killing me

Чимин с каким-то непонятным остолбенением понимает, что скоро рассветёт. Не сомкнуть глаз за целую ночь, обычное явление, потому что видеть сны надоело. Одни и те же сцены из прошлого. Чимин переворачивается на другой бок, от чего Юнги что-то невнятно бормочет и только сильнее прижимает его к себе. Мин всегда спит только так, этот неизменный жест, эта неосознанная защита начала проявляться с тех пор, как Юнги привёз Чимина в свой дом. Он будто постоянно боялся, что Пак растает, рассыпется, сломается, как хрупкий хрусталь. Этот жест и спасал Пак Чимина. Но только не сейчас. Сейчас, всматриваясь в безмятежное лицо Юнги, Чим с ужасом понимает, что думает совсем о другом. Им овладевает сильнейшее, просто непреодолимое чувство зверского голода. Закусывая губу до боли, остается молиться кому угодно, только лишь бы не сейчас! Нельзя, чтобы очередной приступ произошёл прямо сейчас, когда Юнги дома, когда это уже нельзя будет держать в тайне. Это будет конец. За всё прошедшее время приступы Чимина происходили тогда, когда Мин задерживался на работе, или отсутствовал в командировке. Поэтому Пак успевал всё убрать и привести себя в порядок. Спустя полчаса Чимин до хруста сжимает запотевшими ладонями простынь, пока желудок сводят судороги. Только в голове ни единой светлой мысли. И все мысли о том, как бы набить рот едой. Наконец что-то переклинивает в голове, заставляет Чимина расцепить руки Юнги и как можно тише покинуть спальню. Единственной целью сейчас является холодильник. Чимина валит с ног и заставляет хвататься дрожащими руками за стены безумная тяга к тому, что Пак всегда отвергал. Дверь холодильника мягко открывается, и в лицо ударяет холодный свет и морозный воздух. Но они не заставляют Чимина прийти в себя, наоборот подхлёстывают впиться пальцами в первый попавшийся кусок острой, запеченной курицы и тут же отправить его в рот. Горло обжигают специи, и только. Вкуса Чимин не ощущает, а происходящего не осознает. В связи с этим дальше Пак давится полусырой рыбой и рисом, оставшимся с обеда, он уже потерял свежесть, но подобное остановить не может. В голове грохочут отбойные молотки, пропуская к разуму только одну мысль "есть, есть, есть", чувствуется только, как непережёванные куски еды царапают гортань, комьями падают в желудок, постепенно заполняют его. Чимин жутко боится, что на кухню вот-вот зайдет Юнги, увидит это сумасшествие и ужаснётся. Но дверь остаётся закрытой и Пак продолжает, тянется руками, запачканными по локоть, в глубь холодильника, мешает сладкое с соленым и всё также остается ненасытным. Короткие пальцы впиваются и протопают в мягкой, податливой структуре пирожного, того самого, что вчера принёс Мин. К коже мерзко прилипают крошки и маленькие кусочки... Спустя час бездумного, безумного приступа, Чимин с трудом опускается на пол, прямо рядом с серой дверцей холодильника. Всё равно дрожащие ноги не помогут держаться стоя, и теперь холодные, босые ступни касаются рассыпанных по полу остатков еды, руки с липкими разводами вперемешку с дрожью судорожно цепляются за ткань футболки, пытаясь оттянуть её. Чимин не чувствует насыщения. Он чувствует боль. Чувствует, что желудок переполнен и давит на внутренние органы с огромной силой, подпирает диафрагму, сдавливает лёгкие. Пак хватает ртом воздух, но дышать всё равно трудно, соображать трудно. Утренний луч солнца робко проскальзывает на кухню, пока Чимин корчится от спазмов, топчет ногами остатки еды. Наконец с тихим, рваным всхлипом наружу прорываются которые по счёту рыдания, приносящие с собой чувство вины и раскаяния за только что совершённое. Пак Чимином снова овладевает боязнь того, что очередной приступ отложится видимыми лишними килограммами на его фигуре. Эти ощущения до одури въелись в кожу, потому что Чимин уже сотни раз проходил все этапы, проходил, проживал, выживал всегда в одиночестве, так, чтобы ни единая душа не узнала. Так проще. Чимин хватается непослушными руками за кухонный гарнитур в надежде подняться, старается ничего не задеть, только сложно это очень - перед глазами расплываются жёлтые пятна. Но Пак продолжает идти, отметая подальше мысль о том, как он сможет привести кухню в порядок, замести следы. Чимин наконец с трудом нащупывает дверную ручку, буквально вваливается в туалет, совмещённый с ванной, и на коленях подползает к ободку унитаза. Нет даже необходимости в двух пальцах в глотке, противный, желчный ком, поднимаясь всё выше, сдавливает горло. Чимин давится воздухом с глухим стоном и его сгибает в первом из рвотных позывов. Пока дверь трещит под градом ударов. Юнги проснулся не от посторонних звуков, не от настойчивого солнечного света, даже не от холода, который постепенно охватил кровать в отсутствие Чимина. Юнги проснулся от чувства, сдавливающего грудь до перебоев в работе сердца. После того, как Мин сел на край кровати, прошло ещё несколько достаточно долгих минут, чтобы понять - Чимина рядом и правда нет. И уже давно, если простыни так остыли. Чувства до сердца доходят гораздо быстрее, чем мысль до разума, поэтому вскоре Юнги уже заходит на кухню. И заходит для того, чтобы увидеть картину полнейшего разгрома: куски еды, беспорядочно разбросанные по полу и раздавленные, многочисленные разводы, полуоткрытая дверца холодильника, который грозится вот-вот начать автоматическую разморозку. Эта молчаливая картина вселяет определённый страх и тихий ужас. А всё потому что на вопрос "что здесь произошло? по какой причине?" уж точно просто так не найдётся ответа. Мин прикасается дрожащими пальцами к редким жирным разводам на стене, когда слышит из ванной стоны, задушенные в рвотном приступе. Вот когда сон действительно как рукой снимает, и Юнги, одним прыжком преодолевая всё расстояние, набрасывается на дверную ручку. Но та с выбешивающим упрямством отказывается подчиняться. А по ту сторону двери в судорогах с уже нескрываемыми стонами бьётся Чимин. И Юнги накрывает. - Чимин! Открой эту гребаную дверь! Иначе я снесу её с петель! Мин с остервенением дёргает ручку, налегая на неё всем своим весом, и с одной стороны понимает, что его просьба не может быть выполнена. Но подобного рода угрозы придают сил и не позволяют истерике завладеть разумом. Дверь жалобно стонет, трещит под напором ударов и через несколько напряжённых минут сдаётся, и правда практически слетев с петель. Юнги наконец не сдерживает ни единое препятствие, и он залетает в ванную, чтобы застать Чимина, согнувшегося над унитазом. Когда-то белая ночная футболка пропиталась потом и липнет к сгорбленной спине, обтягивая ряд позвонков. Юнги чувствует, как мелко и часто содрогается тело Чима, когда рушится рядом с ним на пол, сдирая кожу с коленей об холодный кафель, и обхватывает тоже дрожащими руками чужие плечи. - Чимин. Слушай мой голос. А голос этот срывается, отказывается подчиняться, хоть Мин и старается держать себя в руках. Хотя это сделать безумно сложно, когда любимый человек цепляется пальцами за ободок унитаза, стонет, чуть поднимая голову, и обрушивает её обратно, снова напрягая все мышцы до предела. Чимин втягивает носом воздух, чувствует, как по подбородку стекает слюна и желчь, как щиплет в уголках рта, как адски саднит горло от перенапряжения и плотный туман охватывает все мысли. Единственным ощущением, возвращающим Пака в реальность, было ощущение рук на своих плечах, крепко и бережно сжимающих. Только от этого легче не становилось. - Чимин. Дыши глубоко, слышишь? Юнги чувствует себя беспомощным и ненужным сейчас. Он касается свободной рукой лба Чимина, отводит назад прилипшие, намокшие светлые волосы, кажущиеся теперь бесцветными, как и бледное лицо Пака. Его выворачивает ещё раз, и Чимин чувствует, что всё... На этот раз всё закончено. Его тянет в сторону, и обессиленное тело безвольно рушится на вовремя подставленные руки Юнги. Чимину бы сейчас заснуть, забыться хоть лёгким сном без всех мучительных сновидений, но Мин не даёт ему провалиться в охватывающую темноту, хоть делает это с огромным сожалением. Нельзя, чтобы Пака вырубило в таком виде и таком состоянии - когда проснётся будет только хуже. Поэтому Юнги поднимает на руках тихо скулящего парня и направляется вместе с ним к ванной. Запятнанная футболка летит в сторону, Мин не подумает стирать её, лучше избавиться поскорее. Как известно, воспоминания прикрепляются к вещам - не сумев избавиться от вещи, можно утонуть в воспоминании. Юнги в этом тонуть не хотел. А Чимину хочется закричать и оттолкнуть от себя Мина, чтобы он не касался его обнажённого, податливого и абсолютно бесполезного сейчас тела как никогда бережно, чтобы он не смывал остатки рвотной массы с кожи, чтобы он не видел его вот таким - отвратительным и жалким. Только нет сил у Чимина совсем. Нет сил даже глаза открыть, поэтому он слепо доверяется и отдаётся заботе Юнги, позволяет отмыть себя и с определенной долей благодарности прижимается к чужой груди, пока его бережно кутают в огромное махровое полотенце. И только тогда Чимин позволяет себе такую роскошь, как провалиться в сон. И на этот раз Мин мешать не станет. *** Чимину кажется, что лучше было бы разбиться на миллионы маленьких частей, но не чувствовать сейчас такого опустошения, и физического, но в большей степени морального. Чимину снова тошно, но не так, как раньше. Тошно от того, что всё... закончилась его игра, и теперь от проблемы явно не отвертеться. Пак проснулся потому, что его состояние, граничащее с обмороком, было разорвано уверенным, но приглушённым голосом Мин Юнги. Судя по всему, он разговаривал с кем-то по телефону - тон был резким, но Мин старался говорить как можно тише. - Знаете, у меня возникает непреодолимое желание послать вас к чёрту! Я сказал "нет", значит "нет". У меня сегодня заслуженный выходной. Далее следует короткое молчание, слышится только затруднённое дыхание Юнги, выдающее его явное нетерпение. - И плевать я хотел на все ваши интервью. До свидания. Мин наконец появляется в поле зрения Чимина, и весь его вид невольно выдаёт высокую степень взволнованности: тёмные волосы растрепаны, походка отдаёт болезненной усталостью, а руки то и дело касаются затылка. Значит крайне взволнован. Но это естественно. Юнги сжимает в руках телефон, взгляд его бессознательно блуждает по окружающей обстановке, не натыкаясь ни на что, ничего не беря во внимание, пока наконец не останавливается на открывшем глаза Чимине. Первым порывом было броситься к Паку, сжать его в объятиях, Чим явно видел этот порыв в загоревшемся взгляде, резком выдохе и дёрнувшихся плечах. Но Юнги успевает сдержать себя и вместо желаемого удаляется на кухню, оставив Чимина лежать в растерянности, которой как раз не хватало для полной картины разбитости состояния. Пака снова тянет окунуться в сон, веки устало закрываются, когда в спальню возвращается Мин и протягивает Чимину прозрачный стакан с какой-то жидкостью. - Что...- Пак прочищает саднящее горло, оно болит безумно и позволяет разговаривать только приглушенным шепотом,- что это такое? - Просто выпей. Тебе станет легче. Пак послушно принимает из рук Юнги стакан и также послушно, практически залпом осушает его. О чём сразу жалеет - жидкость оказывается на редкость горькой, и это вызывает приступ кашля, заставляющего содрогаться всё тело. Мин подхватывает из ослабших рук стакан и бросает сдержанное "осторожнее", а затем и вовсе уходит, сказав напоследок только: - Отдыхай. Чимину хочется выть. С одной стороны, нежелание видеть Юнги, объяснять ему что-то, просто разговаривать, всё ещё является основным, но с другой - его отсутствие вызывает жгучую боль под рёбрами, там, где по определению должно селиться чувство, называемое любовью. Хотя Мин делал то, что должен был. Когда Пак очнулся, всё естество Юнги обратилось в натянутую струну, готовую вот-вот разорваться, он был готов сорваться и наговорить всяких глупостей, от которых потом обязательно станет мучительно больно. Мина так и подмывало разразиться ругательствами и потребовать от Чимина объяснений. Но не это было сейчас главным. За последующие пятнадцать минут, показавшимися вечностью, Пак успел тысячу раз обвинить себя во всём и соскучиться по Мин Юнги настолько, что даже подобное состояние не смогло удержать его в кровати. Пошатываясь, Чимин преодолевает расстояние до кухни, временами как накануне ночью цепляясь за стены, временами отдёргивая от них руки. Но следов не осталось нигде, ни на полу, ни на этих самых стенах, Пак знает заранее, что и кухня опять сверкает чистотой, только всё равно страшно туда заходить. Но Чимин заходит - Зачем ты встал? Юнги ни на секунду не отвлёкся от готовки, всё также продолжая суетиться около плиты. На нём любимая домашняя футболка чёрного цвета, Чимину так нравится, как она сидит на Юнги, полностью открывая острые ключицы и обтягивая плечи, и серые штаны. Мин сейчас такой домашний, и хочется по традиции подойти и обнять его со спины, уткнуться носом в изгиб шеи, отвлекая от готовки. Но Чимин только добирается до высокого стула и с трудом усаживается на него. - Я... я уже в порядке. Юнги с грохотом опускает крышку на кастрюлю и упирается руками в столешницу, поникая головой. - В порядке он. - Юнги~я... - Ты мне объяснишь, что произошло? - Мин не сдерживает готовое сорваться с губ и разворачивается лицом к Чимину. - Я... видимо съел что-то не то. Просто стало плохо. Пак врёт, не веря в убедительность своего вранья, и видит, что Юнги не верит тоже. Он удерживает руки на столешнице, и видно отлично, как под бледной кожей перекатываются вены. Чимин пытается отвлечься на это, но настойчивый взгляд Мина не отпускает. - И из-за этого обязательно было громить кухню? Чимин, можно, пожалуйста, не врать? И всё же Юнги жалеет о сказанном, как и боялся, потому что по щекам Пака начинают катиться слёзы. Он не плачет, нет, не вздрагивает, как обычно от рыданий, слёзы просто собираются в уголках глаз, стойко выдерживающих взгляд Юнги, и оставляют на коже мокрые дорожки. - Хорошо. Ты можешь не говорить. Мне, во всяком случае. Но врачу ты расскажешь всё. В глазах Чимина читается немой вопрос. - Это ведь не первый раз, так? Завтра на три часа дня у нас с тобой запись к врачу. Я не принимаю отказов! Чимин прячет лицо в ладонях. - И слёзы здесь не помогут. Я не хочу повтора того, что с тобой было раньше. Чимин мотает головой из стороны в сторону, всё также не отнимая рук. - Только обещай, что ты не откажешься от меня. Юнги сразу замолкает, и всё, что он хотел было сказать, сразу вылетает из головы, забытое напрочь. - Ты дурак?! Чтобы я больше такого не слышал, чтобы ты не смел так даже думать! Понял? Юнги кажется, что пора уже заканчивать с упрёками и обвинениями, хватит высказывать недовольства. Можно просто сделать то, что ему хотелось сделать с того момента, как Чимин очнулся - крепко обнять и почувствовать, как чужие, дрожащие руки несмело обнимают в ответ.