Демон, овладевший ангелом

Александр с легкой улыбкой прервал свое повествование и отпил еще вина, а я не отставал от него. Честно сказать, если бы не живительное вино, я, наверное, окоченел бы здесь: по холодному полу свободно гуляли сквозняки, а единственным освещением и почти неоущутимым источником тепла в древних стенах замка был кандилябр с тремя свечками, слабых отблесков света от которого едва хватало для того, чтобы хоть немного рассеять царящую в кабинете полутьму, про тепло говорить не приходилось. А я сидел и явственно ощущал, как начинаю замерзать в своей тонкой футболке с коротким рукавом, тепла от которой было не больше, чем от пламени свечей. Граф обратил ко мне заинтересованный взгляд и, заметив, или, я не знаю, просто почуяв, как мои кровяные сосуды сжались, и я стал более бледным, задал весьма проницательный вопрос: — Вам холодно? — Да…есть немного, — у меня давно уж зуб на зуб не попадал, но я постарался, чтобы голос звучал ровно и максимально непринужденно, мол, ничего, пустяки. Похоже его это сильно удивило. Ну конечно! Столько лет быть хладнокровным вампиром! Он встал и по-хозяйски стал ходить по своему кабинету, непонятно что высматривая в темноте. Я продолжал сидеть сложа руки, замечая в узком окне луну, которая здесь, в этих танственный краях, казалось, была больше и ближе к земле, от нее шел неяркий холодный свет, от которого, создавалось впечатление, застывала кровь. Вампир же продолжал за моей спиной тихо что-то искать, а я, тем временем, с восхищением пытался вообразить себе юного Александра, стремившегося к своей мечте, и его, уже повзрослевшего, капитаном на каком-нибудь фрегате у южных берегов… — Позвольте? — услышал я у себя за спиной бархатный, с слащавым отголоском стали голос графа и тут же, повинуясь какому-то инстинкту, вытянулся по струнке. Чуть повернув голову с некоторой опаской, я увидел Александра с пледом в руках. Я расстерялся, ведь такой любезности я и ожидать не мог. Но граф, не дождясь с моей стороны, собственно, никаких признаков нормальной, по его представлениям, реакции подошел ближе и аккуратно накинул на меня необычно мягкий плед, украшенный роскошным золотым шитьем. Я с некоторой дрожью вдруг ощутил прикосновение к моим плечам двух схожих по холоду с мрамором ладоней, а следом за этим, Уман чуть склонился ко мне, с видом, на удивление, благодушным спросил: — Так лучше? — Д-да… — от происходящего у меня язык стал заплетаться, — Спасибо вам. А то у вас здесь дома так холодно. Я прям нутром чувствовал, как недобро усмехнулся рядом со мной вампир, это загадочное и в высшей степени непредсказуемое существо, как сильны и холодны его руки, как его ровное дыхание, щекочущие мне затылок, заставляет мое сердце судорожно биться, но на деле я лишь получше завернулся в плед и попытался придать своему лицу наиболее беспечное выражение, какое только мог себе представить. Граф с видимой неохотой отпустил мои плечи с длинной заумной фразой: — Non reprehendo sicco exercitum in domo esset, et domus domini. Его голос теперь меня не пугал, даже напротив, он меня успокаивал. Наверное, я к нему привык. И пока граф мягкой походкой шествовал обратно, я, снедаемый крайним любопытством, решился спросить: — Скажите, а что значат эти слова? — Это цитата наверняка вам известного Цицирона, — Александрс какой-то любовью провел рукой по своему столу и продолжил, — «Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину». По мере осмысления цитаты великого человека, я и вправду стал замечать, что несмотря на такую древность этого замка и убранства в нем, здесь все было чистым и убранным на свои прежние места, за исключением некоторых опечатаных комнат, о которым я врядли когда-нибудь смогу поведать. Получается, что граф-вампир не только охранял свой замок от чужих людей, но и стараля поддерживать в нем тот уют, который когда-то, в давние времена, создала его любимая. Эта нерушимая связь веков, казалось бы, уже давно позабытых, эта трепетная любовь и нежность к необратимо ушедшему времени, из которого граф был родом, любовь к такому родному и понятному времени и к людям, давно уже ушедшим в мир иной, восхищалась меня до глубины души и само собой, моя симпатия к графу уже давно достигла космических размеров. В тишине прошло несколько минут — граф, полностью занятый своими мыслями, время от времени подносил к губам бокал и делал маленький глоток, вряд ли ощущая вкус вина, а я терзался искренним любопытством, не зная ни сочтет ли граф за откровенную наглость просьбу продолжить удивительный пересказ его бурной биографии. — Так вы, получается, стали мореплавателем? — наконец задал я неуверенный вопрос, тайно сгорая от восхищения. Мою склонную к романтизму душу Александр с его бунтарным, вольным характером потряс и буквально влюбил в себя, как обычно влюбляет в себя школьниц какой-нибудь музыкант или какая-нибудь другая творческая личность. Граф поднял взгляд и пару минут лишь задумчиво улыбался, глядя куда-то мимо моего плеча. — Не совсем… По началу меня брали только в очень небольшие рейсы, не доверяя ничего особо серьёзного, да и отношение капитана ко мне было, так сказать, несколько…предвзятым, — на лице графа застыло выражение крайнего разочарования, пережитого в молодости и навсегда оставившего неприятный след в его душе. — Ведь, знаете, в то время подобных мне искателей приключений, выходцев из аристократов, было довольно много, но их приключения редко становились довольно продолжительными, и именно поэтому капитан сперва считал, что вкусив тяжесть новой жизни, я глубоко пожалею о неодуманном решении, столь поспешно принятом. Но проходили месяцы, а я все еще оставался на своем прежнем месте, влюбленный в море и свободу, я в совершенстве овладевал морским ремеслом и что самое главное, я смог доказать, что не отношусь к числу тех легкомысленных юнцов, которые осознав, что служба на корабле вовсе не похожа на приятную прогулку отправлялись назад «к матушке, выводить дёготь из-под ногтей», как любил говаривать господин, мой капитан и впоследствии мудрый наставник. Не могу с полной твердостью сказать, что было в тот момент такого в голосе графа, но несомненно, погрузившись глубоко в себя, он словно бы сейчас заново переживал все те, выпавшие на его долю, поразительные приключения — несбыточная мечта всех отчаянных романтиков и, что уж греха таить, меня самого. — Как я уже сказал, — между тем продолжил граф, — Сперва меня не брали в долгие рейсы, но потом, когда все узрели мой дипломатический талант и знание нескольких языков — спасибо домашнему образованию — я стал правой рукой капитана. А потом, потом-то я наконец смог осуществить то, к чему неосознанно стремился всю мою жизнь и к чему наконец-то нашёл путь, сгорая в пламени непонятного мне волнения. Дальние страны, волнующие своей неизведанной прелестью и пугающей таинственность открылись передо мной в полной мере, и отныне я мог поведать любому, желающему меня слушать множество таких поразительных вещей, о каких люди того времени и предположить не могли. О мой дорогой, если бы вы жили в те благославенные времена, я бы с удовольствием поведал вам о прекрасных странах, где нет нужды разводить виноградники, потому что они сами по себе растут в лесах, и их тяжелые, налитые приятной свежестью гроздья, каждая ягода на которой схожа с крупным яхонтом, обвивают замшелые стволы деревьев, где скачут в свободном своем раздолье по бескрайним, залитым солнцем степям стада диких лошадей с развевающимися по ветру гривами, в странах глубоких хрустально-чистых озер и серебристых рек расположенных на дальних островах, где кожа людей черна как уголь. Они питаются тростником толщиной с руку и называют его сахарным. Эти люди не возделывают плодородную почву, которой наградила их природа, они собирают фрукты и растения, каких не встретишь ты в Европе. Особое множество там плодов, похожих на груши, но очень маслянистых. В других местах живут люди с кожей красной как медь, они украшают свои головы перьями и плавают в челнах, сшитых из звериных шкур. Они питаются корой некоторых деревьев и такими особыми орехами, после которых целый день не хочется есть и пить. Ещё они употребляют в пищу нечто вроде миндального теста, а пьют горький напиток из бобов. В странах, где земли менее плодородны, местные жители пьют пальмовый сок и сок агавы. Много там и всевозможных животных, восхитительных, странных, непривычных для нашего взора… Во время этого монолога Александр словно бы преобразился, он рассказывал с диким вдохновением, полностью отдаваясь своим воспоминанием, а тёмные его глаза горели живым огнём словно бы два драгоценных камня при солнечном свете. Наступила пауза, словно бы специально сделанная для того, чтобы я мог собраться с мыслями. — А как вы тогда познакомились с… — я запнулся, потому что неожиданно забыл имя той прекрасной девушки, — Элизабет? Граф сделал глубокий вздох и расплылся в легкой полуулыбке. — О да, я помню тот день как вчера, ибо то был поистине день mon destin¹… Укрытый теплым пледом, я, уже согревшийся, а следоватено и расслабившийся не в меру, с каким-то умилением смотрел на Александра, который успел за время нашего затянувшегося разговора опустить свой холодный, подчеркнуто лицемерный тон и высокие манеры, позволив себе тоже расслабиться. Взглядом он медленно скользил по окружающей нас обстановке, будто видел этот кабинет впервые. Его легкая и красивая, теперь греющая мою душу улыбка, приковывала к себе мое пристальное внимание. И снова закинув ногу на ногу, граф продолжил свой рассказ: — По-моему, в 1720 году у нашей торговой компании назрел хороший контракт с английской биржей. Чтобы вам было понятно, весь наш договор заключался в том, что мы должны были ввозить свой  капитал в Америку под прикрытием их флага. — А зачем? — я был крайне удивлен этой сделкой, ведь внешне она напоминала мне больше какую-то махинацию. Граф нисколько не смутился и объяснил мне этот момент. — В году, этак, 1713 был подписан Утрехтский договор между Англией, Францией, Испанией и, вроде бы, Голландией. Но я думаю, вам не очень важны все эти скучные подробности. — граф встряхнул волосами и продолжил, — Так вот, в того, что мы все-таки подписали договор, в честь сего знаменательного события давались роскошные балы и изысканные празненства, самые высокопоставленные аристократы Великой Британии сорили деньгами направо и налево, словно бы стараясь затмить своим торжеством все остальные празненства… Вам, наверное, трудно все это предствить, но я попробую вам помочь. — граф так вскинул рукой, будто представлял театральное выступление. Казалось бы, обычный жест, а есть в нем что-то такое грациозно, изящное и в тоже время ненавязчивое. Я закинул ногу на ногу и вновь поддался искушающиму голосу Александра, что заставлял трепетать меня под одним его взглядом. — Представьте себе огромную залу, словно бы объятую ярким пламенем теплого света, отражающегося в хрустальных зеркалах и играющего легкими отблесками на люстрах, на матовой золотой лепнине, которая, не смотря на свою видимую тяжесть, придаёт  помещению излишней лёгкости и изящества, столь высоко ценимого в те дни.  Я заметил, что когда граф Уман вспоминает прошлое, он, проще говоря, балдеет. Впрочем, это неудивительно, поскольку вся его жизнь прошла именно в 18 веке, а сейчас, как он сам сказал, он существует. Но по мере рассказа его все больше и больше блестели, он вдавался в подробности, сам не замечая этого. Было заметно, что ему давным-давно хотелось это все рассказать, всю свою жизнь, ещё большие подробности которой, я сейчас слушаю, затаив дыхание. — Признаться, на балу я скучал, я никогда не был фанатом такого рода мероприятий, как ни странно. — граф хмыкнул, — Стоя возле фуршета, я неспеша переводил взгляд с одного человека на другого и внезапно я заметил среди гостей стройную девушку непозволительно приятной внешности. Мне, моё юношеской сердце тут же было сражено наповал. Такая хрупкая, она стояла возле людей, но будто бы была не с ними. Я понял все разу — эта милая особа скучала и также не вкушала всей прелести торжественного бала. Сиюминутно я решил действовать: дождавшись нужного момента, я уверенным шагом, достойным вполне состоятельного мужчины, подошёл к ней и чуть дрогнувшим в ненужный момент голосом пригласил её на танец. Складывалось такое ощущение, что сначала она меня испугалась — бедняжка была совсем запуганной, потом я выяснил с чем это было связано. Не сказав мне ответа, она украдкой сначала посмотрела на тех, слишком сильно вычурно одетых людей, что были рядом с ней, и заметив, что те слишком увлечены беседой, она взглянула на меня. И о, Боже. Мгновенно поразили меня её глаза — глубокие, бархатные, казалось бы, в них отражалась вся ее благородная и чистая душа. Да, эти глаза пленили меня и в одно мгновение превратили в своего раба. Имя нового божества моей, ранее холодной и презирающей святое чувство, души было Элизабет. До сих пор перед моим взором стоит её нежный образ, зачастую она вспоминается мне именно такой, какой я увидел её тогда впервые — она была тогда больше похожа на нимфу юности и красоты, но никак ни на простую смертную. На ней было прекрасное платье, сиявшие своей белизной…о, я бы описал вам её наряд, но не владею этим исскуством, да и вам, я почти уверен, это будет не так интересно слушать. Поэтому я продолжу… Поверите ли вы мне, мой дорогой, но я влюбился с такой же горячностью, с какой когда-то высмеивал ревностных поклонников этого чувства. Танцуя со мной, она прониклась ко мне симпатией, что вылилась в дальнейшем в более глубокое чувство. Она была дочерью достаточно богатого чиновника Джонатана Мейса. И отец ее, надеявшийся удачно выдать замуж свою единственную дочь, ради очередной выгодной сделки, присутствовал с нею на этом придворном балу, где были собраны все важные и достаточно богатые персоны. Сама Элизабет оказалось одной из придворных, она была совсем маленькой, когда родители её пристроили к царскому двору, дабы в будущем поиметь с этого выгоды. Александр, сложив руки за спиной, разхаживал вдоль кабинета с весьма напряжённым видом. Его истории окутали меня, и я просто жаждал продолжения, ибо ущемлять моё любопытство было делом незаконным. И вот я сидел и ерзал на стуле, завернутый в плед с наверняка глупейшим видом человека нашего времени. — Об этом я узнал немного позже, от самой Элизабет. О, мой друг, разговоры о любви схожи чем-то с извилистой тропинкой — начало её известно, но куда заведует конец — неразрешимая загадка. Так вот, неожиданнно для себя самого я узнал все. Родители Элизабет собирались выдать ее замуж за какого-то богатого старика, но гордая девушка была категорически против, ведь сердце ее было отдано лишь мне одному, — Здесь граф как-то хитро и самодовольно улыбнулся, — А чувство собственного достоинства не позволяло ей снизойти до такого унизительного суда, какой неотвратимо ожидал её в будущем. Бедняжка была в отчаянье, хотя и умело это скрывала. Не знаю что сделалось со мной в тот момент, но я не без удовольствия решился снова смешать всем карты, как тогда, на балу, когда впервые и внаглую пригласил её на танец. И полный самых лучших побуждений по отношению к любимой женщине, я поклялся ей, что через два года вернусь за ней и увезу к себе на родину, а за эти два года на моей земле будет возведен великолепный замок, равного которому не будет на свете. В последние дни моего пребывания в Лондоне наши встречи с Элизабет становились все более частыми, а случайные взгляды, прикосновения и нежные улыбки, брошенные исподтишка, делали меня абсолютно счастливым человеком, — граф на секунду остановился, глаза его были полуприкрыты, а сам он весь отдавался этому крошечному кусочка счастья, называемому воспоминаниями, а я вздыхал, представляя себе всю эту картину. — Конечно же, шанса на то, что наша любовь придёт к счастливому концу судьбой нам не было дано, поэтому расставание наше хранилось в себе хмельной привкус горечи, но я твёрдо верил, что однажды вернусть за моей возлюбленой, чтобы никогда с ней больше не расставаться. Наверное, именно поэтому все ярче и разумнее виделась мне идея ее побега, я подумывал каждую её мельчайшую часть и вот наконец она воплотилась в жизнь. Хотя, думаю, ваша предводительница уже успела рассказать вам что-то подобное… — Продолжайте! — с горячностью воскликнул я, совершенно позабыв об осторожности. Александр негромко хмыкнул, но, однако же, продолжил: — Итак, да, Элизабет сбежала. Сбежала, как мы думали, от злой судьбы. И вот на этой земле, которой я владел с давних времен, благодаря деду, я построил замок. Сроки были непозволительно малы, но любовь смеет делать человека не только счастливым, как бы наивно это не звучало, но и способна направлять его на поступки, порой безумные, стоит заметить. Наняв лучших мастеров того времени и не пожалев на это ни копейки, сий замок был воздвигнут в честь Элизабет. Вампир повернулся ко мне и развёл руками, как бы вновь представляя свой замок.