***
Дрезден, двумя сутками ранее. Бар на углу Кёнигштрассе, напротив парка, где любил проводить время Коротков, всегда был оживленным местом отдыха немецкой молодежи. И этот Рождественский вечер на стал исключением. Наоборот, казалось народу стало намного больше. Хотя, по накалу настроя, разгула и веселья день мало чем отличался от остальных, все же отличия были. Ель наряженная старинными стеклянными шарами, расписанными вручную, сверкающие огнями гирлянды и праздничная мишура. Сыплющиеся в пивные кружки и бокалы со спиртным конфетти. Алексей не любил праздники, они не приносили ему ничего, кроме разлада с самим собой. Рождество — единственный день в году, когда он выбирался в люди. Все последние десять лет. Не хотелось жалеть себя, неудавшуюся жизнь. Хотелось просто забыться. Проводить праздник в одиночку, это как напиваться, чокаясь с зеркалом. Чувствуешь себя полнейшим придурком. Коротков опрокинул в рот порцию бурбона Jack Daniel’s, от наслаждения прикрыл глаза и занюхал долькой лимона, лежащей перед ним на маленьком блюдце, больше похожем на розетку для ваненья. Алкоголь вязко обволок горло, обжег гортань и потек по пищеводу согревающей струйкой. Голова сразу сделалась легкой, невесомой, словно избавившись от лишнего груза, басы ритмичного рока отдавались в голове четким стаккато, постепенно опускаясь куда-то вниз по телу и растворяясь в кончиках пальцев, отчего руки покалывало. Он вновь указал бармену за стойкой, ловко и непринужденно орудующему шейкером, на пустой стакан, огляделся. В голубом мареве сигаретного дыма и алкогольных паров, сквозь вспышки цветных ламп, загорающихся и гаснущих в ритм музыки, молодежь то плавно покачивалась, то ритмично двигалась под пробирающие, оседающие тянущим возбуждением внизу живота звуки песни Smells like teen spirit и мягкий голос Кобейна пробирал до костей, заставляя Лешу жмуриться от возбуждающе поднимающих волоски на руках мурашек. Ощутив прикосновение к руке, он оглянулся. Юрген улыбался ему своей обезоруживающей улыбкой, и Алексей, не надеявшийся встретить кого-то из знакомых в эту ночь, резво соскочил с высокого барного стула, крепко по мужски обняв друга. — Как ты тут? Когда приехал? — Приехал еще вчера, обещал родителям внучку на Рождество привезти, — Юрген пристально всматривался в глаза друга, наполненные печалью и одиночеством. От этих глаз веяло холодом. — Лучше расскажи ты как? — Да что рассказывать, только душу бередить. Как ножом по живому, — махнув рукой, Коротков намахнул очередную порцию бурбона. Алкоголь ударил в голову, разлился по конечностям обжигающей волной. — Почему ты один? … Двойной скотч со льдом, — сделал заказ. Через минуту перед ним на салфетке появился широкий стакан с янтарной жидкостью, играющей бликами в кубиках льда. — А с кем мне быть? Я всегда один… — Леша подпер голову рукой, глядя на друга захмелевшими глазами. Замолчал погрузившись в мысли. Кобейна сменил рвущие глотку и перепонки голос Rammstein и Леша встрепенулся, будто очнувшись. Юрген пригубил собственный напиток и, чуть скосив глаз, посмотрел на Короткова: — Лекс, а мне тут сорока на хвосте принесла, что у тебя кто-то появился. — Хм… Сорока… — хмыкнул, глядя на беснующуюся на танцполе толпу. — Да я и сам не знаю теперь есть ли у меня кто… — и Леша, сам не подозревая, выложил всю историю, начиная с момента встречи с горничной на трассе и заканчивая тысячной СМС и подарком. — Так почему ты до сих пор здесь, — кипятился друг. — Почему ты не там, не с ним? Ведь тебе дали возможность выехать из страны, — мужчина стукнул кулаком по барной стойке, отчего зазвенели стаканы, а бородатый бармен поднял на них суровый взгляд. Юрген сразу притих, сбавив обороты. Леша поднял руки в примирительном жесте, покачнулся и едва не свалился со стула. Вино, выпитое на голодный желудок, шибануло в голову, и Коротков едва держался на ногах. — А я поеду, — начал он шепотом, постепенно наращивая силу голоса. — Поеду и спрошу, любит он меня или нет! — почти кричал он. — Чшшш, — немец приложил палец к губам Короткова, при этом чуть не ткнув ему в глаз. — Чш. Злой бармен нас прогонит, — еле выговорил он, заплетаясь языком. По-ез-жай! — назидательно поднял палец вверх. — Я тебе такси вызову. Такси до аэропорта домчало в считанные минуты. И Коротков, чтобы доказать себе и Юргену, что он мужик слова, купил билет до Кемерово с пересадкой в Домодедово. А после долго прощался, целовал друга и плакал у него на плече. Ему все казалось, что видятся они в последний раз, и Алексей напоследок под марш «Прощание славянки» чмокнув его слюняво в губы, отправился на посадку. А Юрген еще минут пять махал вслед неизвестно откуда взявшимся в руке белым бумажным полотенцем вслед взлетающему лайнеру. Окончательно пришел в себя Коротков уже в Кемерово. Поначалу не сообразив где находится, схватился за голову. А когда, наконец, узнал город, где бывал лишь пару раз, кинулся в ближайшую придорожную забегаловку, где намахнул рюмашку беленькой. Это дало возможность расслабиться и немного успокоиться. Мысли хоть и болтало как на старой плавучей посудине, но привело в относительный порядок. Головная боль, давящая на виски, утихла. Он, трезво оценив ситуацию и решив, что больше навредит, чем выяснит, что происходит, вызвал такси. Забрался в подъехавший серый шеви и замер на заднем сидении, глядя перед собой словно в пустоту, расфокусированным взглядом. Таксист равнодушно посмотрел на него из-под густо растущих бровей в зеркало заднего вида: — Куда едем? — Ума не приложу, — ответил на тот же манер. Мужик нахмурился и потянулся под сидение, прихватывая и крепко сжимая в руке монтировку. Дыхание его стало реже, отрывистей, он весь подобрался, как тигр перед прыжком: — Выметайся! — Алексей на злой окрик вынырнул из собственных мыслей и растерянно поднял обе руки вверх. — Выметайся быстро! — Нет-нет, все в порядке, поедем в аэропорт. Долго молча смотрел в окно на кружащиеся в воздухе крупные снежинки, вновь утопая в собственных мыслях, крутившихся вокруг создавшейся ситуации с Димой, а после вдруг, встрепенувшись, словно придя в чувство после долгого сна, задышал прерывисто, рвано и потребовал остановиться у ближайшего кафе. Расплатился с бомбилой, прошмыгнув внутрь, разыскал туалет. И только там дал волю чувствам. Вспомнил все отправленные и оставшиеся без ответа сообщения, скупые Димкины «люблю» и «прости», словно отмазка или нежелание говорить, а может и подспудное желание расстаться, когда надоел и, сказав, обидеть жалко. Да только ему, Алексею, Димкина жалость на хрен не нужна. Он всегда, с того самого случая много лет назад, как потерял доверие Стаса, предпочитал откровенные, честные отношения любым утайкам. Зеркало разлетелось вдребезги. А Леша, тяжело дыша, смотрел на окровавленный кулак и не мог унять ярость, бушевавшую внутри. Следующим к ногам осыпался умывальник. Он, не понимая, уставился на окровавленные кулаки, которыми пытался достать двух амбалов, скрутивших его в углу. С увечьями и его яростной выходкой разобрались полюбовно. Оставив в кабинете хозяина пятнадцать косарей и получив медицинскую помощь, он вновь сел в такси, теперь уже, твердо решив разобраться в чем дело, направился в особняк Лебедевых. За ворота, ограждающие территорию, и высокую ограду с колючим «ежом» наверху, его не пустили. Он долго орал, срывая голос, требовал позвать сначала Диму, затем пытался раскачать , выломать ворота, звал Стаса, а после, не выдержав, умолял позвать либо самого генерала Лебедева, либо черта лысого — хоть кого-нибудь, потому как замерз, голоден и вообще идти некуда. К нему, замерзшему на тридцатиградусном морозе, вышел молодой улыбчивый парень в форме неизвестного рода войск. Хотя это и не имело значения. Озвучил приказ никого не пускать на территорию поместья, улыбаясь из-под длинной русой челки. Попрыгал и покурил вместе с Алексеем. — Погоди пару минут! Такси уже едет, — мило улыбался он, затягиваясь и выпуская изо рта колечко дыма. Но Лешка, закусивший удила, вновь принялся орать и требовать свидания со своим мальчиком, не обратил внимания на подъехавший воронок и двух ментов скрутивших руки, все рвался к воротам, норовил ногой достать «предателя». Немного успокоился, когда его чуть стоявшую на окоченевших ногах тушку впихнули в воронок. Но вновь встрепенулся, заметив прилипшего к стеклу в медленно двигающемся внедорожнике Диму, со слезами в глазах смотрящего на него.***
В обезьяннике Леше не понравилось. Совсем. Он давно уже не чувствовал себя настолько быдлом, насколько дали ему почувствовать в Кемеровском отделении. Даже то, что он гражданин Германии и у него немецкое гражданство, существенной роли не сыграло. Единственным плюсом стало, что ему позволили оставить свое пальто. В отличии от него, сокамерники на эту ночь сидели на шконках в висящих пузырями на коленях трико и борцовках. Леша, глядя на их посиневшие плечи и покрасневшие сопливые носы, трясся от холода. Или это было отпустившее нервное напряжение? Он так и не понял, но зуб на зуб все равно не попадал. Голова раскалывалась, словно её всю ночь гоняли в качестве мяча дворовые пацаны. А тошнота, подкатывающая при каждом движении, выкачивала последние силы. Леша тяжело привалился к холодным прутьям решетки, которые пусть не совсем, но на немного, делали его состояние легче. Он медленно выдохнул и прикрыл глаза. Так было легче переносить тошноту и головокружение. Коротков пошарил руками по карманам, но не обнаружив ни сигарет, ни удостоверения личности, ни портмоне, задумался, глубоко втянув голову в плечи. Хотя, даже простая попытка «пошевелить мозгами» вызывала дискомфорт в его многострадальной голове. Выбраться отсюда самому не представлялось возможным. Ни адвоката, ни возможности связаться с кем-либо из знакомых ему не предоставили. Телефон и наличность отобрали сразу, как только ввели в отделение. И в положенном по праву единственном звонке, тоже было отказано. Сколько еще он проторчит в этой дыре, понять попросту было невозможно. Никто не собирался отвечать на вопрос задержанного, но будто бы назло постоянно ходили мимо решетки. Напротив остановился низенький оперативник, показавшийся ему смутно знакомым. Мужчина заглянул в папку, которую держал в руках и нахмурился, что заставило Алексея напрячься. — Ну что, КорОтков? — он еще раз заглянул в папку. — Тьфу, блин, Коротков! Неймется тебе? — Он приблизился к решетке, но встал так, чтобы, даже вытянув руку, быть вне досягаемости. — Ты хоть знаешь, к кому ты полез? Леша исподлобья смотрел на него, но не отвечал. Да и что он мог сказать? Что пришел к Диме, семнадцатилетнему пацану? Тогда точно за педофила примут. Коротков хмыкнул, узнав в этом низеньком оперативнике одного из «таксистов», демонстративно закрыл глаза и отвернулся. — Идиот ты, КорОтков! Тьфу, блин, Коротков… — Самсонов махнул рукой и скрылся в конце коридора. То что он сглупил, напившись, устроил концерт у ворот лебедевского особняка, он знал и сам. Лишний раз напоминать ему об этом не было необходимости. Но опер намеренно бил по больному, выводя из себя. Время тянулось безумно медленно. От нечего делать Алексей успел выспаться, пару раз прогуляться вдоль стен и решетки, раздражая сокамерников и, получив пару нелестных замечаний, вновь сел на прежнее место, прижался лбом к прутьям. В конце коридора, там, где находились кабинеты служащих, послышался шум, и голос, который Леша помнил, несмотря на долгое расставание, который кислотой выжег в сердце «Люблю!», потребовал свидания. Коротков вскинулся, как гончая, почуявшая близкую добычу, напрягся. Жилы на спине вытянулись стальными струнами. Казалось еще миг, и он сорвется, выломает железные прутья, лишь бы увидеть того, ради кого преодолел тысячи километров. Легкие шаги нескольких пар ног по коридору, и Коротков утонул во влажном наполненном слезами взгляде карих глаз. Так близко, глаза в глаза. Казалось, протяни руку и коснись этих влажных ресниц, сотри слезу. Леша сжал ладони, ухватившись за решетку, до побелевших костяшек. Дима, словно почувствовав его желание, сглотнул и закатил взгляд к потолку, чтобы не дать слезам пролиться. Он не спал всю ночь, обзванивая одно отделение за другим, пытаясь выяснить, куда отправили Короткова. Нашел он его не сразу, да найдя, долго не мог решиться поехать туда. Леша оказался в том же отделении, где Дима буквально пару недель назад подпирал решетку лбом. Когда решился, отмазать от положенного за дебош наказания — пятнадцать суток исправительных работ — не получилось. Дрожащей рукой набрал номер отца и стал ждать. Гудки в трубке сменились обеспокоенным голосом папы, и Дима едва не выругался — отца не было на месте. — Стас, дай трубку отцу, — нетерпеливо постукивал ногой, отбивая рваный ритм. Коротков сжался от боли в висках, где этот ритм отзывался барабанной дробью. На людях Дима соблюдал конспирацию и поддерживал легенду: для всех Стас был его гувернером. И лишь самый узкий круг знали, кем он приходится в этой семье. — Он в душе, минутку… А что случилось, сынок? — послышалось на том конце, и через несколько секунд раздраженный голос отца буквально рявкнул в ухо Диме. — Да?! Что происходит?! — Отец, помоги… Лешу арестовали. — Хорошая новость, пусть посидит, — ответила трубка и Димка насупился. Казалось, отец уже в курсе произошедшего. Дима же не мог понять, почему отец так его не любит. Их взгляды через стол на семейном ужине и несколько СМС, о которых отец мог догадываться, не повод для ненависти. — Отец, прошу, пожалуйста! — Дима едва не разревелся. — Хорошо, дай мне… Где он, кстати? В каком отделении? — Где держали меня, — Дима сглотнул. Очередная порция стыда накрыла колпаком, и ему стало душно. Захотелось сдернуть с себя куртку, свитер и остаться в исподнем. — Дай трубку капитану Лысенкову. Лебедев-младший развернулся, в поисках нужного человека, но эти двое, Лысенков и Самсонов, как пара неразлучников стояли бок о бок и гаденько улыбались, наслаждаясь своей властью. У Димы возникла шальная мысль «Уж не спят ли они вместе?», но тут же была отброшена, в виду абсурдности. — Вас! — Дима сунул трубку в руку улыбающемуся капитану. Наблюдать, как улыбка сползает с круглого, как луна, лица, было наслаждением. Капитан кивал, как марионетка, которую дергают за ниточки, поддакивал. Теперь его лицо ничего не выражало. Дима обеспокоенно вновь застучал ботинком по полу. Лысенков вздохнул, словно его лишили обещанной игрушки, и кивнул Самсонову. — Открывай…***
Домой ехали в полном молчании. Поначалу, забравшись в отцовский джип, Алексей сел рядом с Димой и, взяв его за руку, бросал короткие взгляды, стараясь таким образом передать свои чувства. А того, что чувствовал было настолько много, что этот шквал эмоций плескался во взгляде, бурлил в груди, распирая грудину. Дима виновато смотрел из-под ресниц, тенью лежавших на высоких скулах, и не мог выдавить ни слова. Отвернулся к окну, чем еще больше смутил Алексея, заставив нервничать. Разочарование холодным твердым комком ухнулось в желудок, и мысль, что все его действия напрасны, а чувства, которые он лелеял столько времени были выдумкой, красивой, но всего лишь мечтой, засела гвоздем в голове. Он отвернулся к окну, выпуская из руки хрупкую Димкину ладошку и едва дыша от сковывающей боли. Лебедев-младший, ощутив холодность пробравшуюся между ними, задушено всхлипнул и с необычайной для парня скоростью, словно обезьянка на дерево, взобрался Короткову верхом на колени, тесно прижавшись к широкой груди, упакованной в черную мягкую шерсть, и спрятав лицо в ямочке у ключицы. Тело парня мелко вздрагивало, а легкое щекочущее движение его губ на шее заставляло счастливо жмуриться. Лёша теснее прижал его к себе, наслаждаясь непритязательной неумелой лаской, но тем дороже было для него это легкое движение губ. Сначала ничего не имеющее под собой, но позднее Леша прислушиваясь к себе к своим ощущениям интуитивно выявил систему этих движений и едва не кричал от счастья, различая «мой, только мой». Млел, ощущая как поет на все лады тело и плавится мозг, стекая в трусы. Наливая кровью член и пропитывая влагой белье. Коротков глубоко вдыхал его аромат, словно стараясь запомнить, ощутить вкус корицы и ванили на языке. Сабуров наблюдал за всем этим, улыбаясь и качая головой. Димкина непосредственность была настолько заразительна, что Николаич захотел увидеть дочь. Встреча у них была запланирована лишь на вечер в уютном кафе. Но глядя на парочку сзади ему хотелось сбежать. Эти тихо сидящие и прижимающиеся друг к другу мужчины вызывали у него шквал эмоций и отнюдь не отрицательных, что смущало ещё больше. Димка повис на Алексее, словно приклеенный, не разомкнул рук и ног, даже когда подъехали к крыльцу особняка. Коротков, как был в пальто, обуви и прилипшим к нему Димой, прошествовал на второй этаж к хозяйским спальням. На вопрос «Где?» парень мотнул головой и Леша заметил смущение, окрасившее скулы красными всполохами. Войдя в спальню ошарашенно замер, увидев огромного медведя в углу и ища глазами подаренную им недавно игрушку. Дима поднял взгляд на хмурое лицо Леши, затем на медведя. Он понял, что Коротков принял его за чужой подарок, и внутри зашевелился озорной чертенок, так и норовящий напроказничать и в улыбке скалящий мордочку. — Нравится? — поддел и без того хмурого мужчину. — Ну это как сказать. На мой взгляд великоват, — ответил ворчливо, глядя Диме в глаза. И видя там неподдельное обожание к игрушке. Он и сам не понимал, чем его задел этот мягкий белый зверь, но от одной мысли, что Дима принимает подарки от неизвестных ему мужчин, внутри разгоралась дикая неконтролируемая ревность. Дима видел, как потемнел взгляд зеленых глаз Леши, как задергалась скула и решил прекратить поддразнивание. Он все также сидя на нем, уткнулся носом в широкую грудь, пряча улыбку. Леша, казалось, не ощутил его веса вовсе. Он стоял посреди комнаты на пушистом и теперь влажном от растаявшего снега ковре, никак не взяв в толк, что так веселило Димку. — Может уже поставишь меня на пол? Алексей, спохватившись, кивнул, потихоньку разжал руки, бережно опуская свою ношу вниз. — Мне бы тоже разуться, — переступил с ноги на ногу, и Дима услышал хлюпающий звук под ногами. — Снимай ботинки, пальто, я вниз все отнесу. — Я сам. А почему такая тишина в доме? — Так нет никого. Предки покоряют склоны Альп, а я наказан за хвосты в универе. Так что придется тебе довольствоваться моим обществом. А ты хотел видеть кого-то ещё, когда устраивал концерт под моими воротами? Волна неконтролируемого возбуждения пробежала по спине Короткова толпой мурашек и скрылась под резинкой трусов. — Нет… Только тебя. И приехал только потому, что не могу больше находиться вдали от тебя. Димка бросился на шею Леше, утыкаясь лбом в подбородок и норовя лизнуть кадык. — Мне нравится твой подарок, — прошептал, щекоча пухлыми губами шею и Алексей нервно вздрагивал как жеребец, нетерпеливо перебирающий ногами в стойле. — Подарок? — непонимающе спросил он, успев за волной возбуждающего томления, разлившегося по низу живота, забыть о раздражении и подарках. Открывшиеся перспективы вечера не давали спокойно мыслить и он глубоко, словно вынырнув из воды, втягивал носом воздух, зарывшиись в пушистую Димину макушку. — Медведь и корзина цветов, — Дима улыбнулся, отстранившись и заглядывая в глаза. До Леши начал доходить весь комизм ситуации, его необоснованное раздражение и ревнивый взгляд. Плечи задрожали от еле сдерживаемого смеха. — Маленький провокатор, — поднял голову Димы за остренький лишенный растительности подбородок и накрыл губы парня мягким, нежным поцелуем. Дима прижался теснее, будто желая раствориться, влезть под кожу, по-прежнему улыбаясь в губы Леше, но вдруг резко отрстранившись скомандовал: — Раздевайся, обедать будем! В ответ раздалось громкое голодное урчание Лешиного живота.***
Весь день Алексей не выпускал Диму из поля зрения. Они вместе готовили овощную солянку с грибами и тушили картофель с говядиной, затем вместе гуляли по поместью, пока нос Димы не покраснел от холода, и он не перестал чувствовать пальцы рук. Он трещал, неумолкая, обо всем на свете. Алексей не перебивал, наслаждаясь его приятным тенорком. Этот голос, с едва заметной вибрацией, ему снился ночами, и сейчас, стоя так близко и согревая в горячих ладонях его окоченевшие пальцы, Леша откровенно млел от жара, возникавшего в животе, когда Дима приникал к нему всем телом. А после, уже вернувшись в тепло особняка, он нежно, едва касаясь пальцами кожи, водил по рукам, бокам, прикрытым тонким хлопком, и нежно целовал в губы. Дима податливо откликался на эту простую ласку и вздрагивал при каждом прикосновении рук. Он и сам не мог понять почему. То ли от волнения перед предстоящей ночью, то ли от холода. Алексей, завернув его в теплый плед, усадил к себе на колени и гладил по спине, плечам, дурея от его запаха — смеси свежести и лайма. За всеми ласками и нежными прикосновениями они не заметили, как стемнело, и Дима, осознав, что время сна неумолимо приближается, стал нервничать еще сильнее. Леша лишь улыбался и, целуя в макушку, прижимал к себе его податливое тело. Шептал нежности, успокаивал. Дима слышал этот голос будто сквозь вату. Но даже испытывая недюжинное возбуждение перед своим первым сексом, ни за что не стал бы отменять предстоящее. Он хотел этого, хотел больше чем чего-либо ещё. Влажно чмокнув Алексея в ямочку за ушком, он схватил полотенце со спинки кровати и отправился в душ. Леша смотрел ему вслед провожая взглядом мягкие почти девичьи изгибы. Свой первый в жизни секс Дима должен был запомнить. Алексей затягиваясь сигаретой, держа ее между дрожащих от напряжения пальцев, обещал себе быть терпеливым. Он ждал столько месяцев, дрочил в кулак, не размениваясь на разовый секс, что вполне в состоянии подождать еще. Секс-марафон — это не то, во что стоило бы превращать эту ночь, и Леша, затянувшись в последний раз, приблизился к ванной. Дима стоял, подставив голову и плечи тугим струям, рассекающим напряженные мышцы, уперев одну руку в стенку напротив. Ресницы плотно закрытых глаз стыдливо подрагивали, отбрасывая на влажные щеки длинные голубоватые тени. Леша провел по щеке кончиками пальцев, чуть усмиряя жажду взять его немедленно, склонил голову и прижался к губам Димы нежным, но требовательным поцелуем. Парень в его руках затрепетал, прижимаясь теснее. Руки подрагивая от еле сдерживаемого желания пустились в исследование по торсу Леши, выбирая самые эрогенные зоны, плавясь в огне накатывающего волнами желания. — Дима… — протянул он. Димка задрал голову вверх, и Коротков встретился с широко распахнутыми карими глазами, в которых плескалась шипящая, едва сдерживаемая страсть. Худенькие плечи дрожали в нервном ознобе, отчего парень казался еще более хрупким, чем есть на самом деле. Коротков подхватил его под полупопия, чуть касаясь пальцами сморщившихся мышц. Дима всхлипнул, дернулся и, обхватив ногами талию, тесно прижался влажным телом к обнаженной груди Леши. Наскоро обтеревшись махровой простынью, перемежая движения рук нежными касаниями губ, они добрались до кровати, и Дима рухнул на спину, потянув Лешу на себя. Во мраке спальни, освещаемой лишь отраженным от крыши гаража светом уличного фонаря, кожа Димы казалась жемчужной. Алексей, едва касаясь, выводил на груди и боках парня замысловатые узоры, и кожа, казалось, вспыхивала вслед его руке загадочным свечением, вызывая покалывания в кончиках пальцев. Леша прикрыл глаза и рвано вздохнул, будто захлебнулся воздухом, припал к губам Димки, то и дело прерываясь, шепча нежности. Димка всхлипывал от неутоленного возбуждения, его вело, как в алкогольном угаре, он шептал в ответ, прерывисто и часто целуя, скользя тонкими пальчиками по спине, бокам, ягодицам. Мягко, но настойчиво постанывая. — Хочу… Пожалуйста! — прошептал сквозь стон, зарываясь лицом в ямочку между шеей и ключицей, перебирая тонкими пальцами влажные завитки волос. И Леша готов был дать ему все, что хотелось бы, подарить все то, о чем видел сны и не хотелось просыпаться. Он спустился вниз, оставляя вслед за своими пальцами и губами дорожку влажных поцелуев. Покружил вокруг сосков, то нежно обводя языком, то прикусывая и зализывая, вокруг аккуратного завитка пупка, и Дима выгибался навстречу его губам, языку, метался по постели как в горячечном бреду, прося большего. Проследив тонкую темную дорожку волосков к гладко выбритому паху, Леша прошелся горячим языком по пульсирующему аккуратному члену и наделся ртом до самого основания, щекоча чувствительную уздечку и не менее чувствительную уретру, смакуя его чуть солоноватый от предсемени вкус. Дима выгнулся навстречу, вцепившись в отросшие локоны мужчины и вертя из стороны в сторону головой, желая теснее прижаться к горячему рту: — Не останавливайся, прошу! — жалобно всхлипнул, зарываясь ноготками в кожу головы. Горячая волна непохожего ни на что наслаждения прокатилась по венам и угнездилась внизу живота тугой свернувшейся спиралью. Дима рвано выдохнул, подаваясь бедрами вверх и крепко, до цветных пятен в глазах зажмуривая веки. — Ни за что на свете, — ответил хрипло Алексей, выпуская член изо рта и надеваясь вновь, спустя пару секунд. Влажные от лубриканта пальцы прошлись по ложбинке между ягодиц, обильно смазывая промежность. Дима задохнулся, от резкой боли, когда первый из них чуть надавил и, преодолев преграду из сжавшихся мышц, погрузился на фалангу. Вход полоснуло огнем, и тугие стеночки не знавшие члена, туго сомкнулись вокруг пальца. — Боже, ты такой тугой! Потерпи! — шипел Коротков, нежно чертя пальцами узоры на животе, а губами лаская головку члена, продвигаясь чуть дальше. Боль через несколько секунд стала меньше, и Дима сам шевельнул бедрами, насаживаясь на палец. Медленно, останавливаясь и подаваясь назад, а после, с тихим вздохом вновь заходя внутрь. Постепенно добавился второй палец, а затем и третий, задевая простату. И Дима переходил на крики, громкие, затяжные, подмахивал бедрами, вбиваясь в горячую глубину Лёшиного рта. Хриплые от тяжелого рваного дыхания они бисером отскакивали от стен, и Дима забился в бешеном оргазме, выстреливая глубоко в горячее горло. Тело ещё дрожало от всполохов затухающего оргазма, когда пальцы внутри исчезли и нечто большое и влажное протолкнулось внутрь, между широко раскинутых бедер. Он задохнулся от полноты ощущаемых им чувств, от наполненности собственного тела, впиваясь пальцами в обнаженную спину мужчины. Возбуждение вновь потекло по венам, разгоняя по телу толпы мурашек. Алексей еле сдерживал порыв перейти на быстрый темп, хотя инстинкты подстегивали взять его до конца, до белых звезд в глазах заполнить собой. Но, нет! Не теперь позже, много позже он наверстает это, а сейчас медленно, чтобы каждой венкой, каждой клеточкой себя ощутить его плотно сжимающиеся стеночки. До боли прикусил губу и ощутил привкус крови на языке. Боль немного отрезвила, согнав пелену с глаз. Чуть изменив угол вхождения, он прошелся по заветному бугорку, выстреливая фейерверком противоречивых ощущений. — Люблю тебя! — потянулся за поцелуем, сквозь блеск помутневших глаз, накрывая сухие от рваного дыхания губы Димы, вспыхнувшего, словно лампочка, от удовольствия. — И я тебя, очень! — выгибаясь дугой и придерживая ноги под коленями руками, позволил войти еще глубже. Дима дрожал от волны удовольствия, прокатившейся по телу, сжимая Короткова внутри, сдавливая у основания мышечным кольцом. Широко раскрыв глаза, закричал и вновь забился в экстазе, пачкая вязкими каплями спермы свою и Лешину грудь. Коротков рыкнул, в пару толчков, под аккомпанемент громких стонов, выплеснулся глубоко внутри. Леша лежал, улыбаясь и перебирая мягкие пряди волос Димы, удобно устроившегося поверх него. Подтянув одеяло на хрупкие плечи, смотрел в потолок, вспоминая их первую встречу и ощущая мягкие щекочущие движения юркого, горячего язычка любовника, выводящего собственное имя у него на груди. За окнами забрезжил рассвет, когда они наконец уснули, усталые, но донельзя довольные, в замысловатом переплетении рук и ног.***
Юнгфрау. Гриндевальд. Две недели спустя. Стас сидел посреди гостиной номера в отеле в позе лотоса и отрешенно смотрел на пламя в камине. В его взгляде, задумчивом и немного сонном, отражались языки пламени, словно всплески вулканической лавы. Очередной день сказочного отдыха на горнолыжном курорте подходил к концу, когда их катающихся по склону застала метель. Он повернулся к окну и, словно завороженный беснующейся снаружи круговертью, устремил взгляд сквозь эту снежную пелену, кружащуюся в необычном танце. Старенькая любимая футболка с широким растянутым воротом свешивалась на одну сторону, оголяя узенькое хрупкое плечо, копна пушистых давно не стриженных волос была собрана в маленький хвостик, отчего Стас выглядел моложе своих лет. Их сын вырос. Незаметно превратился в красивого парня, словно гадкий утенок в лебедя. Хмыкнул: «Каламбур». С последнего звонка, когда Саша созванивался с полицейским участком, прошло две недели. И Стас мог с уверенностью сказать, что все, от чего они с мужем старались уберечь сына, уже произошло. Сомневаться в этом он был не намерен. Эти двое болели друг другом с первых минут встречи, и с каждым днем после отъезда Короткова в Германию, становилось лишь хуже. Дима плохо ел, почти не спал и, казалось, потерял стимул жить. Порой Стасу становилось страшно, когда он пытался представить, что будет, разлучи их совсем. Он очень ждал и одновременно боялся возвращения домой. Вьюжило и стенало за окном знатно. Снежные сугробы скрыли все лыжные трассы, усыпали дороги плотным слоем. Накрылись белоснежным покрывалом разбросанные по местечку отели, ставшие похожими на пряничные рождественские домики. Рождество как и Новый год пролетели быстро и весело, растворились в хмельном угаре множеством разнообразных блюд, шикарными сверкающими елями и украшенными в праздничные красно-золото-зеленые тона гирлянд и украшений отелями Юнгфрау, красивыми танцами и дорогими сердцу подарками. Их отъезд из Гриндевальда, намеченный на послезавтра находился в подвешенном состоянии на неопределенный срок. Лебедев вышел из ванной, ловко вытирая большим пушистым полотенцем широкие плечи, покрытые россыпью мелких капель воды, и, бросив взгляд на мужа, замер. Стас напоминал статуэтку из слоновой кости, подаренную ему на позапрошлый день рождения. Красивая вещица завораживала взгляд плавностью линий. И сейчас, глядя на этот неподвижный профель, играющий отсветами пламени из камина, он не мог отвести взгляд, поражаясь совершенству и чистоте линий, жемчужному сиянию кожи, легкому румянцу, чуть тронувшему щеку, повернутую к нему. Зрительные ласки любимого человека отозвались томлением внизу живота теснотой в боксерах. Он легко прошествовал по ковру и опустился за спиной Стаса, нежным жестом отведя в сторону волосы и припадая губами к нежной кожице на шее, где пульсировала в размеренном ритме голубоватая жилка. Стас вздрогнул от неожиданности, когда прохладные губы супруга коснулись его чувствительного местечка. Саша за годы супружества изучил их все и умело пользовался этим. Стас чуть склонил голову вперед и набок, наслаждаясь нежными прикосновениями мужа, ощущением мягких прохладных губ и влажного упругого языка, исследующего нежную плоть, мягко прихватывая и затягивая меж губ. Волна желания большего, не ограничивающегося ласками прелюдии прокатилась по телу и заставила выгнуться навстречу большим мозолистым ладоням, забравшимся под футболку и ласкающим грудь. По телу пронеслась дрожь нетерпения, угнездившаяся в паху, в налившемся, подрагивающем от нетерпения члене, блеснувшим каплей предсемени на манящей глазком уретре. — Поласкай себя… — Лебедеву до дрожи в коленях нравилось смотреть на то, как нежные пальчики коснулись напряженного члена, аккуратно сжимая в кулаке подрагивающую плоть. Проводят вверх-вниз по стволу, до самого основания, нежно, играючи перебирают яички. Собственный член в нетерпении дернулся, жаждая заявить, кто тут действительно хозяин положения, но он сжал зубы, до звона в ушах, наслаждаясь разворачивающимся перед ним действием. Стас делал это мастерски, как заправский порно-актёр. И Лебедев с такой жадностью впитывающий идущие от него эмоции, тонул и готов был выть от проносящихся по телу волн наслаждения. Готов был кончить не прикасаясь к себе, лишь наблюдая из-за плеча, привалившегося к его груди Стаса, как он млеет и стонет, лаская себя. — Ты это хотел видеть, — едва ли не пропел, растягивая от удовольствия слова, Стас, — а может вот так? — увеличивая темп. — Ммм, да, — член Лебедева ткнулся в поясницу мужа, яйца поджались от едва сдерживаемых эмоций. Шквал ощущений бурлил в воспаленной желанием крови, несущейся бешеным потоком, заставляющим тяжело и рвано дышать, до звона в ушах до помутнения в голове. Отчего Саша не мог решить чего ему хочется больше, то ли брать нежно и размеренно, наслаждаясь каждым движением, каждым проникновением плоти, каждым касанием нежных рук, то ли войти резко, до самого основания жестко и без церемоний трахать, до боли в мышцах до звенящей пустоты в голове. — Подготовь себя… — хриплый шепот Лебедева породил новую волну дрожи, и Стас приподнялся, вставая на колени и выставив напоказ пятую точку, завел руку назад. Блестящие влажные в свете огня от слюны пальцы проникли в сжатую дырочку, гостеприимно принявшую и с жадностью охватившую их. Стас застонал насаживаясь на собственные пальцы. Увиденное отняло у Лебедева последние крохи терпения и он до боли сжал собственный член, чуть отрезвев от болевых ощущений. — Быстрее, милый! — прошипел из-за плеча, не моргая глядя на три пальца проникающие внутрь, растягивая. Лаская простату, отчего Стас вздрагивал всем телом и выгибался навстречу собственной руке. — Боже, хватит! — простонал Лебедев и направил член в раскрытую жаждущую плоть. Стас зашипел. Смесь боли у удовольствия очередной волной дрожи прокатилась по телу, и он со стоном распластался грудью на пушистом сером с серебристыми разводами ковре. Собственная плоть требовала внимания, но Саша больше не позволил коснуться себя. Входя размашисто, на всю длину, размеренно трахал до звезд в глазах, до помутнения разума. И Стас, гонимый лишь желанием наконец достичь пика наслаждения, все чаще всхлипывал и подвывал, не понимая, где он находится. Широкая влажная ладонь обхватила его плоть, мягко подрачивая. И Стас громко, срывая голос, закричал, изливаясь в кулак мужа. Этот крик удовольствия отозвался в груди Саши взрывом эмоций: любви, нежности, желанием защитить, укрыть собой, спрятать от людских глаз эту драгоценность. Лебедев громко рыкнул и забился в судорожном экстазе, нежно оглаживая спину, плечи, изливаясь в горячее нутро. Лишь когда вспышки наслаждения стали угасать, а белые блики под сжатыми веками исчезли, он аккуратно вышел и повалился на ковер, притягивая к себе обессиленное расслабленное тело супруга. Натянул повыше махровую простынь, укрывая разгоряченное тело от любого дуновения и провалился в сон, слушая сонное сопение у собственного плеча.***
Кемерово. После Рождества. Новый год и Рождество пролетели незаметно. Большую часть праздничных дней Дима провел дома в компании Алексея, не расставаясь ни на минуту. Долгая разлука требовала больших затрат сил и энергии, и Дима с Алексеем пытались насытиться обществом друг друга, словно два оголодавших путника, не выпускали друг друга из рук. Обменивались ласками, поцелуями, шептались по углам, словно третьеклассники. На что Сабуров, через трое суток появившийся в доме, лишь качал головой, а Лена, вслед за отцом, крутила пальцем у виска и снисходительно улыбалась: — Дети! Через трое суток, когда уровень возбуждения пошел на спад, оказалось, что Алексею совсем нечего надеть, ввиду отсутствия багажа. И Дима около суток шерстил сайты местных бутиков, заказывая одежду. Леша возмущался и шипел, твердил что нет необходимости в таком количестве одежды, но стоически выдержал все примерки и обзавелся, наконец, тремя парами брюк, пятью дизайнерскими сорочками, парой пушистых теплых джемперов и кучей расходников, в виде носков, трусов и маек. Утро, в день приезда родителей, они посвятили уборке дома, стирке и готовке, все также не выпуская друг друга из поля зрения. И будто оголодавшие старались коснуться друг друга в поисках ласки, любви и поцелуев. К моменту, когда родительский внедорожник подъехал к крыльцу дома, они оба были на взводе и не находили себе места. Сквозь тихий рокот сплитсистемы в прихожей, четко слышался мягкий голос папы и твердый строгий голос отца. Дверь, наконец, распахнулась, и в вестибюль ввалился груженый чемоданами Сабуров в сопровождении Стаса. Тот суетился на входе, помогая раздеться Лебедеву. А Диму трясло, от перспективы держать ответ перед родителями, при этом пытаясь прикрыть собой Алексея. Тот в ответ раз за разом пытался поставить Диму рядом, но парень настойчиво сопротивлялся, неизменно оказывался перед ним. Лебедевы, наконец, услышав тихое покашливание, умолкли и замерли посреди вестибюля. Переводили взгляд с одного на другого. О том, что происходило в доме в их отсутствие, они уже знали, и спорили об этом всю дорогу из Швейцарии. Стас тепло улыбался обоим, держа в руке небольшой пакет с лыжным костюмом. Генерал же осмотрел их суровым взглядом и добавил: — Ну, здравствуй, зятек! — жестко рыкнул и бросил через плечо напряженному донельзя сыну: — Жду вас обоих в кабинете через полчаса. Димку трясло. Колотило так, что зуб на зуб не попадал. Алексей, обняв его и усадив на колени, целовал в пушистую макушку, разминал плечи. — Ну что ты так испугался. Ведь не съест он нас, — парень кивнул и уткнулся носом в широкое плечо. Тепло и уверенность в тоне действовали успокаивающе, и Лебедев-младший молча вздрагивал. Разговор с отцом был короткий. Пожелав сыну счастья, крепко обняв, а Короткову лишить возможности иметь потомство, если обидит сына, генерал выпроводил сына из кабинета, потребовав Алексея остаться для серьезного разговора. Дима вышел, но вестибюль покидать не собирался. Он нервно вышагивал по коридору, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Но из-за плотно закрытой двери доносился лишь монотонный гул, слов же было не разобрать, и он вновь шагал по комнате, кусая кулак. Спустя минут пять в кабинет прошел Сабуров, и еще в течение получаса Дима слышал мягкое гудение голосов. Коротков вышел из кабинета усталый и задумчивый, чем напугал его еще больше. Но, крепко прижав его к груди и целуя в висок, твердил: — Все будет хорошо, успокойся. Все… Будет… Хорошо…