***
— Узнала что-нибудь? — без приветствия спросил Гарри, бросая сумку под стул, на который тут же с грохотом опустился. Послышался недовольный окрик мадам Пинс, и Гермиона одарила его вторящим осуждающим взглядом. — Может быть… — Поподробнее, пожалуйста, Миона, — попросил Гарри, заглядывая к ней в пергамент, исписанный очень мелким, убористым почерком, — мне нужны хоть какие-то хорошие новости. Отодвинув книгу, девушка оглянулась на дверь в коридор. — Где Рон? — Вы помирились? — попытался перевести тему Гарри, однако Гермиона не купилась и вопросительно подняла брови. Гарри промычал что-то, что было невозможно разобрать. Вывернув шею, он безуспешно делал вид, что очень увлечён написанным, хотя Гермиона была уверена, что он ничего не может разобрать. Она свернула пергамент и, откинувшись на спинку стула, скрестила на груди руки, вперив в него стальной взгляд. Пергамент был безапелляционно зажат в кулаке. Гарри тяжело вздохнул, иногда его подруга была слишком настойчивой. — Мы всё рассказали Джинни, и она… — Гарри хрустнул пальцами, по очереди заломав все десять, запрокинул голову, нервно пожевал губу, — обеспокоена. Рон остался с ней, а я… не смог, пошёл сюда. Почувствовал на своём плече руку, Гарри посмотрел на подругу, не меняя положения головы, кадык его остро выделялся. Гермиона, конечно же, как и всегда всё понимала, смотрела с сочувствием и поддерживала его, как умела. Джинни решила, что они с Роном шутят, и это не мудрено, Гарри не мог её винить. Потом Рон крепко взялся за дело и объяснил всё «популярно», как когда-то ему объяснила Гермиона, про дружескую любовь и про уже неактуальную опасность. Они стояли в гостиной около окна, вид был удручающим. Гарри, ощущавший странную, необычную для него усталость с самого утра, казалось, что его жизнь натурально рушится. И что у него нет никаких сил, чтобы это разрушение предотвратить. Под веками до сих пор стоял её взгляд. Она сказала, что он не может полюбить Малфоя, Рон промолчал, а Гарри кивнул. Он тоже так думал. Некоторое время каждый размышлял о своём, но на самом деле об одном и том же, а потом Джинни, так же как и раннее Рон, попросила его пообещать… Пообещать, что с ним всё будет в порядке и отсутствие каких-либо ответных чувств к Малфою. Сказала, что «это ненормально, Гарри, ты же понимаешь? Малфой ненормальный». Он понимал, не отрицал и ни в чём её не винил. Но пообещать ничего не мог, его горло уже стягивало безмолвное обещание покойному Дамблдору, что он попытается. Поверить и… Гарри не хотел это вспоминать, но он уже обещал директору нечто. И её взгляд… Гарри снял очки и надавил на веки пальцами. Он притянул Джинни к себе, обнял, зарылся носом в её душистые волосы. Это было так приятно, что Гарри уже было открыл рот, чтобы сказать, что он ни за что в жизни не променяет её на Малфоя, это было просто смешно, невозможно, дико, но не смог. Объятие с ней развязало ему рот, но что-то глубоко внутри него закрылось. Он знал, что пророчества — это очень гнусная и упрямая вещь. Гарри боялся будущего почти до дрожи, боялся потерять Джинни, Рона, всех Уизли, боялся в итоге возненавидеть Малфоя ещё сильнее. Так, как не ненавидел ещё никого и никогда, хоть тот может и не виноват ни в чём. Гарри стиснул её талию крепче, вжал в свой живот и отодвинулся грудью, чтобы заглянуть ей в лицо. У неё был очень серьезный печальный взгляд. Он подумал: «Я люблю тебя», но ничего не сказал в слух, что-то надёжно держало его горло в тисках. — Гарри, — окликнула его Гермиона, смотря на него обеспокоенно. Он выдохнул из себя горечь этих ещё слишком свежих моментов; этих моментов, от которых он убежал сюда, в библиотеку, чтобы поскорее найти решение. Чтобы поскорее найти Малфоя, чтобы пророчество сбылось побыстрее, чтобы все его опасения и страхи остались в прошлом, чтобы Джинни больше не просила у него невыполнимых обещаний и не смотрела на него так, чтобы Рон успокоился и перестал срываться на них с Гермионой. Гарри выдохнул всё это и нацепил очки обратно на нос, в глазах у него отчего-то плыло, он чувствовал лёгкое головокружение. — Не представляю, что должно случиться, чтобы это пророчество сбылось, если честно, — устало сказал он, массируя висок. — Ты же помнишь, что это не ты влюбишься в Малфоя, а наоборот? — Гермиона положила перед ним пергамент, мягко, сочувственно улыбнулась. — Про взаимность не сказано ни слова, так что давай не впадать в панику и опираться, без лишних домыслов, только на то, что изначально нам дано. — Это моё единственное утешение, как я могу его забыть, но приятного всё равно мало, да и после Трелони и Дамблдора мне как-то неспокойно. Они все… будто сговорились. Гарри развернул свиток, сощурился, вглядываясь в наплывающие друг на друга строчки. Гермиона поняла, что высмотреть нужную информацию из её выписок сложно, и зашелестела книгой, выдернула свою писанину и подсунула увесистый том взамен. С раскрытой страницы на него глядел заголовок: «Сон как способ общения». Гарри нахмурился, начиная читать. Оба профессора твердили ему про сны и вот оно, Гермиона умничка, он сможет связаться с этим мерзавцем Малфоем, а значит скоро всё подойдет к концу и всё станет ясно. Довольная улыбка тронула губы Гарри. — Не спеши радоваться, — тут же сказала Гермиона, — есть одно существенное «но». — М-да? И какое же? Пока Гарри всё устраивало, в тексте был рецепт зелья, который на короткое время связывал сознание двух людей, позволяя взаимодействовать неизвестное количество времени, пока кого-то не разбудят. Одного зелья хватало на один такой акт, то есть на одну ночь, Гарри прикинул, что нужно, наверное, больше одного… как минимум порций пять, на всякий случай, вдруг Малфой в какой-нибудь лютой жопе. Гарри лениво проходился взглядом по ингредиентам, пока не понял, о каком именно «но» она только что сказала. — Зелье должны принять оба одновременно. И в его составе должно быть два волоса, твое и Малфоя. Гарри зажмурился и уткнулся лбом в раскрытую книгу. Волосы ерунда, но вот принять сразу обоим — это было максимально нереализуемо, а он ведь только обрадовался, только подумал, что Гермиона дала ему решение! Он громко замычал, несколько раз ударил лбом ни в чём неповинные страницы, сокрушаясь на эту несправедливость. Гермиона погладила его по лопаткам. Кроме этой книги и этого зелья она ничего больше не нашла, хотя, по правде говоря, эту книгу она тоже не находила. Её дала ему профессор Макгонагалл, а той, о чем она сама поделилась с гриффиндоркой, посоветовал профессор Снейп — его портрет. Книга была очень старинным изданием, нашлась в вещах профессора, в более поздних правках именно этот рецепт вырезали, объявив зелье запрещенным. Оно было нестабильным и непредсказуемым, и Гермиона, если честно, очень сомневалась на его счёт и даже была рада, что использовать его не придётся. В таком положении их и застал Рон. — Приятель, — позвал он Гарри, садясь на соседний стул, — ты чего? Гарри повернул к нему голову, продолжая лежать ухом на рецепте зелья, очки его были на уровне рта. — Как Джинни? — спросил он, игнорируя вопрос. Для Гарри это было действительно важно. Джинни была его отдушиной, и, возможно, он слишком долго тянул с тем, чтобы посвятить её в эту историю, усугубляя их и без того иногда скачущие отношения; притирка, ревность, её вспыльчивый характер, его вспыльчивый характер, страсть и так по бесконечному кругу. Одно время даже твёрдо намеревался скрывать это пророчество, потому что тайна принадлежала не ему одному, вообще ему почти не принадлежала, если быть откровенным. А еще Гарри знал толк в приметах грозы, и со стороны раскрытия Джинни пророчества надвигалась тяжелая туча. Которая потом сконцентрировалась для Гарри во фразе «Это ненормально». Умом Гарри был отчасти согласен, ему было сложно понять и принять любовь мужчины к мужчине, но чем-то скребущимся внутри — решительно нет. Слова Джинни и Рона были порицанием, обвинением, оскорблением, Джинни говорила это из-за страха, Рон — чтобы показать, что он лучше и не такой. Гарри не нравилось ни то, ни другое. — Ну… можно сказать в порядке; лучше, чем могло быть. Она уверена в тебе, — Рон скривил губы, смотря куда-то вбок. — А ты, значит, нет? — спросил Гарри, чувствуя ещё одну густую тучу, нависшую прямо над их неприметным столом в библиотеке, клубившуюся в роновых предрассудках, туча вот-вот была готова разразиться молнией. Гарри принял, наконец, человеческое положение тела, распрямившись. Тело его сопротивлялось, ему почему-то очень хотелось спать. — Я этого не говорил. — Но и не отрицал. Лицо у Рона пошло красными пятнами. Он порывисто дернулся к Гарри и ударил раскрытой ладонью по столу. — Я… Переживаю, окей? Потому что вижу, что ты сам не свой в последнее время, хотя я бы на твоем месте поднял бы это пророчество на смех, даже не обратил бы внимания! Но ты… ведёшь себя так, будто всё нормально, будто там не говорится, что Малфой тебя любит, а ещё как будто допускаешь, что это может случиться, что в этом даже нет ничего такого. Это же противоестественно, а ты даже толком не удивился! Я этого не могу понять. Не могу и всё тут! — Ты не на моем месте, и я переживаю по вполне понятным причинам, а вот ты, Рон… — А я значит не по понятным, хочешь сказать?! Я волнуюсь за свою сестру, которую ты вполне можешь променять на слизеринскую задницу! Гарри снова услышал, как мадам Пинс настоятельно просит их либо замолчать, либо уйти, но он не мог закрыть свой рот прямо сейчас. Обвинение Рона было несправедливым. И даже мерзким. — Ты вообще слышишь себя?! — вскричал Гарри в ответ, тоже хлопая ладонью по столу. — Когда я в последний раз смотрел на чью-то задницу кроме джинниной? После того, как он узнал, что он волшебник; после того, как он победил Волдеморта, после пережитой смерти, дважды (!); после смерти Сириуса, и после того, как дух того вместе с душами его родителей сопровождали Гарри в Запретный лес, — после всего этого ему казалось, что невозможного попросту нет. Гарри казалось, что его уж точно больше ничем не удивишь. Что ж. Это было похоже на вызов, и жизнь с радостью ответила ему вот этим. Этими нескончаемыми скандалами, обвинениями, свалившейся непонятной любовью Малфоя, его пропажей и глазами Джинни, которые просят его обещать не любить в ответ. У Рона сделались страшные глаза. — Я знаю?! Почему тогда промолчал сегодня? Почему ты вообще ничего ей не сказал? Почему побежал сюда, к Гермионе, которая пытается найти способ связаться с Малфоем? Ты уже променял её на Малфоя, прямо только что! Ты вообще понимаешь, как это выглядит? Посмотри на себя со стороны! — Как ты не понимаешь, что для меня первостепенна чужая безопасность, а не какая-то там дракклова любовь! Я хочу, чтобы Малфой был здесь и всё! Мне нужно его вернуть, Макгонагалл надеется на меня и Нарцисса с Паркинсон тоже. Мне не нужны новые жертвы, Рон, не после всего, что мы пережили. Оба уставились друг на друга с яростью, Рон готов был возражать и продолжать спор. Мадам Пинс, кажется, уже бежала прямо к ним. Гермиона, опережая её, резко встала из-за стола, отчего стул мерзко скрипнул об пол. — Хватит! Вы оба! С ума сошли?! — она дёрнула палочкой, отчего все книги на столе, кроме одной, полетели на свои места, заложила исписанным пергаментом разворот с зельем связи, хлопнула книгой и запихнула её под мышку. — Пойдемте отсюда. Быстро! Вам двоим нужно проветриться. По коридору шли в угрюмом молчании, оба избегали смотреть друг на друга. Гермиона с очень сердитым лицом шла между ними. Гарри не мог поверить, что Рон говорит ему всё это серьезно, что он правда считает, что Гарри уйдет к Малфою. Возьмёт и уйдет к нему, как только тот вернётся. Гарри не мог себе это представить даже в шутку. Почему он должен к нему уходить? Зачем? Это был абсолютный идиотизм, он просто хотел, чтобы тот прошёл своё испытание и был на виду. Хотел, чтобы Нарцисса, посещавшая Хогвартс уже дважды и дважды смотрящая на него, как на всесильного героя и ее последнюю надежду, перестала здесь появляться, не хотел видеть потухшую Паркинсон, и думать о подозрительном Забини. Хотел готовиться к экзаменам и проводить время с Джинни. Хотел оставить эту историю позади как можно быстрее. Остановились они только у дуба, погода была мерзкой, ветер то и дело раздувал полы мантии, холодом скользя по животу. Это было то что надо, Гарри знал, что им с Роном нужно остудить головы. Гермиона по деловому, трансфигуриров плед, кивнула на него друзьям и села сама — снова между ними. Некоторое время слышно было только шелест листвы и заунывы ветров. — Ну, — требовательно сказала она, смотря на Рона. Тот положил подбородок на колени и мрачно глядел перед собой. Гермиона перевела взгляд на Гарри, тот, откинувшись на локти и вытянув ноги вперёд, глядел вверх. Она вздохнула, выражая этим все своё нетерпение, и заговорила первой: — Рон… — но не успела она продолжить, как тот тут же взорвался: — А почему всегда сразу Рон?! То есть ты находишь его поведение нормальным? Гермиона прикрыла глаза, призывая себя к спокойствию. Кому-то нужно было быть терпеливым и здравомыслящим. И, как всегда, ей. Эта роль не меняется уже на протяжении многих лет. — Я воздерживаюсь от субъективной оценки и тебе советую того же, — они испытывающе уставились друг на друга; в их отношениях из-за этого пророчества появилась трещина и Гермиона изо всех сил старалась её ликвидировать, получалось с попеременным успехом. — Пойми, что жизнь Гарри — это жизнь Гарри, а отношения Гарри — это отношения Гарри и того, кого он выберет. Он сам сможет во всём разобраться, нас с тобой это не касается, будь мы хоть трижды его лучшими друзьями. — Да я уже чувствую, кого он выберет, — всё ещё резко, но уже без прежнего запала, произнес Рон, ссориться со своей девушкой снова на ту же тему совсем не хотелось. — Понял я уже, что дело пахнет писюнами. — Рон! — взвизгнула Гермиона, ударяя его тяжелой книгой по голове. — Это не смешно! Отобрав у неё книгу и зло сверкнув глазами, он громко пробасил: — Да я и не смеюсь! Гарри застонал в сложенные ладони. Как ему всё это надоело. До зубного скрежета! Они уже говорили ровно на эту же тему, ровно теми же самыми фразами совсем недавно. Ещё и пары суток не прошло! Сколько можно это мусолить? Гарри действительно не понимал, почему Рон, которого ситуация касалась очень косвенно, то и дело напоминал ему о пророчестве, в частности о самой интересной его части. Как будто он — Гарри — и так не думает об этом ежеминутно после разговора с Дамблдором. Ему и без этих истерик было сложно. В его голове был такой же многолетний гомофобный барьер, который до этого момента абсолютно ему не мешал. Да и сейчас он, на самом деле, ему тоже не мешал. Но если Малфой реально полюбит его, то… нужно было морально к этому подготовиться. — Вы же знаете, как я начинаю нервничать, когда… ну, когда случается что-то нервное! — воскликнул Рон, кидая на Гарри виноватый взгляд. — Я не виноват, просто беспокоюсь о Джинни, она же такая маленькая. Я боюсь, что Гарри её обидит и это нормально, она же моя сестра, как я могу это игнорировать? Гарри почувствовал тонкий укол совести, хотя не делал ничего предосудительного, всего лишь пытался помочь человеку, который чисто теоретически — Гарри было чертовски сложно в это поверить! — полюбит его. Как и всегда он просто кому-то помогал, и почему-то страдал сам. — Джинни уже взрослая, Рон, — мягче произнесла Гермиона, протягивая к нему ладонь и переплетая их пальцы. — Я знаю, да… — произнес он, поглаживая её руку, и качая головой. — Лучше бы ты беспокоился о том, что меня обидит Малфой, он уж точно не обрадуется, когда узнает, что я знаю формулировку пророчества, когда Гермиона сварит это зелье, — тут он запнулся, смотря в вытянувшееся лицо подруги. — Ты же сваришь его для меня? Нет, я, конечно, могу и сам, если ты занята подготовкой к экзаменам… Гермиона развернулась к нему всем корпусом. — Гарри! — воскликнула она. — Ты не можешь использовать это зелье, потому что Малфой уж точно его не выпьет одновременно с тобой, это опасно! Даже больше — попросту глупо. Ты можешь навредить не только себе, но и ему, последствия могут быть не обратимы. — Что за зелье? — тупо спросил Рон, понимая, что что-то пропустил. Посмотрев на книгу в своих руках, он раскрыл её, пролистывая, хотя не знал, что нужно искать. Гермиона вырвала её у него из рук, быстро открывая на нужном развороте. Рон вытянул шею. — Сон как способ общения? — прочитал Рон. — Ты хочешь ему присниться? Не хочу тебя расстраивать, но думаю, что он, судя по всему, и без этого видит тебя в весьма сомнительных влажных снах. — Фу, Рон, пожалуйста, я не хочу ни знать этого, ни думать об этом! — тут же отозвался Гарри. — Значит ещё не всё безнадежно, слава Мерлину, тогда может всё-таки скажешь, почему не можешь дать Джинни обещание? Гермиона толкнула Рона в плечо, зашипев, что тот дурак, Гарри посмотрел на него с раздражением. Иногда Рон был таким глупым засранцем. С этим надо было кончать. Гарри было наплевать, что зелье нужно принимать вместе, он вполне может сделать это один. Выпьет двойную порцию и черт с ним, он сможет найти сознание Малфоя. Найдет его во что бы то ни стало. — Начинай варить зелье, Гермиона. — Но… Гарри, не известно, что будет, если не следовать инструкциям, ты не можешь так рисковать. Мы не можем так рисковать тобой из-за Малфоя, пойми. — Герми, — он посмотрел на неё серьёзным усталым взглядом, — просто поверь мне, хорошо? Я знаю, что всё получится. Сколько потребуется на приготовление? — Я… — Гермиона неуверенно опустила взгляд на рецепт, но пальцы её решительно сжали страницы, она всегда ему верила. — Если приступлю прямо сейчас, то к ночи уже закончу, оно не слишком-то и сложное и настаивается не долго, только волос Малфоя… — Я принесу, не переживай. — Тогда… — она потрясла головой, — ты уверен? Тогда я поговорю с Макгонагалл и с профессором Снейпом, это его книга, он должен подсказать, что будет, если выпьешь его лишь ты один. Знай, что если он скажет категоричное нет, то я не позволю тебе его пить, но если профессор Снейп даст добро, то я приступлю в кабинете зельеварения немедленно. Но… ладно. Рон, ты идёшь со мной. Она тут же пружинисто встала, не давая себе времени сомневаться, потащив его вверх за собой. Тот недовольно пробурчал что-то под нос, смотря на Гарри и всё ещё ожидая от него какого-нибудь ответа. Но Гарри упорно молчал, сказать ему было нечего. Он знал, почему не имел права давать такие обещания, а объяснить это было сложно. Даже, возможно, бесполезно. Когда он обернулся, друзья уже были далеко. Гарри не спеша поднялся, вытаскивая из сумки карту Мародёров, и пошёл в Слизеринскую гостиную, где горели имена Паркинсон и Забини. Он не знал откуда, но чувствовал, что зелье ему поможет, что с его помощью он достигнет сознания Малфоя, после чего всё, наконец, прояснится. Даже если Снейп скажет ему «Нет», Гарри все равно сварит его и выпьет, он привык доверять своей интуиции. По коридорам, несмотря на странную слабость, он практически летел, хотя торопиться было некуда, волосы всё равно добавляются лишь в самом конце, дойдя до тупика в коридоре, Гарри подождал кого-нибудь из слизеринцев и, наплевав на чужие крики возмущения, зашёл внутрь. Панси он увидел сразу. Она сидела около камина на полу и смотрела пустыми глазами в книгу, не моргая. Вокруг поднялся шум неодобрения, но Гарри со словами: «Извините, это очень срочно», пошёл к ней. Дойти не успел, перед ним внезапно вырос Забини. — Поттер, какого черта? Гарри посмотрел на него, потом на Паркинсон, так и не отреагировавшую на шквал возгласов вокруг. — Кое-что есть, давай отойдем, — сказал Поттер, решив, что разницы, кто даст ему волос, нет, Забини кивнул и пошёл на выход из гостиной, Гарри схватил его за локоть и отрицательно покачал головой. — Лучше давай в вашей спальне. Забини удивленно поднял брови, вести грифиндорца в спальню ему явно не хотелось, Гарри закатил глаза: — Это срочно. Скривив губы, Забини кивнул. Они вместе пересекли гостиную, и очень скоро Поттер вошёл в святая святых под неодобрительные взгляды тех, кого Забини вежливо и по-хорошему попросил ненадолго удалиться. — Есть зелье, с помощью которого можно поговорить с кем угодно во сне, — без предисловий начал Гарри, осматриваясь кругом, пытаясь угадать кровать Малфоя, — нужны два волоса, свои у меня, как ты понимаешь, уже есть, найди мне волос Малфоя. — Связаться во сне? Гарри ждал, что Забини предложит ему взять эту роль на себя, что он сам захочет выпить зелье и поговорить с Малфоем, что он не позволит ввязываться это кому-то с Гриффиндора, что не поверит ему, ведь волос можно использовать ещё Мерлин знает для чего, и чаще всего такие зелья несут один только вред, но тот без лишних вопросов отправился к дальней кровати по правую сторону и начал осматривать подушку. Гарри это не просто удивило — поразило до глубины души. Гермиона сегодня на занятиях рано утром предположила, что Забини мог ревновать Малфоя к Паркинсон и поэтому решил таким оригинальным образом его устранить. Но Гарри не мог в это поверить, что кто-то из-за столь ничтожной причины готов нанести вред своему другу. Но другие варианты были ещё фантастичнее, и Гарри решил прощупать почву, ни на что, впрочем, не надеясь. — Значит… — начал он на пробу, прислонившись плечом к стене, — Паркинсон? Забини, копошившийся за тёмно-зелёным пологом, замер, Гарри услышал хмык и тут же увидел чужую ухмылку, сочившуюся ядом. Блейз двумя пальцами держал тонкий белесый волос. — Скажешь мне спасибо потом, Поттер. Гарри не понял, к чему именно он это произнёс: к нашедшемуся волосу или… в любом случае он на это лишь неприязненно покачал головой — это была такая низкая и недостойная причина… Даже по меркам Слизерина. Гермиона всегда попадала в десятку, но сейчас Гарри готов был поставить всё своё состояние на то, что всё не может быть настолько просто и так ничтожно. Гарри ощутил разочарование — никакой интриги, всё до банального просто, как в низкобюджетном детективе, где убийца дворецкий. — Если с Малфоем что-то случится, ты пожалеешь. Ухмылка Забини стало ещё шире, а через мгновение он расхохотался. — Несмотря на собственные пророчества, я никогда не понимал до конца, как мой поцелуй с Драко может привести к тому, что необязательно произносить вслух. Чёрт, это за пределами моего понимания. И я чертовски удивлён, несмотря на то, что уверен в видениях и будущем, которое они несут. Скажи-ка мне, Поттер, как ты пришёл к таким угрозам, что сдвинулось в твоей голове? Как твои мысли от «я ненавижу ублюдка Малфоя» перешли к «если с ним что-то случится, ты пожалеешь»? Ка-ак? — Не понимаю, о чём ты, Забини, — хмуро сказал Гарри, доставая из сумки склянку и протягивая её в сторону слизеринца, — мои угрозы естественны, так поступил бы не только каждый гриффиндорец, но и просто каждый небезразличный и законопослушный. И если ты знаешь, где он, тебе лучше сообщить немедленно. Гарри вспомнил Рона. Конечно, не каждый. Он врал самым наглым образом и не испытывал никакого смущения, но Забини ошибался на их с Малфоем счёт, как и все вокруг. Так же как и Рон, и Дамблдор, и Трелони. Все они были не в себе, раз могли предположить нечто подобное. В голове Гарри абсолютно точно ничего не сдвинулось, он уж точно это знал, но пройти мимо такого вопиющего пренебрежения безопасности сокурсника просто не мог. Дело не в действующих лицах, отнюдь, лишь в ситуации в целом. Забини подошёл ближе и аккуратно кинул волос в склянку, не переставая сверкать ухмылкой, у Гарри аж кулаки зачесались дать ему по морде, но он лишь скривил губы в ответ. — Я даже предположить не могу, где он. Увы. Гарри развернулся и пошёл на выход, искать Гермиону. Пересекая притихшую гостиную, он посмотрел на Паркинсон — та не изменила своего положения, только взгляд перевела на огонь. Гарри понадеялся, что у Забини ничего с ней не выйдет, он не заслуживал счастливых отношений после такого. Малфоя не было всего лишь второй день, но Гарри очень сомневался, что тот вскоре вернётся, именно поэтому так торопился с зельем. Он покинул подземелья и направился к директору. В кабинете Макгонагалл была разведена какая-то уж очень бурная деятельность, один Рон сидел с хмурым видом и ничего не делал. Даже не ел, хотя прямо перед ним на столе лежали сладости. Гермиона с Макгонагалл копались в каком-то чемодане, на половину тела перевесившись в него, профессор Снейп внимательно следил за ними и повторял: «Матовый и серый, мисс Грейнджер, надеюсь, вам не нужно объяснять, что значит матовый; красный ландыш, Миневра, он должен быть там». Вокруг чемодана были разбросаны свитки и пожелтевшие книги, множество склянок с зельями и пучки разнообразных ингредиентов. Гарри осторожно прошёл вглубь кабинета к Рону и сел в пустое кресло. — Что происходит? — Зелье… Оно есть в запасах Снейпа, — Рон кашлянул и опасливо покосился на портрет бывшего директора, — профессора Снейпа, то есть. — Есть? — подскочил Гарри. — Сядьте на место, Поттер, и просто ждите, — тут же осадил его Снейп в своей привычной манере, даже мёртвым он не терял привычное амплуа, — надеюсь, вы смогли сделать хоть что-то полезное и принесли волос мистера Малфоя. Гарри сел обратно и, вытащив из кармана склянку с волосом, поставил её на стол, глянул на Рона. Тот выглядел как-то пришибленно, возможно, опять поругался с Гермионой, Гарри не хотел это выяснять, он до сих пор чувствовал лёгкое раздражение из-за друга. Первой из чемодана выскочила профессор Макгонагалл, в руках у неё и правда были красные нежные ландыши, замороженные заклятием стазиса, она подошла к столу, кивнула Гарри в знак приветствия и положила ландыши рядом с склянкой. — Отлично, почти всё готово, — сказала она, смотря в сторону Гермионы, — засыпать вы будете здесь, Гарри, и прямо сейчас, Северус объяснил нам принцип работы зелья, ждать ночи необязательно. Но вы должны быть крайне осторожны… — Кто ищет, Поттер, легко теряется сам, — сказал Снейп, — это не будет просто, поэтому в помощь вам ландыши. Они должны пробудить в вас определённые эмоции, чтобы вам было легче найти сознание мистера Малфоя. — Пробудить эмоции, — встрепенулся Рон, подняв голову. — Найти сознание? — переспросил Гарри, смотря в нарисованное лицо Снейпа. — Разве всё не должно произойти автоматически? Снейп фыркнул. — Я прекрасно знаю вашу любовь к халяве, Поттер, избавьте меня от напоминания. Так как зелье принимает лишь одна сторона, вторую сторону придётся найти самостоятельно, среди миллиардов людей. От тона профессора Снейпа у Гарри волосы на затылке зашевелились. Звучало весьма не так просто, как он это себе представлял. — У Малфоя на лице должна ещё остаться моя магия, — вспомнил Гарри, — это никак не поможет делу? Лицо у Снейпа стало еще на тон презрительнее. — Очень мило с вашей стороны, Поттер, — сказал Снейп так, что всем сразу стало ясно, что милым он это не считает вовсе, — наложить на мистера Малфоя маскировочные чары именно перед его исчезновением. Можете благодарить своё... своё что угодно, даже представить не могу, зачем вы их наложили. Мисс Грейнджер уже всё нам рассказала, и именно из-за этого маленького факта я и разрешил использовать это зелье. Когда выпьете его, сконцентрируйтесь на мыслях о мистере Малфое. Любых искренних мыслях и чувствах, и двигайтесь, ищите, ваша магия должна притянуться сама к себе, как магнит, так что радуйтесь, задача упрощена. Вам, как всегда, несказанно повезло. — Это оно?! — воскликнула вся въерошенная Гермиона, волосы у неё торчали, как наэлектризованный одуванчик, вокруг её головы; в руках у неё была совсем крошечная закупоренная магией пробирка с несколькими каплями зелья, Гарри оказался совсем не удивлён, что она искала его так долго. — Его так мало… — Это оно, — подтвердил Снейп. — Поттер, прекратите уже демонстрировать вашу глупость, я от этого отвык. — Не сердитесь, Северус, — внезапно сказал Дамблдор с соседнего портрета, — я и сам удивился такой малой дозе, я даже никогда не слышал о подобном зелье, это так удивительно. Гермиона взмахнула палочкой, убирая с зелья защиту, потом очень осторожно просунула в узкую емкость длинный цветок красного ландыша. Все с замиранием духа смотрели, как тот мгновенно растворяется там, будто в самой концентрированной кислоте. Она бросила взгляд на портрет Снейпа, получила кивок, и опустила туда волос Малфоя, а потом, дёрнув Гарри за челку, и его волос следом. Зелье приобрело чуть розоватый оттенок. Гарри смотрел на него с опаской, но настроен был решительно. — Гарри, пройди сюда, — Макгонагалл стояла около небольшой лежанки, и выглядела она весьма и весьма нервно. — Дружище, ты бы подумал ещё… — Не говори ерунды, Рон, профессор Снейп сказал, что всё в порядке, значит — всё в порядке, — заверила его Гермиона. — Гарри, как будешь готов. Она протянула ему зелье. У Гарри спёрло дыхание, сердце, словно молот, билось, казалось, в самом виске. Он принял склянку, на деревянных ногах прошёл к лежаку и сел. Макгонагалл, крепко сцепившая руки в замок, смотрела на него со смесью волнения и беспокойства. Гарри перевёл взгляд на Дамблдора, тот ему весело подмигнул и сказал: — Ни пуха ни пера, мой мальчик. Рядом с ним села Гермиона, положила ему руку на плечо. Гарри посмотрел ей в глаза, кивнул, и со словами «К чёрту!» выпил содержимое. Абсолютно безвкусное зелье тягуче скатилось по его гортани, словно капля смолы. Головокружение усилилось, и Гарри даже не заметил, как перестал ощущать собственное тело.***
Вернувшись в комнату крёстного, Драко рухнул на кровать, раскинув руки в стороны. Геллерт Гриндевальд. Драко знал, что он был сильнейшим тёмным магом до прихода Тёмного Лорда (из учебника Новейшей истории магии), который позднее убил его в Нурменгарде (из газет). Альбус Дамблдор победил Гриндевальда на дуэли, и если верить Скитер, там была какая-то мутная любовная история, в которую Драко решил не вникать в своё время, и как оказалось зря… Хотя было неизвестно, как сложилась судьба Гриндевальда в этой Вселенной, где даже Гарри Поттер был мёртв, а про Тёмного Лорда никто и не слышал. Драко смотрел в потолок. На его запястье была вещь, принадлежавшая сильнейшему тёмному магу этого мира. Осознание этого было чем-то волнительным и страшным. Что она могла ему принести? Драко скривил лицо — ничего хорошего, явно. Тишину комнаты разрушил заурчавший желудок, и Драко перекатился на бок, хватаясь за него. Стоило поесть. А потом посетить библиотеку. Драко решительно встал. Меньше чем через час он уже сидел над раскрытым учебником истории, испытывая явное чувство облегчения — Гриндевальд в этом мире погиб на дуэли от руки Дамблдора. Драко очень боялся, что этот браслет окажется каким-нибудь потерянным и крайне нужным хозяину, и повалятся тогда на его голову очередные проблемы, а ведь тот не снимался! Но кажется, всё обошлось. В кои-то веке всё обошлось, Драко расслабленно улыбнулся. Хоть в чём-то ему повезло. Взяв несколько книг по истории, чтобы быть в курсе событий, Драко отправился обратно в комнату. Как и сказал директор, у мадам Пинс к нему никаких вопросов не было, хотя выглядела она далекой от дружелюбия. К обеду Драко заскучал, ничем больше кардинальным, кроме Тёмного Лорда, этот мир, вроде, и не отличался. Хотелось сходить на наискучнейшие занятия, чтобы только и ждать их окончания, и в Большой зал, чтобы увидеть сутулую спину и неаккуратные пальцы в растрёпанных чёрных волосах, ещё хотелось прям сейчас оказаться в гостиной Слизерина у камина вместе с Панси, приобнять её, или наоборот, улечься головой ей на колени, почувствовать ее пальцы на затылке… Драко грустно вздохнул, отбрасывая от себя книгу. Он здесь всего второй день, а уже будто чуть больше бесконечной вечности. Невыносимо. Взгляд его лениво заскользил по комнате. Остановился на книге профессора Снейпа, и Драко отлевитировал её к себе, достал колдографию, всмотрелся снова в улыбку Лили. Один раз, второй, третий… Солнечность её улыбки завораживала. С трудом оторвав себя от мыслей о Поттере, Драко сунул колдографию между обложкой и первой страницей и перевёл взгляд на заголовок заложенного ранее разворота. «Сон как способ общения». Дыхание у Драко мигом спёрло от внезапного и такого нежданного везения. Он жадно вчитался в текст, как безумный перепрыгивая через строчки, и меньше чем через две минуты вскочил с кровати, но не как испуганный или ищущий воздуха, а скорее как озарённый гением. Как человек, на которого снизошёл дух. Ему было наплевать, что выпить зелье должны оба, ему было наплевать, что требовался волос Поттера, ведь у него на лице была его магия, чем не материал? С этим воодушевлением он понёсся в кабинет Дамблдора. Тот должен был ему что-то подсказать и дать разрешение на изготовление зелья. По коридору он чуть ли не бежал. Хоть Малфои и не бегают. Надежда и уверенность в том, что это верный след, который обязан сработать, толкали его в спину. У горгульи он затормозил и без задней мысли брякнул: «Китайский чай», — проход, к его удивлению, тут же открылся. Драко улыбнулся ещё счастливее, ощущая на своей макушке луч удачи, и, перешагивая сразу через две ступеньки, начал быстро подниматься. Дыхание его сбилось, а лоб взмок от пота, но он не позволял себе замедлиться. Наконец показалась дверь, и он уверено дёрнул на себя ручку и уже был готов заговорить сходу, раскрывая рот, так его била эта мысль о возможной связи со своим миром, но находившийся в кабинете человек заставил его замереть. Драко второй раз за два дня нахождения здесь впал в паралитический шок. Оба раза он натыкался в этом кабинете на покойника. Геллерт Гриндевальд собственной персоной, будто бы сошедший из статьи о себе в учебнике по истории, глядел на него с холодом. Кажется, Драко его перебил. Сердце у Малфоя забилось так, что стало почти больно. Гриндевальд поднял бровь, и Драко шагнул обратно на ступеньки со словами: — Я попозже, — и потянул дверь на себя с обратной стороны. Но дверь не поддалась, Драко увидел палочку в руках Гриндевальда и обратил свой взор на профессора Дамблдора, который мягко кивнул ему на его уже почти родное кресло. Глаза у него всё также, как и несколько часов назад, оставались в тени грусти. Сейчас она выделялась даже более четко. Радостное настроение Драко сменилось плохим предчувствием, луч на его макушке съёжился, а ноги вместе с сердцем задрожали. — Не пугайтесь, Драко, проходите, — проговорил Дамблдор. — Нам всем в любом случае пришлось бы побеседовать. Причина вашей проблемы нам с моим другом более или менее ясна. Гриндевальд, до этого нависавший над сидевшим директором, сделал несколько шагов в сторону, встав у окна. На столе призывно звякнула кружка, и Драко прошёл к креслу, не будучи уверенным в том, что он выглядит нормальным со стороны. — Но боюсь, что у меня для вас не самые лучшие новости, — сказал Дамблдор после выдержанной паузы, встречая его взгляд. Сердце у Драко, до этого неспокойное, тут же камнем ухнуло вниз. Он чувствовал, как Гриндевальд изучает его, и ощущал досаду, что ему самому смотреть на него было неудобно. Спина покрылась мурашками. В руках он всё ещё сжимал книгу крёстного и, опустив на неё глаза, вспомнил причину своего спешного прихода сюда. Сейчас говорить об этом было вроде не к слову, а вроде именно к нему, в любом случае часы магии Поттера необратимо тикали, и Драко не мог не цепляться за этот шанс. Он открыл книгу на нужном развороте и подал её Дамблдору. — Я хотел бы попробовать сварить это зелье, профессор, — Дамблдор поправил очки и начал изучать рецепт. — Там нужны два волоса, но у меня есть только две магии, можно ли каким-то образом этим воспользоваться? Лицо у директора сделалось задумчивым, Гриндевальд, подошедший к тому, взирал на рецепт из-за спины. Драко начал кусать губы, но быстро отдёрнул себя. Совсем уже потерял своего внутреннего аристократа. — Если зелье принимает только один, то найти нужный разум становится непосильно сложной задачей, — сказал Гриндевальд, обращаясь к Драко. — Кто ищет, легко теряется сам. — Боюсь, что он прав, Драко. Это слишком рискованно и скоро в этом уже не будет большой необходимости, потому что дух Гарри Поттера будет всегда при вас. Дамблдор закрыл книгу и отодвинул её обратно к Малфою. Тот сидел ни жив ни мертв: в смысле дух? В смысле всегда при нём? Пугающее сочувствие в зрачках директора никак не помогало ему потушить панику. Мимика лица его исказилась, и директор продолжил: — Этот браслет… Был создан для меня, и мне искренне жаль, Драко, что так получилось. — Можете нормально объяснить мне, в чём дело? — вспылил Малфой; ему нужен был чёткий ответ. Он хотел окунуться в ледяную прорубь с размаху, а не постепенно привыкать к неизбежному. Секунда перед ответом директора замерла, чтобы потом напрочь убить. — Дело в том, что этот браслет проклят, — Драко будто поразила молния, он хотел посмотреть на зачарованную цепь, но не мог оторвать будто приклеенный взгляд от Дамблдора, ожидая худшего. — Однако проклятие поражает не надевшего его, а того, о ком надевший думает чаще всего, к кому питает особые чувства. Вся краска сошла с лица Драко, он сглотнул, вспомнив слова пророчества: «…испугавшись за его жизнь, пройдёт испытание…», о ком он думал в последнее время, гадать не приходилось. — И что оно делает? От лица Дамблдора исходила такая мощная волна сострадания, что Драко даже не нужно было слышать ответ. Ему вообще уже ничего, казалось, не нужно, кроме громкого объявления о том, что всё это розыгрыш. — Тот, на кого падёт проклятие, впадёт в магическую кому, а его душа останется навсегда привязанной к надевшему браслет. Время для Драко настолько замедлилось, что он даже не был точно уверен — движется ли оно теперь. Смеет ли двигаться после того, как сам он оказался треснут на куски. Драко содрогнулся, представив душу Поттера подле себя. До самой смерти видеть Поттера, которому всё что остаётся — видеть его в ответ. Не было таких слов, чтобы можно было передать желание Драко этого избежать, чтобы выразить его желание это предотвратить. Холод цепочки вдруг стал особенно ощутимым, собственное запястье стало чужим и инородным, почти противным. — А прямо сейчас снять его нельзя? Гриндевальд фыркнул на этот ребяческий способ решения проблемы. Драко и сам укорил себя за глупость. Ага, ни о ком не думать и отрезать себе руку. Авось поможет. — Я хотел спросить, можно ли его предотвратить или остановить? — Можно было, но время уже упущено, — тихо сказал Дамблдор. Драко неверяще помотал головой, на мысли его будто накинули покрывало, не получалось обхватить всю ситуацию в целом. — Проклятие поразит того, кого я люблю? — уточнил Драко, получив кивок директора, он продолжил: — Но я скорее отгрызу себе руку, чем признаю, что люблю кого-то, оно не должно подействовать! Дамблдор со вздохом снял свои очки-половинки и как-то по-отечески с пониманием взглянул на него. — В том и суть, Драко. «Признаю», — делая упор, сказал директор. — Любовь — дело, отчасти от нас не зависящее, самостоятельное, и разве ж может она исчезнуть по той лишь причине, что её оказываются признавать? Драко хотел возмутиться, но был остановлен властным голосом. — Вы не камень, но тем не менее мысли — вы сами знаете какие, мистер Малфой, — внезапно взял себе слово Гриндевальд, — капля за каплей вас точат, делают вас впалым. Самые тихие мысли имеют самые сильные для нас последствия, правда, которую вы пытаетесь от себя скрыть, в итоге становится ядовитой и жалит только сильнее. Сначала вы приходили в бешенство только лишь представив, что вы кого-то любите, кто уже совсем скоро впадёт в магическую кому, но скоро даже ваша гордость перестанет возмущаться. Скоро, когда он окажется между жизнью и смертью, вы, если повезёт и если вы не совсем глупы, всё же что-то поймёте. — Это проклятие, — глухим голосом заговорил Малфой, чувствуя жгучую ненависть к этому человеку, — вы его придумали и наложили? — Я, — кивнул Гриндевальд, в голосе его звучал отголосок гордости. А в выражении его лица господствовало что-то своеобразное: прежде всего это — неотрицаемая, поразительная и заставляющая дрогнуть очевидность преклонного возраста, хотя он выглядел гораздо моложе Дамблдора, но помимо этого в нём была какая божественная величавость, во взгляде его вместе с презрением плескалось нечто торжествующее, упивающееся сейчас откровенным отчаянием, проступившим у Драко на лице. Злая тень удовольствия лежала на глазах Гриндевальда, заставляющая сердце Малфоя наполняться каким-то суеверным ужасом. — Зачем? — спросил Драко отчего-то шёпотом. — Ради чего оно создано? Лицо Гриндевальда исказилось торжествующей улыбкой, не задевшей его глаз. От всей его фигуры исходило мрачное удовлетворение ситуацией, и Драко подумал, что Тёмного Лорду ещё было куда расти в своем безумии. — Как сказал недавно Альбус, оно было по его душу, а если говорить ещё точнее… по мою, — Драко перевёл вопросительный взгляд на молчавшего директора, который не выглядел хоть сколько-нибудь уязвлённым или удивлённым, хотя Драко не совсем понимал. — Есть такая порода людей… Презираемая мной, на которую проклятье и было нацелено: на тех, кто едва ли может признать свои чувства даже под страхом смерти. Даже под страхом потери возлюбленного, даже под страхом его страшных мук, а я нахожу пребывание в мире живых призраком, без возможности отойти в иной мир — сущей мукой. Жалкие, трусливые, поражённые ханжеством маленькие людишки. Для них это мерзко, это не правда, это не может быть про них. В них живёт ужас чужого неодобрения, ужас порицания, ужас собственного естества. Проклятие на этом браслете — моя отдушина. Я готов всю жизнь смотреть, как такие, как вы, — Гриндевальд выплюнул местоимение, и взор его, как стрела, пронзил сначала Драко, а потом и Дамблдора, — медленно сгораете в огне из собственных предрассудков. В своей трусости. Вы мне противны также сильно, как вам противна ваша естественная часть. «При жизни был для тебя несчастьем; умирая, буду твоей смертью». Не правда ли, поэтично? Я позаимствовал это у маггловского писателя. Магглы, знаешь ли, в этом вопросе шагнули куда дальше нас, закостенелых в своих правилах магах. Никогда не думал, что нам будет чему у них поучиться. Драко некоторое время молчал. Смотрел на Гриндевальда и имел в голове плотный, как вата, комок тишины. — Чтобы активировать проклятие, нужно обмазать шкатулку кровью и прочитать латынь вслух? Огромный фактор случайности, не могу поверить, что я вляпался в это, — медленно, словно нехотя сказал он, буквы тяжело складывались в слова, а язык с трудом их воспроизводил. Драко не мог поверить в только что сказанное. Проклятие поразит Поттера. В этом сомнений не было, но… как же это было неправильно и неправдаподобно. Гриндевальд едко хмыкнул, скрестив руки на груди и весело посмотрев в окно. — Случайность — самая закономерная вещь в мире, — с лёгкой улыбкой произнёс он. — Чтобы открыть шкатулку, кровь и правда нужна, но для активации нужно только надеть цепь на руку. Драко смотрел перед собой абсолютно упавшим взглядом. «Только надеть цепь». Но… это же она перенесла его сюда. И надел он её только потому, что так сказал Дамблдор. Драко посмотрел директору в глаза. Тот выглядел неважно. — Геллерт, если ты не против, я бы хотел поговорить с мальчиком наедине. Гриндевальд кивнул и скрылся за дверью, ничего не сказав. Драко посмотрел на зачарованный, всё ещё дымящийся чай; только что прошедший разговор не мог уместиться у него в голове. — Поттера даже нет в этом мире, — в итоге произнес он. — Оно не должно сработать. Драко знал, что это не правда. Знал, что проклятия всегда настигают свою цель, но хотел бы верить, что именно сейчас у магии ничего не выйдет. Что именно сейчас и в этом конкретном случае проклятие не найдёт адресата… — Извините меня, Драко. — Вы умерли из-за меня в моём мире, — внезапно даже для самого себя сказал вдруг Малфой. — Мы квиты. Альбус грустно улыбнулся. — Есть способ спасти мистера Поттера. Геллерт оставил лазейку… Облегчение, словно пружина, прыгнуло у Драко в желудке, он выдохнул, пытаясь унять прокатившуюся по пальцам дрожь, но Дамблдор не спешил продолжать. Драко поймал его взгляд и поднял обе брови в нетерпеливом возмущении. — Но с ним очень сложно договориться, дайте мне время. Драко разочарованно выдохнул, кажется, он даже слышал грохот собственных обрушившихся надежд. — Я обещал вам свою историю, — произнес Дамблдор, смотря на вышагивающего на жёрдочке Феникса. — Вы всё ещё хотите её услышать? Драко кивнул, ибо мысли его были далеки от этого кабинета и этого человека, но голос Дамблдора — мудрый, глубокий, с оттенком пережитого горя; голос понимающий, говорящий: «Ты не один», — он свернул Драко шею и заставил в себя вслушиваться. — Наша дружба не была долгой, хотя, несомненно, связала нас на век. Сначала мы придерживались одной цели — Дары Смерти. Хотели лучшей жизни для всего магического сообщества… Но наши разногласия в вопросах толерантности, лояльности к магглам досадно быстро разбросали нас по разным углам. Я испугался его личности, проступающей в наших спорах. Личности, которую ты мог сегодня наблюдать. Нетерпимой, мстительной, агрессивной. Сейчас я принимаю его, но тогда… я был молод, категоричен и желал для себя и для мира только лучшего. Твердил о лояльности, но не смог проявить её к нему. Драко понял, что эти далекие события всё ещё мучают его, эхом отдаются в его речах. — Всякая любовь начинается с веры, и поначалу я верил в него и в его идеи безоговорочно, но в итоге всё загубил, тогда этого требовало моё чувство справедливости, мои амбиции и мои страхи. Конечно же, мы были влюблены. Но я не мог себе позволить даже помыслить об этом. Сегодняшнее проклятие берёт своё начало в наших старых ссорах, в десятилетиях назад. Сейчас я отношусь к характеру Геллерта спокойно, потому что сам создал его. Озлобил его, извратил его идею и подменил её в его голове. Я совершил непоправимые ошибки, в голове у себя называя их добродетелью, и мы расстались врагами. Он называл меня предателем и магглолюбцем, который погубит всё магическое сообщество, но я не мог допустить геноцида, которого он так страшно желал. Убийство, которое он выставлял в качестве добродетели. Говоря о будущем благе. Ты, наверное, в замешательстве, я говорю, что не хотел допустить убийства сотен людей, но сам же кляну себя за ошибки… Ошибка, конечно же, не в выборе стороны, а в том, что я бросил его. Испугался ответственности и того, что не в моих силах переубедить его. Что проще клеймить его врагом и подлецом, чем бороться… за него и за нас. Я отшвырнул его любовь. И свою тоже. Побоялся бури. И моя главная ошибка в том, что я практически не пытался. — В учебнике сказано, что вы убили его на дуэли. Дамблдор медленно покивал, соглашаясь. — Очень сильно ранил, испугался и остановил заклинанием его пульс. Объявил общественности, что он умер. И даже смог отбрыкаться от Министерства. Когда он пришёл в себя, то был без ума от ярости, — Дамблдор грустно улыбнулся, будто вспоминал нечто забавное. — Но в итоге мы пришли к соглашению. Я уговорил его залечь на дно, пользоваться Оборотным и маскировочными… Это были трудные годы. Я пытался всё исправить, но Геллерт никогда ничего не забывает и не имеет привычки прощать. Поэтому я так переживаю за вашу судьбу, Драко. Я не хотел бы повторения этой истории. — Вы и сейчас… любите его после стольких лет? В голубых глазах искрилась слезливость годов и сверкали тонны закостенелого горя. Драко слышал ответ в шёпоте меланхолии, видел его в глубоких морщинах лба, в каждом вздохе старика. — Я не знал, что он наложил проклятие на браслет. Та комната, в которой вы его обнаружили… Эта комната повторяет комнату Геллерта в его доме, в котором он проводил крайне мало времени, но тем не менее. Я был там однажды. После смерти моей сестры я пришёл в его дом. Оба тогда были на нервах, обвиняли друг друга, страшно кричали… Тогда он дал мне эту шкатулку, а после мы не разговаривали ещё много лет. Шкатулку я открыть не посмел. Всё, как и говорил Геллерт. Я чувствовал себя мерзко, говорил себе, что это не правда, что это не про нас. Я испугался себя и своих чувств, поэтому спрятал шкатулку там, где, как мне казалось, её никто никогда не сможет достать. И честно, я до последнего думал, что это ошибка… Каким образом вы смогли попросить у магии эту комнату? — Её открыл не я, не знаю как. — Что ж… вероятно, так решило пророчество и так было суждено. Драко молчал, его мысли лениво ползали вокруг Поттера. — Кома… предполагается, что она навсегда? И… Гриндевальд… Чего он добивался? — Если бы я знал, Драко… — ответил Дамблдор, и Драко решил, что это он про первую часть вопроса. — Геллерт желал моего раскаяния, сожаления, траура по нему. Он всегда имел склонность к излишнему драматизму. С помощью этого проклятия он хотел наблюдать за моими страданиями в первых рядах, но у него никогда не было суицидальных наклонностей. Я уверен, что он оставил себе пути отступления, иначе не могло быть. Драко очень хотелось бы в это верить. В смятении попрощавшись с директором до следующего дня, Драко вышел из башни. Ноги его двигались на глухом автомате. Коридор не был пуст, в нём шныряли вполне себе знакомые, но чужие лица, которых Драко даже не замечал. Он медленно шёл в бывшие покои профессора Снейпа, чувствуя отчаяние; беды было не миновать. Гарри Поттер из-за него, возможно, больше никогда не очнётся. Внезапно его придержали за плечо. Драко обернулся, встретившись с равнодушными, пустыми глазами Гриндевальда, которые были на лице абсолютно другого человека. Драко догадался, что это Оборотное зелье, вероятно, Гриндевальд скрывался до сих пор и будет скрывать отныне всегда, его злость на всех людей сразу даже можно было понять. Он был вынужден скрываться всю жизнь после того, как Дамблдор выбрал оставить его в живых, оставив всего два пути: сдаться властям или прятаться от них. — Я знаю, что сказал тебе Альбус, но можешь не надеяться — проклятие не снять, я об этом позаботился. Драко шагнул в сторону и сбросил его руку. — Да? А Дамблдор сказал ровно противоположное — что вы всегда оставляете лазейку к отступлению. Вы слизеринец, хоть и не учились в Хогвартсе, а слизеринец всегда беспокоится об отходных путях и, конечно, всегда врёт, что их нет. Так что я вам не верю. Выражение лица Гриндевальда стало хищным. — Я своё сказал и теперь вынужден отправиться по своим делам. Я покидаю Хогвартс, больше ты меня не увидишь, продолжай надеяться на всесильного Альбуса Дамблдора, только вот в конце тебя ждёт мучительное разочарование, — Гриндевальд наклонился к самому его лицу, ловя пронырливыми глазами все эмоции Драко. — И ещё кое-что напоследок: большинство людей не может видеть души. Какова вероятность, что он уже не находится рядом с тобой? — Вы ненормальный, — в ужасе отшатнулся от него Драко, качая головой. — Вы с Дамблдором это одно, но мы с Поттером… Вы ни черта не понимаете, если вы могли быть вместе, потому что оба что-то чувствовали, то у нас нет ни единого шанса! Вы ошибаетесь насчёт нас, просто скажите, как снять проклятие! Если вам это так надо, то я скажу Поттеру всё, что вы сами хотели бы услышать от Дамблдора, только снимите его! Поттер не может… не должен быть в коме, он должен жить. — Если бы я ошибался на ваш счёт, мальчик, то ты бы не понял столь мгновенно, на кого падёт проклятие; ты сразу же знал, кому суждено в скором времени стать еле дышащим самостоятельно трупом. Твоё предложение не привлекательно, Поттеру ты и так всё скажешь, когда оно начнёт тебя пожирать. Удачи. Гриндевальд улыбнулся напоследок и, развернувшись, пошёл по направлению директорского кабинета. Драко беспомощно смотрел ему вслед. Уверенность, что всё ещё может обойтись, что Дамблдор что-нибудь придумает, таяла у него на глазах. Раздался звон колокола, оповещающий о конце занятия, Драко в смятенных чувствах продолжил идти к комнате. После этого короткого разговора он окончательно потерял покой. Удушливая реальность давила на его плечи. Отчетливое осознание, что сделать невозможно ничего. Драко испытал то же отчаяние, что и много месяцев назад, когда понял, что ему придётся убить Дамблдора. Сейчас ему придётся смириться с тем, что проклятие, которое он активировал, практически убьёт Поттера. Он виноват в этом. Только он. Своими отвратительными, неправильными, слишком частыми мыслями. Если бы он был нормальным, то проклятие никого бы не затронуло, но с Драко, очевидно, было что-то не так. Что-то также не так было с Дамблдором и Гриндевальдом. Драко упал на кровать, схватившись за голову. Его тошнило от самого себя. Если бы было возможно, он бы выпрыгнул из своего тела нахрен, покинул этот тонущий корабль, как крыса, без всякого сожаления. Потому что ему было страшно. До ужаса, до трясущихся без остановки рук страшно. «Какова вероятность, что он уже не находится рядом с тобой?». Поттер мог уже… Драко покачал головой из стороны в сторону, прогоняя эти мысли. Это же Поттер. Это же Поттер, он не мог так просто взять и почти умереть. Зависнуть между двумя гранями. Стать живым мертвецом, душа которого… Драко не мог об том думать и не мог это представить. Как ему самому жить, зная такое? Он хватился книги и понял, что оставил её в кабинете директора, испытав досаду. Хотелось опять посмотреть на счастливого Северуса, чей вид грел сердце Драко (его крестный это заслужил), и улыбку Лили Эванс. Улыбку, что была обнадеживающей и такой привычной. Драко не знал, что ему делать. Не видел перед собой никакого пути.