Засыпай, На руках у меня засыпай. Засыпай Под пенье дождя.
Он стоял и молча смотрел на Таню, желая опрометью броситься к ней, но что-то его сдерживало. То ли уязвленное мужское самолюбие пополам с обидой, то ли что-то еще, чего он никак не мог сам в себе понять. Быть может, попросту не чувствовал, что кроме этого спонтанного порыва нежности больше ничего ей дать не сможет, а потому не хотел вновь ее ранить, дав ложную надежду на счастье. А может, всего-то навсего боялся оказаться отвергнутым ею. При всей смелости и силе внутри каждого мужчины скрыт перепуганный, робеющий перед девочками мальчик, который отчаянно страшится того, что она посмеется над его чувствами и оттолкнет, цинично и высокомерно опустив ниже плинтуса. Особенно, когда уже давным давно не мальчик, когда перешагнул порог шестидесяти лет, а перед тобой девушка, годящаяся по возрасту во внучки. Она почему-то замялась. Валерий видел, как дрогнули ее реснички и уголок рта. Или ему это всего лишь померещилось? Секунды длились так долго. Ему казалось, что она вот-вот что-то скажет ему, взглядом даст подсказку, намек, что можно смело сделать шаг — самый важный, самый необходимый, чтобы все исправить и начать заново…Там на той стороне судьбы Нет разлук, нет печали. Станем прежними — я и ты, Чтоб начать все сначала.
Но она попросту ушла. Прошелестели ее шаги за дверью, и Валерий остался вновь один в тишине попупустой комнаты. Он посмотрел на тарелку с обедом, которой минуту назад касались ее тонкие пальцы… На миг отчаянно захотелось целовать эту тарелку, но быстро, очень быстро этот внезапный порыв растворился, словно призрачное видение, и мужчина рванул к тумбочке, подхватил посудину и быстро, насколько мог, поднес ее к окну. Неприятный запах абсолютно холодных щей не вызывал сейчас ничего, кроме острого отвращения и к ним, и к девушке, что их принесла… «Пошла ты к черту, стерва!» — тихо процедил сквозь сцепленные зубы рокер, порывисто настежь распахнул окно и вылил обед на мокрую от дождя землю. Холодный резкий порыв ветра моментально окутал лицо и вытянутую руку сеткой колючих и острых, как иголки, капелек. Таких же колючих и острых, как слова Тани, как ее глаза, как каждый ее шаг… Словно вторя дождю, уголки глаз сковало спазмом подкативших слез. Кипелов зажмурился, отчаянно пытаясь сдержаться. С размаху закрыл оконную раму и с грохотом врезался лбом в стекло. Она снова вывела его из себя. В очередной раз. И в очередной раз эта напряжённая внутренняя борьба с самим собой между желанием оттаскать её за волосы и одновременно нестерпимой потребностью прижать её к груди, как маленькую девочку. Из-за неё он снова потерял душевное равновесие. И вот уже весь его внутренний мир летит ко всем чертям в какую-то совершенно бездонную пропасть. Маленькая и до чертиков милая притягательная стерва, которой все мало. Мало того, что уже сделала. Мало того, что сделает еще. Она как заноза, что с каждым днем медленно и больно входит все глубже в душу, растягивая мучения, как настоящий маньяк. Только воть маньяки и то куда более гуманны к своим жертвам. Они мучают тело, а она распиливает саму внутреннюю суть Валерия на маленькие кусочки, но все никак не добъет… Играет на нервах, даже когда ее не рядом с ним, когда она где-то за стеной. Каждый ее шаг за дверью — росчерк ножа на сердце. «Нет, Таня, я перед тобой не размажусь. Не дождешься!» — в голове вереницей забегали мысли о том, что нужно пойти в банк, сделать все, чтобы вернуть себе хоть немного независимости от ее жестоких игр. Быстро переставляя костыли, мужчина подошел к шкафу, начал поочередно распахивать створки. Наконец, нашел свою спортивную сумку. Вот и джинсы, свитер — все на месте. «Черт!» — выругался Валерий, опускаясь неуклюже на стул и пытаясь засунуть загипсованную ногу в штанину. Испарина на лбу, напряжение, гнев на всю эту дурацкую ситуацию… С трудом одевшись, он вышел в коридор, чуть помедлил у двери комнаты Тани и затем решительно постучал. — Что опять?! — недовольный громкий крик, медленные ленивые шаги, и вот уже распахнулась дверь, из-за которой выстрелил взгляд пары карих глаз. — Это еще что за номер? — оглядев мужчину с головы до ног, вопросительно добавила девушка. — В аптеку схожу. Раз ты не можешь… — пробурчал Кипелов. — Закрой за мной. Ключей ведь у меня нет. — Закрыть-то закрою, а вот когда вернешься… — Таня, неужели это так сложно — открыть и закрыть дверь?! — не выдержал рокер, вспылив и прервав девушку на середине фразы. — Мне здесь как в клетке сидеть?! — Ой, да вали уже, куда хочешь, мне все равно! — крикнула вслед повернувшемуся спиной к ней и направившемуся к выходу мужчине, не успев найти слов, чтобы в очередной раз задеть его самолюбие. *** Найти отделение банка в маленьком подмосковном городке оказалось не слишком сложно. Тем более, что располагался он совсем не далеко от дома. Никогда в жизни Валерий не позволил бы себе выйти за рамки воспитания и общественных норм, но не сейчас. Слишком сильно хотелось есть. Сидя в холле сбербанка и то и дело поглядывая близорукими глазами на табло, чтобы ненароком не прослушать электронный голос, объявлявший очередной номер, он тихонько жевал купленную в магазине по соседству булку с маком, запивая ее кефиром. Девушка-консультант, сидевшая поодаль, как будто с пониманием и теплом посмотрела на него и опустила глаза. Мужчина мысленно поблагодарил ее за то, что та не стала делать ему замечание. Есть хотелось страшно. Пусть всухомятку, пусть прямо здесь, в банке, пусть даже его кто-то узнает… Было абсолютно плевать. Да и ему казалось, что такого осунувшегося, исхудавшего с совершенно потухшим взглядом в невзрачной куртке, свободных темно-синих ничем не примечательных джинсах, да еще и с костылями, зажатыми между коленками, его никто не узнает, тем более в таком полумертвом захолустье. Поразительно, насколько круто может развернуться жизнь на все сто восемьдесят градусов, когда ты уже не рок-легенда, а просто мужчина, вынужденный украдкой утолять мучительный голод, жадно пережевывая пищу, пока не подошла твоя очередь…Брошен на дно, где все равно, За что тебя любила слава.
Удивленный и одновременно такой теплый сочувственный взгляд девушки, оформлявшей перевыпуск карты и выдававшей ему часть наличности со счета, заставил Валерия немного смутиться. Кажется, она его узнала. Замялась на мгновение, когда открыла паспорт, а потом дрогнула и бросила взгляд на его лицо. Едва зметно ее нижняя губа чуть приоткрылась от удивления. А затем девушка стала нервно давить на клавиши, быстро перескакивая пальчиками с одной на другую и то и дело ошибаясь, но взгляд больше не поднимала. Узнала, точно узнала… И наверняка осведомлена о новостях из интернета на предмет случившегося. Странно, что взгляд такой… Она ведь девушка, совсем молоденькая, но ни капли неприязни или осуждения в ее глазах почему-то нет. Еще в больнице Кипелов думал, что и шагу ступить по улице теперь нормально не сможет без осуждающих взглядов и перешептываний за спиной тех, кто его узнает, сторонился врачей и пациентов. А сейчас он удивлялся сам себе, насколько все равно ему стало на то, что думают о нем люди вокруг — проклинают или оправдывают, или вообще не знаю его ни в лицо, ни по знаменитой фамили. Сейчас было совершенно плевать на то, что творится в головах людей. Он мысленно горько ухмыльнулся сам себе. Совсем немного времени прошло, а внутри уже так пусто и безжизненно, словно в выжженной пожаром степи. Одни лишь мысли о насущных проблемах — что купить, что поесть, и Таня… Она все время в его мыслях. Даже сейчас она похожа на дуло пистолета, приставленного к его затылку. Ни на секунду не отпускает, бъется вместе с кровью в жилах глубоко под кожей, выедает изнутри. Погано на душе было от мысли о том, что как бы она себя ни вела, чего бы еще ни сделала, он все равно вернется в этот дом, к ней… Девушка-оператор отсчитывает купюры, а перед глазами Валерия улыбка Тани — причина его идиотской одержимости. Аптека, продуктовый магазин, случайно попавшееся на пути кафе — местная забегаловка, размером не больше комнаты обычной хрущевки, не слишком аппетитные макароны, пара котлет и не вызывающий энтузиазма салат. Возможно, стоило бы найти место поприличнее, но идти куда-то на костылях в такой холод и слякоть не было никакого желания, да и возможности тоже. Устал, чертовски устал. Да и к тому же здесь были свои плюсы — тишина и почти полное отсутствие посетителей. Пара мужчин, похожих на местных алкашей, в дальнем углу за столиком не в счет. Для того, чтобы еще разок спокойно набить желудок про запас и немного передохнуть, место здесь было почти идеальным. Обратный путь до дома прошел почти на автопилоте. Не тепло, не домашний уют, не родные любящие люди — ничего его там не ждет. Да и не дом это был вовсе. Просто здание. Чужое здание чужого человека, где ему никто не рад, где он, казалось, только мешает. Но туда его все равно тянуло. Неудержимо, против голоса разума, вопреки… Та, что так сильно влекла его к себе, все никак не открывала дверь, сколько бы мужчина в нее не барабанил кулаком. Выругавшись на ходу и бросив на ступеньках пакет с продуктами, мешавшие ему управляться с костылями всю дорогу и дико раздражавшие, Валерий нашел нужное окно и постуча в стекло костяшками продрогших от холода пальцев. За стеклом мелькнуло недовольное лицо девушки. А затем уже в дверях она бросила ему холодное «И снова ты…» и тут же ушла прочь. Впрочем, это было еще не самое неприятное из всего того, что быстро промчалось в воображении мужчины, и к чему он уже был уже почти готов морально. Быстро сложив все скоропортящееся в холодильник и забрав в собой остальные продукты, Валерий вернулся в свою комнату. Остаток вечера прошел в путешествиях по волнам воспоминаний. Безучастный взгляд в окно, тихое, едва слышное пение заунывной казачьей песни, бессмысленные перемещения по комнате и изучение всего, что попадалось под руку в шкафу и на полках. Вещей было совсем мало. В верхнем ящике маленького комода, одиноко притаившегося в углу у окна, внимание валерия привлек изрядно потрепанный от времени и запылившийся семейный фотоальбом с черно-белыми снимками чужих людей. Несколько книг на полке могли бы стать куда более интересным и полезным развлечением для него, но очков при себе не было. Мужчина погрузился в изучение альбома так, словно это была его собственная семейная реликвия. За каждым лицом на старых карточках была целая неизвестная ему история жизни, скрытые от него драмы, переживания, счастливые и горестные события, чувства, переживания. Человек рано или поздно умирает, а остается от него в лучшем случае отпечаток на бумаге и белые кости в земле. Воспоминания о нем медленно уходят в небытие, стираяся и угасая в памяти его родных и близких. Но самые острые и сокровенные события и чувства не знает никто. У каждого есть в жини история, которую он никогда и никому не расскажет, и рано или поздно унесет с собой в могилу. — Валерочка! Просыпайся, милый, пора делать укол! — громкий девичий голос вырвал Кипелова из цепких рук Морфея и грубо вернул в реальность. Слегка приподняв голову и тряхнув ею, словно прогоняя остатки сна, мужчина обнаружил себя лежащим на животе около раскрытого на середин фотоальбома. Не успев толком прийти в себя, он увидел рядом Таню все в том же откровенно коротеньком белом халатике и чулках и рефлекторно закусил нижнюю губу. Девушка уселась рядом на кровати, почти вплотную, так близко, что Валерий отчетливо ощутил запах ее желанного тела. Она деловито раскладывала все, что нужно, на тумбочке, зачем-то то и дело встряхивая волосами и прогибаясь в пояснице… Несколько секунд, и в ее руке оказывается шприц. И в то же мгновение холодная крепкая мужская кисть обручем смыкается на ее тонком запястье. — Лидокаин, Таня! — холодно и жестко отчеканил всего два слова Кипелов, прожигая взглядом лицо девушки. — Сделай с лидокаином! Девушка дернула руку, пытаясь освободиться от внезапного захвата, еще раз, еще… Бесполезно. — Таня, пожалуйста… — смягчив тон, но все также настойчиво прошептал мужчина, все еще не отводя взгляд, словно пытаясь обнаружить в глазах девушки согласие. — От-пус-ти ме-ня! — по слогам громко произнесла девушка и еще раз с силой дернула руку. — Не смей так больше делать. Иначе вколю что-то не то и не туда, и никто, слышишь, ни единая живая душа твое тело здесь не найдет, понял? Очередная обжигающая пощечина словами, и рука мужчины разжалась, отпуская девушку. Голова бессильно опустилась на подушку, а пальцы медленно стянули ткань спортивных штанов вниз, оголяя ягодицы. Смирение и готовность вновь стерпеть неприятную боль, слова в голове: «Пусть бесится, пусть вымещает свой гнев на мне. Черт с ним! Терпеть так терпеть. И ждать, когда перебесится и успокоится наконец…» Рокер вжался лицом в подушку, и спустя несколько секунд ощутил впивающуюся в тело иглу. Почти не больно, легко, аккуратно… — Доволен?! — раздраженно крикнула Таня, демонстративно бросив использованный шприц на пол, и быстро вышла из комнаты, не закрыв за собой дверь. Было ужасно неприятно, больно, обидно, что молоденькая девчонка вот так дерзко ведет с себя с ним, наплевав на то, что он намного старше ее, но вместе с тем Кипелов ощутил ни с чем не сравнимое удовлетворение от того, что все-таки добился своего и заодно слегка, пускай совсем немножко, но все же пошатнул Танину броню — вывел ее из себя в ответ. Ее маска холодности и безразличия дрогнула, в миг покрывшись сеткой мелких трещин. И все же еще пару дней она продолжала вести себя надменно, холодно, то и дело цинично унижая его своим презрением и беззаботным смехом с Никитой, заигрываниями и откровенным флиртом. Валерий понимал, что виноват перед ней, был готов терпеть ее издевательства, то, как она выплескивала на него свою боль, мстила за прошлое, но не мог позволить себе прогнуться под нее целиком, чувствовал, что должен, просто обязан отвоевать свое, самое необходимое, право быть человеком, а не безвольной боксерской грушей для оттачивания моральных ударов… В один из вечеров Валерий предпринял попытку отвоевать еще немного «места под солнцем» для себя в этом доме. Никита приехал в обед и задержался почти до позднего вечера. Твердое намерение пройти в кухню, где весело и беззаботно болтали ребята, чтобы разогреть себе купленные в магазине готовые замороженные блинчики, чуть было не разбилось в дребезги, когда он едва лишь распахнул дверь. Моментально воцарившаяся тишина, косые взгляды, перемигивание за спиной больно задели самолюбие и ощутимо подкосили его уверенность в себе. Кипелов держался изо всех сил, стараясь двигаться как можно спокойнее и не давать повода для очередной порции издевок. Но тишина все-таки нарушилась одной лишь короткой сдержанной фразой. — Оставь нас, пожалуйста. Мы здесь говорим о личном, — голос Тани за спиной прозвучал как выстрел в затылок. — Я только разогрею себе еду и тут же уйду, — быстро сказал, не глядя на девушку и распахнув дверцу холодильника, Валерий, стараясь придать голосу как можно больше твердости и спокойствия. Он едва сдерживался, все ярче и ярче с каждой секундой ощущая, как к голове подкатывает жар, гонимый гневом, подобно волне во время надвигающегося шторма. — Выйди, пожалуйста. Она же тебя попросила, — теперь уже голос парня раздался довеском, моментально взвинтив эмоции до самого предела. — Разве я не имею права просто-напросто поесть?! — мужчина сорвался и словно со стороны вдруг услышал, как едва заметно надтреснул на мгновение его собственный голос на самом конце фразы. — Кипелов, ты… — начала было Таня, моментально отреагировав бурной эмоцией на слова рокера, но была тут же прервана быстро вставшим из-за стола Никитой. Парень одним движением крепко прижал ее ладошку к столешнице, тем самым дав понять, что говорить сейчас будет он, и бросил полный раздражения взгляд на Кипелова. — Хозяин этого дома Я. Ты находишься в МОЕМ доме, — парень проговаривал четко и медленно каждое слово, делая нужные акценты. — В твоем распоряжении есть отдельная комната, здесь тепло, есть все необходимое. А взамен девушка просит тебя всего лишь об одном — не прерывать нашу беседу. Это твоя благодарность за гостеприимство?! — К гостям так не относятся… — все еще не оборачиваясь, тихо произнес Валерий, до боли сжимая пальцами ручку холодильника. — Тебя что-то не устраивает?! Так давай решим этот вопрос! Я быстро организую тебе переезд в государственное жилье. Там будет «отменное» питание, нары и свет в окошке! И кто знает, быть может, именно там ты вдруг переосмыслишь свой творческий путь и ощутишь особенную душевную любовь к шансону. Ну, как тебе, ммм? Ты только скажи, я тут же все сделаю в лучшем виде. Все для тебя, родной! — Таню понесло. Ее эмоции в мгновение ока сорвались с цепи, не сдерживаемые больше ничем и никем. Кипелов не видел, как за его спиной девушка метала в него глазами молнии, быстро краснея от бешеного гнева, как Никита, в шоке от только что молниеносно выпаленных ею слов, безрезультатно пытался быстрыми жестами остановить ее и усадить обратно на стул. Сорвалась. Дала слабину. Оступилась. Никита прикрыл лицо рукой, отчетливо понимая в этот момент, что все только что пошло не по сценарию, ситуация развернулась не той стороной. Совсем невыгодной для девушки стороной. Кипелов все понял. Почувствовал. Можно сколь угодно долго жалить безразличием, холодом и цинично унижать, но гнев… Гнев всегда, словно резкий порыв ветра, срывает маски. Где-то там, в глубине истерзанной души, под слоем боли и обиды Валерий вдруг понял, что Таня в этот момент выронила из рук узду, совершила ошибку, упустив так опрометчиво часть власти над ним. На душе вдруг потеплело. Словно солнышко в ненастный день неожиданно показалось из-за черных непроглядных туч. И мужчина, расцепив пальцы, плавно закрыл дверцу холодильница и медленно вышел из кухни, не спеша переставляя костыли.Слова, словно пули, пущенные во врага, летели в моё лицо из её прекрасных губ. Она говорила с такой ненавистью, что было понятно: всё ещё любит.
Ринат Валиуллин.
С ума сходя от дикого коктейля пережитого унижения и Таниного срыва, так четко давшего понять, что в ней все еще бешено бьются сплетенные в клубок противоречивые, но все еще такие же сильные чувства к нему, Валерий подошел к окну и настежь распахнул его, жадно втягивая полной грудью холодный влажный воздух, порывисто ворвавшийся в комнату с улицы. Так отчаянно хотелось, чтобы ветер с силой продул голову насквозь, буквально проветрив ее всю от мыслей, что взметнулись в голове целым сонмом и закружились в бешеной пляске. В этот миг было и сладко, и мучительно одновременно. Сладко от осознания, что он все еще что-то значит для нее, но мучительно от одной лишь простой незамысловатой мысли — без неё он жить не сможет, если она все же решится сделать то, что обещала всего несколько минут назад там, на кухне. И ему вдруг стало не по себе. Страшно. Мысль о том, что однажды он не увидит ее глаз, не почувствует ее запах, не услышить ее звонкий смех, вызывали в нем безотчетный ужас. Он ощутил себя словно в ловушке. Он был бы беспредельно рад, сумей он вырвать ее из себя вместе с сердцем, вскрыть его, как гнойник, промыть и зашить обратно, да только не получится… Он ощущал это совершенно отчетливо. Она уже слишком глубоко засела в нем, застряла, и все дальше входит в его нутро с каждым днем. Слыша собственное срывающееся дыхание, он ненавидел в этот миг самого себя, ту свою минутную слабость, с которой это все и началось, свою чёртову одержимость, что заставляет теперь его, когда-то такого свободолюбивого, гордого мужчину, соглашаться на любые унижения. Изнутри словно рвется зверь, готовый крушить и ломать все вокруг, лишь бы так не болело и не жгло, но тут же замолкает и стихает, теряя волю, от единственной мысли: «…что если Танины руки вдруг вновь обовьются вокруг его шеи, и нежный пухлые губы коснутся щеки…» *** Несколько последующих дней прошли, на удивление спокойно. Валерий старался не сталкиваться с Никитой, когда он через день приезжал и помогал девушке по хозяйству, старался не заговаривать без особой необходимости с Таней. На следующий день она принесла ему большую увесистую сумку с его вещами, которые передала Галя. Валерий был удивлен и безмерно рад одновременно. Среди прочих вещей были и его очки. Теперь мужчина старался максимально, чтобы не свихнуться, заполнять все свободное время чтением найденных на полке старых книг. Дни тянулись медленно, срастаясь в единое целое и стирая свои названия и числа в сознании. Ничего особенного больше не происходило, что одновременно и успокаивало Кипелова, и угнетало его, вызывая в сердце странную необъяснимую тревогу. Тревогу пополам с отчаянием от того, что тот Танин срыв, случившийся несколько дней назад, так и не получил ровным счетом никакого развития — ни потепления, ни даже еще большего ее охлаждения и отдаления…Судьба тасует карты, Хитро глядит в глаза И Даму Пик сдает Вместо Туза.