killing me

- Тэхён! Слава богу. Я думал, вы и сегодня не приедете. Ким Сокджин, увидев приближающихся к главному входу Ким Тэхёна и сбежавшего Чон Чонгука, готов был бросится с объятиями на шею своего начальника. Но тот явно этого жеста не оценит, поэтому Джин решил ограничиться только тем, что он быстро спустился вниз и встретил обоих на ступенях главного входа этой радостной фразой. Радости Сокджина больше никто не разделял. Чонгук прошивает Кима таким диким взглядом, в котором читается открытая неприязнь, что улыбка быстро слетает с губ. Джину приходится отойти на два шага назад, чтобы плечо надвигающегося Чона, не задело его. Тэхён практически ничем не отличается - мажет по суетящейся фигуре помощника пустым взглядом, в котором всё же читается концентрированное нечто. Сокджину кажется, что это недовольство, а может быть даже и злость. - Ну почему же я должен был задержаться ещё хоть на чуть-чуть? - бросает Ким Тэхён. - Не знаю даже... - Тем более я не могу себе этого позволить. Джин ёжится, потому что отчётливо слышит проскальзывающие в чужом тоне стальные нотки и возрастающие вибрации. - Понимаешь, Сокджин. Я по натуре такой человек, придерживаюсь принципа, что, если хочется сделать что-то хорошо, нужно делать это самому. А не полагаться на других и ждать, пока эти самые "другие" соизволят начать выполнять свои обязанности. Я это к чему веду... Ты меня выпроводил из диспансера с якобы благой целью, только не прошло и суток, как у вас тут чёрт знает что творится и пациенты самовольно покидают территорию. Чонгук только неопределённо хмыкает. У Чона создаётся такое ощущение последние несколько минут, что его не хотят замечать. Взрослые, серьёзные дядечки решают взрослые проблемы и говорят о проступках мальчишки в его же присутствии. - Тэхён, я правда не знаю, как так вышло. Сокджину хочется сквозь землю провалиться и, желательно, сгореть где-нибудь неподалёку от раскалённого ядра. Потому что ещё чуть-чуть, и он взорвётся. Чон Чонгук, заваривший всю эту кашу, бесит неимоверно, ведь теперь виноват во всём оказывается не кто иной, как Ким Сокджин, и все стрелы в него попадают. Сейчас бы поспорить, поскандалить, показать, что язвить не только Ким Тэхён умеет. Только нельзя так с ним - будет ещё хуже. - Не знаешь значит. А кто за этим всем следить должен был в моё отсутствие? Кажется, некий Ким Сокджин. - Простите, что не справился со своими обязанностями, - чеканит по шаблону Джин. - Ладно, проехали. Я надеюсь, ты в полицию не сообщал об этом инциденте? - А стоило бы сообщить. Я не понимаю, почему вы... Сокджин не успевает закончить свою фразу. Оно и к лучшему. Чонгук, сорвавшись на утробный рык, пытается прорваться к нему, чтобы, возможно, заставить ответить за правдивые и от этого режущие слух слова. Но Чона останавливает то единственное, что вообще способно его остановить - рука Ким Тэхёна. И его строгие слова с возвращением к ненавистному обращению на "вы": - Чонгук, успокойтесь. Сокджин, я так много требую? Вопрос подразумевает ответ. - Нет, я не сообщал. - Спасибо. Можешь пока быть свободен. Тэхён оставляет метающего громы и молнии Ким Сокджина на первом этаже, всем видом показывая, что больше он в своём помощнике не нуждается, и утягивает несильно сопротивляющегося Чон Чонгука за собой. То ли на благословление, то ли на проклятие в лифте, поднимающем двух людей больше никого не было. Или просто волнами исходящая от Тэхёна подавляющая и подавляемая сила сшибала, отпугивала всех людей в радиусе ста метров. - Долго ты будешь таким образом привлекать к себе внимание? - проговаривает Ким, поправляя ворот рубашки, и даже не смотрит в сторону стоящего рядом Чонгука, - если бы ты вгрызся в шею моего заместителя на глазах у половины персонала, мне было бы трудно тебя оправдать. - Я же психически неуравновешенный человек. Забыл? - Как я могу. - Мне кажется, что можешь. Ты, на секунду, упускаешь из виду тот факт, что я твой пациент. Сколько ни прикрывайся на людях этим чопорным "вы", когда мы наедине... - Ты меня вынуждаешь. - Ну да, конечно. Скажи ещё, что тебе плохо тогда, когда я рядом. Тэхён молчит, ждёт, пока двери лифта откроются и позволят воздуху пробраться в замкнутое помещение. Хотя навряд ли это поможет. И вообще, навряд ли дело только в этом. *** Ким оставляет Чонгука у его палаты и, прежде, чем уйти, позволяет словам или скорее мольбе сорваться с губ: - Чонгук? Пожалуйста. Дай мне отдохнуть. Пойми меня правильно и не сбегай больше. Взгляд цепляется за чужую мягкую полуулыбку. Не приходится сомневаться в том, что Чон понял. - От тебя я не сбегу. *** Чимин ещё раз закрывает глаза и позволяет памяти восстановить перед глазами картины не такого уж и далёкого, счастливого прошлого. У Чимина в руках бережно зажат плюшевый медведь. Он достаточно большой, можно даже сказать огромный, так что спать с ним будет очень удобно. И этого медведя, между прочим, выиграл для Пак Чимина сам Мин Юнги. - Мин Юнги - журналист нового поколения Кореи, известен своим пристрастием к скандалам и скандальным расследованиям, готов ввязаться в любое дерьмо, лишь бы вывести мошенников, преступников, взяточников и прочее, и прочее на чистую воду. Принципиален до одури, - Чимин, бегающий, словно заведённый, вокруг смеющегося Мина, вдруг останавливается, заставляет остановиться Юнги и подносит к его лицу сжатую ладошку на манер микрофона, - Мин Юнги, скажите, пожалуйста, следящим за вами зрителям, не жалеете, что потеряли статус, положение, работу ради спасения какого-то манекенщика? Юнги слегка запинается. Не потому, что вопрос какой-то сложный и ответа на него нет, даже наоборот. Скорее от того вида, с которым Чимин произнёс свою маленькую, явно подготовленную речь. Серьёзный до невозможности, брови сдвинуты, что по идее должно обозначать суровость. Но это только "по идее". Мин мажет тёплым взглядом по маленькой ладошке у себя под носом и переводит взгляд на свою ладонь. Юнги сжимает рукой недоеденную Чимином сладкую вату розоватого оттенка. И его ещё сильнее топит нежность. Короткие пухлые пальчики, маленькие ручки - всё это неизменные комплексы Пака. Это именно то, что Юнги готов зацеловывать каждый день, каждую ночь, поглаживать своими слегка грубоватыми, жилистыми пальцами. Мин не поверит тому, кто скажет, что существует что-то более совершенное, более идеальное, более правильное, чем ладошка Пак Чимина в руке Мин Юнги. В шелковистых волосах всё такого же нежно-розового оттенка, прямо за ухом, застрявшее красно-зелёное пёрышко попугая. Это как последствие похода в зоопарк. И, как следствие ещё одного счастливого дня, проведённого в Диснейленде Флориды, блестящие глаза Чимина, отражающие и превосходящие абсолютно все огни аттракционов, фонарики у кафешек и фейерверк, который должен ознаменовать конец праздника. Юнги его ещё не видел, но уверен, он проиграет глазам Чимина. Так какой там вопрос задал интервьюер Пак Чимин? Не жалеет ли Юнги, что спас своего личного ангела? Кажется, именно такая формулировка была. - Во-первых, Пак Чимин, ты дурачок, - наконец произносит Мин, когда в глазах Чимина появляется растерянность от долгого молчания, - а во-вторых, я жалею только о том, что искал тебя очень долго и спас очень поздно. Чимин пихает Юнги кулаком (кулачком) в грудь, пока тот с довольным выражением лица обнимает Пака за талию. - А всё знаешь почему? - Почему? - бурчит смущённый Чим. - Потому что мне нравится, как ты краснеешь. Такая милая, смущённая булочка, так бы и затискал... Хэй! Прекращай! Мне очень-очень больно от твоих кулачков. Юнги якобы отбивается от якобы яростных ударов Чимина, смеётся, обнажая десна, и глаза превращаются в "улыбчивые" щёлочки. Это самая высокая категория улыбки, это значит, что Юнги максимально счастлив. Пускай Пак продолжает наступление, его память откладывает в самый тайный и ценный уголок эту улыбку. Уже которую из целой коллекции, но не менее ценную. *** Чимину стыдно. Стыдно за то, что он живёт только за счёт этих улыбок. Он - человек, разрушенный изнутри, прожжённый, держится за тонкий, хрустальный свет Юнги, который старается бороться за двоих. Он и не улыбался уже давно, и Пак был виноват в этом. Так он думал всегда. Воспоминание обрывается так же быстро, как и возникло минутами раннее. Ладони Чимина лежат на груди и пальцы неосознанно пробегаются по обтянутым кожей рёбрам. Дальше уже некуда. Пак хотел бы всё прекратить просто для того, чтобы Юнги снова улыбался. Чертовски надоело обнимать ободок унитаза, чувствуя, как раз за разом все внутренности выворачивает наизнанку. Надоело давиться таблетками, балансировать на грани "жив-мёртв". Осточертели лица психиатров, повторяющих одно и то же. Можно, пожалуй, исключить только Ким Тэхёна, который нашёл к Чимину подход очень быстро. Он один раз обмолвился, что булимию выкинуть из головы полностью практически невозможно, только с риском последующей ремиссии. Это честно и не даёт ложных надежд. И Чимин за это благодарен. Рядом раздаётся тихий вздох, он заставляет Пака повернуть голову на подушке и окончательно разомкнуть веки после состояния, которое раньше называлось сном. На кресле рядом полулежит Мин, уронив голову на грудь и тихо посапывая. Как обычно, не оставляет пост, несёт свой крест. Чимин отмечает про себя, что Юнги очень сильно изменился, перенесённое словно обточило его, обнажило все нервы, и они теперь как оголённые провода. "Я виноват." Но, если даже допустить, что Чимин и только Чимин виновен во всём происходящем, должен же быть способ всё исправить. Или не всё, но постараться по максимуму, сделать хоть что-нибудь. Пак понимает, что впервые за долгое время подпустил к себе Юнги так близко, и вот она возможность - видеть этот взгляд, узкий разрез глаз, улыбку дёснами, чувствовать рядом сильное плечо и понимать, что смысл жизни Чимина имеет вполне себе человеческое обличие. Смысл жизни Чимина всё ещё заключён в Мин Юнги. "Боже, я так скучал." Пак отнимает одну руку от своих рёбер и протягивает в сторону Юнги. Вот он, совсем рядом, и слышно его дыхание, и ощущается его аромат, Чимин помнит каждую нотку одеколона, и рука уже протянута, сливается с цветом простыней. Только всё равно не дотянуться. Доктор Ким как-то сказал, три вещи, которые Пак даже против своей воли запомнил и отметил некоторый символизм. Первая - чтобы любимый человек был счастлив, нужно быть счастливым самому, а не создавать видимость. Это то, что напрямую относилось к Чимину, который и решил начать отношения с этой лжи перед самим собой, с этой задумки создать для Юнги видимость. Вторая вещь - часто, чтобы отдать, нужно получить. Как бы странно и эгоистично это ни звучало, Тэхён поспешил заверить сбитого с толку Чимина, что именно так в большинстве случаев и бывает. - Понимаете, Чимин, в вашем случае всё отталкивается только от чувств. Для вас самое главное - счастье Юнги, для Юнги самое главное - ваше счастье. Получите для себя что-то и даже в большей степени Юнги получит что-то взамен. - Боже, как же сильно вы влюблены, доктор Ким... - Что?! Чимин, с чего вы это взяли? - Не знаю. Это чувствуется в том, как вы рассуждаете. - Это... Нет, вы ошибаетесь. Я просто со многими судьбами сталкивался. И, наконец, третья вещь - чтобы получить помощь, надо о ней попросить. Такая простая мысль по своей формулировке и такая сложная, в своём исполнении. Чимин прокручивает всё это в голове и смотрит на свою протянутую руку, на расстояние, отделяющее его от Юнги. Чтобы это расстояние исчезло, чтобы Юнги был счастлив, чтобы получить помощь и отдать что-то, ещё большее, надо попросить и сделать так, чтобы Мин протянул руку в ответ. - Юнги... Мин или спал очень чутко или не спал совсем. Потому что он практически сразу открывает глаза, застланные сонной пеленой, и обращает внимание на протянутую руку Чимина. Дальнейшее действие подчиняется скорее не какой-либо мысли, а чувству, прострелившему грудную клетку. Юнги сминает чужую ладонь своей рукой и пересаживается на кровать, поближе к Чимину. - Что случилось, Минни? Позвать доктора Кима? Пак отрицательно качает головой, от чего будто выцветшие волосы уже пшеничного оттенка рассыпаются по подушке. Не такие густые, как раньше, не такие пышные и блестящие. Но Юнги топит одно всепоглощающее чувство. Он зарывается пальцами в светлую шевелюру и убеждается, что вот так правильно. Когда рядом, когда вместе. И Чимин не сопротивляется, лежит и, словно маленький ребенок, наблюдает за Юнги огромными глазами. - Нет, Юнги, ничего не случилось, всё хорошо. Просто хотел спросить. - Спроси. Я постараюсь ответить. Чимин молчит пару секунд, задумчиво покусывая нижнюю губу, но затем всё-таки спрашивает: - Ты точно свозишь меня в токийский Диснейленд? У Юнги на какой-то промежуток времени связь с сервером потеряна, не грузит мозг вообще, пока Пак упивается ну или умиляется чужим удивлённым лицом. - Я... Что? Диснейленд?! Чимин, я думал, ты что-то серьёзное хочешь сказать. - Это вообще-то серьезно, - дует губы Пак. - Ах, ну раз серьёзно. Тогда ты должен пообещать мне кое-что. - Я постараюсь, Юнги. Чимину даже спрашивать не нужно, о чём хочет попросить Мин, всё итак понятно. Единственное, что важно для Юнги - счастье Чимина. - Я даже могу постараться нормально позавтракать прямо сейчас. - Поэтому я всё-таки пойду позову доктора Ким. Он - первый человек после меня, который должен порадоваться за Пак Чимина. - Думаю, радоваться пока нечему. - О, причина есть, Минни, - Юнги мягко прикасается тонкими губами ко лбу Чимина и, плотно прикрыв за собой дверь палаты, спешит к Тэхёну. Мин хочет верить, что, когда он вернётся, дверь не будет заперта на все замки снова.