Что дальше будет — неизвестно

      — Не смешно! — фыркнула Таня, быстро поднявшись на ноги и торопливо одернув вниз короткую футболку. Совсем не подумала про одежду. А Очень нелепо, наверное, будет выглядеть такой «наряд» в контексте тех пламенных речей, которые она планировала выплеснуть на своего уже по сути бывшего любовника. Да еще с учетом того изящного пируэта, который она только что изобразила прямо перед ним. Набравшись храбрости, Таня гордо расправила плечи и с вызовом посмотрела на мужчину. Вот только этот вызов почти моментально испарился — к увиденной картине она была совершенно не готова морально.       Кипелов сидел в изголовье кровати с голым торсом и в одних трусах, склонившись над травмированным бедром и отклячив согнутую в колене здоровую ногу в сторону, и самодовольно улыбался. Он ждал ее. Он был уверен, что истерика не заставит себя долго ждать, но такого фееричного вторжения в свою комнату он никак не ожидал. Как всегда смешная и иногда по-детски неловкая, Таня стояла сейчас перед ним растрепанная и вся красная. От злости или стыда — Валерий никак не мог определиться в своих предположениях, но любой из этих вариантов отзывался в нем сладким изощренным удовольствием. Ему до чертиков хотелось вывести ее на эмоции или смутить какой-нибудь пошлой фразочкой, а лучше все вместе. Из чистого любопытства — как она будет смотреться в этот момент?       — Сексуально выглядишь, — с усмешкой сказал Кипелов и подмигнул, попутно указав на Таню пальцем, — с моей фотографией на груди.       — Да пошел ты! Козел! — с нескрываемой досадой в голосе выругалась она и сложила на груди руки. Щеки ее пылали огнем, в глазах сверкали молнии, вот только голые ноги при этом предательски дрожали.       — Ну и? — полностью проигнорировав Танины выкрики, спросил Кипелов, театрально вскинув одну бровь.       — В смысле? — девушка сконфузилась от непонятного вопроса и неожиданно спокойной реакции любовника на ее эмоциональный выпад и замерла перед ним как окаменевшая.       — Зачем пришла, говорю? Выкладывай, — еле сдерживая едкий смешок, громко выпалил вопрос Валерий, но не дожидаясь ответа, отвернулся и принялся затягивать потуже крепления бандажа на ноге.       — Пф-ф, больно надо было! — фыркнула в ответ Таня и в довесок к сложенным на груди в замок рукам скрестила заодно и ноги. Так стало чуть комфортнее.       — Ну и не приходила бы тогда, — безразлично проворчал Валерий и следом чертыхнулся, в очередной раз неправильно застегнув липучку. — Да чтоб тебя! Херня какая-то… Таня, у меня тут, видишь ли, дела. Говори или топай обратно своими красивыми ножками в свою комнату. Давай-давай, не томи!       — Кипелов, ты серьезно? Ты вот сейчас это серьезно? — вскипела Таня, окончательно выбитая из колеи пуленепробиваемым спокойствием рокера, и недовольно всплеснула руками.       — Ну, да. А что? Что-то не так?       — Ты на полном серьезе собираешься завтра уехать?       Таня не верила своим глазам. Мужчина перед ней совершенно отрешенно копался в застежках бандажа и реагировал на нее так, словно отмахивался от надоедливой мухи. В голове не укладывалось — как он может наплевать на все, что между ними было, и вот так просто без объяснения причин бросить ее. Она ощущала себя оберткой от съеденного мороженого, выброшенной в урну на обочине дороги — без сожалений и сомнений.       — Да, — тихо и лаконично ответил Валерий, с трудом скрывая клокотавшие в груди эмоции. Он знал, чувствовал всем своим существом — еще немного, и она точно взорвется. Как огромная бомба, под завязку набитая взрывчаткой, от какой-нибудь особенно яркой искры в миг разлетится на мелкие осколки затаившихся в ней чувств. И, конечно, заденет ударной волной и его. Но это не пугало. Ничуть. Напротив — распаляло странное, необъяснимое логикой наслаждение, которое мужчина почувствовал еще там, на кухне, но отмахнулся от него как от случайного наваждения — не более. Но вот оно вновь пробудилось и теперь стремительно набирало силу, разгораясь внизу живота ярким горячим комком, тянуло за собой в манящую бездну, сулящую неизведанный экстаз. До безумия Кипелову хотелось услышать ее срывающийся от отчаяния крик и увидеть чистые хрустальные слезы на раскасневшихся щеках. Чтобы эти слезы стекали тонкими ручейками вниз и падали на трепещущую голую грудь, живот…       — То есть ты все решил сам, а меня просто поставил в известность? Так? — снова задала вопрос Таня, все еще упорно отказываясь верить в происходящее, надеялась, что вот сейчас он, ее любимый мужчина, сдастся — сбросит эту дурацкую ледяную маску, улыбнется наконец, скажет что-нибудь вроде «Я пошутил, дуреха» и разразится своим фирменным, как обычно заразительным и до щекотливых мурашек теплым смехом. Она, конечно, накричит на него, обиженно надует губы, но потом разрыдается от счастья, бросится на шею и пылко расцелует в обе щеки солеными от собственных слез губами, а он по-отечески потреплет ее волосы на макушке и совсем не по-отечески жадно прижмет в себе… Но нет. Его глаза по-прежнему холодные, как два осколка льда, дают ответ — отрицательный. Кипелов лишь коротко кивнул в ответ на ее вопрос, без слов. Гнев подкатил к горлу девушки и вырвался из него с надрывным криком:       — Кипелов, какого черта?! С чего ты взял, что имеешь право решать за меня? А поговорить, спросить мое мнение на этот счет не подумал? Ты охренел?!       — Хм, как интересно получается, Танюша, — с видом умудренного опытом и знаниями профессора философии Валерий театрально закинул левую руку на спинку кровати, уперся в нее локтем, а указательным пальцем в свой висок так, словно приготовился к серьезному интеллектуальному диспуту. — Помнится, не так давно ты и сама вынесла решение за нас двоих, не удосужившись поговорить прежде со мной, а теперь удивительным образом возмущаешься, когда та же самая ситуация внезапно развернулась на сто восемьдесят градусов к тебе лицом. Что же тебе не нравится, милая, м?       — Ха, это ты решил начать меня так воспитывать?! — на истеричной ноте выдала Таня, подойдя на пару шагов ближе к любовнику. — Умно! Офигеть как умно! Да еще так по-взрослому! Браво, Кипелов!       — Это не основная цель, но как сопутствующая — почему бы и нет? — с усмешкой ответил Валерий, совершенно безразлично реагируя на ее отчаянные попытки задеть его самолюбие, проехавшись по возрасту. Важнее для него было то, что она ведется. Ведется на его откровенную провокацию. Его маленькая глупая Танечка, наивная и такая эмоциональная. Вот только почему-то посмевшая врать ему прямо в лицо, скрывать, замалчивать о себе нечто важное, плести интриги за его спиной.       — Какая-то идиотская причина единолично разрывать отношения, ты не находишь? — поддавшись эмоциям, Таня совсем перестала взвешивать и обдумывать слова. Они слетали с ее языка как острые ножи, только вот к ее сожалению никак не попадали в цель… — А знаешь что?!       — Что, родная? — елейным голосом ответил Кипелов вопросом на ее риторический вопрос, не дожидаясь продолжения ее страстного монолога, и самодовольно улыбнулся, уже прекрасно понимая, что дальше по тексту обязательно последуют очередные оскорбления. Он был готов и совершенно спокоен. Не считая медленно распалявшейся в теле тягучей похоти.       — Ты самодур! Наглый, самоуверенный козел, вот ты кто! — вскинув голову и вложив как можно больше вызова в голос, выпалила Таня и уперла кулаки в бока, будучи совершенно уверенной в том, что наконец-то задела Валерия за живое.       — Допустим, ты права насчет самодура, — меланхолично взмахнул рукой в воздухе рокер, мол, сказала скучную банальщину, — а вот насчет козла погорячилась. Это все? Или еще что-то хотела сказать?       — Да! Еще! Кипелов, ты не имеешь права в одностороннем порядке разрывать наши с тобой отношения, понял?! — в ультимативной форме, глядя на него в упор, выкрикнула на одном дыхании девушка и топнула ногой. Мужчина не сдержался и громко расхохотался. Но быстро остановился и прочистил горло, решив, что вот именно сейчас нужно серьезно ей ответить — Таня, сама того не осознавая, подвела разговор к самой сути. К сути того, чем он был на самом деле взбешен. По-настоящему взбешен.       — Отношения? — с усмешкой ответил на Танин выпад Валерий.       — Ну, вообще-то, да, если ты не заметил!       — Да неужели! И в чем же это, по-твоему, выражается?       Кипелов чувствовал, как в груди закипает настоящий пожар — ему чертовски нравилось издеваться над Таней. И искать тому причины прямо сейчас не было абсолютно никакого желания. Он был совершенно уверен в главном — раз уж она упорно не считает создаваемую ей же самой пропасть недоверия между ними проблемой, так пусть хотя бы почувствует, каково ему. Как это унизительно — быть обманутым и униженным интригами и ложью. Пусть теперь и она будет точно так же унижена. И от этой мысли до одури хотелось ее физически.       — Ты издеваешься что ли? Докопаться решил или как? Повод найти? — балансируя где-то между нестерпимым желанием врезать любовнику по лицу и трусливой тягой разрыдаться как дура, затравленным зверьком забившись в угол, закричала Таня, едва ли слыша сама себя. — Мы живем вместе! Я готовлю тебе еду, убираюсь в доме, твои гребаные трусы глажу! Кипелов, мы спим вместе! Если это не отношения, то что тогда? Что?!       — Жить вместе и вести совместное хозяйство можно и без отношений — просто ради удобства. С другом, например, — нарочито буднично пожал плечами Кипелов, с нетерпением ожидая взрыва сверхновой.       — Мы трахаемся! — с отчаянием выкрикнула Таня, едва сдерживая подкатывающую истерику. С каждым новым ответом Валерия на ее реплики она с ужасом ощущала, как он неумолимо все больше и больше ускользает от нее, а она ничего, ровным счетом ничего не может с этим поделать. И тем сильнее хотелось вцепиться в него — руками, зубами, ногтями — чем угодно, обхватить ногами и никуда, ни за что не отпускать. Приклеиться, проникнуть под его кожу, слиться с ним воедино. Неотступно тянуло к нему. И эта совершенно нелогичная, противоречащая здравому смыслу физическая тяга подкреплялась отчетливой, откровенно и нагло бросавшейся в глаза выпуклостью между ног в трусах Валерия… Таня не понимала, что происходит, будто это был странный, сюрреалистичный сон. Все было как в тумане, мозг напрочь отказывался анализировать происходящее. «Почему? Почему он возбужден?» — бился в голове, как раненая птица, единственный вопрос. И хуже всего было то, что ее тело предательски реагировало на него абсолютно симметрично.       — Этот вопрос тоже легко можно разрешить и без отношений. Секс, как говорится у вас, молодежи, не повод для знакомства.       Слетевшее с тонких бледных губ Кипелова слово «секс» отозвалось в голове Тани взрывом эмоций, волной прокатилось в низ живота и упало тяжелой гирей болезненного возбуждения. Разум с трудом воспринимал смысл произнесенной им только что фразы, блуждая в водовороте эмоций подобно кораблю, плывущему наугад в бескрайнем море посреди густого непроглядного тумана. Девушка ощущала всем своим существом всю унизительность слов любовника, чувствовала, как он цинично и издевательски медленно, по миллиметру обрезает ей крылья и швыряет с небес ее романтических грез в жестокую реальность, безжалостно обесценивая ее чувства к нему. Но вопреки логике и потерявшейся где-то гордости лишь утопала в мучительном тягучем желании, плавно растекавшемся по всему телу. Взгляд все время упорно падал вниз, на его голые бедра, белье, на то, что оно с трудом скрывало. Таня буквально кожей чувствовала его острый взгляд с прищуром на себе. Он точно все видел, понимал и наверняка наслаждался прямо сейчас ее реакцией — слишком, слишком уж откровенно и безвольно она буквально облизывала его тело взглядом… Едва не задыхаясь, Таня с трудом, с надрывом, сквозь стиснутые зубы выдавила несколько полных боли слов:       — Что? Ты… Что ты такое говоришь? — к горлу подступил ком, и закружилась голова от смеси отчаяния и сексуального возбуждения — такого откровенного, томного, первобытного… Мысли путались в голове, а слова давались с таким трудом, словно весь день бесцельно бродила в жаркой пустыне без единой капли воды. — К чему ты это все… Что, что ты этим хочешь сказать?       — Танечка. Танюша, милая моя, — Кипелов произносил слова таким снисходительным тоном, будто пытался аккуратно вдолбить в голову несмышленому ребенку азбучные истины, — отношения — это, прежде всего, доверие и откровенность. Это близость душ, если хочешь, — как бесстрастный философ растягивал слова Валерий, пристально глядя Тане в глаза и замечая главное — да, она уже почти сломлена и унижена, но еще есть надежда — вдруг все же сама догадается, к чему он клонит, на что намекает? — Это когда двое рассказывают друг другу все без утайки, раскрывают сердца. А все остальное — быт, секс и прочие прелести — всего лишь кружева.       — Это ты меня упрекаешь в том, что я твоими тараканами в голове не интересуюсь? Замечательно! А ты сам-то интересовался когда-нибудь, что у меня на душе? — из последних сил она пыталась выдавить из себя гнев, чтобы окончательно не рассыпаться перед ним как порванные бусы, но голос предательски дрогнул. Гнев неумолимо таял в груди, как слабый, выдыхающийся под нещадными солнечными лучами апрельский снег. Еще немного, и она окончательно потеряет последние силы для борьбы за свою любовь. Смотри с отчаянной надеждой на его лицо. Каким суровым оно стало! Холодок пробежал по спине Тане, как будто сквозняком потянуло с улицы. Взгляд тяжелый, ясные голубые глаза совсем темные — ни капли тепла в них нет, ни пощады.

Пощады нет в… глазах, Ты смотришь в них и не отводишь взгляд.

      — Наверное, так оно и есть. Не стану спорить. Возможно, я сам не вызываю в тебе желания довериться мне. Но это лишь подтверждает факт: отношения у нас с тобой — полная херня. Смысла в них никакого нет. Глупо пытаться что-то выдавить из пустоты.       Не выдержав больше прямого безжалостно-холодного взгляда любовника и его наглой и беспардонной эрекции, Таня отвернулась к окну. Все это было выше ее сил. За стеклом, медленно кружась в танце, падали снежинки. Все также, как и утром, когда Валерий нежно целовал ее на крыльце. Прошло всего каких-то несколько часов, а ее жизнь уже вовсю рассыпается на части, как этот бесконечный монотонно-белый снег. «Почему у него стоит? — мысленно спрашивала саму себя Таня, совершенно сбитая с толку и непонимающая смысла происходящего. — Он отталкивает меня от себя, но при этом хочет? Почему? Да как такое вообще возможно? Неужели его возбуждает то, как он мучает меня? И почему это так сильно заводит и меня тоже? Так не должно быть. Это неправильно. Это… Мерзко!» Она совершенно не понимала, что делать дальше, что сказать ему, как выйти из этой во всем отношениях паршивой ситуации. Но где-то в глубине души чувствовала, что не особенно-то и хочет из нее выходить. Тело играло свою партию, полностью подконтрольную Кипелову, следовало его воле как околдованное, будто вовсе ей не принадлежало. Это было до скрежета зубов обидно и… приятно. Отвратно-желанно, тошнотворно-пленительно, отчаянно-притягательно. Сделать всего лишь один маленький, почти незаметный шаг, а потом второй — уже смелее. Его голое тело совсем близко — достаточно лишь протянуть руку и дотронуться. Всего-то навсего. А потом просто сдаться и броситься в липкий горячий омут с головой.

Закрой глаза, коснись меня, Ты пахнешь соблазном и медом.

      — Мне надоело тянуть кота за яйца, — безразлично завершил мысль Кипелов. — Пора признать, что ничего хорошего у нас с тобой не получилось. И закончить это все раз и навсегда.       Тишина вновь поглотила маленькое помещение без остатка и тянулась, казалось, запредельно долго. Валерий терпеливо молчал, выжидая время и цепко удерживая свое внимание на Тане — кусает нижнюю губу, беспорядочно тискает тонкими пальцами свои узкие плечи, глаза блестят от скопившихся в уголках слез, но гордо не проливают ни капли. Подол футболки мелко подрагивает, вызывая острое желание задрать его повыше и подобраться к самому желанному…       — Я все поняла… — тихим, надтреснутым полушепотом произносит Таня, не поворачивая голову Валерию навстречу и по-прежнему наблюдая за медленным печальным танцем снежинок за стеклом. — Я тебе просто надоела. Попользовался мной, наигрался и решил выбросить. Валера, ответь мне только на один вопрос — с чего ты решил, что можно было повести себя со мной как… — тяжелый шумный вздох и закушенная до боли губа немного отрезвили и дали сил выдавить из себя этот вопрос до конца, — как со шлюхой?       С минуту Кипелов смотрит на нее абсолютно нечитаемо. Бесконечно долгую минуту. Смотри долго, пристально, почти не моргая. А потом вдруг злая усмешка разрезает его рот:       — Хм, дай-ка подумать… А не ты ли сама предложила мне себя?       — Что? — не сразу поняла вопрос Таня. От неожиданности как будто заложило уши. Она вдруг с ужасом поняла — брошенная ею в лицо Валерию громкая фраза привела, кажется, совсем не к тому результату, которого она ожидала. Он не только не стал отрицать эту мысль, не только не извинился за свое поведение, напротив — ухватился за нее с цепкостью дикого зверя в лакомую добычу. «Какая же я дура! Жалкая глупая дура!» — отчаянно провопил в голове внутренний голос. От осознания всей постыдности сложившейся ситуации и того факта, что она сама по глупости прыгнула в эту полную грязи лужу, Таня густо залилась краской, одновременно не понимая, почему вдруг стало так душно, так жарко в комнате. Почему этот жестокий разговор сводит с ума своей пошлой интимностью, а напряженный член Валерия, так откровенно оттягивающий ткань трусов, нагло переманивает на себя все ее внимание без остатка. Она отчаянно не понимала, почему он даже не пытается скрыть свою эрекцию. Ведь она по логике совсем не вяжется с его явным намерением разорвать их отношения. Или… все-таки вяжется?       — Милая, неужели ты успела позабыть наше, кхм… романтическое, прости Господи, знакомство?       Таня молчала. Кипелов же с самодовольной улыбкой следил за ее взглядом и ухмылялся. Он видел, как она гордо пыталась скрыть то, как украдкой то и дело поглядывала вниз. Ему нравилось, как часто-часто и возбуждающе тяжело вздымается под футболкой Танина грудь, приподнимая ткань соблазнительно заострившимися сосками, как томно краснеют ее щеки, а в темных глазах разгорается пожар. Кипелову это до чертиков понравилось и, поддавшись сиюминутному импульсу, он нарочито медленно и уверенно развернулся всем корпусом девушке навстречу, уперевшись руками в постель, и поставил здоровую ногу на пол. Вид на его «ландшафт» должен был стать, по его предположению, еще более привлекательным. С нескрываемым наслаждением он заметил, как Таня тяжело сглотнула, в очередной раз уронив взгляд на его пах и как-то нелепо дернулась всем телом, словно хотела было шагнуть ему навстречу, но сдержалась в последний момент.       — Ну-ка давай вспоминай. Ты зашла со мной в гримерку и прямо в лоб ошарашила заявлением, что хочешь секса. Помнишь? Ну конечно помнишь. Такое не забудешь, правда ведь? — издевательски бархатным голосом растянул последнюю фразу Кипелов, глядя на девушку, как кот на сметану, едва не облизываясь. — Ты тогда хоть и стеснялась, но все-таки была куда смелее, чем сейчас. А что же теперь стоишь, как будто кол проглотила, м?       — Это было совсем другое. Я растерялась. Я… Я и мечтать не могла о чем-то большем, хотела хоть немного… хоть минутку побыть с тобой и… — запинаясь и нервно заламывая вмиг похолодевшие пальчики, быстро-быстро, едва слышно шептала Таня, как будто пытаясь заранее оправдаться перед Кипеловым за то, на что он неуклонно намекал, к какой мысли подводил этот унизительный диалог. Но он грубо прервал ее сбивчивую речь.       — О, я прекрасно понимаю — хотела ты теплых объятий и нежного поцелуя в щечку, как любая скромная поклонница, но твой шаловливый язычок сам сболтнул лишнего от стресса и вообще абсолютно случайно. Так ведь все было? Я прав? — Валерий с садистской улыбкой подмигнул девушке и как только увидел, что она открыла было рот, желая что-то ответить, тут же снова бесцеремонно перебил ее, продолжив свою холодную циничную мысль: — Ты могла сказать мне о любых своих чувствах, попросить все, что угодно — за спрос денег не берут, а я за столько-то лет ко всему привык, удивить меня, уж поверь, весьма сложно. Но что сделала ты, м? — он намеренно выдержал паузу, глядя на девушку снизу вверх так властно и снисходительно, будто это она была внизу — прямо у его ног…       — Я… Я не это имела ввиду… Не поэтому так сде… — почти безжизненным голосом, едва не плача, пробормотала Таня, но не смогла закончить — Кипелов не хотел ее слушать. Ее оправдания были ему не нужны. Он был как локомотив на полном ходу, уже не мог и не хотел останавливаться.       — Ты предложила мне себя. Банально и без прелюдий. А я просто, не долго думая, согласился. На свою голову. Но сейчас не об этом. Таня, ты отдалась мне! От-да-лась, — отчеканил Кипелов по слогам, добивая любовницу морально, доводя до края и с легкостью толкая в пропасть еще несколькими острыми, как бритва, словами: — Стало быть, ты в какой-то степени и правда повела себя как шлюха, — мужчина видел, как краска моментально схлынула с лица девушки, и та, казалось, почти забыла, как дышать. Видел, как она даже перестала дрожать, вся обмерла, словно прекрасная гипсовая статуя работы искусного скульптора. Его работы. — Причем, заметь, абсолютно бесплатная.       Стало вдруг невыносимо жарко. Таня как будто вспыхнула как спичка. Руки неприятно, раздражающе мелко задрожали, сердце забилось не в такт, тошнотворно закружилась голова. Только бы в обморок не упасть. Самым постыдным было то, что все ее существо вопреки голосу разума радостно затрепетало от произнесенных им слов, тело налилось свинцом тяжелого возбуждения. Быть его шлюхой, куртизанкой, наложницей — да! Быть его собственностью — да! Быть кем угодно для него, главное — быть ЕГО. Она стояла перед ним словно оплеванная, вываленная в грязи… и безбожно возбужденная.

Какая грязь, какая власть,

И как приятно в эту грязь упасть.

      Лицо ее исказила гримаса боли. Невыразимая ненависть пронзала словно сотни острых игл сердце. Ненависть к нему — за все его мерзкие слова, ненависть к себе — за то, что так и не смогла унять разгоревшуюся в ней похоть. Таня презирала в этот момент Валерия и до истерики желала его. Желала и презирала всем сердцем. Вот такого — самоуверенного самодура. С этими его холодными бесстрастными глазами и контрастно пошлой улыбкой. С нескрываемым самодовольством и превосходством на каждом сантиметре его по-мужски красивого в своей суровости лица… Ей отчаянно захотелось стереть это все с него. С силой, жестко, одним махом. Захотелось что-то сделать. Прямо сейчас. Что-то сильное, резкое… Шаг — словно в тумане, расстилающемся перед глазами белой пеленой. Еще шаг — на онемевших ногах. Его усмешка и вот уже мелькнувший мимоходом до боли родной запах тела. Короткий взмах — он даже не удивился. И не увернулся. Звонкий шлепок по его щеке. Ладонь обожгло болью — и его голова в миг оказалась развернута в сторону.       Тишина. Выкручивающая мозг тишина навалилась тяжелым покрывалось. Таня с трудом, медленно осознавала, что только что сделала. «А ведь у него нос разбит…» — вспыхнула в голове острая, как бритва, мысль вместе со взметнувшимся в сердце страхом. Кипелов не дрогнул. Лишь поморщился и медленно стер большим пальцем снова выступившую из носа кровь. Пристальный взгляд на алый развод на коже, странно скривившиеся губы — Таня никак не могла прочитать это выражение его лица. Что это? Боль? Злость? Досада?       — Я же тебе говорил, чтобы не смела поднимать на меня руку, — глухо, но властно отцедил каждое слово Кипелов и бросил на нее строгий взгляд. Несколько секунд растягивались как в замедленной съемке — мучительно, тяжело. Таня боялась даже шелохнуться, хоть и безумно хотела сделать шаг назад. И еще один. А потом пулей выскочить из комнаты. Но ноги будто вросли в пол намертво. Он был совсем близко, буквально в шаге — пристально смотрел на нее и просто молчал. А потом… Потом его взгляд вдруг изменился так быстро, словно Валерия в мгновение ока подменили на совсем другого мужчину, очень похожего на него лишь внешне. Взгляд, полный решимости, с ноткой живого, яркого полубезумия — единственное, что успела увидеть Таня, когда в следующее мгновение он всем телом резко подался ей навстречу, вытянулся вверх и… Его ладонь взметнулась вверх и хлестко обожгла ее щеку резкой болью.       Таня качнулась от сильного и неожиданного удара, но кое-как все же устояла на ногах. Лицо горело нестерпимо, как будто все целиком, а не только в месте удара. Яркие искры заиграли перед глазами, в ушах застучало так, что напрочь перекрыло все внешние звуки, а голова наполнилась странной звенящей пустотой. Как будто этой ответной пощечиной Кипелов выбил из нее одним махом сразу все мысли. И почему эта пустота так чертовски приятна? Тихо, легко, свободно, и только сердце отбивает ритм в идеальном сумасшедшем ритме. Уже совсем не страшно. Ни капельки. Какой к черту страх, когда в крови ударная доза адреналина, а в животе как будто пудовая гиря. Нещадно тянущая аж до судорог — приятных, сладких, словно мед, вот только не вниз, а к нему. К тому, кто всего лишь в каком-то шаге, совсем рядом, хоть и обещает уйти на утро, но пока все еще здесь — такой холодный взглядом и теплый телом. Теплый… Наверное, даже горячий. Прижаться бы к нему как можно крепче, а потом будь что будет. Плевать.       Как оказалась она на его бедрах, как прижалась жадно к его губам и сорвала влажный горячий поцелуй? Когда его пальцы успели вцепиться в ее ягодицы и рывком подтянуть к себе так близко, что кожу опалило жаром его живота, широкой груди прямо через тонкую ткань футболки? В висках у Тани стучит, отдает ударами в затылок, она целует его — нагло, настойчиво, так порывисто и рвано, как будто в первый раз, по-девичьи мило обхватывая его щеки своими дрожащими ладошками. Он почти кусает ее губы в ответ, перехватывая инициативу и легко забирая ее себе — без спроса. Что это было только что, несколько секунд назад? О чем говорили? Все куда-то сгинуло. Так быстро, словно все подчистую словно из памяти искусный гипнотизер. По щелчку пальцев. А сейчас только его губы и дыхание — громкое, тяжелое, и руки как будто обнимают сразу всю спину горячи покрывалом, бесцеремонно задирая футболку до самых лопаток… Как же она бесит! Мешает, путается вокруг плеч и шеи, отвлекает, раздражающе тянет на себя внимание.       — М-м-м, сни… Сними, — с трудом мычит Кипелову в губы Таня. Оторваться от него нет сил. Он и сам не отпускает — держит крепко, как стальными ободами за лопатки одной рукой, за талию другой, стискивает почти до боли, до легкого царапающего все нутро страха, от которого ноги холодеют и становятся совсем слабыми, словно ватой набитыми. Но этот страх не сковывает. Напротив — кипятит кровь в жилах и стремительно наполняет низ живота томны жарким возбуждением. Короткий смешок Валерия в ответ на ее сбивчивую просьбу, несколько болезненных поцелуев, больше похожих на легкие укусы — он не собирается торопиться, продолжая бесстыдно тискать девушку в жадных объятиях.       — Ну так сними сама, — медовым голосом растягивает слова Кипелов, наконец нехотя оторвавшись от Таниных губ, но не выпуская ее из своих рук и уже ловко пробравшихся пальцами под тонкой черной тканью почти до самых плеч девушки. Его слова — как команда «Старт!». Таня хватает пальцами края футболки и с остервенением стаскивает ее с себя. Швыряет куда-то в сторону, как можно дальше. Все, чего сейчас хочется — еще немного этих его тонких, чуть шершавых губ и прижаться всем своим, уже голым, телом к нему, как можно сильнее, нырнуть в него, как в океан, и раствориться. Порыв, быстрое движение — бедрами покрепче стиснуть его бедра и снова крепко поцеловать, но…       — Тс-с-с, — хищно шипит Тане прямо в губы, замершие буквально в паре сантиметров от его губ, Валерий. Секунда — и нежная тонкая шея в кольце крепких пальцев. Таня громко вскрикивает от неожиданности, вздрагивает, тут же замирает, на несколько секунд забывая, как дышать, и потом делает жадный вдох, как только мужчина чуть ослабляет хватку. Прочертив языком влажную дорожку сбоку от подбородка вниз по шее, он настойчиво, но аккуратно тянет свою руку вверх, заставляя девушку чуть приподняться на коленках. Ей неудобно, боязно сделать хоть какое-нибудь неловкое движение — его пальцы слишком ощутимо давят на гортань. Почему он снова это делает? Как в прошлый раз — за горло и так грубо? Конечно, она знает, что ничего не случится, ничто не угрожает ее жизни — он ведь не сумасшедший. Но все равно почему-то страшно. И страшно, и приятно. Одновременно. Сладко, волнительно и до дрожи желанно. От мысли, что она в его власти, подчинена ему, Тане кажется, что уже не принадлежит себе. Хочет душить, хочет играть и заставить бояться? Пусть. Что угодно, только бы чувствовать его дыхание на своей коже. Только бы рядом. Только бы с ним в унисон. Только бы взахлеб…       — А сердечко-то как стучит! — легко пробежав кончиками пальцев по пульсирующей под раскрасневшейся кожей венке на шее девушки, хрипло, с нескрываемым наслаждением в голосе медленно произносит Кипелов и мягко откидывает прядку темных Таниных волос ей за спину. Чуть встряхивает ее за шею, пристально смотрит прямо ей в глаза и продолжает: — Боишься что ли? Или сладенького хочешь? — с этими словами опускает свободную ладонь ей на ягодицы и резким движением притягивает к себе, одновременно отталкиваясь ногой от пола и подаваясь тазом ей навстречу. Девушка громко вскрикивает от неожиданности, когда твердый горячий член упирается ей в промежность, обдавая жаром прямо сквозь ткань трусов. Из ее горла вырывается протяжный стон почти против воли.       — М-м-м, вот как, значит, — плотоядно шипит Валерий и следом мягко припадает губами к Таниной груди. Секунда, и они смыкаются влажным поцелуем на ее затвердевшем соске. Моментально перехватывает дыхание, так что ни вдохнуть, ни вскрикнуть, стремительно мутнеет перед глазами и наполняется густой тяжестью все тело девушки. На мгновение она теряется в ощущениях. А он продолжает — жадно и в то же время в монотонном, плавном ритме посасывает ее грудь, все также прижимая ее таз к себе так сильно, что не вырваться. И ей уже совсем и не хочется. Хочется принадлежать ему. Полностью. Тело быстро слабеет, становясь похожим на мягкий теплый воск, и даже не смотря на то, что Кипелов все еще крепко держит за шею, ей все равно остро хочется на что-нибудь опереться. Таня судорожно хватается немеющими пальцами за изголовье кровати и, наконец, расслабившись и отдавшись порыву, громко выстанывает из себя желание с хрипом передавленного горла — долго, бесстыдно, так пошло, что сама себя стыдится, но уже не в силах сдерживаться.

И нет силы сдержать свой крик…

      — Ох, Таня, Танюша! Какая же ты все-таки… шлюшка. Маленькая похотливая шлюшка. Моя, — хрипит возле ее уха Валерий и тут же переключается на другую грудь, выписывает на ней языком хаотичные узоры, свободной рукой уже нетерпеливо задирая в сторону ее трусики.       Таню обдает волной жара. Закусывает губу и сдавленно мычит, инстинктивно прогибаясь в пояснице и выпячивая ягодицы, а потом снова пододвигаясь вперед и как можно плотнее прижимаясь к Валерию. Еще раз от него и с силой к нему. Еще, и еще, и еще… Его член так восхитительно тверд и горяч, она трется об него как одержимая, удивляясь тому, как его слова, которые еще несколько минут назад вызвали в ней острое непреодолимое желание съездить ему по лицу, сейчас распаляют в ней нестерпимое желание. А пальцы, его чертовы пальцы уже вовсю ласкают, теребят клитор, заставляя громко стонать и извиваться, как мартовская кошка, от удовольствия. Таня теряет счет времени, как вдруг пальцы Валерия мягко и уверенно проскальзывают дальше, вниз между влажных складочек и ныряю в самый ее жар. Он что-то делает ими там, внутри, быстро-быстро, играючи. Она на миг теряет связь с реальностью, и лицо заливается краской в тот же миг, когда из ее груди вырывается еще один глубокий протяжный и совершенно развратный стон. Таня пугается самой себя, зажмуривается, пытается сдерживаться. Не получается. Всхлипывает, вскрикивает, чуть не плачет и снова громко стонет, выбиваясь из сил и отпуская себя. Кипелов хрипит от удовольствия, вслушиваясь в звуки, что он извлекает из нее своими пальцами.       — Так вот что тебе нравится, — снисходительно шепчет Кипелов, наконец расслабляет пальцы на шее. Девушка облегченно выдыхает и на мгновение вся опадает на него, но тут же ощущает, как его рука ложится на ее затылок и мягко стягивает волосы, заставляя выгнуться ему навстречу. — Зудит там, да, родная? Очень хочется?       Таня хрипло дышит, жадно хватая ртом воздух, прогибаясь в пояснице точно кошка, сама не своя от охватившего все ее тело желания. Гордость уже валяется где-то на полу — вместе с сорванной с тела футболкой. Так восхитительно плевать на то, что именно он сейчас говорит, пусть даже оскорбляет, издевается, мучает — Таню возбуждает уже буквально каждое его слово, голос, дыхание и вообще само его присутствие рядом. Все летит к чертям, все идет неправильно, плохо, но ей это безумно нравится.       — Что же ты не отвечаешь? — с повелительными нотками в голосе произносит Кипелов, плавным уверенны движением собирая волосы в кулак и резко дергая назад, тем самым заставляя Таню вскрикнуть. — Чего ты хочешь, милая?       — Пусти-и… — скулит Таня и снова громко выстанывает протяжное «м-м-м», когда Валерий начинает еще быстрее играть пальцами у нее между ног.       — Ну же, отвечай — тогда отпущу, — довольным котом шепчет Кипелов, пару секунд смотрит Тане в глаза — без капли нежности, с голодом, а потом припадает к ней ртом и хищно прикусывает тонкую кожу чуть ниже ее уха. Мягко, но с силой втягивает, ритмично посасывает. Таня дрожит и извивается, вертя тазом и сама насаживаясь на его пальцы, тяжело дышит и постанывает от легкой, щекотливо-приятной боли на шее. Наверняка будет яркий засос, и Кипелов удовлетворенно улыбается этой мысли, отрываясь, наконец, от Тани.       — Хочу тебя… внутри. Пожалуйста, — не помня себя, нетерпеливо шепчет Таня, ощущая себя как будто в иномирье, в густом сладком тумане. И вся в его руках как в одеяле из боли и наслаждения. Кипелов сдерживает обещание — отпускает волосы, но не саму Таню. Она дергается всем телом, инстинктивно слабенько вырывается, но он уже притягивает ее голову к себе и прижимает как можно сильнее, одновременно быстро вынимает из нее пальцы. Утробно рыча, стаскивая с себя трусы, высвобождая напряженный член. Тот упруго шлепает по Танину промежности, и девушка глухо вскрикивает Валерию в плечо.       — Сейчас, родная, потерпи секунду, — тяжело дыша, словно в бреду бормочет Кипелов, ловко задирая тонкую кружевную ткань в сторону и приставляя головку к мягкому влажному теплу, — вот так, сейчас…       — М-м-м, — приглушенно кричит Валерию в ключицу Таня и инстинктивно пытается вскинуть голову в тот момент, когда тот с силой притягивает ее рукой к себе за ягодицы и резко, насколько может, толкается тазом ей навстречу. Входит сразу на всю длину, разрывая ее нервные окончания, спутывая мысли и чувства. Она дергается всем телом от резкой боли, рвано двигается в его руках, едва не задыхаясь и обильно смачивая слюной ключицу любовника. Толчок за толчком — ритмичные, сильные, настойчивые. Кипелов буквально натягивает ее на себя, не давая опомниться. И ее тело почти сразу сдается под напором его страстных, грубоватых ласк — оно обмякает и превращается в податливый пластилин, боль быстро сменяется стремительно разрастающимся внизу живота томным наслаждением. Ей теперь кажется, будто она не человек вовсе, не личность, а только лишь тело, полностью подчиненное власти инстинкта — это чертовски унизительно, стыдно, но так возбуждающе! И в этом чувстве до одури хочется полностью раствориться. Сопротивления больше нет, она сдалась. Закованная в его объятия и восхитительно свободная…       Кипелов чувствует, будто горит изнутри, с ума сходя от пьянящего удовольствия и ощущения беспредельной власти над Таней. Она покорилась ему — униженная и буквально насилуемая им, при этом вся, с головы до ног, охваченная экстазом. Хрипит в голос, сдавленно сладко кричит, жадно хватая ртом воздух и сбивчиво бормоча его имя где-то возле его шеи, как одержимая. Между ними горячо, влажно, тесно, внутри у нее скользко и восхитительно нежно. Валерию безумно хочется разрядки — сбросить, наконец, это чертово напряжение, кончить и отключиться, но никак не получается. Двигаться в неудобной позе, отталкиваясь здоровой ногой от пола и подаваясь тазом вверх, одновременно помогая рукой притягивать к себе Таню за ягодицы становится все труднее и труднее. Пот ручьем стекает вдоль позвоночника, жарко как в аду, сердце отбивает ритм на пределе возможностей, а она не то что не помогает движениями в такт, наоборот — все больше расплывается на нем сладким сиропом, уже почти беспрерывно стонет ему в плечо и, кажется… «Кончает, она кончает, твою мать!» — Кипелова прошибает как током. Он сделал все, чтобы ей стало так же больно и унизительно, как и ему, но вместо этого напротив — вот уже почти довел ее до оргазма… Эта мысль выстукивает чечетку в мозгу. С досады мужчина хлестко шлепает девушку ладонью по ягодице. От души и с чувством. Выпустив на волю разом весь свой гнев. Она вскрикивает, инстинктивно дергается так резко и сильно, что он еле удерживает ее за затылок, но почти сразу вновь обмякает в его руках и, вопреки ожиданиям Кипелова, плавно опускается на его член — легко, как по маслу, заставляя его на миг расслабиться и поддаться ее чувственности. Но тут же, словно испугавшись этого морока и не желая сдавать позиций, он со всей силы снова звонко шлепает девушку по ягодице. А затем еще, еще и еще… Порет ее как одержимый, с остервенением, будто мстя за свою попранную гордость, скривившись от напряжения. Наконец, расслабляет вторую руку, позволяя ей оторваться от него, вскинуть голову и закричать — теперь уже свободно и во все горло. Ее голос ласкает слух, даря, наконец, желанное моральное удовлетворение и еще сильнее возбуждая, почти до пика. Но тут же Валерий вдруг осознает, что вопреки его ожиданиям Таня начинает ритмично пульсировать внутри. А глаза… Ее глаза — восхитительно мутные и как будто ничего не видящие — смотрят на него, но проваливаются сквозь. Полнейший расфокус. Кипелов вдруг совершенно отчетливо ощущает, как она беспощадным водоворотом утягивает за собой в экстаз и его, настойчиво и нежно сжимая член своим нутром, и он напрочь потеряет контроль и ощущение реальности… Последнее, что успевает сделать, прежде чем рассыпаться на атомы — со всей силы стиснуть руками худенькое Танино тело в замок стальных объятий и с остервенением уткнуться носом в ее шею. Из горла вырывается полузвериный хрип, он на секунду глохнет, прежде чем разум отключается от яркой вспышки накрывающего с головой оргазма.