Что дальше будет — неизвестно

      Темно-серый потолок из мягкой обивочной ткани на расстоянии немногим больше вытянутой руки, как казалось Валерию, прыгал перед глазами в такт покачиванию автомобиля, увозившего его с территории больницы в неизвестном направлении. В окна смотреть было неудобно, да и совершенно не хотелось. Мужчина лежал на заднем пассажирском сидении головой позади того кресла, в котором сидела Таня. Ее он не видел и даже подумал, что это сейчас к лучшему. Зато хорошо видел фигуру водителя. Молодой темноволосый человек на вид лет тридцати уверенно вел машину. Именно он примерно полчаса назад вошел в его палату, нарушив немую неловкую паузу, повисшую между пациентом и медсестрой. В тот момент, когда раздался стук в дверь, Кипелов вздрогнул всем телом и метнул полный какой-то необъяснимой надежды взгляд на приоткрывшуюся дверь. Но в дверном проеме снова оказалась не она. Не та девушка, появления которой он с трепетом, тревогой и одновременно возбуждением ждал с минуты на минуту. Ждал вопреки всему, вопреки тем смешанным чувствам, которые он испытывал к ней и день за днем тщетно пытался обуздать. Анна Сергеевна вскочила с пустой соседней больничной койки и торопливо засеменила к двери.       — Молодой человек, Вы кто такой? — обеспокоенно, но в то же время строго сказала женщина, повысив голос и готовясь вытолкать незнакомца из палаты. — Посторонним сюда нельзя!       — Все в порядке, Анна Сергеевна, это за Валерием Александровичем, — ровным голосом мягко сказала из-за спины парня молоденькая врач-интерн.       Медсестра растерялась у двери, не осознав сразу, радоваться или беспокоиться внезапно появившемуся на пороге палаты гостю, а затем, немного потоптавшись на месте, нерешительно пропустила его внутрь.       — Аааа… Проходите, — пробубнила себе под нос женщина и следом, подхватив прислоненные к кровати белые костыли, подбежала к Валерию. — Вот! Давай-ка, осторожнее поднимайся, голубчик. Вот так, хорошо.       Кипелов осторожно встал, оперевшись на здоровую ногу, а затем в несколько «шагов» приблизился к молодому человеку, поприветствовал его и представился, назвав свое имя.       — Я знаю. А я Никита, — произнес парень в ответ довольно сухо.       Кипелов попытался как можно приветливее улыбнуться или хотя бы изобразить некое подобие улыбки, а затем неловко засуетился, стараясь освободить одну руку от костыля и удержать при этом равновесие, и приветственно протянул ее гостю.       — Это лишнее… — тихо и холодно ответил на этот жест парень и помотал головой. Валерий замялся, не зная, как реагировать на эти слова. Этот отказ от предложенного рукопожатия младшего по возрасту человека напряг мужчину, вызвав в сердце смутную тревогу и еще больше вопросов. «Кто он такой? Почему пришел за ним именно он? Где Таня? Откуда они знакомы?» Все эти вопросы нервной гримасой напряжения отразились на лице Кипелова и зависли в голове, остановив его на несколько мгновений в полнейшем ступоре.       — Валера… Валерий Александрович, — быстро поправилась смутившаяся перед Никитой медсестра, обращаясь к пациенту. — Сумку-то забыли!       — Ох, да, что-то я заторопился и растерялся совсем. Спасибо, — нервозно дернувшись, Кипелов направился было назад к своей койке.       — Я возьму, все в порядке, — звонко отчеканил парень, быстро подошел к кровати, подхватил и повесил сумку себе на плечо, а затем решительно направился к выходу. — Я за дверью подожду, не задерживайтесь.       Парень вышел из палаты, и тут же шею Кипелова обвили руки Анны Сергеевны, едва не сбившей его в порыве чувств с ног. Женщина уткнулась ему в плечо лицом и едва слышно всхлипнула. Валерий, кое-как разобравшись с костылем, осторожно приобнял женщину одной рукой и погладил нежно по спине, стараясь хоть немного ее утешить.       — Валер, береги себя, умоляю! Береги! — с трудом сдерживая рыдания, провыла в плечо Кипелову медсестра, не в силах оторваться от него. — Храни тебя Бог!       На пол с грохотом упал костыль, моментально разорвав объятия, а следом в палату заглянула санитарка, впустив в помещение едкий запах хлорки.       — Ну, вы скоро? Мне все здесь помыть надо! — с раздражением буркнула женщина, переводя колючий взгляд то на Валерия, то на Анну Сергеевну.       — Сейчас, уже все, выходим. Помоги дверь придержать, — растерянно произнесла дрожащим голосом медсестра, украдкой вытирая мокрые от слез щеки, подняла с пола костыль и отдала его Кипелову. Пожалуй, впервые за почти три недели, проведенные в больнице, Кипелов действительно искренне улыбнулся своей доброй искристой улыбкой и тихо мягко прошептал: «Все будет хорошо, Аня! Не пропаду…» Женщина вытерла вновь накатившие слезы, еще несколько секунд неподвижно постояла на пороге, прижав сложенные, словно в молитве, руки к груди и глядя вслед прыгавшему в дверном проеме мужчине, а затем вышла за ним следом. Еще несколько секунд она смотрела, как его фигура медленно уменьшается в длинном больничном коридоре. Последний брошенный Валерием взгляд и его лучистая улыбка у распахивающихся дверей лифта, и все… Слезы закапали из глаз медсестры ручьем, больше не сдерживаемые усилием воли, сердце сжалось в груди до боли, словно в ожидании чего-то нехорошего, и женщина бегом устремилась в туалет, всеми силами пытаясь отделаться от навязчивых мыслей, кричавших ей, будто бы видит она его в последний раз…       Кипелов старался держаться бодро. Сердце в груди прыгало, как бешеное, то ли от радости предстоящей встречи, то ли от необъяснимой то и дело накатывавшей волнами тревоги. Прощание с Анной Сергеевной, ставшей буквально за несколько недель для него почти родной, печалило его и навевало тоску, завязывая нервы в тугой болезненный узел. Но в этот миг будоражившее его ожидание встречи с Таней выталкивало почти все эмоции от прощания с добродушной заботливой медсестрой куда-то на задворки сознания. Где-то там, на этих самый задворках до разума пыталась докричаться совесть. Едва ли Валерий осознавал сейчас, что слишком сух был с женщиной, обогревшей его, подарившей столько заботы и не требовавшей при этом ничего взамен. Едва ли он понимал, что совершенно забыл отблагодарить ее за все хотя бы парой теплых добрых слов. Все мысли мужчины занимала лишь Таня, никак не желавшая уходить из его головы ни на секунду и лишавшая способности критически мыслить.       Никита помог Валерию переобуться у стены возле гардероба и надеть теплую осеннюю куртку. Парень делал все четко, но совершенно безучастно, словно бездушная машина. Несколько ступенек, сложный спуск по ним с костылями, к которым Кипелов еще не успел достаточно привыкнуть, их цоканье по мокрому асфальту в направлении больничной парковки. Валерий вдруг словно проснулся от долгого сна, глотнув полной грудью холодный колючий влажный воздух и ощутив, как порыв ветра моментально растрепал его собранные в хвост волосы по плечам и обдал кожу лица мелкими редкими острыми, как иголки, каплями дождя. Конец октября настойчиво готовил природу к зиме, заставляя людей ежиться и втягивать шеи в воротники и плотно намотанные на шеи шарфы, защищаться зонтиками от сильного кусачего ветра пополам с моросью. Кипелов же дышал полной грудью, с силой втягивая в легкие свежий воздух и наслаждаясь открывшимся взору простором впервые за много дней плотной дружбы с белыми стенами.       Вдруг словно вспышка ослепила Валерия. Темно-серый автомобиль возник прямо перед ним, резко вырвав его из охвативших все тело и сознание ощущений. Из открывшейся двери быстро-быстро, едва он успел это осознать, выскочила невысокая худенькая девушка в спортивной куртке и бейсболке, натянутой на лоб и почти полностью скрывавшей глаза, в два прыжка подбежала к Никите и бросилась ему на шею, поцеловала в губы и крепко обняла. А затем девушка из-за плеча бросила холодный цепкий взгляд на Валерия, моментально обжигая его целым сонмом спутанных в клубок и почти не отличимых друг от друга эмоций, и сказала парню «Спасибо, что помог».       — Давай я открою дверь, а ты помоги ему в машину сесть, — деловито распорядилась Таня, бодро командуя действиями Никиты. Тот подхватил костыли и помог Валерию осторожно сесть на заднее сидение.       — Наверное, лучше лежа… — неуверенно пробормотал мужчина, сморщившись от неудобства, моментально оценив ситуацию и осознав, что гипс не даст ему удобно разместиться в автомобиле сидя при всем его желании.       Когда двери автомобиля захлопнулись, и молодые люди уселись в кресла впереди, послышался гул мотора, и машина плавно стартовала с парковки. Прошло довольно много времени, когда ровная дорога постепенно сменилась более ухабистой, и Валерия начало покачивать из стороны в сторону. Он не знал, куда его везут, да и было уже все равно. Сейчас его занимали совсем другие мысли. Впереди сидела Таня, девушка, которую он обидел и искалечил своими же руками из-за собственной вспыльчивости и собственничества, которых он сам в себе никогда раньше не замечал. Валерий все время пути мучился острым желанием посмотреть в сторону передних кресел пополам с той болью, которая жгла его сердце изнутри от того, что там впереди с Таней не он, а какой-то другой парень, которого она почему-то целовала недавно совсем не по-дружески… Она не подошла к нему, к Валерию, которому когда-то так искренне и наивно пылко признавалась в любви, не проявила ни капельки былого тепла и нежности в его сторону, а с этим Никитой вела себя так, словно давно его знает, и они друг другу совсем уже не чужие люди. Никогда не думал, что где-то внутри него живет горячий ревнивец, готовый разорвать в клочья любого, кто посмеет коснуться его Тани. Еще досаднее было от осознания того факта, что Анна Сергеевна была права во всем. Права во всем том, чего сам он упорно не желал понимать. Он так сильно, до безумия хотел увидеть девушку и, казалось, готов был принять все, что угодно, от нее — любую ее месть, любые ее слова в его адрес, полные ненависти и гнева. Но он совершенно не ожидал всего того, что случилось после того злосчастного стука Никиты в дверь больничной палаты. Девушка была сейчас такой холодной, отстраненной и так и не сказала ему ни единого слова, словно между ними никогда ничего не было, словно это был всего лишь его сон или больная фантазия, галлюцинация, бред… Она всего лишь только поцеловала Никиту в губы, но тем самым словно острым тесаком распорола сердце Кипелов надвое. Жестокая необузданная ревность рвала его сознание вклочья, причиняя нестерпимую муку. Он ощущал себя совершенно беспомощным, неподвижно лежа на заднем сидении чужого автомобиля и сжимая до предела напряженные челюсти и кулаки. Неподвижный снаружи и бьющийся в агонии внутри, Кипелов почти сходил с ума. Желание разорвать Никиту на мелкие кусочки, избить до сметри, не оставив ни единого живого места на его теле, и вышвырнуть из машины было намертво сдавлено покалеченным и не способным совершить желаемое телом, лежавшим поломанной куклой за спиной человека, которого он ненавидел всем сердцем только за то, что он посмел оказаться рядом с Таней. Таней, которая сидела сейчас впереди всего лишь в метре от него, но такая далекая и словно совсем чужая. Он все еще считал ее своей, страстно желал заключить в стальные объятия и, как безумный, защищать от каждого, словно самое ценное на всем белом свете сокровище. Она весело и непринужденно болтала о всякой ерунде с другим мужчиной, доводя разум Кипелова до иступления, почти до истерики.       Валерий нерешительно наклонил голову в сторону и бросил взгляд вперед, с трудом сдерживаясь, чтобы не взвыть от терзавшего его бессилия что-либо сделать. Парень нежно сжимал ладошку Тани в своей крепкой руке, бросая то и дело на нее мягкий теплый взгляд и широко улыбаясь. Кипелову хотелось со всей силы впечатать лицо наглеца в руль его же автомобиля, а затем просто уничтожить его к чертовой матери прямо здесь и сейчас, убить, схватить Таню и больше никогда никуда ее не отпускать от себя ни на шаг. Но он четко ощущал с болью и жестокой досадой, что вовсе не Никита, а он сам здесь, в этой машине, лишний и никому не нужный. Вот она, месть Тани. Быть может, это и есть тот самый ее жених, за которого она собиралась выйти замуж — молодой, красивый, серьезный. Она предпочла этого парня Валерию, которому несколько месяцев подряд отдавалась со всей страстью, но в один миг остыла, ударив тем самым его по больному, цинично наплевав на его мужское самолюбие. Но никакого гнева мужчина к ней не испытывал. Почти весь он вышел в те мгновения, когда он бил и насиловал ее, весь до капли сознания охваченный яростью, а его остатки испарились в ту секунду, когда узнал о том, что совими действиями лишил жизни маленькое, ни в чем не повинное, только зародившееся в девушке живое существо, часть его самого… А сейчас Таня просто жила своей жизнью, ничуть не скрывая ее от Кипелова, оставляя ему право самому все понять и пожалеть обо всем, что сделал. Сознание мужчины обожгла догадка о том, что, быть может, сейчас ею движет лишь жалость к нему и еще не до конца остывшая обида. «Глупец, на что ты надеялся?!» — мысленно ругал сам себя мужчина, не в силах прекратить это монотонное теплое общение двоих молодых людей, словно забывших о его существовании, не обращавших на него никакого внимания и не знавших, что в этот момент его душа буквально выворачивается наизнанку. И теперь Таня наверняка будет вот так просто мучить его, каждый раз показывая, что он сам же и потерял ее, не оценив всерьез ее чувств и так эгоистично воспользовавшись ими. И он не сможет ничего сделать, пока не заживет нога, а потом… Что будет потом? Что он может ей предъявить? Он четко осознавал, что во всем случившемся в его жизни никто, кроме него самого, не виноват. А чувства, которые бурлили в нем, словно лава в извергающемся вулкане, были лишь его проблемой. Отпустит ли она его потом, когда он поправится? Конечно, не физически, совсем не физически… И что он будет делать потом, даже если девушка все же оставит его в покое? Еще больнее кольнуло сердце. Аня знала, все знала наперед, чувствовала и была права. Наверное ему и правда следовало остаться в больнице, а потом честно предстать перед законом, если Таня решила бы снова заявить об изнасиловании. Он всем своим существом так сильно стремился к ней, совершенно не осознавая, до какой степени жестокой может стать обиженная и униженная мужчиной женщина… Осознавать то, насколько был слеп, глух и неразумен в своей страсти, застилавшей напрочь глаза непроглядной пеленой, было чертовски обидно. Валерий чувствовал себя сломленным и поверженным, лишним ненужным телом в этом автомобиле, несущемся куда-то в неизвестность, не сулившем ему ничего хорошего. В неизвестность, в которой нет больше ни единой живой души, которой он дорог и нужен. Бросившись опрометью к Тане, мужчина оставил все, что было когда-то для него таким важным и любимым, позади, позабыв обо всем на свете, и окончательно сжег последние хрупкие мостики, связывавшие его с прошлой жизнью и родными бликими людьми. И лишь слабый росток надежды никак не желал умирать под осознанием поломанной своими же руками судьбы. Росток, тянувший свои хрупкие веточки к сидевшей в полуметре от него девушке.