Бой с Тенью

       Привычный серый ливень, на удивление простых жителей города, сменился мелкой, но не менее противной мглой, такой, что и зонтик не годился — слишком мелкая, что и капюшон надёжно не защищал — короткий был или его сдувал не утихающий осенний ветер, ледяными порывами стремясь залезть каждому прохожему под пальто или ворот куртки. Многие из-за этого неприятно ворчали вслух, не скрывая от посторонних бушевавшего у них внутри негодования на прескверную погодку. Иные просто делали расстроенное или опечаленное лицо, тихо вздыхая, желая не привлекать к себе лишнего внимания, но и пытаясь передать окружающим своё теперешнее моральное состояние, опустошённое каким-либо происшествием. Другие же обычно путешествовали из одного конца города в другой, спеша на работу, на завод или в магазины, вовсе не обращая никакого внимания на небольшую смену обстановки: что туман, что мгла, что ливень иль гололёд — им просто нет до этого никакого дела. Скорее всего, именно к этой категории и принадлежал Рафаэль, совершенно невозмутимо толкаясь в общественном транспорте, переполненным людьми, различными духами и повсеместным бормотанием обо всём на свете. Единственное, о чём, пожалуй, мог пожалеть красноволосый, не взирая на общее вымотанное из-за недосыпа состояние, натыкаясь боком на неудачно подставленный локоть и ловя подбородком чью-то голову, пропахшую каким-то дешёвым лаком для волос, так это о том, что заветная библиотека находилась не в его Северном районе, а в Западном и в двадцати минутах езды по кольцевым и забитым пробками трассах, в душном, замкнутом и тесном пространстве, что можно приписать не только к автобусу, проверенном временем, но и к общей толпе. Что могло быть лучше такой кульминации дня?       Если честно, то к этой поездке в библиотеку его подтолкнули две причины, одна из которых была куда серьёзнее и ощутимее другой.       Первой причиной стали книги, прочитанные бойцом уже по три раза за прошедшие полгода и пролежавшие последние недели четыре под кроватью рядышком со стопкой никому неизвестных бумаг и старой одеждой, просто требовавшие, глядя из-под подполья запылившимися ярко-тусклыми обложками, своего законного возвращения в родной и уютный книжный дом. Рафаэль наткнулся на них сегодня, когда переодевался, замечая, как Кланк копошится под мебелью, игриво виляя пушистым хвостиком из-под свисающего покрывала…       Второй и самой главной причиной же стал вчерашний полуфинал «Дебрей», не слабо так прошедшийся по старым ранам парня и пробудивший мирно дремавшего на отголосках подсознания демона, коего он пытался приручить уже очень долгое время, правда тот змеёныш не спешил превращаться в послушную собачонку, повинующуюся любому слову хозяина, а частенько, без особых предпосылок и предупреждений вцеплялся своими когтистыми чёрными пальцами в ладони Рафаэля, призывая бойца поднять руку на мерзких «опекунов» и комментаторов, устраивавших эти безжалостные бои, раздражал зудящее горло своим едким дыханием, желая вырвать из глотки неистовый рёв, чтобы разогнать бешеных фанатиков и лицемерных гладиаторов, заставить их прятаться по углам и не вылезать оттуда до скончания времён, проходил острыми тёмными клыками по сердцу, лёгким, рёбрам, причиняя тем самым жгучую и неудержимую боль, пытаясь вырваться наружу в своём истинном, устрашающем обличии… Порой демон затихал, получая от своего физического носителя порцию страданий, причинённых ему самому или другим людям, попавшим под раздачу, и снова засыпал, сворачиваясь в маленький комочек у солнечного сплетения, продолжая вслушиваться в последующие разговоры, стремясь поймать тонкую нить отчаяния или несправедливости, чтобы вновь показать себя, а порой не мог успокоиться, продолжал бить чёрными крыльями по клетке из рёбер и позвоночнику, царапая кости прорастающими шипами, пускал чёрные иглы во внутренние органы, пронизывая своей отравляющей аурой всё тело, прося продолжение прекратившейся бойни, не до конца насытившись кровью и болью её участников…       Держать его в узде было очень сложно, а в некоторых случаях — просто невозможно, из-за чего Рафаэль предпочитал поскорее удаляться с арены, чтобы не слышать раздражающе-восторженных криков зрителей, не видеть до омерзения ухмыляющиеся лица богатеньких «опекунов», чтобы поскорее вернуться домой, смыть с себя и пот, и кровь, и грязь, смешивающиеся между собой в противно-зудящую массу, и упасть в кровать, закрывая глаза и показывая разошедшемуся демону большой шиш вместо кровавой резни. Обычно подобное срабатывало, но вчера красноволосый долго ворочался и не мог уснуть, закутавшись в тёплое одеяло с головой, перед этим приняв лошадиную дозу снотворного и пробежав глазами по очень скучным новостям, дабы хоть как-то приманить робкого Морфея к своей гавани снов, которого, скорее всего, отпугивал не до конца унявшийся бесёнок, ютившийся в мыслях бойца и вызывающий неприятные образы мёртвой самки Аюстала всякий раз, как тот закрывал уставшие зелёные глаза. В тёмно-кровавой пелене представало погибшее животное, сломанное и искажённое, напоминающее тряпичную, выброшенную на улицу куклу, воспроизводя пугающие моменты жестокой ночи: вот она падает, пропахивая собой длинную и глубокую борозду по оранжево-жёлтому песку, жалобно скуля, а вот из её несчастного тела начинают прорастать молочные кости, медленно, противно прорывая тонкую тёмно-бурую кожу, иссушенную из-за неправильных условий содержания, тонкий слой мышц и тёмно-розового мяса, разрывая мешковидный желудок, протыкая и насаживая на себя пузырчатые лёгкие, вызывая приступ отчаянного вопля боли.       Самка начинает задыхаться, захлёбываться тёмно-вишнёвой кровью, медленно заполняющей её глотку и мутные глаза, испуганно-безумно бегающие по всему окружающему Аюстала пространству, окрашивая их в багровый цвет. Бежали слёзы по медным скулам, сочилась кровь из прорванной грудной клетки, раздирал душу её предсмертный скулёж, молящий прекратить эти нестерпимые мучения, но Рафаэль не мог двинуться с места, а просто стоял рядом, не в силах сделать один единственный шаг и успокоить несчастное животное лёгким прикосновением.       Он просто стоял без возможности отвести взгляд от этого ужасного зрелища, не мог заткнуть уши, наблюдая, как кровь и слёзы перемешиваются с песком, превращаясь в тёмно-бурую грязь, а мольбы переходят в омерзительный хрип, заполняющий собой всё вокруг.       Болотистая смесь начинала поглощать самку, искажать её и без того растерзанное тело, сопровождаясь противным хрустом ещё живых костей и последними, раздирающими душу воплями измученного существа, образуя нечто непонятное, отвратное, пугающее до оледенения пальцев, до цепных волн мурашек, пробегающих по позвоночнику, до появления инстинктивного, животного страха, желания скрыться, сбежать, лишь бы не лицезреть грязевую массу, источающую омерзительное зловоние и грудой гниющей падали надвигающуюся на парня, желая пожрать его целиком. Всё также катились слёзы из тёмных и глубоких глазниц по изуродованной морде, теперь потресканной и разбитой, всё также стучало проткнутое костями сердце, теперь почерневшее и покрытое слоем вонючей слизи, всё также раскрыта грудная клетка, теперь уже пустая, ведь испорченные органы вместе с осколками скелета пассивно волочились на сосудах и ниточках мышц по песку и к которым прилипали оранжево-алые песчинки. Нижняя челюсть просто болталась, изрезанная рваными линиями, медленно переплетались тонкие конечности, паралитически трясущиеся при каждом мелком шаге, а по дёснам текла бурая жидкость: смесь слюны, крови и гноя, такого блеклого, зеленовато-серого, густого и липкого… Эта тварь наступала, жутко завывая от разъедающей боли и тоски, а Рафаэль стоял, пытаясь отступить, крикнуть, поставить блок руками, да даже просто закрыть глаза, чтобы не видеть подобное чудовище, только ноги оставались намертво прикованы к земле, только из ослабшего горла не вырывались громкие слова, только не поднимались руки в попытке защитить от удара, только глаза не закрывались, продолжая прожигать голодного монстра отчаянным взглядом сострадания и страха… Он хотел ей помочь, но не мог. Он хотел не допустить подобное, но не успел. Он знал, что такое может произойти, но он ничего не сделал для того, чтобы это предотвратить. «Пламенный Рыцарь» мог начать полуфинал раньше, если бы атаковал первым: тогда бы и зверей не выпустили, и троих бойцов они бы не загрызли, и она бы не погибла от рук оборотня-головореза, желающего впечатлить публику своей силой и жестокостью…       Да, этим и доводил его демон, без конца прокручивая и перемешивая когтистой лапкой мысли в растрёпанной и гудящей голове, вынуждая либо гневно вздохнуть, переворачиваясь на другой бок и попытаться заснуть в очередной провальный раз, либо вымученно выдохнуть, подавляя в себе жуткое желание завыть волком в холодную осеннюю ночь и зарыться ещё сильнее в почему-то не согревающее одеяло, умоляя в который раз Морфея сне зайти до бед простых смертных и подарить ему наконец успокаивающий, нудный и повседневный сон.       Провалявшись вот так несколько мучительных часов и потревожив своими вздохами двух других обитателей квартирки, которые и так-то спокойно не могли уснуть, ощущая своим внутренним существом его пугающе-подавленную ауру, Рафаэль, взяв с собой лёгкое покрывало и наплевав на оледеневшие по какой-то причине ноги и руки, поплёлся в комнату горе-мастера, открыл с ноги тонкую дверь и упал камнем в кровать Дона, удивляя подобным поведением младшего и заставляя его подскочить на этой самой кровати от неожиданного вторжения в личное пространство посреди ночи. Он совсем недавно закончил работу на очередном сервере и только что прикончил аж десятую кружку дешёвого кофе за день, чтобы, как говорил сам, лучше спалось ночью, и первое, что пришло ему на ум, так это не слабо возмутиться, а по поводу чего именно — уже другое дело…  — «Я сегодня буду спать с тобой, и это не обсуждается!» — буркнул тогда боец вместо всех тех объяснений, которые хотел бы услышать Донателло, и прижался к брату, утыкаясь носом тому в грудь и обхватывая руками за талию, тяжело выдыхая.       Все вопросы и возмущения, разом возникшие в разуме гения, вмиг пропали, и шатен, поправив сползшее на край одеяло, тоже слегка приобнял старшего, поглаживая его по взъерошенной голове, немножко массируя виски и шею тонкими пальцами, пытаясь тем самым унять разрастающееся в стальных мышцах напряжение. Парня немного трясло, дыхание было сбито, ладони, даже через тёплую ночную водолазку обжигали холодом, а сердце, как чувствовал Дон, бешено колотилось и, казалось, хотело просто вырваться из грудной клетки брата, открыть окно, сесть на подоконник, помахать ему ручкой и улететь в небеса со словами: «Я не могу так больше! Иначе просто взорвусь и ты помрёшь от внутреннего кровотечения!», всё равно, что и без подобного действа со стороны органа, Раф умер бы от его отсутствия…       Он знал, когда Рафаэль так делал, то его либо мучили кошмары, связанные с беспорядком и вседозволенностью людей на арене, либо совесть тревожила за совершённый просчёт, которых тот мог предотвратить, либо внутренний зверь парня не отпускал, продолжая разъедать душу болезненными воспоминаниями, либо всё сразу наваливалось на сильные, но порядком изношенные плечи красноволосого, что было самым вероятным… Как и говорила тогда Анжелика, когда Рафаэль только начинал сражаться, что эти бои без особых правил могут разрушить даже самую крепкую психику, лишить здравомыслия, правда подросток не отдавал этому предостережению должного внимания, за что вскоре и поплатился нормальным режимом, окончательно сбив настрой своих внутренних часов и распрощавшись со здоровым сном, который навещал его также часто, как у кошки возникало желание залезть без посторонней помощи в горячую ванную, чтобы вымыть свои грязные лапки, — то есть, практически никогда. Дони так сильно переживал по поводу здоровья брата, его недосыпа, постоянного раздражения, что и сам перестал спать нормально, думая не о прекрасном Морфее в тёплой пелене из чудесных грёз, касаясь головой мягкой белой подушки, а о следующем сражении и последующих за ним ранах, как физических, так и душевных.       Конечно, парень знал, что горе-мастер о чём-то догадывается, что переживает, но он не хотел лишний раз показывать брату свою слабость, позволяя ей лишь раз в год-два вылиться наружу: тогда красноволосый тянулся к младшему, как переживший крушение моряк тянется к спасательному кругу, из последних сил ловил его спасительное тепло и поддержку, как ловит своими вымученными лепестками упоительные капли дождя искривившаяся в пустыне акация, проживая очередной засушливый год в раскалённых пустошах, и Донателло становился тем самым спасательным кругом, поддерживающим вымотанного моряка на плаву, тем самым дождём, омывающим кривые и жёлтые листья Царицы Пустынь, даря дереву шанс на жизнь в этом жестоком жарком краю…        На помощь пришёл и Кланк: запрыгнув на кровать и устроившись на подушке над растрёпанным тёмно-алым костром, он послужил неким щитом от плохих и ненужных мыслей, отгоняя их своей невинно-чистой аурой, чему юноша был несказанно рад и благодарен, в награду погладив котёнка по мягкому загривку. Рафаэль, вслушиваясь в размеренное дыхание брата, в тихое мурчанье рыжика, и, ощущая успокаивающее тепло замёрзшими конечностями, сильнее прижимаясь к Дони, он облегчённо выдохнул, шумно опустошая большие лёгкие и сбрасывая с тела оковы напряжения, блаженно закрывая уставшие, покрасневшие глаза, упираясь носом в тонкие ключицы напротив и вдыхая родной запах, наконец-то начал засыпать, отдалённо улавливая приятные и лёгкие касания мастера и щекочущие движения Кланка, мягким хвостиком проходящиеся по своей вечно зудящей шее…       Когда же Рафаэль проснулся, не зная, то ли благодарить Морфея за всё-таки подаренные сновидения, то ли как следует наградить Дарителя Снов не самыми льстивыми и приятными ушам словами за то, что он так долго раздумывал над его мольбами, и за окном уже был обед — спасибо в конце-концов подействовавшему снотворному, — а на месте разъедающей боли и сожалений остался лишь неприятный осадок, горчащим пеплом скопившийся в груди под сердцем и отдающим ещё не остывшими парами в голову, отдалёнными мутными видениями всплывая на отголосках сознания, а рядом мирно сопел рыжий котёнок, свернувшись комочком и грея ему болящую шею, и за компьютером сидел Дони в домашних коричневых штанах и сером кружевном свитере, доставшемся им ещё от отца, поправляя сползающие на нос очки с дополнительным моноклем в бежевой обрамке и просматривая ленту запросов в Интернете, выпивая уже вторую кружку своего любимого дешёвого кофе за пасмурное утро. Поправив выбившуюся прядь каштановых волос за ухо, Донателло посмотрел на старшего, облегчённо выдохнул, как показалось Рафаэлю, и спросил, вставая с кресла и собираясь на кухню, чтобы вновь наполнить опустевшую чашку.  — Хотя бы немножко удалось поспать?  — Обычно я сплю гораздо меньше, — усмехнулся он, ероша тёмно-алые волосы, а мастер невольно улыбнулся. Уже этих слов для него было достаточно, чтобы понять, что парень не совсем отдохнул — точнее, не до конца отдохнул, но большего он сделать не мог. Хватало и того, что боец, в кой-то веки, смог нормально расслабиться и показать, что непобедимым супергероем не является, что ему нужна поддержка и крепкая семейная опора, а это было важно и для самого Дона.  — Будешь обедать? — тут же поинтересовался гений, застыв на секунду в дверном проёме.  — Только чай, а то аппетита пока что нету… — буркнул боец, поворачиваясь на бок и прижимая маленького котёнка к груди, осторожно поглаживая его за порезанным ушком.       Чтобы помочь брату окончательно развеяться, шатен предложил ему прогуляться до той же библиотеки, ведь после подобных ночных испытаний следовало прочистить мысли холодным и привычным дождём, перешедшим в непонятную изморось, мешающую людям спокойно рассматривать радужные, кислотно-яркие вывески магазинов и следить за мигающими, старыми, проржавевшие в некоторых местах светофорами. Если бы он не предложил подобного, заметив в его руках книги, то Рафаэль наверняка бы просто провалялся в кровати весь оставшийся день, притворяясь ленивой амёбой и ворча по поводу плохих новостей, хоть это, по большому счёту, и было его обыденное состояние, да только кое-кому требовалось поработать в тишине и старшему помочь ещё хоть чем-то хотелось.       Буквально силком надев на Рафа чёрную накидку с клетчатым шарфом и всучив упакованные бумажные носители со сменной обувью, Донателло приказным тоном велел ему наведаться в книжную обитель, грозясь не пустить домой без новых книг и без перечня продуктов, какие уже потребовалось купить, получая от красноволосого ворчливо-вымученный вздох…       Вспоминая всё это сейчас, толкаясь в душном автобусе, вдыхая всевозможные ароматы духов и свежей бумаги, лаков и синтетических курток и вслушиваясь в гудки телефонов и сигналы пролетающих мимо машин, боец улыбался уголками губ, ощущая, как внутри начинает расползаться тепло, такое родное и такое простое, душевное, что книги, которые он держал в руках дабы не порвать пакет, стали невесомыми, будто бы их и не было вовсе…       Выбравшись из старой четырёхколёсной коробушки, покрашенной новой, более яркой ало-жёлтой краской, но не изменившей своего внутреннего содержимого, Рафаэль зашагал к трёхэтажному зданию, в котором преобладали бежевые, оранжевые, каштановые и тёмно-дубовые цвета, пластиковые окна были чистыми, крыша не протекала и сторожа не отлынивали от простой караульной службы, просматривая зорким, хоть и не молодым взглядом каждого посетителя, изредка останавливая знакомого, чтобы перемолвиться парой-другой фраз. Так и теперь бойца приостановил мужчина пятидесяти пяти лет, немного полноватый, с сединой на висках и в синей униформе смотрителя библиотеки с золотистым жетоном над левым карманом.  — Неужели ты, Рафаэль? — изумился сторож, пожимая руку давнему знакомому. — Что же ты так давно к нам не заглядывал?  — Ну, знаете, Мэр Гринор, дела очень важные были и очень серьёзные, прошу заметить! Работка же у меня не лёгкая, — усмехнулся парень, вспоминая последний бой с разбушевавшимися головорезами и их весёлыми зверушками: порез до сих пор давал о себе знать, противно зудя, когда его задевали. — Вот, решил, пока свободный денёк выдался, отдать книги. Прочитал я их давно, а вернуть смог только сейчас.  — Тяжёлая у тебя работа, Рафаэль, тяжёлая, — согласился он. — Это ты, что же, приболел?  — Да, была температура пару дней назад, но сейчас я себя хорошо чувствую. Как ваше здоровье? — поинтересовался боец, замечая небольшие круги под морщинистыми голубоватыми глазами.  — Ох, да вот, дочка наконец из-за границы приехала вместе с внуком! Мы вчера отмечали это радостное событие и говорили до поздней ночи! — улыбнулся мужчина, начиная светиться, подобно утреннему солнышку. — Как хорошо было увидеть её и Арчи, посмотреть, как они выросли и как похорошели! Знаешь, Рафаэль, это настоящая благодать! Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь ощутить это, прочувствовать!  — Я тоже на это надеюсь, Мэр Гринор, надеюсь, — искренне улыбнулся красноволый, перенимая солнечное сияние счастливого старичка.  — Ох, Боже, заболтал тебя старик, заболтал! — опешил сторож, видя новых посетителей, приходящих послеобеденной волной в библиотеку.  — Да ничего… С вами я всегда готов поговорить, — сказал парень, разворачиваясь и направляясь в глубь красивого здания, уже до конца дня сохраняя в себе приятный греющий осадок, который остаётся после общения с добрым и приятным человеком.       Он действительно радовался за мужчину, рассказавшему ему однажды летом года три назад о том, что его дочь и маленького внука не пускают на родину из-за многочисленных незаконных перевозок наркотиков и животных, скрываемых обычно под видом простых граждан. Старик тогда очень переживал, чуть ли не до слёз, а Рафаэль старался его приободрить разговорами, отвлечь, помочь сойти с непутёвых и ненадёжных рельс Отчаяния и встать на путь здравого осмысления, ведь рано или поздно, но эту границу открыли бы. Так и произошло вчера и это не могло не радовать хотя бы потому, что такой добродушный и простой человек, готовый поддержать советом в трудную минуту или одним словом способный развеять тёмные тучи, нависшие над собеседником, действительно заслуживал счастья. Бойцу всегда приятно было слушать его истории или шутки, даже если от них веяло стариной, сравнимой с годовалым слоем пыли. Когда он общался со сторожем, то его собственный голос менялся, становился менее язвительный и более сдержанным, даже успокаивающе мягким. Немножко хрипловатый, но всё ещё тёплый тембр старика приятно ласкал острый слух, охватывая всё пространство ушной раковины и внутреннего уха подобно парному молоку, пробегающему по надорванному горлу после часовой вокальной репетиции, хотя у Рафа это сравнение могло спокойно замениться иным, более точным — тёплый голос приятно ласкал гудящие от воплей и криков диких тварей и зрителей подпольной арены уши, когда заканчивался очередной выматывающий поединок…       Обманывать Гринора боец не хотел хотя бы потому, что совесть скреблась на душе, подобно самой упёртой и противной кошке, желающей высказать всё, что думала по поводу укрывания своего любимого корма в кладовке, коим на самом деле являлась жуткая правда. Не хотел Рафаэль рассказывать доброму и ранимому старику про своё участие в подпольных боях, переживая больше за его внутреннее состояние, которое могло сильно пошатнуться после такой новости, нежели за собственную шкуру, поэтому сказал Мэру, что работает в портовых доках и перегружает тяжёлые стройматериалы, металлы и топливо с одного танкера на другой, чем вызывал со стороны сторожа уважение с примесью сожаления, ведь, как тот считал, надрывать свой молодой организм на этакой работёнке за грошовую зарплату ни в коем случае не стоило, но он не осуждал выбор красноволосого, предлагая порой другие варианты, более подходящие для восемнадцатилетнего юноши, на что Раф улыбался, благодаря за предложения и вежливо отказываясь, придумывая всевозможные причины и отмашки…       Посетив сначала гардеробную, тщательно вымываемую после каждого прожитого дня, сняв с себя накидку с шарфом, оставаясь в красном лёгком свитере с жёлтыми узорами на груди и в прямых серых штанах, переобувшись в любимые и уже довольно поношенные алые кеды, парень поднялся на второй этаж, где обычно и сидели книголюбы, поглощая содержимое бумажных носителей любых жанров и возрастов, ведь на первом этаже, помимо всегда приходящих и уходящих посетителей, расположился и прилавок с комиксами и любительскими книжками новых, ещё не до конца вставших на крыло авторов. По своему интерьеру, он отличался от нижнего количеством двусторонних книжных шкафов из крепкого тёмного дуба, полки которых были покрыты лаком и всегда сияли при дневном свете, количеством столов и маленьких столиков, идущих вдоль этих самых шкафов, словно сопровождение королевских особ, а также количеством сидящих людей, изучающих историю древнего мира, перечитывающих знаменитые произведения великих поэтов и писателей, пробегающих глазами по энциклопедиям или сказкам, желая таким образом скрасить своё пребывание в этом здании. Обои, в отличии от ярко-оранжевого линолеумного пола, были светло-бежевыми, с незамысловатыми узорами по верхам и у плинтусов, плавно переходящие в бежевый потолок с объёмными цветочными вставками. Вообще эта библиотека, называемая «Центральной», помимо двух других, расположенных в Восточном районе и его разных улицах, была самой приличной, так сказать: и интерьер полгода назад обновили, и сотрудники здесь вежливые, готовые подсказать всё, что угодно, начиная с отчества какого-либо автора и заканчивая точным указанием места хранения той или иной его книги, и сами бумажные носители всевозможной информации отличались прекрасной сохранностью, но это, видимо, уже благодаря штрафам, накладываемых на чтеца, повредившего столь ценное образовательное детище.       Рафаэль привычно подошёл к миленькой библиотекарше двадцати пяти лет в строгом служебном костюме, таком же синем, в котором был и Мэр Гринор, с чёрными очками на переносице и собранными в длинный тонкий хвост тёмно-русыми волосами, подмигнул ей, отчего у девушки заалели щёки, выложил на стол три книги, в коих было по пятьсот страниц минимум, и она их тут же списала, желая бойцу найти им хорошую замену в обширной библиотеке.       Ему нравилось наблюдать за сменой настроений у людей, нравилось наблюдать за их реакциями на то или иное своё действие, нравилось видеть их смущёнными или весёлыми. Так они не казались ему поголовно блеклыми или брошенными, одинокими или разбитыми, кровожадными или отвратительными, раздражающими или пугающими… Он пытался выделить из многоликой серой толпы тех, кто мог бы поделиться с ним какими-то эмоциями, стремлениями и надеждами, кто мог бы похвалить за доброе и нужное дело, подбодрить, когда напала хандра, или же как следует ударить, чтобы отрезвить и отговорить от совершения роковой ошибки. Да, таких людей в мире становилось всё меньше, как думал сам Раф, проходя вдоль рядов книжных шкафов и замирая на секунду, заприметив знакомую чёрную с синеватым отливом макушку…       Леонардо с трудом держался, чтобы не свалиться от усталости на мокрый тротуар, когда шёл с закончившейся третьей пары в библиотеку, ведь нужно было приготовить очень важный и полный доклад, а о чём — это уже мозг парня отказывался вспоминать, болезненно гудя в висках противной усталостью. Лео с трудом держал глаза открытыми, запрещая им слипаться против воли измотанного организма, глядя в написанные корявым почерком названия возможных проектов. Лео с огромным усилием залез по тонкой лестнице к самым высоко расположенным, но таким нужным книгам. Хоть общий недосып и туманил сознание, только смертельная боязнь высоты всё равно давала о себе знать через головную боль, заставляя ноги предательски трястись, а руками безжалостно вцепиться в деревянное основание при любом лёгком покачивании хрупкой конструкции. Находясь в таком пугающем положении, он сказал самому себе, что больше за дополнительные поручения в жизни не возьмётся, чтобы ему не пообещали взамен: будь то хорошее отношение педагога к нему или хороший зачёт по предмету!       Когда парень набрал в руки несколько толстых книжек, бывших ещё в старом переплёте, и захотел спуститься, то лестница решила оказать ему небольшую услугу и помочь студенту поскорее оказаться внизу: неудачно поставив ногу на ступеньку, Леонардо соскользнул стопой и полетел вниз вместе со своими книгами, даже толком и испугаться или вскрикнуть не успел, только вот до земли черноволосый так и не долетел — кто-то сильный подхватил его, давая тем самым крепкую опору растерявшемуся юноше, обхватив со спины так, как обнимает плюшевого медвежонка ребёнок, смыкая крепкие руки на его груди, при этом ноги Лео остались на злосчастной конструкции, спустившись вместе с их обладателем на несколько ступенек вниз. Носители всевозможных историй, естественно, с линолеумом познакомились поближе…  — Слушай, а что ты такой лёгкий? — удивил и вопросом, и знакомым голосом неожиданный спаситель, обжигая знакомым горячим дыханием кожу шеи, открывшуюся, когда воротник тёмно-синей рубашки сильно отдёрнулся после падения. — Я-то думал, ты нормального сложения, а у тебя рёбра пальцами пересчитать можно! — добавил он, чувствуя локтями упирающиеся в них тонкие косточки, вынуждая Лео поёжиться от грубого перехвата и вторжения в личное пространство.  — Ну уж прости, какой есть… — усмехнулся на подобное замечание парень, облегчённо выдыхая после недолёта, стремясь успокоить бешено колотящееся сердце и восстановить прежний поток мыслей в неожиданно очистившейся голове. Теперь его и боль не тревожила, и усталость, как рукой сняло. Да, страх — это страшная сила!       На мгновение, пока он держал Лео вот так, как мягкую игрушку, в разуме бойца вновь промелькнули те жуткие моменты вчерашнего турнира, мерцающе-кровавой пеленой застилая привычное зрение: как оборотень схватил самку, как сжал её рёбра, ломая трубчатые кости, как она кричала, задыхаясь от нестерпимой боли, как скулила, прося избавления от этих мук… «Ну вот к чему сейчас это!» — заскулило его внутреннее Я, неприятно сжимаясь в районе грудной клетки, где солнечное сплетение, и боец мог поклясться своим здравомыслием, что в этот момент буквально услышал, как противный и кровожадный демон довольно защёлкал острыми зубами, запуская свои крючковатые пальцы в мышцы и сосуды, вынуждая их напрячься и резко сжаться.       Мотнув головой, Рафаэль уткнулся носом в основание шеи студента, чертыхнувшись в мыслях и сдерживая судорожный вздох, чувствуя, как сердце, некогда бившееся размеренно, пропустило глухой удар, привлекая к себе внимание спасённого.  — Раф? Всё в порядке? — удивился такому парень, чувствуя себя неловко в подобном положении.  — А?.. Да… Всё в порядке… — с титаническими усилиями проговорил красноволосый, пытаясь расслабиться, ведь очень сильно хотелось сжать хрупкое тело так, чтобы хрустели кости и разрывались органы, чтобы ощутить тепло чужой крови, противное ему самому, но приятное его внутреннему зверю. Кроваво-красная пелена хотела разрастись ещё сильнее, чтобы наверняка подчинить себе сознание бойца, да только в этот раз ему помог Лео, даже не осознавая этого: парень обернулся, дабы посмотреть, что же такое с неожиданным спасителем творится, и открыл немножко затуманенному взору неестественную белизну щёк и скул, а также увеличившиеся мешки под тусклыми, местами покрасневшими, синими глазами.  — Мне кажется, или ты ещё больше побледнел с нашей последней встречи? — выглянув из-за плеча спасённого, поинтересовался Рафаэль, спешно выдыхая клубок горячего воздуха в затылок парня, вынуждая его ещё разок вздрогнуть и невольно поморщиться от подобной близости, хотя мысленно отдавал себе должное за острое зрение и наблюдательность, благодаря в этом и самого Леонардо и в очередной раз наступая на хвост изворотливому змею, отчего тот злобно зашипел, напоследок болезненно царапнув стенки чувствительного сердца, сворачиваясь в чёрный комочек до следующего подходящего раза.  — Хм, тебе не кажется… — подтвердил его догадки черноволосый, машинально касаясь пальцами бледного лица. — Я просто опять не смог уснуть ночью: дописывал конспекты, перепроверял доклад, искал информацию в интернете, только её там не оказалось, вот и пришлось сегодня идти в библиотеку… Кстати, можешь уже и опустить меня, — вздохнул юноша, отчего-то улыбаясь, вынуждая Рафаэля сначала удивлённо моргнуть пару раз глазками, а потом, спохватившись, выполнить просьбу, и парень, уверенно опустив ноги на твёрдую поверхность пола и ощутив свободу в движениях, когда сильные руки выпустили его из своей крепкой хватки, спокойно выдохнул. — Спасибо за то, что избавил меня от обширных синяков на спине и, возможно, переломов костей, — добавил он тут же, получая довольную ухмылку в ответ.  — Странный ты, конечно. Мало того, что ты скоро на восставшего мертвеца будешь похож, да ещё и умудряешься так тщательно готовить ту же домашку… — проговорил Раф, помогая ему собрать все упавшие книги, и после присаживаясь за стол напротив черноволосого. Плохие мысли вмиг рассеялись, прогоняемые странной улыбкой собеседника и запахом старых бумаг, давая бойцу шанс вновь войти в своё повседневное русло.  — Когда ты ел? — спросил он на полном серьёзе, до сих пор ощущая кожей рук выпирающие рёбра. Почему-то, он подумал, что всё это связано с питанием…  — Успокойся, я питаюсь нормально, — не без смешка ответил Лео, раскладывая нужные бумажные носители перед собой, которых оказалось целых пять, если не считать их огромного объёма, коим можно было запросто убить человека, как следует дав подобным хранителем письменного искусства по голове. — Говорю же, я просто не мог нормально поспать несколько дней подряд…  — А кто-то мне говорил поберечься… — подперев рукой подбородок, вспомнил прошлые слова парня боец, заставляя того поднять немного скептический взгляд на свою персону.  — То был иной случай, — сказал Леонардо, открывая толстенную книжку с названием «История Великих полководцев XIX века». — У тебя была температура, а ты ходил по улицам холодной и дождливой осенью, без шапки, в лёгкой накидке и, к тому же, яро отрицал, что болен…  — Я болел простудой, а ты болеешь, как я посмотрю, излишней ответственностью, — довольно ответил боец, отчего юноша только вздохнул, пробегая глазами по длинному содержанию в конце приложения первого тома.  — Возможно, ты и прав… — проговорил он, теперь уже удивляя сказанным Рафаэля, доставая из чёрно-синего портфеля толстую тетрадь и узорчатый пенал, перелистывая исписанные странички до середины и беря в руки простую, с тонким стержнем ручку. — Но как отказать человеку, когда он попросил ему помочь? — спросил Лео, начиная писать и попутно объяснять ситуацию. — Наша новая и молодая преподавательница истории, Лидия Амортанновна, пришедшая к нам в университет в этом году, поймала меня сегодня на перерыве и очень неуверенным голоском, чуть ли не слёзно, просила подготовить хороший, не обязательно подробный до каждой мелочи, но имеющий очень интересные факты доклад о полководцах девятнадцатого века, потому что она сама уже не успевала его подготовить к следующей паре, а я, как она успела узнать за два месяца, отличался большой ответственностью, не попадался за курением или в шумных компаниях, смиренно слушал любого преподавателя на любой паре, помогал в организации концертов и праздников — был, проще говоря, «надёжным человеком, на которого можно было положиться в трудной ситуации»… — последнее было сказано с некой долей иронии, или же сарказма, как показалось Рафу. — Конечно же, часть своей работы сваливать на плечи молодого студента непедагогично, но она ещё толком не могла с отчётами к начальству разобраться и подготовить зачёт по пройденным темам, так что, даже не смотря на свою усталость, я согласился ей помочь. Видел бы ты, как засияли у Лидии Амортановны глаза… Честно, я думал, она просто наброситься на меня и заобнимает до смерти от счастья!  — Значит, ты у нас пай-мальчик и любимчик преподов? — предположил Рафаэль, мысленно представляя как к Леонардо жмётся молоденькая блондинка с пышными формами, щенячьими глазками умоляя подготовить этот доклад, а он, как истинный герой, соглашается, делая вид, что не ведётся на её недвусмысленные намёки, держа в руках тонну книг и отчётов других учителей. Что сказать, у бойца фантазия была хорошо развита, чему он был обязан хорошим и поучительным книжкам со возрастным ограничительным рейтингом.  — Это не то, о чём ты мог подумать, — оторвавшись от тетрадки, посмотрел на него Лео.  — А о чём я мог подумать? — заулыбался красноволосый, поддаваясь вперёд.  — У тебя на лице всё написано, — красноречиво ответил черноволосый, удивляя таким высказыванием собеседника, намеренно умолчав тот факт, что в тот самый момент у собеседника дёрнулись уголки губ, явно желая расползтись в довольной ухмылке, но вовремя остановленные, и вспыхнул маленький озорной огонёк в зелёных глазах, на толику секунды, однако для внимательного взгляда и этого было вполне достаточно. Ему показалось, что до Рафаэля и так дойдёт, почему он спалился.  — Вот так прям всё? — вздёрнув бровь и не веря, переспросил у него боец, искренне не понимая, как тот смог его раскусить.  — Знаешь, — начал парень, продолжая делать пометки в тетрадке и перелистывать страницы энциклопедии, — есть такие люди, какие напоминают собой открытую книгу, такую, какая сейчас лежит передо мной. Я могу спокойно узнать, в каком году кто родился, в каком столетии произошла война или разыгралась чума, какой правитель был жестоким, но честным, или же тихим, но лукавым. Я могу перечитывать её много раз, напоминать себе уже известные истории, смотреть на одни и те же картинки, но всё равно восхищаться изученными фактами и красочными описаниями. Книга не возразит, если я начну читать её не с первой главы, а со второй, потому что знаю начало, она не побоится рассказать мне пугающую или трагическую повесть, зная, что я не упрекну её в мрачном содержании, она может всегда показать, что я должен чувствовать, какие меня должны захватывать эмоции. Так же и с людьми: если человек представляет из себя открытую книгу, значит его мимика, глаза будут говорить столько же, сколько и произнесённые им слова. Не получиться у него скрыть, например, распирающую его злобу, связанною с предательством, ложью или просто произошедший ситуацией в городе или семье, даже если он этого хочет: всё равно во взгляде будет проскальзывать укор, а в жестах, тем более в выражениях на лице, непроизвольно будет чувствоваться давящее и одновременно сковывающее напряжение. Даже аура вокруг него будет слегка отталкивающей… Побороть свои эмоции, своё предвзятое отношение к чему-либо, неконтролируемые слова или действия — это для него главная задача, — проговорил Леонардо, приковав к себе внимание бойца. — Например, Микеланджело: он очень энергичный, эмоциональный и простодушный мальчишка, верящий во всё светлое, что мир ещё может измениться к лучшему, стремиться развеселить или подбодрить любого человека. При этом он является открытой книгой: у Микки не получиться скрыть своего возмущения или неприязни, не получиться сразу сделать то, что ему не по душе — он будет мяться и колебаться, но даже если он и попытается, то любой, сможет понять, что на самом деле скрывается под импровизированной маской: улыбка или слёзы… Обмануть его так же легче лёгкого. Помнишь тех хулиганов, от которых ты его спас? Они же ведь просто обвели вокруг пальца доверчивого паренька и использовали его в своих личных целях… Кажется, я заблудился в трёх соснах… — опомнился Лео, потирая слипающиеся глаза, замечая не правильно написанные слова и уходящую от сути дела мысль, понимая, что подобная лекция не была смертельно обязательной, но что-то дёргало его за язык и просило выговориться. — Надеюсь, ты понял, что я хотел сказать? — с какой-то долей опаски поинтересовался парень, получая улыбку в ответ.  — Да-а-а, тут вы с Дони похожи, — заключил Рафаэль, наблюдая, как юноша корректирует штрихом половину написанного абзаца. — Когда начинаете что-нибудь объяснять или рассказывать, то можете уйти так далеко, что сразу к началу вернуться и не получится, но, признаюсь, ты меня удивил…  — Тем, что ты открытая книга и похож на Майки? — уточнил черноволосый, получая утвердительный кивок в ответ. — Ну, таких людей, как вы двое, становится всё меньше и меньше, ведь сейчас общество требует от человека больше исполнительности, нежели показа своих эмоций или высказывания своих желаний. С такими людьми, как считают некоторые, больше хлопот, сам, наверное, знаешь, но, если подумать, то…        Раф слушал Леонардо, смотрел на него, следя за плавными движениями тонких пальцев, переписывающих исправленный абзац и попутно поправляющих слегка помятый воротник на светлой шее, за равномерно вздымающейся грудью, немножко обтянутой тёмно-синей рубашкой, за устремлёнными в книгу глубокими синими глазами, едва заметно покрасневшими в уголках после бессонных ночей, перебегающими с одного предложения на другое, убирая лишние и добавляя собственные, более точные слова, и понимал, как сильно он отличался от Майки, движения которого всегда были быстрыми или замедленными, когда он весело подпрыгивал, радостно встречая бойца и мастера, или же когда медлил при первой встрече с Рафаэлем, неуверенно шагая за неожиданным спасителем, да и от глубоких синих сапфиров брата, пропитанных безжизненной отрешённостью ко многому в этом мире и принимающих действительность такой, какой она была в данный момент, то небесно-чистые кристаллики Микки отличались искрящейся надеждой и неподдельным интересом ко всему на свете, словно пытались найти что-нибудь необычное, непривычное, неизвестное… Хотя, мысленно сравнивая двух таких непохожих друг на друга людей, являвшихся братьями, Рафаэль подметил, что ему нравится наблюдать за ними обоими, правда в разной степени... Микеланджело удивлял бойца своей живостью, бесконечным потоком тепла и света, напоминая собой настоящее солнышко, или же только что вылупившегося птенчика, такого маленького, беззащитного и уязвимого, но такого бодренького, любопытного и приятного, что хотелось бы без конца трепать его по взъерошенной блондинистой голове и поощрять искренне-едкими комплиментами, чтобы жёлтый птенчик не только радостно чирикал в ответ, но и смешно дулся, возмущённо размахивая миниатюрными крылышками, ведь так, как казалось красноволосому, было бы куда веселее и милее. Леонардо же не то, чтобы удивлял, хотя и это было отчасти так, но заставлял к чему-то проникнуться, что-то принять и осознать, и в своей продуманности речи напоминал скорее глубокое море-озеро со светлыми водными массами на поверхности, в которых могли спокойно плавать многие люди, понимая суть высказывания с первого раза, и тёмными, беспросветными омутами у дна, куда путь подавляющему большинству был закрыт и до которого добраться смог бы далеко не каждый гений-психолог, как размышлял Рафаэль. Глубина омута всегда пугала и отталкивала других, ведь в нём легко бесследно пропасть, не имея ни малейшего шанса на спасение, однако, можно было бы взять с собой на дно баллон с кислородом и фонарик, которые представляли из себя Понимание, и спокойно опускаться в сами недра сознания черноволосого, не боясь захлебнуться под напором знаний…       Немало так удивившись собственным раздумьям, нахлынувшим, подобно морскому приливу в его спокойную гавань сознания, Раф, моргнув пару раз, словно желая успокоить разошедшееся воображение, принялся дальше слушать речь собеседника, наведшую его на подобное глубокомыслие, позволяя себе расслабиться, положить голову на руки, скрестив и поудобней пристроив их на гладком столе, и со странным умиротворением слушать дальше, в принципе, обыденную лекцию, какую может читать и учитель в школе, и ведущий в новостях. Обычно, он не любил вникать во все мелкие детали того или иного события, довольствуясь общей, обрисованной самыми важными фактами картиной, но Лео рассказывал непривычно: не особо вдавался в мельчайшие подробности, не стремился красочно описать каждую мелочь, зарытую под тремя слоями пафосных речей, но добавлял к основном фактам то, что, с одной стороны было и верным, а с другой — без этого возможно было и обойтись. Почему «возможно»? Просто он рассказывал так, что невозможно было понять, нужна ли эта конструкция из предложений и словосочетаний здесь или же нет — слишком всё у него выходило правильно и убедительно. Пожалуй, именно это и привлекало на данный момент бойца в парне, через силу уже пишущем очередной сверхдлинный абзац на две страницы, но и, одновременно с тем, слегка подбешивало: «Ну вот как так можно вообще говорить? Как?» — не принимало этот факт, который многие бы назвали очевидным, сознание красноволосого, подобно назойливой мухе жужжа над взъерошенной головой и нагло напрашиваясь на мухобойку…       Леонардо же сейчас в душе испытывал странное и, вместе с тем, приятное умиротворение, видя, с каким вниманием слушали его обыденную нудную лекцию про смысл бытия, которую обычно многие предпочитали либо пресекать в самом начале, отвлекая другим делом, либо пытались увильнуть от её прослушивания, отговариваясь теми же делами, а, когда выхода не оставалось, всячески старались сбить черноволосого с мысли, добавляя свои комментарии или замечания, приплетая совсем не подходящие по смыслу истории, порою выдуманные. Пару раз в голову парня прокрадывалась мысль, что его слушают из вежливости, и тогда он, прикусывая губу, решался проверить данную теорию: замолкал, делая упор на написание очередного абзаца, чуть ли не утыкаясь в тетрадку носом, а Рафаэль отрывался от любования его волос, рук, плеч, книг и шкафов, приподнимался с локтей, сосредотачивая взгляд на синих глазах или тетрадке, и удивлённо следил за бегающим по строчкам стержнем, выводящим красивые вытянутые буквы, словно хотел прочитать не озвученную, но записанную мысль. Когда же Леонардо осторожно начинал свой рассказ вновь, предварительно спрашивая бойца, на каком месте он остановился пять минут назад, тот с твёрдой уверенностью проговаривал последнюю фразу черноволосого и принимался с прежним интересом слушать и рассматривать своего рассказчика и окружение библиотеки, укладывая голову обратно на руки. Это успокаивало юношу, позволяя с чистой совестью продолжать затянутый монолог и это, без всяких сомнений, радовало его.       День у Лео начался не самым приятным образом хотя бы потому, что извечно повторяющийся рингтон противно-писклявого будильника, за неимением более менее приличной музыки, сопровождался не только его обыденно тяжёлым вздохом, когда парень вылезал из тёплого кокона одеял, но и возмущёнными ругательствами тётушки Жанны, внезапно решившей покричать с утра пораньше на своего возможного муженька, ведь тот, видите ли, вчера подозрительно поздно вернулся домой и не позвонил, не пожелал ей спокойной ночи. Последнее, конечно, было добавлено самим студентом, разбуженным не в шесть, как вставал обычно, а в пять сорок семь и желающим ещё поспать эти тринадцать несчастных минут, ведь он-то уснул ближе к четырём, готовя конспекты к будущим парам, и всё равно, что женщина не спала вообще, дожидаясь своего любимого. Если быть честным, то парень сочувствовал её избраннику, потому что тётя умудрилась однажды прикрепить к его телефону датчик слежения, совсем незаметный и маленький, и теперь просматривала каждый его шаг, сверяя с повседневными маршрутами и негодую, если он отклонялся от них. Пришлось готовить завтрак с полуоткрытыми и слипающимися глазами, еле двигая руками и ногами, налитыми свинцом, и благодарить судьбу за столь прекрасное начало пасмурного дня. Леонардо просто поражался способности Майки мирно посапывать в своей кроватке в то время, как их покровительница с трудом контролировала вырывающиеся из горла слова и с неимоверными усилиями держалась от того, чтобы не опрокинуть на пол цветочный горшок-другой, или не побить парочку тарелок в гневном припадке, раскрасневшись от злобы и топая босыми ногами по линолеуму в прихожей, попутно выслушивая по телефону объяснения мужчины и язвительно их комментируя. Блондин даже не моргнул при довольно громком ругательстве, адресованном столику для зеркала, о который тётя не слабо ударилась мизинцем, вызывая у Лео лишь обречённый вздох, ведь её собеседник по ту сторону трубки наверняка оглох на одно ухо, если не на два сразу. Всё бы ничего, только у женщины был очень звонкий голос с нотками явного пренебрежения ко всему на белом свете, что она даже не пыталась скрывать, общаясь с другими людьми, чем многих и отпугивала от себя. Не стали исключением и племянники, с небес свалившиеся ей на тёмно-бардовую голову, и только закрепили её неприязнь ко всему живому: старшего Жанна недолюбливала из-за излишнюю ответственность и сдержанность, а младшего — из-за легкомыслия и доброты, хотя, казалось бы, есть из чего выбирать…       Когда же Леонардо собрался в университет, решив попутно подбросить отчего-то довольного Микки в школу, то его жигулёнок внезапно заглох, жалобно скрипнув, подобно коню на последнем издыхании, и отказался двигаться с места, чем вызвал у всегда спокойного и сдержанного парня огромное желание пробить черноволосой головой тёмный корпус старой машины. Пришлось добираться до учебных заведений в переполненном людьми автобусе и терпеть сильное физическое притеснение со стороны более высоких мужчин и полноватых, в частности от толстоты курток и пуховиков, женщин, достававших Лео до подбородка. Как бы юноша не хотел достать тетрадь с конспектами, на которые он убил почти всю ночь, и почитать материал к паре, но в подобной толкучке и вздохнуть-то получалось через пятое-на-десятое, не говоря уже о том, чтобы шелохнуться. Микеланджело, однако, всё устраивало, и младший привычно утыкался носиком в портфель брата, а его довольная улыбка чувствовалась даже через куртку, вот и, пока был шанс, Леонардо решил поинтересоваться, отчего же так доволен блондин, на что получил красноречивый ответ.  — «Мне Дони вчера рассказал устройство компьютера так подробно и точно, но простым языком, что я даже учебник не открывал, всё так запомнил, а сегодня у нас по информатике зачёт, и я его определённо сдам!» — радостно сказал Микки, сильнее прижимаясь к спине парня при очередном повороте транспорта.  — «То-то ты такой довольный с утра ходишь, » — улыбнулся Леонардо, искренне радуясь за Майки, прекрасно понимая, что не смог бы так хорошо рассказать ему подобный материал, ведь изловчатся и подстраиваться под других черноволосый просто не привык: что дали, то и ешь, называется…  — «Ух, теперь-то я покажу Мире, что не такой я уж и глупенький, хе-хе!» — добавил он, припоминая колкие, но не обидные замечания подруги.  — «А Донателло хорош только в области технологий?» — быстро смекнул Лео, уже мысленно представляя нового знакомого репетитором и надеясь, что так оно и окажется в конечном счёте.  — «Нет. Он ещё химию знает, физику, ту же информатику… Он вообще очень знающий! Нет, всезнающий, вот!» — ответил младший, подтвердив мысли старшего.  — «Тогда попроси его, чтобы он стал твоим репетитором, когда будешь гостить у них, — сказал Леонардо, заставляя Микеланджело удивлённо приподнять голову и упереться уже подбородком себе в изгиб молнии портфеля. — Я простым языком объяснять не могу, так как привык всё зазубривать, да и не могу помогать тебе с каждой важной для экзаменов темой, а Дон, как я понял, вполне может дать тебе необходимые знания, так почему бы этим не воспользоваться?»  — «Хм… В ваших словах, сударь, есть толика правды и глубокого смысла… Да, определённо, — многозначно прищурил глазки подросток, почёсывая подбородок свободной рукой, держа в другой сменку, подобным тоном мудреца с высокой горы заставляя старшего невольно закатить глаза и беззлобно усмехнуться. — Хорошо, обязательно спрошу!»       На перемене в десять минут после первой пары Лео ждал ещё один очень неприятный для изнурённого лекциями человека сюрприз: мало того, что весь его горький труд будет пригоден к использованию лишь через пару-тройку дней, но точно не сегодня, и то, что парень угробил вторую, хотя нет, третью ночь на всё это и данный факт никого не волновал, так в добавок его группе предстояло организовать осенний бал — не самый замысловатый, но красочный и интересный праздник, многим запоминающийся шведскими столами, весёлыми викторинами и медленными танцами, которые черноволосому совсем не западали в душу, не волновали ни одного её размеренного фибра, привыкшего к серому повседневному однообразию. Как водится, тот, кто самый ответственный и исполнительный, на того и вешали большую часть этой непростой работёнки, а из-за того, что из всего коллектива данными качествами выделялся только Леонардо, то именно к нему и прилипли однокурсники с щенячьими глазками и просьбами составить план праздника, списки продуктов и возможных сценок, костюмов и тому подобного. Очень хотелось ему просто взять и плюнуть на эту организацию с высокой колокольни, ведь он не супермен и не может спасать их круглосуточно, помогая со всеми проблемами, но из-за того, что и преподаватели начали просить парня о том же, чтобы поскорее заполнить отсчёты и предлагая в замен хорошие оценки, как плату за дело, пришлось сквозь зубы согласиться, помахав ручкой Морфею на ближайшие ночки три вперёд, ведь домашнее задание никто не отменял, и к нему ещё и эти планы прибавлялись.       Не свезло и тем, что новая учительница прибавила работки, попросив о небольшой услуге, и тем, что одна очень умная и такая же сдержанная девушка, Алегра, отсутствовала: приболела на выходных и слегла в больницу с сильным бронхитом. Почему? Просто Лео и Алегра частенько готовили одни и те же темы и проекты, помогали с организациями праздников и фестивалей, чем выручали всех своих однокурсников и педагогов, да и зачастую выручали друг друга, получив прозвище «Дуэт».       У них не было постоянных друзей, лишь хорошие знакомые, ведь с «умниками» редко находили общий язык, предпочитая говорить на темы приземлённые, более новомодные и развлекательные, нежели на темы глобальных изменений климата или волнений в правительстве страны, например. Да, Леонардо особо не интересовали современные тенденции моды, которую он называл излишней показухой, бессмысленной возможностью блеснуть своим кошельком перед друзьями, заменяя её посещением библиотек, парков и прослушиванием умиротворяющей музыки при решении очередной домашней задачи, уделяя большое внимание психологическим и нравственным проблемам нынешнего общества. Он жил не сегодняшним днём, но завтрашним, сулившем ни ему лично, ни однокурсникам, ни всему населению города ничего хорошего…       Приблизительно подобный рассказ о начале дня слушал Рафаэль, пока пальцы Лео не схватила маленькая судорога, а плечи — смертельная, каменная усталость. Откинувшись на спинку не самого удобного стула, черноволосый вымученно выдохнул, запрокидывая мутную от переплетённых в один единый и колючий ком мыслей голову и разминая затёкшую кисть более менее работоспособной рукой, прикрыл ещё сильнее покрасневшие глаза, теперь уже просто кричавшие о необходимости хорошего сна. Они уже засиделись — 17:58 показывали часы, особенно, если учитывать ещё и то, что осенью темнеет куда быстрее обычного. Даже та противная мгла, покрывавшая город серой пеленой, уже прекратилась, сменившись блеклым туманом. Он сам не понял, как дело дошло до повести о его обыденном утре, но, видимо, желание излить душу в словесной форме человеку, пусть и не близкому пока-что, оказалось куда сильнее привычной сдержанности…  — А учёба может свести в могилу? — усмехнулся боец, вставая из-за стола и оказываясь рядом с уставшим собеседником, буквально чувствуя всем своим внутренним существом его физическую и моральную подавленность, какую тщательно пытались скрыть под маской плохой усмешки. — А то ты уже на грани…  — Если бы учёба могла свести в могилу, то я бы давно лежал в гробу в любимых белых тапочках и свободном халатике, — натянул улыбку Леонардо, поочерёдно разминая окостеневшие плечи и вмиг меняясь в лице от ноюще-противной боли, подобно хорошему яду расползающейся по телу.       И вот как прикажите смотреть на этого героя-доучку, готового уснуть здесь и сейчас на гладком библиотечном столе со стопкой громадных и тяжеленных книг, каждая из которых весила по тонне, если не больше, с тетрадкою и пеналом на пару, ведь что может заменить собою хороший, крепкий и блаженный сон в родной, тёплой и уютной кроватке? Конечно же сон в огромной городской библиотеке, правда, лишь до тех пор, пока тебя не выставит на улицу сторож, убедительно прося впредь не засиживаться допоздна в общественном месте…  — Тогда как же мне тебя назвать? — усмехнулся Рафаэль, сгребая старые книги в охапку и собираясь вернуть их на законное место. Героем — никак язык не повернётся сказать, безумцем — он слишком здравомыслящий для зацикленного на учёбе параноика, мазохистом — уже ближе, как показалось красноволосому, к сути…  — Называй, как хочешь… — выдохнул Лео, отправляя тетрадь и пенял в портфель.  — Что ж, тогда выбирай: «Страдающий смертельной болезнью под названием «Ответственность», или «Узник своих стремлений», или «Последняя опора человечества», ну, или просто «Больной до учёбы», — предложил боец красочный перечень возможных нареканий, поднимаясь по лестнице к нужной полке и расставляя бумажные хранилища истории в правильной последовательности.  — «Узник…» и «Больной…» больше всего подходят, — иронично ответил парень, закидывая портфель себе за спину и подходя к книжному шкафу. — Если я упаду на дороге, ты донесёшь меня до дома?  — За бутылочку хорошего вина, — усмехнулся Рафаэль, стремительно спускаясь и равняясь со студентом, выглядевшим куда бледнее, нежели пару часов назад. В конце-концов ежедневные многочасовые засиживания за уроками ни к чему хорошему привести не могли, да и не верил боец словам черноволосого о том, что тот нормально питается. Может тётя или Микки и готовят вкусно, но навряд ли бы такой ярый ученик стал лишний раз отвлекаться от прочтения очередного параграфа на какую-то там еду… Раф скорее поверит в то, что из него выйдет неплохая балерина!  — Только скажи какого, — улыбнулся уголками слегка покусанных губ юноша, вяло перебирая ногами и направляясь в раздевалку, призывая красноволосого следовать за собой.       Прежде, чем сесть в душный, переполненный запахами и людьми автобус, они решили зайти в магазин, ведь, проговорившись в шутку про вино, Рафаэль напомнил Леонардо о списке, который впопыхах ещё утром всучила ему тётя Жанна, когда убегала на работу после таки законченной ссоры с предполагаемым муженьком. Прочитать его у парня уже не оставалось времени, и он просто остался лежать в кармане синевато-чёрного портфеля до сего момента.       Списочек оказался не маленьким не сколько по количеству продуктов, сколько по их приличной цене, заставившей бойца, глядя украдкой на исписанный листочек бумаги, присвистнуть, ведь, помимо обычного масла, яиц и молока, коих в каждом холодильнике любой семьи всегда хватало, были и дорогущее шампанское, и ликёрные конфеты, и, как ни странно, полностью расписанные брендовые духи, и, если его сопровождающий ехидно подметил вполне очевидный факт, намекающий на свидание, то Лео обречённо вздохнул, ещё сильнее напоминая загнанного коня, пахавшего уже не первый день громадное пшеничное поле. Сам факт нового свидания в который раз поражал черноволосого, ведь у тёти уже был «интересный» ей во всех смыслах человек, но, так как они вечно ругались, то она предпочитала убивать своё горе лёгким мимолётным увлечением на абсолютно неизвестной ему квартире с другим мужчиной, а на следующий день всегда просила прощения за свой взрывной характер. К подобному и комментарий оставлять не было необходимостью, поэтому Раф просто перехватил список из холодных ладоней, так и просящих себя согреть, пробежался ещё раз по нему глазами под слегка недоумевающий взгляд наполненных общей усталостью глубоких омутов и сказал, надеясь как-нибудь отвлечь парня, что, так и быть, поможет ему донести сумки с продуктами до дома уже без оплаты вином, ведь студент, по его убеждению, напросто свалится на полпути. Немножко посмотрев в чисто-зелёные изумруды напротив с салатовыми радужками и слегка коричневатыми вкраплениями, едва различимыми в сумеречном свете, Леонардо, не увидев в них насмешки или скрытых намерений, улыбнулся, стараясь отодвинуть усталость на второй план, и согласился, поднимая настроение и бойцу.       Супермаркеты — их Рафаэль не любил точно также, как и переполненный общественный транспорт в час-пик, и если во втором случае он всей своей чувствительной душой ненавидел толкучку и огромный шанс словить боком чей-либо локоть, а ногой — чей-нибудь каблук, то в светлом и большом, часто вытянутом помещении, отбелённом до режущих глаз блёсток, он ненавидел всегда снующих туда-сюда отдельных личностей, любивших занимать по десять раз место в длиннющей очереди, размером с железнодорожным путь из одного населённого пункта в другой, и тех покупателей, которые по несколько раз маячили перед носом, забирая последние хорошие, но, куда чаще, дешёвые продукты, оставляя тебя с тем же самым носом. «Это возьми, тут место займи, это посмотри, там собери — да хоть оно всё к чёрту пропади!» — как-то так возмущалось его внутренне Я, когда они зашли в большой и яркий супермаркет, ну вот совсем не отличающийся от двадцати точно таких же супермаркетов, разбросанных по их замечательно-серому городу! Именно это в них и не нравилось парню — идентичность, пропахшая бездушием, и отсутствие оригинальности…       Леонардо сразу сложил их вещи в шкафчик, положив в карман ключик с биркой «12», взял две красные решётчатые пластмассовые корзинки, отдав одну Рафу, и повёл его к витринам и стеллажам со всевозможной едой и вещами, от коих просто разбегались глаза, формируясь в сознании семицветной рябью. Всё, что нужно было бойцу, а именно — хлебушек и любимый дешёвый кофе Дона, — разместилось в самом конце и списка, и магазина, то есть в противоположном его конце, так что пройти ужасающе длиннющий путь от кассы до кассы, только соседней, всё-таки предстояло. Обречённо вздохнув, силясь не завыть волком в общественном месте, дабы не привлекать ненужного внимания посторонних, красноволосый поплёлся за парнем, более менее уверено шагавшим и внимательно смотрящим на цветные прилавки, сравнивая на лету цены и качество товара.       Походы по магазинам не были для Лео в тягость, даже скорее наоборот — они его отвлекали, помогали расслабиться, ведь других людей черноволосый просто не замечал, в то время, как его спутник опасался столкнуться с кем-нибудь плечом и вылить на того целую бочку нецензурных слов, потому что всецело его внимание привлекали длинные и точные составы продуктов, сроки годности и производители, всегда печатающиеся мелким, едва разборчивым шрифтом, однако подобное только больше разжигало интерес к данному творению пищевой промышленности. Прокручивая в руках, стараясь прощупать всю консистенцию хлеба или творога, да и того же сыра, юноша стремился выбрать правильный и хороший товар, дабы не пришлось переплачивать лишний раз или жалеть о разболевшемся желудке.       Такой подход, мягко говоря, удивил, если не шокировал, Рафаэля, привыкшего брать первую попавшуюся в руку на прилавке вещь, ведь стоять и с ювелирной заботой разглядывать её от корки до корки битый час у него просто не хватит терпения, поэтому он, вначале, с толикой офигивания наблюдал за придирчивым выбором своего спутника, потом с удивлением, потому что не понимал, как можно пять минут глядеть на один продукт, затем с негодованием, ведь десять минут — серьёзно, десять Карл! — а уже спустя пятнадцать минут топанья на одном месте, точнее, у одного стеллажа с едой, его левый глаз начал нервно подёргиваться.  — Если мы не уйдём отсюда через долбаную минуту, я тебя в этот пакетик с творогом запихаю и цену по привлекательнее набью, чтоб разобрали поскорее… — угрожающе-пугающим тоном заявил боец, нависая над Леонардо, подобно ядовитой кобре, готовящейся к молниеносной атаке. Вся его аура просто рычала, заставляя некоторых покупателей с настороженностью наблюдать за подобной картиной.  — Хорошо-хорошо, я как раз выбрал хороший творог с самым маленьким составом, только сегодня привезённый и… — согласился парень, выпрямляясь и собираясь расписать достоинства этого несчастного пакетика с молочнокислым продуктом, только его тут же прервали.  — Избавь меня от подробностей и пошли уже! — мученически произнёс красноволосый, отправляя пакетик с творогом прицельным броском в корзину и подталкивая повеселевшего студента к следующему по списку товару, упираясь ему в плечи ладонями.  — Так, что там дальше? — поинтересовался он, беря в руки список. — Ну с молоком и хлебом мы, я думаю, быстро разделаемся, не говоря уже про шампанское, конфеты и яйца, а вот с маслом, помидорами и макаронами, рисом и чаем придётся повозится…       На такое уверенное заявление бойцу оставалось только обречённо заскулить, ведь только сейчас он понял, на какое замечательное времяпрепровождение подписался…  — Слава Богу, мы НАКОНЕЦ-ТО ушли оттуда!!! — разнёсся по довольно длинной и переполненной людьми улице громкий голос Рафаэля, испугав идущих впереди женщину с ребёнком, двух бабулек, ожидающих разрешающего зелёного сигнала светофора, стоящего напротив супермаркета, и заставив некоторых бредущих позади ребят, судя по всему, в наушниках, недоумевающе оторвать глаза от экранов телефонов и посмотреть на двух парней, почти одинаковых по росту и несущих в руках белые пакеты. За спиной первого мерно покачивался небольшой чёрный портфель с простенькими синими узорами, плавно переходящими из закруглённых полумесяцев в остроконечные линии, чёрные короткие волосы редкими прядями выбивались из-под серой шапки, а блекло-сизая куртка, толком не доходившая до колен, плотно облегала худоватое тело. Он слегка покачивался, будто от лёгкого ветерка, хотя ни малейшего намёка на него в помине не было. В руках же второго были белые пакеты с яркой красной надписью «Благодарим за покупку!», наполненный почти до верхов, ведь список оказался затратным не только по стоимости, как подумал сначала Лео, но и по количеству. Обычно взъерошенные тёмно-алые волосы были отчасти прибитыми, напоминая собой молодую травку после ночи, на утро покрытую росой; клетчатый мягкий шарф надёжно обхватывал горло, плотнее прижимая к нему короткий воротник чёрной накидки, матовым светом отражающейся при ярких вспышках фонарей или машинных фар. Рафаэль, можно сказать, нагло забрал себе эти пакеты с продуктами, наотрез отказываясь отдавать юноше один из них, ссылаясь на его общее вымотанное состояние, и, как оказалось потом, не зря…       Когда они зашли в автобус, вновь переполненный, потому что люди как раз возвращались с поздней работы, и оказались прижаты к окну и друг к другу чуть ли не в плотную. Чертыхнувшись вслух, боец убедительно попросил пару человек, благодаря которым он оказался в таком положении, немножечко отодвинуться, чтобы была возможность нормально дышать. Хоть расстояние в школьную тетрадь и невесть что, но всё же лучше, чем ничего… Леонардо же, в силу затуманенного усталостью сознания, никак не отреагировал на чужое, очень близко расположенное лицо и спокойно, даже с какой-то толикой облегчения облокотился спиной об прочное стеклянное, правда запачканное снаружи окно. Портфель не причинял каких-либо неудобств, да и парня сейчас подобное бы совсем не волновало. Раф же, поставив в ноги один пакет, набитый в основном крупами и хлебом, схватился освободившейся правой рукой за жёлтый поручень, стараясь не касаться рук других людей не смотря на то, что его собственные ладони были защищены перчатками, про кои только что вспомнил, благодаря свою забывчивость и увлечённость, и встал полубоком, как бы взяв студента в кольцо и обеспечив вместе с тем себе более надёжную опору при поворотах.        Более менее спокойно выдохнув, красноволосый посмотрел на Лео, немножко сгорбившегося и прикрывшего покрасневшие глаза, отчего могло показаться, что парень решил прикорнуть до следующей остановки. В свете уличных фонарей, через раз белых, через раз золотистых, мрачные мешки под синими глазами практически растворялись, чему способствовали и сумерки, да и мертвецкая бледность исчезала, сменяясь отражающимися цветочными бликами вывесок магазинов и домов, когда автобус тронулся с места и за стеклянным окошком начали пролетать разнообразные городские огни. Аккуратные тонкие чёрные брови, прямой нос, не сильно выделяющиеся скулы, тонкие губы, немножко покусанные то ли от нервов, то ли по привычке, почему-то рисовали в воображении бойца образ оловянного солдатика, такого же стойкого, такого же одноногого, такого же самостоятельно-одинокого… Рафаэль бросил все свои мысленные силы на понимание этого необычного сравнения, пытаясь докопаться до сути, плавно, постепенно, так же поэтапно, как подробно это разъяснял Дони, не обращая уже никакого внимания на людей, гудки пролетающих мимо машин или общую духоту четырёхколёсной коробушки.       Тут автобус, видимо, подражая той противной лестнице из библиотеки, решил ещё сильнее сблизить пассажиров, явно не желающих этого, и, когда перед ним резко выскочила резвая легковушка, стремясь пролететь на зелёный свет, то транспорт не слабо качнулся в сторону, едва ли не врезаясь боком в грузовик и не придавливая собой другую легковую, а возможный виновник возможного ДТП решил поскорее ретироваться, ведь аварии, слава Богу, не случилось, хотя в самом автобусе обстановка накалилась куда значительнее. Из-за резкого дёрганного поворота, спасибо быстрой реакции водителя, все люди, большая часть из которых не держалась за поручи или сидения, с силой и от неожиданности навалились друг на друга так, что Рафу показалось, будто их бульдозером утрамбовали, а сам он буквально вжал Леонардо в стенку, познакомившись носом и губами с пыльно-запотевшим стеклом поближе, чуть ли не попробовав его языком. Его руку как следует зажали и в изгибе локтя, причиняя ощутимые неудобства, и в кисти, надавив то ли спиной, то ли боком на костяшки и заставляя громко чертыхнуться, заталкивая более красноречивые слова поглубже в глотку. Юноша мог поклясться, что в этот миг почувствовал, как его грудная клетка нещадно хрустнула под тяжестью железного каркаса бойца, поэтому, закусив губу и не в силах нормально вдохнуть, ведь весь воздух из лёгких выбило сплошным хлопком, произнёс, щекоча ухо красноволосого тёплым дыханием.  — М-можешь отодвинуться, а? А то тебе точно придётся меня домой на горбу тащить… — прохрипел парень, получая ответ не менее хриплым, даже скорее рычащим голосом.  — Если бы мог, то бы уже давно это сделал, — сказал Рафаэль, пытаясь оттолкнуть прижавшихся к нему пассажиров и хоть как-то высвободить зажатую конечность, только это никак не помогало делу, а даже ухудшало положение, ведь при небольших толчках получалась большая отдача, и руку ещё сильнее выворачивало, теперь уже причиняя значительную боль, походящую на расползающиеся по венам раскалённые угли, чему и поспособствовал злосчастный автобус, когда резко тронулся и люди так же резко отлепились друг от друга. Лео с наслаждением вздохнул, вновь опустив напряжённые плечи, а его спутник неожиданно побледнел, сгорбившись и хватаясь за пострадавшую руку, умудряясь держать в другой пакет с остальными продуктами. На его лбу выступил пот, дыхание участилось и плечи вздрагивали.  — Раф? Ты как? — забеспокоился черноволосый, пытаясь заглянуть в глаза собеседнику.  — Ха… Да так… Ух! И хуже бывало, — признался Рафаэль, потихонечку растирая затёкшими пальцами стреляющий сустав, хотя в перчатках да ещё и с пакетом это было не просто сделать. — Ничего, пройдёт!  — Пройдёт ему… — фыркнул Леонардо, стаскивая пакеты с продуктами в уголок и прижимая их одной ногой для надёжности. — Давай-ка, оголяй руку, — тут же выдал, натыкаясь на удивлённо-непонимающий взгляд зелёных глаз.  — Это ещё зачем? — поинтересовался боец, не желая раздеваться пусть и в довольно тёплом, но всё-таки автобусе.  — Я по-нормальному тебе её разотру. Так пройдёт быстрее, — пояснил парень, требовательно глядя на тёмный рукав и сжатый ладонью локоть.  — Не, благодарю за заботу, но я лучше до дома дотерплю, — усмехнулся красноволосый, получая строгий взгляд в ответ.  — А как ты, позволь спросить, держаться будешь? — выгнул бровь студент, вынуждая того с немой надеждой оглядеть пространство вокруг себя и обнаружить, что сменить своё местоположение у него не получится ни при каком раскладе, ведь рядом с ним к окну он встать не сможет — рядом толпится троица, к поручню не прижмётся, так как его облепили ручищами от основания до потолка, а пытаться протиснутся через толпу, что изредка теперь подталкивала Рафа сзади, даже не стоило.        Ещё разок посмотрев в уверенные синие глаза напротив и смеривший с необходимостью, боец обречённо выдохнул, расстёгивая накидку и стягивая с правой руки рукав, после закидывая его на это же плечо, а для подстраховки упираясь левой в поручень, проходящий чуть ниже окна у талии юноши, не смотря на то, что автобус шёл медленно и спокойно, уже без резких поворотов. Лео немножко растёр руки, чтобы хоть как-то их отогреть, ведь он всегда мерз по непонятным ему самому причинам, и, закатав рукав лёгкого красного свитера до предплечья, принялся осторожно разминать сустав, порой с силой, порой с какой-то лаской надавливая на мышцы, отчего Рафаэль морщился сначала — от холода, резко охватившего локоть, бывший совсем недавно в тепле, потом — от расползающегося по руке дискомфорта, ведь мять мышцы, не то, что мять бесчувственное тесто, а затем — от приятного чувства лёгкости, разливающегося по тканям, когда боль, стреляющая разрядами, подобно оголённому проводу, спала. Парень удивился тому, насколько горячей оказалась кожа бойца, хотя в первый раз, когда перевязывал ему рану на руке, он не заметил подобного возможно из-за того, что подтвердилась его догадка о болезни красноволосого, а сейчас юноша вновь подумал, как бы тот не заболел.  — Ты всегда такой горячий? — спросил черноволосый, желая узнать наверняка и сразу.  — А ты всегда такой холодный? — задал встречный вопрос собеседник, ощущая, что кончики его пальцев до сих пор не согрелись и щекотали кожу холодком.  — Ну, холод-то ещё понять можно, но как ты мне объяснишь то, что похож на ходячую печку? — попытался обойти вопрос студент, натыкаясь на железный отпор.  — А холодный и бледный ты всегда наверняка из-за того, что часами зубришь домашку и не питаешься нормально, — оскалился Раф, одевая накидку обратно. — То есть, во время…  — Хм, хочешь сказать, если я буду соблюдать режим дня, то буду похож на пылающий костёр? — усмехнулся Лео, получая такую же усмешку и щелчок пальцами перед носом в ответ.  — Разумеется! — улыбнулся боец, заставляя и его улыбнутся от подобной прямолинейности.  — Спасибо, — тут же добавил Рафаэль, хватаясь за поручень, когда от него отлепилась одна ладонь.  — Всегда пожалуйста, — вновь облокотившись спиной об окошко, произнёс Леонардо, устремляя немного повеселевший, но всё ещё усталый взгляд вперёд на дорогу, стараясь поймать её мимолётные очертания между головами людей, а парень, ощущая на сгибе локотка приятный холодок, подумал, что сегодня ночью сможет наконец-то отоспаться, ведь финал объявят через пару дней, считающимися выходными у участников сражений, а все плохие мысли развеяли тепло брата, мягкая шёрстка Кланка и спокойная, размеренная речь Лео, которые вместе переплелись в согревающий комочек у солнечного сплетения и радовали душу, зля и выводя из равновесия обыденно-скрытного демона, мешая ему спать на отголосках сознания и выгоняя его из разума на ближайшие дни. Да, без сомнений, Рафаэль сможет отдохнуть несколько дней, называя их в последствии настоящими каникулами, но только после того, как проводит уже засыпающего на ходу парня до дома и донесёт его тяжёлые пакеты до самой кухни, ведь что-то подсказывало красноволосому, что придётся всё-таки его затаскивать в квартиру на своём горбу, хотя он-то и не был против…