Что дальше будет — неизвестно

      Кипяток в шипением заливался в пузатый синий заварник и спустя несколько секунд наполнил кухню терпким ароматом с нежными ягодными нотками. Таня шумно втянула носом воздух, прикрыв глаза от удовольствия. Валерий купил этот чай в местной лавке пару дней назад. Девушка, ничего ровным счетом не понимающая в этом напитке и его сортах, бесцельно бродила среди полок, читая все этикетки подряд, но перечни самых разных названий сортов и добавок ни о чем ей не говорили. Только яркие картинки, бессмысленный в ее понимании набор слов и ароматы, все как один похожие друг на друга и почти сразу смешавшиеся в носу в одно большое неразличимое нечто. Нюх у нее был откровенно слабый, не различающий тонких оттенков и полутонов. Кипелов же, напротив, деловито изучал товар, со знанием дела задавал вопросы продавцу-консультанту и довольно быстро подошел к кассе с двумя пузатенькими пакетиками. Всю дорогу обратно домой Таня без умолку рассуждала о том, что чай — это всего лишь обычный напиток, давным-давно известный человечеству, и что-то принципиально необычное вряд ли можно придумать, даже если намешать в него самых невообразимых лепестков цветов, сухих ягод и прочей дребедени. Мужчина лишь молча хромал рядом, едва слышно посмеиваясь и даже не пытаясь вступать с распалившейся девчонкой в спор. Девушка была вполне удовлетворена этим обстоятельством, но в итоге просчиталась. И прямо сейчас вынуждена была это признать. Чай был великолепен! Сейчас, когда рядом не витал целый сонм посторонних запахов, она насладилась исходящим от заварника ароматом с лихвой.       Стоя совершенно неподвижно возле кухонного шкафчика и бессмысленным взглядом гипнотизируя уже предусмотрительно приготовленные чашки, Таня постепенно приходила в себя от пережитого несколько минут назад шока. До безумия хотелось нырнуть с головой в воспоминания о том их совместном походе в магазин и потеряться в них, забыв обо всем на свете. Девушка до чертиков любила эти их с Валерием милые прогулки, когда она увлеченно о чем-нибудь без умолку щебетала, время от времени эмоционально размахивая руками, а порой и вовсе обгоняла Кипелова, разворачивалась к нему лицом, чтобы получше донести до него какую-нибудь свою очередную сногсшибательную (по ее версии) мысль, и шагала уже спиной вперед, а он лишь время от времени по-доброму усмехался, иногда громко смеялся и вставлял какие-нибудь свои едкие комментарии. Тане нравилось чувствовать себя наивной, даже иной раз немножко глупой и смешной рядом с ним — таким взрослым и опытным мужчиной, который, конечно же, во многих вещах разбирается куда лучше нее, но не смотря на это почти всегда снисходителен и терпелив. Терпелив… Вот только не тогда, когда дело вдруг совсем не изящно касалось Никиты.       Никита… Несколько быстрых движений холодных пальцев по экрану лежавшего тут же на столешнице кухонного шкафчика телефона — и нет, он по-прежнему не ответил на ее сообщение. Как на зло все еще был не в сети. С десяти часов утра. Быть может, едет сейчас в машине домой и попросту не может написать или позвонить… Таня снова замерла, бессильно опустив голову. Экран погас спустя минуту, которая тянулась, казалось, целую вечность, а тревога и не собиралась разжимать свои цепкие когти ни на секунду. В отличие от парня, о состоянии которого девушка до сих пор не знала ровным счетом ничего, Валерий был в относительном порядке. По крайней мере, с его слов. Однако это не особенно утешало ее. Его нездоровая бледность, напряженные вены на висках и совершенно непроницаемые, словно закованные ледяными морозными узорами оконные стекла, глаза не предвещали ровным счетом ничего хорошего. Напротив, разжигали нестерпимую тревогу в сердце. Страшно было даже на минутку представить, что будет, когда он вернется из ванной. Страшно от его убийственного холода…       Таня мысленно промотала, как кинопленку, весь прошедший день от начала и до момента «сейчас» и, с горечью закусив губу и чуть не разрыдавшись, пожалела о том, что нельзя вот так просто промотать назад и саму жизнь. Тот поворот ключа в замочной скважине по возвращении из больницы, который казался ей долгожданным спасением от паршивой ситуации, в которой она по собственному опрометчивому желанию оказалась, обернулся в итоге полнейшей катастрофой. Если еще вчера в ее сердце теплилась глупая надежда на то, что Никита и Валерий помирятся, то сегодня она рухнула окончательно и бесповоротно, как хрупкий, державшийся и без того на честном слове карточный домик. Хуже всего было то, что она даже не представляла, что именно стало причиной драки двух мужчин. Что же они наговорили друг другу такого, что до крови подрались?       Таня винила себя во всём произошедшем и, не находя себе места, мечтала провалиться сквозь землю и никогда больше не возвращаться обратно сюда, на кухню, в этот дом, в этот город… И на эту планету. Вот только возможно это разве что в глупой голивудовской фантастике, а в жизни все как всегда складывается паршиво и чертовски сложно. Нелепо и неудобно, неприятно и больно, как будто тебя отжимают насухо в центрифуге… Девушка всхлипнула от досады и крепко зажмурилась. Тугие и отвратные мысли, как клейстер, заполняли голову до предела, не давая отвлечься. И Таня безвольно поддавалась им, не в силах сопротивляться внутренней сковывающей все ее существо тревоге. Странное тревожное ощущение чего-то непоправимого, что только что случилось, заставляло сердце стучать как молот по наковальне в руках умелого кузнеца, но вопреки этому она всеми силами пыталась убедить себя в том, что ничего особенного не произошло. Всего лишь очередная дурацкая ссора — высосанная из пальца и недолгая, как примитивная песня на попсовом радио-канале. Сегодня просто-напросто будет паршивый, да что там говорить, откровенно гадкий вечер — Валерий, как всегда, будет злиться, мучить ее холодным неприступным молчанием. Ничего нового, все привычно и знакомо. Но потом, спустя некоторое время, наконец отойдет и станет прежним — иногда нежным, иногда горячим, иногда грубым, но таким же внимательным и жадным до неё, как и всегда. А после конечно же опять разозлится на какую-нибудь ерунду, и начнется новый забег по привычному кругу их больных мучительных отношений — снова и снова.

Это просто замкнутый круг…

      Сколько раз они ссорились и расходились, казалось, окончательно и бесповоротно, но вновь и вновь притягивались друг к другу, слеплялись накрепко, как снежинки в снежный ком. Снова и снова судьба неуклонно сводила их вместе. Но судьба ли? Девушка вдруг подумала, что, быть может, это сама она, вопреки природе вещей, вопреки тому, что вся вселенная буквально кричала ей «Остановись!», не желала слушать и каждый раз упрямо плыла против течения к нему навстречу. Вот только плыл ли к ней он? Что если попросту пассивно соглашался, когда она настойчиво тянула его к себе, что если он давно уже готов был сбежать от нее как можно дальше, как от проказы, но все откладывал. Может, он лишь позволял ей любить себя, а теперь… Теперь он все-таки разорвет эту нить. Нет! Конечно же нет! Ни за что и никогда этому не бывать! Всё точно станет как прежде, обязательно, иначе и быть не может. Вот сейчас он придет из ванной, нежно обнимет за талию, стиснет своими крепкими руками, прошепчет что-то ей на ушко, нежно поцелует в шею и…       И он пришел. Легок на помине. И сердце девушки забилось не в такт. Повернуться и посмотреть ему в лицо духу не хватило, хоть и безумно хотелось. Хотелось так сильно, что голова закружилась. Одновременно и из-за колючего беспокойства за его нос, и из-за дурацкой любви, которая неуемно каждый раз толкала девушку на полубезумные, глупые поступки. Руки предательски дрожали, едва не расплескав воду из чайника мимо чашек. Простейшее дело казалось неимоверно сложным, да еще секунды тянулись как набившая оскомину жвачка. Таня спиной чувствовала Валерия, одновременно прислушиваясь, как сторожевая собака, к каждому звуку. Вот он прихрамывает, отбивая неровный ритм костылем, вот усаживается, приглушенно кряхтя, на стул, недовольно скрипнувший и тут же затихший под ним, вот приставляет к стене костыли и замирает. Секунда, две, три, четыре… Демонстративно гремит крышкой сахарницы, шмыгает носом, кажется, ставит локти на стол. Сделав как можно тише глубокий вдох и выдох, Таня с трудом развернулась лицом к нему и шагнула вперед. Две фарфоровые голубые чашки донесла до стола на ватных ногах вспотевшими от напряжения руками. Нервно звеня ложкой по стеклу банки, девушка кое-как вылила в пиалу густой золотистый мед, а потом почти бесшумно осторожно присела на стул. Взглянуть на Валерия было невыносимо страшно — все еще теплилась надежда, что сейчас он возьмет ее ладошку в свои крепкие, но при этом мягкие руки и скажет что-нибудь проникновенное, трепетное. Он умел быть таким невыносимо нежным, что душа трепетала в сладкой истерике от каждого прикосновения. Он мог быть восхитительно мягким и заботливым, если захочет… Но нет, он не одарил ее таким прикосновением, даже случайным, мимолетным. Опустив взгляд себе на бедра и нервно теребя край водолазки, Таня даже не притронулась к чашке. А он… Он, казалось, совершенно буднично пил чай, звучно отхлебывая и жадно зачерпывая мед ложкой. Девушка исподлобья украдкой взглянула на его руки — они не дрожали, в каждом движении читалось холодное безразличие, словно он был сейчас здесь, в кухне, совершенно один, а ее и вовсе не существовало никогда, будто она всего лишь бесплотный призрак, о присутствии которого он даже не подозревает.       Наконец Таня все же решилась и подняла глаза выше, торопливо скользнула по груди, шее Валерия и быстро к лицу, но вдруг оказалась поймана его цепким, как когти хищника, взглядом. Застыла, словно окаменела, едва заметно дыша… Мужчина внимательно и неотрывно смотрел на нее и лишь изредка моргал. Его глаза были чуть прищурены и не выражали, казалось, ничего, кроме странного беспристрастного интереса, как у исследователя в лаборатории, и лишь двумя голубыми кусочками льда больно царапали Танино сердце. Он молчал, отставив чашку в сторону, и несколько мучительно долгих минут как заправский садист буравил ее взглядом, медленно перекатывающимся по ее лицу.       Валерий медлил, пытаясь понять природу собственных чувств, что испытывал прямо сейчас к девушке. Он отчетливо видел, как она едва не уронила на пол чай, ступая неровной походкой к столу, заметил ее виноватое и заискивающее перед ним выражение лица, всю эту чертову картину вселенской скорби и трагедии — раздражающе трепетавшие губы, кипятившие кровь приподнятые домиком брови и издевательски блестевшая в уголках глаз влага. Он ненавидел ее в этот момент всеми фибрами души, презирал, проклинал — за эту ее хрупкость, беззащитность и глупую девичью чувствительность. Ненавидел за то, что больше всего на свете желал сейчас стиснуть ее в объятиях и… Придушить к чертовой матери. Горячим поцелуем. Или черт его знает, что еще сделать. Эта ее покорность и страх перед ним распаляли в нем животные чувства, в безумном миксе перемешивавшиеся с нежностью, разрывая изнутри. Он не мог понять, как она могла вот так преданно и с безропотной любовью смотреть в его глаза и при этом, не моргнув глазом, врать ему, скрывать, утаивать что-то очень важное… Валерию казалось, что земля разъезжается под ногами, грозя низвергнуть его в бездну безумия, он ненавидел ее за то, что едва ли не сходит прямо сейчас с ума. Еще минут десять назад он был полон решимости уйти из этого ненавистного дома завтра же утром, а сейчас… А сейчас был уже не уверен.

Все прошло, как с белых яблонь дым…

      Он не желал ее отпускать от себя ни на шаг, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Пусть даже Никита, этот молокосос с самодовольной рожей, был до омерзения прав в своих словах. Прав, прав и еще раз прав. Но чего стоит эта правота, этот голос разума, когда на кону стоит нечто, чему нет сил сопротивляться, что незаметно, мягко, как змей-искуситель, уже давно оплело и околдовало разум почти без сопротивления? И только одна мысль отрезвляла Кипелова: «Она врала, скрывала что-то от него, но при этом рассказывала все этому назойливому паразиту Никите». Это было подобно пощечине. Хлесткой, унизительной. И непростительной…       — Пей чай. Стынет, — на сколько мог холодно, бесстрастно отчеканил Кипелов и сам взял в руку чашку, едва сдерживая гнев в угоду собственной мужской гордости.        Таня вздрогнула и, ни секунды не думая, тут же судорожно схватила и поднесла к губам свою, нервно сделав большой глоток. Чай больно обжигал, отчего защипало слезами глаза, но словно стегаемая кнутом холодных глаз Валерия, снова сделала глоток, еще один, еще, терпя боль. Она отрезвляла, растормаживала ее, вытаскивала из кокона мучительного, жестокого молчания рокера.       — Да что с тобой?! Горячий же, — громко проворчал Валерий и бесцеремонно выхватил из рук Тани чашку с недопитым чаем. Отставил в сторону, протер салфеткой расплескавшуюся жидкость и раздраженно бросил ее, мокрую, в дальний угол стола. А затем со скрипом устало откинулся на спинку стула и заложил сцепленные в замок ладони за голову. Девушка, удивленно открыв рот и уставилась на него, едва заметно задрожав. Он лишь самодовольно усмехнулся.       — Пей нормально, а не взахлеб, — уже тише, но бескомпромиссным тоном добавил он, словно отдал приказ подчиненному.       Таню колотило изнутри от той самоуверенности, которой настойчиво веяло от Кипелова, как густым терпким дымом от костра, который почему-то по закону вселенской подлостии все время, гонимый ветром, накрывает именно тебя, куда бы ты ни сел. Сердце трепетало в груди от созерцания его позы, красноречиво говорившей о превосходстве. И вопреки здравому смыслу она готова была броситься к его ногам, самозабвенно с горячностью целовать их до тех пор, пока он не простит ее и благосклонно не поднимет с колен, готова была на все, лишь бы он прекратил эту невыносимую муку жестокого отчуждения.       — Валера, прошу, не молчи… Пожалуйста, — набравшись смелости, жалобно пробормотала девушка, с надеждой гладя ему в глаза и нервно заламывая пальчики под столом.       — Разве я молчу? — поднял одну бровь Кипелов и недобро ухмыльнулся. Таня не понимала природу его поведения, никак не могла считать по лицу его чувства и начинала нервничать еще сильнее.       — Давай поговорим о случившемся, а? Прошу, не мучай меня. Я не могу так… — почти шептала девушка торопливо и сбивчиво. — Мне больно видеть тебя таким отстраненным.       — Я в порядке, Таня. Мы с тобой пьем чай. Все как обычно, — ровным и совершенно безэмоциональным тоном отрезал Кипелов и медленно, педантично вытер салфеткой рот.       — Отругай меня, — с трудом, будто преодолевая огромное сопротивление, выпалила девушка дрожащим голосом, — накричи… Если я виновата перед тобой в чем-то, накажи меня, прошу, накажи! Только не молчи. — Таня подалась всем телом вперед, Валерию навстречу, почти уже соскользнула со стула и готова была броситься на пол к его ногам, но он моментально отреагировал — больно обхватил руками ее плечи и жестко усадил обратно на место.       — Прекрати этот цирк! — рявкнул Кипелов и оскалился так, что Таня моментально притихла и инстинктивно закусила губу до боли, чтобы прийти в себя. Резкий контраст этой вспышки гнева после непроницаемого стального холода заставил сердце бешено забиться в груди.       Кипелов отпрянул. Снова развалился на стуле, только теперь сложив руки на груди, будто защищаясь от чего-то, что клокотало внутри, в теле. Таня почти неподвижно сидела за столом, снова нехотя прихлебывая чай, теперь уже аккуратно, медленно — точно так, как он ей сказал. Приказал… И следил теперь за тем, как она исполняет его волю. Нарисованная сознанием картинка, шальная странная мысль о его приказах и ее подчинении им, и по телу моментально разбегаются мурашки, с головы до ног обдает холодком — противным и тягуче-волнующим одновременно. Его оценивающий взгляд, блуждающий по всему ее телу — девушке казалось, что она буквально ощущала его кожей, и не нужно было даже искоса поглядывать на него, чтобы убедиться в этом. Сладость от всех этих образов и мыслей густым теплым сиропом растекалась в голове, напрочь отключая любые здравые мысли. Зато непривычные и совершенно безумные возрождались к жизни, почему-то ничуть не пугая. Пусть смотрит, пусть решает, пусть сделает потом с ней все, что пожелает, выместит на ней сначала свой гнев, затем похоть — а потом снова будет заботливым и ласковым, словно кобра, гипнотизирующая кролика… Вспомнив те слова про наказание, что сама произнесла буквально пару минут назад, Таня ощутила странный дурманящий стыд, она удивлялась сама себе, пугалась собственных пошлых мыслей, но продолжала все также послушно и медленно допивать чай, трепеща как лист на ветру и ощущая себя под взглядом Валерия совершенно голой, помеченной как собственность. И ждала. Его решения. Ощущая при этом затягивающийся, томно ноющий жаром узелок между ног…       — Валера…       — Ты считаешь себя виноватой? — ровный, чуть замедленный голос Кипелова заставил Таню поднять голову и посмотреть то ли с удивлением, то ли с надеждой ему в глаза.        — Да, — едва слышно шепнула девушка, не отводя взгляда.       — И в чем же? — Мелькнула призрачная надежда — может, не зря она затеяла этот разговор, пусть даже и начала с несусветной глупости, может, все-таки поймет сама, в чем именно провинилась, сознается, извинится, признается?.. И, кстати, почему же глупость? В голове словно взорвался фейерверк еще не успевших оформиться, призрачных, но совершенно точно пошлых, горячих образов… «Накажи меня», — прошелестели в голове Валерия слова Тани, заставив его прищуриться и инстинктивно-хищно взглянуть девушке в глаза. Повисла вязкая тишина, Кипелов ждал. Словно хищник в засаде свою добычу, предвкушая что-то, что еще и сам даже не успел толком нарисовать в разгоряченном воображении, но явственно ощущая где-то внизу живота.       — В том, что… уговорила тебя на эту… — Таня растягивала слова, запиналась, пытаясь как можно осторожнее подбирать слова, — дурацкую поездку в Москву с… — чуть было не назвала имя парня, — втроем.       Сорвалась. Добыча сорвалась с крючка. Жаль… Кипелов глубоко вдохнул, с оттяжкой шумно выдохнул и разочарованно отвел взгляд в сторону. «Нет, она ничего не поняла. Ни-че-го», — мысленно констатировал он и начал неторопливо подниматься со стула.       — За это я тебя не виню. Это было мое решение, мое согласие, — сухо рапортовал Кипелов, поднявшись на ноги, расправив плечи и с наслаждением посмотрев на Таню сверху вниз.       — Ну скажи же, что я сделала не так? И сделай со мной все, что посчитаешь правильным! — Все пошло не так, как девушка ожидала. Что-то не складывалось, и она совершенно не понимала, что именно. Что же такое случилось за эти несколько минут в коридоре, что Кипелов теперь мучает ее своими странными ребусами, ведет себя так, будто познал истину бытия и теперь вправе ею повелевать, издеваться, сводить с ума какой-то непонятной недосказанностью, флером надменной загадочности.       — Хм-м, неплохая идея, — сально усмехнулся Валерий, разжав, наконец, внутренние пружины и позволив себе уже откровенно наслаждаться Таниной беззащитностью и покорностью. А она была хороша, ох, как хороша в эти мгновения — раскрасневшаяся, взволнованная, с влажными от чая ярко-алыми губами, как нежная булочка с пылу с жару, готовая подчиниться его воле… — Вот только в этом нет никакого смысла.       Не дожидаясь реакции Тани, мужчина спокойно развернулся и двинулся прочь из кухни. Но почти сразу услышав за спиной скрип стула и звуки торопливых движений, остановился, развернулся в пол оборота и сухо добавил:       — Ах, да. Сегодня я бы хотел побыть один и отдохнуть. Будь добра, милая, не беспокой меня. Пожалуйста, — криво и откровенно натянуто улыбнулся Кипелов совершенно растерявшейся и так и замершей с открытым ртом Тане — она явно хотела что-то сказать, но не успела. Осознание этого несущественного, казалось, обстоятельства отозвалось в нем необъяснимым щекотливым наслаждением. Она уже успела подняться из-за стола и стояла теперь посреди кухни совершенно обескураженная, растерянная, беспомощная, а он ощущал себя вполне удовлетворенным этой своеобразной местью за ее ложь. Правда, если быть честным, довеском к этой самой мести был бы сейчас очень кстати еще и хороший секс… Валерий хотел ее. Прямо сейчас. Вот такую — подавленную и униженную им. Хотел, но не мог себе этого позволить. Это было бы слишком просто и банально. Хотелось большего. Еще большего. Его разъедал изнутри гнев, который теперь нашел такой странный, почти садистский выход, подаривший ни с чем не сравнимое облегчение, какое приносит прохладная свежая вода в жаркой пустыне измученному жаждой путнику. Без сомнений отбросив в сторону любые, даже самые малые намеки на моральные терзания, Кипелов упивался сейчас своим превосходством над своей любовницей. Он совершенно отчетливо понимал, что воздвигаемая им между ними непроницаемая стена отчуждения и дистанция принесут ей куда больше боли, чем даже самый грубый секс или даже ремень… И абсолютно сознательно поддавшись сладкому искушению, решил добить ее окончательно:       — Спать сегодня будем тоже отдельно. А завтра утром я освобожу этот дом. Никита, — Валерий с ноткой брезгливости в голосе растянул имя парня, — в курсе.       Мужчина вышел из кухни, нарочито неторопливо прошел в свою комнату и скрылся за дверью, захлопнув ее с неприятным звучным грохотом. Он отозвался у Тани в груди, как будто оборвав что-то с резкой выкручивающей мозги болью. Несколько секунд шока показались вечностью на краю зловещей пропасти. Звенящая пустота в голове вытесняла все мысли и эмоции. Таня не чувствовала в эти мгновения ничего. Как будто была живым трупом, начисто лишенный разума и ощущений. Некоторое время спустя, сдвинувшись, наконец, с места, на автомате сделала несколько шагов вперед и поравнялась с недавно захлопнувшейся дверью. Сердце в груди сделало сальто, ухнуло вниз, как на американских горках, с мерзкой тошнотой и снова обмерло… Занесенный было вверх кулак замер и через мгновение бессильно упал вниз. Таня хотела постучать, но так и не решилась. «Не беспокой меня. Пожалуйста», — прозвучали в голове слова Валерия, окончательно лишив ее воли. Он были похожи на приказ, не терпящий возражений, и девушка покорилась. Глупо и так безвольно.       Медленные шаги, словно в бреду, на ватных, вдруг неприятно похолодевших ногах. Как зашла в комнату, Таня даже не осознала толком, встала как вкопанная посреди комнаты и вцепилась дрожащими пальцами в ворот шерстяной водолазки. Теплая и вполне уютная, она теперь казалась девушке невыносимой — стягивала горло будто тисками, мешая нормально дышать, и нещадно царапала кожу. Жарко, душно, тяжело, тошнотворно… Таня рывком стянула ее с себя и с силой швырнула в сторону стула, как будто та была виновата во всех ее бедах и муках. Отчаянно хотелось свежего воздуха, вдохнуть его полной грудью, расправить плечи и… проснуться. Вот только это был не сон, а тяжелая, как бетонная плита, явь. Неестественная, изощренно жестокая реальность, больше похожая на придуманную архитектором-садистом матрицу. На автомате Таня стащила с себя узкие джинсы и надела первую попавшуюся под руку черную футболку — с написанной на груди большими буквами уже буквально проросшей в мозг фамилией. "Кипелов, Кипелов, Кипелов…» — раздавалась она в голове вместе с каждым гулки ударом сердца. Девушка плашмя бессильно рухнула на диван лицом в подушку и замерла. Разум наотрез отказывался принимать факт сказанных Валерием слов. Их она втайне боялась больше всего на свете много месяцев подряд, со болью и отчаянием ждала, не веря в возможность волшебной сказки со счастливым концом, но сейчас, когда наконец услышала их, никак не могла поверить в реальность случившегося. «Он все-таки решил… Он решил бросить меня. Бросить! А чего я ждала? ТАКОЙ мужчина не может всерьез увлечься такой простушкой, как я, а уж тем более полюбить».       — Он. Меня. Бросает, — шепотом, почти одними только губами медленно, отделяя каждое слово, произнесла Таня, как будто пытаясь донести до самой себя и осознать в полной мере острый, как лезвие бритвы, факт — это конец. Он решился. Решился сделать то, чего и так давно хотел, но все время откладывал. Почему-то стало вдруг так холодно и неудобно, словно она лежала сейчас не на мягком диване в теплой комнате, а на парковой скамейке холодным промозглым октябрьским вечером. Мучительный холод сковывал все тело от кончиков пальцев до макушки, а сознание учтиво разворачивала перед внутренним взором девушки самые обидные и гнетущие картины будущего, издевательски подкрепляя их волнами мерзких мурашек.       — Я вернусь к папе и маме. И выйду замуж за того недоумка, буду самой несчастной в мире хозяйкой собственного дома, который будет больше похож на камеру пыток, и семейного дела, которое мне абсолютно не интересно, и что самое ужасное — не дай бог матерью ненавистных детей от ненавистного мужчины. Если вообще смогу забеременеть... А папа так хочет наследников! А Валера… — Таня меланхолично замолчала на несколько коротких секунд, обреченно всхлипнула, словно взошла на эшафот, и продолжила этот странный монолог с самой собой, будто он мог помочь ей примириться с грядущей безрадостной судьбой. — Он вернется к своей жене, наплетет ей чего-нибудь слезливого, вымолит прощения и будет снова наслаждаться уютной сытой жизнью. Ведь ее-то он любит. По-своему, конечно, но любит! А еще наверняка вернется на сцену, и его конечно же все примут обратно с распростертыми объятиями, простят и поверят любым его сладким сказкам, которые он рассказывает с такими честными глазами, что не влюбиться просто невозможно. Снова будет купаться в любви своих истеричных фанаток, целовать их и, кто знает, может, найдет себе дурочку попроще и сделает ее своей ручной игрушкой, на этот раз став осторожнее и предусмотрительнее. Вот так все просто и прозаично… И несправедливо!       Стало вдруг до безумия обидно от осознания того, что как бы она ни старалась выцарапать Валерия из его прежней отлаженной жизни для самой себя, сейчас, уходя от нее, он все равно по большому счету ничего не теряет. Даже если не примет обратно в семью жена, один он уж точно не останется — любая фанатка, наплевав на все, с радостью бросится ему на шею. А вот собственная судьба казалась Тане полностью предрешенной. Обреченной.       «Да как он смеет так поступать? Почему он решает за нас обоих?! — мысленно вскипела Таня и как ошпаренная вскочила с дивана. — Ну уж нет! Без боя я тебя не отпущу, не надейся!» Душевную боль начисто затмил распалившийся в груди гнев. Под отчаянный марш ударов сердца девушка пулей вылетела из комнаты, несколькими широкими шагами преодолела расстояние до соседней двери и с силой несколько раз дернула ручку вниз. Наверняка заперся изнутри! Даже не проверив эту мысль легким толчком в дверь, Таня замахнулась кулаком с явным намерением тарабанить в нее до тех пор, пока Валерий не откроет. Но с первым же ударом Таня влетела в комнату через порог и, от неожиданности не удержав равновесие, неуклюже растянулась на полу. Последовал ехидный смешок.