Что дальше будет — неизвестно

      Автомобиль плавно въехал в больничный двор и подкатил к зданию с дальнего торца. Таня отстегнула ремень безопасности, засуетилась в кресле со своим рюкзачком и начала выбираться на улицу.       — К врачу я дойду самостоятельно, — холодно отрезал Кипелов, давая понять, что возражения принимать не собирается.       Таня с грустью смотрела, как мужчина медленно удаляется в сторону больничного крыльца, а затем непроизвольно грустно вздохнула. «Какой же он упрямый! И ревнивый…» — мысленно заключила девушка и уронила голову на грудь. Она была разочарована тем, что не сможет, как мечтала еще вчера, сопроводить любимого мужчину к доктору и потом увидеть искорки радости в его глазах пополам с улыбкой на лице, когда он услышит новости относительно своего здоровья. Таня обожала его улыбку — широкую, открытую, но с легким оттенком почти хищной хитрости. И как он вообще мог просто так взять и оставить ее наедине с Никитой? Девушка никак не могла понять логику Валерия, если таковая вообще была сегодня в его поведении. Но уж точно ей была невдомек мужская гордость со всеми из нее вытекающими.       — Давай-ка выйдем на улицу, — хлопнув ладонями по рулю, будто устав выдерживать нависшую паузу, ободряюще сказал Никита, повернулся к Тане и радушно ей улыбнулся, мягко тряхнув за плечо.       — А-а-а, нет, — словно очнувшись, наконец, ото сна, нараспев произнесла девушка и неприятно поежилась, — не хочу здесь засветиться ненароком…       — Это уже паранойя, ты не находишь? — сиронизировал Никита и легонько пихнул ее в бок.       — Это никакая не паранойя! Я же тебе говорила, — выпалила Таня и обиженно надула губы.– Ты моего отца совсем не знаешь…       — Да пошутил я. Как выяснилось, неудачно, — ответил Никита, продолжая улыбаться и не убирая руку с плеча девушки. — Нет здесь камер, я не просто так припарковался именно в этом месте, — хитро прищурился он.       — Правда? — недоверчиво спросила Таня, испытующе глядя другу в глаза.       — Нет, блин, подставить тебя хочу! — расхохотался парень от того, что подруга так легко принимает все за чистую монету и удивленно хлопает ресницами.       — Все вы, мужчины, такие придурки! — беззлобно возмутилась девушка и тут же крепко обняла друга. — Спасибо тебе! За понимание. И заботу.        Минут через пять Таня и Никита сидели рядышком на капоте автомобиля, без слов вглядываясь в падавшие с неба пушистые хлопья снега и думая каждый о чем-то своем. Наконец парень достал из кармана пальто сигареты и зажигалку.       — И мне дай тоже, — тихим суховатым голосом произнесла Таня так неожиданно, что ее друг едва не вздрогнул от удивления.       — С каких это пор ты куришь?! — удивился он, развернулся к девушке всем корпусом и посмотрел строго в глаза. — Что-то я не припоминаю, чтобы ты при мне хоть раз это делала. Он что ли научил? — добавил Никита и кивнул в сторону больничноно здания.       — Ну… — неопределенно протянула Таня в ответ. — И да, и нет…       — Плохо он на тебя влияет, — прокомментировал эту неопределенность парень и вытащил из пачки ровно одну сигарету.       — Он сам до недавнего времени не курил. Может, это я на него плохо влияю, а не он на меня, — фыркнула девушка. — К тому же он, как и ты, тоже никогда не видел меня с сигаретой. И вообще дай сюда! — Таня тут же бесцеремонно выхватила пачку из рук друга.       — Упрямая девка! — Никита покачал головой и, поднеся зажигалку к сигарете подруги, которую та только что вытянула из пачки, чиркнул ею.       — Прямо ему под стать, — ехидно ответила Таня, сделала первую затяжку и услышала невеселый смешок друга.       — У вас с ним пробемы? — осторожно поинтересовался Никита, буквально кожей ощущая напряжение подруги. Ее состояние ему совершенно не нравилось, как и само присутствие Кипелова в ее жизни.       — С чего это ты так решил? — вопросом на вопрос ответила Таня и выпустила струйку дыма в сторону, обхватив себя левой рукой, словно пытаясь спрятаться от всего мира.       — Да брось. Для этого даже не нужно быть телепатом. Достаточно увидеть его ро… лицо, — еле сдержался и быстро поправился парень. Девушка никак не обреагировала, лишь опустила голову и меланхолично стряхнула пепел на снег. Эта ее реакция озадачила Никиту. На упоминания Кипелова в их разговорах она всегда реагировала бурно — поначалу, после печальных событий, просто все время плакала, спустя время чаще злилась, позднее и вовсе стала огрызаться и резко переводить тему. Сейчас же она попросту смотрела вникуда, как будто думая о чем-то своем, и даже не сопротивлялась его попыткам ковырнуть ее душевную рану. Он действительно хотел, чтобы эта странная, терзающая его подругу связь со слишком взрослым для нее и по факту все еще женатым мужчиной, едва не толкнувшим ее в пропасть, однажды распалась и забылась ею со временем, как страшный сон. Но хоть немного давить на Таню он был не в силах. С кем угодно он мог быть жестким, но только не с нею. Никита и сам удивлялся, как эта молодая особа умудрялась так легко и просто вить из него веревки и заставлять делать все, что ей было нужно. Он готов был весь мир бросить к ее ногам за одну ее ясную улыбку и нежный взгляд. Смотреть на то, как она снова и снова прощает своего мучителя и так преданно глядит в его глаза, было невыносимо, и все, что он мог — лишь попытаться достучаться до ее сердца и подтолкнуть к верному решению уйти навсегда, закончить эту неприглядную историю, закрыть исчерканную, перепачканную уродливыми кляксами страницу жизни раз и навсегда.       — Да, ты прав. Мне с ним очень непросто, — как-то слишком уж отрешенно протянула Таня, плавно процеживая сквозь напряженные губы дым и отрешенным взглядом наблюдая за тем, как переливаются красноватые блики в сером пепле сигареты. — Порой я его совершенно не понимаю. В нем… — она на мгновение замерла, словно удивившись собственному умозаключению, — как будто живут два разных человека. И они так быстро иногда переключаются между собой… Знаешь, вот так — чик-чик, а я не успела подстроиться, и все летит к чертям. Иногда бывает так… Так восхитительно, что я хочу тут же позабыть обо всем на свете и потеряться в нем, раствориться, растаять. А бывает наоборот. Очень больно. Так больно, что кажется, будто я вот-вот сойду с ума. Иногда хочется все бросить и сбежать куда-нибудь далеко, на край земли. Или удариться посильнее обо что-нибудь головой и потерять навсегда память, начать жизнь с чистого листа где-нибудь в другой богом забытой стране. А потом… А потом смотрю на него, в его глаза и понимаю — пропадаю. Лечу как мотылек на яркий манящий огонек… — ее губы едва заметно дрогнули, но тут же вновь сложились в аккуратное колечко и выпустили очередную сизую струйку дыма в объятия морозного ноябрьского воздуха.       На пару минут повисла неприятная, тягучая как клейстер, тишина, которая, казалось, закладывала уши и медленно издевательски душила, смеясь в лицо с мерзким саркастичным оскалом. Никита был удивлен и взволнован внезапной откровенностью подруги и не смел прервать повисшее безмолвие, с трудом борясь с тем гневом, что рождали в нем мысли о Кипелове. Его сердце разрывалось на части от Таниных слов, хотелось как-то исправить все то, что он сотворил с нею, и уничтожить его самого, не оставив на нем ни единого живого места. Но парень боялся спугнуть едва установившуюся между ним и Таней душевную искренность по тому вопросу, который всегда был между ними единственным камнем преткновения. Парень не знал, не подозревал, что в этот момент снежинки, мягко повисавшие на трепетавших от накатывавших слезинок Таниных ресницах, могли видеть в ее глазах обрывки проносившихся в ее голове воспоминаний, связанных с Валерием. Девушка, словно сидя в кинотеатре в последнем ряду, безвольно наблюдала за этой чередой ярких и перенасыщенных эмоциями картинок, будто это все было и не с нею вовсе, а с какой-то героиней грустной и порой жестокой мелодрамы, теряя счет времени и не думая ни о чем.       — Я не знала, что будет ТАК сложно, — она сделала акцент на одном лишь слове, растянув его, как жевательную резинку. — Черт. Да я вообще не думала, что что-то будет! — Таня рваным движением бросила окурок в сторону в снег и потянулась за новой сигаретой, но тут же получила шлепок по руке. Пачка сигарет в мгновение ока выпорхнула у нее из рук, а она и слова произнести не успела.       — На сегодня хватит, — строго отрезал Никита, убрал сигареты в карман брюк и, не дожидаясь реакции подруги, перевел тему в прежнее беспокоившее его русло. — Тань, зачем ты себя мучаешь?       От неожиданности девушка вздрогнула и неприятно поежилась. Этот вопрос был слишком метким и колким. Она и сама много раз задавала его себе, но никогда не находила ни единого вразумительного ответа. Вместо ответа она опустила голову на грудь и закусила губу до боли, чтобы не заплакать.       — Я же вижу, что ты страдаешь. Глаза грустные тебя выдают со всеми потрохами, — парень посмотрел на нее пристально, пытаясь оценить ее состояние — не слишком ли он давит? Она казалась ему такой хрупкой, такой уязвимой, как бабочка, и он очень боялся ее ранить, сломав тонкие невесомые крылья ее души. Встав с капота и подойдя к ней вплотную, он осторожно приподнял за подбородок ее лицо и нежно посмотрел в темные Танины глаза, чуть блестевшие от влаги. — Мне больно видеть тебя такой. Зачем ты так себя мучаешь?       Повторив свой вопрос, Никита ощутил укол в сердце от того, как она взглянула, наконец, в его глаза — бессильно, надломленно. Он не видел этого в ее глазах с тех пор, как впервые случайно встретил на детской площадке возле своего дома в Москве, когда она едва не нырнула прямо на его глазах в петлю своего шарфа. Его тогда до ужаса напугал совершенно обреченный взгляд незнакомки. Взгляд, в который влюбился, сам того еще не осознавая, в тот же миг. В тот вечер он больше всего на свете пожелал вновь вдохнуть в них живую радость и наполнить яркими искорками счастья. Но так и не сумел. Теперь вокруг совсем другие декорации, жизнь бежит без оглядки куда-то вперед, на лицо мягко ложатся и тут же таят снежинки, а в девичьих глазах — все тот же оттенок бессилия и обреченности, как и в тот страшный вечер. Это напугало парня. Что-то изменилось в ней, как будто сломалось.       — Я не знаю. Сама не знаю, правда, — полушепотом произнесла Таня, почти не шевеля губами и не отводя взгляда. Она устала. Устала сопротивляться, доказывать свои чувства, что-то объяснять. Она действительно уже и сама не знала, в чем смысл всего того, что она делает. И искать этот смысл уже не хотелось. И вот теперь, сказав эти простые слова, она ощутила, наконец, облегчение, словно пудовый камень упал с души. Эти слова были правдой, а говорить правду, даже прежде полностью сдавшись перед беспросветным будущим, вдруг оказалось удивительно приятно и радостно. И девушка даже слегка улыбнулась одними губами, лишь глаза ее оставались все такими же грустными. Эта странная улыбка совершенно обескуражила Никиту. Он несколько секунд быстро-быстро переводил взгляд с одного ее глаза на другой, словно ища в них ответ или хотя бы надежду, но никак не находил. Парень все так же нежно держал в ладонях ее лицо, а она и не сопротивлялась.       — Таня, ты… Мазохистка ты чертова, — беззлобно, но надтреснувшим голосом произнес парень, раздосадованный ее столь неопределенным ответом и странной реакцией, и мягко погладил обеими руками ее щеки.       — Скорее уж садистка, — невесело усмехнувшись, тихо сказала она, а потом, заметив непонимание в глазах парня, нежно убрала его руки от своего лица, обняла его замерзшие пальцы своими и продолжила прерванную мысль: — Я ведь и его мучаю тоже. Всю жизнь ему переломала, а он почему-то все еще со мной. Мы с ним повязаны. Можно сказать, нервами и кровью, — горько усмехнулась девушка, взглянув на совершенно ошарашенного парня.       — Он все это заслужил, — с плохо скрываемой неприязнью, заметно повысив голос, выпалил парень. — И с лихвой получил по заслугам.       — А ты прав. Не буду спорить, — почти спокойно и без капли сопротивления согласилась Таня, снова едва заметно улыбнувшись. — Пусть так. И мы друг друга стоим. Но вот ты страдаешь из-за меня незаслуженно, — неожиданно для Никиты Таня резко перевела тему и виновато заглянула в его глаза, как будто ища в них прощения.       Повисла неловкая тишина. Девушка все так же тискала в ладошкох его пальцы, по-прежнему такие холодные, сдовно это были ледышки. Она силилась отогреть их, как будто в ее руках было его живое сердце, разбитое ею. Где-то в глубине души она понимала, что их с Никитой дружба — это не совсем дружба, а что-то большее с его стороны. И все время прятала от себя эту мысль. Но сегодняшние слова Кипелова вытащили на свет божий ее догадки и заставили их проявиться в полной мере. Вся эта неловкость между ними, которая время от времени заставляла обоих прятать взгляд и менять тему диалога, нервозность в те моменты, когда речь нечаянно заходила о Валерии, все эти попытки Никиты «вразумить» ее, так и неувенчавшиеся в итоге успехом, которые прежде вызывали у Тани непонимание, раздражение и, как результат, острое желание замять их отвлеченными делами и мыслями, теперь вдруг сложились в ее голове в единый пазл. Только сейчас она увидела в его взгляде любовь, самую настоящую, о которой она мечтала, будучи подростком, и писала в своем дневничке. И за которую теперь испытывала острую мучительную вину. Которая, словно огромная бездушная бетономешалка, переворачивала все ее нутро — тошнотворно, безжалостно, невыносимо… И на эту любовь она, как бы ни хотела, не могла ответить взаимностью.       — Я знаю, что делаю тебе больно, знаю, что мучаю тебя. Но ничего не могу изменить… Я свой выбор сделала. Сразу, как его первый раз увидела. В тот день мне показалось, что я никого и никогда больше уже не полюблю так, как его. Это, наверное, со стороны выглядит глупо, но мне все равно. Пусть я дура, пусть я наивная, пусть меня весь мир осудит — мое сердце твердит только его имя. Ты мне дорог. Так дорог, что моя душа порвется в клочья, если ты отречешься от нашей дружбы. Но я не могу дать тебе то, чего ты хочешь…       — Таня! Это-то здесь при чем? — вспылил Никита и, высвободившись из плена Танинных пальцев, всплеснул руками. — Я ничего от тебя не требую и требовать не буду. И ты это прекрасно знаешь! — парень закипал, как переполненный чайник на плите, и уже понимал, что начинает переходить черту той тактичности, с которой всегда говорил с подругой, но уже никак не мог успокоиться. Девушка была права, и где-то в глубине души он это понимал, но меньше всего на свете ему нужна была ее жалость и неловкие объяснения, извинения.       — Прошу, прости меня, если сможешь… — опустив глаза, бормотала себе под нос Таня, как будто совсем его не слыша и словно полностью погрузившись в мрачную пучину собственной вины перед другом.       — Прекрати. Просто прекрати, — строго сказал Никита и вертикально рассек ладонью воздух, жестом показывая, что не желает больше слышать продолжения неприятного ему монолога. — Мои чувства — они мои! Я большой мальчик и в состоянии сам нести ответственность за себя и свою жизнь. Но ты… Таня, ты поступаешь опрометчиво! Неужели ты не понимаешь, что он разрушает тебя? — Никита сделал глубокий вдох и выдох, с трудом успокоив тем самым дыхание, и взглянул на Таню, которая все так же молча стояла, опустим голову и бессмысленно выискивая что-то в грязном снеге под ногами, а затем уже куда спокойнее продолжил, еще не потеряв надежду вразумить подругу: — Он уже пожил достаточно. У него-то все было в жизни, и теперь он может позволить себе творить все, что заблагорассудится. Но у тебя еще вся жизнь впереди, зачем ты ее с ним ломаешь?       — У меня никогда не было МОЕЙ, — Таня выделила это слово паузой, в то время как ее голос оставался таким тихим, что его едва ли не заглушали шумом мотора отъезжавшие с парковки соседние автомобили, — жизни. Мои родители все распланировали наперед, даже не спросив меня. А я всего лишь фарфоровая кукла в нарисованном ими сценарии…       — Черт побери, тебе почти двадцать один год, а ты рассуждаешь как пятнадцатилетняя девчонка с юношеским максимализмом, — парень с трудом сдерживал себя, чтобы окончательно все не испортить в своих отношениях с девушкой, которая за короткое время вдруг стала для него самым дорогим человечком на свете. Аккуратно обхватив руками ее плечи и слегка тряхнув, он заставил ее поднять глаза — в них блестели слезы, но ни капли не пролилось по щекам, она держалась, Бог знает какими усилиями. — Это просто глупое желание бунтовать против воли родителей, сам через все это проходил, только значительно раньше, чем ты.       — Ты не понимаешь… Не понимаешь меня… — словно в бреду пробормотала Таня, и ее лицо исказилось мукой, она мотнула несколько раз головой, словно пытаясь вырваться, сбежать от его давления, закрыться от его слов, но парень поймал ее лицо ладонями и вновь заставил взглянуть в глаза, а затем продолжил свою мысль тихо, вкрадчиво и даже с той мягкостью, на которую только был способен, в то время как его сердце горело огнем негодования и отчаяния.       — Сейчас ты все воспринимаешь в черных красках, но сделав всего один верный шаг, потом, спустя время, ты поймешь, что твои родители делали все только тебе во благо. У них за плечами огромный опыт, им лучше знать, как будет правильно и разумно. И вы вместе однажды вечером за чашечкой чая посмеетесь над тем, какие кренделя ты выписывала когда-то, заставляя их переживать и нервничать.       — Разумно, правильно… — задумчиво произнесла Таня и посмотрела на Никиту таким обреченным взглядом, что он едва не пожалел о сказанных только что словах. Таня горько усмехнулась и почти одними губами прошептала: — Я не хочу разумно и правильно. Я хочу так, как велит мне мое сердце. И душа. Лучше я совершу ошибку, зато сделаю это сама. Сделаю то, что по-настоящему желаю. Пусть даже вопреки разуму. Не хочу разменять свою судьбу пополам и предать себя, прожив не свою жизнь, — девушка искала взглядом понимания в глазах друга, но не найдя его, сказала то, что было для нее единственной истиной, единственной ценностью и важностью, как будто подытоживая весь этот бессмысленный для нее самой диалог: — Я люблю его.       — Да не любовь это! Влюбленность, заморочка, эскапизм, в конце концов. Что угодно, но не любовь. Чтобы полюбить по-настоящему, пуд соли надо вместе съесть, рука об руку пройти через океан проблем. Это не то, что приходит само по себе из ниоткуда, это то, что двое делают сами, своими руками. Хэнд-мейд, если хочешь! — парень горячился с каждым словом, все еще надеясь достучаться до разума своей визави, но с каждой секундой надежда ускользала сквозь пальцы, наталкиваясь на совершенно пустой взгляд девушки, в которой была лишь серая бетонная стена ее почти маниакальной упертости, о которую разбивались в осколки все его слова, звеня в морозном ноябрьском воздухе больничного дворика. — Это пройдет. Пройдет, слышишь? Верь мне, пожалуйста. Когда-нибудь ты и сама не сможешь вспомнить, почему из-за него, — Никита сделал паузу, вновь неприятно поморщившись — он никак не мог назвать Кипелова по имени или хотя бы по фамилии, ощущая что-то сродни тошнотворному чувству при любом воспоминании о рокере, — едва не положила свою жизнь на жертвенный алтарь.       Таня не изменилась в лице, лишь несколько секунд безучастно смотрела парню в глаза. В голове набатом прозвучала фраза: «Я без него жить не хочу, а с ним мне не позволят…» И злая решимость, лишенная надежд, наполнила ее сердце. Приоткрыв рот, девушка тихо и холодно произнесла:       — Отойди от меня.       В ее голосе не было ни капли ненависти, гнева, пренебрежения. Ничего. Лишь холод и пугающая решимость. Никита нервно сглотнул, пропустив в памяти как аудиопленку все, что только что сказал Тане, и уже пожалел об этом разговоре, потому как меньше всего на свете хотел ее ранить или задушить в ней жизнь своими руками. Выйти против компании гопников было не страшно, а вот сделать больно подруге — это пугало его до мурашек. Совершенно ошарашенный ее реакцией, он, сам того не осознавая, инстинктивно отступил от девушки в сторону, развернулся, сделал шаг назад и уперся ногами в капот своего автомобиля. Таня медленно походила возле него, задувчиво глядя в снег, как будто собираясь с мыслями, а затем развернулась лицом к другу и подошла почти вплотную к нему.       — Я с самого начала была с тобой честна. Быть может, меняла свои слова время от времени, но никогда не лгала. Быть может дала тебе ложную надежду, но сделала это не специально. Я рассказывала тебе обо всем. С самого первого дня. Потому что доверилась тебе и доверяю до сих пор. Я никогда не обещала того, чего не могла дать, — Таня говорила медленно, тихо, чеканя каждое слово, стараясь, чтобы парень обязательно понял ее правильно и не упустил ни единого ее слова. Ей до одури хотелось быть понятой. Она говорила правду, в течение всего этого мучительного разговора, и вместе со словами ее покидала боль, которая жила в ее сердце вместе с образом Никиты и которая висела камнем на шее долгими днями. Холодная решимость дарила ей силы продолжать этот монолог дальше: — Раз ты не хочешь понять меня, раз не принимаешь, тогда я прошу прощения, что потратила твое время и заняла твой дом. Завтра же я покину его. Будь что будет. Я не стану винить тебя ни в чем. Ты и так дал мне то, чего не обязан был давать. Помог мне, когда я в этом нуждалась, хотя не был обязан. Еще раз прости меня за все.       — Таня! — коротко вскрикнул от неожиданности только что услышанных слов подруги Никита и, испугавшись самого себя, тут же осекся. — Черт! — выругавшись, он лишь рывком схватил девушку за плечи и притянул с силой к себе, сжав едва ли не до хруста ее ребра. Она рвалась в его руках, как пойманная в капкан лисица, пыталась что-то кричать ему в шею, а он лишь обнимал ее и пытался успокоить, тихо бормоча слова, которые сам же не успевал осмысливать.       — Тише, пожалуйста, малыш, тише. Никогда, слышишь, никогда я тебя не прогоню. Никогда тебя не оттолкну. Упрямая моя чертовка, — устало вздохнул Никита, заметив, что Таня перестала вырываться из его рук и едва ощутимо дрожала от накатывавших волнами эмоций. — Прости. Глупо было надеяться, что самая упрямая на свете девчонка хоть раз послушает меня, — по-доброму усмехнулся он и ослабил объятия. Таня не отпрянула, все так же прижималась к нему всем телом и вслушивалась в каждое слово. — Ты можешь оставаться с ним… в моем доме столько, сколько посчитаешь нужным. Возможно, я потом об этом решении пожалею. Но, по крайней мере, буду знать, что сделал все, что мог. Я не оставлю тебя одну. Ни за что.       Несколько минут прошли в тишине, изредка прерываемой Таниными короткими всхлипами. Девушка и впрямь расслабилась, наконец, в его руках и вдруг осознала, что именно он и только он знает о ней практически все — все обстоятельства ее жизни и нынешнего положения, все ее душевные переживания, мечты и надежды, тревоги и страхи. Не Кипелов, а именно он. " Так странно… Почему любимому человеку я боюсь рассказать правду о себе, а Никите могу и при том так легко? С первого дня, даже не смотря на то, что он Валеру на дух не переносит и всеми фибрами души желает, чтобы мы с ним расстались, и как можно скорее» Но ответа не находила. Эта мысль удивляла и даже немного пугала ее, но вместе с тем, она была рада, что хоть один человек на свете, зная о ней все, не отрекся от нее и остается рядом, охраняя и оберегая как ангел-хранитель, пусть и со своими вполне земными и не всегда приятными ей эмоциями и словами.       Никита ни слова не произносил, лишь терпеливо ждал. Он рад был по крайней мере тому, что девушка успокоилась, хоть и толка от разговора никакого ровным счетом не вышло. Было чертовски больно осознавать, что она на всех парах неслась к обрыву с какой-то только ей одной понятной радостью, какую испытывают, наверное, лишь безумцы, а он своими собственными руками расчищал перед ней дорогу. Но оставь он ее сейчас, никогда бы не простил себя за предательство. Оставалось лишь крепко обнимать ее, сцепив зубы до скрежета, и благодарить небеса за это мгновение близости…       Вдруг Таня мягко отстранилась и начала смушенно тереть глаза кулачками, пытаясь прийти в себя.       — Ты довел меня до слез! Гад, — наигранно обиженно фыркнула она и усмехнулась, а потом тихо добавила, посмотрев парню в глаза: — Спасибо.       — Было бы за что, — пожал плечами Никита и тепло улыбнулся. — А насчет гада — ты становишься слишком предсказуемой, милочка! — поддразнил он Таню и тут же продолжил, не обращая внимания на ее комментарии вроде «Да ну тебя!» и «Вредина!»: — Я должен сказать тебе две вещи.       — Какие? — увидев строгую серьезность во взгляде друга, тут же напряглась и переменилась в лице девушка, насторожившись.       — Во-первых, все, что я только что сказал — это от того, что я безумно переживаю за тебя, а не потому что я хочу занять его место, — сказал Никита и кивнул в сторону больничного корпуса. — Ты мне все прекрасно объяснила, меня бы при любом раскладе твои родители не приняли в семью, даже если бы ты вдруг выбрала меня. А если бы я все-таки попытался занять место в твоем сердце, то точно так же разрушил бы твою жизнь. И не спорь со мной, я действительно считаю, что это так, — он упрямо не дал Тане возразить и хоть слово вставить и без пауз продолжин: — Я категорически это не приемлю. И из этого следует вторая вещь, которую я должен сказать тебе. Ты дорога мне, я приму любые твои поступки и обещаю — постараюсь понять. И всегда буду рядом. Но это не значит, что я приму его. Это не значит, что я закрою глаза на то, что он сделал с тобой. И даже не проси меня об этом. Я никогда не поменяю свое мнение о нем. Для меня он…       Никита замялся. Таня посмотрела на него так болезненно, нервно закусив нижнюю губу при упоминании о Валерии, что он почувствовал какую-то нелогичную и необъяснимую для себя вину перед ней. И он не хотел вновь ломать только что восстановившийся между ним и подругой хрупкий мост понимания и душевной близости.       — В общем, ты можешь на меня расчитывать, но его я принимать не обязан, — подытожил Никита, замяв незаконченную фразу, уселся на капот, похлопал по нему ладонью рядом с собой, приглашая девушку присоединиться, и достал сигареты.       — А ты свой лимит уже выкурила! — ответил на неозвученную Танину просьбу Никита и показал фигу, а потом прикурил свою сигарету. Таня в ответ на это фыркнула, сложила руки на груди в замок и демонстративно отвернулась.       — Я тоже тебя люблю, — хохотнул парень и легонько пихнул ее в бок. Таня ответила, начав тем самым импровизированную драку локтями, отчего молодые люди рассмеялись, а затем Никита крепко обнял подругу за плечо и притянул поближе к себе. — Ты родителям звонила?       — Нет… — вздрогнув, ответила Таня и инстинктивно уткнулась носом в воротник куртки, зарывшись в него поглубже, словно стараясь спрятаться от нахлынувших вдруг мыслей.       — И почему же? — настаивал Никита, выпуская вниз тонкую струйку дыма.       — По большому кочану и по малой капусте, Никита! — вспылила было Таня, но тут же успокоилась, понимая, что друг просто о ней беспокоится, и вообще он прав, как бы ей не хотелось этого признавать. — Не знаю… Боюсь.       — Они твои родители, чего ты боишься? Не хочешь отступать, возвращаться домой — твое дело. Но молчать — это совсем плохой вариант, понимаешь? Одного «разговора», — Никита сделал движение пальцами в воздухе, изображая кавычки, — на эмоциях слишком мало. Ни один родитель не будет молча ждать, когда их дочь, пожелавшая внезапно свободы и сбежавшая из дома, соизволит, наконец, выйти на связь.       — Никита, я боюсь… — Таня жалобно посмотрела парню в глаза, поджав губы и и тяжело вздохнув. — Потому что не знаю, что им сказать. У меня нет плана.       — Я понимаю тебя, — приободрил парень подругу, тряхнув ее за плечо и стараясь держаться, хотя и сам мучительно переживал за нее и понятия не имел, чем ей помочь в ее дурацких, с его точки зрения, опрометчивых и даже опасных поступках. — Но своим молчанием ты делаешь только хуже, провоцируя отца начать тебя искать. И что он найдет тогда, м? Я не знаю, что ты должна сказать ему, но только ты его знаешь от и до и больше никто. Знаешь его слабости. Уверен, ты найдешь для него нужные слова. Если не хочешь возвращаться домой, придется придумывать план на ходу и что-то делать. Все это ужасно дурно пахнет, вряд ли кончится чем-то хорошим, но я надеюсь, что ты будешь осторожна и найдешь выход. Хотел бы я тебе хоть чем-то помочь, но в упор не вижу, чем, — с надрывом произнес Никита и замолчал, снова закурив, как будто пытаясь скрыть в этом действии нервозность и утопить в дыму тревогу.       — Я поговорю, обещаю, — натянуто улыбнулась Таня и положила голову другу на плечо. Он погладил ее по макушке и, выдержав паузу, тихо сказал:       — Они ведь любят тебя. Не сомневайся в этом, — парень замялся, думая о чем-то своем. — И они по крайней мере имею право знать, что с их дочерью все в порядке.       Таня не ответила, лишь шмыгнула носом, ощущая, как дым от сигареты друга щекочет ноздри и дарит легкое расслабление, унося мысли куда-то в даль, и слушала встревоженное дыхание парня. Хотелось, чтобы эта тишина и ненавязчивые объятия длились целую вечность, даря покой и чувство защищенности. И лишь спустя минут десять Таня наконец прервала молчание:       — Ты пойдешь к отцу?       — Ах, да, — словно очнувшись от дремы, встрепеннулся Никита и выпустил девушку из объятий, а затем направился к двери машины. — Думаю, он уже закончил с твоим благоверным. Странно, что тот до сих пор не вышел, — рассеянно пробормотал парень и вынырнул из автомобиля, держа в руках папку с бумагами. — Зайду, пожалуй, со служебки. Кстати, забыл сказать… Перед поездкой я не успел, и без того прилично задержался. Мне нужно будет забрать бумаги, которые лежат в комоде возле окна, помнишь, я тебе показывал?       — Помню… То есть назад мы тоже втроем поедем? — растерянно спросила Таня, одновременно обрадовавшись этим словам и в то же самое время омрачившись от перспективы вновь оказаться между двух огней еще часа на полтора пути.       — Если ты не против. Думаю, так будет удобнее для всех, — нейтрально ответил парень и, остановившись перед подругой, прежде чем уйти, улыбнулся, щелкнув ее по носу. — Ну, чего нос повесила?       –Тогда едем вместе, — улыбнулась она в ответ. — И еще раз спасибо тебе за все.       Парень подмигнул подруге, сделав пальцами жест «ok», и бодро зашагал прочь в сторону служебного входа в больничное здание, оставив Таню наедине со своими мыслями и улыбкой, не сползавшей с ее лица еще несколько минут. Не смотря на неприятные мысли о предстоявшей неловкости во время обратного пути, она все же без сомнений согласилась на предложение друга, потому что, положа руку на сердце, очень хотела еще хоть немного времени провести рядом с ним. Когда еще это повторится, она не знала, ведь ее любимый мужчина ревновал ее к Никите, и она, как бы ни была приятна эта его ревность, все же не хотела причинять ему дискомфорт и видеть недовольство и гнев в его до одури любимых серо-голубых глазах. Глазах, которые, напряженно буравили ее с больничного крыльца уже несколько долгих минут…