Что дальше будет — неизвестно

      — Ой, проснулся, голубчик! — бодро сказала пожилая тучная медсестра, быстро распахивая дверь в палату и с грохотом проталкивая вперед капельницу. — Ну-ка, давай, закатывай рукав, будем травиться лекарствами!       Кипелов лежал неподвижно, словно не слыша слов Анны Сергеевны и совершенно бессмысленно глядя в белый потолок. В последние пару дней голова, наконец-то, перестала болеть, и единственное, что сейчас его действительно радовало — это пустота и легкость в черепной коробке, и забивать ее мыслями сейчас хотелось меньше всего на свете. Пожалуй, это состояние безмыслия и отсутствия боли было сейчас единственным из доступных удовольствий. Ну еще, быть может, бьющий время от времени в оконные стекла осенний дождик или яркое солнышко, выплывавшее иногда из-за тяжелых свинцовых туч. Палата была пуста, Валерий лежал здесь один. Так уж вышло, что именно сейчас почему-то новых пациентов не поступало. Даже поговорить было не с кем. Сменявшие друг друга медсестры с ним почти не разговаривали, наверное, потому что на работе не положено. Лечащий врач — серьезный мужчина в очках лет сорока на вид, но уже с заметной проседью на висках — всегда говорил сухо и строго по делу. И лишь Анна Сергеевна почему-то проявляла к нему участие и все время стремилась хоть как-то поддержать мужчину.       — Давай, родной, сделаем дельце поскорее, это ведь у тебя последняя капельница. Давай-ка, а то на меня что-то сегодня дел по горло свалилось, до обеда все сделать надо, а вечером все остальные процедуры по списочку выполним, и будешь отдыхать, сил набираться! — женщина почти все время улыбалась, пока присоединяла капельницу к катетеру на сгибе локтя Кипелова и открывала клапан. — Ну вот и готово. А ты чего у меня такой хмурый сегодня? Болит чего? Ты скажи, я доктора мигом позову, осмотрит тебя.       — Анна Сергеевна, все порядке, не беспокойтесь Вы так. Тихо здесь просто. Как на кладбище… — нехорошо поморщился Валерий и прикрыл устало глаза. Обстановка давила, словно каменная плита весом не меньше тонны. Перспектива рисовалась не слишком приятная — провести здесь еще несколько долгих недель, пока не снимут гипс, и он не сможет самостоятельно отправиться домой и восстанавливаться дальше уже в родных стенах. Только сильно угнетало то, что за много дней его пребывания в больнице навестить его до сих пор никто из близких почему-то так и не пришел… Кипелов терялся в догадках, пытаясь придумать хоть одну вескую причину, способную оправдать его родных. От всего этого было тяжело и тревожно на душе. Но тяжелее всего было от мыслей о единственном человеке, который никак не оставлял мужчину беспристрастным. Таня пропала после того страшного вечера, когда его встретили во дворе несколько отморозков… Она не звонила, не давала о себе знать, но Кипелов вопреки всему, что произошло с ними за последний месяц, никак не мог избавиться от мыслей о ней. Девушка словно прописалась в его голове и в сердце, и съезжать оттуда не желала ни при каких обстоятельствах. Эмоции, которы он испытывал рядом с ней все эти долгие месяцы, были сильнее любого наркотика. Они поднимали его до небес, пробуждая желание жить вечно и наслаждаться каждым мгновением, словно сказкой. И они же опустили его на самое дно, разбудив разом всех его демонов… Наверное, она его крест до конца дней, до последнего вздоха…        Медсестра добродушно улыбнулась и бодро выбежала из палаты. Пожилая, но такая шустрая! Единственная, кто хоть немного радовал Валерия все эти дни в тихой унылой больничной обстановке. Но не прошло и пары минут, как она снова влетела к нему немного встревоженная, но вместе с тем будто бы улыбавшаяся чуть заметно. Или Кипелову это показалось?..       — Ох, голубчик! К тебе посетитель пожаловал! Как снег на голову, ей Богу! Сразу к заведующей в кабинет, а потом они вместе ко мне в сестринскую зашли и… — женщина не успела договорить, как дверь раскрылась, и на пороге появилась Таня. Она была в темных очках и почему-то с черными волосами и стрижкой под каре. Валерий ее едва узнал. Но скулы девушки, ее губы и носик он узнал бы из тысячи даже спросонья. Мужчина буквально уронил челюсть на грудь, широко раскрыл глаза, попытался что-то произнести, но язык словно онемел во рту, не подчиняясь воле своего хозяина. Он был похож на рыбу, выброшенную на берег прибоем. Сердце билось, как отбойный молоток, голова начала кружиться, и воздуха не хватало. Валерий не понимал, какие эмоции он испытывал от этой внезапной встречи, не знал, что сказать Тане, как смотреть в ее глаза, когда она снимет очки. В конце концов, зачем она пришла? После того случая, который привел его в эту палату, ничего хорошего появление Тани ему явно не сулило. Все время пребывания здесь он надеялся, что девушка окончательно вычеркнула его из своей жизни и забыла навсегда, но вопреки его надеждам и мыслям она здесь, стоит сейчас прямо перед ним возле его больничной койки и лишь молча смотрит, не проронив ни слова. Эта неловкая пауза напрягала нервы, натягивая их до предела, как струны…       — Анна Сергеевная, оставьте нас, пожалуйста, наедине, — повернувшись в сторону медсестры, тихим уверенным голосом произнесла Таня. Та нервно бросила обеспокоенный взгляд сначала на девушку, потом на Валерия, что-то пробормотала себе под нос про капельницу и засеменила к двери.       — Не переживайте, я прослежу и позову Вас, если будет нужно, но скорее всего покину палату раньше… — девушка снова строго посмотрела на женщину, словно прогоняя ее вон, когда та замялась у двери, еще раз с тревогой во взгляде посмотрев на Кипелова, который едва заметно кивнул ей в ответ, мол, все в порядке, не волнуйтесь за меня.       Оставшись с мужчиной один на один, Таня медленно подошла к нему ближе, окинула его взглядим с головы до ног, остановившись на заживающих поверх брови и на нижней губе шрамах, довольно улыбнулась одним уголком губ, коснулась гипса на чуть приподнятой ноге, легонько скользнула по нему пальцами, от чего мужчина неприятно поежился, и затем наклонилась к самому его лицу. Кипелова обожгло ее горячее дыхание, он напрягся всем телом, стараясь сдерживать бурю эмоций, охватившую его с той самой секунды, как Таня зашла в его палату.       — Привет, дорогой. Не ожидал меня увидеть? — прошептала у самого уха девушка, медленно, почти невесомо лизнула язычком неровную от шрама кожу внизу под уголком губы Валерия так, что по спине у него пробежали мурашки, а затем отпрянула, внимательно посмотрела в его широко распахнутые от удивления и шока глаза и улыбнулась, словно с издевкой. — Молчишь? Это хорошо, значит, не ожидал. Тогда я продолжу…       Валерий смотрела на Таню и не узнавал ее. Такая невозможно сексуальная, словно дикая пантера, вдруг сильно повзровслевшая, сменившая весь свой облик, но эта сексуальность была холодной, совсем чужой… Ее появление рядом, эти легкие касания, дыхание болью отзывались во всем теле, искалеченном, изломанном ею. Но еще больнее было на душе. Все пережитое в мгновение ока всплыло в памяти и обожгло сознание ненавистью и горечью. Вперемешку с виной и досадой от того, что все зашло так далеко и обернулось такой жестокостью. Несколько дней одиночества в больничной палате мужчина гонял по кругу одни и те же мысли, пытаясь осмыслить все, что произошло в те страшные дни. Изо всех сих хотелось сбежать от прошлого, стереть, вычеркнуть, вырвать его из памяти, забыть навсегда, но не получалось, как он ни старался. Мысли назойливо возвращались к Тане, кружась в голове, как в замкнутом круге в мозгу одними и теми же нейронными цепочками. Никогда не думал, что способен поднять руку на слабое беззащитное существо. Никогда бы не смог бы поверить, если бы кто-то сказал, что он сумеет когда-то изнасиловать женщину… Что на него нашло тогда, в тот день, он так и не смог понять. Вспышка, мгновенная реакция, аффект, напрочь затмивший разум. Хуже всего было то, что он так и не смог понять, что двигало тогда самой Таней. Она пришла к нему странная, чужая, словно подмененная, говорила то, что попросту не могла. То, что шло вразрез с ее взглядами, словами, с тем, что шептало ему ее тело, распаленное желанием, нежностью и страстью. Тело не могло врать. Ее стоны не могли обмануть его. Ее глаза… Она унизила его своими словами, циничными фразами, полными сарказма и превосходства. А он… Он просто не хотел ее терять, не хотел отпускать из своей жизни навсегда в чьи-то чужие руки… Но с каждым словом она отталкивала его от себя, била наотмашь свинцовым безразличием, и он не выдержал… Ни одна причина не способна оправдать жестокость по отношению к женщине. Валерий жил этим принципом долгие годы, всю свою жизнь, но забыл о нем в один миг. Быть может, сдержись он тогда, все было бы иначе? По крайней мере, ему так казалось. Еще несколько дней после он корил себя за собственную неоправданную горячность, за корыстные и эгоистичные чувства к Тане, но не решался позвонить. Он попросту не знал, что сказать девушке, которую бил своими руками, насиловал на собственной кровати, разбивая вдребезги ее любовь, всю ее душу. Он чуть не сошел с ума, когда она убежала из его съемной квартиры, хлопнув дверью. Подойти к ней не решился, остановить на пороге — тоже, броситься следом — тем более. Слишком больно разрывалась душа от обиды и ненависти, слишком сильно сердце рвалось за ней вслед, слишком дикий смерчь пронесся в голове, разметав обрывки разума так, что не собрать и не склеить заново. Он смотрел на свои перепачканные Таниной кровью руки и не верил, что все это случилось на самом деле. Так часто ни к чему не ведущие отношения заводят слишком далеко. А потом, спустя неделю, произошло то, чего он не ожидал, но в глубине души жаждал — расплата…       — А ребята хорошо постарались! Сделали все, как я просила — аккуратно, но так, чтобы ты это запомнил надолго, — Таня присела на край кровати и медленно провела пальчиками по шее Валерия вниз, к ключице, осторожно задирая край больничной белой одежды на его теле, чуть касаясь гладкой широкой груди. Мужчина был напряжен до предела, не шевелился, лишь едва заметно подрагивали плотно сжатые губы. Он с тревогой следил за каждым движением девушки взглядом, пытаясь предугадать ту цель, с которой она пришла к нему, нервно сглатывая слюну и тщетно пытаясь подавлять всплывавшие вереницей картинки того вечера почти двухнедельной давности…       Он вышел из дома поздно вечером выбросить мусор и пройтись до ближайшего магазина, развеяться, сбежать хоть ненадолго от крутившихся, словно белка в колесе, однообразных измучивших его мыслей. Все произошло неожиданно, стремительно. Быстрые шаги нескольких пар ног за спиной, короткий, не слишком сильный, но болезненный удар по затылку сзади, а затем — головокружение и темнота. Прежде, чем потерять сознание, Кипелов лишь смутно ощутил, как его руки в миг оказались заломлены за спину и связаны веревкой. А дальше навалились пустота и безмолвие. Очнулся он в незнакомом месте, на пустыре, неподалеку от леса с одной стороны и вереницы гаражей с другой. На земле. На животе со связанными руками. Он слышал, как из темноты из-за спины к нему приближались несколько человек. Пара ботинок оказались прямо перед лицом Валерия. Упала рядом недокуренная сигарета, сверкнув ярким оранжевым огоньком в темноте, и быстро потухла. Сердце сорвалось, как бешеный пес с цепи, бурной волной ударил в голову адреналин, гонимый паникой и страхом за собственную жизнь.       — Опа, проснулся наш красавчик! Долго же ты отдыхал, мы уже заждались, — громким бодрым голосом, полным уверенности и превосходства, проговорил мужчина, стоявший прямо перед Кипеловым. Он с трудом поднял голову вверх и посмотрел на своего похитителя. Тот был без маски, значит, не боялся… Сердце ухнуло вниз, и мгновенно похолодели ноги. Валерий испугался собственной шальной мысли — что, если эта ночь последняя в его жизни? Некогда было думать о том, кто эти люди, и зачем они его схватили и привезли сюда. Все равно ничего хорошего на ум не могло прийти.       — Ребятки, я думаю, хватит уже ему валяться, пора нам познакомиться поближе. У нас с ним будет долгая интересная «беседа»…       Кипелова подняли на ноги под руки, пресекая его попытки вырваться. Двое амбалов крепко держали его, а третий за спиной задрал его голову вверх, намотав на кулак волосы, собранные в хвост. Главный стоял в полуметре от него, скалил кривые зубы и внимательно смотрел в глаза так, словно резал его ножом.       — Тебя ведь Валерой зовут, рокер ты у нас, крутой, известный… Девочкек молоденьких любишь? — вдруг громко выкрикнул он последнюю фразу, брызнув Кипелову в лицо слюной. — А мы очень любим разбираться с такими, как ты, — последние слова оборвала яркая вспышка боли, мгновенно сковавшей всю грудную клетку Валерия, разлетевшись миллионами колючих осколков. Мужчина на несколько мгновений перестал дышать, а затем с хрипом жадно вдохнул, превозмогая боль, и закашлялся.       — Помнишь, как ты ударил Таню по лицу? Понравилось? Но ты же мужчина, тебе пощечины будет мало. Как тебе вот это?       Следующий удар Кипелов едва ли осознал. Все лицо обожгло сильнейшей болью, хрустнула челюсть, а во рту он ощутил мерзкий привкус собственной крови. Горела огнем губа, вся нижняя челюсть слева, голова кружилась, переполненная гулкой пульсацией крови в жилах и шумом в ушах. Он все еще откашливался, чувствуя, как изо рта стекает тонкой густой струйкой слюна вперемешку с алой кровью, медленно капая на землю. Голова кружилась, ноги почему-то в миг ослабли, и мужчины, державшие Валерия под руки, плавно опустили его на колени. Не дав ему опомниться, следом холодные мозолистые руки крепко обхватили его голову с боков и с силой дернули вниз… Удар об колено рассек кожу над бровью, и густая кровь залила глаза, моментально смешавшись с слезой, рефлекторно брызнувшей из глаз. Кипелов пошатнулся и ощутил, как сильно кружится голова и немеет тело от резкой пронзительной боли. Не удержав равновесие, он рухнул на землю, ощутимо ударившись плечом. Мужчина сдавлено стонал, изо всех сил стараясь мужественно терпеть боль и держаться во что бы то ни стало, превозмогая острый, как бритва, страх. А потом была целая серия беспорядочных ударов жесткими тяжелыми ботинками нескольних мужских ног. Боль в животе, затылке, спине водоворотом смешивалась в единый клубок, затмевая разум и заставляя все тело инстинктивно сжаться в комок и хоть немного закрыть руками голову. Больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы следующие удары стали последними, что он осознал бы. Но он по-прежнему был в сознании, сжимал до боли челюсти и с трудом давил в себе вырывающиеся из горла хрипы. А в голове крутилось непрерывно всего одно слово — «Таня»… Он отчетливо понимал, что вся эта боль, которая сводит сейчас его с ума, — за нее, за ее боль. За тот страх, которым были полны ее большие карие глаза, когда она смотрела на него, всем телом сжавшись в комок напряженных оголенных нервов, привязанная его кожаным ремнем к изголовью кровати. Удар за ударом он вспоминал каждый крик девушки, каждую просьбу отпустить ее, каждый ее всхлип, каждый ручеек лившихся из глаз слез… Но не было в этот миг никаких чувств, ни единой эмоции, лишь нескончаемая боль во всем теле и ощущение, что все его грехи отпускают его, списываются со счетов секунда за секундой. В какой-то степени он был даже рад тому, что эти отморозки избивают его сейчас, ведь больше не придется мучить самого себя собственной совестью. Если он выживет… А затем случилось то, что Валерий не ожидал, не мог представить даже в самом большом кошмаре, не думал, что когда-то такое может с ним произойти. Он едва осознавал реальность, с трудом различал сквозь мутную пелену перед глазами испещренное мелкими морщинами лицо своего мучителя, перекошенное гримасой презрения, когда тот кричал ему в лицо что-то, от чего доходили до сознания лишь жалкие обрывки. Валерий помнил слова «изнасиловал», «любишь анальный секс», «это понравится», а затем сунули ему в лицо микрофон. Самый обычный черный микрофон, неразлучный друг любого вокалиста.       — Ты же знаешь, как им пользоваться? А теперь узнаешь о его новом применении, — главный усмехнулся, брезгливо сплюнул на землю и достал из кармана презерватив. — Таня просила немного смягчить твою участь. Зря. Такая мразь заслуживает большего «удовольствия»…       Кипелов ничего не успел понять, лишь инстинктивно задергался, все еще лежа на земле, откашливаясь и отплевываясь кровью, в тщетной попытке подняться на колени. Искалеченное тело не слушалось, нестерпимо ныло почти каждой клеточкой. «Нет, нет, нет, не надо! Пожалуйста, нет!» — хрипел в полубреду Валерий, когда кто-то срывал с него джинсы… А дальше сквозь непроглядный туман в голове, похожий на густой вязкий кисель, на грани сознания, не в силах больше сопротивляться, лишь изредка рефлекторно дергаясь, мужчина ощутил страшную, казалось, словно разорвавшую его надвое, боль ниже крестца. Боль больше не имела границ и рамок, разливаясь на весь живот и позвоночник, полностью лишая сил и выдавливая из его нутра нечеловеческий полузвериный крик. Последний сильный и резкий удар по ноге уже почти не был различим стремительно уплывающим в темноту сознанием. А потом все пропало, растворилось, померкло…       — Теперь ты на себе почувствовал все то, что чувствовала я. Но это всего лишь тело… Это еще не все, Валерочка! У меня для тебя приготовлен десерт. Как это обычно бывает, у меня есть две новости — хорошая и плохая. С какой начать? — медленно по-кошачьи пропела Таня и склонилась над лицом Кипелова. Тот промолчал и отвернулся в сторону окна, напрягая челюсти и играя желваками. Девушка вдруг грубо обхватила тонкими пальцами его лицо и повернула к себе, почти вплотную приблизившись к нему и обдавая кожу горячим дыханием.       — Ну, так с какой начать? — Таня холодно испытующе смотрела прямо в глаза, не давай отвернуться, чуть касаясь губами носа Валерия. В мгновение ока его охватила тревога. Неужели она хочет продолжить начатое, неужели это еще не все? Он не узнавал в этой девушке свою прежнюю нежную и застенчивую, бесконечно преданную ему Танечку, не понимал, как за столь короткое время человек может измениться почти до неузнаваемости… Она настаивала, требовала ответа. И Валерий ответил, едва шевеля пересохшими бледными губами:       — С плохой…       — Ах, да, ты же любишь оставлять самое вкусное на десерт! Но нет, я все же начну с хорошей. Так вот, примерно через пару недель, может, чуть больше, тебя выпишут. Да, я попросила врача сделать это сразу же, как только твое состояние нормализуется, и твоя нога позволит без проблем перевозить тебя. Как только рентген покажет, что все идет, как надо, мы подпишем с тобой все необходимые бумаги. Ох, да, я же забыла тебя порадовать — я буду кем-то вроде твоей сиделки! Ну, то есть буду помогать тебе восстанавливаться, выписка будет под мою ответственность и с твоего согласия, конечно же. Ты рад, дорогой?! — широко улыбаясь, громко взвизгнула девушка.       Кипелов смотрел на Таню и не знал, то ли просто удивляться ей, то ли бить тревогу. Ее взгляд был таким взбудораженным, почти безумным, а открытая улыбка чуть заметно странно кривилась. Голос был нервозным и напряженным. Мужчина никак не мог понять, что с ней происходит в этот момент. Но еще хуже ему было от полного непонимания, зачем ей все это нужно, после всей боли, которую он ей причинил, после того самосуда, который она ему устроила после. Девушка вскочила с кровати и начала быстро расхаживать вперед-назад, возбужденно продолжая свой странный монолог, а Валерий почти неотрывно следил за ней взглядом, скованный тревогой и предчувствием чего-то по-настоящему пугающего. Еще всего минут десять назад ему хотелось хоть небольшого разговора с ней, чтобы окончательно расставить все точки над «i», поговорить обо всем случившемся и расстаться навсегда без недосказанности. Чтобы не стало еще хуже, раз уж их отношения обречены лишь на страдания и боль. А теперь он лежал на больничной койке, присоединенный к капельнице, разбитый и поломанный, жалкий перед нею, и желал всей душой лишь одного — чтобы она навсегда исчезла из его жизни, оставила в покое, перестала мучить его еще сильнее…       — Ты не переживай, у тебя всего лишь трещина бедренной кости. Не волнуйся, не шейка бедра, а просто где-то в середине перелом, без осложнений, ничего серьезного, — наиграно беззаботно, но с едва уловимой нервозностью в голосе быстро протараторила Таня. — Доктор сказал, что тебе очень повезло. Ну, то есть как повезло? Конечно, если бы я не попросила ребят делать все аккуратно, все могло быть намного хуже. А самое главное, в отличие от тебя, я вызвала для тебя скорую, назвав точный адрес места, где тебя отделали… Но все же, говорят, гипс тебе придется потерпеть около двух месяцев. Кость все-таки толстая, да и ты уже далеко не мальчик… Ах, да, еще доктор сказал, что ты уже какие-то упражнения делаешь специальные. Он мне потом все расскажет, что и как нам с тобой делать, чтобы восстановление твое прошло как можно скорее и эффективнее. А там. Ну, там… — девушка бросила взгляд на Валерия ниже пояса. — У тебя, говорят, все уже вполне себе нормально, обошлось без серьезных проблем. А процедуры… Ну, что ж поделать, за все приходится расплачиваться. Поверь, я знаю, что это такое, — девушка иронично ухмыльнулась.       — Таня, — едва слышно с надрывом прошептал Кипелов. — У меня есть, кому за мной ухаживать. Прошу, оставь меня…       — О, я рада, что ты сам подвел меня к самой вкусной, но не очень приятной для тебя части нашей чудесной беседы! У меня плохие новости, Валера, очень плохие… — моментально сменив тон на последней фразе, девушка бросила на мужчину презрительный взгляд и усмехнулась. — Дело в том, что у тебя нет выбора, дорогой!       С минуту Кипелов молчал, широко раскрыв полные удивления и непонимания глаза и уронив челюсть. Он боялся сказать хоть слово, ясно осознавая, что дальшейший Танин монолог уж точно не сулит ему ничего хорошего.       — Впрочем, и семьи у тебя больше нет. И друзей. И работы тоже нет! — полубезумно хохоча, воскликнула Таня, снова подбегая к кровати Кипелова. Тот инстинкривно дернулся, словно пытаясь отстраниться от нее. Ее странно горящий взгляд пугал его все сильнее и сильнее.       — В смысле?.. — растерянно пробормотал мужчина и нервно сглотнул скопившуюся во рту слюну.       — В прямом, Валер, в самом прямом! Прямее некуда! Я тебе сейчас расскажу, как все было. Ты много чего интересного пропустил! Ты же заметил, что к тебе никто не приходил за все это время, кроме меня? — Таня бесцеремонно плюхнулась рядом с ним на кровать и, активно жестикулируя и сияя странным огнем в глазах, словно одержимая, продолжила. — Так вот, когда я от тебя ушла в тот вечер, я чуть не повесилась на собственном шарфе прямо у тебя во дворе, представляешь?! Нет, ну ты только представь — на шарфе! Ахахах! А потом один добрый человек мне помог. И я все же сумела найти в себе силы жить дальше! Полиция, больница… Знаешь, твоя сперма осталась во мне. Все, что ты со мной сделал, зафиксировано во всех подробностях, я даже написала заявление, но… Забрала его. Я подумала, что это было бы слишком просто для тебя. Мне хотелось, чтобы ты пережил все то, что пережила я. Да, я была у твоей жены! Представляешь? Ха, поначалу она мне не верила, хотела выгнать меня из дома… Но подробные рассказы о всех твоих родинках, самых мелких шрамиках на твоем теле, привычках, о съемной квартире, твоя футболка, которую я все же забрала тогда с собой, ее почти убедили. А потом она отдала твою зубную щетку, и я заказала экспертизу. Теперь она знать тебя не желает. И вся твоя семья. И группы «Кипелов» больше нет! В инетренет общественность довольствуется пока только слухами, но ты же понимаешь, что все может измениться в один момент. Решишь мне отказать — тебя арестуют. Только вот до суда ты не доживешь, дорогой… — последнюю фразу Таня наигранно ласково и нежно прошептала Валерию в ухо, от чего холодный пот выступил у него на лбу.       Каждое слово, произносимое Таней, словно гвоздь, вколачивалось в его мозг — беспощадцо, цинично, больно. Женская месть — самое страшное, что может случиться в жизни мужчины… Все происходило, словно во сне, опустошая голову, разгоняя, словно смерч, все мысли, оставляя лишь жестокую реальность, уже свершившуюся, но о которой он столько времени даже не подозревал… Только сейчас он понял, что вся та физическая боль, которую он пережил совсем недавно, которая пусть не сразу, но все же отступила после нескольких капельниц обезболивающих препаратов, была сущим пустяком по сравнению с тем фактом, что только что вся его жизнь, как скорый товарный поезд, сошла с рельсов и пустилась на всей скорости с обрыва под откос. Нет больше ничего, чем он жил и дышал столько долгих лет, что было смыслом его жизни. Не хотелось ни плакать, ни выть, ни кричать — ничего. Просто жизнь вдруг закончилась, умерла, испустила дух, а сам он попросту завис в безвременье и бессмысленности собственного существования… Все, что было дорого Валерию много-много лет, у него забрала та, которая ворвалась вихрем в его жизнь, и к которой он незаметно для самого себя так сильно прикипел вопреки своим желаниям и планам на закате собственной жизни. Но почему?..       — За что, Таня?.. — почти умоляюще тихо спросил Кипелов, глядя девушке в глаза и пытаясь найти в них хоть каплю человечности, которая могла бы остановить ее…       — За что?! — вскрикнула Таня, стремительно вскочив с кровати и опалив мужчину взглядом, полным гнева и ненависти. — Ты забрал мою жизнь! Ты цинично забрал у меня все, о чем я мечтала! Моя свадьба не состоится, у меня не будет той спокойной обеспеченной жизни, которая уже была запланирована в мельчайших деталях, но это все ерунда… Ты убил моего ребенка, Валера… — почти по слогам сквозь искривленные злой обидой губы произнесла последнюю фразу девушка, стоя почти вплотную возле его постели и не шевелясь.       Пара секунд показались мужчине вечностью. Он не успел до конца осознать эти слова Тани, как она снова открыла рот и бросила ему в лицо еще несколько слов, словно кислотой лицо облила:       — Ты убил своего ребенка…       — Что… Что ты такое говоришь… Таня! — Кипелов с трудом шевелил трясущимися губами, не сумев сдержать ринувшийся из глаз поток слез. — Ты… была беременна?!       — И не известно, смогу ли я вообще теперь иметь детей… — девушка посмотрела на Кипелова глазами, полными тоски, боли и отчаяния. — Ты забрал жизнь невинного существа, я забрала твою жизнь. Но я с тобой еще не закончила. Твоя капельница… Я позову медсестру. До встречи… Валера.

Жестокими нас делают те, кого мы до беспамятства любили…