Демон, овладевший ангелом

Александр, как истинный хозяин, проявлял мне внимание, как гостю, и поэтому, грациозно привстав, он подлил немного вина мне в бокал, а затем плеснул и себе. Снова присев, он откинул свои пшеничные волосы назад и начал рассказ, который я очень долго ждал и теперь слушал с величайшем вниманием: — Глядя на эти ваши «туристические маршруты» меня берет безумная неприязнь ко всему ныне существующему — граф с откровенным пренебрежением окинул взглядом мой фотоаппарат, как бы тем самым подтверждая свои слова. — Вам самим не кажется глупым созерцать и восхищаться архитектурой прошлого, в то время как вы уныло относитесь и безалаберно создаете культуру своего настоящего? Александр лениво подпер щеку левой рукой и обратился ко мне с самым, наверное, его любезным видом. — Этот новый мир оказался не таким дивным, как нам обещали, не правда ли? Граф задал мне вопрос, на который мне полагалось почтительно промолчать. — Даже сейчас я веду диалог с человеком, являющимся полным олицетворением нового мира сего, а значит, что я в большей мере опять склоняюсь к своему привычному до боли в душе монологу, за который вскоре должен буду поплатиться, ибо в очень частых случаях язык мой — враг мой, — каждое слово Александра было пропитано огнём бессильной ярости и вместе с тем холодом томительного забвения, вызывающими в моей душе трепет и восхищение, и я продолжал внимать каждому его слову. — Но коль я не столь плохой рассказчик, как полагаю я сам, а вы, мой гость, так жаждите узнать правду, тающуюся в тумане секретности, то, безусловно, отказать вам в рассказе я буду не в силах по причине обыкновенной тщеславности, даже если он и касается моей личной прошлой жизни… Если это и можно назвать жизнью вовсе. Под конец его красивых, но чересчур обличительных слов, которые несколько задевали мое эго и подавляли всю уверенность важности моей персоны, голос Александра стих, и во всем его важном и величественном виде слегка узнавалась некая тоска по чему-то давно утерянному и невозратимому. Тени от колеблющихся огоньков свеч отрывисто ложились на его задумчивое, усталое и даже скорбное лицо. Я был в полном смятении чувств: чем дольше я находился рядом с графом, тем яснее мне становилось, что теперь я полностью погряз в этой таинственной атмосфере и вряд ли смогу вырваться из её липких сетей, когда придёт на то жизненно важная необходимость. — Как вам уже сказала та женщина, ваш предводитель, — уточнил граф, а я понял, что он имел в виду экскурсовода. — На портрете изображены я и моя невеста Элизабет. Неожиданно мне стало неловко от того, что из-за моего не чрезмерного любопытства, Александр сейчас ворошит свое прошлое. Однако я не мог даже дышать, а лишь слушал, внимал каждому слову, слетающему с бледных, тонких уст. — Знаете ли вы, как я себя чувствовал, когда узнал, что она нашла мне замену? — неожиданно обратился ко мне граф, и глаза его, теперь схожие с тлеющими углями, вспыхнули яростным огнём. Александр снова обратились ко мне взглядом, но в ответ я лишь растерянно пожал плечами. — Вижу в ваших изумительно-голубых глазах недопонимание. Что ж… Начнем с самого начала. — он сложил ладони и склонил голову, — Вы уже поняли, кто перед вами? Вот и все. Я попал. Я действительно попал в лапы какого-то зверя, которого так и не узнал. Мне ничего не осталось делать, кроме как неуверенно покачать головой, как бы говоря тем самым пресловутое «нет». — Ах, Боже мой, в первый раз встречаю такую наивную жертву! Optime¹! Граф произнес это с легким смешком, а я, услышав слово «жертва» вжался в стул еще сильнее. Чуть погодя Александр снова пристально посмотрел в мои глаза, а я только сейчас заметил при смуглом освещении странный еле заметный красный оттенок, схожий с дорогим коньяком, в глазах напротив. — Да будет вам известно, дорогой Лева, перед вами сидит сам посланник Ада, — Александр положил ладонь на свою грудь и чуть задрал подбородок, а я тут же понял, что он утрирует, — Я страх, для многих ужас… Для кого-то акшар, для кого-то ветал, для одних стригой, — он холодно улыбался, произнося эти непонятные мне слова и выглядел точь в точь страстный актёр из шекспировских трагедий, который спустя годы забвенья вновь поражает зал своей безупречной игрой и упивается своим быстротечным мгновением славы. — Для других… вампир. Едва последние слова слетели с уст графа, он рывком развернулся ко мне и оскалился в жестокой усмешке, обнажая свои аккуратные клыки цвета чистой белизны. Конечно он сделал это специально. Я не верил в это. Я до последнего отрицал всю возможность происходящего. Разве такое бывает? Ха! Чепуха! Меня разыгрывают! Где тут камера? Но не смотря на все противоречия, я осознал весь ужас данной ситуации, всю ничтожность моего положения, и мое сердце забилось в бешенном темпе, что явно не осталось без внимания вампира… А он, казалось бы, ожил, развеселился, рассказывая мне это. И вот сейчас, закинув нога на ногу и время от времени непринужденно отпивая вино из хрустального бокала, заканчивал свой монолог: — Хотя нет… У вас, по-моему, есть для меня другое определение…«упырь», кажется… Да вот только я вряд ли занимаюсь тем, что щепки да опилки перебираю! * Я не мог понять веселья Александра. Я его вообще не мог понять, а он упрямо играл театр одного актера, позиционируя меня как зажравшегося зрителя. — Теперь я вижу, что вы в замешательстве. Конечно, не всем так везет как вам, — голос Александра наполнился издевательским ядом насмешки. Везёт? Действительно. — Ну что же вы молчите? — После всего того, что вы мне сейчас сказали мне трудно говорить — чистосердечно признался я, с трудом связывая слова в одну смысловую цепочку. — Право, вы мне льстите. Я всего лишь пытаюсь вас вывести на диалог, — неестественно мягко заметил граф, слегка склоняя голову набок. — Но вы avec zèle² старайтесь сделать вид, что не замечаете этого. — Нет-нет. Уж если вы начали, то продолжайте рассказывать про вашу жизнь, — как мне показалось вежливо ответил я, мысленно прикидывая что может таить в себе недружелюбное слово «avec zèle». Практически любое проявление самоуверенности каждый раз ошеломляет и обескураживает меня. Но стоило только мне закончить свою последнюю фразу, как граф посмотрел на меня взглядом до такой степени изумленным и выразительным, будто бы прежде такой наглости никогда за свою бесконечно долгую жизнь еще не видел. Я же почему-то расслабился и даже позволил себе краешком губ улыбнуться. — Ваши манеры, друг мой, самые что ни на есть mauvais ton³! — было видно, что я слегка пошатнул его священные каноны безупречного этикета и атмосферу того суеверного ужаса, который он на меня столь старательно нагонял. Я не мог понять всех его заумных фраз, которыми он так щедро наделял меня в течении всего вечера. Даже более, я уже себя не мог понять. Что мне теперь чувствовать? Что должен чувствовать любой нормальный человек рядом с вампиром? С красивым, стоит заметить, вампиром. Страх я уже пережил тысячу раз, ужас скорее всего впереди, а что же сейчас…? — Вы даже не представляете того, что мне пришлось пережить, чем мне пришлось поплатиться перед тем, кого называют Всевышним — веско изрек граф, как бы давая мне тем самым понять, что наступило время трепетно внимать и всем сердцем восхищаться тем, о чем он собирается мне поведать. — Я ведь, как вам уже говорили, был географом, и весьма неплохим географом. Зарабатывая немалые деньги сием непыльным трудом, я кочевал по разным странам и, надо сказать, познал истинное счастье, полностью отдавшись делу всей своей жизни. В том далеком 1706 году я был еще совсем юн и только учился чертить карты у своего мастера в ветхой мастерской на одной из улиц Марселя. Вы не подумайте, что я был нищим сиротой, не имевшим ни гроша за душой. Нет. Мой род был знатен и вполне богат, однако с детства я был страстным любителем путешествий и новых знаний, меня увлекали истории о морских путешествиях и великих первооткрывателях, я мог часами просиживать над книгами, представляя себя отважным капитаном, чей корабль гордо и упрямо, наперекор штормами и всем морским дьяволам вместе взятым идёт вперед и только вперед — навстречу тому восхитительному миру тайн, тому великому простору и той восторженной свободы, которые обещали нам откровенно приукрашенные истории сказочников и моряков. Это было вполне обычным явлением и, как я осознал уже позже, так всегда бывает у юношей того возраста. Родители мои, — здесь он на секунду закрыл глаза и еле заметно судорожно вздохнул, — всегда упрекали меня в этом, твердили мне, что этот путь неверен, что лучше мне заняться более культурным делом. Но я их не подвел, как вы видите, — Александр взглядом обвел свой кабинет, в котором, как я давно уже убедился, была ярко выраженная черта вкуса его хозяина: — Но мы, поколение того века, ждали перемен. Прошлая эпоха великих открытий подарила народу мысль, что жизнь на новых берегах гораздо лучше. Почти каждый желал… И тут граф Уман внезапно замолчал, так и не досказав свою мысль. Он затих, будто подбирая нужные слова, но никак, по-видимому, был не в силах отыскать их. Все его слова так или иначе представляли собой некий экспромт, но от него исходило какое-то волнующее и непонятное тепло, словно его заблудшая и замученная душа пыталась вырваться наружу под прикрытием этих не нашедших заключения мыслей и слов, сказанных невпопад. Из этих мучительно-долгих и наполненных неестественной тишиной пяти минут я запомнил лишь то, что зачем-то Александр внезапно поднял бутылку вина, чтобы вновь наполнить им бокалы, однако увидев, что те и так заполнены до краев, крайне смутился и несколько неловко поставил бутылку на место, а меня внезапно охватило желание пристально смотреть на него, но при этом не встречаясь с ним взглядом. А граф как назло то и дело обращался к моим глазам будто за помощью, и честно, я всей душой сочувствовал ему. Я понятия не имел, о чем он думает, что вызывает в нем такую тревожность передо мной, перед таким назойливым и откровенно наглым гостем. Возможно,  кому-то вся эта ситуация могла показаться слишком интригующей и даже в некотором роде пикантной, однако лично мне хотелось немедленно вызвать полицию или службу доверия. В конце концов Александр все-таки продолжил, чуть отойдя от первоначальной темы: — Тем не менее моих родителей нельзя недооценивать, хоть и вспоминать мне о них слишком больно. Голос его стал хрипловат, а я наконец-то осознал всю причину его волнений, которыми он вряд ли со мной поделиться до конца. — Эта самая земля, на которой стоит мой замок принадлежала им, хотя ни разу они ее в глаза не видели. — Увидев в моем лице немой вопрос, он пояснил, — Изначально мой род не был так известен каким он стал при моих родителях. Всему виной был мой дед, который был не на шутку азартен и в очередной игре в кости он вдруг смог одержать победу, и в качестве выигрыша получил эту землю, находящиюся на весьма далеком расстоянии от моего родного края. К слову, эта земля чудом не была поставлена на кон вновь. Я склоняюсь к мнению, что это целиком и полностью заслуга моей бабки, женщины не только поразительно красивой, но и необыкновенно умной, которая и уговорила своего супруга сохранить земли для потомков. А судьбе было угодно, чтобы в конце концов я остался единственным наследником всех своих родных, а значит — полноправным владельцем всех земель, принадлежавшим нашему роду. Впоследствии моя матушка вышла замуж за тогда известного торговца на бирже, — он остановился, и чуть поменяв интонацию в голосе, добавил. — Стоит признаться, его былая известность пришлась мне на руку в моей профессии. Я внимательно слушал рассказ Александра, попутно рисуя в сознании примерные картины жизни и обычного быта людей того времени. Граф уже не был так взволнован и поэтому, сложив на коленях свои бледные руки, спокойным голосом говорил и говорил, собственноручно погружая себя в омут далеких воспоминананий. — Так вот. За все то время никто не решился жить на этой земле, ровно так же, как и продать ее. Мой отец неосознанно заразил меня идеей путешествий, рассказывая по вечерам свои удивительные истории, которые происходили с ним подобно капитану Гранта, но с полным нежеланием и скептицизмом отнесся к моему рвению также уйти, грубо говоря, в море, так как хотел, чтобы его единственный сын остался с семьей и никогда бы не узнал обратную, черную сторону жизни тех, кто один на один оставался с необъятными простороми морской глади. Но я, мечтавший лишь об одном, будто пораженный видением фата-морганы, с юношеским максимализмом отстаивал свое, пока в конце концов родители не пошли на компромисс и не дали мне добро на занятие с одним из лучших в округе картографом… Я был счастлив. Mon ami, вы даже представить себе не можете, до чего же я был счастлив! —граф мягко улыбнулся своим воспоминаниям и, чуть прикрыв глаза, продолжил свой поразительный рассказ, — Но путь, который я избрал, не был устлан розами, а скорее наоборот. Некая предвзятость отношения к дворянскому отпрыску, в чье сердце глубоко запала идея связать свою жизнь с морем, как тень преследовала меня не один год. Старый мастер был глубоко уверен, что я в очень скором времени сбегу из его мастерской и с повинною головою вернусь домой. Но к его величайшему изумлению этого так и не произошло. Во время своего захватывающего рассказа, граф ненавязчиво постукивал своими пальцами по столу, и я вдруг увидел на его безымянном пальце правой руки изящное, изукрашенное тонкой резьбой, но не очень броское серебряное кольцо, которое при иных обстоятельствах я и вовсе бы не заметил и это, признаться, вызывало у меня некоторое недоумение. А Уман же, заметив мое внимание, обращенное к его кольцу, тут же поспешил спрятать свою ладонь, словно бы ненароком накрыв ее другой, где тоже красовался большой перстень с крупным матовым изумрудом. — Наверное, это были одни из самых лучших дней моей далёкой юности. Беззаботный, я гулял по набережным и вдыхал соленый морской воздух, принесенный южным ветром по сапфирово-синими волнам. Меня окутывала страсть к приключениям, я знал, что это мое призвание, но я никак не мог к нему подобраться прямо, поэтому я искал лазейки. Я выучился на картографа и географа, я даже успел подзаработать малость денег, как вдруг неожиданно капитан судна «L'inconnu», работавший в то время на одну местную частную торговую компанию, покупая у меня карту, заметил мой энтузиазм по отношению к моему делу и к делу его жизни. А узнав мою фамилию, он тут же предложил мне работу. Ему, оказывается, нужен был тот, кто точно знает и разбирается в картах, потому что он вот-вот получил разрешение от короля на пересечение морских границ, дабы отправиться сначала вдоль Африки, а затем и в Индию махнуть, как он сам выразился. Своим неожиданным предложением он меня огорошил, но несмотря на дикое смешение чувств, я ответил ему, что я подумаю. В тот день, я помню, как-то по-особенному светило солнце. Я пришел домой с гордым заявлением о том, что покидаю родные края. Что было! Ох, что было тогда! — Александр вскинул руками, — Все родные всячески меня отговаривали, запрещали мне из дома даже выходить, лишь бы я не связался с не пойми кем. Но куда там! Той же ночью я собрал котомку и тихо вылез из окна. А на утро был уже в порту и дожидался капитана. Я держал нос по ветру, я верил в что-то совершенно новое, яркое в своей жизни. Я шел навстречу своему будущему. Так я и повторил судьбу своего отца… Ну, почти повторил.