Бой с Тенью

      Есть ли такие люди или существа на этой умирающей планете, от всей души желающие наступления очередного слякотного утра, назойливо стучащего в окна крупнокалиберной дробью дождя? Хотя, если в этот день должно было произойти что-нибудь хорошее, захватывающее или невероятно важное, то всё возможно. К сожалению, Рафаэля, уже уставшего от постоянно гудящего звука умирающей дрели в ушах, это утро ничем примечательным не отличалось, ну, разве что маленькое и милое рыжее чудо нежилось рядом, упираясь мокрым носиком в горячую шею бойца. Это не могло не затронуть хоть одного фибра души даже такого жёсткого парня. Улыбнувшись краешками сухих губ, он пробежался пальцами по пушистому загривку котёнка, немножко массируя выступающие лопатки, и позволил себе поступить точно также и со светлыми ушками, при взгляде на которых можно было рассмотреть кровеносные сосуды, похожие на веточки молодого деревца, вырвавшегося из-под земной оболочки лишь год назад. Кланк не возражал неожиданным ласкам и охотно отвечал, упираясь мягким затылком в широкую ладонь Рафа, призывая того уделить внимание и маленькой головке животного, громко мурлыча и массируя подушечками лапок шею хозяина, слегка покалывая смуглую кожу коготками. Дони вчера как следует осмотрел нового жильца с кончика носа до кончика хвоста, помыл, удивляясь спокойствию котёнка, не пытающегося вырваться из удерживающих его рук, угостил на ночь молоком и уложил на импровизированную подстилку из клетчатого пледа и обрезанной коробки из-под чего-то там…       Рафаэлю было приятно ощущать рядом с собой живое существо, но ещё приятней было осознание того факта, что простые домашние животные его и не боялись, чем и отличались от тех зверей, коих выставляли бойцу в противники на арене. Они озлобленно огрызались, метались, рвались поскорее сбежать или убить объект своего инстинктивного ужаса, невозмутимо наблюдающего за их бессмысленными попытками вырваться из этого бесконечного круга турниров, приносящего радость и удовольствие заевшимся богачам. Да, Кланк сейчас рядом, не боится принять ласку грубоватых пальцев, не страшится заглянуть в зелёные глаза с узким спросонья каре-чёрным зрачком, не ёжиться от непривычно горячего, даже обжигающего, дыхания. За это всё парень был благодарен рыжему комочку, щекочущему его шею.  — Раф, ты уже проснулся? — донёсся до бойца голос младшего, заставляя того невольно выдохнуть.  — Уже! — отвечает боец, лениво садясь на кровать и разминая затёкшие от лежания плечи. Котёнок, довольно зевнув, спрыгивает с нагретого местечка и убегает на кухню, почувствовав запах приготовленного завтрака, а Рафаэль, поправив растрёпанные волосы за ухо, направляется в ванную.       Как следует почистив зубы, подмечая, что Леонардо был тогда прав, говоря про зловонное дыхание, умывшись ледяной водой, позволив тяжёлым каплям медленно прокрасться под растянутую красно-белую футболку, приятным холодом обжечь распалённую кожу, поковылял на кухню, следуя примеру Кланка, совершенно не вытираясь, предпочитая обсыхать и без помощи полотенца. Стоило бойцу только присесть за стол и почувствовать новый прилив сонливости, как Донателло, держа в одной руке кружку своего любимого кофе, прикоснулся тонкими прохладными губами к его лбу, предварительно убирая свободной рукой жёсткие пряди непослушной чёлки. На младшем был кружевной старый свитер, доставшийся им ещё от отца, но, из-за того, что старшему он был маловат — мышцы виноваты, — то его забрал себе шатен, просиживая в нём за компьютером часы напролёт. Домашние тёмные штаны свободно болтались на тонких ногах, а тёплые махровые носки с собачками защищали стопы от пола, который стоило бы уже и помыть. Пара прядей падала на лицо бойцу, приятно щекоча кожу, а остальные волосы были собраны в хвостик на затылке. Такое простое, лёгкое движение заставило парня улыбнуться. Ему захотелось ещё немного вот так посидеть, ощутить родную, но со временем запылившуюся заботу, из-за постоянных сражений ушедшую на дальний план. Может болезнь с температурой так повлияли на Рафаэля, а может он просто соскучился по этой самой заботе — кто знает…  — Температура, вроде бы, спадает, но всё ещё высокая, — проговорил Дон, отстраняясь от старшего и принимаясь за свой заждавшийся кофе. — Когда тебе на очередной турнир?  — Во вторник, — ответил тот, потирая левый висок.  — Уже завтра? — удивился шатен, делая глоток. — Ты, конечно, можешь проглотить десять капсул жаропонижающего, пять таблеток от головной боли и тошноты, получив при этом такой прекрасный побочный эффект, как отравление от передозировки препаратами, но сомневаюсь, что подобное сможет удержать тебя на ногах во время смертельного боя, тем более когда…  — До-о-они! — провыл сонно красноволосый, облокачиваясь о стол. — Температура моего мозга повышается каждый раз, когда ты так начинаешь говорить, так что, если не хочешь, чтобы меня снова лихорадка свалила, не начинай! Дайка мне лучше чайку с малинкой.  — Ох! — закатил глаза горе-мастер, ставя перед бойцом кружку с горячим напитком, а потом и тарелочку с печеньками, и баночку варенья, и любимые антибиотики, при виде которых лёгкая ухмылка старшего вмиг сменилась на гримасу презрения.  — Хочешь поправиться до завтрашнего дня — принимай лекарства, — повторил уже в сотый раз Донателло, садясь напротив брата и принимаясь завтракать. Очки в очередной раз сползали на слегка заострённый нос парня, а отдельные непослушные каштановые пряди выпадали из хвостика, но шатен предпочёл не обращать на это внимания. — Сегодня я должен буду отправиться на дом к одной девушке. У неё неполадки с каким-то очень древним компьютером, а возиться с ним ей уже надоело, вот она и предложила мне его забрать, но только в том случае, если я НЕ смогу его починить.  — Уверен? — с нотками недовольства, разбавленного беспокойством, спросил Рафаэль, припоминая, чем закончился предыдущий такой поход за «хромым конём».  — С одной девушкой я смогу справиться, не волнуйся, — выдохнул он, вспоминая тот день. — Да и сомневаюсь, что у неё будет ультразвуковой датчик.  — В прошлый раз ты тоже думал, что щупленький пацан не сможет завалить тебя и меня, но жизнь показала обратное, — посмотрел в окно боец, ощущая, как вдоль позвоночника пробежалась волна мурашек. Не удивительно, что его тело помнит удар электрического хлыста, полученного от «Уличного стража», прибежавшего на помощь беззащитному мальчишке, которого попытались съесть злые монстры. Жаль только, что монстров он спровоцировал сам, неожиданно включив ультразвуковой датчик, вырвав этим внутренних демонов обоих братьев. Парень тогда не пострадал, но вот его квартирка перестала нуждаться в ремонте хотя бы потому, что ремонтировать уже было нечего. Естественно, боец тогда захотел поласковее пообщаться с офицером, объяснить всю ситуацию тому, кто зачитывал им цену материального ущерба, не беря в расчёт моральный, но младший вовремя увёл его из отделения, тем самым сохраняя жизни и людей, и здания. Это было года два назад, но противно-разъедающий звук, отдающий осколочной пылью, они оба хорошо помнят и сейчас.  — Она живёт на окраине Западного района, да и не богатая она, а подобные защитные игрушки прилично стоят, — допил кофе Дон, поднимаясь из-за стола. — И у тебя температура, так что я пойду один.  — Одного я тебя не отпущу, даже не проси! — буркнул боец, попивая свой чаёк.  — И что же ты предлагаешь? Нам нужны денежки, — напомнил лишний раз горе-мастер, поправляя очки.  — Дайка телефон, я позвоню Анжелике, — потянул руку в сторону мобильного устройства Рафаэль, попутно отправляя в рот печеньку.  — А она разве не занята подготовкой всех этих твоих турниров? — удивился Дони, прекрасно зная, каких затрат стоит провести технику и, тем более, зверей на подпольные бои и при этом избежать дозоров «Уличных стражей», которыми округа близ города кишила, как земные недра червями.  — Вот сейчас и узнаем, но, если она занята, то ты останешься дома, — спокойно ответил старший, заставляя шатена невольно фыркнуть. — «Эй, Анж, привет! Ты занята? Нет? Ну и славно, а то Дони тут себе работку нашёл и надо бы его сопроводить до нужного места и вернуть обратно. Поможешь? Ага, ждём.» — телефон вернулся на своё место, а Раф тут же принялся за завтрак. — Собирайся, она через десять минут прибудет…  — Десять?! Ты же знаешь КАК долго я подбираю одежду! Не мог попросить её приехать через двадцать минут? — чуть ли не накидываясь на беспечного брата, вспыхнул юноша.  — Тогда поторопись, — усмехнулся тот, ведь подобные ситуации всегда его веселили.       Донателло не нашёл, чего бы такого ответить довольному бойцу, и полетел в свою комнату, попутно стягивая с себя родной согревающий свитер, взъерошивая тем самым и без того торчащие во все стороны каштановые волосы. В комнатке, как и всегда, спешащего горе-мастера ожидал полный кавардак, а забитый перевёрнутыми и завязанными по всем стандартам морских узлов комками всевозможной одежды, состоящей преимущественно из водолазок с высоким горлом и свитеров, тёплых кофт и классически прямых брюк, комод никак не помогал делу. Раздражённо-обречённо выдохнув, парень принялся копаться в этой куче, мысленно прокручивая в голове образы, желая подобрать подходящий к отдельным штанам идеальный верх, проклиная свою неряшливость и пофигизм на скапливающиеся каждый день груды всякой всячины. Сколько не говори, сколько не ругай, а результата всё равно не будет.       Всё-таки отыскав заветную серую водолазку с красиво вышитой белыми нитками надписью «Любят не за внешность, а за душу», он принялся бегать глазками, попутно поправляя вечно сползающие очки, по груде скомканных штанов в поисках любимых тёмно-серых брюк. Да, слащаво, да, идеализированно, но Дони она почему-то приглянулась: может цветом, может аккуратной работой или мягкостью — кто знает… Рафаэль, впервые увидев её, когда младший вернулся прямо в ней из магазина, не стал язвить, как обычно, завидев подобные надписи на витринах или в газетных статьях, а лишь бросил едва заметную улыбку вслед спешащему к своей единственной любви — заветному компьютеру, — Донателло.       Через несколько минут, пролетевших для горе-мастера за секунды, к ним прибыла Анжелика и стояла в коридоре, облокотившись о дверной косяк, предварительно приветственно обнявшись с бойцом и потрепав его как следует за уши, всё ещё красные из-за не до конца спавшей температуры. На ней была её любимая чёрная кожаная куртка с серебристыми молниями-замочками, тёмно синие джинсы обтягивали сильные ноги, а угольные волосы, собранные в пучок для пущего удобства, выбивались из хвоста и спадали редкими прядями на белый лоб. Зелёные глаза с карими крапинками, похожими на капельки росы после утреннего тумана, осматривали уже выбежавшего из комнаты Дона, готового во все оружия, только слегка запалённого быстрыми сборами.  — Как всегда, во всём сером? — улыбнулась женщина, подхватывая его сумку с инструментами и закидывая её за спину. Она была ростом с Рафа, чуть-чуть, на два сантиметра, ниже Донателло, но если шатена поставить рядом с ней, то он покажется тощей веточкой, готовой сломаться от любого порыва самого лёгкого ветерка, в то время как Анжелика будет напоминать собой настоящий вековой дуб. Чего-чего, а хорошей физической подготовки у подруги не отнять…  — Не виноват я, что серый — мой любимый цвет! — шутливо буркнул юноша, поправляя завёрнутый впопыхах край водолазки.  — Вам, ребята, нужно больше красок, а то ваша жизнь и без одежды сера, как мышь, — посоветовала по привычке женщина, помогая младшему одеть ветровку. — Ты никого там в своих сетях не заприметил Дони?  — У меня с клиентами сугубо-деловые отношения, Анжелика, — поправляя очки, выдал горе-мастер, затягивая на шее шарф.  — Этому дело важно, этот о домике в деревне мечтает. Ох… Вам ещё жить и жить, но без тепла в наше время не обойтись, — вздохнула она, подмечая в очередной раз схожесть этих двух разных, а может и не очень, братьев.       Тёмно-зелёный, потёртый с правого и исцарапанный с левого боков, с немного помятым бампером, приличный отпечаток на котором оставил один патрульный «Уличных стражей», жёлтыми фарами, такими же старыми, что и их носитель, джип уверенно маневрировал между встречными полосами, обгоняя остальные машины и прислушиваясь к громким возмущениям в виде незамедлительных гудков в свой адрес от недовольных водителей легковушек и грузовиков.  — Нет, ну, а что они копошатся, когда мы спешим, верно, Дони? — посасывая ананасовую карамельку, спросила Анжелика у вжавшегося в сиденье парня, явно предпочитающего мирную и спокойную езду гонкам по трассе с утра пораньше.  — А нам обязательно так спешить? — опасливо спросил юноша, вцепившись в ремень обеими руками на очередном повороте.  — Чем быстрее заберём твой дохленький компьютер, тем быстрее вернёмся домой, а я займусь своими делами, — пояснила женщина, поправляя тёмные очки, которые она уже по привычке одевала каждый раз, как садилась за руль своего джипика. — Да как ты смеешь меня подрезать, паскуда! А если я так же сделаю, а?  — Анж, не надо! — завопил, втягивая голову в плечи, горе-мастер, когда она в ответную подрезала нахала, заставляя его остановиться прямо на дороге, благо горел тогда красный свет, и выругаться на всю улицу.  — Будет знать, ха! — довольно заключила женщина, раскусывая во рту карамельку, а юноша облегчённо выдохнул, ведь больше никто не решился бы подрезать такую «воительницу». — Кстати, как ты, Дони? Зрение уже не так быстро падает?  — Ну, в отличии от первых месяцев, оно заметно замедлилось и сейчас почти не снижается. Вернуть зрение я уже не смогу, но остановить этот процесс возможно, — ответил он, поправляя в очередной раз сползающие очки.  — Следующий месяц станет последним? — уточнила подруга.  — Да, и слава Богу, что последним… — Дони прикрыл глаза и откинул голову назад. — Скоро Рафу уже не придётся рисковать жизнью из-за меня, а я перестану переживать по этому поводу…       Анжелика не стала ничего говорить, а лишь печально улыбнулась и продолжила смотреть на дорогу, мелькающие по сторонам светофоры и предупреждающие знаки. Она хорошо знала двух братьев, их переживания и надежды на лучшее будущее, и стремилась помочь им всем, чем только сама могла. На таких, как они, давило человеческое общество всем своим негативным и презрительным отношением, запирая в рамках эстетических, моральных норм, не принимая существование других разумных существ и их вольные права, ведь, если ты не человек, то и жить-то тебе нормально не стоит — пф, чистый бред! Так говорили только те, кто не мог понять и полюбить никого, кроме самого себя, как она считала. «Какая разница, человек ты или вампир, или оборотень, или ещё какая-то неведома зверушка, если ты также всё чувствуешь и понимаешь?» — подчас крутился в угольной голове назойливый вопрос, ответ на который был дан давно, только сердце его принимать не хотело, не могло, потому что он был неправильный…  — Как я мог забыть про контрольную?! — завопил на весь класс Микеланджело, хватаясь за взъерошенную голову. Вот, спрашивается, как можно было забыть про контрольную, причём повторную, причём последнюю, прямо перед каникулами, причём которую он должен был написать хотя бы на четвёрку, чтобы получить твёрдую четвертную троечку? Ну вот как?  — Я тебе искренне сочувствую, приятель… — произнесла рыжеволосая девушка в красно-бежевой клетчатой юбке, которая была короче принятой уставом школы нормы, и бело-молочной рубашке, поправляя чёрные очки.  — Может, вместо сочувствия, ты мне написать её поможешь, Мира? — повис на парте парень, снизу вверх глядя на одноклассницу.  — А я сама её напишу, шутник ты наш? — скептически выгнув бровь, усмехнулась она. — Попроси Миллу. Она точно поможет.  — А-а-а… — многозначно протянул блондин. — Ну, знаешь, я просто уже просил у неё помощи в прошлый раз, а тогда она сказала, что в следующий раз я должен буду писать контрольную сам…  — И что же это была за контрольная такая? — нахмурилась Мира, вставая со стула напротив него, хорошо зная этого легкомысленного чудика с первого класса.  — Ну-у-у… Тестик был по физике… — потыкал пальцем деревянную крышку парты Микки, ощущая, как от подруги повеяло недоброй аурой. — Ну, я и попросил её мне помочь… А-АЙ!  — Там же тестик был плёвый… — нависло над бедным шутником ярко-оранжевое всепожирающее пламя, сверкая серыми глазами, превратившимися в грозовые тучи и мечущими молниями, схватив того за щёки обеими руками, болезненно оттягивая румяную кожу. — Те ответы можно было и в учебнике найти, дурачина… А Милла теперь поможет тебе только после того, как ты напишешь эту контрольную, да? Причём, ты должен написать её сам, да?  — Мифа! Фуфти, пофафусфа! — взмолился золотоволосый, цепляясь пальцами за чужие ледяные костяшки. — Я фсё нафифу! Фуфти!  — О-о-о, ты напишешь… Поверь, — внимательно посмотрела она ему в глаза. — А не напишешь — я тебя, лично, сама, порву, как тот несчастный Тузик ту чёртову грелку! Ясно?  — Фа! Фа! Фуфти, Мифа! — закивал Майки, насколько это позволяли пленённые в стальные клещи щёки.  — Смотри мне! — пригрозила Мира, отпуская вмиг схватившегося за пострадавшее личико парня, садясь обратно за парту и громко выдыхая, словно сваливая со своих плеч пятитонный мешок с камнями. — Скажи же, как ты мог про неё забыть?  — Я и сам удивляюсь! — воскликнул Микеланджело, падая на стул, продолжая тереть правую щёку, какой больше досталось.  — А я удивляюсь тобой, — поправляя квадратные очки, озвучила мысли рыжеволосая. — И удивляюсь уже с первого класса…  — Я тоже тебя люблю, Мира — заулыбался он, ложась на деревянную крышку, снизу вверх глядя на ещё сердитую девушку.  — Даже не надейся, — сказала, как отрезала, подруга, прекрасно зная, что подобным способом этот весельчак клянчил у одноклассниц домашку, умиляя их своим невинным личиком и ангельскими глазками. К сожалению для Микки, её такие умилительные вещи не цепляли.  — Уа-а-а, Мира! Спаси меня! Я для тебя всё, что угодно сделаю! — бросился подруге на плечи блондин, утыкаясь носом девушке в шею.  — Хм… Прям всё? — азартно улыбнулась та, заставляя с надеждой посмотреть на себя, приподнимая голову. — Тогда ты пойдёшь со мной на «Оловянных солдатиков в 3D».       Вся мимолётная вера в добрую душу и бескорыстие людей просто раскололась, раскрошилась, развеялась леденящим порывом этих двух слов, вызывая целую волну неприятных мурашек пробежаться по позвоночнику от кобчика до самой шеи.  — Ты же знаешь, что я не могу смотреть этот фильм! — отскочил от неё парень, резко побледнев. — Ты не возьмёшь с меня такую высокую цену, Мира! Пощади мою детскую психику!  — Не-а! — ехидно усмехнулась она, доставая из портфеля маленькую бумажную трубочку. — Здесь есть все понятия и ответы на все тесты из учебника, так как я просто уверена, что учитель возьмёт вопросы именно из него. Это будет, если что, твоё наказание за такое халатное отношение к собственной учёбе… Так что, Микки, по рукам?       Взвесив все за и против, хоть и против собственного инстинкта самосохранения, буквально кричащего, что он заключает сделку с самим дьяволом, продавая ему душу за бесценок, Микеланджело тяжело выдыхает, мысленно уже представляя все жуткие сцены и до чёртиков пугающую музыку в кульминации, кивает головой, принимая условие подруги, и получает заветную шпаргалку.  — Показ сегодня в 19:30, так что не опаздывай.       Под шум вбегающих в класс единой толпой учеников вперемешку со звоном противно-жужжащего звонка довольная победой девушка зашагала к своему месту, а Майки принялся судорожно разбирать ответы: в какой они написаны последовательности и как легче отыскать тот или иной на конкретный вопрос. Оказалось, все они были пронумерованы, грамотно распределены, чтобы «дурачина» в них не запутался, да и почерк она старалась сделать попонятней, а за такое Микки был от души благодарен строгой подруге. Навряд ли бы кто-то другой стал так возиться для того, чтобы сделать шпору другому, да и ещё понятную лично тому, а ни себе самому. Нужно было знать манеры и особенности этого человека, его привычки и недостатки, дабы он всё понял и выкрутился по записям из любой ситуации, даже если она будет казаться невозможной. Да, за такую расчётливость блондин и был благодарен рыжеволосой, подмечая, что использовать подобные неприятные обстоятельства означало ведение нечестной игры.       Контрольная по злосчастной химии всё-таки состоялась, хотя учитель и мялся по поводу сложности и заданий, размышляя, стоит ли перенести её на завтра, но после, соглашаясь с учениками, что писать во вторник аж три самостоятельный и его контрольную — адский труд, раздавал им листы с вопросами и засёк время на часах. Шпаргалка Миры несказанно помогла, дав ответы на большую часть тестов, а вот с задачами в практической части пришлось ему выкручиваться самому. Как бы Микки не пытался настроить свой жизнерадостный мозг на борьбу с вредными незапоминающимися формулами реакций, протекающих при температуре энной и энных катализаторах при энных условиях, но ничего дельного из этого не выходило. Единственное, что получилось — с горем пополам начеркать в тетради, не без помощи Великой Таблицы Менделеева, парочку реакций, которые выглядели более менее лёгкими в учебнике, да и то лишь которые он заучивал вместе с Лео. Что же можно было сделать с непониманием всех точных наук, доставшимся Майки от самой бабушки по счастливому велению судьбы? Брат хорошо знал историю, обществознание, справлялся с алгеброй и физикой, но порой долго засиживался, бывало допоздна, с химией, но в школе проблем у него не было, ну или младший о них не помнил… Даже если и были, то старший всегда старался держать оценки, вынуждал себя решать и запоминать любые формулы и правила, а Микеланджело не мог оседлать этого научного коня, свирепевшего из года в год с невероятным рвением: больше параграфов приходилось конспектировать, больше номеров приходилось решать, больше самостоятельных, больше олимпиад.  — Микеланджело! В пятницу едешь на соревнования по акробатике! И это не обсуждается! — подобно ночному молниеносному бреду, появился в дверях класса физрук, вспотевший, взъерошенный, сердитый, и исчез сразу же, вырывая из блондина усталый вздох.       Если ты хорош в какой-либо дисциплине, не важно какой, тебя, как затычку в каждой бочке, будут высылать на любые соревнования дабы поддержать престиж школы. Так было, есть и будет всегда. Даже «Слеза Мергуллы» этого не изменила. Взрыв, изменивший наш мир, взрывом, но школьные мероприятия строго по расписанию!  — Повезло, так повезло… — грустно произносит Майки, вспоминая, что в пятницу не такие уж и трудные уроки, на которых вполне можно было посидеть, а ему придётся показывать свою ловкость на очередных скучных и однообразных соревнования.       Контрольная закончилась прямо по звонку, ученики стали сдавать работы, а Микки принялся заранее молится на заветную четвёрочку. Нет, в правильности ответов Миры он не сомневался, но вот за свои задачки и формулы реакций переживать стоило. Когда парень подошёл к учительскому столу, то быстренько заглянул в открытый журнал, заполняемый преподавателем: у него стояли три тройки, две двойки и одна единственная четвёрка.  — «Пожалуйста, пусть будет четвёрочка, умоляю! — мысленно плакал он, выходя из душного помещения с портфелем за спиной и направляясь за толпой одноклассников в другой класс. — А ведь это лишь первая четверть!»       Дони надавил пальцами на серый звонок, глядя на глазок тёмно-коричневой двери, а Анжелика, держа в руках сумку горе-мастера, посасывала очередную карамельку, только уже малиновую, пока они дожидались ответа от хозяина квартирки. Благо, они доехали без происшествий и пробок, да и ему хотелось поскорее заняться работой, ведь редко парню удавалось выезжать на дом для починки старой техники по большей части из-за того, что многие либо её выбрасывали, подобно любому мусору, на помойку, либо сдавали в дорогие салоны, а не в частные руки. На месте этих людей Донателло бы доверял больше частникам хотя бы потому, что в таких салонах выкачивать деньги из клиента — дело секундное: нужно лишь побольше несуществующих проблем придумать да и в чек их забить, чтобы не сомневались в их подлинности...       Тут дверь отворила симпатичная девушка лет двадцати в длинной майке и коротких шортах, слегка растрёпанная. Удивлённо оглядев гостей, а именно высокую крепкую женщину и высокого тощего парня, она спросила, чтобы убедиться в своих догадках.  — Вы тот самый мастер?  — Д-да, — ответил дрогнувшим от смущения голосом Дони, чувствуя лёгкий толчок локтём в бок.  — Хорошо проходите, — пригласила их в дом хозяйка.       Квартирка оказалась простой, но вполне комфортной, более мягкой по цветам, нежели квартира двух братьев: преобладали бежевые и тёмно-коричневые цвета и пола, и стен, и потолка. Мебель была далеко не новой и не роскошной, но определённый уют чувствовался при взгляде на высокий шкаф с резными ручками, диванчик, слегка затёртый у ножек; маленькие декоративные столики, цветочные горшки с цветами — всё казалось тёплым, только отнюдь не домашним. Почему? Может потому, что Дони привык к скудной палитре цветов, в которой не выделялись отдельные тона, не затмевали собой других? В таком спектре от чёрного до бледно-белого жил весь город да и они сами, из-за чего Рафаэль всегда ворчал. Да и с живыми цветами эта комнатка не казалась мастеру уютной - всё было искусственным, неестественным.       Тут из кухни вышел темноволосый парень тоже в майке и шортах, сонно попивая дешёвый кофе, с явным раздражением посматривая на внезапных гостей. Девушка же показала Донателло тот самый компьютер, и, признаться честно, шатен ожидал увидеть старую модель, но не древнюю, аж с 19ХХ года. Его удивление и любопытство сплелись воедино, так и желая полностью изучить сию частичку прошедшего века и плевать было на то, что его детали могли подойти лишь такому же компьютеру, плевать, что их и за гроши уже на рынке не продашь, плевать! Ему это было интересно не из-за денег, а из-за самого устройства, хоть и покрытого пылью и паутиной. Где ещё сейчас такого красавца найдёшь? Правильно, нигде!  — Я тут подумала… — сонно зевнула хозяйка, принимая из рук своего парня, как понял сам Дони, кофе. — Вы, наверное, целую вечность будете с ним возится, а у нас тут свои дела появились, так что я могу вам его просто сдать. Всё равно собиралась отправить его на свалку…  — Хорошо, я его заберу, — согласился Донателло, ощущая на себе пристально-прожигающий взгляд её сожителя, которого, скорее всего, если судить по общему упаднически-раздражённому выражению лица, не предупредили о визите «мастера на дом», как бы это не звучало…  — Чего же ты так тянула с этой рухлядью? — слегка небрежно спросил парень, косясь на облокотившуюся о дверной косяк прихожей Анжелику, наверняка завидуя неплохому сложению женщины, ведь она была выше и «плотнее» его самого, как думалось Дону.  — Ну, знаешь же, он ещё моему отцу служил… Память, как-никак… — попивая кофе, ответила хозяйка, уходя в ванную.  — Так чего же ты его отдаешь, раз это память? — всё тем же тоном поинтересовался тот.  — Память памятью, только места он много занимает, а у нас квартирка небольшая, так что будет лучше, если мы его сдадим, — пояснила она, скрываясь за дверью, а он всё так же фыркнул, уходя на кухню, позволяя гостям упаковать старый компьютер.       По дороге домой, Донателло вновь и вновь прокручивал в растрёпанной голове слова, сказанные девушкой, сняв в кой-то век бежевые очки, распустив хвостик, тем самым позволяя каштановым волосам упасть на худые плечи, и откинув голову на спинку сиденья, поглядывая на упакованный компьютер с немой тоской. Старое устройство, на котором работал ещё её отец, устройство, которое он холил и лелеял, о котором заботился, чинил, проверял, и она вот так просто сказала, что готова выкинуть эту «память», частичку воспоминаний о своём родителе, на свалку под проливной дождь, в сорокаградусные морозы, на растерзание нищим и дворникам, желающим получить за металлолом хоть какие-то копейки? С таким же успехом можно было отправить своего ребёнка в детдом или бабушку в дурдом, как думал мастер. Ему казалось, что компьютер тихо гудел, хоть и был выключен, что он тихо плакал, желая вернуться в свой дом, отныне неродной и неприветливый. Вещь, это лишь ненужная хозяевам вещь, только Дону казалась она живой, по своему скорбящей… Не даром Рафаэль всегда удивлялся способности младшего видеть даже в самых убогих, поломанных, изношенных устройствах нечто иное, нечто живое, нечто ценное, способное изменить мир, ну или хотя бы их бюджетное положение, к лучшему. Сам горе-мастер тоже удивлялся, почему люди выбрасывали вещи, не дав им второго шанса показать, на что те были годны. Почему предпочитали переплачивать за новое, менее качественное, забывая про проверенное временем старое. Не понимал да и сейчас не понимает, бегая карими глазами по красивым неоновым вывескам компьютерных магазинов, по привлекательно-отталкивающим стеклянным витринам, переводя слегка расстроенный взгляд на серый мокрый асфальт, подмечая стекающие в канализацию тоненькие ручейки мутной воды. Дождь — одно из самых нелюбимых природных явлений Дони, которое заставляло его задуматься, задуматься о многом, но таком далёком и не скором, заставляло его мечтать и грезить о возможном светлом будущем, а это Донателло и не любил — надеяться и ждать благословения, только не от Бога, а от судьбы…       Микеланджело неспешно шагал к остановке, позволяя привычному ливню барабанить по перепонке солнечного зонтика. Лёгкие капли небесной воды быстро стекали по пластиковым шпилькам, образуя вокруг паренька искрящийся купол, отражающий мимолётные вспышки пролетающих мимо фар. Многие предпочитали обходиться дождевиками или непромокающими куртками, чтобы лишний раз не толпиться с ним в общественном транспорте, закрывая и открывая спасающий от дождя предмет несколько десятков раз на дню, да что на дню, за одно только утро! Майки же особо не собирался разъезжать по городу в поисках приключений на свою пятую точку — ему и прошлого раза вполне хватило!  — «Кстати, может Кланка навестить?» — подумал блондин, становясь рядом с мужчиной в длинном тёмном пальто и складывая жёлтый зонтик, заталкивая его в портфель между спортивной формой и книгами, поминая учебники добрым словом. Если бы ему ещё с утра сказали, что трёх из шести уроков не будет и не нужно будет судорожно переписывать у Миры конспект по географии про экологию «прошлого века», он бы расцеловал этого человека, но в силу того, что учителя вдруг все разболелись и сообщили это ученикам лишь после выходных, Микки оставалось радоваться маленькому домашнему заданию и возможности прийти домой пораньше, но точно не ноющей от тяжести знаний спинке… Завтра тоже будет лишь четыре урока да и плохую оценку он сегодня не получил, так что, думалось подростку, пойти и навестить своих новых знакомых можно было.  — Только позвоню Лео… — потянулся за телефоном младший, уже готовясь нажать на вызов. — Стоп! У Лео же сейчас пара идёт! — опомнился в последний момент Микеланджело. — Отправлю СМС, так даже лучше будет.       «Лео, я решил навестить наших новых друзей. Домашки мало, двойки, тройки нету. Приду домой через три-четыре часика. Не переживай ;)»       Быстренько напечатав сообщение, Майки закинул чёрно-белый портфель с ярко-золотыми полосками на плечо и поспешил запрыгнуть в подошедший автобус, намереваясь доехать до ближайшей троллейбусной остановки, с которой уже можно было отправиться в Северный район, чтобы лишний раз не переплачивать за пересадки и отдавленные ноги…  — И на кой-чёрт тебе сдалась эта рухлядь? — раздражённо ворчал Рафаэль, сидя на кровати рядом с Кланком и дуя на прищемленные компьютером пальцы правой руки.       Анжелика вернула брата в целости и сохранности, сообщила, что по дороге пришла весточка от главного поставщика стимуляторов и ей нужно срочно бежать, пообнималась с друзьями на прощанье и уехала, оставив Рафа разбираться с «новым техно-сожителем» самостоятельно. Говорил он Дони, чтобы тот убирался в своей комнате сам, но он не слушал и вот, что вышло: когда он заносил этого «старичка» в комнату брата, боец случайно наступил на какие-то провода, видимо оставшиеся от прошлой техники, и полетел назад, чудом успевая закинуть устройство на стол и защемить между монитором и деревянной поверхностью указательный и средний пальцы. Прищемить — это не порезать и, уж тем более, не сломать, но больно всё равно! Хорошо, что у ноутбук заранее убрали с этого несчастного стола, а то бы и он, на пару с Рафом, полетел бы на пол…  — Нужна, Раф, нужна! — также твёрдо отвечал шатен, осторожно устанавливая системный блок на полу возле злосчастного стола и поправляя слегка покосившийся аксессуар.  — Он слишком древний! Я даже на продаже апельсинов в переулке больше заработаю, чем ты, продавая его запчасти на рынке! — не унимался старший, принимая от котёнка сочувственное мурчание и позволяя ему потереться мордочкой о пострадавшие костяшки.  — Я не собираюсь его продавать! — возмутился Дон, осматривая приобретённое чудо на наличие видимых повреждений. — Это память об одном человеке. Я его не знал, но, согласись, выбрасывать на помойку частичку воспоминаний о родителе неправильно, верно?  — Верно… Только, что тогда ты с ним будешь делать? — немного успокоился красноволосый, поглаживая рыжика по холке и за ушком.  — Ну, придумаю что-нибудь… — честно ответил мастер, проводя рукой по гладко-чёрному выпуклому экрану, замечая пару царапинок в левом верхнем и правом нижнем углах монитора.       Рафаэль слишком хорошо знал о слабостях Донателло к подобным вещам, несущих в себе воспоминания о каких-либо событиях или людях, не важно, была ли это его собственная поделка или чужая безделушка. Он никогда не выбрасывал даже совсем негодные вещи, ссылаясь на возможно-они-пригодятся-когда-нибудь, и всякая всячина в виде тех самых проводков, шестерёнок, каких-то крышек, пластин собиралась у гения в комнате, из-за чего боец и ругал младшего, говоря, что беспорядок вредит здоровью, причём буквально… Сегодняшний случай полностью это доказал!       Тут раздался дверной звонок, заставляя Дони слегка вздрогнуть, а Кланка — навострить светлые ушки. Рафаэль же на пиликанье старенького устройства отреагировал невнятным сопением, поднимаясь с нагретого местечка и направляясь к источнику шума. Подойдя к двери, боец поглядел в глазок, который, кстати, следовало бы почистить от пыли и не пойми откуда взявшейся грязи, замечая знакомую, золотистую, слегка растрёпанную голову.  — А, это ты, мелкий? — впустив в дом Микеланджело, привычно усмехнулся парень.  — Я не мелкий! Я Микки! — вновь напомнил своё имя подросток, чуть ли не подпрыгивая на месте и надувая губки от возмущения.  — О, привет, Микеланджело, — поприветствовал гостя Донателло, выходя из комнаты с котёнком на руках.       При виде животного Майки засиял и вмиг оказался перед приятно удивлённым мастером, начиная поглаживать рыжика по головке, шейке, ушкам, получая в ответ довольное мурлыканье. Кланк с большим удовольствием отвечал на ласки блондина, утыкаясь носиком и лбом в ладони, щекоча кожу.  — А почему ты не в школе? — задал вполне логичный вопрос Рафаэль, глядя на настенные часы, висевшие у них в прихожей над дверью, показывающие без десяти час.  — Да у нас учителя заболели, вот уроков и не было, — сказал Микки, не отрывая взгляда от прекрасного рыжего комочка, сидящего на руках у юноши и пускающего молочно-бежевые коготки в его водолазку, делая этим своеобразный массаж. — Домашки мало задали, вернее, почти ничего не задали, вот я и решил вас проведать.  — Будешь чай? — предложил ему Дони, вспоминая, что заварка осталась ещё с утра.  — Не откажусь! — улыбнулся золотоволосый, принимаясь снимать с себя тускло-зелёную ветровку и чёрные кроссовки, вешая первую на крючок, а вторые ставя под одеждой, оставаясь в светло-голубой рубашке и прямых школьных штанах.  — Можно и перекусить, — согласился Раф, потирая шею и направляясь на кухню вместе с ними.  — Ты разве не ел? — удивился гений, проводя пальцами по кошачьим мягким лапкам.  — Нее… Я только с самого утра чаю с тобой попил и всё. Аппетита не было… — пояснил боец, вызывая у младшего обречённый вздох.  — Эй, Дони, а откуда это? — позвал мастера Микки, мимоходом замечая стоящий на рабочем столе его комнаты большой компьютер с выпуклым монитором и системным блоком.  — Сегодня я забрал его у одной клиентки. Она хотела выбросить его на помойку, но я решил дать ему второй шанс… — проговорил шатен, а гость удивился сильнее.  — Я видел такие только в фильмах… — проговорил парень, вспоминая один старенький боевик, название которого он уже и не помнил, но впечатления, оставленные им, наверное, навсегда остались в памяти Микеланджело.       Блондин вошёл в комнату хозяина, не обращая внимания на бардак, проходя мимо переплетённых проводов, при этом не запутываясь в них и не глядя себе под ноги, остановился напротив древней техники и, присаживаясь на крутящийся стул с шахматной обделкой, облокачиваясь о старенький рабочий столик руками, принялся рассматривать сие чудо прошедшего века. Чёрный, местами выцветший, корпус тусклым поблёскиванием ещё гладкой поверхности отвечал разбушевавшейся за окном привычной стихии, словно сочувствуя запотевшим и плачущим от надоедливой барабанной дроби дождя окнам. И часу не было, а казалось, что уже вечер, ведь тёмные тучи, темнее вчерашних, как подметил Майки, вновь заволокли собою небосвод. Говорили, что эти кучевые облака настолько тяжёлые и настолько низко парят над землёй, что некоторые любители подобной погодки засняли на видео момент, когда особенно синие, переполненные влагой скопления туч собрались над главной связной башней и охватили всю её верхушку, из-за чего связи тогда не было почти шесть часов… На чёрном экране, помимо лица гостя, отражалась попадающую в его ракурс мебель: клетчатое кресло Дони, его кровать, отчасти размытая стенка и бежевая люстра с эконом-лампочкой. Углы самого монитора, который был слегка посветлее или посерее, виднелись царапины различных форм и размеров, словно одни делались каким-то острым предметом, на подобии ножниц, а другие появились случайно, когда хозяин, например, задевал угол компьютера ногтями… Такая же чёрная клавиатура с выбитыми буквами «В», «Р», «Г», «И» и мышка с перевязанным в двух местах шнуром покоились под боком своего старого друга.  — Наверное, они тоже очень старые… — проговорил Микки свои мысли вслух, дотрагиваясь пальцами до клавиш, подмечая, что одни немного шершавые, другие отличались липкостью, а на третьих не было обозначающих буквы красок - наверняка стёрлись со временем. Чисто голубые глаза пробежались по кнопке включения, по вентилятору, дисководу, на которых остались следы от перевозки, ведь весь системный блок был покрыт пылью настолько, что создавалось впечатление, будто его вытащили из пылевого мешка пылесоса.       Донателло и Рафаэль слегка удивлённо наблюдали за парнем, сидевшим перед древней техникой и смотревшего, нет, любовавшегося ею. Боец, облокотившись о дверной проём, лишь тихо дышал, словно изучая загипнотизированного компьютером гостя, переводя взгляд с его растрёпанных волос на немножко замятую по краям рубашку, потом на серые простые носки, запылённые у носков и пяток, а затем вновь возвращался к лицу Микеланджело, спокойно рассматривая ровные черты скул и бровей. Блондин же склонил золотистую голову на бок, когда на небе резко вспыхнула одинокая молния, мимолётным блеском отражаясь в тёмном экране монитора, а стоило её потухнуть, как за яростной подругой подоспел раскатистый гром, эхом проходя по крышам домов и переулкам, пугая людей и животных. Микки вздрогнул, ощущая пробегающие по спине мурашки, и, поёжившись, вернулся к осмотру старого устройства. Раф проводил сие природное явление равнодушным зевком, желая плохой погодке не возвращаться впредь, и, почёсывая по-обыкновенному затёкшую шею, направился на кухню, во-первых, чтобы заварить и себе, и гостю утренний чай, и, во-вторых, чтобы приготовить кружку с водой и пылевой тряпочкой для Дони, ведь младший должен был ещё протереть это «чудо».  — Дони, а почему старое интересней нового? — выдернул из размышлений мастера вопросом Майки, не отрываясь от созерцания компьютера.  — Многим людям интереснее будущее, нежели прошлое, но ты, видимо, редкое исключение, — ответил горе-мастер, поправляя очки в бежевой обрамке с дополнительным моноклем и подходя к рабочему столу, касаясь ладонью корпуса. — Видишь ли, прошлое уже в какой-то степени известно: мы знаем о великих полководцах, командовавшими многотысячными армиями и приводивших свои страны-государства к победе, знаем о правителях, укреплявших и уничтожавших свои и чужие народы, знаем о религиях и легендах одних стран, о культуре и быте других, знаем, как зародилась на нашей планете жизнь, как она развивалась… Из поколения в поколения нам передавались мудрость и нравы наших предков, наших прадедов, дедов, отцов и матерей. Люди накапливали эти знания, записывали их, хранили, чтобы потомки могли ими воспользоваться как во благо, так и во зло. Одни учились да и учатся сейчас на своих ошибках, а другие забываются, следую своим желаниям и мимолётным прихотям, но мы всегда можем предугадать исход такого поведения… Прошлое можно сравнить с прочитанной книгой, которую уже зачитали до дыр в одних главах, но упустили из виду детали в остальных; что известно, то не всегда разгадано, а чтобы разгадать это, нужно приложить немало усилий, быть целеустремлённым и сообразительным, не принимать ничего близко к сердцу и не симпатизировать отдельным личностям или событиям, чтобы разум оставался чист и ясен, как солнечный летний день, ведь много фактов в нашей истории специально скрыли, засекретили, а иные и вовсе переврали, смяли, может даже выкинули. Почему? Просто потому, что они могли быть не так восприняты народом, могли посеять смуту и тревогу среди людей, могли пробудить недовольство нынешней властью и желание вернуть или окончательно забыть прежние времена… Проще говоря, могли помешать некоторым, пробудив интерес к тому, чем интересоваться, по мнению некоторых личностей, не стоит, — выдохнул Дон, смахивая пальцами комочки пыли с блока, создавая лёгкую дымку над системником, которую также осветила мимолётная молния, блеснувшая за окном и скрывшаяся за пролетающим кучевым облаком. — Немногие люди, такие как историки, учёные, палеонтологи пытаются разгадать некоторые тайны прошлого, скрытые когда-то под предлогом ненадобности и бесполезности, но не у всех получается докопаться до сути, обойдя все препятствия, созданные не только матушкой-природой и всемогущим временем, но и самим человеком. Поэтому многих интересует будущее. Оно и верно, мечтать и строить догадки о том, что будет завтра, послезавтра, через неделю, месяц, год, десятилетие, на мой взгляд, легче, нежели рыться в песках пустынь, рискуя попасть в песчаную бурю, или лазать во влажных тропических джунглях, опасаясь ядовитых насекомых и змей, но это тоже нужно уметь: надо прогнозировать возможные события или явления, используя современные средства коммуникации и связи, какие только остались со «Слезы Мергуллы», общаться с разными регионами, чтобы лучше знать нынешнюю обстановку в мире — это всё надо уметь. Однако, если человек будет много думать о том, что может случиться, а не о том, что происходит сейчас, то у него могут возникнуть свои личные проблемы, с которыми сможет справиться далеко не каждый. Будущее не устойчиво и непредсказуемо, оно способно полностью поглощать людей, даже, в какой-то степени, отделять их от реальности, а вот прошлое устойчиво, хоть и не совсем надёжно из-за вечного пересказывания разными людьми разных событий, но его плюс в том, что прошлое уже прошло… Что было, то не вернуть назад… Мы можем учиться на своих ошибках, чтобы построить светлое будущее, а можем и пойти против системы, против принятых правил, и посмотреть, что в конечном счёте из этого выйдет. Это уже выбор и всего человечества, и выбор отдельного человека…       Донателло прервался, чтобы перевести дух, и тут же опешил, понимая, что говорил слишком долго даже не спросив, хочет ли дорогой гость слушать лекции по истории от любителя, хоть любителем мастер себя и не считал — по крайней мере, он был экспертом! С долей опаски шатен перевёл взгляд с окна, которое он рассматривал несколько секунд, обещая себе быть более сдержанным и вежливым, а главное - не настойчивым, ведь юноша любил доказывать свою точку зрения до последнего, полагаясь на приобретённые потом и слезами знания, на Микеланжело, который, моргая светлыми ресницами, невинными глазками смотрел на разошедшегося в речах хозяина, даже не думая его прерывать или поправлять. Блондин смиренно слушал лекцию по этой самой истории очень внимательно, ловя каждое слово и каждый жест, ведь Дони, когда рассказывал, неосознанно для самого себя, делал короткие взмахи руками, переминался с ноги на ногу, поправлял очки и смотрел не на своего слушателя, а куда-то в пол, либо в окно, запотевшее от разницы уличной и комнатной температур, либо просто закрывал глаза, продолжая свою монолог в зрительной темноте.  — Речь была шикарная, братец! — как из-под земли, в дверном проёме возник Рафаэль, переодевшийся в лёгкий красный свитер с высоким горлом и жёлтыми узорами на груди и в коричнево-серые штаны, держащий в руках кружку с водой и тряпочкой для заждавшегося влажной уборки компьютера, заставляя своим резким появлением испугать настраивающегося на мысли горе-мастера. — Тебе в профессора идти надо! Платить будут за лекции щедро, ручаюсь!  — Прости, я слишком увлёкся. Наверное, я тебе наскучил… — начал было извиняться юноша, смущённый и своим неконтролируемым поведением, и комментарием старшего, почёсывая затылок, но его прервали.  — Нет-нет! Всё нормально! — воскликнул Микки, мотая головой. — Ты хорошо рассказываешь! Даже лучше нашего историка! Он всегда бурчит и сопит на нас за невыученные уроки, заставляет писать конспекты, а сам мало, что объясняет! И с ним скучно! И голос у него сиплый! А ты всё чётко проговариваешь, и тебя приятно слушать. Лучше бы ты был нашим учителем истории, честно! — выговорил Майки, вынуждая Дони впервые покраснеть от похвалы. — Хотя, ты же ведь умный, верно, Дони? Я у тебя тут и учебники по химии и по физике за разные классы вижу… Раз ты хорош во всём, то ты бы мог быть учителем по любому предмету! Это даже лучше будет!  — О, кажется, кто-то чьим-то кумиром стал… — довольно шепнул на ушко брату Рафаэль, наигранно обдавая кожу горячим дыханием, из-за чего шатен чуть ли не отпрыгнул от бойца, желая высказать пару ласковых по поводу манер и личного пространства, но, ещё до конца не отойдя от лесной похвалы и не остудив пылающее лицо, он решил приберечь нравоучение на потом. — Так, мелкий, чай уже готов и ждёт тебя на кухне, и так, мой гений-историк-лектор, вот вам водица и тряпочка для влажной уборки.  — Спасибо! И я не мелкий! — возразил Микеланджело, уходя за ухмыляющимся красноволосым на кухню, а шатен, затянув потуже пурпурную резиночку на хвосте, взял в руки простую белую тряпочку, бывшую по совместительству распоротой месяц назад рубашкой, и начал медленно водить ею по системнику, тщательно вытирая каждую соринку и пылинку, которую захватывал зоркий, спасибо очкам, карий глаз. Уборка дома, разных комнат, а, уж тем более, своей мастерской извечно откладывалась на потом, когда бы мастер смог управиться со всеми делами, такими как поиск новых клиентов, помощь соседкам-старушкам с их мелкими безделушками, беспокойство за старшего брата, и разбор завалов одежды в углах и комьев проводов на входе. Конечно, запускать всё нельзя, но он просто не воспринимал это как действительно серьёзную проблему, предпочитая концентрировать весь свой мыслительный процесс на выполнении задания очередного клиента.       С техникой же дела обстояли совсем иначе: юноша не мог пройти мимо какой-нибудь залежавшейся вещицы, работающей на электричестве уже не первый год, и не попытаться смахнуть с неё толстый, накопившийся за несколько месяцев, или же тоненький, похожий на шёлковую фату, слой пыли, будто бы желая отдать честь такой долгоживущей, может быть, ещё годной машинке. Также и сейчас шатен в сиренево-сероватой водолазке с высоким горлом, в домашних тёмных штанах, приятных на кожу, немножко прищуривался, наклонялся к чёрному, местами выцветшему корпусу, очерчивая влажной тряпочкой углы и грани системного блока, вслушиваясь в стихающую барабанную дробь осеннего дождя.  — Нужно будет ещё и вентилятор почистить, и платы проверить, — проговорил Дони, доставая из второго ящика рабочего стола подходящую отвёртку и парочку небольших кисточек с различной жёсткостью щетины, которые он использовал вместо их дорогих и элитных двойников, покупаемых в центральных магазинах города. Осторожно, чтобы не поцарапать и без того натерпевшийся от времени корпус, шатен открыл его, тут же поражаясь и возмущаясь до глубины души состоянием блока питания, вентилятора и плат, по которым спокойно могли бегать пауки, если бы они жили в нём, подобно разросшейся во всех направлениях пыли. Особенно плачевно выглядел вентилятор, для полной коллекции которому не хватало лишь ржавчины и плесени. Запашок, заполнивший комнату, как было можно догадаться, воодушевлял на использование даже самых дешёвых духов для туалетов, лишь бы защитить свой несчастный чувствительный нос от этой амброзии ароматов. Переборов это стойкое желание, хорошо понимая, что духи только усугубят дело, мастер аккуратно отсоединил вентилятор, тут же пачкая руки и поднимая в воздух клубы пыли, принялся также протирать его тряпочкой, уже посеревшей при чистке корпуса, перед этим обмакнув её в пока что чистую воду, внимательно просматривая лопасти, застывшие со временем от бездействия.       Вдруг довольно резкий звук, похожий на проседание перин, разорвал уединённую атмосферу, окружающую работающего гения, и заставил юношу обернуться в поисках своего источника, которым оказался Микеланджело, присевший на заправленную кровать Донателло с чашкой чая в одной руке и с Кланком, слегка поджавшего здоровое ушко, в другой. Видимо, он и сам не ожидал, что мебель под ним предательски скрипнет.  — Прости, если помешал… Просто я захотел посмотреть на мастера за работой, — виновато проговорил Микки, позволяя котёнку поудобнее устроиться на коленях.  — А-а, разве Лео не делает ничего подобного? — опять засмущался горе-мастер, привыкший работать либо в одиночестве, сопровождаемой гудением своего ноутбука, либо в компании брата, которого обычно это не особо интересовало.  — В последнее время Лео сильно нагружен: и в университете старается учиться хорошо, и на подработку устроился, и домой часто поздно приходит вымотанный и сонный. Я не люблю его беспокоить, когда он такой, — честно сказал блондин, проводя пальцами по рыжему загривку и спинке, от чего Кланк начинал довольно мурчать и пускать коготки в штаны парня. — Когда он ещё учился в школе, то мы частенько отдыхали вместе, а сейчас хорошо, если мы сходим в кино или в кафе в выходные. На подработку он согласился из-за условия, которое нам поставила тётя Жанна: когда я закончу десять классов, то мы должны будем съехать от неё на какую-нибудь другую квартирку, потому что тётя хочет выйти замуж и завести свою семью…  — Ты сейчас в восьмом? Ещё два года, да? — поддавшись грустному тону повествования, поинтересовался Дони, наблюдая за говорящим.  — Ага… Я особо не печалюсь по этому поводу, ведь у тёти Жанны мне всё равно не нравиться, но мне бы не хочется ещё сильнее нагружать Лео. Он же не титановый… — на этих словах рыжик потёрся о руку золотоволосого и тихо мяукнул, словно соглашаясь с ним.  — А он учится на очном или заочном? — спросил шатен, надеясь развеять сгустившуюся в комнате и давящую обстановку, причиняющую лично ему ощутимый дискомфорт.  — На очном уже второй год, — ответил гость, делая небольшой глоток. — Странно, конечно, что мой брат выбрал такую работу, но, как мне кажется, лучше него учителя не будет!       Такой тон определённо юноше нравился больше хотя бы потому, что он не напоминал собой ту погодку, царившую за окном, а скорее походил на короткий блик солнечного света, пробивающий сплошной занавес тёмных туч…  — О, кстати, Дони, а ты кем хочешь стать? — застал успевшего расслабиться мастера Майки врасплох, воодушевлённо поддавшись вперёд. — Ты уже закончил школу, раз тебе семнадцать, верно? А почему ты не учишься? Ты на заочном, да? Трудно учиться на дому или наоборот легче? А на кого ты учишься? — посыпались один за другим вопросы, чуть ли не прижимая хозяина квартирки к воображаемой стенке.  — Так, стоп! — замотал головой Донателло, прекращая тем самым поток слов и вопросительных знаков и призывая к молчанию, что Микки и Кланк, собственно, и сделали, внимательно уставившись на парня. — Да, школу я закончил, и да, я учусь на заочном на программиста, и да, на дому, как мне кажется, обучение легче… — распаковав мысли по нужным ячейкам, ответил мастер, поправляя немножко сползшие на нос очки. Конечно, некоторые детали он опустил, желая, чтобы они, пока что, оставались в тени…  — Игры создавать будешь? — совсем по-детски поинтересовался Микеланджело, гладя Кланка по мягкой шёрстке и делая ещё один глоток вкусного чая.  — Не обязательно игры… — закатил глаза гений. — Программисты занимаются разработкой программ для персональных, промышленных и других компьютеров, создавая определённый прототип предполагаемого объекта, а потом кодируя его на определённом языке программирования. Я хотел бы стать системным программистом, то есть создавать операционные системы и оболочки для баз данных различного типа: редакторов, тех же самых игр и других программ.  — И компьютеры чинить будешь? — вновь прозвучал наивный вопрос.  — Компьютеры чинят компьютерщики, Майки, — пояснил шатен, затягивая вновь ослабшую пурпурную резинку на хвосте. — У меня это будет, скорее, как подработка.  — Ты всё-таки классный, Дони! И умный, и мастер на все руки! — вновь похвалил его Микки, и Кланк тоже не отстал, одобрительно мяукнув в сторону юноши, вновь смутившегося, ведь столько комплиментов за один день — определённо перебор!  — Ты смотри, мелкий, не раскорми его комплиментами! — бросил из зала Рафаэль, включая любимую телепередачу и устраиваясь поудобнее на двухместном диванчике, попивая сладкий чаёк. — А то работать будет в три раза усерднее!  — Раф! — возмущённо-смущённо крикнул ему в ответ горе-мастер, отчего Майки не сдержал подступившего к горлу смешка.  — А что, я не прав, что ли? Я просто слишком хорошо тебя знаю! — проговорил боец, вспоминая, как однажды один клиент перехвалил работу младшего настолько, что последующие дни тот просидел за ещё каким-то очень заковыристым делом, не спал и не ел, упорно настраивая какие-то программы, перебирая какие-то проводки, гремя инструментами и днём, и ночью, мешая старшему наслаждаться не хватающим после затяжных боёв сном, прерывая его гулом перегревающегося подчас компьютера. Результат был, мягко говоря, не радостным: починенная техника работала не совсем исправно, порой сама собою выключалась и барахлила в целом, из-за чего, естественно, клиент был очень недоволен, ведь он-то приносил её сюда для того, чтобы его избавили от проблем, а не выдали новых. Тогда на смену воодушевляющему порыву исправить все пороки человечества пришла недельная апатия, сопровождаемая поглощением десяти кружек крепко-горького кофе без единой ложки сахара, постоянным напоминанием себе о совершённом просчёте и унылым состоянием, которое уже не раздражало, а прямо выбешивало красноволосого, потому что подобное состояние братца он ненавидел больше всего. Почему? Просто различные человеческие эмоции передавались ему, не встречая никаких препятствий, хотя свои собственные предпочтения и голова на плечах у него имелись.  — Слушай, Дони, а что ты будешь делать с этим компьютером? — поинтересовался Майки, допивая большими глотками остывший чай и пробегая пальчиками по рыжей спинке котёнка, из-за чего тот выгибался и мурчал ещё сильнее.  — Ну, для начала, нужно его как следует протереть, а то пыли и всякой грязи слишком много, — начал мастер, поправляя указательным пальцем слегка съехавшие бежевые очки. — А потом, наверное, его можно будет и разобрать… Он слишком старый и места много занимает, но, я думаю, его детали могут для чего-нибудь сгодиться. Не выкидывать же их на помойку! Что смогу, то обязательно починю!  — А я тебе не помешаю? — спросил блондин, очень надеясь, что его присутствие не будет лишним в этой комнатке-мастерской.  — Только, если тебе это действительно интересно, — взглянул на него Донателло, начиная просматривать детали системного блока. — Просто, я привык работать в одиночестве, да и отвлекаюсь я легко, а отмалчиваться я не привык… — признался он, чувствуя укор совести за возможную излишнюю прямолинейность, присущую старшему, но не ему.  — Я могу быть и серьёзным, когда надо! — заявил Микеланджело, выпрямившись и сдвинув брови домиком, вызывая этим милым жестом у шатена лёгкую улыбку.  — Тогда оставайся, — с более менее спокойным лицом согласился юноша, поворачиваясь к компьютеру и, буквально, ощущая спиной исходящую от Микки радость, только просияла она не очень долго…  — Дони, а ты хорошо знаешь устройство компьютера? — вдруг удивил вопросом гость.  — Конечно! Как бы я, по-твоему, их тогда чинил? — не заставил себя ждать прямой ответ, так и кричащий о своей очевидности.  — Просто у нас завтра зачёт по устройству именно таких вот старых компьютеров, а в классе подобного раритета у нас нет. Всё учитель нам объяснял на словах, а я лучше запоминаю на практике, нежели на слух. Ну и… Эмм… Не мог бы ты поподробнее рассказать его устройство?       Если говорить на чистоту, то Дону казалось, что с каждым словом Майки съёживался, пытался сжаться в комочек то ли от странности своего вопроса, то ли от неуверенного своего голоса, стихающего с каждым произнесённым звуком, то ли от стыда за незнание такого лёгкого, как думалось гению, материала, который ученики проходят в седьмом и закрепляют в восьмом классах. Сразу было видно, что очень неудобно ему просить о таком.  — Почему бы и нет? — улыбнулся мастер, чувствуя, что внутри у него что-то ёкнуло, когда вот так тихо, боязливо, неуверенно его попросили не о материальной помощи, которую могло оказать большинство даже не до конца знающих теорию мастеров, а, скорее, о духовной, когда требовались знания, причём не поверхностные, а глубокие, способные надолго осесть в мозгу даже очень энергичного и быстро-всё-забывающего человека.  — Ура! — взяв котёнка на руки, спрыгнул с кровати воодушевлённый парнишка, оказываясь рядом с горе-мастером, усаживая Кланка на стол и сосредоточившись на устройстве. Микки приготовился внимать учениям шатена.  — Что ж, тогда начнём с простого… — заговорил Донателло и принялся рассказывать всё от А до Я: начиная с самых простых и базовых определений, которые были в каждом школьном учебнике по информатике, только оформляя их более лёгкими для восприятия словами, юноша плавно переходил к более полным и детальным описаниям отдельных частей системного блока, расписывая каждую, как художник расписывает на своём холсте различные пейзажи или натюрморты, чётко объясняя предназначение того или иного элемента в составе общей картины старой техники. Потом он давал Микеланджело возможность поближе рассмотреть отдельные части, взяв их в руки, и самостоятельно рассказать об их строении и функциях, поправляя или добавляя то, что тот сказал неверно или упустил из своего повествования. Кланк тоже интересовался тем, что хозяева делают со странными вещицами разного цвета и формы, и тоже слушал мастера, подёргивая здоровым ушком время от времени и трогая порою мягкой лапкой отсоединённый проводок или плату, ожидая, что та оживёт и побежит по столу, подобно серой маленькой мышке. Рафаэль тоже слушал их небольшой урок, только делая вид, что смотрит какую-то интересную передачу, ведь такую раскованность в брате он раньше не видел, или видел, но очень давно — уже в далёком детстве, когда младший или пересказывал ему домашний параграф, или зачитывал конспект, или объяснял старшему непонятный пункт, несмотря на повышенную сложность старших классов. Тогда Дони позволял себе лишний раз расслабиться, почувствовать себя действительно нужным, что не могло не порадовать бойца, и, лёжа на небольшом диванчике, красноволосый довольно улыбался, ловя краем уха монотонную болтовню Донателло или восторженный победный вскрик Микеланджело, постепенно проваливаясь в прекрасный сон…       Парень стремился побыстрее вылезти из переполненного вечернего автобуса, в очередной раз протискиваясь через толпящихся людей и отдавливая себе либо правую, либо левую ногу, натыкаясь животом на чей-то острый локоть или же упираясь покрасневшим носом в чью-то широкую спину, прося поскорее пропустить его к заветному выходу. Майки и без этой пробки, продлившейся без малого полчаса из-за столкнувшихся прямо на трассе лбами двух легковушек, и без уроков, которых оказалось, на удивление, не так уж и мало, хотя учителя точно подобного не задавали в школе, так стремился подольше побыть в компании новых друзей, что совсем позабыл про очень важную, даже ультимативную встречу, теперь сильно опаздывал, предчувствуя жестокую над собой расправу.       Ошалело выскочив из общественного транспорта, Микки стрелой помчался к округлому кинотеатру, ярким оранжево-красным огнём озаряющим наступившую осеннюю темноту, манящим привлекательными плакатами с рекламой новых боевиков и триллеров, вышедших совсем недавно на Мировой рынок, но уже успевших стать невероятно прибыльными для своих режиссёров и сценаристов и популярными у общества любого возраста. Хитом же стали «Оловянные солдатики» от ранее неизвестного никому автора Ситора Доранкова, захватившие умы всех подростков, желающих испытать настоящий животный страх не перед магической тварью, а перед предметом, ставшим когда-то культовым мировым наследием. Микеланджело мог посмотреть ужастик среднего качества с не самыми пугающими монстрами и не самой душераздирающей музыкой в двенадцать ночи только при условии, что рядом обязательно будет Леонардо, в руку которого можно будет бессознательно вцепиться при необходимости. Однако, даже если всё будет так, то на следующий день он просто не уснёт, а ужасные твари станут преследовать его в тенях подворотен ещё несколько деньков, вынуждая вновь искать защиты в лице старшего брата.  — Явился, не запылился! — воскликнула девушка в красной кожаной куртке, рваных серых джинсах и тёмных кроссовках, с собранными в небольшой хвост пламенными волосами. — Я тебя уже полчаса жду! Показ давно начался!  — Подумаешь, припозднился на полчасика… Наверняка билеты ещё остались… — почесал затылок блондин, искренне надеясь, что в кассе завалялась парочка лишних, упавших под стол билетиков, ближе подходя к недовольной подруге.  — Нет, — сказала, как отрезала, Мира, грозно прищуривая тёмно-серые глаза со светлыми лучиками в радужке и начиная медленно надвигаться на беспечного одноклассника. — Все билеты порасхватали ещё за десять минут до начала показа. Кто не успел поймать своё счастье за бумажный хвостик, тот ушёл домой. Одна я, блин, стояла здесь полчаса, на морозе, под удивлённые взгляды охранников из-за того, что ты припозднился на эти полчасика… — совсем нависла она над сжавшимся Микки, обжигая каждым словом не хуже лесного пожара, так и призывая чувства ответственности и стыда пробиться на свет через внезапно осипшее горло.  — П-прости, Мира… — тихо начал извиняться Микеланджело. — Я знал, как ты хотела посмотреть «Оловянных солдатиков в 3D», ведь ты твердила о них без умолку последние дни, а я просто взял и забыл про это, желая подольше пообщаться с новыми друзьями… Я не хотел, Мира. Правда не хотел…       Несмотря на немногословность, казалось, что ещё чуть-чуть и на глазах у парня выступят солёные слёзы раскаяния: он сжался ещё сильнее, спрятав голову в воротник тёмно-зелёной куртки, отчего холодный ветерок забавно развевал его золотистые волосы, то сцеплял пальцы в небольшой замочек, то просто разминал их, массируя свои замерзающие костяшки, старался не поднимать стыдливого взгляда на девушку, порой желая провалиться сквозь землю, лишь бы не совершать больше подобных поступков, разрушая доверие близких ему людей…       Вдруг, Мира выпрямилась в полный рост, становясь выше Майки на пару сантиметров, обдавая тёплым дыханием макушку друга и набирая в лёгкие побольше воздуха, готовясь высказать всё, что она думала по поводу сложившейся ситуации, совершенно не заботясь о мнениях проходящих мимо людей и охранников. Он пугливо закрыл глаза, вцепившись руками в собственную куртку, готовясь морально к возможному исходу, когда одноклассница будет долго обижаться и язвить из-за случившегося, но, внезапно, рыжеволосая резко и громко выдохнула, да так, что блондину показалось, будто его обдал морской бриз, вновь ссутулилась, пряча маленькие ладошки в карманы и разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, становясь таким образом спиной к провинившемуся пареньку и лицом к небольшой кафешке.  — Пошли, — спокойно сказала она, зашагав в сторону пешеходного перехода, вынуждая Микки неуверенно-удивлённо открыть голубые глаза, непонимающе хлопнуть светлыми ресницами пару раз и уставиться на идущую впереди подругу.  — А? — только и смог выдавить из себя подросток, получая исчерпывающий ответ.  — Раз уж мы в кинотеатр не попали, так давай хотя бы поедим, а то я толком ничего не ела дома, — проговорила девушка, призывая его следовать за собой до мигающего светофора, оповещающего о скорой возможности перейти на другую сторону улицы, горящую теми же цветами, что и кинотеатр, отражающимися яркими огнями в небольших лужицах на тротуаре, в зеркалах стеклянных витрин соседних магазинов и в корпусах пролетающих по трассе машин.       Да, порой Мира сильно гнула палку, заставляя её скрипеть более, чем в двух местах сразу, отличалась вспыльчивостью и любила частенько поязвить, буквально тыкая человека носом в его собственные проблемы, из-за чего с ней дружили, да и просто общались, далеко не все их одноклассники, но блондину казалось, что лучшей подруги просто нельзя было сыскать. Кто ещё, если не Мира так поможет на контрольной, прикрываясь поиском личной выгоды для себя? Кто, если не Мира, останется на дополнительных, помогая с конспектом или с уборкой класса? Кто, если не Мира, покажет новые игры, затащит в парк аттракционов на выходных, развеселит, когда станет скучно, или упрекнёт в лени и беспечности, заставляя приступить к незаконченному делу вновь? Ответ уже был в голове у Микки с первого класса, отзываясь каждый раз на родной звонко-требовательный голос с проскальзывающими нотками усталости и желания сделать что-нибудь сверх поразительное в этом рутинном колесе жизни: «Мира, и только Мира!»       Кафе, называемое «День Марии», было сравнительно небольшим. Шесть округлых столиков, покрытые дешёвым лаком, занимали большую часть помещения, обделанного тёмными объёмными обоями, напоминающими стволы вековых деревьев своей шероховатостью, в то время, как маленькие квадратные столики украшали углы, приманивая одиноких посетителей разделить с ними своё грустное времяпрепровождение. Деревянные потолки и полы были, предположительно, из такого же дешёвого дерева, что и остальная мебель в кафе, за исключением коллекции резных ложек, помещённой в рамочку над самой дверью и являющейся произведением древнего мастера из далёкого века, доставшейся нынешней хозяюшке ещё от её дедушки в наследство и стоящая, без многого без малого, приличною сумму. Обеды, по большей части, были однообразными и незамысловатыми, да и выбор блюд был невелик, что частенько служило поводом для многих людей обойти это непримечательное местечко стороной, однако же, как заметили Мира и Майки, именно здесь делали на редкость вкусную и дешёвую пиццу, ради которой и весь город проехать было не жалко. Чего стоил один только запах, когда её, только что испечённую, ещё не остывшую и обжигающую язык, ставили перед голодным посетителем, готовым съесть даже быка, лишь бы утолить свой волчий голод!       Когда они были в младшей школе, то частенько заглядывали сюда перекусить, отдохнуть после учёбы или даже сделать домашнее задание, ведь в кафешке обычно бывало мало посетителей, а постоянные клиенты вели себя тихо, потому что Аллина, хозяйка этого чудного заведения, отличалась повышенной сердитостью и раздражимостью на всё и вся, что летало, бегало, прыгало, говорило, чавкало и дышало, не говоря уже про тех, кто вёл себя вызывающе шумно или хулиганил! Коль заприметит она такого беспредельщика, так можно ему смело помахать белой ручкой и вручить билет, по крайней мере, в больницу с обширными синяками от мокрых и тяжёлых тряпок, которые хозяйка могла запулить в движущуюся цель с сорока метров и попасть тому прямо в голову, ещё и вдобавок, как особый призовой бонус, обмакнув их в грязную мыльную воду, остающуюся после мытья полов, совершенно не заботясь о дороговизне надетого тем несчастным костюма и не переживая по поводу полиции, обходящей её кафе за милю и знающей, что такая женщина вполне может разобраться со всеми хулиганами в своём районе сама.  — Как поживаете, госпожа Аллина? — беззлобно обратилась к полноватой светловолосой хозяюшке Мира, подходя к стойке и указывая пальцем на приглянувшуюся пиццу, пока Майки выбирал один свободный столик из четырёх.  — Как и всегда, — недовольно отвечала та, отдёргивая задравшуюся оранжевую майку и протягивая руку к выбранной девушкой еде.       Сегодня, Аллина была в добром расположении духа и только ворчала по поводу растущих цен на продукты, привычно-небрежно подавая давним знакомым школьникам их любимое лакомство с хрустящей корочкой по краям, поправляя белый фартук, немножко испачканный с левого бока чесночным соусом, прочищающим своим запашком нос любой заложенности, но на который её чуткое обоняние уже не реагировало. Посматривая на медленно тикающие электронные часы на одном из столиков, потом сверяя свой график со следующими поставками и начиная тихо причитать, твердя себе быть вежливой, сдержанной и так далее, чтобы в очередной раз не нагрубить неуклюжему разгрузчику, бурчала женщина, проверяя сроки годности уже подчерствевшего хлеба. В последний раз ей привезли не самую лучшую, если не худшую, продукцию, срок годности которой приказал долго жить, из-за чего чувствительный нос женщины настолько заколол, что она, вспоминая все добротные тюремные высказывания, приобретённые ею в стенах тёмных камер в далёком прошлом, взашей выгнала опешивших доставщиков из заведения, требуя ко следующему дню привести нормальных овощей и фруктов заместо доставленных помоев из ближайших мусорных баков. Простым разбирательством тогда и судья не отделался, а разгневанная Аллина всё-таки добилась компенсации в виде бесплатных рыбных море-продуктов, включающих в себя крабов и кальмаров.       Она, не смотря на убеждения многих, не была простым человеком, как могло показаться на первый невооружённый взгляд, но одни только глаза с потрохами выдавали их обладательницу: неестественно ярко-оранжевые, с жёлтыми крапинками, подобно капелькам росы на грязных листьях поздней осенью, с продолговатым зрачком, хоть на чуть-чуть, но отличающимся узкостью от обычного человеческого — волчьи глаза. Да, Аллина была самым настоящим оборотнем, но, конечно же, не таким, каким этот могучий зверь представал перед людьми в мифах и легендах: она не принимала своё истинное обличье при полной Луне, а делала это только по своему желанию, не питалась человечиной, предпочитая токсичному мясу двуногих баранину или говядину, и её могли убить и обычные стальные пули. Не боялась она святой воды, так как не была нечистью, а, превращаясь в антропоморфного волка с непропорционально длинными передними конечностями, женщина не теряла рассудок, здраво реагируя на любые происходящие вокруг события. Об этом знали единицы, включая парочку соседей по подъезду, местную полицию и двух школьников, постоянно посещавших её неприглядное кафе «День Марии», стоящее напротив красивого и высокого кинотеатра. Хозяйка просила удивлённого Микеланджело, когда тот узнал о её истинной природе, никому не раскрывать этой тайны, иначе бы у Аллины появились проблемы с правительством, видевшем в ней и других существах «Забытого Предела» только опасность для населения страны и ничего более…       Рафаэль спросонья шагал по мокрому тротуару вдоль тёмных переулков, освещённых редкими бело-жёлтыми фонарями, такими же старыми и ржавыми, как мусорные баки, шуршащие пустыми, грязными, одноразовыми пакетами, гремящие жестяными банками из-под консервов, свистящие разбитыми бутылками и плачущие сточными трубами, сопровождая подобной музыкой каждую безлунную ночь на окраинах города. Боец совершенно не желал толкаться в переполненном троллейбусе и жертвовать ногами, боками, животом, слухом и зрением в пользу скорейшего прибытия в нужное место, зная, что сегодня в турнире предстояло отстаивать право на участие в финале «Пепельной Зари». Холодный ветерок ерошил тёмно-алые волосы, слегка ласкал покрасневшие скулы, обтекая брови и переносицу, щекоча кожу под ушами, куда мог добраться, обходя препятствие в виде клетчатого шарфика, неплотно перехватывающего сильную шею, порой неприятно похрустывающую. Это успокаивало, расслабляло…       Пройдя ещё несколько переулков, задевая кроссовками редкие камушки на дороге и поглядывая по сторонам в поисках хоть каких-нибудь людей, не обязательно грабителей, Раф дошёл до заветного подвала, внятно повторил в миллионный раз странный пароль и спустился в бар, ещё на лестнице начиная снимать с себя верхнюю одежду и, при встрече с Алексом, отдавая вещи тому на сохранение, не доверяя местному гардеробу.  — Сегодня ты выглядишь куда лучше, нежели в прошлый раз, — проговорил дворецкий, открывая личный шкаф, приписанный ему за надёжность в хранении вещей посторонних людей, и вешая накидку друга на серебристый крючок рядом с курткой Анжелики. — Видимо, постоянные бои всё-таки рушат твоё, как и у любого смертного, хрупкое здоровье.  — Если я приболел первый раз за несколько лет, то это не значит, что вы правы, — покрутил пальцем боец, вспоминая, как они упрашивали его сделать себе выходной, сходить в кинотеатр и отдохнуть с братом нормально, грозясь неминуемой встречей с ослабленным иммунитетом, надрывом всего организма в целом и в, конечном счёте, разрушении нормальных отношений с людьми. Под этим они подразумевали неспособность внятно отвечать на простые вопросы о самочувствии, при этом не испытывая жгучее желание пробить интересующемуся черепушку, думая, что таким образом тот пытается выведать слабые мест; принимать обыденные, случайные, робкие, сближающе-жаркие касания, не воспринимая их за возможные хитрые и отвлекающие манёвры оппонента; не ходить по улицам, прожигая взглядом каждого не понравившегося человека, надеясь размять затёкшие от бездействия руки о хребет предполагаемого шпиона или потенциального противника…  — «Не стать зависящим от постоянных боёв наркоманом, жаждущим вечного кровопролития!» — как выразилась тогда в конце тирады Анжелика, заставляя Алекса утвердительно кивнуть, а Рафаэля подавиться своим любимым виски, ведь, когда твоё возможное будущее описывают в подобном свете, трудно сдержать смешка или язвительного высказывания в ответ.  — А, где она, кстати? — спросил красноволосый, взъерошивая сникшую, подобно примявшейся к землице молоденькой траве, шевелюру.  — Анжелика выясняет подробности недавнего инцидента с поставщиком на трибунах, — ответил мужчина, поправляя по-привычке чёрную бабочку.  — Инцидента? — поинтересовался странной новостью парень, облокачиваясь о стойку.  — Буквально вчера на очередной поставке парочка зверей вырвалась из своих клеток, испортила дорогое оборудование и до смерти загрызла пятерых рабочих в доках, что обошлось одному богатенькому опекуну в приличную сумму, а то, как наша подруга ответственна за все перевозки, её и вызвали сегодня на допрос по пригодности людей и клеток для транспортировки опасных хищников, — пояснил бармен, наливая бойцу его излюбленного виски.  — Так ведь подобное уже случалось неделю назад, — удивился ещё больше Раф, припоминая такой же инцидент в порту, когда в дело даже «Уличные стражи» вмешались, ведь тогда озверевшие животные выбежали на улицы и погрызли нескольких мирных жителей. — Не слишком ли часто стали происходить подобные события, мм?  — Согласен, всё это очень странно, если учитывать дельную подготовку поставщиков и обученность работников… — кивнул черноволосый, отправив лёгким движением тонких пальцев стаканчик с напитком прямиком бойцу в руки, принимаясь вновь вытирать белым полотенцем и без того чистые бокалы.  — Уверен, она сможет со всем этим непорядком разобраться, — выдал Рафаэль, залпом выпивая мутноватую жидкость с солоноватым привкусом, довольно вздрагивая от пробегающего по пищеводу холодка и возвращая стакан Алексу, готовясь пойти к лестнице, уходящей глубоко под землю. — Будешь болеть за меня с трибун? — спросил напоследок он у дворецкого, получая шутливо-уважительный поклон.  — Всенепременно, мой дорогой друг, всенепременно — утвердительно кивнул мужчина, провожая уходящего бойца взглядом тёмно-серых глаз и поправляя выбившуюся из-за уха серебристо-чёрную прядь.       Красноволосый спустился ещё ниже, туда, где металлические ступеньки переходили в песчано-каменные, где противно-спиртной воздух сменялся противно-удушающим, перчащим, ядрёно-ядовитым, обжигая лёгкие при каждом вдохе, где кроме криков сходящих с ума от передозировки адреналина фанатиков и грозных воплей разъярённых тварей ничего не было слышно, потому что уши закладывало от подобного хорового исполнения - где располагалась Арена, святилище варваров и пристанище бездушных отрепий общества, как считал сам Рафаэль. Поправляя завернувшийся рукав новой серой майки с широким вырезом и чёрными полосками, похожими на тигриные по бокам, шаркая тёмными кроссовками по оранжевому крупному песку, он, привычно-устало сгорбившись и спрятав руки в карманы обычных рваных джинс, неспешно зашёл в свою «клетку» с железными прутьями, которую, когда звенел гонг или же объявляли его имя, открывали, выпуская бойца на куполообразную, закрытую сверху стальными цепями, арену под восторженные выкрикивания зрителей.       Сняв с крючка жалкое подобие тех рыцарских лат из сказок про принцев на белых конях и принцессах, томящихся в высоких башнях, Раф быстро нацепил их на себя и услышал оповещающий о начале представления удар гонга.  — «Дорогие гости нашей скромной подпольной арены, — начал речь комментатор, всегда раздражающий красноволосого своим тоненьким и услужливым голоском. — Сегодня вы собрались здесь, чтобы лицезреть самую массовую и кровавую бойню в вашей жизни, чтобы ощутить запах поджаренного мяса, услышать отчаянные вопли побеждённых и восславить победителей? Тогда возрадуйтесь, ибо вас ожидает настоящее и ужасающее зрелище! Вас приветствуют умопомрачительные «Дебри»!»       На последних словах запрограммированные только на кровь и жестокость безмозглые рабы человеческих пороков радостно завизжали, как конченные психопаты, наконец сбежавшие из тюрьмы-психушки на свободу, отравляя своим существованием мать-природу, потому что другое сравнение наотрез отказывалось формироваться в голове при таких высокочастотных переменных человеческих голосов.  — «И так, первый участник, наша обожаемая и непобедимая легенда, всегда закованная в свои старые поношенные латы и сразившая немало сильных и смертельно-опасных противников, не проигравшая ни в одном бою и доказавшая, что не стоит судить о противнике по внешнему облику! Это наш «Пламенный Рыцарь»!» — заорал в микрофон комментатор, сопровождаемый исступлённым криком всех фанатиков трибун и треском открывающейся клетки.       На арену вышел парень, облачённый в чёрно-проржавевшие в некоторых местах латы, скрывающие сплошным панцирем лишь грудь до живота, часть спины с лопатками, плечи, локти и ноги до колен, напоминая в последнем случае вертикально обрезанные сапоги, только стальные, а оставшиеся части конечностей и тела покрывала полу-просвечивающаяся серая кольчуга, поддерживаемая тугими, тёмно-коричневыми и тонкими ремнями с мягкой внутренней стороной на сгибах суставов, в то время, как кисти защищали жёсткие, с металлическими фалангами, такие же чёрные перчатки. Полу-закрытый шлем имел закруглённое основание и заострённые ушки, одно из которых было оторвано, если не вырвано чуть ли не с корнем, и сводчатый нос, также заостряющимся при переходе от затылочной части к лицевой. За неимением набедренных лат, у Рафаэля на поясе были прикреплены тяжёлые и прочные листовидные щитки, тоже металлические и тоже старые и ржавые, потому что отыскать что-либо нормальное в этой дыре, если только слёзно не упрашивать Алекса, было просто невозможно! Эти неполные доспехи, являющиеся чуть ли не местным раритетом, порой мешались: сковывали движения при резких наклонах или перекатах, но, в целом, неплохо защищали от здешних некачественных орудий, ведь назвать затупленный ножик, не способный нормально порезать капусту, оружием у бойца язык не поворачивался. По этой причине многие противники либо сражались без брони, повышая свои шансы быть отправленными в больницы с многочисленными переломами гораздо раньше положенного времени, а иные закупались всем необходимым снаряжением у алчных торговцев на Чёрном рынке, готовых родную мать продать за грамм чистого золота. Красноволосый же не испытывал такой нужды, ведь, хоть самой хлипенькой защитой да обеспечит его Соррен. Не выгодно же будет ему, когда его главная козырная карта сложит крылышки раньше времени, верно же?       Быстренько пробежавшись травяными глазами по трибунам, Рафаэль обнаружил Анжелику, видимо, уже закончившую ту разборку с инцидентом, стоящую рядом с Алексом, довольно улыбающимся, у входа и приветственно машущую ему рукой, отчего сердце бойца стало биться реже. Лица друзей всегда его успокаивали, в то время, как лица противников поголовно раздражали, вызывали стойкое желание устроить им свидание с песчаной землицей арены. Соррен же восседал в защищённой полу-стеклянной комнатке над трибунами вместе со своей сторожевой собакой и другими «опекунами», среди которых тощих, или средних не было. Только полные щёки, кольца дыма, заполняющие пространство помещения, и безостановочно двигающиеся губы уже говорили о многом, хотя «господин» «Пламенного Рыцаря» выделялся молчаливостью, лёгким пожёвыванием папиросы, а не её курением, и странной решительностью, даже, скорее, задумчивостью, что не могло не удивить парня.  — «Да начнутся «Дебри»! — завопил комментатор в несчастный микрофон, которому Раф искренне сочувствовал на протяжении всей своей карьеры подпольного бойца, и те оппоненты, имена которых он пропустил, пока рассматривал знакомых на трибунах, выстроились в кружок напротив друг друга.       В и без того противном воздухе повисла несвойственная этому месту тишина, сопровождаемая тихим дыханием противников, застывших в напряжённых стойках, скорчивших решительные гримасы на всевозможных лицах и прожигающих бегающими по оружию своих противников глазами. Никто не решался сделать первый шаг и начать дикое побоище, что не особо радовало умолкших зрителей, из которых некоторые косо посматривали на комментатора.       Всего на арене оказалось пятнадцать участников, и только три героя могли пройти в финал, уцелев в этой баталии на выживание. Большинство нацепило на свои накаченные тела бежево-коричневые кожаные костюмы, уплотнённые мехами, дополнительными ремнями к коим были прикреплены деревянные щитки, способные защитить, как казалось Рафаэлю, лишь от кухонного ножа, но точно не от удара когтистой лапы. У кого-то на ногах красовались специальные ботинки вместе с прочными тёмными штанами, также хорошо уплотнённые и предназначенные для работы в полевых условиях, а кто-то красовался новыми кроссовками, купленными на недавней распродаже и новомодными джинсами, предназначенными для похода, разве что, в клуб, но не для боёв, где требовалась быстрота реакции и хорошая манёвренность. Кто-то хоть чем старался прикрыть голову, дабы не отправиться в клинику с сотрясением, а иные яро стремились на кладбище, в тёмный и хороший деревянный гробик с белыми тапочками на пару, иначе как объяснить их рвение показать всем свою прекрасную, залитую лаком шевелюру? Парочка индивидов отличилась полной экипировкой, не исторической, как у Рафаэля, но вполне пригодной даже для продолжительных и изнуряющих боёв, состоящей из металлических щитков, более тонких, но не менее прочных ремней-застёжек, специальных полузакрытых масок, похожих на черепа, мелькающие порой в костюмах детишек на Дне Мёртвых, да и чёрно-синий цвет выделялся на фоне песка больше, нежели тот же коричневый или бежевый.  — «Видимо, наши отважные бойцы не могут сами открыть сегодняшний полуфинал, — заговорил комментатор, чувствуя себя зайцем на охоте при подобном пытливо-ожидающем взгляде фанатиков. — Придётся им помочь… Выпускайте наших любимых зверушек!»       Под удар гонга открылись другие клетки, и арену заполнили урчащие всхрапы и посвистывания, отдалённо напоминающие скулёж побитой собаки, хотя и вышедшие на свет из своих камер звери напоминали своим строение огромных двухметровых собак. Массивные грудь и шея, защищённые толстой и упругой прослойкой запасных жиров, поддерживаемые мощными плечами и усеянные окостеневшими, напоминающими собой речные камушки, бородавками и бугорками, какие встречаются у озёрных жаб, плавно переходили к впалому животу, к сужающимся костям таза и бёдер, которые были чуть ниже пояса передних конечностей, выпирающим из-под сжавшейся иссушенной чёрно-бурой кожи. Толстые рёбра, каркасом скрывающие маленький живот с нежными тканями, также были перетянуты ссохшейся кожурой, которую назвать полноценной кожей не получалось даже при большом желании, ведь она скорее напоминала шероховатую ткань, испачканную в каком-то давно засохшем клею. Из мускулистых плеч выходили тонкие костистые лапы, с малой долей изящества истинного убийцы неслышно опускающиеся на оранжевый песок, подхватывая отдельные песчинки окостеневшими, плотно прижатыми друг к другу пальцами с тупыми когтями, предназначенными в основном для бега, нежели для нанесения ран противнику или жертве. Примечательно-отличающейся от общего строения всего тела была голова хищников. Гладкая ороговевшая морда напоминала собой толстый, не такой сплющенный череп песчаной гадюки с горбатой переносицей и отливала медью при красно-жёлтом свете прожекторов арены. От едва выделяющихся бровей отходили ярко выраженные надбровные дуги, перекочевавшие со своей привычной позиции и ставшие их продолжением. От маленького лба расходились древовидные отростки, а те, что начинались от уголков уходящего за глаза рта, доходили до основания массивной шеи, имели большую длину и меньшую разветвлённость, скреплялись тонкой бумажной серо-бежево-блеклой перепонкой, разорванной в некоторых местах. Иглообразные с маленькими зазубринками клыки двумя неровными рядами проходили по жёстким тёмно-бордово-медным дёснам, с просветами смыкаясь при угрожающем пофыркивании. Тонкую нижнюю челюсть и широкий подбородок покрывала жёсткая щетина, постепенно переходящая в два малых ряда перепончатых гребешков. Мутные, как сточная вода, круглые, без зрачков глаза, окаймлённые толстыми морщинистыми веками, внимательно осматривали стоящих в центре арены людей, машинально выискивая более слабую жертву.  — «Надеюсь, благодаря нашим хорошеньким Аюсталам, теперь-то они слегка расшевелятся!» — выдал комментатор, а Раф в очередной раз пожелал несчастному микрофону наконец-то сломаться или, на худой конец, закоротить…       Парень напрягся, одним глазом глядя на пыхтевшего в нескольких метрах громилу, облачённого в укреплённый меховой жилет с деревянными вставками на плечах и бёдрах, с такими же щитками на локтях и коленях, а другим следил за животными, нервно скалящимися и обходившими людей со спины. Напряжение в воздухе запахло первым потом с нотками неуверенности, что, конечно, не могло не взбудоражить голодных хищников, которые последний раз нормально отъедались ещё на природе, в окружении родных Северных болот, пропитанных едкими ароматами преющих трав, наполненных шумом колышущегося на ветру камыша и закрытых от людских алчных глаз мощными столетними папоротнико-хвойными лесами.       Зверей специально держали впроголодь, чтобы они яростней сражались с бойцами на аренах, стремясь убить врага любого размера и силы, лишь бы успокоить разрывающиеся от коликов и спазмов, просящих нормальной еды, насыщенной тёплой кровью, а не жалких химических огрызков с человеческих столов животы. Конечно, так поступали не со всеми животными. С теми, кого покупали очень влиятельные господа, являющимися организаторами этих подпольных турниров, обращались вполне гуманно, лишь изредка применяя кнуты и шокеры во время дрессировки, да и кормить старались почаще, дабы господская зверушка не поотгрызала руки своему хозяину. Тех же, кому выпала незавидная доля стать гончими псами на постоянных боях, зачастую даже не старались приручить, плохо ухаживали и, бывало, даже могли загонять до смерти, если животное плохо показало себя и не попыталось убить очередного смертника. Их не выпускали из железных клеток, используя при перевозках сильное снотворное, способное при передозировке избавить невольного узника от земных страданий, а для некоторых особых видов закупались стальные с дополнительными прутьями из более прочных металлов, чтобы подобное чудо не сбежало и, ненароком, не съело какого-нибудь важного гостя. Когда же случалось такое, что одному или двум зверям удавалось вырваться из своих тюремных камер, то было четыре основных этапа побега, выделенных Рафаэлем, пройти которые мог совсем не каждый рядовой, а только хорошо подготовленный монстр, помнящий о самом простом. Во-первых, о сменах караула охранников, во-вторых, о времени наибольшего и наименьшего скопления людей и на арене, и в верхнем баре, в-третьих, способный в критической ситуации не забиться в угол, а ударить в центр готовых остановить всё на свете сторожей, молящихся на свою работу и хорошую зарплату, и, в-четвёртых, пробившись через препятствия в баре, попав на шумные и серые улицы каменных джунглей, быстро сориентироваться и кинуться либо в толпу для отвлечения внимания вызванной паникой, однако возникал шанс быть сбитым машиной, либо забраться на крыши и, перепрыгивая с одного дома на другой, спешно стремиться к едва заметной в туманной дымке черте города. Однако, эту самую черту, представляющую из себя шестиметровую бетонно-решётчатую стену, подобно шипастому забору, охраняющую жилые и центральные районы от враждебной дикой природы, искажённой последствиями «Слезы Мергуллы», можно было отвести в дополнительный пункт к спасению, ведь в таких городах открытыми воротами считались крайние четыре точки, названные в честь четырёх частей света, правда их тщательно охраняли полиция и «Уличные стражи». К несчастью для животного, рискнувшего пойти на такой опрометчивый шаг, за такую попытку обрести свободу жестоко наказывали, абсолютно не жалея приобретённый за бесценок товар на Чёрном рынке. Либо калечили до полусмерти, забивая электрошокерами и кнутами до потери сознания, оставляя истекающего кровью зверя в холодной клетке, словно предлагая его Костлявой на железном блюдечке, давая тем самым понять своё место в этом подпольном мире и смириться с текущим положением вещей. Либо, если тот успевал ранить или убить многих посетителей, особенно, если среди них оказывался «опекун», то узника выпускали на арену и натравливали на него других, таких же голодных и яростных тварей, готовых сожрать любого лишь бы насытиться, до тех пор, пока они не загрызали несчастного, заживо отрывая у того конечности, вырывая куски мяса из боков, плеч или раздирая шею, голову. Либо, что любили делать богатенькие особы, вывозили виновника в закрытый лес, обстроенный под заповедник, но на самом деле являющийся тайными охотничьими угодьями, и устраивали травку, выпуская сначала его, давая возможность почувствовать желанную свободу, а затем натравливая по следам добычи своих питомцев, упиваясь погоней и жалкими попытками существа вырваться из огромной зелёной, но такой же клетки… Наказаний бывало и больше — всё зависело только от извращённой фантазии потерпевшего…       Вдруг, когда всех явно утомило подобное бездействие, один небольшой Аюстал, явно ещё молодой, не особо мускулистый, с более тонкими, нежели у остальных, лапами, резко сорвался со своего места и бросился на стоящего впереди бойца, нацелившись на виднеющуюся под воротником белую шею, тем самым побудив других собратьев начать охоту. Двухметровые хищники кинулись на выбранные цели, стремительно сужая замкнутый круг и готовясь попробовать на зуб человечину, однако предполагаемая добыча оказалось непростой, и в следующую секунду все участники, развернувшись на сто восемьдесят градусов, побежали прямо на расхрабрившихся зверей, вооружившись либо средневековым подобием оружия, хотя, по мнению Рафа, топор, привязанный к швабре, не являлся нормальной заменой секире, либо в рукопашную, желая или удивить зрителей своей силушкой, или же проверить свои навыки боя в деле. Почему никто не подумал воспользоваться простым и удобным стрелковым оружием? Правилами, которые существовали в этом жестоком мире, было запрещено использование подобного арсенала из-за слишком быстрых смертей. Фанатики на трибунах не успевали накричаться вдоволь, не могли нормально насладиться кровавым зрелищем, поэтому пришлось бойцам довольствоваться оружием прошлых веков, которым прапрадеды их дедов убивали друг друга, восседая верхом на крепких вороных конях, хотя игроки иного типа могли спокойно сражаться и без оружия, применяя свою природную силу. Так один из оппонентов, подлетев к готовящемуся к прыжку зверю, замахнулся правой рукой, защищённой плотной перчаткой, и со всей силой вдарил грозному Аюсталу прямо в левую скулу, отчего несчастное животное заскулило, машинально отпрыгивая назад и принимаясь потирать лапой ушибленное место, а воодушевлённый атакующий, быстро развернувшись, столкнулся лицом к лицу с менее мускулистым и невысоким, но более подвижным противником в тёмной кожаной накидке, ловко орудующим маленькими ножами. Усмехнувшись, тот с силой выдохнул, пригнувшись чуть ли не к самой земле, опустив руки и согнув ноги в коленях. От него повеяло отнюдь не доброй аурой, заставляющей отступить на пару-другую метров подальше, вселяя в душу животный трепет и страх. Рафаэль прекрасно знал эту ауру, чувствуя исходящие от неё тёмные потоки, ставя защищённой рукой блок против дубины решившего потягаться с ним бойца.  — Оборотень, — усмехнулся красноволосый, ловко уклоняясь от резкого выпада своего оппонента и прицельным ударом металлическими костяшками правой руки отправляя того полежать на тёпленьком песке, переключая своё внимание на других участников «Дебрей», во всю разошедшихся за столько короткий промежуток времени.       Громила зарычал, слегка посмеиваясь и скалясь нечеловеческой улыбкой, а его конечности начали удлиняться, сопровождаемые противным хрустом сухожилий и треньканьем разрывающейся одежды, появился тёмный мех, волосы заметно отросли, теперь доходя уже до стремительно расширяющихся плеч... В следующее мгновение над круглой ареной разнёсся рёв и перед небольшим юрким ножовщиком возвышался двухметровый зверь с коричневой шерстью, похожей на старый изношенный коврик в прихожей, обвисшей, морщинистой и слюнявой мордой, украшением которой стали два клыка-бивня, выросшие из нижней челюсти, мощными шеей и мускулистой грудью, проходящей от лба до кобчика, стоящей торчком жёсткой щетиной и наполовину скрывающимися под тяжёлыми веками каре-жёлтыми глазами… Перед внезапно растерявшимся смельчаком возвышался настоящий Вепрь.       Ещё разок продемонстрировав бойцу свои желтовато-белые клыки, смачно чавкнув, оборотень зарычал смесью волчьего скулежа и вопля кабана, топая большими чёрными копытами по песку, и, наклонив тяжёлую голову с заострёнными обвисшими ушами, ринулся на противника, как бык на красную ткань, но малец быстро увернулся, отпрыгивая в сторону, только в самый последний момент длинные, мускулистые, трёхпалые руки ухватили того за ногу, резко дёргая в противоположном направлении и отбрасывая человека ближе к краю, где носились голодные Аюсталы. Один зверь, гневно фыркая, решил попытать удачу и кинулся на лежащего участника, но острый маленький ножик с широким лезвием, проскользив по медной переносице, угодил в мутный глаз животного, заставляя его залиться тонким и пронзительным лаем.       В стороне от этой троицы сражались другие бойцы. Первый, уворачиваясь от удара тяжёлой самодельной булавы и оказываясь за спиной второго, ловким движением серповидных клинков распарывает тому нагрудник, оставляя глубокий порез и прицельным пинком в живот с разворота отправляет к стенке кряхтящего от боли противника. Третий, несясь на первого, решив воспользоваться его маленькой победой и отвлечённостью, сам не заметил, как из общей массы вырвался огромный Аюстал и, протаранив незадачливого атакующего в бок, впился зубами-иглами ему в плечо, повалив на землю и прижимая тонкими костлявыми лапами к оранжевому песку. Пятый, грозный громила с секирой, идя тараном на более юркого оппонента в хорошей чёрно-синей экипировке, пропустил незамысловатую хитрость в виде скляночки с жидкой сине-зелёной плазмой, прилетевшей тому прямо в лицо при очередном ударе по пустому месту, где секунду назад был проворный гад, зашатался, чувствуя, как масса начинает щипать глаза, и продолжил двигаться вперёд, пока оружием не попал по мускульно-жировому плечу зверя, решившего наконец-то пообедать. Когда на спину, ближе к правой лопатке ничего не подозревающего вожака упало острое топоровидное лезвие, вырывая из животного неожиданно-возмущённый рокот, он стремительно повернулся к ослепшему, потерянному в пространстве бойцу, максимально раскрыв тёмно-бордово-медную пасть и издав пронзительный рёв, похожий на смесь волчьего воя и протяжного скрипа ржавой дверной петли, и одним быстрым прыжком лишил того головы, защищённой самодельным деревянным подобием шлема.       Рафаэль, уворачиваясь от очередного неумелого замаха ножом или топором в свою сторону, даже не пытался ударить противников в ответ, предоставляя им хороший шанс покалечить друг друга и показать свою неопытность. Когда пять участников в одинаковых меховых жилетах оказались друг напротив друга, взяв красноволосого в кольцо, он немножко присел, готовясь к рывку, и стоило им сорваться со своих позиций, корча устрашающие гримасы, и занести над бойцом оружие, как «Пламенный Рыцарь» перехватывал одного и второго за запястья, пропустив скользящие лезвия вдоль защищённых чёрными латами рук, резким движением разворачивался, раскручивая их, подобно лопастям мельницы из старых сказок про Средневековье, и также резко отпускал, сбивая ими двух других участников. Когда же со спины решил напасть пятый, то Раф присел, позволяя разрезать над ушастым округлым шлемом противно-перчащий воздух, и, схватив его за предплечье, перекинул через себя, хорошенько приложив о песчаную землю, вырывая из него судорожный выдох. Поднявшись, первые два решили применить плазму, чтобы хоть как-то приостановить легенду, но, достав скляночки с жидкостью и бросившись в атаку снова, более худой парень получил мощный удар латной ногой с разворота в бок, отлетая в противоположную сторону, а другой, не сумевший пробить блок, поставленный за мгновение до взмаха топором, был поднят за ворот тёмно-бежевого жилета и отправлен к ближайшей стенке, припечатываясь о каменную поверхность растрёпанной светлой головой. Остальные так же, не меняя прежней тактики бессмысленного лобового нападения, были разбросаны по арене, касаясь разбитыми губами горячего песка.       Рафаэль совсем не понимал, зачем эти сопляки, не способные и простых ударов, в которые и силы толком вложено не было, выдержать, лезли на рожон с дикими зверями, готовыми за любую еду разорвать кого угодно на кусочки, и по-настоящему сильными бойцами, ломающими таким свирепым животным позвоночники голыми руками, не говоря уже о тех случаях, когда у них имеется собственное индивидуальное оружие. Да, перспектива заработать огромную сумму денег в короткий срок, коим становился один подобный турнир, конечно, заманчивая, особенно, когда деньги нужны срочно, но и головой надо думать прежде, чем идти на такой самоубийственный шаг! Раф пришёл сюда, на эту чёртову подпольную арену только из-за глаз Дони, ведь не видел иного способа достать нужную сумму за столь короткий промежуток, который назвал доктор в больнице, но он уже тогда знал, что ни за что не проиграет и остановит слепоту брата. У него появился покровитель, появились друзья, но он всё это заработал кровью и потом, днями пропадая на тренировочных площадках и оттачивая известные базовые приёмы, плавно переходя к более сложным и трудным, тратя на те и на те не одну неделю, а месяц минимум, закаляя тело. Эти же сорвиголовы хотят получить всё и сразу даже не обзаведясь нужными связями, не поддерживая ни с кем дружеских отношений, предпочитая найти собеседника за бутылкой у стойки Алекса после очередного неудачного боя, не занимаясь собой и не тренируясь перед сражениями, пуская всё на самотёк, а потом возмущаясь втихомолку и ругая тех участников, которые оказались успешнее их самих… «На кой-чёрт вам тогда сдалась эта арена, эти бои без правил?! Зачем вам получать лишние синяки и травмы, если вы не стремитесь к этой победе? Вы не боитесь помереть от клыков здешних зверей или от булавы другого, более сильного и опытного бойца? У вас головы на плечах или инстинкт самосохранения есть вообще?!» — эти вопросы всегда вспыхивали, подобно подлитому в костёр бензину, в сознании красноволосого, когда он вновь отбивал слабенький удар и припечатывал неопытного участника к земле, попутно блокируя атаку другого, такого же неопытного дурака. Если животных, ведомых своим голодом и желанием избавиться от тёмных пут подпольной жизни Рафаэль старался успокоить и отвадить от нападения на себя, легонько ударяя по известным слабым местам, вынуждая тем самым их остановиться и уйти, то людей он и не пытался пожалеть, иногда специально не рассчитывая силу удара и вынуждая тех со скулежом ползти до скамейки запасных и зализывать полученные раны, ведь человек, в отличии от невольных зверей, пришёл на турнир осознанно, так вот и пусть получает заслуженную награду…       Разошедшийся Вепрь, разобравшись со всеми своими противниками, оглушив одних, раскидав других и переломав пару костей третьим, обратил внимание на «Пламенного Рыцаря», загораясь желанием сразиться и с легендой, не проигрывавшей ни в одном сражении, пусть даже если это будет стоить ему победы в полуфинале, и быстрым шагом, поддевая тёмными копытами песчинки золотисто-красного от света прожекторов песка, направился в сторону бойца, только ему помешали. Парочка молодых Аюсталов, видимо, недавно прибывших в этот Ад, набросилась на оборотня со спины, разделившись и атаковав с разных сторон, совершая при этом роковую ошибку… С разворота, Вепрь внешней стороной кулака ударил в челюсть выбежавшему вперёд самцу, из-за чего того отбросило на несколько метров в сторону, а после, сцепив руки в замок и занеся из над головой, он с силой приложил их о маленький лоб самки, вбивая её короткой мордой в землю. Перепрыгнув через оглушённую хищницу, зверь обхватил её со спины мощными трёхпалыми лапами, поднял перед собой и резко сжал, как ребёнок сжимает игрушечного мишку, а над ареной разнёсся пронзительно-жалостливый вопль, заставивший Рафаэля вздрогнуть и обернуться в поисках своего источника. Не развернувшись окончательно, ему пришлось уклониться от летящего в него тела Аюстала, прижимаясь к песку на четвереньках. Оглянувшись назад, желая увидеть пострадавшего, парень замер на секунды две, не в силах шелохнуться: из разорванной тёмно-бурой кожи торчали осколки желтоватых костей, в местах перелома которых виднелся костный жёлтый мозг, плотной желеобразной массой наполняющий трубчатый грудной каркас. Толстые рёбра были превращены в поломанные ветки, впивающиеся во внутренние органы и разрывающие кровеносные сосуды, причиняя при каждом вздохе невыносимую боль. Слезящиеся мутные глаза беспорядочно бегали по трибунам, потолку, песку, другим сородичам, не различая, что и кто окружает их обладательницу. Хриплый, молящий скулёж эхом пробегался этими мгновениями по ушам красноволосого, пробуждая где-то в глубине души некогда мирно спящего демона.       Оторвав взгляд от несчастного существа, Рафаэль медленно повернулся к виновнику её страданий, чувствуя, как внутри всё закипает, вынуждая кровь быстрее бежать по резко расширившимся венам, как к горлу подступает яростный утробный рык, не человеческий, дикий, животный, как неистово начинает колотиться сердце, пропуская глухими ударами зарождающиеся в затуманившемся рассудке всевозможные мысли, клубком сворачивающиеся в резко сжавшихся кулаках, как стремительно сужаются черные зрачки, превращаясь в немного вытянутые точки, окрашивая мир в голове бойца в расплывчато алые тона... По телу пробежалась волна мурашек, мышцы конечностей невыносимо сильно напряглись, подобно скрученной пружине, прорезались острые клыки, скрывающиеся в повседневной жизни под видом небольших, немножко заострённых коренных зубов.       Вепрь слегка опешил, замечая пугающие изменения в ауре своего противника, но, не желая уступать легенде, покачнулся, противно скалясь слюнявыми клыками и разминая мощные плечи, слегка затёкшими после минутного любования прошлой работой, и бросился с яростным рёвом вперёд, но в одно мгновение перед ним оказался сам Рафаэль и, воспользовавшись лёгким замешательством оборотня, со всей силы ударил с правой ему в скулу, вынуждая тут же отпрянуть назад, ощущая, как по ушибленному месту начинает расползаться горячий ком боли. Мотнув морщинистой головой, тот так же замахнулся на «Пламенного Рыцаря» трёхпалой тёмной лапой, только вместо шлема ему удалось схватить лишь порыв ветерка. Присев во избежание захвата, красноволосый резко выпрямился, перехватывая переднюю конечность противника и, собрав всю злость в сжатый кулак, вдарил по чужому предплечью, улавливая ухом едва различимый треск тяжёлой кости и вырывая из Вепря болезненный вопль, вновь вынуждая сделать шаг назад, но за этим ударом посыпались следующие без передышек и остановок. Левый кулак снова соприкоснулся с правой щекой оборотня, заменяясь в одно мгновение правым, приходящимся на левую щёку, после чего, сцепив руки в замок, Раф приложил их о мощный лоб гада, вынуждая тот согнулся, почувствовать, как что-то в его черепе хрустнуло, а потом ощутить, как в подбородок врезается металлический чёрный наколенник, заставляя потерянного противника запрокинул голову, прикусить тонкий розоватый язык, и затем, как завершающий штрих, последовал удар ногой с разворота, пришедшийся острой латной пяткой прямо по носу оппонента, отбрасывая его на землю и смачно ломая переносицу. Чтобы тот не смог подняться, парень наступил ему металлическим сапогом на горло, болезненно давя холодной подошвой на кадык, вырывая из осипшего горла сдавленные хрипы, бывшие ранее грозным рёвом. По морщинистой морде стекали кровь из разбитого, смазанного подобия пяточка и слюни, увлажняя собой оранжевый песок под нижней щетинистой челюстью их обладателя, а жёлто-карие глаза-бусинки, некогда с насмешкой наблюдавшие за копошащимися под оборотнем противниками, с ужасом смотрели в узкие прорези шлема, в пылающие кислотно-зелёные, полные животной яростью и дикостью глаза напротив.       Если подобный вид израненного зверя, загнанного в угол, вызывал у Рафаэля жалость, то вид этого отброса, использующего других, как ребёнок использует игрушки, ломая их при любом удобном случае, вызывал невероятную злобу и отвращение. Ему хотелось ещё раз ударить латным кулаком оборотню в морду, чтобы выбить эти желтовато-белые клыки-бивни из кровоточащих дёсен, хотелось ещё раз сломать ему ту же руку, чтобы продлить и удвоить его страдания, хотелось пробить ему грудь булавой, лежащей неподалёку, чтобы осколки его рёбер разорвали внутренности, сосуды, лёгкие, чтобы они прорвали тёмно-коричневую шкуру и вылезли наружу, пугая всех своим отвратным видом боли. Хотелось услышать его жалобные вопли и мольбы о прощении, хотелось поиздеваться над ним, заставить ощутить всю беспомощность и безвыходность своего положения, почувствовать себя ничтожным червём, пешкой в руках умелого игрока; хотелось разорвать его, выпотрошить, как рыбку, выпустить кишки и вырвать гортань и оставить умирать вот так, захлёбываться собственной дрянной кровью на горячем песке, в одиночестве, под крики озверевших фанатиков трибун и комментариев сидящих в отдельной комнатке «опекунов»…       Но призывной скулёж с нотками нескрываемой горечи и тоски, пробравшись сквозь запутанный клубок затуманенного сознания, прошёлся остужающей лавиной по мыслям бойца, возвращая его из мира убийств и жестокости в реальность, отрезвляя и пробуждая от кошмарного пожирающего сна. Чёрные зрачки опять расширились до своего обычного размера, кроваво-алая пелена плавно растворилась, уступая место привычным серо-оранжевым цветам арены, и Рафаэль смог нормально сморгнуть, чувствуя, как внутренний демон притихает, вновь сворачиваясь тёмным комочком в дальнем уголке рассудка, и посмотреть на лежащего перед собой Вепря, всё так же испуганно глядящего на легенду жёлто-карими заслезившимися глазами-бусинками. Громко выдохнув, парень встал на колено, подняв небольшую волну пыли под чёрным наколенником, схватил оборотня за прижатое к мощной шее ухо и притянул к себе, заставляя того боязливо хрюкнуть.  — Чтоб я тебя, сволочь, больше на этой арене не видел… — нечеловеческим голосом прохрипел красноволосый, отпуская поверженного участника и давая ему возможность поскорее убраться с подпольной арены, болезненно волоча за собой переломанную конечность.       Так же тяжело выдохнув, Раф посмотрел усталым взглядом на столпившихся вокруг раненой самки Аюсталов. Кто-то тыкал её в спину или лапку медным носом, издавая тихое сипение, умоляя подняться с окрасившегося в тёмно-красные тона песка и пойти со всеми в клетки в ожидании очередного боя. Кто-то стоял рядом, низко склонив голову к пропахшей потом и этой самой кровью земле, закрыв мутные глаза морщинистыми веками и неслышно вздыхая, зная наперёд исход подобных ран. Кто-то не мог усидеть на месте, прыгал, скулил, бил окостеневшими пальцами песчаный пол, скулил, ревел, скалился, пытаясь привлечь внимание не реагирующего ни на что сородича…       Они не набрасывались на покалеченных и ослабших людей, хоть и были голодными, они не дрались друг с другом за лучший кусок, стремясь поскорее насытиться…       Они все окружили свою сестрёнку, надеясь хоть чем-нибудь облегчить её страдания, побыть с ней рядом, поддержать её, как в первый и последний раз, а она тихо хрипела, начиная захлёбываться собственной тёмно-вишнёвой кровью, пытаясь приподнять недвижимую медную голову и сплюнуть солёную, обжигающую лёгкие жидкость, но вместо этого лишь едва заметно шевеля тонкими лапами, судорожно трясущимися от пережитого шока и раздирающей боли, не в силах дружелюбно рыкнуть своим собратьям даже маленького «спасибо» за проведённое с ними время…       Рафаэль поднялся, ощущая сильную слабость во всем теле, сдавливаемом неудобными чёрными латами, и направился к несчастной умирающей самке, не взирая на предупредительное рычание других Аюсталов. Однако, когда сам вожак с порезом, оставшимся после удара топоровидной секиры, попытался наброситься на него, он показательно снял потёртый по краям ушастый шлем, кольчужные перчатки и отбросил их в сторону, показывая, что не желает им зла. Встав на колени перед задыхающимся животным, под пристальным наблюдением остальных членов стаи, боец протянул руку к её гладкой голове, пробегаясь пальцами по переносице и скулам, а после опуская ладонь ей на сильную упругую шею, нащупывая бьющуюся сонную артерию.  — Тише, девочка… Тише… Я помогу… — слегка улыбнулся красноволосый, видя в мутных слезящихся от боли глазах животный страх перед Костлявой. — Не бойся… Больно не будет, обещаю…       Охрипшим голосом договорив последние слова, боец посильнее надавил на бьющуюся жилку, перекрывая тем самым важную кровеносную артерию, и продержав так несколько секунд почувствовал, как рваное тихое дыхание самки сменилось единственным вымученным вздохом, обращённым, скорее всего, к своему избавителю. Раздробленная грудь перестала беспорядочно вздрагивать и дёргаться, конечности замерли, неслышно опустившись на горячий крупный песок, блеклые глаза на мгновение смягчились, словно она улыбнулась всем на прощанье, а потом застыли, потемнели, остановившись на тёмно-алых растрёпанных волосах стоящей перед ними фигуры. Она больше не чувствовала, как горит что-то в её избитой грудной клетке, не туманили больше её разум страх и боль.       Все Аюсталы вдруг всколыхнулись, заскулили, запрыгали вокруг уже бездыханного тела, начинавшего потихонечку остывать, а Рафаэль поднялся с песчаной земли и, не глядя на ошарашенно-замолчавших фанатиков, сидевших на трибунах, замерших в немом удивлении остальных участников, медленно побрёл в свою клетку, не подняв и пройдя мимо чёрного шлема и перчаток, вслушиваясь в отчаянно-призывные вопли сородичей умершей самки, не верящих в её такую скорою и ужасную кончину.  — «И… таким образом нашим победителем становится «Пламенный Рыцарь»! — несмело озвучил новость комментатор, на которого парень уже наплевал, скидывая с уставших и ноющих плеч старые латы.       На стене объявлений были вывешены результаты турнира, среди которых выделялись следующие записи:       «В полуфинале участвовали пятнадцать бойцов и десять Аюсталов: три человека погибли — растерзали звери; восемь ранены — небольшие ушибы, раны, переломы.»       «Четыре Аюстала были ранены, но не смертельно.»       «Один Аюстал погиб…»