Что дальше будет — неизвестно

      Но существует, несомненно, и другая любовь, тягостная, жгучая, безжалостная — необоримое влечение двух несхожих людей, которые одновременно ненавидят и обожают друг друга. Когда я смотрел на нее, мне в равной мере хотелось убить ее и поцеловать. Ги де Мопассан «Шпилька»

      Обратная дорога почти не отличалась от прежней поездки в Москву. Тот же гул мотора, те же пейзажи за окном, тот же неспешный, почти неразличимый шум двух голосов. И тот же ненавистный Никита… Ощущение себя третьим лишним, ненужным балластом в салоне автомобиля безотчетно усилилось и почти подошло к своему пику. Кипелову было нестерпимо досадно, что не он сейчас находится за рулем, не он уверенно и умело крутит руль, ловя боковым зрением восхищенные взгляды смазливенькой молодой пассажирки по правую руку.       Никогда в жизни Валерий не комплексовал по поводу отсутствия у него прав и вообще не имел никакого особенного желания садиться за руль. Это с удовольствием делала жена. Она и по жизни всегда обожала командовать и руководить — и собственными передвижениями по городу и за его пределами, и любыми домашними делами, будь то садово-огородные работы на даче или ремонт в их московской квартире, даже обычные повседневные дела вроде уборки, готовки и семейных праздников. Галя и мужем руководила как заправский командир, а он, в общем-то, был и не против. Сам с детства строго приученный родителями к порядку, он мог полностью расслабиться дома, где этот самый порядок без проблем соблюдался и даже активно насаждался супругой. С ней было комфортно и приятно. И во время их совместных поездок на пассажирском переднем сидении тоже. Можно было вздремнуть или ненадолго сбежать от реальности в собственные грезы и размышления, безучастно наблюдая за проплывающими перед глазами пейзажами.       Вот только теперь, с Таней, все вдруг переменилось. Валерия больше не устраивала пассивность размеренной уютной жизни. Взбалмошность, свойственная по обыкновению юным девушкам, бесцельное бунтарство, вместе с тем нежная хрупкость и в конечном итоге покорность возбуждали в нем желание брать на себя роль беспрекословного лидера, строго воспитывать ее по необходимости и самое главное — опекать и оберегать от любых опасностей и посягательств со стороны окружающих людей. Особенно мужчин. Особенно молодых и привлекательных, уверенных в себе и успешных. Особенно тех, к кому Таня и сама испытывала симпатию… Не важно, какую. Да, она каждый раз уверяла его в том, что Никита для нее — лишь друг и не более того. Кипелов не возражал — он это и сам прекрасно чувствовал. Но, тем не менее, даже душевная теплота, установившаяся между молодыми людьми, доводила его до самого настоящего бешенства. Он претендовал абсолютно на все — на ее полную преданность и телом, и сердцем, и разумом, и душой. Сам понимая, что не может по каким-то своим причинам дать ей той близости, которой она так жаждет и которую ей с лихвой обеспечивает Никита, все же явственно ощущал, как где-то внутри, в груди, нестерпимо горело желание жестко отрезать от нее все-все связи с любыми реальными или даже гипотетически возможными поклонниками.       Намеренно расположившись позади водительского сидения, чтобы не видеть раздражавшего его молодого соперника, Кипелов упорно делал вид, что неимоверно заинтересован архитектурой окраины Москвы, но все же боковым зрением замечал, что Таня то и дело украдкой поглядывает на него и, не встретившись с ним глазами, вновь и вновь виновато роняла голову вниз. Она бесила его. Ох, как она его бесила! Он хотел бы сейчас ехать с ней в электричке, крепко прижимая ее рукой к своей груди, да так, чтобы она всем телом ощущала ту жадность, которую он к ней испытывал, и едва уловимо мягко целовать ее в висок, чтобы она чувствовала всю переполнявшую его нежность. Жадность и нежность — это то, что распирало его изнутри каждый день, проведенный с нею рядом. А сейчас — еще и разъедающее раздражение. Раздражение, граничившее с ненавистью. Ее виноватое покусывание губ, ее трепетные признания, ее влюбленные глаза — и тот факт, что каждый раз она садится в автомобиль рядом с Никитой, а не с ним! Приковать бы ее к себе наручниками и не отпускать от себя ни на шаг. Прижимать бы ее к стене, крепко сжимая рукой тонкую нежную шею, и шепотом на ушко медленно объяснять, что она всецело принадлежит только ему. «Если б я был султан… — пробежала в голове мужчины смешная советская песенка, — я бы сделал ее своей наложницей».       В то же самое время Таня, время от времени бросая взгляд на Валерия, с грустью осознавала, что по приезду домой ее уж точно не ждет такой желанный милый уютный вечер в его объятиях перед телевизором на разложенном диване, а напротив — очередное холодное, каменное молчание неопределенной длительности и гордое игнорирование, словно она привидение. «Вот бы мне волшебную палочку, чтобы соединить в одного человека Валеру и Никиту. Чтобы был таким вот мужественным, страстным и даже жестким, таким до щекотки манящим и притягательным, как первый, и таким вот чутким и внимательным к моим чувствам и переживаниям, как второй. Тогда я была уж точно бы по-настоящему счастлива!» Глядя бессмысленным взглядом на грязно-серую дорогу, затуманенную мельтешащими перед лобовым стеклом автомобиля снежинками, она размечталась о том, как могла бы этим вечером тихонько готовить Кипелову какой-нибудь кекс по только что вычитанному в интернете новому рецепту, потом уселась бы на него сверху на постели и нежно расцеловала его в нос, щеки, шею, а затем он перевернул бы ее на спину, вжал всем телом в простыни и грубовато трахнул, после чего сгреб бы в охапку, прижал покрепче к себе и так и уснул, а она считала бы мелькавшие перед глазами звездочки и мучилась бессонницей из-за его теплого дыхания, размеренно щекотавшего разгоряченную кожу на плече. А потом, проснувшись утром и лениво нежась в постели, она рассказывала бы ему о своих дурацких снах, о просмотренном недавно фильме и какой-нибудь ерунде, прочитанной в интернете, о своих мечтах и страхах, надеждах и разочарованиях… Таня так размечталась, что совершенно не заметила, как автомобиль плавно подкатил к калитке до боли знакомого и уже почти ставшего родным дома. Дома, в котором произошло немало дурного, пролилось много слез и случилось уже дважды то, от чего все еще немного краснеют щеки в присутствии Никиты…       Таня выбралась из тепла на мороз первая. Ужасно не хотелось прямо сейчас встречаться взглядом ни с Кипеловым, ни с Никитой. Хватило уже по самое горло.       — Я задержусь немножко, скоро догоню, иди пока, — буркнул парень и, дождавшись, когда подруга выберется из салона, открыл бардачок и вывалил на пассажирское сидение целую стопку бумаг.       Снежинки неприятно кусали лицо, а снег под ногами так противно и громко хрустел, как будто рвались ее нервы. Девушка куталась носом в воротник, вжав шею в плечи так сильно, что от этого неприятно ныли напряженные мышцы, и быстрыми шажками семенила в сторону калитки. Она слышала, как за ней старался не отставать Валерий — характерный звуку шагов и легкое поскрипывание костылей настойчиво вползали в уши. К тому же Таня совершено отчетливо спиной и затылком ощущала его тяжелый взгляд, и оттого еще сильнее покрывалась мурашками. До безумия хотелось, чтобы этот дурной день поскорее закончился — кое-как скоротать вечер, а потом под любым предлогом примоститься под теплым боком в надежде, что он не оттолкнет, не прогонит, а утро сотрет своей негой и лаской, точно мягким ластиком, все, что было сегодня, и на чистом холсте ей удастся нарисовать новые краски ее безграничной любви…       Узкая дорожка, маленькое крылечко, темно-серая дверь — пальцы не слушаются, тщетно отыскивая в недрах куртки ключи. Черт! Они же в другом кармане. Таня мысленно ругает саму себя за забывчивость и рассеянность. А все потому, что эмоции накрывают с головой — досада сжимает разум, как пасть хищника безвольную и почти сдавшуюся жертву. «Почему все так плохо, почему он так ревнив, так строг и суров ко мне, чем я все это заслужила? Ведь я его. Я вся без остатка его! Неужели этого мало? Зачем, черт побери, зачем все так усложнять? Я лишь хотела встретиться с другом. А еще так мечтала, чтобы они подружились… ну или хотя бы попытались найти общий язык. Вот бы открыть сейчас эту дверь, провалиться в тепло, как в иномирье, и забыть про все-все проблемы». Холодный металл ключей в замерзших пальцах, противный скрежет замка — Кипелов уже за спиной. Пальцы начинают дрожать, ключ так нелепо застревает в замке и никак не хочет извлекаться наружу. «Валера, как же я хочу, чтобы ты обнял меня прямо сейчас и прошептал что-нибудь глупое и нежное на ухо…» Его громкое дыхание за спиной — запыхался. Ключ выскакивает, наконец, из замочной скважины и тут же выпадает из неловких рук — дзин! Таня опускается на коленки, зарывается покрасневшими на морозе пальчиками в обжигающий холодом снег — прямо возле ботинок Валерия. Она не видит, но явственно чувствует — он смотрит на нее снизу вверх. Неотрывно, не проронив ни слова, жестоко раня строгостью. Неловко, так странно быть у его ног, внизу, на корточках. Волна мурашек по телу — хочется обнимать его ноги и смотреть кротко и послушно снизу вверх… Бр-р-р! Отгоняя странные фантазии, девушка подскакивает на ноги, как ошпаренная, и поскорее распахивает дверь. Выдох. Гора с плеч. Наивная, но все же согревающая сердце иллюзия защищенности. Теперь только нужно отдать Никите документы, и все — это напряжение пропадет, наконец, оставив лишь неприятную оскомину. «Зря я все это сегодня затеяла…»       — Таня, перестань! — раздраженно выкрикнул Валерий, оттолкнув ее руки, тянувшиеся к молнии его куртки. — Я сам разденусь, черт возьми! И разуюсь тоже. Хватит.       — Я просто хотела помочь…       — Просто разденься сама и не устраивай цирк — я не инвалид, — фыркнул мужчина, расстегнув куртку, и кое-как присел на пуфик в углу, кряхтя от напряжения.        Таня разделась быстро и несколько секунд молча печально смотрела на любовника, с досады закусив губу и ощущая, как нестерпимо давит на мозг повисшее безмолвие. Он ревновал. Снова. Это было ясно, как белый день. Таня даже не удивилась, лишь была расстроена тем, что совершенно не имеет понятия, как себя вести во всей этой нелепой ситуации. Из раздумий ее вырвал Никита, зашедший в коридор и остановившийся возле входной двери.       — Танюша, разуваться не хочу, принесешь мне документы? В комоде синяя папка. Придется немного покопаться — бумаг там много скопилось, все никак не разберу и не выброшу все лишнее, — спокойно проинструктировал он девушку и мягко улыбнулся ей.       Кипелов осторожно поднялся с пуфика и, дождавшись, когда Таня скроется в комнате, медленно подошел к парню, стиснув зубы и посмотрев на него со злым прищуром.       — Ну так что, понравилось? — холодно проговорил он и криво усмехнулся.       — Ты о чем? — не понял Никита и рефлекторно хотел было скрестить руки на груди, но тут же передумал и упер кулаки в бока.       — Да брось! Ты же хотел провести с ней время. Воспользовался хоть представившейся редкой возможностью? Доволен? — Кипелов цедил слова сквозь зубы, понимая, как это все глупо и по-мальчишески звучит, но все же не мог отказать себе в том, чтобы хоть немного унизить соперника.       — Да что за ерунду ты несешь? Мы чудесно поговорили с ней, тебе-то какое дело? — Никите было не по себе от этого холодного взгляда — он одновременно жег огнем и тревожил. Вся эта ситуация с начавшимся только что незапланированным диалогом с ненавистным человеком ему совершенно не нравилась и натягивала нервы, как гитарные струны.       — Поговорили, мило обнимаясь. Чудесно, — проигнорировав вопрос, дополнил мысль рокер, ухмыляясь и с трудом давя распалявшуюся злость. Плевать он хотел на то, как он выглядит со стороны, что думает Никита — Валерию совершенно не нравилось близость его девушки и этого наглеца. Наглеца, который смеет трогать его собственность. Он не знал как, но чувствовал, что должен с этим разобраться, иначе его гнев сожжет его изнутри дотла.       — Пусть так. И что? — парень стоял на своем и не собирался отступать, хоть и чувствовал дискомфорт и напряжение, затягивавшееся в нем узлом от странного, наполненного злой решимостью взгляда визави.       — Поцеловал хоть ее? — недобро усмехнулся Валерий, оскалив зубы.       — Что?! — моментально вскипел Никита от столь провокационного вопроса, его словно кипятком обдало. — Что за бред ты несешь? В своем уме?       — Да брось, ты же хочешь этого. Ее хочешь, не правда ли? — прищурился Кипелов, испытующе заглянув парню прямо в глаза и сделав шаг навстречу. — Что, не сдюжил? Кишка тонка?       — В отличие от тебя, — Никита кипел от негодования и умышленно сделал паузу, направив указательный палец Валерию в грудь, — я не целую девушек против их воли и не принуждаю их к сексу, когда они этого не хотят.       — Твоя правда. Она ведь меня сама хочет. Меня, а не тебя, — парировал рокер, чувствуя, как адреналин ускоряет стук сердца и ток крови по венам. Ненависть к сопернику требовала выплеска, заставляла провоцировать его всеми доступными способами, лишь бы как можно сильнее унизить.       — Допустим, — с трудом сохраняя невозмутимый вид, с достоинством ответил Никита. — Я вообще до сих пор понять, не могу, почему она тебя все-таки простила. Сколько раз ей говорил… Ты же запудрил наивной девчонке мозги ради собственного эгоистичного удовольствия и даже ни разе не попытался подумать, а что для нее было бы хорошо и правильно.       — Ты дохрена на себя берешь. Она не ребенок и сама вполне способна решать, чего хочет, — Валерию хотелось прокричать эти слова Никите прямо в лицо, но он очень не хотел, чтобы здесь прямо сейчас оказалась вдруг Таня, прибежав на шум.       — Здесь ты прав, свобода воли бесценна, но ты слишком сильно влияешь на нее. Был бы мужиком — сделал бы все, чтобы не исковеркать ее жизнь. И не уничтожить заодно свою, — с презрением ударил по больному парень, испытав при этом несравнимое моральное удовольствие — правду говорить все-таки весьма приятно, особенно жесткую, особенно глядя прямо в глаза. — Да, она сама имеет право решать, что делать. И только поэтому ты, — с оскалом, шипя как кобра, добавил Никита, — все еще здесь, в моем доме. Только потому, что она меня попросила. Я всегда был против, но согласился. Уверен, пожалею потом об этом, но, видимо, я дурак. Влюбленный дурак, — парень как-то горько усмехнулся, на мгновение его уверенность в себе дрогнула. На короткое время повисла тишина — натянутая, звенящая, как гитарная струна, почти наэлектризованная. Мужчины озлобленно смотрели друг на друга, каждый не хотел показывать хоть на долю секунды свою слабость. В конце концов, Кипелов разомкнул пересохшие напряженные губы и с гордостью, со злой решимостью в голосе произнес несколько слов — медленно чеканя их, почти по слогам:       — Я уеду. Завтра же. Давно пора было это сделать. И с радостью! — издевательская усмешка. — Мы уедем с ней вместе.       — Ха! — парень не сдержал короткий смешок, уверенно и почти расслабленно запрокинул голову назад и недобро заулыбался, обнажив ровный ряд зубов. — Наивный, самоуверенный… Нет, мил человек, никуда она отсюда не поедет.       — Да с чего ты взял? — нахмурив брови и напрягшись, процедил сквозь зубы рокер, мечтая в этот самый момент от души разукрасить самодовольную физиономия молодого соперника, выбить из него всю дурь одним прицельным ударом кулака, тем самым эффектно запечатав ему рот.       — О, так ты не знаешь что ли? — совершенно искренне, но щедро сдобрив голос и мимику пущим артистизмом (грех было упустить такой удобный шанс подразнить ненавистного мужчину!), воскликнул парень и приглушенно расхохотался. — Она тебе ничего не рассказала! А вот это уже интересно. Вот как, значит, — он вдруг почувствовал себя королем в сложившейся ситуации.       — Ты о чем вообще? Что она должна была мне сказать? — Кипелов злился и стремительно терял терпение, играя желваками.       — А ты сам не пробовал пораскинуть мозгами? В твою голову никогда не закрадывался вопрос, почему Таня здесь? Не с семьей, а в этом доме. Не думал, почему она в свои двадцать глубокой осенью не учится, почему не встречается с друзьями? Я смотрю, ты ей совсем не интересуешься вне постельного вопроса. Ты хоть пытался говорить с ней о чем-нибудь кроме…       — Заткнись! — едва сдерживая голос на уровне шепота, чтобы не привлекать внимание Тани в соседней комнате, с раздражением прервал Валерий Никиту, не дав тому закончить фразу. Он попросту не мог дослушать, это было выше его сил. Потому что парень был прав. И почему-то только сейчас он осознал, что действительно ни разу даже не подумал о странности Таниного поведения. — Не твоего ума дела, о чем нам с ней говорить. И спесь свою поумерь!       — Она тебе не доверяет, — издевательски улыбаясь и не слушая слова оппонента, продолжил свою мысль Никита, буквально устроив пляски на шее Кипеловской гордости, при том с нескрываемым наслаждением.       — И тем не менее она со мной, — вернулся к беспроигрышной колкости Валерий.       — Лишь потому, что ты ее мечта. Ты же не глупый человек, должен понимать, что она обычная фанатка, коих у тебя море. До сих пор, что удивительно, — короткая усмешка Никиты на пару мгновений прервала его речь. — Глупо бравировать тем, что наивная молоденькая девчонка втрескалась в придуманный ею же образ. Это не любовь, ты же сам это знаешь. Не за что тебя любить. Ты жалок, — как-то буднично произнес последнюю фразу парень, как будто констатировал факт смены суток на планете Земля или какую-нибудь другую общеизвестную азбучную истину, что окончательно добило Кипелова, подведя его к самому краю терпения, за которым — точка невозврата.       — Послушай-ка, сосунок, что я тебе скажу, — Кипелов схватил Никиту за воротник его пальто и с силой тряхнул, приблизившись к нему почти нос к носу. — Не дорос ты еще до того, чтоб судить — кто, кого и за что может любить. И не суй свой поганый нос в чужие отношения.       — Ха! Отношения! — усмехнулся Никита, не отводя полный презрения взгляд от рокера, вцепился в его пальцы на воротнике и медленно освободил от них свою одежду. — Ты же только трахаешь ее, да и все. Какие ж это нахуй отношения? Она страдает рядом с тобой, и на моем плече потом плачет. Я не целовал ее там, возле больницы, а успокаивал, идиот! Ты, — парень снова ткнул своего собеседника пальцем в грудь и брезгливо оскалился, тоже стараясь говорить как можно тише, ведь Таня в этом разговоре оказалось бы попросту лишней и даже мешающей, — мучаешь ее, рушишь жизнь и все ее будущее. Был бы мужиком, просто отпустил бы ее в тот день, а не изнасиловал. И ведь ты до сих пор даже не раскаялся как следует. Будь моя воля, гнил бы ты сейчас в тюрьме как падаль.       — Чтобы удачненько занять мое место рядом с ней, — ядовито усмехнулся Кипелов, инстинктивно попеременно сжимая и разжимая кулаки, будто налившиеся свинцом и нестерпимо зудящие, готовые пуститься в пляс, подстегиваемые бушующим в крови адреналином. Надеялся, что попал удачно в точку, но, к собственному удивлению, просчитался.       — А вот тут ты не прав. Места мне рядом с ней, как и тебе, нет, совершенно уверенно произнес Никита, замечая в стальных глазах Валерия удивление и даже некоторую растерянность. — Если бы ты хоть немного знал, кто она такая, сбежал бы, трусливо поджав хвост, в свой скучный мирок без всякого геморроя. Да что говорить, ты и из больницы поехал с ней сюда только потому, что обделался от одной мысли о том, чтобы честно ответить за содеянное на зоне, — парень все больше распалялся, дав, наконец, волю чувству ненависти к Таниному любовнику, так давно сидевшему в нем. — Надеялся, что пронесет, так ведь? Я прав? Вот только вляпался ты и попал. По полной программе. Попробуй как-нибудь на досуге узнать у Тани, почему тебя лечил мой отец, а в больнице пациент с фамилией Кипелов вообще не числился никогда. И да, можешь валить отсюда к чертовой матери, можешь остаться здесь с ней — мне плевать на тебя! Но я буду чертовски счастлив, если она однажды одумается и уйдет от тебя, поймет, наконец, что ты трус. Жалкий ничтожный трус!       Кипелов промолчал. Нечего было ответить. Тело отреагировало быстрее разума. И вот уже Никита коротко сдавлено стонет, согнувшись почти пополам, крепко обхватив грудную клетку руками. Тупая боль где-то слева, невыносимо выкручивающая мозг, попытка отдышаться и хоть немного сориентироваться… Рокер стоит рядом, удовлетворенно наблюдая за склонившимся перед ним молодым человеком, медленно разминая пальцы правой руки. Тоже немного больно, но эта боль приятна, даже сладка. Где-то внутри разжалась тугая пружина, и Валерий впервые за все время этого напряженного разговора улыбнулся — самодовольно, почти маниакально.       — Ну-ну, тише, тише, я ж не сильно. Не смог даже размахнуться как следует, местечка здесь маловато, — елейным голосом почти промурлыкал Валерий и похлопал парня по плечу ладонью. В момент удара он испытал лишь радость освобождения от выплеснувшегося, наконец, гнева, но теперь, видя оскорбившего его соперника поверженным и мычащим от боли, ощущал полное моральное удовлетворение и, к собственному удивлению, почти садистское удовольствие.       Вот только миг победы был не долог. Никита, с трудом собравшись с силами и превозмогая боль в отбитых ребрах, довольно быстро выпрямился, представ перед лицом Кипелова суровым и вновь собранным. Не ожидавший этого рокер не успел даже удивиться, как ощутил… Нет, даже не боль, а просто сильный удар прямо в лицо. Удар, от которого он покачнулся и, не удержавшись на одной здоровой ноге и не слишком устойчивом костыле, полетел назад и впечатался спиной в стену. Кое-как удержавшись за угол стоявшего рядом небольшого комода, Валерий медленно сполз на пол, едва не подвернув больную ногу. Только сейчас он ощутил сильнейшую боль, от которой взвыл белугой, попутно считая яркие звездочки, ярко заигравшие перед глазами безумным калейдоскопом. Ладони инстинктивно закрыли лицо. В ушах мерзко звенело, сердце сбивалось с ритма, а по пальцам вдруг потекло что-то липкое… Нос заложило почти сразу. Жадно хватая ртом воздух, мужчина краем глаза увидел промелькнувшие совсем рядом девичьи ножки в нежных розовых носочках, а потом, кажется, на несколько секунд выпал из реальности.       — Господи, что вы творите, идиоты?! Никита! Что с тобой? Ты в порядке?       Крики Тани быстро вывели Кипелова из густой белой пелены, окутавшей было ее непроницаемым одеялом и даже слегка притупившей боль. Трясущимися руками ощупывая пылающий нос и тяжело дыша, он отчетливо видел, как Таня подбежала к Никите, трущему пострадавший от удара о лицо противника лоб и тихонько стонущему от боли в груди. Заикаясь от шока и то и дело срываясь на крик, девушка пыталась выяснить, что с ним. Парень отреагировал холодно, выхватил зажатые в еенапряженных пальчиках бумаги и, развернувшись на пятках, рывком распахнул входную дверь.       — Благоверному своему помоги. Я ему, кажется, немного лицо помял, не обессуть уж. И это… Прости за легкий бедлам. Я, пожалуй, оставлю вас, не скучайте, — нервно усмехнувшись, рвано проговорил он и вышел, покачиваясь, словно нетрезвый гость, покидающий место пьянки…       Таня проводила его взглядом, в котором читались одновременно и тревога, и гнев, но ни слова вымолвить не смогла. А затем, словно вдруг опомнившись, закусив до боли губу и дрожа всем телом, повернулась в сторону Валерия. Он распластался на полу возле комода. Из-за него девушка не увидела его сразу, как только прибежала в прихожую на крики и глухие удары. Она громко охнула и чуть не закричала от увиденной картины: вся нижняя часть его лица и пальцы были в алых разводах, и даже на темно-синей клетчатой рубашке виднелись бурые пятна крови. Кипелов выглядел дезориентированным, лицо было мертвенно-бледным, как полотно, а руки заметно мелко дрожали. Таня бросилась к нему и рухнула рядом на коленки, беспорядочно обнимая за плечи.       — Господи, Валерочка, что он сделал? У тебя кровь! — она кричала, почти не слыша себя, ощущая, как быстро накатывает истерика под руку с паникой, застилая глаза пеленой горячих слез.       — Да не ори ты так! — прорычал Кипелов, неприятно поморщившись то ли от Таниных криков, то ли от боли, попутно пытаясь подняться с пола. — Жить буду, нос вроде цел. В армии бывало и похуже…       Он бодрился перед ней, сам, в общем-то, не до конца веря собственным словам. Нужно было поскорее добраться до ванной и оценить, так сказать, ущерб. А заодно и привести себя в божеский вид. Он кое-как оперся на здоровое колено и уцепился пальцами за за угол комода.       — Я помогу. Подожди, — сбивчиво пробормотала Таня и засуетилась возле любовника.       — Сам! — огрызнулся мужчина и подхватил костыль. — Отойди и не мешай.       Меньше всего ему хотелось, чтобы прямо сейчас она начала его жалеть, носиться с ним как курица с яйцом. И эта ее глупая, чисто женская истерика до безумия раздражала. Он все еще был зол. И на Никиту, и на Таню. Да что говорить — и на самого себя тоже. Хотел выпустить пар, отыграться как следует и поставить наглеца на место, намеренно провоцировал его, вот только вышло все из ряда вон паршиво. Нет, Валерий не боялся драки, боли, даже жаждал ее как добротной встряски. Засиделся в болоте своих мыслей и переживаний, кулаки чесались нестерпимо, душа требовала настоящего мужского «разговора». Вот только по итогу вместо ожидаемого приятного морального расслабления и удовлетворения стало только хуже. Мысли в голове скакали как бешеные пони, не фиксируясь ни на минуту, от чего мозг кипел и едва не взрывался, как большая бомба, под завязку нашпигованная тротилом. А еще Таня мельтешит перед глазами, как назойливая муха. Может, и из чистых девичьих побуждений, но все-таки злит до звучного скрежета зубов. Грубовато отпихнув ее в сторону, Кипелов зашагал в сторону ванной комнаты, хромая и сильно шатаясь, словно моряк, только что сошедший с корабля в порту после длительного плавания. И держался он вопреки боли также браво, попутно сурово шмыгая разбитым носом. Таня семенила следом, пытаясь подхватить его под руку и дрожащим голосом бормоча всякую, с точки зрения рокера, «бабскую ерунду».       — Валер, может, скорую вызвать? Вдруг что-то серьезное? Очень больно, да? Может, лед принести?       — Просто отъебись, пожалуйста, родная моя, ненаглядная! — сильно «в нос» выругался Валерий и вывернул краны смесителя почти до упора.       — А если нос сломан, что тогда делать? — не обращая внимания на матерную брань, сдобренную совсем не нежными эпитетами в ее адрес, продолжила настаивать Таня, дрожа как осиновый лист и нервно заламывая руки.       — А что если я сейчас раковину сломаю нахер, что тогда делать? — в тон ей парировал мужчина и для наглядной демонстрации хорошенько врезал кулаком по фаянсу. Таня от неожиданности аж подпрыгнула на месте.       — Ну чего ты ругаешься? Я же помочь хочу, переживаю за тебя… — уже и не зная, какими еще словами задобрить и расположить к себе Валерия, скороговоркой пробормотала она. — И это, раковина — она ведь не виновата совсем…       — Вон отсюда! — громко рявкнул Кипелов и напряженно склонился над раковиной. Видимо, даже перегнул палку, потому как на этот раз за спиной он услышал торопливые шаги и следом скрип двери. — Чайник поставь!       Валерий и сам не понял, зачем добавил последнюю фразу. Наверное, потому что хотелось как-то успокоиться после случившегося. Чай у него всегда ассоциировался с домашним теплом и заботой. Заботой… Да, черт побери, он действительно нуждался сейчас в Таниной заботе, как мальчик, только что подравшийся во дворе с другим шалопаем, хочет укрыться в теплых ласковых маминых руках и почувствовать, что она безраздельно любит его даже таким — совершившим ошибки, злящимся и побитым… Так и сейчас Кипелов с радостью утонул бы в нежных Таниных объятиях, красноречиво, без слов говорящих о том, что он, именно он для нее — самый важный в жизни человек. И в то же самое время он ненавидел ее. За то, что не только он рядом с ней, не только его она подпускает к себе, к своему сердцу… Набрав в руки побольше воды, он обильно окатил ею свое лицо, а затем принялся осторожно смывать кровь.       — Говнюк, блядь! Сучонок, — выругался он, когда неосторожно задел пальцами разбитый нос. Алые струйки закручивались воронкой в сливе и убегали в трубу, а мысли в голове понемногу замедляли свой бег, приобретая, наконец, очертания и более-менее устойчивые формы.       «Беспокоится она за меня… Ну конечно, как же! А сама к нему первым делом побежала. Никита, что с тобой? Ай-ай-ай! Не я ее волновал, а этот козел!» — мысленно кипел от негодования Кипелов, присев на край ванной и уперевшись предплечьями в бортик раковины, безучастно наблюдая, как из носа изредка капает кровь, окрашивая прозрачную воду рыжевато-алым цветом. Он почти не обращал на это внимание, провалившись в свои мысли и чувства как в бездну. Где-то в глубине души он понимал, что Таня могла просто не увидеть его, отлетевшего от удара к стене, а от шока потом и вовсе растеряться, но обида и эгоистичная ревность вопреки голосу разума продолжали настойчиво клокотать в нем, как лава в жерле огромного вулкана. Необъяснимая безотчетная злость на Таню распалялась в сердце и одновременно пугала мужчину. Кулаки непроизвольно сжимались, образуя невидимое кольцо… Как будто в нем должны были находиться сейчас ее тонкие запястья, а перепуганные карие глаза — прями перед ним. Валерий почти явственно видел их своим внутренним взором, представляя так живо, ярко, реалистично, что по спине разбегались мурашки. Почему-то невыразимо приятные… А дальше картинка замирает, как поставленный на паузу кинофильм, и ничего больше не происходит. Хочется что-то кричать ей прямо на ухо, встряхнуть, быть может, даже ударить… Вздрогнув от собственной мысли, он дернулся и резко подорвался встать на ноги. «Вата! Где-то здесь в шкафчике должна быть вата. Черт бы ее побрал, где она?! — ругался про себя Кипелов, как будто пытаясь отвлечься от тех образов, которые упорно лезли в голову, стуча по черепной коробке словно тяжелой кувалдой — настойчиво и беспощадно. Уронив пару стеклянных пузырьков и тут же едва удержав их от фееричного падения на кафельный пол, Кипелов готов был уже разнести от злости всю ванную, но с трудом сдерживался, продолжая настойчиво шарить в шкафчике в поисках нужной упаковки.       Пара тонких, наскоро скатанных ватных тампонов с болью протолкнулись поочередно в ноздри. Ртом дышать неудобно, неприятно, но иного выбора пока не предвиделось. Глянув на себя в зеркало, Валерий нервно усмехнулся своей немного опухшей и покрасневшей физиономии и еще раз потрогал многострадальный нос, тут же с громким «с-с-с» втянув ртом воздух сквозь стиснутые зубы. Больно. Но терпимо. Главное — кости были целы. Причем сегодня уже, кажется, все, полным составом. Он потер бедро и криво улыбнулся: «Хоть что-то хорошее сегодня все-таки случилось», — пролетела в голове мысль и поволокла за собой следом томные утренние воспоминания… А начиналось все очень даже бодро. И чертовски приятно. Вот только теперь эти образы в голове настойчиво смешивались с гневом и странной жаждой покрепче схватить девушку за шею, за волосы, за… Да за первое, что под руку подвернется и…       От души шибанув торцом кулака в стену, Валерий ощутил, как легкая боль приятно отрезвила голову и отвлекла от творящегося в голове мракобесия. Еще раз взглянув на себя в зеркало, мужчина покачал головой и быстро расстегнул на груди перепачканную в крови рубашку. Надеть взамен было нечего, все вещи были в шкафу в комнате, да и не очень-то хотелось. Вот так, теперь нужно отдышаться, успокоиться и выйти. Да, она там, на кухне, ждет его, наверняка нервничает и одновременно искренне переживает. Наверное, искренне… «Пускай, ей это полезно. Для профилактики, — зло подумал мужчина, распахнул дверь, усилием воли сделал каменное выражение лица и, гордо расправив голые плечи, вышел из ванной. Ревность ревностью, но то, что было сказано сегодня Никитой, уже невозможно стереть из памяти, выбросить как мусор или забыть как тревожный сон. Это имело значение. Это было важно и серьезно. И требовало решения. Прямо сейчас…