***
Стас закрыл дверь в гостиную и привалился к ней спиной. От Короткова всегда были одни неприятности. Люди редко меняются. Но как говорят: надежда умирает последней. И теперь ему пришлось пожинать плоды своей веры. Он до последнего надеялся, что по прошествии шестнадцати лет, достигнув зрелости Лешка остепенится, станет осторожнее, что ли. Но он по-прежнему притягивал неприятности словно магнитом. И сейчас Стас и Димка пожинали плоды его спонтанных решений. Складывалось чувство, что мужик так и жил моментом. А он, Стас, вынужден был терпеть безосновательные нападки супруга. За все время брака Саша срывался дважды и все два раза напивался в дымину, твердя со слезами на глазах, что это вина Стаса. Что не может совладать со своей ревностью, что был напуган и отреагировал, что называется спонтанно. В первый раз это случилось во время подготовки их свадьбы. Когда Себастьян предложил организовать торжество в Париже. А Саша упирался рогом и ни в какую не соглашался. — Я не верю никому из тех, кто окружает тебя, — Лебедев носился из стороны в сторону по маленькой кухоньке в квартире в Озерках. — И я думаю, между вами до сих пор что-то есть. В отношении тебя я никому не доверяю, даже себе самому. Стас улыбнулся. Тогда он впервые предложил расстаться, мотивируя тем, что без доверия нет отношений. Саша протрезвел мгновенно. И уже через два дня они втроем летели в Париж первым рейсом, на который удалось приобрести билеты. Лебедев не мог успокоиться и рычал на каждого, кто пытался приблизиться к нему. А утихомирился, лишь надев на палец кольцо, в Соборе Святой Троицы. Довольно необычная постройка, современный авангард, но она неплохо вписывалась в современный облик Парижа и привлекала своей необычностью. Второй такой срыв произошел уже в Кемерово, когда он гулял с восьмилетним Димой в парке и малыш учился кататься на скейте. Тогда Дима впервые решил опробовать катание в скейт-парке. Первый спуск Дима совершал, держа Стаса за руку. Ребенок был в восторге. Как было лишить сына желания скатиться самому? поначалу все было хорошо и раз за разом он все увереннее катился с горок. Но не все и не всегда проходит гладко. Дима наехал на небольшой, неизвестно откуда взявшийся камешек. Неудачный спуск закончился падением и вывихом плеча. А вернувшийся с совещания Александр обвинил мужа в желании покалечить его ребенка. И Стаса задело не само обвинение, а то что Дима стал вдруг только его, Саши, сыном, а не их общим ребенком. И он ощутил отчаянную боль, от того, что его будто в одночасье лишили родительских прав. Сегодня же Александр в своих обвинениях перешел все границы, ссылаясь на дурное воспитание. Стас поднял трубку внутреннего телефона: — Александр Николаевич? — Слушаю Вас, Станислав Сергеевич! — начальник службы безопасности вытер выпачканные в мазуте руки о холщовую ткань. прижал телефон к плечу. — Серега, включи-ка зажигание! — прокричал, выглянув из-за капота, водителю. Мотор взревел и заработал как часы. В гараже стояла неимоверная духота, хотя снаружи было прохладно. Вытирая пот со лба, Александр Николаевич открыл форточку. Прохладный порывистый ветер, тут же атаковавший открывшуюся лазейку, заставил поежиться. А разгоряченное тело покрылось мурашками. — Будьте добры, пришлите мне Виктора Степаныча, и пусть захватит с собой инструменты. Нужно замок врезать, — Хорошо, через семь минут он будет у вас, — положив трубку, покачал головой. Из проявлений солидарности ему было в такие моменты жаль Александра, хотя он и не оправдывал его косяков.***
Лебедев одним глотком намахнул очередную порцию виски и занюхал по привычке рукавом форменного кителя. Он так и не переоделся, по возвращению со службы и в кабинете, небольшом, но очень удобном, сейчас до одури пахло спиртным и ваксой. Он поморщился. Стас будет недоволен. Обычно он не позволял себе злоупотреблять спиртным. Рюмка коньяка, раз в неделю за воскресным обедом, была его нормой. Но сегодня сорвавшись и наговорив Стасу гадостей, он не смог остановиться и чтобы расслабиться немного выпил. Саша посмотрел на полупустую бутылку дорогого виски, хмыкнул: «Да уж, немного…». Голова и ноги гудели. Одна — от выпитого алкоголя, другие — от духоты и тепла в доме. Посмотрел на свои ботинки и, нехотя, полез под стол, распутывать шнуровку. Он кряхтел и пыжился, кровь прилила к щекам, и лицо от натуги пошло красными пятнами. Не то, что небы ему мешал живот или в силу возраста он чувствовал себя старше своих лет. Нет! Он был по-прежнему подтянут и силен, и многие молодые парни, даже из его окружения, могли бы позавидовать его выправке. Генерал вылез наконец из-под стола, понимая, что последний стакан виски был определенно лишним. Мутило. Стас будет крайне недоволен. Он рыкнул от недовольства самим собой и покачиваясь на нетвердых ногах, с ботинками, связанными шнурками и перекинутыми через плечо, отправился в супружескую спальню. Лестница на второй этаж показалась ему бесконечной. Он несколько раз останавливался, тяжело и надрывно дыша, словно преодолевал тридцатикилометровую марафонскую дистанцию. Приваливался к перилам, давая себе необходимый отдых и пытаясь сдержать рвущуюся наружу тошноту. Уже наверху лестницы сообразил, что ботинки до сих пор перекинуты через плечо и со вздохом бросил их вниз. Привалился к косяку и нажал на ручку двери. Постоял, не понимая глядя на нее. Дверь не поддалась. Он надавил вновь, и когда результат остался прежним, его настигло понимание, что дверь ему сегодня не откроют. Он какое-то время постоял у закрытой двери, пытаясь вспомнить был ли на ней раньше замок, поскребся ногтем и через пару секунд постучал. — Стас, открой, нам надо поговорить, — промямлил, заплетающимся языком. Тишина за дверью напрягала. — Пожалуйста! — О чем, Саша? — послышалось из-за двери. — Уж не о том ли, как плохо я воспитал твоего сына? Или это все же наш сын? Стас раздраженно мерил шагами комнату. Длинный махровый халат, надетый поверх старой растянутой как кишка футболки Саши, развивался за спиной, словно крылья. В широком бесформенном вырезе горловины были видны узкие плечи мужчины, делая его зрительно еще более хрупким и стройным, чем на самом деле. Обида до сих пор горела незатухающим факелом. — Пожалуйста, не ултируй! — едва выговорил Лебедев. С каждой минутой его развозило все сильнее и очень хотелось спать. Стас остановился посреди «спринтерского забега» по комнате, пытаясь в голове перевести сказанную Сашей белиберду: — Что? — спросил громче, так и не поняв последнее слово. — Пожалуйста, не улти…не улти…не утрируй! — Лебедев с облегчением выдохнул и покачнулся. Голова закружилась. — Это я утрирую? Это ты обвинил меня в том, что я плохой родитель нашему сыну! Пардон, твоему сыну! — Стас вновь забегал по комнате. — Прости меня! — вновь заныл из-за двери Лебедев. Ноги едва держали. За спиной щелкнул замок и на пороге своей комнаты появился Дима. Он с гневом и жалостью посмотрел на отца и, не сказав ни слова, скрылся за дверью. — Нет! Не сегодня! — обида жгла изнутри, отравляя кровь. Стас скинул с плеч халат и забрался в постель, отвернувшись спиной к двери, словно отгородившись стеной. Лебедев постоял еще с минуту и пошел в старую детскую. Когда-то они оба мечтали о втором ребенке и подумывали о суррогатном материнстве. Но все оказалось не так просто, как думалось. И идею пришлось оставить, как и первую детскую Димы. Александр вошел в спальню, по памяти нащупал кровать и брякнулся на нее, сняв лишь китель и брюки.***
Алексей откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он был уверен, что после новостей от Димы, не сможет сомкнуть глаз, как бы ему этого не хотелось. Нет, спать хотелось неимоверно, но он знал, что не сможет уснуть ни на минутку. К этому времени самолет успел разогнаться, оторваться от земли и взлететь, пряча глубоко внутри огромные шасси. Они стремительно набирали высоту, оставляя за собой черный бархат взлетной полосы, светящиеся огни здания аэропорта и сверкающие огни столицы. В очередной раз заложило уши и Алексей сглотнул, пытаясь избавиться от этого неприятного ощущения. Полный мужик в соседнем кресле громко и заливисто захрапел, выводя на все лады свои лягушачьи рулады. И Леша отодвинулся подальше и взглянул в иллюминатор. Уезжать в Германию и оставить Диму один на один с разгневанными родителями, даже на две недели, не хотелось. И сердце тоскливо сжималось от непонятного предчувствия и рвалось назад в Кемерово. Мужик в соседнем кресле завозился, устраиваясь поудобнее и нагло развалившись положил руку на единственный подлокотник между креслами. Леша неприязненно скривился и отодвинулся подальше к иллюминатору, глядя на залитое дождем крыло самолета. Полет был не из приятных. Самолет болтало и кидало из стороны в сторону, пока они пытались стороной обойти грозовой фронт. Он успел раз десять обругать эту проклятую турбулентность, видя перед собой мелко дрожащее крыло. И сердце болело в груди, заставляя тесниться мысли и возвращаться снова и снова к оставленному в Кемерово парню. Эта поездка была совсем не ко времени, но проблемы с бизнесом не терпели отлагательств. Неизвестно как и когда ему удастся решить свои проблемы. Он, чтобы хоть как-то занять себя, вновь достал телефон и принялся набирать СМС: «С каждым часом, с каждой минутой, секундой Я все дальше от твоих глаз, Что рисует на стекле дождь. От томительных, пустых фраз, Но я знаю, ты меня ждешь. Я все дальше от твоих губ, Все, что скажут обо мне, ложь. И я не был бы с тобой груб. Ты не веришь? Так поверь все ж… Я все дальше от твоих рук, Что в объятиях сожмут пусть, Я не выдержу вдали мук, Но любовью растворю грусть!» Недолго думая, нажал «отправить». Полет длился немногим более трех часов, но Алексей извелся. Он вставал несколько раз, твердя самому себе, что в туалет, но пытался размять ноги и успокоить расшалившиеся нервы. Едва они приземлились в аэропорту Дрездена, сверкающего своей чистотой и практичностью архитектуры, он поспешно вышел по узкому проходу и спустился по трапу, сразу же набрал номер Димы. Поначалу долго слушал длинные гудки, а после с жадностью ловил интонации любимого голоса, смакуя и растягивая удовольствие. Задавал вопросы и спрашивал, и спрашивал, пытаясь уловить ответы, на мучающие его сомнения. По обыкновению его встречал Ганс, но в этот раз он до дому добирался один на такси. Вышел крайне недовольный и, зайдя в квартиру, где всегда пахло сыростью и затхлостью, первым делом открыл окна проветрить комнаты и на ходу сбрасывая с себя одежду, побрел в ванную. Долго стоял по горячими, тугими струями, поворачиваясь то одним, то другим плечом, расслабляя напряженные мышцы и время от времени замирая на воспоминании той единственной ночи, проведенной с Димой в Энске. Мусоля и анализируя ее вдоль и поперек. И все больше убеждая себя что-то, что произошло между ними неправильно и Димке совсем не надо. Точнее не нужен он, старый штопаный валенок, с его ретроградскими привычками и жизненными устоями. Что он найдет себе молодого и здорового, а его удел — спокойная, размеренная старость. А после отметал все эти крамольные в его понимании мысли, и убеждал себя вновь и вновь, ругая на чем свет стоит, что Дима не такой, что будет ждать. Ему лишь надо побыстрее разобраться с делами и вернуться в Энск. Выйдя из душа, наспех вытер волосы и бросился искать свой мобильный, убеждая себя, что ему просто жизненно важно услышать его голос. Долго стоял, не решаясь сделать это, залипнув на сделанном в парке фото. Дима на нем загадочно улыбался, рассказывая о том дне, когда они познакомились, о фестивале косплея. Лешке тогда жизненно важно было знать, и его распирало от любопытства. Носит ли он подобное и в жизни. Дима краснел, загадочно улыбался, но в итоге сказал лишь, что примерял подобный наряд у папы. И Лешка откровенно заржал, представив друга в этом костюме, чем смутил Димку еще больше. Потом все же набрал сообщение, пожелать спокойной ночи, и долго ждал ответа. Лежал, глядя на темный экран, и уснул, так и не дождавшись. Дни потекли в череде сухих и безрадостных эмоций. По утрам, едва позавтракав, являлся в офис, нагружал себя работой с учетными книгами, бухгалтерскими отчетами, расчетами сметы новой линии товара. Встречался с партнерами и просматривал отчеты службы безопасности о конкурентах. Проверял биржевые сводки акций, короче, делал все, чтобы не грузить себя мыслями о Диме. Мыслями, о своей старости и абсолютной ненужности. И при всей занятости умирал от потребности услышать его сладкий тенорок. Подолгу смотрел на экран телефона, до треска сжимая его в руках и не позволяя себе набрать номер. А вечерами опять срывался и часами висел на телефоне, обсуждая все подряд, от погоды, до футбола, от биржевых сводок о курсе за тонну зерна и солода, и до предписаний врача. С Димой он мог не стесняясь говорить обо всем. Но при всей откровенности и тот, и другой обходили стороной вопрос: не появился ли кто-нибудь у него? Эта тема не просто не обсуждалась, она была откровенным и безоговорочным табу. В бухгалтерских отчетах на поверку нашлись довольно большие нестыковки и дыры и откровенные приписки, а дебет не сходился с кредитом. И вопросов возникало больше чем ответов. Последние недошедшие до потребителя шесть ящиков товара стали последней каплей. Сам же Ганс с момента приезда Алексея в офисе не появлялся, на звонки не отвечал и никто из соседей его не видел. И лишь в конце недели ситуация получила определенный толчок и начала проясняться. Когда вечером в пятницу поступил звонок из полиции, очень напугавший Алексея. Он мысленно прокручивал все неоплаченные штрафы и счета, силясь понять, где накосячил. Но так и не вспомнив, прислушался к тому, что в трубку говорил полицейский. Тот уведомил его, что в пяти километрах от города в пустом коллекторе теплотрассы нашли труп молодого мужчины, с документами на имя Ганса Шварца, и просил с утра прийти на опознание. Из-за волнений и нервотрепки, о состоянии пивоварни, вопросов о благополучии рабочих и постоянных мыслей о Диме у него поднялось давление, голова нещадно болела. И Леша решил домой отправиться пешком. Прогуляться, заодно проветрить голову от навязчивых мыслей.