Закрой глаза, коснись меня.
Ты пахнешь соблазном и медом.
Исчезнет грязь осколков дня,
Ударит в гонг природа.
Не обращая на его слова ровным счетом никакого внимания, начала торопливо, пылко осыпать его живот поцелуями, быстро спускаясь все ниже и ниже. Руки нежные на бедрах, гладили бережно, сбивчиво. Кипелов захлебнулся собственным вздохом, когда ее пальчики бесстыдно коснулись налитой головки, мягко размазали каплю смазки, а потом горячим язычком лизнула нетерпеливо. Еще раз. И еще. Губами обхватила ласково. Влажно, мягко, заботливо, до искр в глазах приятно. — Таня… — прошептал сбито, хрипло, — что ты делаешь, боже… — Что? — взгляд из-под бровей, наигранно невинный, прямиком любовнику в сердце — метко и остро, так что выдохнул рвано. — Мы с ним целуемся. Видишь? — и тут же и впрямь поцеловала. Так, будто это был не член вовсе, а губы любимого. — Ты невыносима! — прыснул от смеха Валерий и еле сдержал рвавшийся из груди хохот. — Мы еще и обниматься умеем. Вот, смотри, — и с этими словами девушка приподнялась на коленках, прижалась к мужчине, обхватила свои груди ладошками и стиснула их вокруг его члена. — Прекрати! Сейчас от смеха он упадет нахер, — с широченной улыбкой и искрами веселья в глазах нарочито возмутился Кипелов и после шумно выдохнул, рефлекторно выпрямившись и расправив грудную клетку. — Просто сделай это. Пожалуйста. Без этих твоих… смехуечков. Слова слетели с тонких губ Валерия почти умоляюще. Она бросила не него взгляд из-под ресниц — игривый, дразнящий, и широко по-лисьи улыбнулась. Уже без намека на недавний шок, а довольная до безобразия. Знала, чувствовала, что его крепость перед нею пала и сдалась. Таня победила — и снова тем же проверенным оружием. И ничуть не стыдилась этого — он прочитал это в ее глазах наверняка. И он был уже совсем не против… Подвинулся к ней поближе, сел на самый край дивана, чтобы ей было удобнее. Наблюдать за тем, как член тонет во рту любовницы, было невыносимо приятно. Горячо и нежно, мягко — до истерики, так что Валерию скулить хотелось от удовольствия, закусив губу. От неумелых, но пылких, настойчивых ласк кружилась голова, схлынула вся неуверенность в своей физической состоятельности без следа, поселив в животе трепет и приятную топкую тяжесть. Он смотрел на нее и задыхался от наслаждения от ее покорности — на коленках стояла, в глаза ему преданно посматривала время от времени из-под бровей и изо всех сил старалась доставить как можно больше удовольствия. Это подкупало и взвинчивало восторг от ощущения полной власти и обладания ее телом и душой до небес. Нежными пальчиками Таня мягко скользила по члену вниз и вверх, вся ладошка уже была в ее же слюне — ее так много, мокро, скользила как по маслу, легко и ласково, а язычком уже вовсю яйца облизывала, в рот пыталась взять их целиком по очереди — то одно, то другое, такая наивная и милая, но уверенная в себе и в том, что пытается делать. Со знанием дела выписывала языком узоры на нежной коже и посасывать старалась, как могла, рот как можно шире открывала, а после, опустившись ниже, приподняла яйца так уверенно и быстро, что Кипелов опомниться не успел, и прильнула губами к его промежности. Ее горячее дыхание, быстрые нежные пальцы по разгоряченной коже бедер и мягкие мокрые ласки языком по чувствительной коже — он простонал так громко, что сам от себя не ожидал, на самой высокой ноте наслаждения, ртом воздух глотнул со всей силы, как утопающий, и голову назад откинул, не в силах сдержать выкручивающие мозг эмоции. Слишком неожиданно и слишком возбуждающе. Настолько, что уже не был уверен, что сможет при этом продержаться долго. А хотелось долго, смаковать и растягивать удовольствие, насколько хватит сил. — Таня, прекрати, — опомнившись, наконец, хрипло прошипел Валерий, рваным движение руки оттолкнув девушку от себя за плечо, — дай отдышаться… Та послушно отпрянула и непонимающе взглянула на него. — Я что-то не так сделала? Неприятно, да? — затараторила в ответ встревоженно, виновато, прижав ладошки к своей груди. — Черт, нет же, — сбивчиво дыша, поспешил успокоить ее мужчина и тут же поскорее взял ее ладони в свои, притянул ближе к себе и тепло посмотрел в глаза. — Все просто обалденно, Таня. Но где ты, черт возьми, этому научилось? — голос незапланированно сорвался на недовольный тон, и Кипелов тут же ласково погладил тыльную сторону ее ладоней, сжав покрепче, чтобы и не думала неправильно его понять и расстроиться. — Пр… прочитала… — стыдливо опустив глаза, выдохнула девушка. — В интернете. Там было написано, что у мужчин там… Ну там, — пальчиком вниз указала неуверенно. — Там очень чувствительная… Эм-м. Область. И все такое… — с запинками промямлила она, густо краснея и немного подрагивая под его внимательным взглядом, который буквально кожей чувствовала на себе. — Мне хотелось тебя удивить. — Удивила, — спокойно подтвердил Кипелов и, притянув ее еще ближе к себе, перехватив нежные девичьи ладошки и освободив одну руку, ласково погладил по волосам, а после осторожно приподнял голову за подбородок. — Но давай-ка ты не будешь так усердствовать, а то я финиширую слишком быстро. Но мне бы хотелось подольше насладиться твоей нежностью. Ты же не против, родная? Таня взглянула в его глаза — темные, коварные, будто у вампира или какого-нибудь инкуба, околдовали ее в миг, заставили кивнуть в ответ раньше, чем она вообще смогла осознать как следует смысл его слов. На все заранее априори согласная. Его бархатный, почти осязаемый голос проникал в самое сердце и растекался по телу тягучим медом, горячая ладонь на затылке лишала воли, вызывая волны мурашек по спине. — Возьми его в руку снова, будь умницей, вот так, — мягко попросил Кипелов, осторожно положив ее ладонь на свой член, по-прежнему одобрительно, успокаивающе поглаживая ее второй рукой по волосам. — Не будем торопиться. Обхвати вот здесь, прямо под головкой. Покрепче, не бойся. А теперь двигай рукой вниз и вверх. Так, да, умница моя. Таня повиновалась, завороженно, медленно переводя взгляд с члена Валерия на его лицо и обратно. Его слова действовали на нее как безусловный приказ, при этом без намека на хоть какое-то давление или принуждение. Голос звучал бархатно, полный заботы, как у внимательного доброго учителя, но в эту мягкость была завернула власть, от которой кружилась голова и стягивало низ живота в тугой узел. — А теперь возьми в рот. А рукой продолжай так же, — властная интонация его голоса породили в Тане щекотливое смущение, но вместе с тем это было непривычно приятно, тягуче сладко, чертовски возбуждающе. — Вот так. Чуть медленнее, не торопись. Про язычок не забывай, моя хорошая. От этого «не торопись» и «моя хорошая» стало совсем жарко, аж сердце зашлось, сорвавшись с цепи на бешеный ритм. Ощущая его тяжелый напряженный член во рту, его терпкий солоноватый вкус, она ужасно хотела, чтобы он еще что-нибудь сказал этим своим мягким покровительственным тоном с выкручивающими все нутро хозяйскими нотками. От всех этих ощущений и мыслей не сдержалась — простонала в голос сладко, протяжно, вдохнула воздух жадно носом и прогнулась в пояснице. От Таниного стона волна вибрации прошлась по всему члену, отчего Кипелов закусил губу. Ему было восхитительно приятно смотреть, как она старательно делала все точно так, как он ей показал, как прилежная отличница идеально скользила пальчиками по возбужденному до предела члену, обхватывала ладонью плотно, самовольничала немного — подушечкой большого пальца потирала чувствительное место под уздечкой, ловя его сбивчивое дыхание в ответ. — Он весь такой соленый, — восхищенно пискнула Таня, оторвавшись от своего занятия, и взглянула на него, облизнув раскрасневшиеся губы. — Ты очень ласковая, мне это нравится, — хрипло ответил Кипелов и тут же настойчиво притянул любовницу обратно к себе за затылок, — только не отвлекайся, родная. Приласкай еще немножко, сделай мне хорошо… Эти его слова прозвучали мощно, как тайфун. Возбуждение ударило в голову Тани мощной волной и смыло разом все мысли. Дыхание сперло от смеси безумного стыда и распиравшего низ живота возбуждения. Будто делала прямо сейчас что-то совершенно развратное и недозволенное, и за этим занятием ее только что застукали. От властной тяжести его руки на затылке душно стало предельно, голову сильно повело. Кипелов видел, как со странным неопределенным звуком, похожим то ли на беспомощный вскрик, то ли жалобный стон, она легко поддалась и порывисто прильнула горячими губами к головке его члена. Нежные девичьи пальчики легко скользнули вниз по стволу, и она уверенно взяла его в рот почти на всю длину, но тут же дернулась всем телом, подавившись от непривычных ощущений в горле, смутилась страшно. Кипелову же это показалось очень трогательным и милым. Быть может, на эту почти целомудренную, несмотря на весь их бурный совместный сексуальный опыт, скромность одновременно с сочившейся из нее чувственностью она и подловила его. От осознания этого и ее нежных стараний заласкать его в ответ на неудачную попытку сделать все по советам из интернета Кипелов едва не задохнулся в удовольствии, на мгновение забыв, как дышать, его буквально затрясло всего от переизбытка ощущений и восторга чувств, теснивших грудь. — Ты так стараешься, умница моя, — не контролируя собственные мысли и слова, прохрипел Валерий и снисходительно погладил Таню по макушке, а после убрал прилипшие к ее лицу пряди волос и ласково потрепал по раскрасневшейся щечке. Она взглянула на него снизу вверх кротко и тут же зажмурилась, пытаясь уйти от его взгляда. Кипелов понял — ей каждый раз было стыдно от его откровенных в своей пошлости слов, и от того еще ярче ощутил, как удовольствие прокатилось по всему телу острой, почти болезненной волной. Невыносимо было смотреть на то, как она обнимала мягкими губами его член, как щеки втягивала пошло, посасывая старательно, повиливая при этом ягодицами — и все время протяжно приглушенно стонала в такт каждому движению ему навстречу. Кипелов с силой стиснул ее плечи, наклонившись вперед, по-хозяйски погладил узкую худенькую спину, скользя вдоль изгиба позвоночника вниз, но никак не мог дотянуться до ягодиц, и оттого с досады жадно обхватил ладонями ее ребра, вгрызаясь пальцами в тонкую влажную девичью кожу. Хотелось больше, сильнее, настырнее, двигаться остервенело. — Какая ты горячая, Таня, — часто дыша от удовольствия, прохрипел Валерий и, теряя контроль, с силой притянул тело девушки к себе, так что она дернулась в его руках всем телом от неожиданности, но не отстранилась. Она снова слушалась его, подчинялась, соглашалась на любые его действия — и это ощущение полной власти над нею распаляло мужчину с каждый новым движением все сильнее. Он ускорил ритм, наплевав на все. Было хорошо до искр перед глазами, головокружительно иметь смазливую девчонку в рот совершенно беспардонно, отдаваясь удовольствию полностью, без остатка, наблюдая за тем, как изгибалось от каждого его толчка молодое упругое тело, уже густо покрывшееся мелкими бисеринками пота. Таня стонала глухо, беззащитно, сладко лаская его слух, изо всех сил старалась успевать в заданный им ритм, расслабить горло, судорожно пробегала пальчиками по коже, пыталась ухватить яички. Из уголков ее рта медленно стекала слюна, которую она уже совсем не успевала сглатывать. Кипелов голову запрокинул, плавясь от этой сладкой вседозволенности, пальцами вплетался в ее волосы и насаживая глубже — невозможно было удержаться. Ласковая, податливая, жадная, она буквально просила всем телом о большем. Ему ведь не казалось, он видел, чувствовал, точно знал — ей уже очень, очень нужно. Ему и самому уже до одури хотелось в ее жаркую тесноту, в ее шелковый жар… — Отвлекись, милая, — горячо прошептал Кипелов, наклонившись ближе к Тане, обхватил ладонями ее щеки, мягко потянул вверх, так что член плавно выскользнул из ее рта. Нитка слюны протянулась от девичьих губ к члену, и ее глаза распахнулись Валерию навстречу. Совершенно пьяные, с шальным блеском. Губы красные, чуть припухшие, мокрые-мокрые. Распаленная, раскрасневшаяся и… совершенно растерянная. — Чего ты хочешь, скажи мне? — размеренным хрипловатым голосом задал вопрос Кипелов, с трудом восстанавливая дыхание, и Таня дрогнула в его ладонях, хотела было увернуться, уйти от его взгляда, но он не дал ей этого сделать. Пальцами стиснул ее челюсти крепче, поднял голову и заставил вновь посмотреть на себя, дав понять, что уйти от ответа не получится. Его зрачки широкие-широкие, как у наркомана, там, в черной глубине, буря и пламя. Таня совершенно растерялась под этим взглядом, но ослушаться не посмела — воздуха в легкие побольше набрала и выдохнула: — Чтобы ты кончил мне в рот… Такая пронзительная откровенность, такое одуряющее бесстыдство, такая ненасытность… Мужчина поймал себя на мысли, что вот сейчас она и правда выглядела как шлюха, только его собственная, персональная и обожаемая до одури, такая красивая в этом мареве возбуждения, распожаренная желанием, что голова поплыла от этой картины перед глазами. — Не-е-ет, родная, — протянул Кипелов ласково, точно змей-искуситель, улыбнувшись мягко, — не этого. Брось, я же вижу, как тебя ломает. Извертелась вся. Опять, поди между ног вся мокрая? Зудит снова? Мало тебе, да? Я же вижу, все понимаю. Так скажи, чего тебе нужно? Таня поймала его взгляд — властный, хищный, заинтересованный, и вся разом вспыхнула как спичка. В кровь как будто волна кипящего масла рванула. Голова совсем дурная, пустая как барабан, ничего не соображает, перед глазами смазанными штрихами расползалось лицо Кипелова. «Черт, слезы?» — пролетела в голове со свистом мысль и тут же утонула где-то на периферии сознания. Было стыдно, чертовски стыдно от его пошлых слов, слишком откровенных, слишком правдивых, и от его настойчивости, непреклонности чуть не заплакала. Еще стыднее было от того, что эти слова нестерпимо возбуждали. В ушах стучало будто молот по наковальне по наковальне, стало душно, жарко, едва не тошнило от избытка перемешанных в комок чувств и… хотелось — сильно, настойчиво, упрямо, а губы ее уже вовсю бесконтрольно шептали то, что и хотел услышать Кипелов: — Хочу почувствовать тебя внутри… Пожалуйста… Мужчину буквально прострелило удовольствием до самых пальцев от этих ее слов. Он был доволен. Ее глаза были мокрыми, губы дрожали, она показалась ему в этот момент особенно красивой — вот такой, изломанной стыдом пополам с удовольствием, беззащитной, уязвимой и возбужденной до одури. — Думаю, тебя можно немного побаловать, — вынес вердикт невозмутимо и по-хозяйски заботливо, и Тане показалось, будто у нее все нутри моментально сделало сальто. Ничего уже не понимала, все плыло и кружилось в дикой пляске похоти. А он даже еще ничего и не сделал… — Иди ко мне. Таня, привстав на коленках, потянулась к нему сразу же — податливо, покорно, как за глотком свежего воздуха. К его губам. Валерий усмехнулся, крепко обхвватил девушку за затылок и втянул ее в поцелуй — мокрый, вязкий, развратный. Таня приглушенно простонала ему в рот, повинуясь этой сильной властной руке, забывая, как дышать и попутно пытаясь вскарабкаться к нему на колени. До одурения хорошо, все ее тело мелко дрожало от предвкушения и жара его тела. Он погладил ее по спине, утихомиривая трепет теплом и заботой, и Таню, кажется, и правда отпустило, даже ерзать перестала, устроившись, наконец, так, чтобы не слишком давить на травмированное бедро, закованное в жесткий прочный бондаж. — Повернись ко мне спинкой, — Кипелов попросил негромко, мягко, но возможности ослушаться не было никакой. Таня в мареве возбуждения послушно последовала приказу — совсем уже не думая, не анализируя происходящее, не пытаясь даже возразить. Он приподнял ее за бедра легко, помог развернуться и тут же к своей груди прижал плотно за талию. — Какая ты у меня хорошая, вот так, да. Все правильно делаешь. Ножки еще чуть шире, — горячий шепот возле самого уха и смазанный поцелуй в висок вскользь. Таня заерзала торопливо, послушно разведя ноги шире — неловко, непривычно, но так сильно хотелось, захныкала жалобно, пытаясь притереться промежностью к паху любовника. — Что ж ты такая торопливая? Так не терпится? — искушающе бархатно снова возле уха — и прямо в мозг дурманом. Мурашки по телу нестерпимо. За ухом поцелуй влажный, языком вдоль линии роста волос — и Таню размазало в удовольствии. — Прогнись немного, вот так. От деловитого уверенного тона с легкой шуршащей хрипотцой, от того, как по-хозяйски тяжелая рука скользнул вдоль позвоночника и мягко надавил на поясницу, заставив послушно прогнуться, стало еще жарче. Так необычно, так странно и неловко. Это не то, что лицом к нему, когда можно уткнуться ему в шею, вжаться в него посильнее, прячась от его наглого пошлого взгляда, зажмуриться и так тихонько получать удовольствие. То, что было сейчас, новая необычная для Тани поза — это оказалось совсем другое. Он дышал у нее за спиной рвано и шумно, опалял взглядом так, что Таня буквально кожей это чувствовала, шептал на ухо такие слова, что в пору сквозь землю провалиться от стыда. Но нет, не скрыться, не сбежать, не спрятаться, никуда не вжаться. Вся как на сцене перед ним. И остро хотелось, чтобы скорее, чтобы прямо сейчас… — Валера, — тихо выдохнула девушка как нечто сокровенное, совсем интимное, задыхаясь от его рук, что мягко ласкали ее под ребрами, от того, как носом трется по ее шее. — Пожалуйста… — Что «пожалуйста», Танюш, — спросил Кипелов коварно, с беззлобной усмешкой, скользнул рукой вниз и мягко коснулся пальцами ее раскрытого от откровенной позы клитора, надавил, круговыми движениями дразняще приласкал и тут же восхитился ее тонкому сдавленному стону. — Я тебя не понимаю. Таню затопило всю с головы до ног жаром. Издевался, мучил, смущал, вытаскивая из нее всех демонов наружу. «За что он так со мной?» — ранено билась в голове у девушки жалобная мысль. — Хочу его… внутри, — прошептала едва слышно, сбивчиво от удовольствия, удивляясь тому, какое все у нее чувствительное после того, что он с ней сделал совсем недавно языком. Возбуждение закручивалось воронкой так неожиданно стремительно, что буквально перехватывало дыхание. Опомниться не успела, как Валерий, довольно проурчав ей на ухо и мазнув языком за мочкой, уверенно приподнял ее за бедра, обхватил свободной рукой свой член, провел им по клитору медленно, дразняще и направил дальше — в жаркое тесное девичье нутро. На одну лишь головку. Таня вздрогнула, громко ахнула от ярких, долгожданных ощущений, сжалась внутри рефлекторно и тут же попыталась насадиться сильнее, но Кипелов держал крепко, надежно, порыв ее сдерживая с уверенным протяжным «Тс-с-с, медленнее». Вниз до упора, на всю длину, вжатая, почти вплавленная в любимое, сводящее с ума своим жаром тело, а после отпущенная на волю птицей и мягко, но уверенно подталкиваемая заботливыми руками вверх. Снова вниз — так желанно и необходимо до визга, и облегченно вверх. Кипелов не давил и не заставлял, но не давал Тане расслабиться ни на секунду, помогая держать сводящий с ума своей плавностью и неторопливостью ритм. Ей нравится, как он мягко руководил ею, нравилось подчиняться. — Как внутри тебя горячо, Таня, — от этого голоса новая волна стыда мурашками пробежала по всей спине вниз и до самых кончиков пальцев. — Так красиво прогибаешься, попа такая мягкая, м-м-м! Стыд, к Таниному облегчению, начал потихоньку отступать — мягкие уверенные ласки руками, частое сбивчивое дыхание за спиной, горячие поцелуи между лопаток и полный восхищения вперемешку с удовольствием бархатный голос любовника за спиной заставляли поверить, что все правильно, все хорошо, он ею любуется, она нравится, очень-очень желанна. И даже ее неловкость в движениях, которую вряд ли можно было назвать соблазнительной, вдруг перестала быть важной. Его хриплые утробные стоны были медом для ушей девушки, позволяли ощутит себя самой соблазнительной и красивой женщиной на земле, способной доставить любимому столько удовольствия. Этот нежно-мучительный, медленный, плавный ритм сводил Таню с ума, томил, кружил голову. Она захлебывалась от ощущений, от того, как он порыкивал глухо, сладко, от этих бесконечных рук-губ-поцелуев. Он трогал, ласкал ее везде, быстро, жадно, казалось, что он не один, что их, Кипеловых, уже двое или и того больше, что он у нее уже внутривенно, зудил подкожно, растекался по всему телу жаркой лавой. Так много, так хорошо, внутри, внизу живота, плескалось удовольствие, там горячо и сладко пульсировало, тянуло, ныло нестерпимо. Весь этот комок ощущений переполнял, распирал изнутри. Он глубоко, очень глубоко, но прижимал Таню к себе, насаживал на член слишком медленно, растянуто, издевался, мучал, целуя, лаская сумасшедше, изводяще. Удовольствие на грани, скользило по краю, еще бы немножечко, совсем чуть-чуть — чтобы через край хлынуло и затопило. Кипелов и сам в этот момент с собой боролся, чтобы не кончить прямо сейчас, потому что невозможно было это терпеть, когда Таня так выгибалась дугой, когда ямочки на пояснице такие соблазнительные и бисеринки пота на нежной коже. Такая изломанная, измученная удовольствием, податливая как пластилин в его руках и приторно послушная — лучше любого порно, чертово произведение искусства, вечно бы так любоваться, на повторе. Утягивала за собой в удовольствие неумолимо, невыносимо. Точно знал — не выдержит так долго, взорвется от этих ощущений, от этих жарких громких Таниных стонов. «Только бы не вперед нее», — плескалась на периферии сознания мысль вперемешку с диким желанием довести девушку до пика, до дрожи в коленках, чтобы металась и дергалась в его руках, сжималась ритмично и кричала-кричала-кричала… — Так хорошо принимаешь меня, родная. Тебе ведь нравится, когда так глубоко, да? — голос вкрадчивый, издевательски мягкий, Тане в самое ухо, влажно и развратно, почти дьявольски. — Нравится мысль, что ты так сладко трешься внутри о мой член? Вижу, что нравится. Так стараешься, такая ты у меня хорошая, такая старательная…Вспышка света, стынут звуки —
Мы на высоте.
Таня громко коротко ахнула от этих слов и тут же, будто по ветру вольному с крутого берега сделав шаг, маленький, почти невесомый, нырнула в теплое, ласковое море экстаза. Голова была тугая, гудела точно колокол, как будто из-под толщи воды Таня слышала собственные стоны. Оргазм лился и лился звонким ручьем, все дальше и дальше, без конца и края, на одной ноте, пульсируя внутри часто-часто, тягуче и отдаваясь во всем теле рваными спазмами удовольствия. Она в этот момент будто не здесь была, где-то в космосе, безвременье, лишь сквозь пелену дурмана в какой-то момент ощутила, как между лопатками больно прикусил кожу Кипелов, натянул волосы на ее затылке, на себя с силой натянул, прорычал громко, а после — тепло хлынуло внутри волной, сильными толчками. Мужчина носом терся о ее загривок, прикусывал жадно снова и снова и тут же зализывал, стискивая ее ребра жадными объятиями в тугой замок. Ей было больно, но эта боль, смешиваясь с дурманящим удовольствием, дарила ощущение полной принадлежности ему, полной подвластности и оттого — спокойствия и защищенности.Как земное притяженье
Мы смогли преодолеть…