Странные встречи и новые знакомства

Вернувшись в лагерь, Лизу Софья там уже не застала — Мерри, проснувшись, быстро чего-то перехватила и смоталась по делам Братства. Зато она от души оторвалась на бедных роханцах, попавших под её командование, с упорством, сделавшим бы честь любому сержанту, заставляя их выстроить какую-никакую, а оборону на весьма условно обозначенных укреплениях, чтобы «не повторился вчерашний цирк». Народ проникся — им и самим было стыдно за вчерашнее, да к тому же и сама Балалайка обладала харизмой вряд-ли меньшей, чем у того же Бивня, хотя и пользовалась ей иначе, и в придачу у нее была превосходная фигура, подчёркнутая умело сшитым платьем, что добавляло ещё очков в ее личный рейтинг, так что обороноспособность Рохана существенно возросла. Что доказала состоявшаяся под вечер битва у Хельмовой Пади, где благодаря героизму доблестных Эовин и Эомера, а также членов Братства Кольца, войско орков Сарумана было разбито наголову. Теперь Лиза с Балалайкой снова были вместе на вполне «законных» основаниях, и во всю этим наслаждались, с нетерпением ожидая похода на Пелленорские Поля и боя с Королем-Чародеем, которого, по слухам, собирался отыгрывать сам Чешир. Правда где-то там же маячило знакомство, а потом и свадьба с Фарамиром, но Лиза уперла руки в боки и заявила, что в этой части сюжета в этот раз игротехи* утрутся, после чего герой битвы при Хельмовой Пади Мерриадок Перегрин перед лицом вылеченного Гэндальфом Теодена пал на одно колено и попросил руки и сердца его прекрасной и отважной племянницы. Все присутствующие несколько офигели, но Лизе было на них плевать — она ждала реакции только одного человека, и в животе у нее росла тяжёлая ледяная глыба, словно это была не игра, и она по-настоящему предлагала Софье стать ее женой. Хотя кто чьей женой стал бы в этой ситуации — понятно. Балалайка, откровенно говоря, тоже несколько охренела от такого внезапного поворота событий и с огромным трудом сохраняла приличествующее случаю серьезное выражение лица. В основном забавлял тот факт, что рядом с ней из-за внушительной разницы в росте, Лиза смотрелась натуральным хоббитом. Поэтому пришлось нагнуться. Софья мягко обхватила лицо подруги ладонями, заглянув ей в глаза и еле сдерживая улыбку, шепнула так тихо, чтобы её слышала только подруга: — Да, — после чего подняла Лизу-Мерри на ноги и на глазах у значительной части населения полигона, сочно поцеловала её в губы весьма не детским и неигровым поцелуем. Ледяная глыба мигом исчезла, словно и не было, и Лиза впервые поняла, что значит «бабочки в животе». Ее охватило восхитительное сладкое и теплое чувство, захотелось кружиться на месте, подняв руки, и хохотать, а ещё лучше — взлететь, от переполнившего ее совершенно не «понарошного», не игрового счастья. Она обхватила свою «невесту» за шею, и ответила на поцелуй с такой нескрываемой страстью, что народ вокруг одобрительно и по-доброму завистливо загудел. Кто-то засвистел, кто-то захлопал в ладоши. — Кхм… Ну раз так, благословляю вас, дети мои, — скрывая смущение величественно произнес Теоден, и ещё раз покосившись на самозабвенно целующихся девушек и покашляв, продолжал: — Идёт война за судьбы этого мира и в любой момент боевая судьба может развести любящие сердца, и даже навсегда, так что не будем медлить. Гэндальф, прошу тебя — обвенчай молодых здесь и сейчас, чтобы они… Кхм… пробыли вместе, прежде чем снова грудью… Кхм-гм! …встать на защиту… Э-э… Людей… Мирных народов Средиземья, типа… Под конец он всё-таки сбился — ну не был студент-третьекурсник ВГИКа готов к такой речи — но ему все равно бурно зааплодировали, а растерянный не меньше Гэндальф только кивнул, не сумев выдать подходящего экспромта. Хорошо хоть заготовка на брачный ритуал у него была, ведь предполагались свадьбы Арагорна с Арвен и Фарамира с Эовин. Почесав под шляпой, он принялся готовить свечи и прочую атрибутику. Заключив себя и «молодых» в круг свечей, он громко вопросил, знает ли кто-нибудь из присутствующих что-либо, что помешало бы соединить руки и сердца этих двоих. Все, разумеется, промолчали, и «волшебник» звучно зачитал обращение к Валар, а потом взял с брачующихся клятвы в вечной любви и так далее и символически перевязал им руки лентой, после чего разрешил поцеловаться и широким жестом благословил. Лиза и Софья не стали стесняться, и припали к губам друг-друга так жарко, что кое-кто уже начал подумывать, не стоит ли по тихому сваливать, дабы первую брачную ночь не начали «отыгрывать» прямо при них, как вдруг откуда-то с края полигона донеслись крики страха и боли — слишком реалистичные, чтобы быть игровым моментом, и народ заволновался. И не напрасно! Расстояния на полигоне были игрушечные, так что всего через пару минут в лагерь роханцев вбежало несколько ролевиков. Прикиды на всех были порваны, у одного по скуле разливался свежий фонарь чуть не на пол лица, всхлипывая от боли девушка держала безжизненно висящую руку. — Там… местные! Много! Они… Наших бьют! — с трудом переводя дыхание, выдавил один из беглецов. — Леша, сука! — в сердцах плюнула Балалайка — кажется, спонтанный праздник оказался подавлен в зародыше. — Заместитель, блядь, по безопасности! Так, народ, хватаем дрыны и за мной! Девочку уведите подальше куда-нибудь! Похоже, что фраза «наших бьют», пробуждает в русском человеке самые дремучие инстинкты. Во всяком случае, вся собравшаяся толпа без лишних вопросов ломанулась на крики. Благо, что условная Хельмова Падь располагалась совсем недалеко от лагеря роханцев, так что, Балалайка успела по пути нырнуть в свою палатку и вынырнуть уже с каким-то свертком, благодаря длинным ногам не только не отстав, но и даже перегнав кое-кого. Сначала следовало понять, насколько там всё плохо. Там было плохо — толпа человек в тридцать пинками гнала перед собой несколько побитых, оборванных, плачущих и скулящих от боли ролевиков, призванных показывать дорогу, а позади них горели палатки — это был лагерь эльфов Чернолесья, а среди эльфов традиционно девушек было больше, чем парней. Впрочем, будь там даже одни парни, вряд ли бы они смогли достойно сопротивляться — в толпе у большинства были черенки от лопат или просто деревянные дрыны, мелькали обычные или велосипедные цепи и даже парочка роликовых антенн — страшное оружие в уличной драке, в чем-то не хуже казацкой нагайки. Все «местные» были крепкие молодые мужики или парни, изрядно подогретые самогоном. Они смеялись и грязно ругались, подбадривая своих «проводников» пинками и тычками. Балалайка зря ругалась на бывшего однополчанина — местные пришли не по колее, на которой стоял мастерятник, а совсем с другой стороны, но туда уже бежали самые робкие — или благоразумные — и ещё через десяток минут девочка на рации уже вызывала милицию, а к «Рохану» и «Чернолесью» неслась, прыгая по ухабам, «буханка» с Бивнем, Алексеем, еще тремя парнями из полигонной команды и теми из ролевиков, кто в это время был в мастерятнике или отсиживался в «Царстве Мертвых». Но эти десять минут, плюс минимум столько же на дорогу, ещё надо было продержаться. Балалайка с ходу оценила обстановку — разговаривать там было не с кем и не о чем. А увидев, что это толпа еще и гонит перед собой побитый народ, так и вовсе вскипела. Придержав нескольких вырвавшихся вперед парней кого за шиворот, кого просто за руку и выйдя вперед, Софья коротко, резко свистнула, привлекая к себе внимание и одновременно легким движением руки скинула тряпку с зажатого в руке предмета. Это оказался черный, маслянисто блестящий пистолет. Она с сухим щелчком передернула затвор, досылая патрон и подняла руку вверх. Оглушительно грохнул выстрел! Капитан тут же перевела ствол пистолета на толпу перед собой. — Стоять, мрази! — вот это был настоящий командный рык, таким же голосом она заставляла беспрекословно подчиняться себе сотню здоровых мужиков на плацу, во время какого-нибудь показательного выступления. — Стоять или стреляю на поражение! Считаю до трех, два уже было! Крики и смех стихли, словно ножом отрезало — замолчали вообще все. Лизе показалось, что даже ветер дуть перестал и птицы с кузнечиками перестали петь. Толпа слитно качнулась назад — среди деревенских от армии косить не принято, и что такое «Стечкин»** люди знали, а самогоном перед походом «на городских» они закинулись достаточно для того, чтобы чужая боль и страх начали казаться забавными, но отнюдь недостаточно, чтобы растерять инстинкт самосохранения и полезть под очередь девятимиллиметровых пуль. Самые трусливые — а может, самые трезвые — начали потихоньку отступать, за ним, не чувствуя поддержки толпы — чувства спины и локтя, которое порой способно бросить даже в штыковую атаку на пулеметы — попятились и остальные. Шаг за шагом, кто-то выматерился, кто-то крикнул нечто вроде: «Да ну нахуй этих психованных, шмальнут ещё!» — или: «Да ты чё, мы ж шуткуем, в натуре, чё ты как это, мля?» — и наконец «местные» развернулись и потащились откуда пришли. Время от времени кто-то из них бросал через плечо злобный взгляд, ругательство или угрозу, но запал прошел, и вернуться и продолжить погром никто не решился. Лиза только сейчас поняла, что сжимает в руке свой дюралевый гладиус. Она вспомнила, что ещё минуту назад ее мысли были удивительно быстрыми, ясными и четкими. Она рисовала себе, как шагнет вперёд, уклоняясь вон от того дрына, ударит мечом его хозяина в сгиб локтя, добавит пинком в пах, увернётся от удара ещё одной дубиной, ткнет в горло бородача в тельнике, подставит меч под цепь, намотав ее на клинок, выдернет ее из рук белобрысого парня, пробьет ему эфесом в нос и зубы… Она поняла, что просчитывала предстоящий бой, с холодной отстраненностью робота-Терминатора готовясь калечить и может быть даже убивать людей… Откуда в ней это? Нет, это не она — не Лиза Соколова — не может быть! Она не может… так… Рядом раздался плач избитой девушки, и мысли Лизы снова стали быстрыми, холодными и спокойными. Она бросилась к недавней «проводнице» налётчиков. — Все будет хорошо, милая — теперь все будет хорошо. Все уже кончилось. Потерпи немного, — голос ее был мягкий, успокаивающий, но душу Лизы сковал холод, не дающий ей проявить истинные эмоции, сорваться в истерику. Не сейчас. Сейчас нужно делать дело. Но Балалайку такой вариант развития событий категорически не устраивал. Сейчас эти деятели разбредутся, а потом доказывай ментам, что они вообще здесь были, а не толкинисты сами по пьянке друг друга покалечили. Поэтому пистолет громыхнул еще дважды, разбрызгивая пыль у ног отступающих. — Я сказала, стоять! Оружие на землю, на колени, грабли на затылок! Кто-то, то ли самый смелый, то ли самый пьяный, двинулся на неё, замахиваясь черенком от лопаты. — Да я щас тебя… Хлопнул выстрел, разбив деревяшку в щепки. Даже с такого расстояния было заметно, как кровь отхлынула у мужика с лица. — Грабли, блядь, на затылок! Балалайка отрядила наиболее крепких и спокойно выглядящих парней сторожить это войско с наказом «пиздить, если хоть одна тварь шевельнется», хотя нескольким и так досталось от взбешенных ролевиков, но на всякий случай держала мужиков на прицеле до самого прибытия спасательной команды из мастерятника, а чуть позже и участкового на раздолбанном уазике. Лиза отмечала происходящее краем сознания, фиксируя самое важное и фильтруя по степени значимости, словно в голове у нее работал компьютер. Она занималась своим делом, утешая и успокаивая пострадавших, смазывая им ссадины принесенным кем-то йодом, пока не приехала машина полигонщиков, и к ней не присоединились девочки Кабана. Они были опытнее Лизы, и она «переключилась» на помощь им, послушно и четко принося, подавая, придерживая… Скоро всем оказали первую помощь, усадили в машину и увезли в город в больницу, снимать побои и так далее. И тут Лизу «отпустило». Ее словно охватили разом все эмоции, которые она не испытала с момента начала всей этой катавасии. Ее затрясло от страха, снова накатило отвратительное ощущение неправильности того, о чем она думала, что собиралась делать, настоящее отвращение к себе… Лиза огляделась — Балалайки видно не было, и ее накрыл новый приступ паники. Не зная, где искать подругу, куда бежать, что делать, Лиза впала в ступор. Единственное, на что ее хватило, это забиться в их с Балалайкой палатку, сжаться в комочек, обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом, и сидеть, покачиваясь в тихой истерике. А Балалайке, Бивню и Алексею вместе с Чеширом, который оказался самым старшим и авторитетным из Мастеров, пришлось еще и отбиваться от родной бюрократии в лице участкового милиционера, который оказался на удивление дотошным парнем. Взяв со всех четверых подробные объяснения, под давлением Балалайкиной ксивы он всё же загрузил в свой пепелац наиболее буйных зачинщиков драки и убыл восвояси. — А я уже весь полигон оббегала, тебя искала… — улыбнулась Балалайка, влезая в палатку. Оценив обстановку, она просто крепко обняла Лизу, прижала к себе. — Ну тише, тише… Уже всё хорошо, всё закончилось… Порывшись в своих пожитках, она достала плоскую фляжку, открыла — пахнуло коньяком — и заставила подругу сделать несколько глотков. — Всё хорошо, этих придурков забрал участковый, ребят отвезли в больницу. По горлу прокатился горячий комок, упал в желудок и растекся по телу теплом, и лишь тогда Лиза почувствовала объятия любимых рук. Она коротко судорожно всхлипнула, с усилием втягивая ставший вдруг густым и тягучим воздух, и наконец разрыдалась, обеими руками вцепившись в Балалайку, прижавшись к ней всем своим тоненьким дрожащим телом и уткнувшись лицом в ее грудь. Выплескивая все, что накопилось в воспаленном сознании. — Что это? Что со мной? Соня, Сонечка, я… Я собиралась их бить, понимаешь — бить, чтобы больше не вставали, может быть даже убивать! Я рассчитывала, прикидывала как ударить сильнее, чтобы… Сразу… Я правда собиралась это делать! Я придумывала заранее! Это… Это не я — я так не могу, так же нельзя! Что со мной? Что со мной не так? Скажи, я чудовище, да? Я, наверное, скрытый псих, маньячка! Пожалуйста, Сонечка, родная моя, любимая моя — не отпускай меня! Я не хочу!.. Я не могу!.. Я боюсь, Сонечка — себя боюсь! — Всё хорошо. — увещевала подругу Балалайка, продолжая гладить её по голове. — С тобой всё хорошо, просто бывают люди, которые в стрессовой ситуации действуют максимально рациональным образом. А рациональность, как ты понимаешь, далеко не всегда хорошо сочетается с моралью. Ты видимо, как раз из таких. Ну, не плачь. Уже всё позади. Всё хорошо. Давай-ка, выпей еще… Она заставила Лизу глотнуть из фляги, приложилась к ней сама. — Жалко только, что игра, похоже, накрылась. У Чернолесья лагерь сгорел полностью, хорошо еще, никто не пострадал. Постепенно Лиза успокоилась — алкоголь и ласки Балалайки сделали свое дело, она расслабилась и перестала цепляться за подругу, как утопающая за спасательный круг, в голове зашумело, тревожные мысли отступили куда-то на задний план, хотя и не исчезли совсем, тело охватила слабость. Лиза забралась Балалайке на колени и обняла, устроив голову у нее на груди. — Ага, — грустно поддакнула она. — Жаль — хорошая игра была, верно? А самое главное — ты теперь моя жена. Испытанный стресс, лёгкое опьянение и общая раскрепощения от нахождения вне дома сняли наконец последний барьер. Лиза подняла голову и посмотрела на подругу снизу-вверх: — Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. И ты теперь моя — да? — робко спросила она, надеясь, но все же боясь услышать ответ. — А я — твоя. И… Можно я буду иногда звать тебя Соней? Или Софьей? Мне так нравится твое имя… — Ну конечно, — Балалайка улыбнулась, отвечая сразу на все вопросы. — Давай, тебе надо поспать. Да и мне тоже не помешает… Она начала осторожно раздевать Лизу, сначала стянула с неё ботинки, выставив их из палатки, потом штаны и так постепенно оставила подругу в одном белье, заставив её забраться в спальник. Разделась сама и забралась к ней, благо, спальник она выбрала самый большой, какой только смогла отыскать. — Ну конечно твоя. — с мягкой улыбкой шепнула Софья, легко целуя Лизу в губы. — Конечно. Я теперь всегда буду с тобой. И ты можешь звать меня так, как тебе хочется… — Я очень тебя люблю, — снова прошептала Лиза, наслаждаясь звучанием этих слов, повозилась немного и заснула, уже привычно прижавшись к Балалайке и устроив головку у нее на плече. Во сне она улыбалась. А на утро выяснилось, что игра все-таки сорвана, многие игроки сорвались с полигона ещё вчера вечером, а остальные поспешно собирались с утра. Мастера разводили руками, их хлопали по плечам, утешали, говорили, что игра была отличная, но… И в следующий раз!.. Но настроение все равно было унылое. — Нехорошо получилось, — вздохнул Чешир, которого девушки встретили среди остатков мастерятника. — Но кто мог подумать?.. В следующий раз нужно будет тщательнее выбирать полигон. И обязательно договориться с местной администрацией. Будем учиться на своих ошибках. Спасибо вам, Балалайка — если бы не ваша решительность, дело могло бы закончиться большой кровью. Нас всё-таки было вчетверо больше, хоть и с игровым, но с оружием — могли быть жертвы. Что бы вы сказали, если бы я попросил вас — пока предварительно, разумеется — помочь нам с организацией следующей большой игры в будущем году? Можно для разнообразия взять не Толкина, а Кринн. В Хайборию Говарда, я боюсь, никто не будет играть — всем же эльфов подавай, — он улыбнулся своей немного холодноватой усталой улыбкой. — Да уж, нехорошо, это мягко сказано. Балалайка утешающе похлопала Чешира по плечу. Он ей нравился — чисто по-человечески, разумеется. Он был прикольным парнем, хотя, пожалуй, пока что прочно держал пальму первенства по странности, среди всех ей встреченных ролевиков. — Не стоит благодарности, это пустяки. Вообще, если честно, на вашем месте я бы всё-таки довела эту игру до конца. И раз уж об этом зашла речь… Я бы могла помочь вам с организацией полноценной охраны на полигоне, что скажете? Я бы и раньше предложила, да кто бы в здравом уме мог предположить, что такое может произойти, мне казалось, что тут всё так… мирно. Договоренности конечно договоренностями, но толпе пьяных уродов, которым уже море по колено, никакие договоренности не писаны. — Надеюсь, это не потребуется, но спасибо, — кивнул Мастер. — А на счёт закончить игру — к нам уже подходили ребята, которые говорили также. Посмотрим, кто останется, и что можно будет с ними организовать. Кстати об играх — я регулярно провожу настольные ролевые игры по системе AD&D у себя дома. Буду рад вас видеть в составе партии, если захотите. Это конечно не полевая игра, но тоже интересно — по крайней мере люди говорят, что я хороший Данжн Мастер***. Он несколько самолюбиво улыбнулся, а потом вырвал лист из блокнота, который носил с собой, написал на нем адрес и телефон и отдал Балалайке. — Если надумаете. Народу решило остаться не так уж и мало — существенно больше половины. У кого-то были заранее куплены обратные билеты, кто-то слишком любил ролевые игры или не любил бросать дела недоделанными, а кому-то просто все было пофиг: — Я за любой кипиш, кроме голодовки, — прямо заявил один из таких в ответ на вопрос. Игру продолжили. Правда, пришлось переформировать команды, пересмотреть некоторые ключевые роли, да и боёвки получились не столь массовые, как хотелось бы, но всем все равно было весело, и к веселью добавлялась к тому же изрядная толика гордости, за то, что вместе работали и вытащили-таки игру! А Кольцо в Ородруин бросил Мерри, потому что Сэм сбежал с полигона, а Фродо поддался власти Кольца и чуть не стал новым Черным Властелином, и Мерри сразил его в поединке, после чего объединенные воинства Гондора и Рохана под предводительством Арагорна и Эовин сокрушили орды орков и победным маршем прошли до самой Роковой Горы. Балалайка получила свой поединок с Королем-Чародеем, и ей бы не победить, но в полном соответствии с каноном Мериадок Перегрин ударил его в спину, после чего Назгул-Король, которому не суждено было пасть от руки смертного мужа, получил смертельный удар от девы-воительницы. У обоих, впрочем, было ощущение, что Чешир поддался — все-таки он был отличный мечник. Уходили с полигона дружной толпой, по дороге пели песни, а в электричке Лиза взялась за гитару и все хором запели: Служение войне — завидней доли нет: Доспехами скрипеть и всех рубать мечом. Катана за спиной, подмышкой арбалет; Кто в наши встал ряды, тому все нипочем. Шагай, шагай вперед, отъявленный маньяк, Сметая, как таран, все на своем пути. Зачем тебе решать, кто друг тебе, кто враг? Рази подряд всех тех, кто не успел уйти. Железные бока, стальная голова, Извилина одна, и ту оставил шлем. Силен ты и могуч — зачем тебе слова, Махнешь своим мечом, и никаких проблем. Кто сильный, тот и прав — так истина гласит. Победный гаркни клич, и на врагов вперед. Мифрильная броня надежно защитит, В обнимку с топором маньяк везде пройдет. Топорщится, как еж, победно борода, В глазах твоих огонь, и страшен твой оскал. Увидевший хоть раз запомнит навсегда, Коль от руки уйдет, сжимающей кинжал. Но вот окончен бой, врагам пришел конец, Ты всех их порубал и отдохнуть присел. Ты сам себе маньяк и сам себе певец — Еще раз победил и сам себя воспел.**** Два или три случайных, не относящихся к ролевому движению пассажира, и без того сидевшие как на иголках, поспешно покинули вагон, сопровождаемые громким смехом, а вошедший как раз на этом моменте контроллер робко спросил: — Ребята, у вас хоть один билетик на всех есть? — Есть, — ответил кто-то. Контроллер кивнул и поспешно протиснулся в следующий вагон.