Пустыня в тебе свернулась кольцами змеи. За каждым твоим движеньем пристально следит. Разбитый хрусталь иллюзий ни склеить, ни собрать…
Всего одно мгновение и…Тепло так легко уходит, его не удержать.
Коленки подогнулись, ткань резко натянулась под подбородком, мгновенно перекрыв дыхание. Страх пропал моментально. Таня конвульсивно дернулась дважды, пытаясь в последний раз ухватиться мутнеющим взглядом до предела распахнутых карих глаз за почти полную Луну на чернеющем небосклоне, светившую прохладным приглушенным светом почти прямо в лицо. Но цепляться за жизнь больше не было ни единого порыва, ни даже самой крохотной капельки желания. Голова кружилось, и сознание стремительно угасало с каждой секундой, в висках пульсировала кровь так сильно, что девушка не слышала ничего вокруг. Не сразу она поняла, что произошло в считанные секунды, когда что-то теплое грубо и совершенно неожиданно коснулось ее тела… «Черт! Ты чего творишь! С ума сошла?!» — послышались где-то из-за спины словно сквозь толщу воды мужские крики. Будто бы на грани сна и реальности девушка ощутила, как ее тело приподнялось над землей, давление на шею ослабло, и она жадно с хрипом вдохнула воздух на пределе напряженных до боли мышц грудной кретки, а следом зашлась громким надсадным кашлем. Кто-то, крепко-крепко держа ее в руках, быстро потащил ее тело куда-то в сторону, а зател осторожно уложил на скамейку. Таня кашляла и звучно хрипела, пытаясь отдышаться. А затем ее пронзил, словно острый кусок льда, дикий страх. «Это он! Снова он!!!» — набатом прозвучали в пустой голове страшные слова. Таня, все еще тяжело дыша и откашливаясь, начала молотить руками по лицу нависшего над ней мужчины, не разбирая ничего вокруг сквозь пелену моментально проступивших от кашля слез, и попыталась крикнуть. Не вышло. Точнее вышел сдавленный хрип, оборвавший голос. И снова кашель. Еще попытка, еще… — Не трогай меня! Кха! Отпусти, мразь!!! Кха-кха. Гад, извращенец!!! — девушка пыталась кричать изо всех сил, жадно хватая ртом воздух и хаотично отбиваясь из последних сил, пока не навалилась сильнейшая полубезумная паника. Выжить или умереть — не имело значения. Лишь бы весь пережитый ад не повторился снова… — Тише-тише! Пожалуйста, не кричи, прошу! — ровный вкрадчивый голос прозвучал над ней. Холодная, как лед, ладонь коснулась губ девушки, крепко прижалась к лицу, и она что-то промычала в нее, конвульсивно дергаясь всем телом и уже почти без сил вцепляясь в чужие пальцы, закрывавшие ее рот. Мужчина крепко держал ее, кое-как пытаясь успокоить. — Тише, тише, успокойся… Пожалуйста… Все позади, все хорошо, тише… — голос звучал мягко, хоть и торопливо, с нотками тревоги и беспокойства. Голос! Голос не тот! Совсем другой, на тон ниже, грубее… Девушка часто-часто задышала, не понимая, что происходит, и вдруг замерла. А через пару секунд нерешительно распахнула глаза, все еще не веря до конца собственным ушам… Над ней навис молодой парень, никак не старше тридцати. Абсолютно не знакомый. Его перепуганные глаза вцепились в лицо Тани, отслеживая ее мимику, каждое движение мышц, дрожание век и губ. Кажется, он и сам был не в себе и пытался осознать, что только что произошло. — Кто ты?.. Откуда ты взялся? — кое-как выдавила из себя девушка и снова закашлялась, а затем пристально посмотрела на парня. — Я… Никита… — заикаясь от волнения, растерянно пробормотал еле слышно парень, все еще не веря, что девушка в его руках жива. — Я… Я сидел в машине и по телефону разговаривал. Увидел тебя возле качелей, а потом… Потом заметил, что что-то не то происходит… Ты вдруг повисла и начала дергаться… Я побежал к тебе, не успев ничего понять… Ты… Ты зачем это сделала? Зачем?! Никита явно был в шоке, сам не понимая почему, повысил голос на последней фразе и еле заметно задрожал всем телом. Волна адреналина уже сошла, ослабляя инстинты и возвращая разуму бразды правления, и он наконец осознал, что только что спас жизнь совершенно незнакомой девушке, буквально вытащил ее из петли вовремя… Он смотрел в ее блестящие от слезинок темные глаза и не верил, что такая красивая молоденькая девчонка только что чуть не свела счеты с жизнью в его собственном дворе в нескольких метрах от его машины. А Таня только что осознала, что все еще жива… Все еще во дворе дома, где над ней совсем недавно надругался самый близкий на свете человек. Она жива, он жив, а все, что было сегодня между ними — не сон, а страшная явь. Сейчас она лежит головой на коленках другого мужчины, ее спасителя, чувствует безмерную благодарность к нему и, наконец-то, такое желанное и долгожданное чувство покоя и защищенности, но вместе с тем реальность давит на виски, накатывает волной паники и чувства унижения, сжимая сердце в тиски, выдавливая из него последние капли любви к жизни… Девушка едва заметно пошевелила губами, попыталась что-то сказать, но ком встал поперек горла, и снова эта мерзкая тошнота… Живот свело судорогой боли, и Таня вдруг разревелась — горько, надрывно, со стоном. Руки Никиты крепко обхватили ее голову, он приподнял ее голову и прижал к груди, словно пытаясь спрятать девушку, как ребенка, от кого-то или от чего-то страшного. — Прошу… Пожалуйста… Увези меня отсюда! — словно в бреду быстро-быстро повторяла девушка, кое-как пытаясь встать со скамейки. — Подальше! Увези меня как можно дальше отсюда, умоляюсь, пожалуйста! — Я увезу тебя туда, куда ты скажешь, только успокойся, прошу тебя. Все позади, все уже прошло… — парень обеспокоенно пробормотал слова, словно самому себе под нос, помогая девушке встать, и повел к своей машине, поддерживая под плечо. Он не понимал, во что и зачем только что ввязался, но попросту не мог оставить ее сейчас одну. Ее лицо, руки, шея были в синяках и кровоподтеках, волосы растрепаны, она дрожала всем телом, как замерзающая на снегу раненая птичка, а джинсы между ног были насквозь пропитаны кровью… Таня медленно шла по дорожке на подгибающихся немеющих ногах, горько всхлипывая и превозмогая боль, совершенно не зная, что за человек сейчас идет рядом с ней. Она ухватилась за него, словно за спасительную соломинку, как сбитая на дороге собачонка доверяется своему спасителю, совсем не дума о том, хороший он человек или плохой. Все, чего она хотела сейчас — поскорее сбежать отсюда, куда глаза глядят. Никита открыл перед ней заднюю дверь автомобиля и помог забраться внутрь. Девушка взвизгнула от боли при попытке сесть и без сил рухнула на сидение, поджав ноги ближе к груди. Парень поспешил занять водительское сидение и завел мотор. — Как тебя зовут? — Никита вдруг понял, что так до сих пор и не спросил имя незнакомки, так внезапно ворвавшейся в его жизнь. — Таня… — еле слышно прошептала девушка, почти не шевелясь, лишь изредко вздрагивая. — Где ты живешь? Давай я отвезу тебя домой после… — Нет, нет, нет!!! Нельзя домой! Нет!!! — перебила его Таня, приподнявшись на локте и закричав так громко, как могла, испугавшись слов парня и тяжело задышав, а потом простонала от боли в животе и плюхнулась назад на сидение. — Ммммм! — Господи, ты как? — Никита повернулся назад и пролез между кресел к Тане, обеспокоенно глядя на нее. — Где болит? — Я не знаю… Живот… — Так, все, мы едем в больницу, потом разберемся, куда дальше! — скомандовал сам себе решительным голосом парень, вернулся в водительское кресло, застегнул ремень и резко стартовал. Таня тихонько всхлипывала, лежа на заднем сидении, и смотрела в окно не темный силуэт ставшего почти родным дома с яркими точками огоньков в квартирах. Вот и то самое окно, все еще светится кухня… Он там… Он… Слезы полились градом на кожаное покрытие сидения. Девушке стало горько и страшно. Почему он так ничего и не сделал после случившегося, почему он не звонит ей, почему ему все равно?! Почему он сидит сейчас на кухне, как мумия, не предпринимая ни единого шага, чтобы хоть что-то попытаться исправить? Неужели не чувствует своей вины? Неужели ему плевать на нее? Мужчине, который говорил, что любит, который был так нежен с ней в Форосе, с которым она так мечтала провести всю свою жизнь. который когда-то стал вдруг ее ожившей мечтой… Мужчина, который только что сломал, искалечил, почти уничтожил ее. И на этом все? Вот так просто и цинично? Девушка резко вздрагивала всем телом, словно в спазмах, давясь слезами и с силой вцепляясь ногтями в кресло, мысленно прощаясь с этим домом, с этим окошком, со своей любовью. Куда теперь? Домой? Нельзя… А больше некуда. И теперь и не за чем… — Ты… Извини, что влезаю, наверное, не в свое дело, но… Что с тобой все-таки случилось, кто с тобой это… сделал? — прервал навалившуюся на девушку дрему голос Никиты, но она промолчала. — Ты можешь мне доверять. Я хочу помочь тебе. Прошу, скажи мне, что с тобой произошло? — Я… Он… — глотая слезы, Таня никак не могла подобрать слов, но поделиться и правда безумно хотелось, ведь страшнее всего было быть одной наедине с пережитым кошмаром. — Он… Меня… Он изнасиловал! Он… Он страшный человек! Он… Он… — девушка разрыдалась и почти начала кричать, ощущая, как паника и горькая досада снова охватывают все ее существо. — Я любила его!!! Любила! Слышишь?! А он… Почему-у-у… — провыла последнее слово Таня и простонала во весь голос. — Я понял. Потом в полицию. Нужно написать заявление… — Что?! Нет-нет-нет! Не надо в полицию, мне нельзя! Останови машину, выпусти меня! — Таня словно в бреду металась на заднем сидении, безуспешно пытаясь подняться, а парень еле-еле держал себя в руках. Сейчас хоть кто-то должен сохранять хладнокровие. Он не мог, просто не имел никакого морального права сейчас поддаваться эмоциям. Нужно обязательно сделать то, что он должен, то, что обязан сделать каждый добропорядочный человек, каждый мужчина — оказать помощь пострадавшей от насилия девушке и отвезти ее в полицию, чтобы заявить о случившемся. Он смотрел в зеркало на Таню и не мог поверить, что кто-то мог так жестоко надругаться над столь юным и хрупким созданием. Почему-то страшно хотелось сейчас развернуть машину, приехать назад к своему дому, найти ублюдка и убить его. Никогда в жизни парень не чувствовал ничего подобного, будучи мирным и мягким по натуре, но что-то сейчас перещелкнуло внутри его головы, застилая глаза гневом и мешая вести автомобиль. Страшнее всего то, что обидчик девушки скорее всего живет с ним по соседству. Только бы не наломать дров еще больше, только бы сдержаться, только бы довезти ее до больницы, а остальное потом… — Таня, пожалуйста, доверься мне! У тебя шок, тебе больно, я знаю. Сейчас, еще немного, мы почти приехали. Все будет хорошо, обещаю, потерпи… — парень еле держался, подавляя подступавшие слезы и гнев, с силой стискивая пальцами руль. — Если ты не захочешь в полицию, мы не пойдем, обещаю! Слышишь? Таня не ответила. Она понемногу успокоилась, опустилась головой на сидение и снова задремала. Она смертельно устала и совершенно выбилась из сил. Не было никаких мыслей в голове, все эмоции медленно растворялись вместе с хаотично пляшущими перед глазами огнями большого города, а сама она словно падала на мягкую-мягкую пуховую перину. Наконец-то покой… *** Ледяные напряженные пальцы вгрызаются в голову, цепляются за пропитанные потом длинные русые пряди волос, с силой припечатывая голову к столешнице, покрытой легкой голубой хлопоквой скатертью. Мягкая тонкая ткань едва заметно пропитывается кровью. Не его, чужой… Как она попала на лицо, он не знал. И не хотел знать. Он ничего не хотел сейчас знать. Не хотел ни о чем думать. Хаос и сумятица в мыслях закручивали бешеный водоворот и медленно сводили с ума. Хотелось кричать, кусать собственные руки, срывать мясо с костей — что угодно, лишь бы отвлечься от того, что произошло в этой квартире совсем недавно. Адреналин все еще с силой разносился по жилам вместе с кровью бешено бьющимся сердцем, удары которого эхом раздавались в ушах словно изнутри, мешая соображать и понимать весь кошмар случившегося. Все было как во сне, словно под наркозом, почти не реально. Кровь, кровь, кровь… Перед глазами кровь… Ледяным, пронзающим душу холодом впервые за все время, которое Валерий провел в оцепенении на кухне, накатила паника, липкий противный удушающий страх. Мужчина рвано дернулся всем телом, подскочил на стуле и поднял голову, а затем раскинул руки на столе ладонями вверх и ужаснулся. Все в крови. Все в уродливых и дурно пахнуших бурых разводах, полузасохших тонкой коркой на коже… Его мелко затрясло. Сердце застучало еще сильнее. Так, что он слышал его удары, словно набат, в собственной черепной коробке. Мужчину мутило, голова сильно кружилась. Собственные руки казались ему чужими. Все это слишком сильно напоминалао игру в виртуальную реальность, где все так похоже на правду, но происходит не с тобой. Кипелову казалось, что он видит своими глазами какую-то жуткую картину из фильма ужасов. «Нет, нет, нет! — словно в бреду одними губами шептал он, когда почти летел в ванную, не осторожно споткнувшись о порожек. — Это сон, это какой-то чертов сон…» — одним еле слышным монотонным стоном звучали почти неразличимые слова, когда мужчина открыл кран на всю и начал изо всех сил нервно тереть кожу, смывая кровавые следы собственного деяния… Алая с ржавым противным оттенком вода, закручиваясь водоворотом, утекала в слив. Валерий поднял голову и уставился на себя в зеркало. На него смотрел совершенно чужой незнакомый человек. Лицо было совершенно потерянным и перекроенным паникой и шоком. Глаза были тускло-серыми, словно провалившимися в глазницы, а белки покрылись мелкой сеткой ярко-красных сосудиков. Глаза… Глаза такие безжизненные, почти бесцветные. Все лицо в бесформенных бледных пятнах крови, нелелепо размазанной по коже, на щеке едва заметное синевато-фиолетовое пятно — след от пощечины. Ее пощечины… Сильно очерченные, почти вертикальные волевые скулы Валерия стали еще заметнее, тонкие напряженные губы казались такими сухими, бледными, и все лицо было словно не слишком талантливо вылепленным из воска. Волосы тоже кое-где в крови — спутанные, слипшиеся, взлохмаченные. Кто же ты, незнакомец? Что же ты натворил?.. Мужчина видел там, в глубине, за гладкой зеркальной поверхностью, как этого полубезумного мужчину совершенно отчетливо мелко-мелко трясет. Посмотрел в отражение чуть ниже — рубашка, голубая рубашка в мелкую клетку, расстегнутая до середины груди… Кипелов вдруг порывисто бросил взгляд с зеркала на самого себя — такая же заляпанная запекшейся кровью рубашка, как и в отражении. Этот незнакомец — он сам… Это вполне логичное и очевидное, но такое жестокое, тяжелое осознание обружилось на него, как ушат ледяной воды. Трясущимися руками он начал сдирать с себя рубашку, отрывая с корнем пуговицы, которые ударялись о стены и со гулким упругим стуком отлетали от них на кафельный пол. Задыхаясь и едва справляясь в подкатывающей истерикой, Кипелов стаскивал с себя одежду, изредка неосторожно царапая кожу ногтями, закусывая губу от боли и паники одновременно. В душ, скорее в душ — смыть это все с себя… Еще сильнее хотелось смысть с себя прошлое. Все, что произошло, начиная со встречи в гримерке. Смыть Таню из собственной жизни и все воспоминания о ней. Теплые капли бурным потоком рванули на голову, широкие плечи, спину мужчины, покрывая все тело теплом и негой. Он поднял голову вверх и подставил лицо под воду, ощутив на мгновение расслабление, но затем вторая волна жестокого осознания накрыла его с головой. Снова опустив голову и посмотрев вниз под ноги на льющиеся с его тела розоватые потоки воды, он со стоном ударил кулаком в дверку душевой кабины, потом еще раз, еще, еще… Боль в кисти руки на время отрезвила мужчину. Лицо свело судорогой, рот перекосила гримаса боли, на лбу выступили вены, и непрошенные горячие слезы брызнули из глаз. Валерий с грохотом врезался спиной в стенку позади себя и медленно съехал по ней вниз, присел на корточки и обнял собственные колени. Редко скупо всхлипывая, с трудом сдерживаясь, чтобы не разметать все вокруг и не разбить все стекла и зеркала в квартире на мелкие острые осколки, он до боли вцепился ногтями в кожу и прикусил губу. «Она больше не моя… Таня, МОЯ Таня, больше не моя… Ушла, сбежала, бросила… Если бы это помогло, если бы это сделало ее моей навсегда, я бы изнасиловал ее снова! Изнасиловал… Из-на-си-ло-вал… Да! Снова! Если бы это помогло…» Кипелов пугался собственных мыслей. Но все, что занимало его голову сейчас — это то, что он упустил самое дорогое в своей жизни — Таню. Свою… Свою кого? Любовницу? Игрушку? Любимую женщину? Преданную фанатку? Кто она? Для чего нужна ему? Ответов на эти вопросы в опустевшей голове не было, было лишь осознание, что он не может, не готов, не желает сейчас вот так просто смириться с потерей. Он не понимал, как та, что принадлежала ему всей душой и телом, могла так жестоко с ним поступить… Она позвонила, пришла к нему в дом, чтобы… Как такое вообще могло случиться?! Валерию на миг показалось, что это была вовсе не его Таня, а какая-то совершенно чужая девочка с ее лицом. Он подумал, что в тот момент и голос был вовсе не ее. Не ее манера, не ее тембр, не ее мысли. ЕГО Танюша не могла и подумать, чтобы оскорбить его, унизить, устроив беспардонные издевательские пляски на его гордости и мужском самолюбии. Он знал, он чувствовал, что она предана ему и безотчетно влюблена, отдана ему вся без остатка. А сегодня ее словно подменили, околдовали, переформатировали, свели с ума, опоили, задурманили голову. Его просто не могла подвести интуиция и жизненный опыт! Он знал в этой жизни много самых разных женщин, он знал их психологию, знал, как они могут себя вестив самых раных ситуациях. Но Таня перечеркнула все разом и сломала логику, сломала его картину мира, сломала всю его жизнь. Он сидел, согнувшись пополам, на полу душевой кабины под бьющими по телу сверху струями теплой воды и никак не мог понять, как хрупкая, наивная, влюбленная в него по уши девочка, ради которой он готов был развестись и рискнуть своей годами кровью и потом заработанной репутацией, могла так просто предпочесть ему другого… Вот так просто за его спиной закрутить новые отношения, новый роман, согласиться на брак и перечеркнуть одним уверенным хладнокровным движением все, что между ними было — всю ту бешеную страсть и почти невесомую искрящуюся нежность. Мужчину разрывало на части от душевной боли. За его спиной кто-то возможно трахал его Таню, а она врала ему в лицо, изображая невинную овечку, играла в любовь, играла с ним как с котенком, развлекалась, за нос водила, как быка за кольцо… Как могла молоденькая дерзкая девчонка так легко обвести его вокруг пальца? Его — шестидесятилетнего мужика! Досада казалась плевком в самую душу, она не отпускала ни на секунду. Он чувствовал себя последним дураком — обманутым, преданным, брошенным, оскорбленным, обхватив руками затылок и до крови кусая тонкие губы. Кипелов ревел, словно дикий зверь в клетке. Он и представить себе не мог, что могло заставить Таню сказать и сделать все то, что она сказала и сделала. В мозгу лишь бешено пульсировала дикая ненависть к ней. Ненависть за то, что она сейчас не с ним, за то, что предала его. Наверное, она где-то там, далеко, утешается в объятиях какого-то ублюдка… И все, что он сделал с ней сегодня, не дает ни капли удовлетворения и чувства отмщения. А между тем где-то в дальних уголках души Валерия еле-еле дышало и пробивалось на свет осознание совершенного насилия. Насилия, которое не пройдет бесследно, которое обязательно прорастет со временем, наберет силу и начнет обвиваться вокруг шеи, душа и выжимая тонкие стоны совести. Где-то в глубине души мужчина знал, хоть и не осознавал сейчас в полной мере под толстым беспросветным слоем жестокой обиды и ненависти, что он совершил преступление, как его ни назови, какими бы ни были тому причины и объяснения. Он совершенно четко понимал, что жестокость к женщине не может быть оправдана ничем, что его поступок не может ни под каким углом назваться мужским… От этого скрытого от разума, но упорно рвущегося наружу осознания становилось еще хуже, еще больнее. Его Таня с чистой, как у ребенка, душой была им же и сломана, опорочена, растерзана, осквернена. Его руками, его волей, его словами… Он сам сделал то, от чего так долго бежал. Из него вырвалось все то, что он стаким усердие подавлял в себе, всеми силами держал в узде. Почему-то эта девочка с самого начала, с самой первой встречи вызывала в нем непонятные, пугающие, диаметрально-противоположные чувства — желание окружить нежностью и заботой и одновременно безумную страсть к пороку и жестокость по отношению к ней. Первое он всеми силами пытался взрастить в своей душе, второе — вырвать с корнем, выбросить, уничтожить и забыть навсегда, как страшный сон. Но так и не смог. Демон, которого он загнал в угол, обрел силу в один миг, так неожиданно, так внезапно, что он не успел опомниться. Он поглотил его разум и сотворил нечто ужасное… Один повод, одна искра — и демон оказался на свободе. Лишь несколько ее слов — и внутренние тормоза с треском провалились в пол и перестали работать. Всего одно мгновение — и свершилось то, что больше уже не исправить, не стереть, не переписать заново. Валерия разрывало пополам изнутри — заживо, без наркоза.Я люблю И ненавижу тебя…
Кипелов чувствовал, что нет ни одного человека, которого он когда-либо ненавидел сильнее, чем Таню. И никогда не существовало на свете ни одной живой души, которую бы он так бесконечно любил, как ее. Он чувствовал, хоть и не пускал эти мысли в голову, что рано или поздно за все придется ответить. По совести, по закону, морально, физически — не важно, как. Он знал лишь то, что это не пройдет бесследно для него. Для них обоих. Он знал, что все когда-нибудь случится. Что дальше будет — не известно… Но сейчас ни позвонитьей и извиниться, ни отправиться в полицию, чтобы сознаться во всем, он не мог. От гордости, досады, страха, ступора, шока… Он и сам не понимал, от чего. Он медлил. Медлил сейчас, сидя неподвижно на корточках в душе, медлил утром следующего дня, через день, через неделю… Как долго это могло продлиться?