно было быть просто дружеским? Без всякого сексуального подтекста? Вполне себе в духе идиотских неясных пророчеств — дружеская любовь до гроба, которую теоретически он должен осознать, пройдя испытание? Может же он сказать, что любит, например, Панси. Драко скосил на неё взгляд: красивая, стройная, его подруга детства в каком-то смысле. В конце концов, наверное, может быть, он испытывал к ней определённые тёплые чувства. Но он не мог сказать, любовь это или нет, не был уверен. Он не знал, как понять, что такое любовь; где эта грань? Уместны ли при ней некие «тёплые чувства» или они должны быть сродни жару, или это уже совсем не про дружбу? Он чертыхнулся от своего досадного незнания и подумал, что теперь ему нужна еще одна книга — «Понятие любви для чайников». Когда-то Панси обвиняла его в бесчувственности к ней, в холодности, в постоянном раздражении, если бы Драко мог что-то с этим сделать, если бы он знал, что он на самом деле должен чувствовать, если бы они с Панси были другими людьми, они смогли бы попытаться быть вместе, как она того хотела, но Драко был тем, кем был — запутавшимся почти что ребёнком, которому с детства твердили, что его супруга должна быть выгодной партией, и ничего про чувства.       Драко посмотрел обратно на гриффиндорский стол и остолбенел во второй раз — Поттер тоже смотрел на него. Интуиция лениво заскреблась в желудке. Имеет место быть. Левый уголок рта попытался нервно дёрнуться, но Драко его удержал и неспешно отвернулся. Он сразу же почувствовал жар, но был уверен, что не мог позволить себе покраснеть. Малфои не краснеют. Он посмотрел в свою пустую тарелку. Есть не хотелось почти никогда, и даже Паркинсон уже перестала жужжать по этому поводу. Смирилась, наверное, с его лицом, которое выглядело всё хуже день ото дня.       И не успел он как следует проникнуться речами Макгонагалл, как в нос забилась чужая, такая привычная и такая незнакомая магия. Драко неуверенно коснулся щеки, но не показалось — магия Поттера снова была на нём. Такая же, но другая — агрессивнее. Она упруго обхватила пальцы, залезая дальше на кисть, пытаясь завладеть большим участком кожи. Это даже пугало, но… Поттер не раз спасал ему жизнь, его магии уж точно бояться не стоило. Моргать стало сразу же легче, жжение пропало почти мгновенно, и Драко позволил себе тонкую как бы благодарственную ухмылку. Он бы посмотрел на шрамоголового, но боялся опять быть пойманным с поличным — сидит ведь и пялится, как какой-то невоспитанный соплохвост!             Макгонагалл наконец-то кончила, давно пора было — лет так десять назад. На столах появилась еда. Драко всё ещё прислушивался к себе. К своему лицу. К магии Поттера. Тот накладывал её лишь один раз — сейчас был второй — но Драко казалось, что она была с ним всегда, что она, действительно как магия матери, всегда поддерживала и была его частью. Малфой начал накладывать себе наиболее аппетитные овощи и мысленно фыркнул: магия Поттера была такой поддерживающей, что однажды аж чуть не убила его, как он мог об этом забыть? В любом случае, это не умаляло того, что она была очень нужной, а Сектумсемпра была так давно, что уже почти что стала неправдой. Драко был готов даже платить Поттеру за то, что тот её накладывает!       — Давайте сегодня вернёмся в Выручай-комнату, хочу кое-что проверить, — сказал Блейз.       Драко пожал плечами, соглашаясь. Ему было наплевать, чем заниматься, пока его лицо стерегла эта восхитительная новая магия. С ней он чувствовал себя больше, чем на миллион галлеонов — он будто был в родовом поместье, будто мама была рядом, будто магия дома оплетала вокруг него кокон, будто зла никогда не существовало, будто он жил в мире света, добра и тепла. Драко готов был совершать подвиги.       — Не хочу я туда возвращаться, там реально жутко, — сказала Панси, но Блейз не счёл нужным обратить на неё внимание, и она обиженно надулась.       В честь праздника им подали безалкогольный глинтвейн, и Драко, решивший, что есть он все-таки решительно не хочет, с удовольствием поглощал горячий, дымящийся напиток. Потолок Большого зала был ясным и тёмным, полным обещания тёплой ночи и ярко горевших звёзд. Драко вглядывался в него до рези в глазах и был как никогда переполнен затопившим его глубоким удовлетворением. Впереди Рождество и экзамены, впереди каникулы, которые он проведёт дома. Пусть оно и было осквернено памятью Волдеморта, но оно всё ещё оставалось родовым поместьем — самым безопасным местом для него и его семьи. Пророчество никак себя не проявляет, Блейз успокоился, мама пишет хорошие, нежные письма, он начал разработку зелья и впереди его ждёт только нормальное, стабильное будущее. Драко улыбнулся, заметив, как с неба сорвалась маленькая звезда. В эту самую минуту он был уверен в своей жизни. В том, что она его не подведёт. В том, что самые тёмные времена уже позади.       Слева кашлянула Панси, и Драко оглянулся на неё, всё ещё сверкая хрустальной улыбкой. Девушка смущенно улыбнулась в ответ, хотя и явно не видела причин столь хорошего настроения.       — Драко, дорогой, — промурлыкала она, — глинтвейн точно безалкогольный?       Малфой прыснул. Панси протянула к нему ладонь, убирая со лба отросшую челку, глаза её тут же удивленно округлились.       — Ого, — протянула она, — что я чувствую, когда это произошло?       Драко был рад тому, что в этот раз она подобрала приемлемую комбинацию слов. И хотя в прошлый раз Поттер не высказал ничего, будто и не слышал странных слухов, Драко не был уверен, что он стерпит нечто подобное ещё раз. Хотя… это же Святой Поттер.       — Что произошло? — спросил Блейз, внимательно смотря на Малфоя.       — Магия, — улыбаясь, проговорила Панси и загадочно поиграла бровями.       — Только не надо портить мне настроение своими дурацкими предположениями, — легко сказал Драко, делая ещё один глоток полюбившегося ему напитка. — Ни слова не хочу слышать про Поттера и про пророчество. И не дай Салазар… не важно, я предупредил.       Блейз улыбнулся. Приподнял кубок с глинтвейном и очень тихо проговорил:       — Что ж, за жизнь без Поттера.       Панси рассмеялась и тоже подняла кубок, лукаво посмотрев на Драко из-под ресниц. Тот обречённо помотал головой и поднял свой за компанию. Глинтвейна в нём осталось на один глоток, и Малфой крайне не любил такие помпезные жесты в столь неподходящей обстановке общего галдежа, но разве можно было им отказать? Послышался характерный звон, и они выпили. Выходной казался просто великолепным. Вскоре Панси откинулась на стул, простонав замученным голосом, что объелась. Блейз предложил отправиться, и парни недружно встали, подгоняя разленившуюся девушку.       Вскоре они снова стояли в коридоре восьмого этажа. Драко смотрел на прохаживающегося мимо нужной стены Блейза со скептически приподнятыми бровями. Тот очень сосредоточенно мысленно взывал к комнате. Ничего не происходило. Панси в очередной раз тягостно вздохнула и прихватив Драко за руку, ссутулилась и положила голову ему на плечо. Тот вздохнул следом, у него не было сил поддерживать даже своё вертикальное положение, что уж говорить о других. Со стороны Блейза слышалась глухая ругань и через несколько долгих минут, которые Драко усиленно проклинал про себя из-за усталости, появилась-таки дверь. Забини нетерпеливо дернул её, заглядывая внутрь, тут же издавая победное: «Ес!»       Панси потянула Драко, и вскоре все стояли в практически точной комнате слизеринской гостиной.       — Эм? Комната может быть не только хламохранилищем? — спросила Панси, отпуская руку Драко и плюхаясь со всего маху на диван.       — Она становится разной, в зависимости от того, что именно нужно тому, кто её зовет, — проговорил Блейз, усаживаясь на диван и кладя лодыжки Паркинсон себе на бедра.       — Я и не знал, — озадаченно произнес Малфой, подходя к горящему камину, — никогда не пробовал попросить что-то кроме той версии комнаты, мда уж. И что, Блейз? Просто сидеть в гостиной в подземелье уже не котируется?       Тот в ответ лишь хмыкнул, Драко обернулся на него и отметил, что тот выглядит довольно озадаченным, а ещё как будто сомневающимся. Тёмные глаза Забини шныряли по комнате. Это казалось странным, Драко спросил:       — И что ты так долго просил, чтобы появилась эта версия комнаты?       Блейз остановил наконец на нём взгляд, потом скользнул мимо его плеча на каминную полку и вернулся обратно к глазам.       — Просто хотел немного тишины, — белозубо улыбнулся Забини, — да всё никак сформулировать не мог.       Хмыкнув, Драко отвернулся обратно к огню. На каминной полке лежала шкатулка. Отчетливый скрип половиц справа заставил его резко дёрнуть головой, но там не было ничего кроме плотно задернутых портьеров болотного цвета, Драко оглянулся на друзей, те завязали спор из-за домашнего эссе по трансфигурации, просканировав комнату, как мгновение назад Забини, Драко понял, что эта шкатулка единственный предмет декора, не считая портьеров. Комната была большой, имела ту же форму, что и гостиная Слизерина, те же каменные стены и, Драко был уверен, что портьеры скрывали небольшие высокие окна, в которых всегда была лишь глубокая темнота Чёрного озера, очень редко в него тыкались рыбы, ещё реже гриндилоу, русалок и тритонов видно не было никогда. Однако несмотря на схожесть, эта комната была практически пустой: один лишь широкий диван, кресло около книжного низкого пустого шкафа, крошечный столик из тёмного дерева и камин. Драко опять посмотрел туда, где скрипнул пол, следом же удивляясь: почему он здесь деревянный? Почему комната решила, что образ обычной слизеринской гостиной не подходит Блейзу?       Драко снова обернулся к шкатулке. Сзади послышался грохот, а потом Панси грязно выругалась, под заливистый смех Забини. Покачав головой, он решил не вмешиваться, у этих двоих всегда было непонятно: ругаются они или веселятся, в их отношениях было сложно разобраться, и Малфой никогда не стремился их мирить или растаскивать по углам. Кончиками пальцев он прошёлся по бугристым бокам квадратной шкатулки, гадая: камень ли это такой обуглившийся или может быть лава, закаленная заклинаниями? И откуда она тут вообще взялась, в их гостиной такой отродясь не было. Всё это Драко находил странным: эту комнату, шкатулку, деревянный пол, скрип. Несколько минут он бессмысленно гладил холодные неровные бока, погрузившись в меланхолию, обдумывая свою разыгравшуюся паранойю, крышка открываться не хотела, но Драко и не настаивал.       Сбоку что-то мелькнуло, и Драко так быстро дернул головой, что его шея хрустнула. Снова ничего не было, раздраженно выдохнув, он взял шкатулку и пошёл к ближайшему креслу. Панси с Блейзом не могли поделить диван, оба хотели лежать и помещались тоже оба, но, наверное, им просто хотелось подурить. Драко перевернул шкатулку, посередине вились две крупные буквы «G», проведя по ним пальцем, он спросил себя: инициалы ли это или они имеют какое-то другое значение?       — Что там у тебя, Драко? — окликнула его Панси, поправляя растрепанную прическу.       Тот пожал плечами:       — Просто шкатулка.       — Шкатулка? — переспросила Панси, поднимаясь с дивана. — Зачем она здесь?       Блейз, принявший сидячее положение, посмотрел в её сторону недовольно, и мстительно дернул палочкой, подставляя магическую подножку. Панси взвизгнула, громко топнула ногой и завалилась сверху на Малфоя. Едва ли не поцеловавшись, они ошеломленно уставились друг на друга, пока их не привело в себя хихиканье Забини. Быстро вскочив, Панси смерчем метнулась обратно к дивану, началась новая громкая потасовка, Драко тяжко вздохнул, посмотрел на свою руку — на тыльной стороне ладони появилась длинная царапина, кровь набухала на ней мелкими каплями, на животе его лежала серебряная брошь Панси в виде змеи, очевидно расстегнувшаяся и оцарапавшая его. Снова подтянув шкатулку ближе к лицу, Драко провёл по резным буквам. «GG». Капля крови скользнула к мизинцу, и Драко безотчётно вытер её краем шкатулки, чтобы не испачкать мантию. С секунду ничего не происходило, а потом крышка откинулась легко и изящно, не издав ни звука.       Драко удивлённо вскинул брови: кровь?       Внутри блестела переливчатая тонкая серебряная цепь, уложенная в складках плотной бордовой ткани. Драко завороженно моргнул и начал вытягивать её чистой рукой из крепкой хватки драпировки. Цепь оказалась короткой и вообще, к удивлению Драко, браслетом. На обратной стороне мерцала тонкая магическая гравировка, Малфой, не утирая с пальца кровь, перехватил браслет за свисающий конец и вчитался в кристальные слова, которые то и дело появлялись в миллиметрах от чешуйчатого металла.       «Pestis eram vivus — mories tua mors ero», — нашептал он себе под нос, потом легко хмыкнул и прищурился, рассматривая искусную магическую ковку.       Латынь осела на корне языка тяжестью, Драко не удивился, он так давно её не практиковал, что сейчас кое-как смог выхаркать из себя чужой язык. Мелкие мурашки прошлись по позвоночнику, в глазах неуловимо поплыло, Драко попытался проморгаться, но голова начинала кружиться с каждым мгновением всё сильнее, уши заложило, звуки исчезли так быстро, что Драко мгновенно запаниковал, ему показалось, что его поместили под стекло и с силой прижали к земле, он резко дёрнулся к друзьям, но уже был оглушён рывком аппарации.       Приземления будто и не было. Драко аппарировал в одном месте, моргнул и оказался там же — сидящим в кресле. Он испуганно выдохнул и распрямился. В комнате было темно и очень холодно, камин не горел и диван был пуст, Драко подскочил, доставая палочку и колдуя Люмос, шкатулка со звонким звуком ударилась о пол. Рядом никого не было. Воздух был заметно тяжелее, но без летающей пыли, просто спёртый от редкого проветривания. Драко недоумённо повертелся на месте, друзей рядом не было. Врагов тоже.       — Панси, Блейз? — недоверчиво шепнул он, голос его резко сел, а горло сдавило невидимой удавкой, Драко прокашлялся.       — Поттер? — навскидку попробовал он, но никто не отозвался.       Палочка в его руках мелко затряслась, отчего затрясся и Люмос, Драко опустил на него глаза, сглотнул, сжал тёплое древко сильнее, уговаривая себя не паниковать. Он не смог найти ни одного объективного объяснения для сложившейся ситуации, потому что всё вокруг было ровно таким же и ощутимо другим. Облизав сухие губы, он сделал несколько шагов туда, где были Панси с Блейзом. Тишина вокруг звенела. Он сметено обернулся: на пыльном полу были следы его ботинок, на кресле лежала крупная брошь Паркинсон, рядом с которой сверкала цепочка. На негнущихся ногах, он перешагнул шкатулку, взял оба украшения: брошь сунул в карман, браслет зажал в левой руке, и полный страха и смятения пошёл на выход. Мурашки и холодный пот прибивали его душу к пяткам.       У двери он остановился, оглянулся: комната выглядела так, будто её не посещали лет пятьдесят, и это пугало. На самом деле, пугало абсолютно всё. Сперва Драко думал, что цепочка — простенький магический артефакт, теперь он был уверен, что это тёмный древнемагический запрещённый артефакт, который он, по глупости, выпустил и заставил изменить действительность. Браслет мелко вибрировал в руке, Драко поднёс его ближе к лицу: чешуя едва-едва двигалась, будто дышала, замок отсутствовал, но это не было удивительным, такие браслеты сщелкиваются, как только поднесёшь их к запястью. Драко поднёс его ещё ближе и втянул в себя воздух, проводя носом по цепи, наполняя себя ароматом старой магии и прикрывая глаза. Пахло лимоном и холодом, что-то до боли знакомое кололо под ребрами. Он с сожалением подумал о Панси, она бы смогла понять гораздо больше по одному только запаху магии, благодаря своим родовым талантам. А талантом самого Малфоя было, наверное, катастрофическое невезение и предрасположенность к выбору неверного пути. Какой Мерлин его дёрнул ковыряться в этой шкатулке? Он ещё раз провёл пальцем по металлу там, где было заклинание гравировки: «При жизни был для тебя несчастьем; умирая, буду твоей смертью». В груди клокотало сердце, латынь притягивала взгляд. Драко резко сунул руку с браслетом в карман мантии, не разжимая, и быстро открыл дверь.

***

      — Черт, Панси, не щипай ты так больно, — вскрикнул Забини, пытаясь вывернуться из-под подруги и откатиться. — Я пошутил, не царапайся, черт!             — Будешь знать, как кидать в меня подножки, засранец, — прошипела Панси, выворачивая кисти, которые-таки схватил и зафиксировал Блейз. — Отпусти меня немедленно, ты сам виноват!       Она попыталась двинуть его коленом, но Блейз легко увернулся, упершись в её ляжку коленом и нависнув над ней сверху. Панси выглядела чертовски злой, и парень самодовольно рассмеялся. Покраснев до корней волос, Паркинсон дёрнула свою руку, что было сил, наконец освобождаясь, и тут же, не теряя зря времени, ударила Блейза раскрытой ладонью в подбородок. Смех его тут же прервался, он болезненно замычал и скатился с неё.       — Я прикусил язык, — не очень чётко сказал он, смотря на Панси.       Та странно замерла, смотря в сторону Малфоя, и уязвленный Блейз тоже кинул туда свой неприязненный взгляд. Вид у Драко был какой-то парализованный, в руках у него блестело нечто; Панси не слышала шёпота, но видела, как шевелились его губы, и почему-то в миг испугалась. Предчувствие острой иглой кольнуло сердце — магия. Тёмная. Древняя. Могущественная. У Панси волосы на руках встали дыбом от этого осознания. Прямо из его рта текла магия; Панси могла отдать себя под Аваду, если это не так, она дёрнулась к нему, вскочила на ноги и не успела. Раздался хлопок. Панси моргнула, неверяще смотря на пустое место, где только что сидел её Драко; из Хогвартса было невозможно трансгрессировать и звук, пустота и этот упрямый факт не могли уместиться в голове девушки достаточно долго. Она громко сглотнула, разрываемая ужасающим предчувствием. Блейз отмер первым, поднялся и сделал несколько шагов к креслу.       — Что за?.. — Блейз наклонился и бессмысленно дотронулся до обивки, она была тёплой.       Прямо позади кресла внезапно возник Поттер, и Блейз дернулся от страха назад, хватаясь за сердце, вскрикивая:       — Мерлин, ты чокнутый?!       — Куда делся Малфой?       — Я знаю?!        Панси, казалось, совсем не удивилась внезапному появлению гриффиндорца, а наоборот почувствовала слабый щипок облегчения. Святой Поттер вытащил их мир из огромной лужи дерьма, он ведь почти всемогущий. Мальчик-который-выжил-и-надрал-всем-зад-хотя-мало-кто-в-него-верил. Слизерин не верил уж точно, сама Панси собиралась сдать его Лорду, лишь бы не попасть в его немилость, но сейчас, когда она нутром чувствовала, что Драко в самой настоящей заднице, появление Поттера было сродни воскрешению Мерлина и даже лучше — Поттер точно не бросит никого в беде. Блейз восстановил дыхание и хмуро взирал на шрамоголового, пытаясь отдалиться от ситуации, взглянуть как бы издалека, и действовать последовательно: от малого к большему.       — Следил за нами?       — Нужно пойти к Макгонагалл. Здесь нельзя трансгрессировать, значит он где-то… где-то в Хогвартсе точно, я уверена, нужно его найти.       Забини тяжело и сочувственно выдохнул, оборачиваясь на девушку. Та сделала несколько неуверенных шагов к креслу, поравнялась с Блейзом и, так же как он, провела рукой по зелёной бархатной обивке, потом мелко затрясла головой из стороны в сторону, чувствуя, как руки Блейза настойчиво тянут её за плечи ближе к нему.       Забини посмотрел на неё с сочувствием, как на ребенка. В принципе логично — Драко где-то в Хогвартсе, вполне могло быть и так и даже больше — может быть, он всего лишь в Выручай-комнате. Блейз прислушался, но слышал только громкое дыхание Панси, перевёл взгляд на Поттера, попутно ощущая укол совести, но не позволил этому чувству разрастись.       — Если учитывать мой небольшой опыт странных дел, то… — Поттер смотрел на Панси, — директор ничем не поможет.       — Ты следил только за Малфоем? Видел всё? Так рассказывай. Он держал палочку, колдовал? Что было у него в руках?       — Палочки не было, — заявила Панси, — я тоже смотрела на него в тот момент, и он был напуган.             Поттер встряхнул головой, потом достал свою — Драко — палочку, Блейз мимолетно отметил это и вздернул свою, чтобы защититься, немного отталкивая Панси назад за спину. Но Поттер наколдовал лишь Патронуса. Всех обдало мощной магической волной. Панси почувствовала: вот оно. Она положила руку Блейзу меж лопаток, чтобы не потерять равновесие и вдохнула пропитанный волшебством воздух, принимая видение. Поняла одно: Поттер — это нечто на грани. Переливчатое тонкое зеркало с героем во главе: власть и подчинение, паника и облегчение, злость и надежда. Ведомый, но не побоявшийся взять судьбу в свои руки. Зеркало вертелось сквозь Избранного быстрее с каждым мигом видения, вынуждая смотреть на Поттера другими глазами. Панси вдохнула глубже, отдалась интуиции их рода, проникая в чужую магию и под чужие маски, отталкиваясь от своего тела. Когда-то она также вдохнула и проанализировала магию Лорда и могла с уверенностью сказать, что в них есть определенные схожие черты, но Волдеморт не долго ходил на грани своего зеркала, которое было больше похоже на клинок, выбирая путь. Он знал, чего желал и кем хотел быть. Поттер же и вовсе не выбирал сторону — создавал свою, соединял тёмное и светлое, обе грани вместе сходились в нём без конфликтов. Зеркало крутилось вокруг него, вырисовывая миллионы кругов, будто щит, будто светящийся моток ниток с человеком в сердцевине. Паника и облегчение. Упорство, навязчивость, скромность, наглость, добро, зло. В нём было всё. Миллионы кругов вокруг. Во имя чего? Панси выдохнула всё это и открыла глаза, возвращая себя себе. Взгляд её упирался в шерстяную темноту блейзовской мантии. Проглотив тяжесть, она оперлась о чужую спину, возвращая себя в горизонтальное положение. Голова кружилась. Возможность залезть в магию человека выдавалась редко, её род ценил и скрывал этот дар. После Тёмного Лорда — первого неосознанного опыта — она чувствовала себя паршиво весь последующий месяц, родственникам, впрочем, не мешало это её без конца поздравлять; с чем — непонятно. Её ещё долго не покидало ощущение, что она заражена тьмой, что он всё понял, что ей осталось недолго.       Сейчас же она проникла в Поттера почти без опаски, просто почувствовала возможность и приняла её, как когда-то учили, не оглядываясь на предыдущий опыт. И не пожалела: Поттер не был «новым Тёмным Лордом», как иногда писала желтая пресса, но при этом не был и пушистым гриффиндорцем, коим его считало большинство, живущим ради добра и света, желающим всем только счастья. Он был куда глубже и гораздо опаснее, но не терял благородства и справедливости. А ещё он был связан с Малфоем чем-то загадочным и зыбким — дрожащим, она не успела этим проникнуться и тут же пожалела, что не начала копать глубже в этом направлении.       Шелковистый бок крупного оленя привёл её в реальность. Две чёрные бездны уставились прямо на неё, Панси задержала дыхание почти неосознанно, испугавшись такого пристального внимания Патронуса. Но тот с секундной задержкой пошёл дальше, встав напротив Поттера — задом к Забини. Последний скривил губы и скрестил руки на груди с явным недовольством, обернулся к Панси, кидая на неё вопросительный взгляд. В ответ та моргнула, мол, порядок. Призрачные уши оленя едва шевелились. Поттер положил руку между ними, слегка потрепав шерсть, приветствуя, потом едва слышно шепнул:       — Скачи к Драко Малфою, передай… — Гарри задумался всего на миг и с мягкой, но сдержанной ухмылкой продолжил, — что он хорек.       Олень легко взметнулся в воздух, Панси вцепилась когтями в мякоть ладони Блейза, громко сглотнула, наблюдая, как Патронус круг за кругом скачет под потолком, наращивая амплитуду движения и выбирая направление. Секунды растянулись для неё в пару лет точно, но олень, добежавший к тому времени почти до конца комнаты и потоптавшийся там на одном месте, также невесомо вернулся обратно, мотнул длинной мордой и растворился, оставив после себя миллиарды святящихся магических пылинок.       — Что? — Блейз потеряно разгонял мерцающую пыль свободной ладонью. — Он же даже в другую страну поскачет передавать, разве нет?       — Да, — ответил Поттер, поискав глазами шкатулку и мгновенно нахмурившись. — Малфой что-то достал из шкатулки, которой тут больше нет, цепочку или… не знаю. Она была недлинной серебряной, на ней точно проступила какая-то надпись, я не видел какая, но Драко, кажется, её прочитал и всё. Потом… он начал паниковать, ему, кажется, стало трудно дышать, и он слишком быстро исчез. Он не держал палочку и вряд ли бы мог трансгрессировать беспалочково, хотя не знаю, он умел?             Блейз коротко задумался и покачал головой. Вряд ли Драко стал бы скрывать свои успехи в беспалочковой магии, хотя пытаться он не бросал уже долго, только не мог ровным счётом ничего, не то что аппарировать, даже манящие чары ему не поддавались. Блейз опять обернулся к Панси, безмолвно требуя подтверждения поттеровского рассказа.       — Да, так и было, — убито произнесла Панси, смотря Блейзу в глаза и отпуская его руку за ненадобностью. — Цепь была заколдована, я почувствовала это, когда он начал читать с неё слова, но… не успела ничего сделать.       Надежда, мать её, даже не грела её душу, а этот факт собственного бездействия был способен и вовсе выморозить всё внутри. Она могла кинуть щит между ним и цепочкой, могла кинуть в него Бомбарду, чтобы выбить её из его рук, могла просто обращать на Драко внимание, вместо того, чтобы кувыркаться на диване с Блейзом.       Она сокрушённо покачала головой, смотря в пол. Волшебство есть не что иное, как интуиция. Чутьё. И у Панси не укладывалось в голове, как Драко мог так беспечно что-то там прочитать непонятно откуда. Магическое восприятие, естественно, у всех разное, но Панси отказывалась верить в то, что Драко был настолько толстокожим, чтобы не почувствовать древний непонятный порт-ключ, который активировался словами, на нём же написанными, будто для дураков придуман!. Хотя… Она глянула на Поттера, когда-то тот вместе с Диггори совершил похожую ошибку. Сборище идиотов. Поттер с Драко — Панси всегда это замечала — очень часто имели схожие глупости, буквально одни на двоих.       — Значит… идём к директору? — неуверенно протянула Панси, потому что не знала, что ещё можно было бы предпринять. Поттер сказал, что директор в таких делах не помощник, и верилось, что так и есть, но… надо было с чего-то начинать. Надо было послушать предположение Макгонагалл и известить родителей Драко, наверное, тоже надо было. Мысли о Нарциссе Малфой кольнули виной, Панси знала, что могла помешать магии свершиться, но не успела. Замешкалась. Упустила момент. И теперь было уже ничего не изменить. Теперь надо было сообщать миссис Малфой о том, что Драко куда-то исчез, а она — Панси — просто сидела и смотрела на это, даже не пошевелив палочкой, чтобы его защитить.       Блейз кивнул в сторону Поттера, опять задавая вопрос, не используя речь. Панси кивнула в ответ, борясь с горечью. Как она могла ничего не сделать? Её друзья знали о родовом даре, так что иногда доверяли её нюхательной интуиции. Хотя в войне её послушал только Блейз, принявший лаконичный нейтралитет, Драко же чаще всего оставался себе на уме.       — Тогда идёмте.             Ещё совсем недавно Панси поддерживала Драко в его полном игнорировании Поттера, а сейчас шла за ним же, словно тот единственный, кому не наплевать. Поттер поковырялся в складках своей мантии, на ходу вытаскивая и разворачивая сложенную в несколько, казалось, десятков раз потрепанную бумагу. Блейз с любопытством вытянулся, рассматривая неопознанный предмет. Вокруг было всё также неприятно тихо, Поттер замедлил шаг так, что почти остановился, Панси нервно теребила в кармане какой-то пергамент. У обоих слизеринцев на краю сознания плавала мысль о пророчестве. Больше всего она жалила Паркинсон. Та не могла решить: стоило ли посвящать во всё это Золотого мальчика, имеет ли пророчество к исчезновению Драко какое-то отношение, можно ли опустить эту деталь или она сможет помочь? Хотел бы Драко, чтобы Поттер знал, что… Блейз нагадал им любовное будущее. Конечно нет. Это всё звучало так бредово, так по-детски, так несерьёзно. Панси испытывала тревогу — вдруг Поттер поднимет всё это на смех? Вдруг решит, что всё это подстроено, потому что отчасти это действительно было подстроено чёртовым Забини. Сомнения раздирали её на части, в то время как Блейз преспокойно пристроился к боку гриффиндорца, без стыда подсматривая.       — Поттер? — позвал он его. — Это карта Хогвартса?             — Иди к дракклу, Забини, — грубо одёрнул его Поттер, сворачивая карту обратно.       Вид того стал угрюмее как минимум раз в тридцать семь даже со спины, и Панси засомневалась ещё больше. Что там в этой карте, узнал ли он что-то важное или это вообще его личные дела? Спина Блейза была прямой, Поттер потянул на себя дверь Выручай-комнаты, Панси думала о Драко, о заклинании, которое могло перенести его куда угодно, которое могло убить его, которое могло убивать его где-то на другом краю света, которое могло растворить его или… столько вариантов, от которых буквально взрывался мозг, но Драко определенно хотел бы вернуться, даже ценой потерянной из-за странного пророчества репутации. Панси потрясла головой, она ничего не знала и ни в чём не была уверена, но не могла позволить себе утаивать какую-либо информацию, пусть Малфой позже разорвёт с ней все контакты за то, что она нарушила слово и всё-таки посвятила Золотого мальчика в столь интимные дела. Ей было всё равно на возможный гнев Драко, безопасность того была на первом месте. Когда Поттер сделал шаг из комнаты, она остановилась, пальцами сгребла в кулак пергамент — мысли скакали как бешеные псы — достала из кармана руку. Мятое пророчество укоризненно глядело на неё порванными углами. К чёрту,, яростно подумала она.        — Поттер, стой.       Блейз обернулся на неё настолько молниеносно, будто только этого и ждал. Его тёмные глаза смотрели хитро и расслабленно, наблюдая и завлекая — играя. Панси его проигнорировала, она выдохнула из себя весь воздух, вжимая в позвоночник грудную клетку, и протянула застывшему в нетерпении Поттеру замусоленный пергамент.       — Что это? — спросил тот, делая несколько шагов назад и забирая клочок.       Поттер читает, время хмуро притопывает ножкой за их спинами, Панси ждёт. Пытается предугадать его реакцию и выдыхает из себя сдержанное раздражение, встречая его непонимающий взгляд.       — Это пророчество, — ядом отвечает она так, будто это очевиднейшая вещь на свете, а Поттер непроходимый болван.       — Чьё? — игнорирует её тон, смотрит внимательно, потом бегло перечитывать витиеватые слова. — Оно о Малфое? И… о чем тут речь?       — Мы с Драко были уверены, что оно не о нём, но…       — Но очевидно, что оно о нём, — резко перебивает её Блейз.             Поттер, хмуро просканировав взглядом обоих, пока те хмуро сканировали взглядом друг друга, решает не лезть в их отношения. Вместо этого не слишком удачно пытается выделить суть:       — Так… чистокровный… бла-бла, пройдет испытания и… — Панси наблюдает, как его зрачки скользят в начало предложения и снова в конец, и снова в начало и снова в конец, наконец он договаривает, — звучит как бред. Нужно позвать Гермиону, такие задачки явно созданы для неё.       Неаккуратно пихает бумагу в карман и идёт дальше, не оборачиваясь. Блейз хмыкает и устремляется за ним. Панси удивлённо стоит на месте — как будто то, что она ему отдала, не самая важная вещь на свете. Так халатно отнестись к проклятому пророчеству, из-за которого, наверняка, и началась вся эта заваруха! Она надуто последовала за ними с некоторой задержкой, надеясь, что старая кошка поможет и найдёт Драко, вопреки словам Поттера. Пусть достаёт его хоть из-под земли, в конце концов она директор, в её обязанности входит безопасность учащихся.       Хлопнувшая дверь Выручай-комнаты заставила Панси вздрогнуть. Их странная в своей неуместности компания шла по коридорам быстро и стремительно. Хогвартс тем временем жил. Панси слышала других учеников и вспоминала, что ещё полчаса назад она смотрела в хрусталь малфоевской улыбки, убирала его волосы, касалась его кожи в магии Поттера, слышала вечное хмыканье, ела свой ужин; глинтвейн, тёмный потолок зала, Драко, смотрящий в него так по-особенному, так ново, так живо, так ярко, что у Панси защемило сердце, это отражение в его глазах, осколки пламени свечей в радужке, бледность, тёмные тени ресниц; она вспоминала, как думала, что завтра первым уроком ЗоТИ, как хотела дописать эссе и сесть с Драко на тесте. Она бы подсматривала, как всегда, а потом слушала бы о чьей-то великой щедрости. «Цени, Панси, кто тебе ещё так безвозмездно поможет в это тяжелое время?». Панси смотрела себе под ноги. Мир шёл огромными трещинами, издавая протяжные стоны, а во всём была виновата она. Своей заторможенной реакцией, своей неуверенностью. Она что есть сил закусила губу, чтобы не расплакаться. Без предупреждения всё порушилось, а она безучастно наблюдала за этим и ничего не предприняла.              Блейз обернулся на неё со сдерживаемым нетерпением, когда заметил, что та начинала отставать от них с Поттером сильнее с каждым новым коридором. Он ждёт, когда она поднимет на него взгляд, и натыкается на её потерянные, совершенно дикие глаза. Растерявшая лоск, пошатнувшаяся от внезапного удара судьбы, который был предназначен даже не ей. Такая Панси была ему не знакома. Он почувствовал лёгкий укол вины. Всё как раньше: тёмное прямое каре, чёрная, чуть смазанная помада в честь праздника, брови эти невозможные домиком, взъерошенная прическа; всё другое. Безупречно невоспитанная в своих манерах, яркая в своей темноте, вцепившаяся в Малфоя ещё сотню лет назад, нежная, как удушающие кольца змеи, Блейз смотрел на неё и не мог насмотреться. Раздражающая иногда до зубного скрежета: всё всегда за рамки и будто не в себя. Сейчас же Панси была разбита. Стабильность, которую она обрела после войны, снова вырвали из-под её ног, угрожая снова наиболее ценным. Да, Драко не был для неё предназначен — она это знала. Но он был ей другом, которого она слишком часто боялась потерять, который слишком часто ускользал из её жизни. Панси смотрела в абсолютно чёрные глаза Забини и не просила помощи. Совета. Поддержки. Не просила, стараясь держать лицо, мысли, мимику. Всё в себя, как истинная слизеринка.          Блейз ждал, когда она подойдёт ближе, протягивая раскрытую ладонь на встречу, мягко поторапливая. Панси думает: он единственный, кто протягивает ей эту чёртову руку. Вымучивает улыбку, хватается, выдыхает, чувствуя, как её несильно дёргают ближе. Блейз прорицатель, умеющий глядеть в будущее так же хорошо, как Панси в чужую магию, она надеялась, что его словам можно доверять. Уже в кабинете у Макгонагалл он наклоняется к её волосам и тихо шепчет куда-то в висок, пока Поттер сумбурно пытается доказать старой кошке, что Малфою срочно — вот прямо сейчас — немедленно требуется помощь:       — Он пройдет испытание, помнишь? — Панси поднимает на него полные тоски глаза, сомневается. — И обретет покой. Не физический, он не умрёт — душевный. Он в порядке и всё хорошо, веришь мне?       Она вслушивается в его глубокий баритон, смаргивает чужую серьёзность, смотрит, как директор просит портреты осмотреть весь Хогвартс на наличие в замке пропавшего Малфоя. Её большой палец, зажат между его средним и безымянным, а указательный — между безымянным и мизинцем, и это неудобно. Она сжимает ладонь Блейза сильнее, чувствует, как он гладит её запястье. Осколки поехавшей реальности перестают дрожать над её головой.             Всё будет нормально.

***

      Горгулья у кабинета директора выглядит так же, как и месяц назад. Малфой смотрит на неё с подозрением, потому что вся остальная атрибутика замка неуловимо другая. Непонятно, что не так, но что что-то не так, понятно сразу. Горгулья не двигалась и молчала, Малфоя раздирала промозглая неуверенность. Неизвестность — кокон, в котором пока безопасно. Стоило только оказаться в кабинете директора и прояснить хоть что-то, как всё — реальность перевернётся вверх дном. Малфой чувствовал это нутром: щекоткой в желудке, вспотевшими ладонями, холодом. В Хогвартсе было холодно как никогда. Ещё одна странность, которую он желал бы не замечать, но заметил и теперь боялся. Всего. Нужно было просто стукнуть по горгулье и всё выяснить, но он ждал. Почему-то сейчас становилось ясно: Поттер внезапно не выскочит из-за угла, как бывало сотни раз до этого, Блейз с Панси не выйдут оттуда же и не начнут ворчать, что он заставил их бегать по всему замку в его поисках. Здесь не будет ничего как раньше и стоило выйти из оцепенения и заняться своей судьбой. Он сжал и разжал кулаки, подумал, что трусость — это плохо, и занёс ладонь над каменной уродливой головой.       — Директор вас ожидает, — резко крякнула горгулья, не дожидаясь Малфоя и открывая проход.       Малфой вздрогнул от неожиданности. Чёрный проход выдыхал на него могильный смрад. Драко гнал от себя параноидальные мысли, осторожно ступая на лестницу и ожидая, когда та начнёт привычно поднимать его наверх. Но та оставалась неподвижной. Скрипнув зубами от ещё одной подозрительной мелочи, Малфой на негнущихся ногах начал подниматься наверх — навстречу новым ошеломлениям. Факелы зажигались постепенно и освещали до неприличия крохотные участки, вынуждая большую часть времени держаться за стены, собирая пальцами кучу грязи. Малфой недоумённо шёл, с каждым шагом всё больше удивляясь — эта башня всегда была такой высокой?       Наконец-то показалась дверь. Дрожащими пальцами Драко схватился за ручку, подождал, пока сердце утихнет, мысленно прикрикнул на себя: «Соберись! Макгонагалл должна мне помочь», — и открыл дверь, застыв на пороге камнем. Драко не мог сделать вдох лет пять не меньше, а пальцы его стали дрожать только сильнее, покрываясь тонкой коркой инея. Одной рукой он что есть сил вцепился в ручку двери, боясь, что как только отпустит, сразу же потеряет равновесие и полетит по винтовой лестнице вниз, а второй — в браслет, повторяя про себя, что это сон. Глаза застилала пелена, Драко боролся то ли с обмороком, то ли с истерикой — за директорским столом сидел Альбус Дамблдор. Хрипло втянув в себя воздух, Драко выдавил:       — П-профессор Дамблдор? — голос скакал по разным октавам, директор спустил свои очки-половинки на самый край носа, прищуривая глаза на гостя.       — Да, он самый, — усмехнулся профессор, — а вы? Извините, не имею чести знать. И не стойте, присаживайтесь, пожалуйста, выглядите так, будто, — глаза его хитро блеснули, — видите по меньшей мере покойника.       «А по большей мере того, кого собственноручно пытался уложить в могилу», — невесело и безмолвно пошутил Малфой. Борясь со своими непослушными ногами, он дошёл до гостевого кресла и деревянно в него осел. Директор был ровно такой же, как и всегда, разве что немного п-о-ж-и-в-е-е. Будто бы сошёл с карточки шоколадной лягушки, будто их последнего диалога никогда и не было, будто бы Драко не угрожал ему смертью и не смотрел, как тот падает с Астрономической башни. Воспоминания кружили его голову сильнее огневиски, к горлу натурально подкатывала тошнота. Глупая мысль, что нужно извиниться, посетила его и была жестоко отвергнута. Малфой не извинился даже перед Поттером, а Дамблдор даже не был настоящим. Он ведь не настоящий? В фиолетовой мантии директора сияли миллионы звёзд, в глазах его был мир, серебряная борода соперничала с созвездиями и даже будто бы вырывалась вперёд. Малфой не мог отвести от него завороженного взгляда. Если это не сон, то куда он попал? Директор мягко усмехнулся, придвинул из ниоткуда появившуюся вазочку:       — Если не можете говорить, то хотя бы поешьте, — сказал он, подмигивая; рядом с вазочкой звякнула чашка, полная чая. Воздух наполнился ароматами мяты и ромашки.       — Это сон? — спросил Драко дрогнувшим голосом, обхватывая чашку холодными руками. — У-успокаивающий?       — Почему это должен быть сон?       Драко смотрел на покойного директора, не зная, что ответить. Это должно было быть сном, иначе… Либо сон, либо сумасшествие. Дамблдор выждал паузу, ожидая ответа, но, убедившись, что его собеседник отвечать не собирается, заговорил вновь:       — Угадали насчёт чая, не знаю, что с вами приключилось, но я взял на себя смелость решить, что успокаивающий будет как нельзя кстати.       Улыбка не сходила с лица Дамблдора, отчего кожа собиралась мелкими складками на щеках и в уголках глаз. Драко опустил взгляд в чашку, вдохнул мяту поглубже, глотнул чая, не чувствуя вкуса. Молчание затягивалось, но Драко не знал, с чего начать. Что, собственно, вообще происходит? Может, он сам умер и попал в импровизированный ад? Снова и снова учиться в школе и… снова и снова получать одно и то же задание от Тёмного Лорда? Стало как-то совсем паршиво, он сделал ещё глоток, надеясь на чудодейственные свойства трав. Мог ли Дамблдор помочь ему и объяснить, что происходит? Драко знал, что ему можно довериться, но всё равно сомневался. Сейчас он сомневался даже в собственном умственном здоровье. Ему нужен был просто кто-то другой. Кто сто процентов не бросил бы никого в беде, кто никогда не строил сумасшедших планов, о которых писала Рита Скитер, кто был жив в его мире, кто был достаточно добр ко всем, и достаточно справедлив, и достаточно глуп, чтобы не лезть не в своё дело. Кто-то, чья сила в сочувствии, сострадании и человечности, у кого в груди хренов маяк, кто мог умереть ради мира, кто привлекал чужие души своим всепрощением.       — Мне нужен Гарри Поттер, — в итоге сказал он, поднимая на бывшего директора взгляд, — не могли бы его позвать?             Дамблдор удивлённо приподнял брови, отчего складками пошёл ещё и его лоб, и мягко переспросил:       — Гарри Поттер? Я, конечно, не настаиваю, но может быть всё-таки сначала представитесь сами?       Представиться? Драко пытался думать, но в голове была каша: директор его не знал. Дамблдор смотрел на него своими хитрыми всевидящими глазами, не отрываясь. Если его — Драко — перенесло куда-то, то по законам сохранения здесь не могло быть ещё одного такого же Малфоя, да? Или этот закон работает не так? Или такого закона нет? Впервые в жизни он пожалел, что не умеет соображать также быстро и хорошо, как Грейнджер, что не изучал Алхимию, хотя имел достаточную библиотеку, для изучения этого раздела магии.       — Конечно, извините меня за плохие манеры, я немного не в себе сегодня, — так же мягко сказал Малфой, повторяя дамблдоровские интонации, повторяя про себя, что всего этого, скорее всего, не существует, — меня зовут Драко Малфой, я здесь по какой-то чудовищной ошибке, и мне нужен Гарри Поттер.       В окно влетел феникс, разбивая странную застывшую тишину после слов Малфоя хлопаньем крыльев. Драко украдкой перевёл на него взгляд — красивый. Феникс тоже изучал гостя, впорхнув на свое место под потолком, мелко шагая из стороны в сторону.       — Вы Малфой?       — Да, — ответил Драко, начиная подозревать, что что-то очень сильно идёт не так. В чём дело? Почему бы просто не позвать хренового Поттера? — А что-то не так?             Дамблдор молча встал, прошёл в угол комнаты к стеклянному пузатому шкафу. Драко следил за ним, отставив чашку. Атмосфера давила ему на плечи. Вина, непонимание, страх. Поведение директора явно указывало на то, что тот его не знает или не узнаёт и что он явно не был причастен к его убийству. Но если бы Малфоя просто закинуло в прошлое, то реакция старика всё равно была бы другой, только если… Драко смотрел, как Дамблдор достаёт какую-то уменьшенную книгу, идёт обратно. «Только если я ещё не родился», — подумал он ошеломлённо. Это могло бы всё объяснить, и Драко и не стал медлить:       — Какой сейчас год?       — Год нынче тот же, что и вчера — 1998, а вы на какой рассчитываете?       Книга, положенная на стол, тут же приобрела свой нормальный размер, заняв большую часть свободного места. Дамблдор начал не спеша листать жёлтые страницы, а Драко продолжил панические размышления. Путешествия во времени отметались. Дамблдор пережил свою смерть и он не знал о том, кто такой Драко Малфой, хотя и являлся директором. Значит он — Драко — здесь не учился? Почему?       — Взгляните-ка сюда, мистер, кхм, Малфой, — Дамблдор, долистав до нужной ему информации, развернул книгу к своему гостю. Малфой сполз на край кресла и вытянулся, читая: «Самые древние, вымершие рода чистокровных волшебников. Глава 14. Малфои». У Драко пробежали мурашки по позвоночнику, и чем ниже он скакал глазами по тексту, тем больше они становились. «Древнейшая фамилия Европы, следовательно, всего мира, корнями уходящая во времена самого Мерлина, вымерла в течение неполных пяти веков после прибытия на территорию Великобритании в XI веке вместе с Вильгельмом Завоевателем…». Малфой тупо смотрел на строчки, подсчитывая. Род Малфоев прервался в XVI веке, сейчас шел 1998 год. Дамблдор очень тонко ему намекал, что тот врёт? Драко перевернул страницу, читая последний абзац о его семье: «Род Малфоев всегда славился именно той репутацией, на которую и намекает их не совсем лестная фамилия, — беспринципные, ищущие соблазнительную власть и богатства везде, где только можно найти». Закатив глаза, Драко резко захлопнул книгу, эту информацию предстояло переварить.       — Значит… — произнес он, сглатывая вязкую слюну, — Люциуса Малфоя никогда не существовало?       — Боюсь, что я о таком не слышал, — лаконично ответил Дамблдор, складывая руки на столе.       — А, — Драко изо всех сил боролся с тошнотой, — Нарцисса Мал… Блэк? Она жива?       Хотелось с силой зажмуриться, но Малфой во все глаза смотрел на директора, ожидая его ответа, будто приговора. Тот смотрел в ответ. Спокойный и уже куда менее улыбчивый. Сердце билось о рёбра пичугой.       — После окончания школы Нарцисса Блэк уехала во Францию и с тех пор я о ней ничего не слышал.       Драко постарался неслышно выдохнуть, будто вся жизнь перед глазами пролетела. Он закрыл ладонью глаза, несильно надавливая, убеждая себя, что его родители живы, что отец скоро выйдет из Азкабана, что с матерью всё в порядке, что он, Драко Малфой, родился и его род всё ещё существует. Нужно просто попасть обратно. Домой. Нужно просто найти чёртового героя, который точно ему поможет, потому что на Дамблдора полагаться было странно. Из двух этих неустойчивых зол он выбирал меньшее. Малфой надавил на глаза сильнее, приводя себя в чувство болью, хотелось кричать, хотелось проснуться, хотелось всё понять, разобраться и взять себя в руки. Предчувствие какого-то зла омрачало и без того патовую ситуацию. Проведя по лицу, Драко сконцентрировался на единственном не исчезнувшем — магии Поттера. Совсем свежая она могла продержаться около двух суток, значит два дня он мог жить спокойно, за два дня всё должно было уже решиться. Что всё — непонятно, нужно было найти выход. Постепенно пальцы перестали дрожать, он оторвал руки от лица, призывая вести себя прилично.       — Ладно, пусть так, это всё не имеет значения, — заявил Драко, — вы можете позвать мне Гарри Поттера вместо того, чтобы копаться в моей несуществующей родословной? Это всё, что мне нужно, после — я уйду. Или… если его нет в Хогвартсе, то скажите, где его найти.             Дамблдор смотрел на него тихо и вкрадчиво, Драко напрягся против воли и соорудил такие окклюменционные щиты, на которые только был способен. Что-то было — в очередной раз за этот долгий день — не так. Был какой-то подвох, который Драко не мог никак уловить. Малфой ставил на то, что всё это — затянувшаяся галлюцинация. Видение. Может, он каким-то образом оказался внутри браслета? Или в магической коме? Если бы он увидел Гарри Поттера, то сразу понял бы — в реальном ли тот мире или нет. Попросил бы его наколдовать и проверил идентичность его колдовства с тем, что есть на его лице. Даже если это вдруг какая-то странная альтернативная реальность, магия всё равно должна совпадать, да? Малфой был далёк от Грейнджер, но думал, что от этой проверки можно было смело отталкиваться. Глаза Дамблдора заключали в себе сразу и слёзы, и смех, и огонь, и могильный холод, они глядели на Малфоя светлым властным взглядом, проникая в его сознание без всякой магии, а так просто и на ощупь, что Драко окончательно растерялся.       — Гарри Поттер, первенец Джеймса Поттера, мистер Малфой? Этого Поттера вы имеете в виду? — наконец спросил он.             Малфой кивнул, сдерживая своё нетерпение. Велика проблема — позвать Поттера, сколько можно тянуть? Или чета Поттеров в этом месте подобна Уизли и имеет семерых детей, где как минимум двух зовут Гарри? Драко решительно не понимал к чему эти вопросы.       — А вы случайно не помните, как звали его мать?       Часы на стене пробили двенадцать. Драко лениво скользнул по ним глазами и ответил:       — Лили Поттер, в девичестве, кажется, Эванс, не уверен, — он взял остывший чай и допил его парой больших глотков. В уши забивался шум. В кабинете было столько мелкой мишуры и артефактов, которые без остановки щёлкали, цыкали, посвистывали, стонали, что у Драко начиналась стойкая головная боль.       — Не хочу вас огорчать ещё сильнее, но это очень неоднозначная история. Лили Эванс и Джеймс Поттер поженились сразу после выпуска и вскоре у них родился первенец, и его действительно звали Гарри Поттер, — густой голос Дамблдора вибрировал серебристыми нотами, глаза директора пришпиливали к месту, Драко боялся вдохнуть. — Он умер в возрасте одного года от чёрной оспы, вскоре после этого слёг и его отец Джеймс, а Лили… Лили совсем недавно вышла замуж повторно за Северуса Снейпа и детей пока не имеет.       В голове было катастрофически пусто. Малфой вздернул руку к своему лицу так несдержанно, что в кабинете раздался отчетливый хлопок. Магия Поттера окутала его пальцы, и Драко с силой вдавил их в щёку, желая ощутить её ярче. Ему казалось, что она пылала. Огнём горела на его щеках и подушечках пальцев, казалось, что она обугливает всю кисть своим упрямством. Умер от чёрной оспы. «Мертвецы не накладывают чары, — напомнил себе Драко, — значит все было в порядке. Все в порядке, — повторял он себе, вжимая пальцы в щеку. — Я сойду с ума, когда магия исчезнет», — сказал он себе, складывая руки на столе подобно Дамблдору. Линия горечи вокруг его рта стала резче, Драко поднял глаза на директора, пытаясь сбросить онемение с собственного языка.       — А… — Драко на секунду замялся, но потом выдавил из себя, посчитав, что хуже уже не будет, — Волдеморт?       — Впервые слышу, мистер Малфой, — звук голоса Дамблдора смягчился, — вижу, вы сильно потрясены, может быть перенесём наш разговор на завтра? Вам следует отдохнуть. Если вы согласны, то я выделю вам бывшие покои профессора Снейпа.       — Почему бывшие? — севшим голосом спросил Драко, провожая вставшего из-за стола директора пустым взглядом.       — После свадьбы с Лили он закончил преподавательскую деятельность, — ответил Дамблдор, роясь в близстоящем шкафу.       Он вынул маленькую склянку с нежно голубым зельем. Сон без сновидений, сразу же понял Драко. Директор поставил её на стол перед ним и спросил:       — Вас проводить?       Малфой встал, перебарывая гнетущее чувство тяжести на плечах, отрицательно качнул головой, спрятал пузырек в карман и пошёл в сторону выхода. Он не мог, не хотел ни о чём больше думать, но был остановлен:       — Браслет, мистер Малфой, — кивнул Дамблдор на его руку, — наденьте его, вдруг потеряете.       Цепочка сверкала в ослабевшем кулаке, Драко кивнул и приложил её к запястью. Опустошение гнало его прочь, и, более не оборачиваясь, он пошёл в знакомые подземелья, в забытую комнату своего умершего крёстного. Хогвартс глядел на него незнакомыми коридорами, чужим шумом, чуждыми приведениями и пустыми портретами. Малфою хотелось спрятаться, но он упрямо шёл, борясь с чувством недосказанности. Он не мог продолжать диалог, но понимал, что надо было. Он ничего не выяснил и ничего не добился — не прояснил ровным счётом ни черта, кроме одного — он в полной заднице. Стоило поспать. Драко шёл, пальцами остервенело царапая щёку, чувствуя, как магия Поттера то и дело её заживляет.