Бой с Тенью

      Город полностью накрыла гроза, тёмной беспросветной пеленой туч сгущаясь над крышами многоэтажек, захватывая сильными порывами леденящего ветра мусорные пакеты, обрывки листовок и бумажек, порой закручивая их в небольшие вихри или же просто унося их по прямым улицам к морю, где в порту их обычно находили дворники и сгребали в огромные мокрые кучи. Ядовито-яркие вывески магазинов и рекламных объявлений особенно прекрасно смотрелись из темноты подворотен, по каким пробирался Рафаэль, чтобы спастись от противного ливня, не желавшего прекращаться ни на минутку. Из-за штормового предупреждения ни автобусы, ни троллейбусы не ходили к ближайшей к бару остановке, вот и пришлось бойцу спотыкаться в переулках, скрываясь от сплошного потока мутной небесной воды под железными навесами серых домов, штукатурка которых уже давно осыпалась. Шаркая туфлями по литому, но покрытому незначительными трещинами асфальту, он стремился поскорее добраться до бара, ведь опаздывать на встречи было не принято.       Вчера вечером, где-то часов в девять, ему позвонил Соррен и велел явиться к полночи, чтобы вместе с ним отправиться на открытие полуфинала «Пепельной Зари», какое должно было состояться сегодня в час ночи на главной центральной арене города. Рафаэль приблизительно знал, где она расположена, но точными данными обладали лишь Алекс и его «опекун».       Ему не очень-то и хотелось переться в подпольный бар под дождём в ледяную ночь, когда от каждой капельки, попавшей на лицо или, тем более, на шею, приходилось вздрагивать, как от пощёчины, но приказ был приказом, по крайней мере до окончания «Пепельной Зари», ведь его контракт с Сореном заключался именно на таких условиях. Донателло уже практически прошёл курс домашней реабилитации, и следующий месяц должен стать последним — Рафу уже не нужно будет изводить себя угрызениями внутреннего демона и печалиться из-за нехватки денежных средств брату на лекарства, ведь если он победит, то они преспокойно смогу закрыть эту страницу в своей жестокой серой жизни. Он обязательно победит! Во что бы то ни стало!       Громила-страж, привычно сгорбившись и нахмурив густые брови, потребовал пароль и недовольно что-то пробурчал, когда боец в тысячный раз проговорил верные слова, пропуская его внутрь, хотя уже давно его запомнил и с уверенностью смог бы назвать его имя полиции, если бы их подпольную арену нашли.       Сегодня, на удивление, бар был почти пуст. Даже самых заядлых алкоголиков, каких обычно оттаскивал от бармена силой тот самый страж, не было видно. Только несколько телохранителей в строгих костюмах и чёрных очках стояли у входа на арену и у кабинетов «опекунов», что говорило о каком-то приближающемся деле. Однако Алекс, как, впрочем, и всегда, намывал вполне чистые бокалы и протирал свою горячо любимую стойку из прекрасного и дорогого тёмного дуба, доставшуюся ему от бывшего владельца этого бара с незапамятных времён. Даже если весь мир внезапно опустеет и превратиться в сплошную пустыню, то этого бармена всё равно можно будет найти в этом подпольном баре в костюме дворецкого, ведь горбатого только могила исправит, как думалось Рафаэлю.       Подойдя к нему и обменявшись приветствиями, парень хотел было уже начать снимать с себя промокшую на спине и плечах чёрную накидку, но Алекс его остановил.  — Господин Соррен уже собирается отъезжать, так что не спеши, — сказал дворецкий, беря в руки небольшой бокальчик и доставая из шкафчика бутылочку с виски.  — И долго он уже собирается? — спросил красноволосый, чтобы узнать насколько он припозднился, присаживаясь на табурет и потирая подмёрзшие костяшки рук.  — Немного. Минут пятнадцать, — ответил мужчина, наполняя стаканчик мутноватым напитком и протягивая его бойцу. — Анжелика совсем недавно собрала всех своих ребят, зверей и оборудование и уехала на Центральную арену.  — Она в своём репертуаре, — проговорил он, глядя на поверхность кисловатой жидкости и вспоминая, что подруга всегда опережала в переездах «опекунов» и их прислужников, предпочитая узнавать всё сразу и на месте.       Так же было и с первым их переездом, когда изначальную арену раскрыли и пришлось подыскивать новое местечко для турниров, каким оказалась теперешний бар и его песчаная арена, которые нашла именно Анжелика через своих следопытов. Это было года два назад, но уже тогда она хорошо знала Алекса и, не без его помощи, отыскала новый дом для фанатиков, живущих кровавыми сражениями.       Её тогда вознаградили, подарив новые стальные клетки и удвоив зарплату её работничкам, также зарекомендовав её в лучших досмотрщиков и укротителей, какие только были на тот момент известны. Конечно, у неё появились новые контакты и связи с куда более серьёзными поставщиками и дрессировщиками, но и новые завистники не заставили себя ждать: неоднократно Рафаэль лично разбирался с назойливыми приспешниками какого-нибудь маловлиятельного выскочки, какому не нравилась успешность женщины. Столько же раз Анж просила его прекратить расследовать «покушения» на неё и заняться своим здоровьем, только боец всегда лишь обещал, но не держал слова и продолжал следить за мошками, копошащимися у подруги за спиной.       Вот сейчас у неё появились проблемы с неожиданными вспышками предполагаемого «бешенства» у животных, что значительно подрывало её репутацию как хорошего укротителя и досмотрщика, а это очень раздражало Рафа. Он надеялся, что ничего такого не произойдёт на Центральной арене и ничто больше не потревожит покоя замужней женщины. Да, у Анжелики был любящий муж, знающий о её тайной работе, и маленькая четырёхлетняя дочь, такая же упёртая, как и её мать, поэтому Рафаэль частенько корил себя за то, что заставляет подругу работать на «опекунов», когда она должна была быть со своей семьёй. Конечно, Анж его много раз разуверяла в этом, но сам факт того, что укротительница решилась продлить свой контракт на то время, пока он не закончит со своими турнирами и окончательно не поможет брату, порой давил на него не хуже бетонной плиты. Частенько возникал в голове вопрос: «А можно ли так использовать друзей вообще?», на который отвечало уже запрограммированное на ответ подсознание: «Она же всё равно не отступит и не оставит.» Этого было вполне достаточно, чтобы спокойно выдыхать и идти дальше, когда ноги уже подкашивались и дыхание сбивалось. Это успокаивало, придавало сил, внушало уверенности, когда это было необходимо.  — Волнуешься? — неожиданно спросил бармен, вырывая бойца из омута воспоминаний. — Как-никак, а дело близится к развязке…  — Ха, да ни капельки! — усмехнулся красноволосый, залпом осушая стаканчик с кисленьким виски, хотя его ответу Алекс не поверил. — И ты, наверное, хотел сказать, к кульминации.  — Ну, если так смотреть на вещи… — согласился дворецкий, поправляя чёрную бабочку и смахивая со штанов какие-то прибившиеся крошки. — Кстати, вот и господин Соррен.       Рафаэль тут же обернулся, обнаруживая выходящего из кабинета «опекуна», которого тут же окружили телохранители-громилы, отливающие серебристой сталью при слабом свете оранжево-жёлтых ламп бара. Мужчину также сопровождала его собака, ни на шаг не отходившая от хозяина даже ночью, засыпая буквально у него под ногами и просыпаясь за несколько минут до него, чтобы он ненароком не наступил на её гладкую спину. На нем был такой же приглаженный чёрно-синий строгий костюм, холодно-белая рубашка с красивыми пуговичками, однотонный тёмный галстук и литые, блестящие на свету туфли. На пухленьких пальцах сверкали дорогие бриллианты в золотых перстнях, а голова без единого волоска была практически такой же идеально гладкой, какими были его туфли. «Опекун» опирался на небольшую трость с ручкой, вырезанной в форме серебристой собачьей головы — был заядлым собаколюбом, как порой называл его Рафаэль. Слегка пухловатые губы были вытянуты в тонкую линию, когда он над чем-то серьёзно размышлял, а тёмно-синие глаза — слегка прищурены, ведь обычно в его кабинете либо горела очень яркая лампа, либо не горело ничего и царствовала полная темноты, разрушаемая бликом докуренной папиросы.       Соррен со своей охраной направился к выходу, не задерживаясь у стойку и не бросая лишнего взгляда на бойца, испуская ауру холодности и расчётливости, ведь он прекрасно знает, что Раф пойдёт за ним и без каких-либо слов. Только его доберман, ненадолго оторвавшись от хозяина, подошла к красноволосому, сидящему на табурете и провожающему глазами уходящего господина, и села рядом с ним, негромко гавкнув сдержанно-звонким голосом.  — Что, велишь идти за хозяином? — улыбнулся Рафаэль, получая ещё один «гав» в ответ. — Алекс, плесни-ка мне ещё виски, а то одного стаканчика маловато будет.  — Сию минуту, — сказал дворецкий, повторно наполняя уже чистый стаканчик, пока собака прожигала их обоих ожидающим взглядом. — Я скоро начну собирать вещи и тоже отправлюсь на центральную арену. Будешь меня там ждать?  — Конечно! — незамедлительно ответил красноволосый. — Подожди секунду, — попросил у собаки боец, беря и быстро опустошая поставленный стаканчик с любимым напитком, блаженно выдыхая. — Теперь можно идти.  — Хорошей ночи, Раф, — попрощался бармен, начиная протирать грязный бокал, до которого ранее не добралась его чистоплотная рука.  — Хорошей ночи, Алекс, — ответно попрощался парень, потуже затягивая клетчатый шарфик на горле, поднимаясь из-за стойки и направляясь к выходу вместе с доберманом. — Можно тебя погладить? — тут же решил спросить он, получая рычание в ответ. — Ладно, тогда обойдусь… — проговорил следом, уловив краешком уха недовольное фырчанье.       Рафаэль никогда не любил дорогие машины, пропахшие первоклассными одеколонами, набитые всякими новомодными побрякушками и функциями и блестящие не хуже тех же туфель «опекуна», переливающиеся яркими кислотно-радужными бликами в ночное время, когда вступали в силу вывески, рекламные объявления и неоновые названия любых, хоть немножко уважающих себя магазинчиков. Вот и сейчас, сидя в салоне дорогого лимузина рядом с доберманом Соррена, боец хотел выпрыгнуть прямо на дорогу и вдохнуть грязно-мокрого асфальта в полные лёгкие, ведь ему казалось, что даже собака была пропитана ядрёными духами, от которых уже тошнило. Корча не самую приятную мину и глядя в окошко машины, пытаясь рассмотреть что-нибудь интересное в толпах жмущихся на остановках людей, он удивлялся, как эти телохранители-громилы умудрялись сохранять нейтрально-безразличное лицо, когда в воздухе витал запах прекрасного и дорогущего одеколона. Выдержка выдержкой, но всё же…       Серебристый лимузин завернул на главной кольцевой в сторону от основной дороги и остановился у тёмного переулка между двумя самыми яркими и высокими зданиями города, наконец-то выпуская измученного амброзией ароматов Рафаэля на грязно-выхлопной воздух центра. Автомобиль тут же умчался обратно, чтобы своими габаритами не привлекать к переулку лишнего внимания, а господин Соррен, совсем не брезгуя из-за раскрытых мусорных баков, повёл вместе со своей собакой своих телохранителей и бойца вглубь подворотни, пока они не наткнулись на закрытый подвал, к какому с одной стороны был привален громадный мусорный мешок, а с другой стояла коробка со всяким хламьём. Веля громилам в строгих костюмчиках расчистить вход, мужчина дождался, когда те закончат и откроют тяжёлую металлическую, но старую, кое-где проржавевшую дверь, и повёл их дальше прямо в глубь тёмного подвала, с виду обычного, освещённого единичными лампами и уходящего на много метров под землю в совершенно различных направлениях, превращающийся в остроугольную лестницу.       Когда же они все прошли энное количество метров и оказались на приличной глубине от поверхности, перед ними появилась массивная, такая же металлическая, трёхметровая дверь, постучав в которую, Соррен шумно выдохнул, лишний раз проклиная своего извечного врага из «опекунов» и свою одышку. Возникший в дверном проёме громила, когда дверца отворилась, внимательно, без лишних слов и вопросов осмотрел новоприбывших и пропустил дальше, куда вел уже обычный округлый, как в канализациях, коридор.       Рафаэль уже перестал считать повороты и ступеньки, периодически повторяющиеся через несколько проёмов после коридора, когда они наконец вышли к ещё одной двери, уже двухметровой, но всё ещё металлической, над которой висела одинокая лампа бело-оранжевого цвета. В одинокий глазок посмотрел очередной громила-страж и, узнав очень влиятельного господина, отворил и эту дверцу, пропуская уже уставших от темноты и бесконечного пути людей внутрь.       Их взору открылась огромная, размерами с футбольное поле, похожая своим строением бежево-каменных трибун, разделённых небольшими заборчиками, на тот же Колизей, песчано-оранжевая центральная арена, освещённая большими прожекторами белого, красного и жёлтого цветов — Арена «Пепельной Зари», как по другому её окрестили фанатики. Она была самой старой из всех арен, какие только знал лично Рафаэль, и служила местом для самых зрелищных и кровавых турниров в истории подпольных сражений. Здесь нередко убивали или же делали инвалидами даже самых прекрасных и сильных бойцов, ведь именно сюда съезжались всевозможные участники не только с их города, но и с других регионов. Трибуны находились на высоте шести метров от основного полигона битв, чтобы какой-нибудь фанатик не попытался схватить что-нибудь с «пола» и не попал под лапы разъярённого зверя. Однако, не смотря на древность всей арены, на другом её конце был сооружён небольшой бар, чтобы желающие смогли утолить свои жажду и голод, когда это необходимо, ведь бои здесь всегда проводили затяжные, часто в несколько раундов, что служило неплохим испытанием на выносливость. От бара вела небольшая тропинка к коридорам с клетками, где устраивались дрессировщики и укротители и складывалось всё оборудование. Также от основной арены вели к поверхности несколько каналов и лестниц, на случай, если бы её удерживающие опоры в виде округлых колонн искрошились и крыша бы рухнула.       Арена действительно поражала воображение, и Рафаэль, как бы в глубине души это не хотел, но всё же удивился её размаху и старине, в то время, как господин Соррен вместе со своими телохранителями ни капельки не поразился, а лишь спокойно выдохнул, радуясь, что всё-таки добрался до неё и больше не придётся спускаться по бесконечным ступенькам. Он махнул рукой, веля красноволосому перестать любоваться строение древних и следовать за собой, и направился к специально сделанной в граните породы комнате для «опекунов», поставщиков и других важных персон, оборудованной всеми удобствами современной роскошной гостиницы. В ней были и красные ковры, и мебель из тёмного дуба, и роскошные картины, и тисовые тумбочки, и позолоченные кресла, и много ещё каких мелочей, от которых сознание Рафа просто завыло, правда не из зависти, а из-за гнева, ведь из всего возможного, здесь не хватало только серебряного туалета…       Другие богатенькие господа приветственно кивнули прибывшему мужчине, отдельные подняли вверх бокалы с дорогим красным вином, а Соррен невозмутимо прошёл к своему тёмно-алому, но тоже позолоченному креслу, сел в него, и потребовал подать сухое белое полусладкое вино, ведь красное он не переносил.  — Скоро прибудет господин Вареушенн, так что приведи себя в порядок, — начал мужчина, поглаживая своего добермана, присевшего по «стойке смирно» у кресла, глядя на Рафаэля. — Анжелике должны привести партию хорошей брони. Я как раз заказал тебе подходящую. Ступай к ней в комнаты для укротителей и переоденься, а то смотреть на тебя не слишком-то и приятно, — договорил он, беря в ручки папиросу в серебряной обёртке. — И поспеши. До открытия полуфинала «Пепельной Зари» у нас мало времени.  — Да, господин Соррен, — с едва уловимыми нотками раздражения и наклоняясь всем корпусом, проговорил парень, засовывая руки в карманы, разворачиваясь и направляясь к импровизированному бару, от которого можно было спуститься в коридор с комнатами дрессировщиков и укротителей.       Да, быть собачкой на побегушках и выслушивать с более менее нейтральным лицом любые брезгливые замечания — не самое лучшее занятие в жизни, но что поделать, если он — единственный человек, какому можно говорить такие замечания и посылать за всем на свете. На месте Соррена Рафаэль не мог представить ни одного из его дружков, ведь только он был симпатичен именно внутреннему демону бойца, и лишь его красноволосый мог вытерпеть, не замечая холодности, всей окружающей его роскоши и дорогого одеколона. Из всех «собачек», как любил порой называть своих подопечных «опекун», Раф был самым сильным и выносливым, за что ему давались некоторые поблажки в виде возможности кривить лицо от презрения или самовольно отказываться от турниров, только с веской причиной, разумеется, а так требования в сопровождении на важные мероприятия и встречи были теми же.       Пройдя по небольшой нагорной тропинке к маленькому бару, где в скором времени должен был появиться Алекс, Рафаэль продолжил спускаться к подножию трибун, пока не вышел к широкому длинному коридору, наполненному пустыми, подготовленными для зверей клетками, выходящему прямо на округлую арену и закрытому от неё четырёхметровой массивной решёткой. Подойдя к небольшой, на удивление, деревянной дверце рядом с этой решёткой, парень постучал в неё, потом посмотрел в глазок, пытаясь рассмотреть очередного громилу-стража, и получил доступ к комнатам укротителей, сразу же направляясь в нужную по знакомому звонкому голосу, что-то кому-то гневно рассказывающему.       Когда Раф заглянув в небольшое помещение, оборудованное больше под какой-то склад капканов, уделов, кнутов, цепей, кандаров, пистолетов и другого хламья, то в четырёх тёмно-песчано-каменных, из опаски побелённых у оснований стенах он обнаружил пятерых рабочих, каких отчитывала женщина за халатность при перевозке особо ценных комплектов первоклассного оружия и брони. Она, раскрасневшаяся, стояла, упершись руками в бока и слегка наклонив корпус вперёд, немножко растрёпанная, вспотевшая и переходила то со спокойного голоса на крик, то с крика на спокойный голос, порой заставляя не дюжих парней вздрагивать и боязливо оценивать разошедшуюся начальницу опасливыми взглядами. Вообще, как заметил боец, сейчас она была похожа скорее не на грозную укротительницу, а на сердитую учительницу, отчитывающую провинившихся младшеклассников за полученные двойки. На ней была чёрная майка на тонких лямках, свободные армейские штаны, на плечах болталась камуфляжная кофта, а угольные волосы были собраны в небольшой, слегка растрёпанный пучок. Несколько прядей падало на лоб и глаза женщины, но она просто не обращала на них никакого внимания. Всё это не могло не вызвать улыбки на лице повеселевшего парня.       Уловив краем ушка смешок, Анжелика быстро обернулась и увидела красноволосого, облокотившегося о дверной косяк и сложившего руки на груди, слегка усмехающегося, и тут же вся её злость испарилась, с щёк ушёл багровый румянец, и расцвела на губах такая же лёгкая улыбка.  — Наконец-таки явился, Рафи, — сказала подруга, подходя к нему.  — А то! Довезли быстро, только вот воняло в этом лимузине похлеще, чем на любой свалке, — признался он, разводя руки и крепко-крепко обнимая женщину, позволяя ей окончательно расслабиться. — Что же ты тут разошлась-то не на шутку?  — Да вот, провинились, один контейнер с оружием не удержали на погрузчике и уронили, — преспокойно ответила она, нежась в объятиях старого друга. — Зато ты на роскошном сидении лимузина самого Соррена посидел.  — Лучше бы я ещё сто лет на нём не сидел, ей Богу! — немножко-наигранно возмутился Рафаэль, похлопывая её по лопаткам. — Вся эта роскошь и изысканность не по мне!  — Ха, да ладно, не отпирайся, небось мягко было! — усмехнулась Анж, также похлопывая его по спинке. — А как тебе Арена?  — Да так себе… Бывало и лучше, — попытался соврать боец, правда выглядело это совсем не правдоподобно.  — Лукавишь, братец, лукавишь! — внезапно защекотала его женщина, пробираясь тонкими пальчиками под застёжки накидки, распахивая его одежду и безжалостно изводя парня этой весёлой пыткой.  — Анж! Хватит! Ха-ха! Хватит! А то я также сделаю! — смеялся раскрасневшийся Раф, пытаясь остановить напор развеселившейся подруги.  — Пока не признаешься — не прекращу! — грозно выдала она, ловко уворачиваясь от захватов, перехватывая красноволосого за голову, прижимая его к своей большой груди левой рукой, и начиная водить кулаком по тёмно-алой шевелюре, вырывая из него судорожные айканья.  — Ар, ладно! Признаю! Охриненная арена! — сдался грозный «Пламенный рыцарь» под напором не менее воинственной укротительницы. — Теперь пусти!  — Ох, ну ладно, — согласилась она, предварительно чмокнув побеждённого в макушку и выпуская его из своей стальной хватки.  — Ты же знаешь, что голова моё слабое место! — воскликнул взъерошенный Рафаэль, держась за пострадавшую головёнку. — Что ты, что Дони — вы оба злые!  — У-ти-пу, какие мы обидчивые! — словно маленькому, сказала Анжелика, поправляя выбившуюся угольную прядь за ухо. — Зато ты признался!       Только сейчас, словно очнувшись от сладкого сна, женщина заметила всё тех же пятерых рабочих, какие стояли у стеночки и ошарашенными глазами смотрели на недавно смеявшуюся начальницу. Видимо, они совсем не ожидали увидеть строгую и требовательную укротительницу в совершенно другом свете — в любви к ближнему своему. Мигом надев на себя маску прежней холодности, она прищурила светло-зелёные, отражающиеся салатовыми бликами при свете желтоватой лампы глаза и властно произнесла:  — Так, а вы чего, собственно, всё ещё здесь? Ну-ка быстро, бегом на погрузку других контейнеров, и попробуйте мне только ещё один груз уронить — отчитаю похлеще штабного генерала! — выговорила Анжелика, а пятеро сбитых с толку рабочих пулей вылетели из комнаты и помчались выполнять сказанное.  — Что же ты с ними так строго-то? — всё ещё потирая пострадавшую макушку, поинтересовался Рафаэль, присаживаясь на ящик, стоящий у самого входа в небольшое помещение.  — Если я не буду с ними строгой, то они могут расслабиться, разлениться, а этого в нашей работе допускать нельзя, — ответила подруга, подходя к тёмному квадратному столу и глядя на какие-то отчёты. Когда на них падал оранжево-жёлтый свет от лампы, они приобретали бежевый оттенок.  — А то мало ли, что произойдёт, верно? — согласился боец, облокачиваясь о левое колено и грея холодные костяшки о горячую щёку.  — Если ты про тот несчастный инцидент со зверями, произошедший неделю назад, то с ним дела оказались куда серьёзнее, чем я предполагала… — выдохнула женщина, перебирая в руках разные бумажки. — Совсем недавно выяснилось, что те клетки были не самыми лучшими и что побег животных произошёл во время смены караула. Догадываешься, о чём это говорит?  — Звери вдруг поняли, что сбежать, когда сторожа сменяют друг друга легче и твои люди более халатно, нежели ты думала, относятся к своей работе? — предположил парень, почему-то ни капельки не удивляясь.  — Да, всё так. Мало того, что мои люди стали более ленивыми и не проверяют клетки надлежащим образом, так ещё и кто-то решил-таки помочь этим животным сбежать! — Анжелика злобно сжала в кулак какой-то ненужный листок, возможно старый отчёт.  — С чего ты вдруг решила, что им кто-то помог? — теперь уже слегка удивился Рафаэль.  — Ну согласись, ну не могли наполовину больные и ослабленные животные, даже если бы у них и было предполагаемое «бешенство», просто взять и сломать, хоть и не стальные, но прочные железные прутья клеток. Это абсурд! Даже если учитывать то, что мои подопечные просмотрели качество клеток, нельзя закрывать глаза и на то, что пара особей того вида смогла разнести целый склад! У них просто не было такой физической силы!  — Анж… — спокойно позвал её друг, остужая нахлынувшую на неё злобу.  — Да, прости… Надо будет принять успокоительное перед сном, — опомнилась женщина, потирая пальцами переносицу и устало прикрывая глаза. — Экспертиза должна быть готова к воскресению, и возможно она прольёт свет на эту тайну…       Порой такие вспышки минутного гнева с ней случались, но только тогда, когда Анжелика не высыпалась очень долгое время, и это Раф прекрасно знал, ведь частенько именно он заставал её за таким поведением, успокаивая подругу простым и спокойным словом, чем она была ему очень признательна. Не спала же она, скорее всего, из-за этого дурацкого инцидента, и это сказывалось на её здоровье, что, несомненно, не нравилось бойцу, но он-то уже знает наперёд, как ответит женщина, если попытать отговорить её от постоянной перепроверки портовых доков, контейнеров и клеток: — «Я-то в порядке, а вот эта вещица нет!» Конечно, подобное отношение будет похвально на работе, но уж точно не в кругу близких друзей и семьи.  — Так, ладно, опустим эту больную для меня тему и перейдём к тебе, мой дорогой боец, — более воодушевлённо проговорила Анжелика, откладывая бумаги в сторону и разворачиваясь к Рафаэлю. — Тебе же нужна броня для турнира, не так ли?  — Соррен как раз и отправил меня к тебе за этой бронёй, — подтвердил слова подруги красноволосый, поднимаясь с ящичка. — Надеюсь, её уже доставили? А то кое-кто прибьёт меня, если я не явлюсь к нему в броне в срок…  — Буквально перед твоим приходом прибыла! — усмехнулась она, подходя к дальним тёмным ящикам, стоящим в другом конце небольшой комнатки. — Иди сюда.       Потерев опять занывшую шею, Раф подошёл к Анж, присвистывающей какую-то интересную мелодию, и заглянул в вскрытый деревянный контейнер, в котором красовалась новая чёрная броня, защищённая от ударов о бортики ящика толстым пенопластом.  — Ого, — только и смог сказать парень, просто любуясь прекрасной работой умелых рук, блестящей на свету оранжево-жёлтой лампы.  — Соррен заказал три таких комплекта на случай, если бои будут совсем жестокими и ты будешь нести значительные потери, — пояснила подруга, высвобождая кожано-металлическое одеяние из объятий пенопласта и крутя её в руках. — Она сделана из самого титана и прочной кожи каких-то животных, названия которых я не запомнила в силу их длины и забубённости. Это бронька должна очень сильно тебе помочь, ведь не только тебе, но и Соррену нужна эта победа.  — А я в ней не сварюсь, пока будет идти церемония открытия «Пепельной Зари»? — задал насущный вопрос боец, касаясь кожаных ремней-застёжек брони.  — Откуда же я могу знать? Я ж её не одевала, — усмехнулась женщина, поправляя вновь выбившуюся прядь угольных волос за ухо. — Давай ты сейчас это сам узнаешь.  — Эх, давай! — согласился Рафаэль, снимая накидку.       Он разделся до простой белой майки и трусов, потому что штаны этой самой брони слишком сильно схватывали ногу, и натягивать их на джинсы было совсем не комфортно. Сначала они решили нацепить на него верх, то есть металлический нагрудник с дополнительными, заострёнными, ромбическими щитками на животе, плечах и боках, рельефным шельфом ложащимися на кожаную основу, плотно прилегающую к телу. Они немножко брякали, когда Анжелика затягивала ремни-застёжки на боках красноволосого, шутливо говоря вдохнуть и не дышать, как принцессе, на что он в свою очередь обращался к ней, как к придворной барышне. Потом пошли в ход нарукавники с перчатками и с характерными, ложащимися, словно черепица, титановыми пластинками, больше напоминающими чешую того же дракона из сказок и легенд. Их подруга также затянула покрепче, чтобы наверняка не слетели, хотя ткань и без её дополнительных усилий прекрасно сидела на руках Рафа. Следом на бёдра оделись те же плотные тёмные штаны с металлическими литыми щитками, какие обычно бывали у рыцарей, защищающие икры ног и спереди и сзади. Титановыми ботинками, как их обозвал парень, можно было, как он сам и посчитал, отбивать чечётку, ведь они прилично звенели, брякали, когда он наступал. Завершающим штрихом стал практически литой шлем, словно вышедший прямиком из сказок про принцев и принцесс, страдающих синдромом разбушевавшегося дракона. Теперь-то он точно оправдывал своим видом прозвище, закрепившееся за ним после многочисленных турниров — «Пламенного Рыцаря», правда броня у этого рыцаря была не белоснежной, что могла бы отражать в своих латах солнечные лучи, а полностью чёрной, с особыми заострёнными зубцами и ромбическими щитками-пластинами, словно боец прислуживал злому магу-отступнику.  — Ты красавец! — улыбнулась подруга, когда Рафаэль предстал перед ней в полном облачении тёмного рыцаря. — Ну и как, жарковато?  — Есть немного, но в целом терпимо, — сказал красноволосый, поправляя немножко неудобно сидевший шлем. — Надеюсь, я не опаздываю на встречу…       Тут над ареной пронеслась песнь труб и «фанфар», оповещая всех о начале церемонии.  — Видимо, ещё не опоздал, — усмехнулся боец, начиная потихоньку привыкать к тяжести костюма, одновременно удивляясь его лёгкости.  — А можешь, — подтолкнула его к выходу Анжелика. — Иди, мы с Алексом посмотрим на вас с трибун.       Раф быстро кивнул ей и вышел из комнаты, направляясь к нагорной тропинке, попеременно ускоряя шаг. Когда он вышел из коридора, забитого пустыми и уже не очень клетками, то увидел, как некогда пустые трибуны начинали потихонечку заполняться разноцветными массами фанатиков, отдельные индивиды которых любили обклеивать себя неоновыми ленточками, чтобы хоть как-то выделяться на фоне других и не теряться в радужной куче мяса и криков. Боец подчеркнул, что такого скопления крикунов он ещё не видел и не помнил на своей памяти, ведь их арена могла себе позволить лишь пятьсот или чуть больше сидячих зрителей, не считая стоящих, а вот эта подпольная центральная могла вместить больше нескольких тысяч, как рассуждал парень, стараясь мельком посчитать людей, уже занявших свои места. Она была удивительно большой.       Перед той самой роскошной комнатой для «опекунов» уже столпились богатенькие особы со своими телохранителями, важно состроив серьёзные мины, среди которых выделялся, пожалуй, только Соррен, показывающий, что его всё это уже откровенно достало. С нотками презрения и нескрываемого недовольства, он окидывал взглядом трибуны в поисках своего бойца, прищуривая от тусклого света бело-красно-жёлтых прожекторов тёмно-синие глазки.       Рафаэль успел как раз вовремя: когда красноволосый, облачённый в чёрную броню, поравнялся с господином, даже не обмолвившись с ним словечком, на небольшой песчано-каменный пьедестал, возвышающийся над трибунами левее входа, через который они попали на арену, взошёл высокий и стройный мужчина лет пятидесяти, с сединой на висках, пышными серыми волосами, в тёмно-синем, таком же строгом костюме, поправил чёрненький галстук, прокашлялся и взял в тонкие руки микрофон, заранее приготовленный на подобный случай.  — Я, Жорж Вареушенн, приветствую всех наших гостей, пришедших сегодня на нашу торжественную церемонию открытия! И прежде, чем приступить к основной части, я хотел бы сделать небольшое объявление… Дамы и господа, уважаемые следопыты, укротители и простые зрители, сегодня я с превеликим удовольствием хотел бы объявить об открытии полуфинала, а затем и финала нашей обожаемой, кровавой «Пепельной Зари», но сперва хотел бы у вас спросить, верити ли вы в то, что у тех зверей, каких мы ежедневно натравливаем на наших бойцов, есть разум? — удивил он вопросом, кидая быстрый взгляд на заполненные трибуны и начиная жестикулировать, переминаясь с ноги на ногу. — Конечно, многих, без сомнений, удивил мой вопрос, ведь вы наверняка считаете, что у этих грязных и вонючих, страшных и безобразных животных нет даже самого примитивного ума, не говоря уже про разум, но представьте на минутку, что они им обзавелись. Что вы почувствовали при этом? В вас проснулось любопытство? А может быть ещё большее пренебрежение и отвращение? Или первобытный страх? Или же древняя ненависть? Да это даже и не важно вовсе. Важно то, какое желание в вас пробудилось в конце… Представьте теперь, как этот могучий зверь лежит у ваших ног и беспомощно скулит, взывая к милосердию. Что вы чувствуете теперь? Удовлетворение? Или желание поскорее добить его, чтобы не мучался? Или же желание подчинить его себе? Становится интереснее, верно? А теперь представьте, как этот грозный зверь послушно выполняет все ваши самые маленькие и грязные поручения, причём беспрекословно, лучше человека. Вам это понравится? Уверен, вы почувствуете настоящую власть. Ну и в заключении представьте на мгновение, что этот слуга есть у вас в реальной жизни и вы спокойно можете ударить его или унизить, и он вам ничего за это не сделает. Вы можете приказывать ему и отчитывать по поводу и без повода. Ну что, я вас заинтересовал?       Не успел стихнуть приятно-бархатистый голос, как ответом послужили незамедлительные овации, вскрики и свист, эхом разносящиеся под сводами арены, правда не всех так поразила и впечатлила речь новоприбывшего господина: богатенькие особы поскупились на щедрые аплодисменты, оберегая свои изысканные кожаные перчаточки. Соррен лишь фыркнул, подобно уставшему доберману, а Рафаэля от подобной речи тянуло сплюнуть в ближайший бокал с дорогим шампанским. Виновник этого торжества спокойно отнёсся к похвале зрителей — даже бровью не повёл, сохраняя холодность на немножко вытянутом лице.       Из-за тяжёлой металлической двери, стоящей левее его на несколько метров, донёсся скрежет металла, подозрительный рокот и вскрики сторожей-громил, привлекая внимание крайних фанатиков, сидящих на закруглённых песчано-каменных трибунах, и внимание «Пламенного Рыцаря».  — Поэтому, дорогие гости, я хотел бы представить вам ту самую бестию из Западных Пустошей, охота на которую забрала жизни десятков лучших следопытов и охотников, а приручение стоило жизни, не много ни мало, двенадцати опытнейшим укротителям и дрессировщикам. Я представляю вам ужас ядерных пустынь, легенду подпольных турниров и местных баров, скрываемую за тенью неверия и сказок! Я представляю вам Вендиго!       Когда мужчина это произнёс, тяжёлая дверь отворилась, озаряя темноту ярким прожекторным белым светом, и в её проёме возникла тёмная фигура, сопровождаемая лязгом железа и пятью укротителями, ведущими её на тяжёлых поводках. Через несколько секунд свет выключился, и перед изумлёнными зрителями, господами, их телохранителями и дрессировщиками предстал монстр из былин и городских легенд. Все замерли, а Соррен и Рафаэль устремили пытливые взгляды на прибывшее «чудо».       Это был белый зверь с густой, даже скорее пуховой, похожей на песцовую, серебристой шерстью, переливающейся при жёлто-белом с примесью красного свете арены. На глаз Рафаэль определил его приблизительный рост — два метра с небольшим, если не считать волочащийся по полу хвост, шерсть на котором резко обрывалась на середине, и дальше шли чёрно-бурые чешуйки, как у ящерицы, и учитывать то, что животное шагало на мощных задних лапах, что было большой редкостью. Широкая грудь переходила в зауженную талию, а бёдра резко расширялись за счёт тех же мышц, вздрагивающих на каждом шагу, явно дающихся хищника с большим трудом. Могло показаться, что внутренних органов в районе живота у него просто нет, но обманываться не стоило — они были просто вытянуты и прижаты друг к другу ещё сильнее обычного, ведь туловище у Вендиго почти соответствовало пропорциям той же домашней таксы — вытянутая талия с животом, сжатый плечевой и тазовый пояс. Однако, Раф пришёл к выводу, что, по строению верхних конечностей, это животное предпочитало передвигаться на четвереньках, а не на двоих. «Надрессировали, значит…» — промелькнула у него мысль в голове, пока он прикидывал, на какого зверя существо из легенд было похоже. Вглядываясь в шерсть, он сравнил его с волком, ведь всё было идентичным, не смотря на чистую от меха, вытянутую, едва приплюснутую, покрытую ороговевшей чёрно-бурой чешуёй морду с впалыми носовыми пазухами, на гладкие, чёрные, завитые как у барана рога, на мягкие, беленькие, но порезанные, ушки, чем-то напоминающие собой овечьи, на лапы, тёмно-бурая чешуя которых доходила до заострённых локтей на передних и до колен на задних.       На мускулистой шее, также, как и на кистях передних и голенищах задних лап, красовались тяжёлые железные кандалы с цепями, отполированные до блеска, противно брякающие при каждом шаге Вендиго, тугой кожаный намордник сдавливал мощные челюсти, а глаза хищника были закрыты красной плотной повязкой. Его периодически подтягивали к себе дрессировщики, когда монстр слишком уходил в бок, но Рафаэль мог поспорить, что даже полностью облачённые в лучшие чёрные костюмы и имеющие лучшее оружие, они в глубине души тряслись, подобно шавкам перед грозным псом…       Под перешёптывания фанатиков и обеспокоенных господ, существо остановили в паре метрах от Жоржа Вареушенна, со сладостным упоение наблюдавшего за реакцией присутствующих, и смиренно замерли, позволяя всему шуму на арене стихнуть. Боец мог поклясться, что своим чутким слухом улавливал, как тяжело дышал закованный зверь…       Мужчина в тёмно-синем костюме спустился с пьедестала, приблизился практически вплотную к Вендиго, дёрнул за одну цепь, призывая его наклонить массивную голову, дотронулся пальцами до алой повязки, развязал её, но не позволяя животному раскрыть впалые глаза, взялся за тугой намордник, расстегнул и сбросил его с морды хищника, давая тому возможность поднять затёкшую голову, сделал шаг назад и, развернувшись к трибунам, скомандовал чётко и внятно:  — Голос.       Над куполообразным сводом Арены «Пепельной Зари» разнёсся дикий, первобытный, рокочущий рёв с нотками завывания волка, лаем громадной собаки, поскуливанием щенка, скрипом двери и трелью соловья — что-то непонятное, совсем чудное, такое необузданное, холодное, от чего хотелось спрятаться, забиться подальше в угол и никогда не вылезать оттуда больше, а если учитывать то, что слух у Рафаэля был обострён в силу повисшей над трибунами тишины, то несложно догадаться, что его желание заткнуть себе уши чем-нибудь, невзирая на манеры в кругу богачей, было велико, хотя тот же господин Соррен и ухом не повёл. Через несколько мучительных секунд всё опять стихло, прерываемое порой тяжёлым дыханием белого зверя, а Жорж Вареушенн вновь подошёл к пьедесталу, взял микрофон в тонкие руки и вернулся обратно к своему подопечному.  — Вот, дамы и господа, вот этот зверь, какой был плодом сказок и простых городских легенд уже не один десяток лет. Вот она сейчас стоит перед вами ждёт вашего голоса, чтобы узнать, что вы думаете о самом грозном и опасном хищнике Западных Пустошей, которого не могли поймать и, уж тем более, приручить столь долгое время. Сегодня, я приехал сюда, на шестой победоносный турнир «Пепельной Зари» самых кровавых и зрелищных боёв за всю историю подпольных сражений, чтобы показать вам, на что способен этот вестник чумы и смерти, так подивимся же все вместе, какое чудо создала наша матушка-природа! — договорил всё-таки до конца мужчина, и весь зал, если подпольный Колизей можно было так назвать, буквально взорвался: кто свистел, кто визжал, кто пел, кто аплодировал, кто топал, кто что-то говорил. Даже богатенькие господа активнее хлопали в ладоши, спрятанные под тонкими изысканными перчаточками — все ликовали по поводу вклинивания в сражения нового монстра, но были и немногие, не разделяющие позиций фанатиков: Соррен, потерев запястье, недовольно цыкнул, досадуя из-за нового серьёзного противника, а Рафаэль же молча кривил губу из-за громкости ора, стоящего над ареной, жалея, что нельзя её убавить в собственных ушах, и наблюдал за Вендиго, пытаясь заглянуть ей в желтоватые стеклянные глаза…       Вдруг в праздном безумстве раздался истошный вопль другого дикого зверя, мгновенно сбивая истерию по новоприбывшему существу и приковывая внимание людей к мощной железной решётке длинного коридора, наполненного клетками и ведущего к комнатам укротителей и дрессировщиков в основании округлой арены. На эту металлическую ограду внезапно кинулся сбежавший из клетки Аюстал, заставляя всех удивлённо или испуганно охнуть. С неистовым шипением и скулежом животное билось о решётку массивной медной головой, стремясь каким-то чудесным образом сломать двадцатисантиметровые прутья. К нему сзади тут же подбежал смотритель, облачённый в тёмный кожаный костюм и ударил разбушевавшегося монстра по горбу кнутом, призывая угомониться и послушно отправиться назад в клетку. Взбесившийся Аюстал мигом развернулся в прыжке и кинулся на человека, повалив его и вцепившись клыками-иголками ему в плечо, вырывая из несчастного судорожные крики отчаяния и боли.       Рафаэль сорвался с места, стрелой летя по нагорной тропинке к деревянной дверце под изумлённо-испуганные голоса зрителей-фанатиков и богатых господ, с силой дёргая её на себя, с жалобным скрипом распахивая, и оказываясь лицом к лицу с неуравновешенным животным. Хищник точно был не в себе: неестественно клонил медную голову к земле, странно её выворачивал вправо, попеременно моргал заслезившимися и покрасневшими мутными глазами, тоскливо-гневно шипел, пускал слюни вперемешку с белой пеной из тёмно-багрового рта, теперь уже перепачканного кровью загрызенного.  — Бешенство? — сам сорвался с языка вопрос, когда бешеный Аюстал кинулся на бойца, издавая прерывистый рокочущий вопль и жадно чавкая.       Бросок оказался неудачным — вовремя увернувшись, Раф познакомил зверька с песчано-каменной стеной поближе, в последнюю секунду ударяя металлическим кулаком по переносице существа. Со своеобразным всхрапом, монстр очухался, встряхнул головой, подскочил, затрясся, как параноик, и вновь с диким воплем кинулся на красноволосого, в этот раз действуя более яростно и уверенно. Цыкнув, парень отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от удара костистой тонкой лапой с ороговевшими пальцами, и во второй раз ударил в челюсть зверю, теперь уже куда сильнее первого, заставляя его попятится назад и болезненно заскулить. Зачавкав и вывернув непутёвую голову, он попытался в третий раз наброситься на «Пламенного Рыцаря», но уже не смог довести атаку до конца — тяжёлый кулак пришёлся аккурат по гортани хищника, вдавливая остроугольный кадык в трахеи и разрывая горловые крупные вены, вынуждая его сдавленно захрипеть, однако, чтобы не мучить охотника болот лишние секунды, Рафаэль тут же с силой ударил в сонную артерию, вырывая из потупленного животного единичные жалостливые стоны. Уже бездыханное тело упало на песчаный пол арены, судорожно дрыгая конечностями и безрезультатно смыкая-размыкая перепачканную в крови и пене челюсть — первая жертва открывшегося полуфинала «Пепельной Зари», но, увы, не последняя…       Боец стремительно побежал вглубь коридора, заслышав оттуда ещё один испуганный вскрик вперемешку с диким воплем. Завернув за очередной пустой клеткой, он вышел на трёх Аюсталов, прижатых к стенке, жадно чавкающих и яростно огрызающихся на сдерживающих их дрессировщиков, пока громилы с укротителями пытаются сдержать ещё двоих озверевших Аюсталов, отгоняя их к клеткам. В центре всего этого хаоса и четырёх растерзанных мужиков-рабочих стояла вспотевшая Анжелика, из последних сил надрывая ослабевшее горло, пытаясь докричаться то ли до животных, то ли до людей, держа на руках искалеченного парня. У него также было разорвано правое плечо, и, судя по потерянной крови и масштабе раны, он уже не жилец…  — Раф! — едва ли не отчаянно зовя к себе друга, прокричала она.  — Анж, какого чёрта здесь случилось?! — выкрикивает красноволосый, подбегая к ней.  — Я только…       Женщина не успела договорить — бешеный Аюстал вырвался из окружения и кинулся к самой лёгкой добыче, свернув голову на бок, истошно визжа и жадно чавкая, но совершить роковой прыжок ему не дали — Рафаэль в мгновение ока оказался перед подругой, заслоняя её собой, в последний момент успевая поставить перед собой руку, чтобы покрытые белой пеной медные зубы-иголки не впились в чёрную металлическую грудь. Зверь тут же стал напирать, пытаясь задавить противника своим весом и силой, но только дрожащие, слово при параличе лапы в этом деле не помогали, а только мешались, не давая принять устойчивого положения, чем и воспользовался боец. Ударив свободной рукой по нижней челюсти снизу вверх, он вынудил существо отцепиться от руки, быстро подскакивая к нему сбоку и перехватывая медную голову этой же рукой так, как перехватывать вчера Микеланджело, и сразу же цепляясь пальцами левой за скользкий подбородок. Монстр воспротивился, захрапел и начал брыкаться, толкаться, огрызаться, чтобы скинуть парня с себя, но хватка того оказалась крепче нервов неуравновешенного зверя, ведь на пятом прыжке Аюстал не выдержал и бросился на клетку, сбивая с ног нескольких громил-укротителей и врезаясь в прутья боком, на котором держался Раф. Стиснув зубы и стерпев неслабый удар, жаром разошедшийся по рёбрам, «Пламенный Рыцарь» резко навалился на изворачивающееся животное, зацепился пальцами за выступ верхней челюсти и со всей силы дёрнул против часовой стрелки, услышав отвратительный хруст позвонков и сдавленный всхлип обмякшего хищника, осевшего у него в ногах. Тут вдруг прибежали до зубов вооружённые громилы-стражи с винтовками и револьверами и открыли огонь на поражение, раз и навсегда успокаивая разбушевавшихся охотников. В такт свисту пуль звучали их предсмертные дикие вопли, нагоняя в последний раз ужас на видевших весь этот кошмар.       Рафаэль тяжело выдохнул, опуская напряжённые плечи, и подошёл к Анжелике, сидевшей рядом с парнем, который уже не дышал и не корчился от адской боли, а со спокойным лицом спал в луже собственной тёмной крови. Несколько угольных прядей выбилось из небольшого пучка, но она решительно не обращала на них никакого внимания, зелёных, отливающим салатовыми бликами на жёлто-оранжево-белом свету глазах пусто смотрели на лежащего, а пальцы несмело касались его тёмно-каштановых волос, перепачканных в той же крови. Кругом была разруха: поцарапанные ящики и песчаные стены, ещё четыре растерзанных трупа открывали вид на свои страшные раны, заливая алой жидкостью каменный пол, клетки покорёжились, некоторые даже выгнулись прутьями вовнутрь от недавних потасовки. Кое-где валялись клоки сена и какие-то разорванные бумажки.  — Анж… — тихо позвал подругу боец, снимая удушающий шлем.  — Я не знаю, как это произошло, Рафи, — с расстановкой, слегка дрогнувшим, скорее неживым голосом сказала женщина. — Я только отошла вглубь коридора, чтобы принять новую партию груза, когда услышала возню и крики рабочих. Вместе с укротителями бросилась сюда… но уже было поздно: троих загрызли сразу, четвёртого — на моих глазах, а пятый умер только что… Мы даже не узнаем, как это всё началось… Стольких потеряли сегодня… — на последних словах Анжелика перевела взгляд с парня на трупы Аюсталов, тяжело выдыхая, а Рафаэль хотел было подойти к ней поближе, обнять её за вздрагивающие плечи и успокоить, как вдруг, подобно вихрю, из-за угла выскочил разъярённый управитель — крепкий мужчина в камуфляжном костюме — со своими телохранителями, подлетел к ней и начал орать, что было мочи.  — Как это, чёрт бы вас всех побрал, понимать, Анжелика?! Как это могло произойти, да тем более в твою смену? Почему вы как следует не проверили засовы на клетках, самих зверей и всё в целом? Ты хоть представляешь, какой это убыток для нас?! Это больше половины твоей зарплаты! Радуйся, что Аюсталы хотя бы сильно ничего не поломали и что я не вычту дополнительных средств из твоей премии! Это просто немыслимо! Я требую от тебя немедленного отчёта по случившемуся! — раскомандовался мужчина, а Рафаэль было хотел показать ему, что случается с людьми, когда они так говорят с его друзьями, но его остановила взмахом руки сама Анжелика.  — Рафи, всё в порядке. Подожди меня в баре с Алексом, я скоро буду, — спокойно произнесла она, остужая пыл бойца и поднимаясь с грязного пола, следуя за разозлённым управляющим в дежурные комнаты, а он, цыкнув, направился в бар.       Маленькое помещение — раза в два меньше их подпольного бара — было уже обставлено всем необходимым: тут были и тумбочки с посудой, и шкафчики с витринами, и светлая дубовая стойка, не такая роскошная, как у них, но всё-таки сносная, и парочка округлых деревянных столиков, и табуреты, и какие-то ящички с каким-то хламьём для местного уюта, и вообще всё необходимое. В дверном проёме стоял обеспокоенный дворецкий, сжимая запястья руками и прищуривая серые глаза от непривычного освещения. Как только он заметил Рафаэля, сразу же оживился, но беспокойство с его лица не спало.  — Что случилось? Анжелика в порядке? Где она? — спросил он, но тут же сбавляя обороты, видя недовольство и злость в лице «Пламенного Рыцаря».  — У меня сейчас огромное желание что-нибудь сломать… — выдал боец, подходя стойке, присаживаясь на высокий табурет и ставя на крышку свой чёрный шлем.  — Я слышал крики и вопли… — добавил бармен, становясь за стойку и доставая из тумбочки привезённые виски и стаканчики.  — Да там Аюсталы сбежали из клеток и погрызли нескольких рабочих и ранили нескольких укротителей, — пояснил красноволосый, стуча пальцы по деревянной лаковой крышке мебели. — Анж не пострадала, но сволочь-управитель её отчитал ни за что. Притом при мне…  — Понятно, — выдохнул мужчина Алекс, подавая Рафаэлю стаканчик с напитком. — Она будет в порядке?  — Да какой к чёрту порядок! — рыкнул парень, сжимая кулаки и сдерживая подступивший к горлу.  — Прости, — словно от пощёчины, дёрнулся дворецкий, беря в руки бокал и начиная его протирать.  — Ар! Не извиняйся. Просто я сейчас хочу кое-кому врезать, вот и всё. Это жутко бесит, — схватился за взъерошенную голову боец, залпом опустошая стакан и сдавленно выдыхая.  — Поскорее бы она пришла, — сказал мужчина, одной фразой заставляя парня расслабить напряжённые мышцы плеч и спины.       Несколько минут прошли в молчании. Каждый пытался разогнать навеянные событием мысли, когда в маленький барик вошла бледная, без единой морщинки на лице, и уставшая женщина, всё так же растрёпанная, не спеша перешагивая порог дверного косяка. Её плечи уже не вздрагивали, руки безвольно болтались по сторонам от сильного туловища.  — Как вы тут, мальчики? — она попыталась выдавить из себя привычную улыбку, только не смогла: голос дрогнул так же, как и губы. — Алекс, плесни-ка мне моего любимого пива…  — Сейчас, дорогая, — без тени усмешки произнёс дворецкий, сохраняя на лице несвойственную ему серьёзность, мгновенно доставая боклажку крепкого напитка.       Анжелика уселась на табурет рядом с Рафом, опираясь на локотки и клоня голову к стойке.  — Ох, какой же хороший выговор устроил мне управляющий, — вздохнула подруга, потирая пальцами ноющую переносицу, стараясь прикрыть внезапно проявившиеся серо-синеватые мешки под салатовыми глазами. — Вы бы его видели: нахохлился весь, раскраснелся, начал втирать мне про дороговизну зверей и клеток. Как будто я сама её не знаю! Странно вот то, что он и словечком не обмолвился о погибших рабочих… Видимо, они для него были дешёвыми… — горько усмехнулась, сжимая пальцы другой руки на предплечье.       Алекс подал ей большую стеклянную кружку в форме бочонка, и, схватившись за толстую ручку, Анж залпом её опустошила, громко ставя стакан на место и откашливаясь, стирая пенку с пересохших губ. Рафаэль тут же поддался вперёд, смыкая руки на плечах подруги, разворачивая её к себе и притягивая вплотную, заставляя уткнуться носом в основание шеи, где была тёмная кожа брони, и блаженно выдохнуть, прикрыть уставшие глаза и расслабиться — впервые за сегодняшнюю ночь. Она в ответ сомкнула руки на его металлической талии, немножко вздрагивая от холодка, но потом с упоение охлаждая свою натерпевшуюся грудь. Алекс только улыбнулся, глядя на эту парочку.  — Интересно, какого же это было чёрта… — лениво-измученно произнесла женщина, сопя другу в защищённую чёрно-коричневой кожей шею.  — Тебе стоит поберечься, разберёшься потом! — строго сказал парень, важно задрав к верху слегка островатый нос.  — Хах, поберечься… С моей работкой побережёшься тут, — усмехнулась она, нежась в его объятиях.       Объятия всегда были решением практически всех проблем, особенно семейных или дружеских, как успел усвоить за свою жизнь «Пламенный Рыцарь», ведь когда тебя кто-то обнимал, то ты чувствовал поддержку, защиту, прилив душевных сил, каких многим не хватало последнее время, правда немногие в этом могли признаться и попросить их. Рафаэль был всегда готов одарить любого своей крепкой хваткой, но лишь в том случае, когда сам видел, что по другому никак. Если же ему не сказать об этом напрямую, или же не показать через толстые намёки, сравнимые с толщиной бетонной стены, то он просто не поймёт, что они нужны сейчас, как никогда прежде. Поэтому, когда боец кого-то обнимал, будь то друг, знакомый или брат, то стремился передать через теплоту тела свои духовные силы, чтобы и на физическом, и на морально уровне поддержать человека. Полная самоотдача, если можно так выразиться… Вот и сейчас, утешительно обнимая подругу, парень хотел её защитить от напастей и управителя, и господ, которые, без сомнений, захотят оттяпать кусочек-другой от её славы, и всяких монстров, чтобы её душу ничто не тревожило впредь. Анжелика чувствовала всё это и просто наслаждалась приятной, располагающей аурой красноволосого, щедро раздающего свои тепло и энергию.       Им обоим было хорошо, пока Рафаэль не посмотрел в проём открытой двери на трибуны и расположенным по левую сторону от них пьедестал, где рядом со что-то спрашивающим Жоржем Вареушенном стояла Вендиго. Боец замер, впервые поймав на себе прямой взгляд мистического хищника. Её жёлтые, даже скорее кислотно-жёлтые глаза с мутным серо-коричневатым вытянутым зрачком всматривались в зелёные глаза «Пламенного Рыцаря», пробирая до лёгкой дрожи в коленях своей холодностью и пустотой. В стеклянных глазах не было ничего — ни любопытства из-за случившегося, ни злобы на господина за унизительное представление фанатеющей публике, ни обиды на свою жестокую судьбу, или же он просто не мог ничего прочитать в истинно диких, животных очах. Она даже не моргала безресничными серо-чёрными веками, тихо раздувая впалые носовые пазухи, не спеша, словно что-то невидимое пережёвывая, двигая тёмно-бурой челюстью с выпирающими из-под жёстких коротких губ желтовато-белыми клыками, и не вела ухом на вскрики, доносящиеся с трибун, из коридоров, не обращала никакого внимания на копошащихся где-то сбоку людей, на что-то говорящего рядом хозяина, а просто смотрела в глаза Рафа, решительно не желая смотреть куда-либо ещё.       Дольше нескольких секунд пустоты боец не стерпел и уткнулся носом подруге в плечо, шумно выдыхая и переключая своё внимание на пустую боклажку из-под крепкого пива, чувствуя, как вдоль позвоночника пробежался холодок, а Вендиго всё продолжала смотреть на его спину, словно призывая опять поднять изумлённый взгляд и продлить этот момент, пока на её морду вновь не натянули тёмный кожаный намордник и не увели в клетку, хотя она даже и не сопротивлялась, послушно следуя за укротителями.