Драко Малфой и Неизбежность

      Чем ближе подходил Гарри к портрету Полной Дамы, тем тревожнее становилось у него на душе. Он остановился перед поворотом к ведущему в гостиную короткому коридору, сделал несколько настолько глубоких вдохов и выдохов, что рёбра затрещали, украдкой глянул на карту Мародёров и чуть не застонал от разочарования — Джинни была там, стояла у дальнего окна с правой стороны — прямо возле лестницы, ведущей в спальню мальчиков, рядом с ней были Рон и Гермиона, их имена слабо переступали с ноги на ногу, и пройти мимо незамеченным попросту не представлялось возможным. Не то чтобы Гарри был любителем убегать от проблем, но он определённо не был готов; внутренности скрючивало, из недр желудка подкатывала тошнота, он весь вибрировал от желания высказаться и спрятаться, побыть в одиночестве и в социуме, но без проблем; произошедшее рвало ему глотку, одновременно с этим сворачиваясь интимным и личным в глубине солнечного сплетения. Несколько минут он провёл, закрыв лицо руками; он ни к чему не приготовился и ничего не рассчитывал, но хотел мысленно помолчать. Гарри поскрёб поджатый подбородок, потом мельком глянул на белесый кривоватый шрам на правой руке: «Я не должен лгать».       Не должен… Определённо. Не лгать и не скрывать правду.       Через несколько десятков секунд он собрался с духом, мужественно пересёк коридор и, назвав пароль, с осторожной решительностью поспешно сделал шаг внутрь. В гостиной было не слишком много человек, большинство было занято друг другом и уроками, на него никто не обратил внимания, и Гарри шмыгнул внутрь, окидывая напряжённую спину Джинни внимательным взглядом. Судя по повороту головы, она смотрела в окно, и Гарри мог в точности воспроизвести сейчас её выражение лица, она терпеть не могла, когда он начинал её игнорировать, и чем старше она становилась, тем круче становился её характер. Гермиона рядом с ней что-то вкрадчиво вещала, брови её забавно изогнулись, а на лице отражалось участие и поддержка.       Гарри поспешно направился к ним, стараясь быстрой ходьбой и незначительными, мелкими наблюдениями окружавших его людей и обстановки разогнать скверное настроение, однако чем ближе он был к Джинни, тем медленнее оно отступало, ловя каждую незначительную паузу его размышлений и ставя в эти пробелы ряд слов: «Малфой», «разговор», «поцелуй», «объяснение», «оправдание», «опасность» и «он выбрал смерть, Джинни». Путь через гостиную растянулся в вечность, наполненную жужжанием роя эти слов, и ни одно мужество мира не могло их разогнать, любая смелость съёживалась и отступала перед разочарованным любимым лицом; лицом, которому вы обязаны сообщить что-то столь неприятное, как близкое взаимодействие с Малфоем, в чьих устах фамилия Уизли была чистым оскорблением и вылетала из его рта, будто плевок.       — Он появится, как только разберётся с этой ситуацией, дай ему время, ты же его знаешь… — донёсся до него мягкий настаивающий голос Гермионы. — Все эти дни он был привязан к Малфою, думаю, ему необходимо прийти в себя.       — В пророчестве… — нетвёрдо шепнула Джинни, руки её крепко стискивали собственные плечи. Гарри, уже было открывший рот, чтобы обозначить своё присутствие, замер, оглушённый следующими словами. — Вдруг за это время они друг друга полюбили. Но нет, нет, он же не мог, правда, Рон, Гермиона? Это же… абсолютно ненормально, да и невозможно… невозможно полюбить никого за столь короткий срок. Да и за что вообще можно полюбить Малфоя… Я сама его найду, точно, пойду его искать прямо сейчас! Гарри мне расскажет всё, и мы сейчас должны быть вместе… после всего им пережитого я должна быть рядом с ним.       Рон с Гермионой переглянулись как-то панически, умалчивая события, рассказанные Гарри, и не успела Джинни развернуться, как Рон ловко приобнял её, прочно удерживая на месте, Гермиона успокаивающе сжала её плечо, близко склоняясь к лицу. Рон заметил застывшего невдалеке Гарри, и они медленно обменялись серией красноречивых взглядов, Рон определённо не был доволен. Он взвёл левую бровь точно курок и еле заметно кивнул на сестру, продолжавшую уговаривать и их и себя, что должна пойти на поиски, и пытавшуюся освободиться, Гарри скосил взгляд на такую близкую дверь в спальню, слегка кривя губы, а потом тоже на Джинни. Рон на это страшно выпучил глаза, а потом закатил их. Он прижался к сестре всем телом, начиная что-то настойчиво говорить ей в самое ухо, присоединяясь к Гермионе, свободной рукой он активно жестикулировал, показывая, что Гарри может идти мимо, если ему так надо, его жопу прикроют, Поттер кинул извиняющуюся улыбку другу, которую тот, впрочем, не заметил, и так быстро и тихо, как только мог, вбежал в спальню. Он не знал, каким образом они с Роном умудряются друг друга понимать, но факт оставался фактом.       Кроме радости Гарри испытал сожаление и облегчение — примерно в равных пропорциях. Найдя мантию-невидимку, он быстро натянул её и столько же быстро покинул гостиную, несмотря более на своих друзей, что-то немыслимое и незнакомое толкало его от них в спину.       Он быстро рассекал коридорный прохладный воздух, чувствуя тугой жар, исходящий от собственного тела, делающий его липким и душным. Лицо его горело, и Гарри предположил, что от стыда и глупости, которую он чувствовал, что может и готов совершить, какую, однако, он пока не подозревал и старался не углубляться в свои тайные предчувствия, но что-то в нём отделилось и зажило отдельно, самостоятельно, решительно против его воли. Ему стоило остаться в гостиной и обсудить произошедшее с Джинни, побыть с ней, успокоить и её и себя, он осознавал это с кристальной ясностью, но продолжал быстро идти прочь, мрачно думая о таких днях, как этот, которые тянут-потянут неприятности, словно бесконечно связанные между собой платочки из цилиндра фокусника — разноцветные и безобидные на вид; этакая цепочка событий, которая, как потом начнёшь анализировать, оказывается, что очень логично и красиво вела тебя прямиком в задницу. Гарри ещё не начал ничего анализировать, но уже ощущал себя в этой глубокой заднице, а до конца дня, тем временем, было ещё далеко.       Со спутанными мыслями всего и сразу, он всё более отдалялся от гостиной, не понимая мотивов своих поступков. Он мечтал… Эти долгие дни, проведённые бок о бок с Малфоем в бестелесном обличье, он мечтал о встрече с друзьями и своей девушкой. Всё это родное и тёплое, наполненное мёдом и солнцем, жаром огненной меди, что представляла собой Джинни — кареглазое задорное создание, — всё это искало в сердце знакомый отклик, но находило лишь его далёкий отголосок. Джинни навсегда останется его прибежищем, но сейчас… Гарри вспомнил: «Ненормально», просмаковал в голове это слово чужими интонациями, недоумевая: «Неужели именно это отталкивает меня?». Ведь произошедшее действительно ненормально, Малфой тоже так выразился; избегать свою девушку — сестру своего лучшего друга — после разлуки и увиливать от разговора, вместо него встречаясь с Малфоем, предпочитая разговор с ним, обещая ему надежду — ненормально. За гранью здравого смысла. Но вместе с этим осознанием что-то почти что жалостливое царапало его внутренности, уговаривая дать Малфою шанс. Может быть мизерный, почти что мифический, но шанс… Не пустую надежду. В конце концов он заслужил это, заслужил, чтобы к его чувствам не относились пренебрежительно. Малфой доказал их, хотя сам Гарри был настроен в самом начале весьма и весьма скептически, сейчас же… сейчас же он вспомнил его прощание с директором, нежное, трогательное прощание, серый взгляд на могилу, холод его рук и влажность губ под отчаянный вой ветра.       Всю жизнь Гарри придерживался этого постоянства в отношении к Малфою, события сменяли друг друга, но Малфой был уверенным якорем неприязни. Тот был не самым хорошим парнем, явно не пример для подражания. На самом деле он очень долгое время был самоуверенным, жестоким, задиристым расистом. С первого по седьмой курс Малфой был именно тем, кем казался, безо всяких иллюзий, предисловий, оправданий. После же седьмого года обучения Гарри мог лишь надеяться и верить, что Малфой изменил свою точку зрения, что прошедшая война сгладила углы его отвратительного воспитания и, как сказала Гермиона, дала ему немножечко мозгов и своё собственное мнение, отличное от мнения родителей. А его семья, к слову, вообще отдельная история — отец, готовый идти по головам и на убийство ради ничего, косточки Реддла, и равнодушная к чужим страданиям мать. Гарри не был уверен, что она помогла бы ему, если бы это не позволило ей выиграть немного времени на поиски сына. Оба, несомненно, любили сына, но были… Гарри не знал, он так не хотел давать плоскую оценку по шкале от плохого человека к хорошему, но Люциус точно напрашивался на твёрдую десятку внизу этой шкалы. Эта оценка была неправильной… недостойной его.       Гарри выругался, рассуждать о степени праведности Люциуса Малфоя ему совсем не хотелось, как он вообще забрёл в такие дебри? Он потряс головой, стараясь выкинуть из неё весь этот бред.       Каким бы мерзавцем ранее не был Драко Малфой, сейчас он готов был отдать свою жизнь. И этот факт неожиданно тяжёлым ударом приходился в ту часть сердца, что лежит по соседству с совестью, после которого Гарри уже не мог свободно и естественно отдаваться чувству любви к Джинни, не думая при этом параллельно о Малфое. Не вспоминая то мгновение перед его рывком к губам Гарри, когда в холодных, серых глазах отразилась вся глубина человеческого страдания и зажёгся тот непривычный для его натуры огонь отчаянной решимости. Возобновляя в своей голове это вновь и вновь, Гарри почувствовал, как какая-то плотина рухнула в его душе, вызывая волну горячего сочувствия, острую лихорадку мыслей, заворачивающуюся вихрями вокруг влажного отпечатка чужой слюны.       У Гарри было время думать об этом, когда он быстро и с облегчением удалялся от портрета Полной Дамы в мягком свете горящих вокруг факелов; чем ближе было Рождество, тем быстрее садилось солнце и скорее зажигался огонь в промёрзших стенах старого замка. Это наводило на Гарри лишнюю тоску. Он быстро шёл, не разбирая дороги, сокрытый мантией-невидимкой, пока не упёрся прямёхонько в Малфоя, застывшего посреди коридора. Гарри остановился так резко, будто налетел на стену, почему-то больше никого вокруг не было, он с раздражением подумал, что из всех бесчисленных мест Хогварста именно им предстояло вот так встретиться в пустом коридоре. Иначе и быть не могло.       Малфой, очевидно услышавший шаги за спиной, обернулся, с секунду удивлённо осматривал пустоту, а потом с раздражением закатил глаза, порывисто оборачиваясь.       — Это уже походит на чёртово преследование, Поттер.       Гарри с раздражением сдёрнул с головы накидку. Выглядело и в самом деле, как преследование, но лишь выглядело, Гарри привёл сюда случай и глупые ноги, и глупые лестницы.       — Я тебя не преследовал, вообще не представляю, как умудрился наткнуться именно на тебя из всех людей в Хогвартсе.       — Не преследовал, говоришь, — протянул Драко, расслабленно, и высокомерно складывая на груди руки, приготавливаясь выслушивать оправдания, — и куда же ты тогда шёл?       — Ты думаешь, я бы так топал, если бы хотел за тобой проследить? — спросил Гарри, полностью сдёргивая мантию, чтобы не чувствовать себя летающей головой и хоть чем-то занять руки.       — Ты делал и куда большую глупость, — пожал плечами Малфой, иронично кривя губы. Гарри в который раз захотелось их разбить, он уже сбился со счёта, сколько раз обуревало им это желание за эти долгие годы взаимодействия со слизеринцем. Драко, полностью игнорируя выражение гнева на лице Поттера, цепким взглядом окинул мантию в его руках. — Ты так долго был со мной, что теперь не знаешь, чем занять свой досуг, я польщён.       — Ты очень наблюдательный, — съязвил Гарри. — Как здорово, что все эти события примирили тебя с моим постоянным нахождением рядом.       — Как здорово, что благодаря этим событиям ты понял, что сарказм — это низшая форма остроумия,— парировал Драко, сходу меняя тему: — Раз был в своём львятнике, то, наверное, повстречался с Уизлеттой? Как у неё дела, настроение?       В один миг на лицо Поттера упала тень, вызывая у Малфоя удовлетворительную, паскудную полуулыбку.       — Даже если и повстречался, то это не твоё дело, Малфой.       Только Драко раскрыл рот, чтобы ответить что-то в своей привычной ублюдочной манере, как из-за угла отчётливо послышался оклик Панси. «Где этот сукин сын?!» Драко, до этого мирно шествовавший по коридору неторопливым шагом, погрузившись в свои мысли, как-то даже не подумал, что она наверняка будет в ярости, когда узнает, что он находится в замке уже несколько часов. Он успел встретиться с матерью, поругаться с Поттером и обойти ползамка своим самым тихим шагом, и снова поругаться с Поттером. Ужас мелькнул на его лице от осознания того, что сейчас польётся на его голову, за это явное пренебрежение Паркинсон. Голоса были всё ближе, теперь помимо окриков Панси можно было отчётливо различить тихий голос Забини. Драко смотрел на поворот коридора с лицом неизбежной катастрофы. Гарри тоже смотрел туда одно мгновение, а потом взмахнул мантией-невидимкой, оказываясь в её безопасной тени, он приглашающе поднял один край, недвусмысленно смотря на Малфоя, тот же не шевелился.       — Мы туда не поместимся, Поттер, — шепнул Драко.       — Поместимся, если присядем, — Гарри колыхнул мантией. — У тебя ровно пять секунд.       Драко громко фыркнул, когда-то у него было пять секунд, чтобы придумать убийственную, унизительную шутку на сдвоенном уроке или при случайной встрече в коридоре, а сейчас на то, чтобы залезть к Поттеру под мантию, как круто иногда меняется наша жизнь, успевай только подбирать челюсть.       — Отсрочка ничего мне не даст, — Малфой снова смотрел на то место, где с секунды на секунду должна появиться Панси, — только разозлит её ещё больше.       — Две, — выдохнул Поттер, приготовившись опустить край и отойти в сторонку.       И Драко, кляня себя на чём свет стоит, в последнее мгновение метнулся к этому душному спасению, согретому дыханием Поттера. Из-за угла тотчас вылетела Панси, как будто только и ждала малфоевского бегства, за ней быстрым шагом шёл Забини.       — Не думаешь, что лучше дойти до Макгонагалл, а не рыскать здесь в поисках непонятно чего?       — Нет, не думаю, я рыскаю здесь вполне «понятно чего»! — важно сказала Панси. — Драко любит делать крюк через этот коридор, Салазар знает почему.       Поттер надавил Малфою на плечо, заставляя его присесть ещё ниже, и оттеснил его ближе к стене, чтобы слизеринцы случайно на них не наткнулись. Под мантией оказалось как будто слишком много озона, слишком много чего-то острого, электризующего и даже, в каком-то роде, возбуждающего. Драко насколько мог отодвинулся от Поттера, всё равно продолжая ощущать его тело слишком близко к своему. За те несколько ночей, проведённых бок о бок с Поттером на вересковой тёмной пустоши под грустные прохладные ветра, Драко открылись совершенно неведомые прежде и несравненно более тонкие сферы чувств, ранее недоступные, ранее отвергаемые, и он осознал это внезапно, стоя спиной к Поттеру под его мантией, скрываясь… от тех, кого ещё в начале года посчитал друзьями, сейчас же он не знал, как их звать. Особенно Блейза, он был поистине тёмной лошадкой. Драко наблюдал, стараясь абстрагироваться от чужого жаркого дыхания у себя на шее, как Забини, делая рывок, хватает Панси за руку, вынуждая её остановиться.       — Мы слышали, что Поттер снова в школе, да, но… —Блейз замолчал, Панси не поднимала на него взгляд, смотрела на свою маленькую ладонь, зажатую в тёмной надежной руке Забини, безропотно принимая эту ласку. — Про Драко…       — Замолчи, — прервала она его излишне злым голосом. — Поттер не мог вернуться без него.       — Тебе не кажется странным, что Драко, в отличие от Поттера, никто не встретил? Что он не поспешил к нам или в Больничное крыло? Ты не хочешь идти к директору, потому что боишься услышать плохие новости, я понимаю, но, Панси…       — Он вернулся, — твёрдо возразила она, поднимая на Забини взгляд, и у Малфоя сжалось сердце от этой уверенности, он поразился тому, что действительно практически ни на кого не наткнулся, пока шёл по замку, по крайней мере, не наткнулся на того, кто мог бы рассказать о нём слизеринцам. Панси была в неведении, и Драко уколол стыд, он вознамерился сбросить мантию, чтобы успокоить её, но был остановлен стальной хваткой Поттера на плече. — Я знаю, что он вернулся, Блейз. Чувствую… Можешь считать меня чокнутой, мне решительно всё равно, но Драко сейчас здесь. В чёртовом замке.       — Малфой, это плохая идея, — прошептал Гарри, чувствуя чужие намерения, он схватил его за руку, которой Драко уже почти смахнул мантию, тут же встречая потемневшие от ярости серые глаза.       — Плохая идея?! — так тихо, как только мог, прошипел он, отпихивая от себя мысли о поттеровской ладони, обхватившей его собственную. — Я не могу просто стоять…       — Ты… не останавливай меня, — тем временем продолжала Панси, мягко вытягивая свою руку. — Если я узнаю, что с ним что-то случилось из-за твоего этого пророчества…       — С ним ничего не случится, — вздохнул Забини, останавливая начавшую движение девушку, — я тебе уже говорил…       — Да, — резко прервала его она, — говорил, что он обретёт покой, но… вдруг цена этого покоя слишком высока? Мы уже обсуждали это с тобой, каковы шансы, что Драко не вернётся к нам с разбитым сердцем? Помнишь, что сказала эта… вшивая Грейнджер?! Ты помнишь?! Что о взаимном чувстве никакая часть твоего пророчества даже не заикается, она была уверена, что Поттер никогда не ответит Драко взаимностью, потому что это… Дерьмо!       Драко сглотнул. У него затекли ноги и ему внезапно стало не хватать воздуха, он судорожно вздохнул, заставляя горло работать. Поттер, начавший отпускать его ладонь вместе с голосом Панси, неуверенно, смущённо замер, раздираемый сомнениями, уже не стискивая её, но и не убирая полностью. Малфой неслышно хмыкнул. Гриффиндорец остаётся гриффиндорцем, боится задеть чужие чувства. Чужое дрожащее тепло было чистой воды искушением, но Драко дёрнулся от него прочь.       — Успокойся, — шепнул Гарри, предугадывая очередной малфоевский «выход из себя». — Чёрт, Малфой, серьёзно, возьми себя в руки.       Гарри хотел сказать, что они не правы, но не мог, потому что не знал. Он проклял себя за то, что вышел из гостиной Гриффиндора, потому что, сбежав от одной проблемы, тут же вмазался в ситуацию ещё хуже.       — Ты вообще представляешь, как он будет зол? — Панси дёрнулась от Блейза в сторону, уходя и предотвращая любые прикосновения. — На тебя. Я надеюсь, что ему хватит здравомыслия не обвинять хотя бы меня. Поттер — его первое в жизни помешательство, он никогда не знал меры в отношении него, никогда не осознавал, как на самом деле к нему относится, и вот благодаря твоему сраному камню… Блять, мерлиновы сиськи! — вскричала она. — У меня нет слов, насколько это всё дерьмово, насколько он будет убит отказом, о каком вообще покое может идти речь?! И он точно не будет поддерживать с тобой общение, а я… Блейз, пойми, я не смогу его бросить и…       Забини покачал головой, усмехаясь.       — Ты предлагаешь мне… самоликвидироваться из нашей компании? Дабы не давить на малфоевскую мозоль? — он хохотнул. — Чёрт, Драко не глупая сопливая девчонка с четвёртого курса Хаффлпаффа, ты серьёзно думаешь, что, если Поттер его отвергнет, то тот… да это же смешно. Он не настолько… Драко прошёл войну, в его доме жил Волдеморт, его отец в тюрьме, его и самого судили, и ты думаешь, что жалкий отказ Поттера теперь сможет его сломить? Серьёзно? Драко не хрустальный, несмотря на то что всё его детство ему подтирали жопу, Панси.       — Ты просто недооцениваешь… первую любовь. Как бы мне ни было противно говорить это, но Поттер абсолютно точно станет после всего этого его первой любовью. Может он стал ей уже давно, потому что… он всегда был им одержим, Салазар, но сейчас — я уверена, что они были всё это время вдвоём, иначе в пророчестве нет никакого смысла, — Драко всё поймет. И поверь мне, первая любовь не знает меры…       — Тем не менее ты как-то с этим справилась, — надломлено перебил её Забини, некоторое время они буравили друг друга упрямыми взглядами. — Твоей первой любовью был Драко, тем не менее… Ты справилась с отказом и идёшь дальше, думаешь, что он, в отличие от тебя, слабак? Через это проходят миллионы людей, и пока что никто не умер.       Драко стоял ни жив ни мёртв. Краска сошла с его лица, теперь о выходе из-под мантии не могло идти и речи, он не мог сейчас обнаружить себя, потому что абсолютно не владел собой. Пол пошатнулся, и Драко оступился, приникая спиной к поттеровской груди.       — Дело не в отказе. Не в отказе, как таковом, а в том от кого он идёт. Поттер. Ты слышишь, сколько в этом слове заключено комплексов и бед? Он всегда обходил Драко во всём, мы все это понимаем, видели, знаем, но сейчас… Это будет последний раз, самым последним оскорблением, которое Поттер сможет ему нанести, и оно сможет сделать Драко по-настоящему бесчеловечным. Я это говорю именно из-за своего опыта, — ответила Панси, сглотнув. — Я бы не хотела, чтобы кто-то… чтобы у кого-то… чтобы Драко пережил нечто подобное. И я не понимаю, не пойму никогда, возможно, зачем ты толкнул его на это испытание.       Блейз опять выплюнул едкий смешок, смотря в сторону.       — Драко, Драко, Драко, Драко, — зло передразнил её он и ненадолго замолчал, подбирая слова. — Я действовал исключительно из благих намерений, и я не считаю, что Поттер его отвергнет. Я, чёрт возьми, видел… что…       — Что? — тут же вскинулась Панси. И у Драко дрогнуло сердце от слепой надежды.       — Я видел, как они целовались, — закончил Блейз, и Малфой с силой зажмурил глаза, потому что поцелуй не доказывал ничего, они уже целовались, но это ровным счётом ничего не значило. Грейнджер и Панси правы — Поттер никогда не ответит на его чувства. Он стиснул кулаки и до яркой вспышки боли закусил губу, чувствуя острое и болезненное, досадливое, жалкое сожаление, которое не должен был испытывать. Панси, вторя ему, разочарованно фыркнула, зарываясь пальцами себе в волосы.       — Мы с Драко тоже целовались, да даже ты, блять, с ним целовался. Это говорит хоть о чём-то? Блейз, не будь глупцом!       — Я начал это всё, потому что был уверен в успехе, — твёрдо сказал Забини, поднимая на Панси взгляд. — Я… хотел, чтобы Драко ушёл… чтобы он, — Забини вздохнул и закинул голову, всматриваясь в потолок, — я всего лишь хотел, чтобы у меня самого появился шанс, только и всего, мне нужен был шанс!       Панси покачала головой, Драко собирал себя заново, отскребал от Поттера, отодвигаясь, рассеянно слушая бывшего друга, уже зная, что он сейчас скажет.       — Какой ещё шанс, я не понимаю…       — Шанс быть с тобой, — ответил Забини, поджимая губы. — Я хотел, чтобы он не мешал мне и не отвлекал тебя. И я не… не думал, я не хотел, чтобы всё получилось вот так, я не желал ему зла, Панси, пойми. Если я ошибся, то я сожалею…       — Твоё сожаление не склеит ему сердце, Блейз, — обрубила она. — Я получила свой отказ, и Драко получит свой. Видимо, такова участь светлого чувства, испытываемого в первый раз.       Она спокойно всматривалась в лицо напротив. Забини смотрел на неё из-под бровей — уязвлённый, смущённый и сожалеющий, но как бы сопротивляющийся её словам.       — Не будем прерывать эту традицию… — докончила она, разворачиваясь. — Извини.       Её шаги оглушили всех, зазвучали как набат в этой липкой тишине коридора, Драко боялся пошевелиться, не хотел разбивать эту скорлупу, в которой они ненароком оказались. Судорога сдавила ему горло; впрочем, не ему одному. Забини, превозмогая её, подался вперёд, устремляясь за Паркинсон. Поттер звучно сглотнул, наклоняясь ближе.       — В гостиной я действительно встретил Джинни, — с толчком выговаривает он слова, сам не зная, по какой причине, но догадываясь, что Малфой хотел бы что-то услышать. — И я… не смог с ней поговорить, взял мантию и ушёл. И наткнулся на тебя и даже почти не почувствовал сожаления от этой встречи.       Драко выпрямился в ногах, не опасаясь, что его ботинки будут видны.       — Зачем ты мне это говоришь?       — Потому что ты хотел бы это услышать… — без запинки озвучил он свои мысли, отдаваясь волне сострадания.       Поколебавшись мгновение, чувствуя смущающую уязвимость, в которую толкнула его речь Паркинсон, Драко повернулся к Поттеру лицом. Тот смотрел на него опасливо — с видом человека, пробирающегося сквозь джунгли кровожадных растений, где каждый следующий шаг может стать последним.       — Я понимаю, что ты делаешь и зачем, Поттер.       — Неужели? Тогда я с удовольствием тебя послушаю, потому что сам я без малейшего понятия.       Драко скривил губы, он чувствовал внутреннее колебание, и чем отчётливее оно становилось, тем сильнее стихали звучавшие нестройные шаги его некогда близких друзей. Тишина навалилась на них, словно вторая мантия, электризуя то небольшое расстояние, которое легло между ними. Драко чувствовал щекотку в сердце и натяжение в желудке. Он так хотел бы… чего-то другого; чего-то далёкого от предсказания Грейнджер и опасений Панси, он хотел бы, чтобы его сердце, как бы смешно это не звучало, оставалось в порядке.       — У тебя, Поттер, — Драко скользнул взглядом вбок, — у тебя… какая-то ненормальная страсть оказываться сильнее обстоятельств, ты считаешь себя обязанным бороться со всем: с системой, с предубеждениями, с тёмными лордами, со своей собственной неприязнью, будто чувствуешь себя виноватым… Да, да, да, Поттер, — трижды повторил он, видя протестующий жест, — ты не можешь, физически не можешь оставить всё так, как есть, если это хоть на каплю не соответствует твоим чокнутым понятиям о жизни и справедливости. И конкретно сейчас ты не можешь оставить меня. Я всё это понимаю прекрасно и вероятно лучше тебя, потому что я, к драккловой матери, тебя знаю, знаю, куда движет твои мысли гриффиндорская тупость. Ты считаешь себя виноватым… потому что у тебя самомнение величиной с этот проклятый замок, — Драко ошпарил Поттера взглядом и поспешно продолжил, не давая опешившему Гарри возразить. — Ты отказываешься признавать тот факт, что ни при чём. Ты ни при чём! Мои чувства к тебе тебя не касаются и вообще имеют весьма косвенное отношения, ты не имеешь права из-за них ко мне лезть. И ты не обязан на них отвечать, пойми, не обязан их замечать и думать о них, не обязан из-за них себя заставлять и к чему-то, якобы справедливому, принуждать.       Драко перевёл дыхание. Гарри опять зацепился мозгом за слово «ненормально» и трещал от негодования.       — Твой героизм, Поттер, в этом случае абсолютно не к месту. Я его ценю, но…       — При чём тут какой-то хренов героизм, Малфой, боже, иногда ты несёшь такой бред! — Гарри сжал переносицу, качая головой, пытаясь как-то квалифицировать всё, что только что услышал. — Ты постоянно тыкаешь меня в это геройство, но ты хоть когда-нибудь задумывался, как это непросто?       Малфой фыркнул, прицокнув языком, закатывая глаза. Поттер явно уводил разговор, перекидывал его на простую тему, обсуждая которую можно перекинуться парочкой привычных язвительных острот. И Драко даже не знал, делает он это осознанно или просто по глупому стечению его манеры мысли, но тем не менее он не стал противиться.       — «Ах, какой я несчастный, меня все любят, потому что я герой, победивший зло, а Орден Мерлина светится так ярко, что может посадить моё и без того печальное зрение!»       — Перестань, Малфой, — неприязненно отозвался Гарри, скорчив гримасу. — Во-первых, это на меня не похоже, во-вторых, я не герой, сколько раз тебе нужно это повторить?       Заметив иронично вздёрнутую бровь, Гарри нехотя продолжил, глаза его бегали, ловко уходя от пытливого малфоевского взгляда, ни на секунду не останавливаясь.       — Я… слишком сомневаюсь в своём праве… называться героем. У меня не было выбора, я должен был победить и…       — Стой, дай угадаю, — перебил его Драко, и тонкая усмешка легла на его губы. — Ты конечно же думаешь, что любой поступил бы также.       Малфой выждал нарочито долгую паузу. Но Поттер сохранял молчание, Драко лишь поймал его недовольный, твёрдый взгляд.       — Не любой, — членораздельно и с особым удовольствием выделяя и растягивая гласные, продолжил в итоге Драко. — Не каждый пойдёт сражаться один на один с...       — Ты ничего не знаешь, — покачал головой Гарри. — Ты не знаешь, о чём говоришь, Малфой.       — Да? И чего я не знаю, по-твоему? Не знаю, что ты его победил или…       — Я был крестражем, — с поразившей самого Гарри смелостью сказал он, смотря на поднимающиеся брови Малфоя, — и чтобы победить, мне нужно было умереть, именно поэтому я пошёл в Запретный лес и позволил себя убить, газеты ничего не объяснили и не должны были! Чёрт, ненавижу «Пророк»! Они не должны были даже заикаться об этом, однако всем тогда было не до контроля газеты и это-таки попало в редакцию... в общих чертах. Я умер, потому что во мне была душа Тома Реддла, я уже говорил тебе, но не уверен, что ты тогда понял, о чём я и что имею в виду.       — И ты думаешь, что любой пошёл бы на смерть ради общего блага? — холодно спросил Драко, беря под контроль свои эмоции. Сказанное в самом деле ошарашило его. Гарри Поттер осознанно выбрал смерть ради общего блага и в самом деле думал, что так поступил бы каждый чёртов человек. — Ты просто смешон.       — Я правда так думаю, — с упрямой твёрдостью подтвердил Гарри, смотря в упор, — если бы... если бы жизнь любого человека повернулась…       — Мерлин, Поттер, что ты несёшь? Ты действительно заслужил звание...       — За что? — резко воскликнул Гарри, наклоняясь вперёд, ближе к Малфою, толкаемый злобой. Слизеринец отказывался его понимать, и это выводило из себя. — За несколько минут храбрости? Я не храбрее, чем тысячи других, и я уверен, что тысячи других точно так же хотели бы избавиться от этого... от этого в своей голове. Спасение мира остаётся спасением мира, но я пошёл на это всё не только ради этого, я бы просто не смог спокойно жить, зная, что во мне часть его души, никто бы не смог, это... отвратительно, боже. Чего во мне было больше в тот момент? Героизма или слабости, Малфой? Ты не думаешь, что эта была обыкновенная попытка сбежать?       — Кингс-Кросс, — небрежно сказал Драко после недолгого молчания, отворачиваясь. — Ты умер и оказался там.       — Да, и что?       — Ты мог не вернуться... да? — Малфой вновь вернул Поттеру острый как кинжал взгляд, и настойчиво произнес: — Ты мог умереть? Ты мог быть свободным и идти дальше?       Гарри, поняв, куда он клонит, не спешил говорить. Челюсть его была напряжена.       — Ты мог сбежать от этой жизни, в которой постоянно кому-то что-то должен. Ты сделал всё, чтобы мы победили, но ты вернулся, — тихо, но твёрдо договорил Малфой, Гарри подумал, что тихий Малфой — самый неприятный Малфой. Он начинал кричать, когда был зол, и терял самообладание, но, когда он скатывался на шёпот, было ещё хуже — угрожающий в своём хладнокровии, упрямый, стоящий на своём. Тихий Малфой был опасным, как спрятанный в рукаве клинок, точно знающий, куда и с какой силой бить. — Что это, по-твоему, если не героизм? Можешь сколько угодно отрицать это, но моё мнение на этот счёт не изменится. Чёрта с два.       Они стояли в тени мантии, под треском далеких факелов, и смотрели друг другу в глаза, не моргая. Мысли их становились неясными, путанными, накрытые сверху плотной пеленой напряжения, они оба уже не были уверены, с чего именно начался этот диалог и почему он всё ещё продолжается, и кто должен говорить следующую реплику. Оба слишком отчётливо чувствовали физическую близость, и с каждой проходящей тугой секундой она всё более настойчиво бросалась в глаза. Воздух, согретый их дыханием, был накалённым, таинственным и опасным.       Гарри постарался незаметно отклониться назад.       — Если для тебя этого достаточно, чтобы называться героем… — он пожевал губу, — то ты тоже он. Ты пожертвовал собой, ради моего возвращения сюда.       Драко фыркнул, но Гарри отметил чужое смущение.       — Я знал, что вернусь, я тебе уже говорил, — небрежно сказал он, смотря в опустевший коридор. — Лазейка…       — Да, — нетерпеливо прервал его Гарри, — говорил, но неужели ты правда думаешь, что я настолько тупой, Малфой? Чёрта лысого ты что-то там знал, у меня есть глаза.       — Разве ж я с этим спорю? У тебя их целых четыре.       — Смешно, — хмыкнул Гарри, придвигаясь, чтобы поймать чужой, бегающий взгляд, но Малфой, кажется, был готов вовсе повернуться к нему спиной, лишь бы на него не смотреть. — Хорош выделываться, я тоже понимаю, что ты делал и зачем. — Малфой потянулся назад, собираясь выпутаться из-под мантии и, Гарри был уверен, дать дёру. Он схватил его за предплечье и дёрнул обратно, ближе к себе, вперившись в него сощуренными глазами. — Ты пожертвовал собой ради меня, Малфой, сделал этот выбор бог знает по какой причине, оставляя меня в дураках, так как, скажу тебе честно, я думал, что пророчество брехня, что ты не можешь любить, что ты в принципе не способен любить, что тебе это… не знаю даже, чуждо? Панси говорила, что я всегда впереди тебя, но сейчас ты меня уел, Малфой, неужели ты не видишь, как твой поступок на меня повлиял?       Драко сжал непослушные губы, отшатываясь, но Поттер упрямо дёрнул его обратно, до синяков сдавливая пальцы на метке. Малфой не знал, понимает ли тот, за какую руку он его схватил, или нет, главное, что это понимал он сам, чувствуя дрожь только от мыслей о том, что Поттеру, возможно, всё равно, что он меченный. И эта мысль рождала какое-то желание, которое Драко, как ни старался, никак не мог ухватить. Пожалуй, оно в равных степенях тянуло его прочь от Поттера и притягивало как можно ближе. Хотелось, чтобы весь мир стал этой мантией, чтобы расстояние в несколько дюймов между ними было максимумом — пределом, который можно было достичь. Шесть дюймов совместного дыхания и темноты чужих зелёных глаз, крепкой хватки и упрямых доказательств друг другу не пойми чего. Дыша чужим воздухом, думая, что он мгновение назад был в лёгких Поттера, Драко осознавал, что рай и ад могут соединиться.       — Я избегаю собственную девушку, потому что… — Гарри снова как-то маниакально дёрнул Малфоя, угадывая его желания отстраниться, хотя тот не шевелился, и Драко упёрся в его живот ладонью, одновременно сопротивляясь близости и наслаждаясь ей. — Чёрт знает почему вообще! Знаю только, что я не герой, разве ж герой будет заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь? Это…       — Ты такой глупый, Поттер, — бесцветно сказал Драко, разрываемый двумя прикосновениями: своей ладонью, едва касающейся чужого живота, и крепкой ладонью Поттера, сжимающей его руку. Прервав поттеровский монолог, он будто окунул его в действительность, заставил увидеть то положение, в котором они застыли, но Гарри это не смутило, он быстро пришёл в себя, игнорируя странный подтекст, который ощущал на подкорке.       — Ты удивил меня, — сказал он, не отпуская руку Драко, но ослабляя давление. Он понимал, что ходит по тонкому льду, но не понимал — ради чего. — Отношением к Дамблдору…       — Замолчи.       — Отчаянием, когда…       — Замолкни, Поттер.       — Когда ты понял, что из-за твоих чувств пострадал я. Я сомневаюсь, что когда-либо видел отчаяние сильнее, чтобы кто-то, кроме тебя, так страдал из-за чужого страдания.       Драко рванул свою руку, но Гарри его не отпустил, лишь преобразовал силу его рывка в собственный рывок и развернул Малфоя спиной к стене. Прозрачные серые глаза смотрели с бессильной злобой, дрожали покорной яростью.       — И в итоге, ты пожертвовал собой. Боже, даже в самых смелых мыслях я не мог такое предположить, но ты действительно уел меня, ведь я ошибался на твой счёт. Твоя любовь подвергла мою жизнь опасности, а твоя… — Гарри помялся, подбирая слова, — твоя весьма колеблющаяся смелость её спасла.       — Любовь, — презрительно протянул Малфой в своей излюбленной ублюдочной манере, пытаясь скрыть дрожь голоса. — Раз уж у нас тут вечер откровений, то знаешь, что я тебе скажу, Поттер, — он остро посмотрел на него, такого близкого, кривя губы с неимоверной силой, направляя волну презрения не на Поттера, а внутрь самого себя за эту очередную слабость, за малодушие, которое не могло держать его язык за зубами. — То, что я чувствую к тебе… Я не назову это чувство таким негодным и ничтожным словом, как любовь. Мерлин. Любовь, — с чувством повторил он, выплевывая это ненавистное ему слово, злой сарказм играл не только на его губах, но и во взгляде, и в остроте резко выделившихся скул, в нахмуренных бровях и в носогубных складках. От Малфоя сквозило острой неприязнью, и Гарри впервые за их знакомство угадал, что она не относится к нему.       — Чем же ты это назовешь? — спросил он.       Драко фыркнул.       — Решил вытрясти из меня душу, а, Поттер? Вывернуть меня наизнанку… — Драко сглотнул, неторопливо подбирая слова, под проносящиеся перед глазами воспоминания, смотря поверх поттеровского плеча, думая и осознавая то радостное, жадное внимание, которое всегда уделял Поттеру (как и говорила Панси). Драко смутно чувствовал то нежное и робкое в глубинах сердца, что рождалось в мыслях о нём. Яркое нечто, освещающее тусклую пустошь с её свежими, грустными ветрами, заставляющее вереск медленно расцветать и пахнуть. Драко думал о львах, которые пробудились в нём, когда все его желание сконцентрировалось на одной цели — жизни Поттера; когда он решил заплатить необходимую цену, и о свободе, которую впервые познал в тот миг.       — Я не знаю, — глухо произнёс Малфой таким усталым, невольно сказавшим более, чем хотел, голосом, что Гарри внутренне потускнел, но это продержалось лишь несколько мгновений. Гарри до боли всматривался в чужую дрожащую, будто по ней хлестал ливень, серую радужку, всмотрелся в это преломление света, видя взвинченную пыль от всколыхнувшихся старых чувств. Моргнув, Драко подарил Поттеру один из тех коротких, пустых взглядов, которые говорят о нудности данной минуты, хотя, конечно, и близко такого не ощущал.       — Драко?       Малфой вздрогнул, услышав чужой смертельно хриплый голос, и даже не сразу понял, кому он принадлежит. В начале коридора стояла поражённая, страшно бледная Паркинсон, смотревшая на две пары ног, которые было видно по щиколотки, с немым ужасом. Драко увидел, как дрожали её губы, и тут же, без колебания, сдёрнул мантию, делая несколько шагов ей навстречу, чтобы девушка не надумала себе никаких глупостей. Она тут же подняла свой взгляд на его лицо, прошлась по нему наждачной бумагой, и её нервное напряжение начало выплескиваться наружу, окрашиваясь алым оттенком ярости, как только она убедилась, что Малфой здоров и невредим.       — Ты… — не сумев совладать с голосом, выдохнула она, тут же делая глубокий вдох, набираясь сил. — Ублюдок! Сколько ты уже здесь стоишь под этой мантией?!       Появившийся следом Забини весело присвистнул. Панси рванула вперёд на всех порах, Драко только и успел, что отшатнуться, когда она замахнулась, чтобы дать ему по лицу — влепить ему злую, женскую пощёчину, полную невысказанной обиды и запертого внутри беспокойства. Так матери замахиваются на своих детей, испугавшись за их жизнь. По щекам у неё текли слезы.       Драко вжался в твёрдую грудь Поттера спиной, в попытке избежать её когтистой ладони, однако Поттер легко перехватил тонкое запястье слизеринки. Как же сильно закон подлости вместе с человеческим слабоумием может пошатнуть устоявшиеся дружеские отношения. На Драко глядели такие глаза, будто это не она только что, а он попытался её ударить, и может быть даже был в этом более успешен. Несколько раз дёрнув руку, она в итоге чуть не упала, когда Гарри её отпустил, подошедший к тому времени Забини легко придержал её, закинув свою руку ей на плечо, приобнимая.       — Вернулся? — насмешливо спросил он, показательно оглядывая позу, в которой застыли Поттер с Малфоем, вскидывая чёрную как уголь бровь. — Как личная жизнь?       — А твоя? — с вызовом бросил Драко, кривя губы и зачёсывая назад волосы привычным, успокаивающим жестом. Он легко и непринуждённо оттолкнулся от Поттера и сложил руки на груди. Паскудная блейзовская улыбка жгла его калённым железом, пробуждая утихшую было злость на некогда хорошего друга, хотелось стереть её с чужого лица каким-нибудь примерзким заклинанием, и Драко усилием воли заставил себя не вытаскивать из кармана палочку. Панси не сбросила его руку, она вообще не шевелилась, лишь смотрела своими тёмными, влажными глазами, раздражая и нервируя Драко ещё сильнее. На лицо Блейза упала тень, однако ухмылка его стала только шире. — Чем он тебе не угодил, а, Панс? Я прямо-таки в восхищении, а ты носом крутишь, думаешь, что найдёшь кого-то получше?       — Малфой, — одёрнул его Поттер, разворачивая к себе за плечо, спиной к опешившей слизеринке, по щекам которой продолжали течь злые слезы. — Успокойся, она тут ни при чём.       — Поттер, — схватив его за грудки, взбешённо сказал Драко, дёргая его неприлично близко к себе, — шёл бы ты к своей девушке и занимался налаживанием своих отношений, а от меня отстань, мы с тобой уже всё выяснили.       Гарри устало вздохнул, накрывая до бела сжавшие его рубашку кулаки Малфоя. Как так получалось, что чуть ли не каждое их взаимодействие сводилось к грубой физической силе? Он осознанно огладил большим пальцем чужие ладони, стараясь отвлечь Малфоя, который сейчас не был явным оазисом здравого смысла, перетянуть его внимание на себя, снять давление с задушено всхлипывающей Панси, на которую Драко с чего-то решил спустить всех собак, и, видя, как лицо Малфоя дрогнуло, он ещё раз ощутимо прошёлся мозолистым пальцем по его побелевшему кулаку. Драко готов был выдернуть руки, но почему-то замер, смотря в гипнотизирующие глаза напротив, которые были сущим болотом. Болотом, в которое он вступил, идя по следу золотых играющих светлячков, так любивших издеваться над случайными путниками. Он стушевался, укорил себя за несдержанность и почти успокоился, гнев его преобразился в стыд. Панси действительно была не виновата, но оказалась наиболее лёгкой мишенью для вымещения чувств.       — Успокоился? — неслышно для всех шепнул Гарри, склоняясь ближе к побледневшему лицу. — Паркинсон не заслужила твоего дерьмового настроения, не обязательно вести себя как ублюдок только потому, что можешь.       Драко удивлённо отнял от своей руки глаза, и из-под жёсткой, покрытой магическим гелем, вылезшей светлой пряди волос Гарри увидел его неуверенный взгляд, робко искавший с ним встречи.       — Гарри! — раздался сбоку от их компании полувопросительный, полувосклицательный окрик Джинни, который в одно короткое мгновение разрушил устоявшийся хлипкий мирок.       Поттер изменился в лице, Драко едко хмыкнул и, убедившись, что Гарри вновь смотрит на него, подмигнул Джинни, надеясь, что она заметит. Он с отчётливой ясностью понял, что все вокруг него имели кого-то ближе... Блейз никогда не считал его другом, Панси держало рядом только эхо каких-то чувств, и она абсолютно не стеснялась обсуждать его слабость с другими людьми и раскрывать его тайны, а Поттер... у Поттера были Уизли. Это ошпарило его, окатило его с головы до ног. Он ненавидел эту девчонку, понимал, что это глупо и мелочно, но ненавидел.       — Ошибаешься, — придвигаясь ещё ближе, шепнул он одними губами, и Гарри пришлось посмотреть на них, чтобы понять, что он говорит. — Обязательно.       — Что ты… Что происходит? — Джинни встала совсем рядом с ними, не решаясь влезать. — Ты…       Драко бросил острый, быстрый как молния взгляд на губы Поттера, задумчиво и зло усмехаясь: «Уж не испортить ли Поттеру жизнь, поцеловав его при ней?». Он обрадовался этой удачной идее сильнее, чем принятием в квиддичную команду на втором году обучения, и безрассудно решил ей отдаться. Драко уверенно, не секунды не сомневаясь, качнулся вперёд, и был также уверенно, крепко и мгновенно перехвачен за нижнюю челюсть болезненным захватом, взгляд зелёных глаз в миг заморозил его жилы. Шершавые, грубые пальцы Поттера сильно сдавили его желваки, не давая даже раскрыть рот.       — Потерял чувство самосохранения? — с явной угрозой выдавил Гарри, борясь с желанием зарядить Малфою коленом в живот.       Драко с трудом хмыкнул и с силой дёрнулся назад, толкая Поттера в грудь.       — Проверяю твои рефлексы, не расслабляйся, — ответил он, пошевелив челюстью и растирая ноющие места. — Ты обвинил меня в трусости, но смелость, очевидно, тебе тоже не по вкусу.       Они обменялись цепкими взглядами, Гарри не ответил, наклонился вперёд и вырвал из руки Малфоя свою мантию-невидимку.       — Что происходит? — настойчивее повторила Джинни. — О чём он говорит, Гарри?       Поттер покачал головой, не находя слов, он оправил рубашку и свернул кулём мантию, не отводя тяжёлого взгляда от нахального слизеринского лица, с тонкими змеиными чертами и симметричными покрасневшими пятнами от его захвата. Малфоевские губы хищно растянулись, а глаза провокационно блестели радостью удавшейся выходки. Попытка перетянуть внимание с Паркинсон прошла успешно, но какова цена... Джинни, переводя взгляд с Малфоя, кинувшему ей мимолетную очаровательную иди-нахер-улыбку, на притихшего, заведённого Гарри.       — Пошли в гостиную, Джин, — резко сказал он, сразу же направляясь к нужному коридору. Джинни бросилась следом, махнув копной своих ярких волос. Драко проводил эти горящие пламенем волосы презрительным взглядом, ненавидя столь очевидную привлекательность этой девчонки, и посмотрел на молчавших слизеринцев. Панси стирала мокрые дорожки с щёк, Забини выглядел меланхолично и расслабленно, однако ехидная ухмылка всё ещё присутствовала на его лице, он тоже смотрел двум гриффиндорцам вслед.       — Большой зал? — легко спросил Драко, подавляя в себе раздражение, будто ничего и не было, будто он только что не пытался поцеловать Гарри Поттера и не проклял мысленно Джинни Уизли, будто не пытался самоутвердиться за счёт невиновной ни в чём Панси и будто не скрывался здесь под мантией-невидимкой, пока та скакала по замку, разыскивая его. Он кинул предложение об ужине так, будто не поступил только что, как законченный мудак. На душе у Малфоя, несмотря на беспечный тон, было скверно. — Прости, Панс.       Паркинсон поджала губы, хлюпнув носом, молча разворачиваясь к коридору, ведущему в Большой зал. Забини покачал головой, следуя за ней. Несколько мгновений Драко смотрел себе под ноги, ощущая себя как никогда одиноким, четверо людей уходило от него в разные стороны, двое из них — Уизли и Забини — его, как минимум, крепко недолюбливали, двое же других...       Драко обернулся. Перед тем, как Поттер исчез за поворотом, Малфой увидел соединившиеся ладони.