Бой с Тенью

      В баре, как, впрочем, и всегда, кипела жизнь: одни, слегка подвыпившие, яро обсуждали, кто сегодня будет сражаться на Арене, причём приводили самые разные аргументы в пользу того или иного бойца, начиная от размера его когтей или оружия и заканчивая самыми бредовыми заявлениями по типу «У него зловоннее дыхание, поэтому он победит!» и порой прибегали к помощи кулаков, лишь бы отстоять свою позицию; другие обыденно сплетничали, что там и как у какого-нибудь левого фанатика, или выясняли, какое пиво самое крепкое, или же интересовались, где тут можно партнёра на ночь после жаркого возбуждающего боя найти; третьи были без каких-либо претензий к остальным людям и просто пили в своё удовольствие, занимая крайние столики или же стойку. Но именно таким третьим особам был благодарен Алекс. Во-первых, своими немаленькими тушками они мешали всяким говорунам, которые хотели лишь трепаться и трепаться без конца, пробиться к нему, во-вторых, они обычно просили только выпивки, а это, как нам известно — его работа, за какую ему платят больше всех, и, в-третьих, даже если они хотели о чём-то поговорить, то говорили либо о тяжести жизни, либо о смысле бытия, либо о своих проблемах, а могли вообще попросить у него совета в том или ином деле — во общем являлись очень душевными и простыми людьми или оборотнями, из-за чего бармен испытывал к ним неподдельную симпатию и даже делал им скидку…       Точно также было и сейчас: всю стойку заняли в хлам упившиеся персоны, которые уже либо спали, видя десятый сон подряд, либо продолжали нещадно поглощать пиво, желая то ли напиться вусмерть и отключиться во время процесса, то ли поставить вместе с тем мировой рекорд, но были и единичные исключения, которые только пришли и ещё не пили, потому смирно сидели и читали меню, выбирая напиток по тяжести своего кошелька. Лишь один господин говорил с Алексом, заняв собой всё пристальное внимание дворецкого. Самым необычным во всём этом разговоре был щенок золотистого лабрадора, сидевший на столе перед мужчиной и лизавший ему сморщенные пальцы.  — Понимаешь, какое дело, Алекс? — повторно переспросил мужчина, гладя собачонка по голове.  — Да уж… — согласился тот, тоже гладя пёсика, только по лапкам. — Я могу поспрашивать у соседей, но обещать ничего не могу. Я бы оставил его себе, но не хочу, чтобы холодной и страшной ночью малыш был в моём доме один, а брать его с собой каждый день в бар проблематично…  — Я ценю это. Спасибо, Алекс, — улыбнулся мужчина, из-за чего некоторые морщины на его лице сморщились ещё больше, однако это придало ему более милый вид. — Просто… Я хочу, чтобы у него была настоящая, любящая семья. Не хочу, чтобы малыш сидел в какой-нибудь грязной и холодной клетке в дешёвом приюте.       Это простой рабочий, занимающийся стройкой домов на окраинах города. Он должен допоздна горбатиться на стройке, на морозе, на пронизывающем ветру, под дождём, чтобы заработать на жизнь своим трём дочерям, две из которых учатся на врачей, а третья только пошла в садик, и потом, приходя домой, падать замертво в кровать, но, так как сейчас идёт его второй выходной, то мужчина предпочёл провести его не за здоровым сном и телевизором, а в компании друзей-алкашей в подпольном баре Арены, платя за вход не такие уж и большие, но внушительные денежки, чтобы узнать свежие сплетни и новости из других городов. Не новая, но всё ещё крепкая куртка тёмно-коричневого цвета и чёрные джинсы свободно болтались на его крепком теле, а тёмно-бежевый берет каждый раз грозился сползти на лоб с коротко-стриженной головы. Именно под этой курткой и с печальной улыбкой на вымученном от работы лице и принёс мужчина щенка, объяснив Алексу всю ситуацию: оказывается, уже давно, его знакомый пожаловался ему, что вовремя не стерилизовал свою собаку, и та забеременела, а щенят девать некуда — у всех соседей собаки есть, а те, у которых нету, отказываются брать, и он не мог решить, что делать с ними: то ли в мешок и в лес отвезти, то ли утопить, то ли в приют отдать? Но последний вариант он рассматривать решительно не хотел, ведь за каждого принесённого щенка надо было заплатить… Тогда рабочий, не понимавший, как можно было даже подумать об убийстве таких невинных созданий, предложил свою помощь и почти всех щенят, а их было семь, раздал бабушкам и парочкам в своём доме, а последнего постылёныша не смог пристроить даже у себя, потому что жена была против, и, не видя другого выхода, пришёл к Алексу. Он не был ему другом, но был душевным и чувствительным человеком, готовым прийти на помощь нуждающимся, хотя и мог глянуть начало очередного жестокого боя…  — Я обещаю, он не попадёт в приют, — уверенно, с улыбкой произнёс бармен, заставляя мужчину порадоваться от души.  — Спасибо, тебе, Алекс. Выручил старика, — тоже улыбнулся рабочий и тут же повернул голову к выходу, заслышав своё имя. — Ну ладно, пошёл я, — сказал он, поднялся с табурета и направился к дверям.  — Хорошей ночи, — дворецкий попрощался с ним и взял щенка на руки, снимая со стойки и усаживая его на пол, потом взял три полотенца и выстелил ими дно коробки из-под выпивки, придвинул её к шкафу и лишь затем усадил в неё собачонка. Она была довольно большая для него, но пёсик не испугался, а начал обнюхивать её, смешно моргая ярко-карими блестящими глазками.       Мужчина достал небольшое блюдце, налил в него немного молока, которое он всегда держал на тот случай, если горло пересохнет, и поставил в угол коробушки. Малыш завилял хвостиком и принялся с нескрываемым упоением лакать такую вкусную для него жидкость.  — Будь умницей и веди себя хорошо, — улыбнулся бармен, ещё раз погладив щеночка по голове, и опять встал за стойку, начиная вновь принимать заказы. Через несколько минут, судя по всему, наевшись, малыш уснул. — Спокойной ночи, — пожелал ему Алекс, удивляясь, как посреди всего этого гама можно уснуть.       Всё пространство снова заполнили пьянчуги, просящие больше пива, вина и водки, снова уши дворецкого слышали голоса других людей, как будто никто и не подходил к нему с просьбой пристроить куда-нибудь щеночка золотистого лабрадора — жизнь снова покатилась по привычному кругу, но ненадолго…       Тут в бар зашли три девушки и два парня, вроде бы ничем не примечательные на вид: ярко крашенные волосы, вызывающая одежда с ремнями и шипами, походка от бедра, кислотная косметика, но было одно «но», из-за которого все находившиеся здесь персоны начали перешёптываться с новой силой и бросать недвусмысленные взгляды на стройные тела вошедших — жёлтая повязка, красовавшаяся на их левых предплечьях, произвела такой фурор.       «Только проституток и сутенёров мне тут не хватало… — обречённо вздохнув, подумал Алекс, но не подал виду, продолжив протирать очередной бокал. — Хоть бы они не наводили шума, а сели за крайний столик и вели свои «разговорчики» там…» — попросил, припоминая, какое представление однажды устроили торговцы своим телом на арене, где он раньше работал: тогда две девушки напились в хламину, встали на столы, не без помощи своих кавалеров, и начали танцевать стриптиз, постепенно всё больше и больше освобождая себя от одежды. Вначале их попытался утихомирить сам Алекс, но, поняв четность своих попыток, позвал охрану. Потом многие, особенно, конечно, мужики ворчали на него, но ему самому не было до их мнения никакого дела… Сейчас же, к сожалению, охрана стояла только на входах на Арену, так что быстро до бара она вряд ли доберётся…       Трое из этой пятёрки пошли занимать столик по правую стену, начиная обсуждать что-то с возможными клиентами, весело улыбаясь и смеясь, а другие подошли к стойке, но, так как она вся была усеяна телами уснувших пьяниц, новоприбывшие решили не тянуть свои ручки через них, а пойти другим путём: парень лет двадцати пяти, выше бармена на голову, с ярко-оранжевыми волосами, зачёсанными назад, стройный, накачанный, в расстёгнутом, коричневом, кожаном жилете с меховыми вставками и серебристыми шипами, открывающим отличный обзор на его пресс и плечи, и узких, обтягивающих тёмно-бежевых штанах взял под руку одного мужчину, поднял его с табурета и, проводив до ближайшего столика, усадил на стул, сказав: «Посиди здесь, дяденька». Место этого дяденьки заняла высокая, за счёт красных шпилек, девушка приблизительно такого же возраста с тёмно-кровавыми волосами, закрученными в красивые локоны, в белом резном топике на лямках, не скрывающем узоры розового лифчика, поверх которого лежал красный, как шпильки, кожаный жилет. Завершали её образ короткая, алая, обтягивающая юбка и белая, под топик, сумочка с длинным ремешком, свисающая с её хрупкого оголённого плечика.       Поставив изящное колено на табурет и нагнувшись, прогнув спинку и открыв прекрасный вид всем желающим сзади, она сделала губками, накрашенными всё той же красной помадой, сердечко и томно, глядя на Алекса из-под больших наклеенных ресниц, проговорила:  — Нам, пожалуйста, три «Белые Розы» и одну «Красную Анему», желательно со скидочкой…  — Простите, но сегодня скидок на эти вина нет, — улыбнулся дворецкий, доставая из тумбочки нужные бутылки и ставя их перед покупательницей.  — Ну, может, вы, господин бармен, сделаете нам её… — начала девушка, выгнувшись ещё больше, подобно кошке, выставляя напоказ свои пышные груди и соблазнительно вздыхая, придвигаясь поближе к мужчине и едва ли не ложась на стойку, заставляя многих присвистнуть. — А я позабочусь о том, чтобы эта ночь стала лучшей в вашей жизни…  — Простите, но нет, — вежливо ответил он, подсчитывая общую сумму напитков.  — Вы уверены? — попыталась во второй раз искусительница, но её прервал парень с оранжевыми волосами.  — Брось! Не видишь, что ли, что женщинами он не интересуется? — сказал тот, отодвигая локтем подругу. — Дай-ка я попробую!  — Пф! — фыркнула барышня, уступая ему место.  — Вам не удастся меня убедить… — хотел было переубедить его черноволосый, но не успел.  — Да бросьте, Алекс! Неужели вам не надоедает всю ночь простаивать в этом душном и затхлом баре, в окружении всяких пьяниц? — начал говорить парень, облокотившись о стойку. — Неужели вам не хочется порой отдохнуть и расслабиться, очутиться в крепких и горячих руках? Неужели порой не хочется забыться и отдаться животным началам, какие есть в каждом из нас? Уверен, что вы хотите этого, хотя бы иногда… Я довольно универсальный и могу многое: начиная от разогревающего массажа и заканчивая отменным оральным сексом, так что у вас будет большой выбор, — его пальцы подцепили чёрный галстук Алекса, и он немножко притянул его к себе, заглядывая ему в серые глаза своими карими океанами. — Вы любите понежнее или пожёстче? В постели я могу стать настоящим зверем. В прямом и переносном смыслах… Так что подобного секса у вас ни с кем больше не будет, уверяю вас…       Бармен усмехнулся, прищурившись, а потом резко схватил карманный ножик, поддел им ноздрю горе-соблазнителя и потянул вверх, из-за чего парень заайкал и вытянулся по струночке, девушка с красными волосами охнула, а другие посетители бара весело зашушукались: «Будет знать, как к Алексу лезть!»  — Спокойней! Спокойней! Ч-чего ты в-взъелся-то? Нет — так нет… Зачем же за нож-то браться? — удивлённо-испуганно пробормотал рыжеволосый, боясь за сохранность своего аккуратного носика.  — Во-первых, я вам уже говорил, что вам не удастся меня подкупить, но вы не послушали и вторглись в моё личное пространство. Во-вторых, я не люблю, когда моё имя произносят незнакомые мне люди. В-третьих, у меня есть постоянный партнёр, которого мне вполне хватает. А, в-четвёртых, за то, что вы тронули мой галстук, я подниму стоимость «Белой Розы» и «Красной Анемы», специально для вас, на десять процентов, — улыбаясь, Алекс убрал нож в карман и показал им калькулятор с ценой.  — Чего смотришь? Бери бутылки! — рыкнула на парня девушка, доставая из сумочки кошелёк и бросая на стойку купюры. — Подавись! — бросила она напоследок дворецкому, уходя с другом к занятому столику.  — Хорошей ночи! — пожелал им мужчина, принимая не только новые заказы, но и овации и комплименты от остальных посетителей.       Леонардо, устало зевая, закрывая ненавистные тетради с конспектами и проклиная двенадцатый раз стихи и несчастный, забубённый сценарий, желал поскорее упасть на диван, который сейчас был занят Рафаэлем, и уснуть. Несмотря на то, что Дони предлагал отдать им на ночь свою кровать и уйти спать к старшему, черноволосый настоял на диване, потому что не хотел теснить хозяев в их собственном доме, и именно поэтому он сказал Рафу, что телевизор ни капельки ему не мешает, хотя постоянный шум и голоса ведущих новостей периодически вынуждали перечитывать прочитанные абзацы по несколько раз…       Встав из-за стола и решая, что тетради и сценарий сложит в портфель утром, юноша вышел из кухни, приблизился к дивану, облокотился о его спинку, отчего тот жалобно скрипнул, и посмотрел на время в углу экрана говорящей техники: 22:36.  — Уже половина одиннадцатого, а Микки ещё не спит… Мда уж… — вздохнул Лео, привлекая внимание хозяина мебели.  — Да пусть поиграет парень, тебе-то что? — усмехнулся красноволосый, переключая канал на другой.  — Мне-то, может быть, и ничего, но он же завтра будет сонным и нормально на уроках сидеть не сможет, — сказал брюнет, подпирая голову рукой, прикрывая глаза.  — Ты следишь за его распорядком дня, да? — поинтересовался боец, поднимая взор на сонного студента. — Ай-ай! — заворчал он тут же, хватаясь за шею. Неприятная, обжигающая боль пронзила шейные позвонки.  — Стараюсь, но порой сам валюсь с ног, так что… А-а-а… мы присматриваем друг за другом, — повторно зевнул тот. — Шея беспокоит?  — Хм, да-а-а, за тобой присмотр нужен, — согласился парень, невольно всматриваясь в лицо собеседника, скользя взглядом по бледноватым щекам, потресканным губам и мешками под глазами, правда те были поменьше, чем в прошлые их встречи, а, вдохнув поглубже, ощутил, что от него веяло не только теплом и приятным запахом кожи, но и сильной, вялой, тягучей усталостью, подмечая, что в библиотеке от Леонардо пахло точно так же. — Да, беспокоит, причём так, что порой её хочется оторвать и выбросить в мусорку.  — Не буду спорить, — улыбнулся Лео. — А к врачу ты не ходил?  — А зачем? Я разотру мазь и оно пройдёт, а врачу надо платить, а я не богач, как видишь, — фыркнул боец, вновь возвращаясь к телевизору. Как раз телеведущий начинал рассказывать про какую-то аварию на окраинах города.  — Ну, как знаешь. Здоровье твоё, если что, — сказал студент, получив в ответ «Естественно!», и пошёл в комнату Донателло, где два геймера упорно о чём-то спорили, встал в дверном проёме и решил за ними немножко понаблюдать. Их так захватила стратегия, что они его даже и не замечали. Внимание на брюнета обратил только Кланк: спрыгнул с кровати, подошёл к юноше, потёрся о тёмные джинсы, призывая взять себя на ручки, а, когда оказался прижат к тёплой чёрно-синей майке, замурчал и стал пускать коготочки в руку студенту.  — Я говорю, давай наступать, пока они не подтянули резервы! — настаивал на своём Микеланджело, стоя над гением и активно жестикулируя.  — А я тебе уже в десятый раз повторяю, что нельзя! — отвечал в той же манере горе-мастер, сняв наушники и повесив их на шею, наблюдая, как по карте расходятся их подбитые армии.       Та несчастная неловкость, возникшая между ними пару часов назад, наконец-то спала с их хрупких плеч, и подавленность больше не теснила их грудь. За это надо сказать спасибо тому же компьютеру — это воистину чудесная вещь! Когда Дони начинал второй бой, Майки стал, поначалу, сдержанно-скованно задавать вопросы и комментировать происходящее на ярком экране, и юноша отвечал в том же духе, но стоило бою разгореться небывалым масштабом, как горе-мастер позволил эмоциям взять верх над неловкостью и робостью. Какая робость, когда твои союзники с позором проигрывают и подтянуть их можешь только ты? Тут закипает кровь, скрепят железом нервы и стирается зубная эмаль!       Глядя на разошедшегося друга, Микки взбодрился и, когда полностью вник в суть дела, заразился его эмоциями…  — Но мы можем разбить их! — не унимался паренёк, едва ли не подпрыгивая.  — Если вступим в ещё один бой, то рискуем потерять оставшуюся треть армии, — вздохнул шатен, поправляя очки с моноклем. — Лучше подождём подкрепление.  — Ну, До-о-они! — обхватив юношу за шею и слегка тряся его, включил режим попрошайки Микки. — Ну давай! Ну пожалуйста!  — Нет, я сказал! — почти невозмутимо ответил Дон.  — Но я хочу ещё за сражениями понаблюдать! Ну пожалуйста-пожалуйста-пожа-а-алуйста! До-о-о-они! — уже обнимая и едва ли не душа кареглазого, запросился младший. Слабое волнение всё-таки пробежалось у того по хребту…  — Боже… — закатив глаза, чуть нервно выдохнул юноша.  — Ну не будь букой, Дони! — надув губки и прижавшись щекой к щеке друга, выдал Майки, из-за чего на коже у второго выступил румянец и дёрнулись пальцы, правда очень незаметно.  — Э-это я ещё бука? — возмутился горе-мастер, отпрянув от наглого попрошайки.  — Я — милый и невинный одуванчик, расцветший на кровавом пустыре, на пересечении судьбы, дорог и моей любви к тебе… — возвышенным тоном процитировал одного сатирического писателя золотоволосый, встав в позу «а я на сцене Ромео».       Донателло не сдержал смешка, что стало лучшей наградой для довольного собой паренька.  — Смешно, конечно, но на мою уступку можешь даже не рассчитывать, — усмехнулся гений, отчего младший вновь было надулся, как мышь на крупу, но спустя пару секунд его миловидное личико осветила коварная улыбка, и он чуть ли не прыгнул на хозяина квартирки, успевшего переключиться на стратегию, заключая того в крепчайшие объятия и едва ли не роняя с кресла, которое от подобного действа резко накренилось вбок, жутко скрипя-скуля, будто бы возражая против таких игр на нём.  — Майки! — вскрикнул Дон, ощущая, как его бедная шейка хрустнула под сдавливающими её руками сразу в нескольких местах.  — Ну, Дони, ну пожалуйста! — взмолился подросток, прижимаясь щекой уже к виску шатена. — А я взамен… — он замялся на секунду, но потом, слегка смутившись, договорил. — Тебя поцелую!  — Ты соблазнить меня пытаешься? — на этот раз не просто возмущаясь, но ещё и искренне удивляясь, вымолвил Дони, пытаясь ослабить хватку Микеланджело.  — Ну прошу тебя! Я всё, всё, что угодно, сделаю! — опять запросился Микки, отстраняясь и умоляюще глядя на горе-мастера круглыми, блестяще-голубыми глазками.       На десять секунд повисло гробовое молчание. Лишь гудел компьютер и мурчал на руках у Леонардо Кланк. Брюнет заинтересовался этой ситуацией ещё больше.  — Прямо-таки всё? — брови Донателло приподнялись, а на слегка худоватом лице расцвела хитрая улыбка. Майки показалось, что сейчас он очень похож на Миру, когда та давала ему ответы на контрольную по химии, поэтому приготовился к коварному удару исподтишка.  — Хорошо, — согласился парень, и блондин уже был готов заобнимать его до потери пульса, — Но… — тут же произнёс, заставляя радостный порыв приутихнуть и привлекая внимание к тонким губам. — Тогда ты законспектируешь мне к среде пять параграфов по физике из раздела механики, какую вы сейчас проходите, три параграфа по химии про типы химических реакций, металлическую, молекулярную, ионную и атомную кристаллические решётки, и четыре параграфа по биологии про скелет человека, первую помощь при повреждении костей той или иной части тела, мышцы и здоровый образ жизни, и ещё вдобавок выучишь их и расскажешь мне, а я буду оценивать тебя, как учитель, и буду задавать вопросы вразброс, — произнёс парень, а порыв заобнимать гения стремительно сошёл на ноль.  — Да ты смерти моей хочешь, что ли? — вскрикнул в сердцах подросток. — Ты не можешь взять с меня такую высокую плату!  — Кто тебе такое сказал? — усмехнулся шатен, откидываясь на скрипучем кресле. — Если я отправлю эту треть нашей армии в бой и проиграю, а я уверен, что мы проиграем в этот раз, то мне придётся восстанавливать армию с нуля, а это очень затратное дело…  — Ты… Ты… Ты хуже Миры! — насупился паренёк, скрещивая ручки на груди.  — Естественно, ведь я… — Донателло придвинулся к Майки, облокотившись правой рукой о ручку клетчатого стула, позволяя хвостику упасть на правое плечо, парочке прядей — украсить светлый лоб, а нежно-оранжевой водолазке с широким горлом — открыть выпирающие бледноватые ключицы, взял тонкими пальцами и слегка сдвинул на нос очки в бежевой оправе, глянул снизу вверх из-под не длинных, но и не коротких ресниц на выжидающего ещё какой-нибудь подлянки золотоволосого, продолжая поддерживать очки, игриво, но мягко улыбнулся, метнул кокетливый — именно кокетливый! — взгляд в голубые глаза напротив и медленно, словно пробуя слова на вкус, закончил фразу. — Твой репетитор.       Сердце Микеланджело не выдержало такой подлости и пропустило отчётливый удар, стукнувшись о рёбра грудной клетки, заставляя младшего поспешно отвернуться, затаить дыхание и закрыть ладошками вспыхнувшее, как небо на закате, лицо. «Что это только что было?!» — отчаянно завопило его внутреннее Я, начиная носиться и валяться волчком в золотистой головушке. Эти карие, похожие на молочный растопленный шоколад, блестящие при бело-жёлтом свете лампы глаза, плавно двигающиеся розовато-суховатые губы, тонкая шея и изящные ключицы, аккуратные, словно у девушки, пальцы, томный и смелый голос просто зависли в сознании подростка, как зависает картинка на телевизоре, когда пропадает сигнал. Эти, где-то плавные, а где-то резкие линии и очертания, бледная, чистая кожа, хоть и похожая на ту, которая бывает у больных людей… Ему показалось, что он увидел то, что не должен был видеть, будто переступил порог ванной, когда там кто-то мылся, поэтому смущение начало с невиданной ранее силой пожирать паренька, вызывая внутреннюю дрожь, уподобившись дикому зверю, глотающему куски свежего мяса. Кровь быстро-быстро бежала по венам, обдавая жаром щёки и всё тело, стуча в висках. Он никогда ещё подобного не испытывал. Да, он, конечно, бегал за популярными спортивными мальчиками из более старших классов, но так Майки лишь ребячился, передразнивая девочек и ловя их испепеляющие взгляды, когда эти их кумиры трепали его по макушке и приглашали вместе пообедать. Даже, правда лишь иногда, мог заглядеться на одного из них, посчитав действительно привлекательным. Он смущался и краснел, когда его одноклассники заталкивали в женскую раздевалку и держали дверь снаружи, не давая возможности выйти, когда представлял, как будет проходить урок по размножению человека ближе к концу третьей четверти, когда девочки из классов помладше признавались ему в любви и дарили открытки на День Святого Валентина, но чтобы чувствовать себя сражённым наповал вот так, при разговоре с другом, когда они также дурачились…       Донателло же, видя реакцию на свои действия, выпрямился, не сдерживая победной улыбки, важно приподнял голову, поправляя очки указательным пальцем, и почувствовал, как у него в груди потихоньку начало раздуваться приятное чувство отмщения, хотя щёки всё-таки покрылись лёгкими нежно-алыми пятнами. «Будет знать, как говорить комплименты и обнимать слепого…» — не успел до конца горе-мастер подумать, как его прервал тихий смешок, заставляя чуть ли не подскочить на кресле и растерянно уставиться на брюнета, застывшего в дверном проёме с Кланком на руках. У Микки от этого смешка пробежали мурашки по спине.  — Л-Лео? А-а… Мы… Это… — пытался что-то выдать Дони, но получалось откровенно плохо. Он уже полностью залился краской, не находя, куда можно деть руки и глаза, какие бегали то по столу, то по экрану компьютера, то по стенкам, то по собственным ногам.  — Я сделаю вид, что ничего не видел, — улыбнулся Леонардо, опуская котёнка на пол. Кланк, разомлевший на, пусть не тёплых, но приятно холодных руках человека, неспешно потопал к кровати Дона, запрыгнул на неё и, свернувшись клубочком, мирно засопел опять.  — Чего ты там не видел? — подал голос с дивана Рафаэль.  — Как Дони в сражении проиграл, — ответил студент, а шатен резко повернулся к монитору, испугавшись, что забыл поставить игру на паузу и спустил всю армию в бессмысленном сражении, но тут же успокоился, видя, что армия в порядке и ждёт подкрепления с севера. Даже руку приложил к груди и выдохнул.  — Такого даже я не видел… Потому что он всегда выигрывает! — усмехнулся боец, поднимая палец вверх, то ли хваля младшего за тактические навыки ведения битв, то ли жалуясь на это.  — Такое зрелище пропустил… — хохотнул старший, отчего Майки развернулся к нему лицом и наградил суровым взглядом, но выглядело это не грозно, а забавно: надутые, покрасневшие щёчки, слегка прищуренные голубые глазки, сдвинутые домиком бровки, напряжённые плечики…  — Лео! — обидчиво прикрикнул на него Микеланджело.  — Ладно-ладно, больше не буду, — сдерживая смешки, проговорил юноша. — Кстати, Майки, ты видел время? Пора уже спать ложится.  — А я пока что не хочу, да и Рафаэль диван занял! — буркнул блондин, скрещивая руки на груди.  — За меня можешь не волноваться — я гулять пойду, — объявил красноволосый, вставая с дивана и потягиваясь, заламывая руки за голову.  — Гулять? Сейчас? Да там же дождь идёт! — удивился парень, поворачиваясь к нему.  — А кто сказал, что я буду гулять под дождём? — бросив на черноволосого утомлённый чем-то — может новостями, может леностью — взгляд, спросил Раф. — Я в бар пойду, с друзьями выпью.  — Но завтра же понедельник, учёба, работа, все дела, — напомнил ему студент, приходя в лёгкое замешательство от такой легкомысленности по отношению к будням.  — Во-первых, я нигде не учусь, а, во-вторых, моя смена в порту начинается в двенадцать, так что могу гулять хоть всю ночь, — ответил боец, уже привычно солгав по поводу работы.  — Удивительно… — высказал вслух свои мысли Лео, выдыхая и прикрывая глаза.  — О! — стукнув кулаком о ладонь, произнёс Рафаэль и подошёл к юноше. — А не хочешь ли пойти и погулять со мной? — предлагая, заулыбался. — Отдохнёшь, расслабишься, выпьешь, с моими друзьями познакомишься…  — Не могу. У меня завтра хоть и выходной день, но я должен буду пойти на подработку, — как-то огорчённо вздохнул брюнет.  — То есть и выпить бы мог? — пристально глядя в лицо собеседнику, поинтересовался тот.  — Я, что, не человек и не умею расслабляться? — усмехнувшись, старший посмотрел в его зелёные с жёлто-карими крапинками глаза, а в тех вдруг заиграли весёлые огоньки.  — А я-то думал, что ты не знаешь, что такое алкоголь, — оскалился красноволосый. — Теперь я просто обязан увидеть тебя бухим!  — Когда-нибудь увидишь, не сомневайся, — насмешливо улыбнулся и губами, и глазами студент, раззадоривая бесят в парне.  — А, если я завтра принесу бутылочку виски, ты выпьешь со мной? Спорим, что ты оторвёшься от земли и полетишь в космос уже после четвёртой рюмки? — дразня его, спросил боец, протягивая руку.  — Лео, не надо… — тихо прошептал Микеланджело, пытаясь вклиниться в разговор и помешать назревающей попойке, прекрасно зная, как брата разносит даже с пива на сытый желудок, что уж о виски-то говорить…  — Лео, не надо… — также тихонечко прошептал Дони, зная о любви Рафаэля к этому напитку и о том, что старший не пьянеет даже после бутылки в один рот и без закуски.       Леонардо пару секунд постоял, посмотрел на протянутую руку, разглядывая линии на ладони, грубоватые пальцы и слегка загорелую кожу, желая что-то в них прочитать, а потом всё-таки решительно пожал её, а его кисть обожгло жаром.  — Согласен, — улыбнулся юноша, а из комнаты Донателло донёсся шлепок и тяжёлый вздох — это Микки стукнул себя по лбу и Дон понял, что будет встречать старшего с улыбкой до ушей и во все тридцать два зуба.  — Ты, как всегда, холодный, — усмехнулся Раф, начиная массировать прохладную кожу в попытках согреть её обладателя. — И тебе не холодно в этой тонкой майке, что ли?  — Представь себе, — ответил черноволосый, конечно же, замечая этот милый жест, но решая не обращать на него внимания, продолжил смотреть на лицо бойцу. Внутри же у юноши зародилось чувство неловкости. — А ты, я посмотрю, всегда горячий, но при этом сидишь в свитере. Тебе не жарко случаем?  — Ни капельки, — довольно оскалился хозяин дома, разрывая рукопожатие и направляясь к входной двери, по пути стягивая с себя красный свитер и оставаясь в тёмно-багровой майке с треугольным вырезом.  — Так у тебя под ним ещё и майка была? — искренне удивился Леонардо, всё ещё ощущая обжигающее тепло на ладони.  — Ну да, а что в этом такого? — обыденно поинтересовался боец, складывая свитер на табурет и начиная обуваться.  — Это так… Мысли вслух, — оправдался студент, поняв, что ведёт себя некрасиво, ведь, действительно, что в этом такого?       Тут его взгляд упал на руку красноволосого, покрытую маленькими следами от каких-то царапин, выделяющихся белыми линиями на фоне загорелой кожи, но особенно ярко красовался уже затянувшийся кривой порез — тот самый, который он лично перевязывал, и слова сами сорвались с губ.  — Твой порез так быстро затянулся… Хотя он был глубоким… — задумчиво произнёс парень, заставляя и Донателло, и Рафаэля вздрогнуть, а Майки — удивлённо посмотреть в свою сторону.  — Я… использовал специальную мазь. Она дорогая, падла, но любые раны с её помощью заживают, как на собаке, — сказал зеленоглазый, резко надевая на себя чёрную накидку, чтобы любопытные глазки гостя не увидели чего-нибудь ещё.       Кланк, заинтересовавшись интонацией Лео, спрыгнул с кровати и сел в дверном проёме, наблюдая за разговором.  — Что же это за мазь такая? — прищурившись и сложив руки на груди, спросил юноша. — Название сказать можешь?  — Оно очень забубённое, и я его даже не старался запомнить, — небрежно отмахнулся тот, чувствуя себя на настоящем допросе. Атмосфера становилась напряжённой, а голос у синеглазого звучал… агрессивно, что ли? — Кабедол… Кабедрал… Комирал… Не помню.  — Никогда о такой не слышал, — признался Лео, не желая отступать.  — А ты получаешь такие раны, чтобы покупать подобные мази? — буркнул боец, начиная потихоньку закипать.  — Самое большое, что я могу сделать — это порезать палец кухонным ножом, — ответил брюнет. — Но, где ты умудряешься их получать?  — Я уже говорил, что работаю в порту, а грузы всякие могут попасться в мою смену, знаешь ли, — осознав, что сказанул лишнего, сверкнул глазами красноволосый, отчего по спине студента прошёлся холодок, но тот не подал виду.  — Всякие, говоришь? — повторил он для себя, опуская взгляд.  — Всё, я ушёл! — слегка раздражённо бросил напоследок Раф и, схватив клетчатый шарф, исчез за дверью.       Младшие, с недоумением наблюдавшие за разворачивающейся перед ними картиной, отмерли и переглянулись, спрашивая себя: «А что это только что было?».  — Лео? — несмело обратился к старшему Майки, подойдя и одёрнув его за край майки, вынуждая вернуться в серую реальность из омута собственных мыслей. — Ты в порядке?  — А? Да… Всё хорошо, Майки, — ответил Леонардо, начиная потирать вновь заболевшие глаза. — Кажется, я просто переутомился…       Микеланджело всё ещё вопрошающе глядел на брата, не отпуская край его майки.  — Просто вспомнил сегодняшние новости… — добавил студент, разворачиваясь и направляясь к дивану, из-за чего подросток лишь больше заинтересовался состоянием Лео, а Дони будто бы разрядом тока прошибло: сегодня, где-то в середине обеда, по каналам разошлась новая весть — на четвёртом небольшом порту города — маленьком и ветхом «Староборанском» — сотрудники правоохранительных органов обнаружили контрабанду оружия и животных, но не без помощи самих зверей и рабочих: в полицию поступил звонок, и в трубку, перепуганным и забитым голосом кричал какой-то паренёк, что на них напали «монстры пустошей». После оказалось, что четверть сотрудников совершенно не знало о преступной деятельности их порта, поэтому и позвонили, надеясь, что их защитят. Без сомнений, тот паренёк больше не жилец — подпольщики не прощают тех, кто их сдал… Во время просмотра Донателло пожалел его: ещё совсем молодой, здоровый, не сказать, что красавец, но и не урод, а уже поставил крест на своей жизни, но сейчас мысль, что из-за этого невиновного человека друг стал подозревать его старшего брата в незаконной контрабанде, из-за чего могли серьёзно подорваться их отношения, настолько испугала и шокировала гения, что он резко дёрнулся, схватил черноволосого за руку и голосом, едва ли своим собственным, выпалил:  — Ты ошибаешься, Лео! Рафаэль не замешан в контрабанде! Он работает в Центральном порту, а это хорошо охраняемое и надёжное место. Ни один преступник не сможет настроить контрабанду через него. Пожалуйста, не думай о моём брате, как о каком-то бандите! Он не такой! Я клянусь тебе, не такой!       Леонардо и Микки удивлённо уставились на горе-мастера: Майки, будто бы полностью отрезанный от реальности, творящейся в этой небольшой квартирке, теперь уже совсем ничего не понимал, но желал бы понять, поэтому испытывал смешанные чувства, а Лео же прочитал в карих глазах, блеснувших так же, как и глаза Рафа недавно, не то страх, не то отчаяние, из-за чего почувствовал болезненный укор совести где-то под рёбрами за свой длинный язык, и юноша вздрогнул, отпустил парня и притянул подрагивающую руку к груди, прижимая её другой, потупив взгляд в пол.  — П-прости… — дрогнувшим голосом произнёс Дони. Он хотел сказать что-нибудь ещё, но в горле застрял какой-то странный ком. С чего это он вдруг сорвался? Рассуждения черноволосого же и так ошибочны…       Кланк подошёл к нему, потёрся о ногу и мяукнул, громко, но мягко, словно бы желая подбодрить его, отвлечь от чего-то.  — Нет, это ты прости меня. Мне не стоило так грубить тебе и Рафаэлю, и, уж тем более, подозревать его в чём-то без веских доказательств, — извинился студент. — Когда он вернётся, я извинюсь перед ним.  — Ты меня удивил, Лео, честно! — вклинился в разговор золотоволосый. — Как можно было подумать, что Раф преступник? Он же спас меня от хулиганов! А преступники добрыми не бывают, так ведь? Их же интересуют только деньги и выгода, а какая ему была выгода в моём спасении? Правильно — никакой!       Котёнок, будто бы поддерживая Майки, мяукнул, вильнув хвостиком.  — Ты многого не знаешь о преступниках, Микки, — усмехнулся старший.  — Так расскажи мне об этом, Лео! — возмутился паренёк, подпрыгнув к брату.  — Потом как-нибудь, а сейчас — спать, — отговорился старший, начиная расстилать диван.  — Ну блин… — обречённо вздохнул школьник, понимая, что не уговорит Леонардо на ещё один часик игр-стратегий с гением.  — С-спасибо, — почувствовав, как рыжик вновь трётся о его ногу, как тело перестаёт вздрагивать и грудь обдаёт приятным теплом, тихо произнёс Дон, но всё равно привлёк к себе внимание.       Микеланджело вновь лучезарно улыбнулся, подошёл к нему пружинящей походкой и сцепил руки в замок на его талии, притягивая к себе:  — Лео слишком стеснительный, чтобы в качестве извинений обнять тебя, так что я сделаю это за него! — пояснил младший, заставляя брата усмехнуться, закатить глаза и вернуться к дивану, глядя снизу вверх на слегка удивлённого хозяина квартирки, и снова улыбнулся, прижимаясь щекой к нежно-оранжевой водолазке.       В голову шатену же вгрызлась новая мысль, не менее пугающая, чем предыдущая: если Леонардо так отреагировал на то, что Рафаэль, возможно, контрабандист, то что будет, когда они узнают правду? Может они нормально воспримут её, выслушают и поймут, что старший пошёл на это самоубийственное решение лишь для того, чтобы помочь ему со зрением, а не из-за своей кровавой натуры, про которую всякие-недалёкие распускали самые разнообразные слухи, или жажды быстрых денег… Но всё может быть иначе… Они могут развернуться и уйти, даже не выслушав причин, как делали многие люди, когда узнавали, что их соседи или друзья являются бойцами подпольных арен и, вдобавок к этому, ещё и оборотнями. «Да как я мог сидеть с ним рядом? Мерзко!», «То-то он таким холодным и отстранённым был… Наверняка уже десяток обычных людей убил, зверь проклятый!», «И она обманывала меня столько времени? Я же ей доверяла, а она меня, оказывается, ни во что не ставила! Зачем вообще я с ней дружила?» и так далее… Тело вновь сковало страхом, по спине прошёлся противный холодок. На секунду в сознании Донателло возникла подобная картина: как он пытается дотронуться до руки блондина, но он тут же её отдёргивает, как миловидное и розовощёкое личико Майки и обыденно спокойное лицо Лео искажаются презрительными гримасами, в небесных и синих глазах, некогда ясных и смотревших на них с нескрываемой радостью, разгораются тёмные огни страха и ненависти, как они, ядовито бросив напоследок слово «Звери» разворачиваются и уходят, а он пытается что-то сказать, прокричать, но ни звука не слетает с его раскрытых губ…  — Дони? — удивлённый голос вырвал его из клубка мрачных мыслей, заставляя сосредоточить взгляд на внимательно глядящего на него Микеланджело. В нежно-голубых глазках читалось беспокойство. — Ты… в порядке?  — Да… Не волнуйся, — сдерживая себя, чтобы не показать волнения, ответил Дон и в ответ обнял паренька, положив голову ему на макушку. — Спасибо… — тихо и мягко произнёс он, желая, чтобы это услышал только Микки.       Майки, не ожидавший, что гений таки обнимет его когда-нибудь в силу своей застенчивости, вздрогнул, почувствовал, как щёки начинают гореть, как забилось его сердечко, быстро-быстро заморгал и вновь обнял шатена, но уже не так сильно, как раньше, а мягко, нерешительно… «А я ещё думал, что Дони может быть… — снова вспомнив свои размышления, Микеланджело разозлился на самого себя и покрепче сжал кольцо рук на тонкой талии друга. — Я действительно идиот…» Кланк же, наблюдая за всем этим, слегка возмущённо мяукнул, поставив лапку на голень Донателло, ведь, как так-то: он тоже успокаивал горе-мастера, а его не обнимают? Непорядок!       На улице вновь разыгралась непогода, грозясь ледяными порывами ветра, но, к счастью, не дождём, хлестающим дома и прохожих, решивших прогуляться ночью, невзирая на капризы стихии. Рафаэль, затянув посильнее на шее клетчатый шарф, пробирался по подворотням к заветному центру, лишний раз бурча себе под нос о своей нелюбви к «ледяному проказнику» и осени в целом.       Опять хрустнула проклятая шея — уже третий раз за эту ночь, заставляя бойца ругнуться и погладить её сквозь одежду. То она даёт передышку, на время утихая и не хрустя больше недели, то снова начинает скрипеть и напоминать о себе куда более яростней, чем в прошлые разы, из-за чего новая упаковка спасительного, снимающего боль геля уходила в считанные дни. Как говорил один ещё не тронутый умом и не берущий взяток врач в одной более-менее приличной больнице: «Болит — значит живой, значит радоваться надо!», только радоваться шибко и не получалось, потому что, когда нужно было повернуть голову, она не поворачивалась и ещё так противно скрипела…       «С чего это вдруг Леонардо напал на меня? — размышлял Раф, шаркая кроссовками по тёмному асфальту. — Минуту назад общались нормально, а потом — бац! — и он уже готов испепелить меня взглядом… Какая муха его укусила? Хотя… Я тоже хорош — даже не удосужился перевязать порез для банального прикрытия, чтобы не палиться лишний раз… Неужели он что-то заподозрил?»       Тут завибрировал телефон в боковом кармане джинсов, отвлекая от всяких мыслей. Встав под крышу одного дома и спиной к проклятому ветру, боец включил экран, обнаружив сообщение от Донателло.

24 октября.

      Дони: «Раф, теперь ты работаешь в Центральном порту, и, если Лео или Микки спросят об этом, говори, что только в нём.» 23:06.       Вы: «Это так важно?» 23:08.       Дони: «Теперь да.» 23:09.       Вы: «Лео что-то заподозрил?» 23:09.       Дони: «Он подумал, что ты как-то связан с контрабандистами, промышляющими в портах города. Но можешь не волноваться. Я переубедил его.» 23:11.       Дони: «Надеюсь…» 23:11.       Вы: «Серьёзно? А я-то подумал, что он взбычился из-за пореза!» 23:12.       Дони: «Одно другого не лучше… Теперь нам придётся быть вдвойне осторожными.» 23:13.       Дони: «Хорошей ночи)» 23:13.       Вы: «Спасибо) Сладких снов.» 23:14.       Рафаэль убрал телефон в карман и вновь направился во тьму подворотен, стараясь не попадать под свет фар машин и магазинов.  — И эта хрень действительно произошла с тобой? — сдерживаясь, чтобы не залиться в голосину и не привлечь к себе удивлённые взгляды других посетителей бара, проговорил красноволосый, выслушав рассказ Алекса.  — Представь себе, — усмехнулся мужчина, протирая стойку мягким полотенцем.  — Жаль я не видел всего этого. Посмеялся бы от души над этим горе-Ромео! — осушив стаканчик с виски и блаженно выдохнув, произнёс боец, жестом прося бармена повторно наполнить его.  — Если бы ты был здесь тогда, ты бы не позволил ему и прикоснуться ко мне, не говоря уже о том, чтобы досмотреть всю сцену до конца, — сказал брюнет, выполнив немую просьбу друга.  — И то верно, — согласился парень, рассматривая содержимое стаканчика. — Не знаешь, кто сегодня будет сражаться?       Дворецкий, хоть и ожидал подобного вопроса, но всё же замолчал на несколько секунд и как-то печально посмотрел на Рафаэля, потом зачесал назад пальцами угольные волосы и шумно выдохнул.  — Не знаю, насколько правдива эта информация, но… Я слышал, что в финал «Белый Клык» всё-таки выбился… — проговорил он, а Раф вздрогнул при упоминании этого типа. — Скорее всего вы с ним будете биться сегодня, потому что он ещё ни разу не выступал, а ты считаешься финалистом. Также есть вероятность, что бой будет проходить между тремя бойцами сразу: тобой, им и «Железноголовым»… Хотя, я удивлён, что «Белый Клык» вообще ещё жив…       Вот так всегда: хочешь чего-то хорошего, способного поднять тебе боевой дух, укрепить тебя изнутри, да даже просто заставить улыбнуться, сказать: «Слава Богу!» и со спокойной душой выдохнуть, потому что ты лишний раз убедишься, что в этом загнивающем сером мире ещё осталось что-то хорошее, а получается, как и всегда: ты готов рвать на себе волосы в нервном припадке, задаёшь себе вопросы по типу: «Ну почему?», «Неужели я многого просил?» «Зачем мне всё это?», снова уходишь в себя, и какая-то неведомая сила начинает грызть тебя где-то в области сердца, причиняя сильные боли, а в головушке нет ни единой мысли, лишь глухая пустота…       Что-то подобное происходило с Рафаэлем три года назад, когда он был ещё совсем салагой и только встал на песок подпольной арены. Нужно ли говорить, что пятнадцатилетний паренёк был довольно наивным и верил, что сможет найти на арене не только заклятых врагов и завистников, но и верных друзей? Вспоминая то время, красноволосый кривит губы в горькой ухмылке, а в зелёных глазах отражается не только скрытая от мира печаль, но и нескрываемая ни от кого злость. В затуманенном сознании сразу воссоздаётся образ высокого мужчины, источающего белый свет, до которого хочется дотронуться, но стоит лишь протянуть к нему руку, как его массивная голова поворачивается, и тебя парализует: на лице неясной формы красуется зловещий оскал с огромными клыками, с которых капает бордовая кровь, а широко раскрытые жёлто-карие глаза с продолговатым узким зрачком впиваются тебе в душу не хуже ножа. Вот он уже сам тянет к тебе свою здоровенную лапу с длинными чёрными когтями, но ты с размаху бьёшь его в грудь со всей злостью и страхом, скопившимся у тебя за столь долгое время, и видение исчезает, но его пробирающий до дрожи, победный смех, больше похожий на рёв, раздаётся у тебя в голове, заглушая посторонние звуки…       Рафаэль молился, чтобы «Белый Клык» не пробился в финал и сдох где-нибудь в далёких и непроходимых лесах Немезиса, куда, по последним слухам, он отправился для тренировок. Рафаэль надеялся, что тот покалечится настолько, что по нужде без посторонней помощи ходить не сможет. Рафаэль мечтал больше не видеть его морду, перекошенную в самодовольном оскале, не размышлять о его возможных грандиозных победах над дикими зверями в Топях, не трястись от ненависти каждый раз, заслышав его имя… Даже сейчас он надеялся, что всё, что сказал бармен, не более чем простые слухи и подворотные враки…  — Раф? — взволнованно спрашивает Алекс, положив руку на плечо бойцу и слегка сжав её. Голос друга вернул его в реальность, час от часу становящуюся всё неприятнее и неприятнее…  — Я в порядке, в порядке… Просто задумался, — слабо улыбнувшись, ответил Рафаэль и наконец-то осушил второй стаканчик с виски. — А что случилось с Губителем? Он же тоже вышел в финалисты, разве нет? — перевёл разговор в другое русло, чтобы отвлечься хотя бы на какое-то время от проклятого предателя, занявшего все его мысли.  — Без понятия, — честно сказал дворецкий, принимаясь наливать уже, кажется, десятую кружку мужчине, сидящем рядом с красноволосым. Тот довольно заулыбался и благодарно поклонился бармену. — Кто-то говорит, что его свалила какая-то болезнь, во что очень трудно поверить, ведь у оборотней, обычно, хороший иммунитет, да и раньше он никогда не жаловался на своё самочувствие. Иные поговаривают, что на него заказали киллера и что он уже не жилец, а его «опекун» просто скрывает это. В это мне тоже слабо верится… Он же боец, причём финалист «Пепельной Зари». Он любого киллера с потрохами съест, если это, конечно, был не снайпер… А если послушать третьих, то его вообще похитили, а для каких целей — остаётся только догадываться. Может, это план мести, и его изнасилуют и убьют, или же потребуют за него кругленький выкуп… — Алекс вздохнул. — Таким образом гадать можно бесконечно…  — Вариант с киллером мне больше нравится, — усмехнулся Раф, прокручивая между пальцев пустой стаканчик. — Быстро, безболезненно, и честь твоя при тебе осталась.  — Согласен, — кивнул брюнет, убирая опустевшие кружки со стойки.       Дверь бара медленно качнулась и отворилась, а фигура, застывшая в проёме, привлекла к себе внимание всех его обитателей. Даже те проститутки и сутенёры, что голосили больше всех, замолчали. Рафаэля передёрнуло: чуткий нос уловил такой знакомо-противный запах кожи и волчьего меха вперемешку с потом, что у его обладателя резко сузились зрачки, а сердце пропустило глухой удар. По коже прошлись волны мурашек. Алекс тоже дёрнулся, но куда заметнее своего друга, едва не уронив бутылки на пол, неверяще-испуганными серыми глазами уставившись на могучий силуэт.  — Какие люди! Неужели это сам «Пламенный Рыцарь»? — протянул насмешливо-грубый голос, через мгновение оказываясь над парнем, громадной тенью затмевая собой свет тусклых ламп, а его большая загорелая рука оперлась на стойку рядом с рукой бойца. Рядом сидящие пьяницы по-быстрому ретировались за дальние столики, освободив места. — Как приятно встретить знакомые лица! — добавил тот, а тело красноволосого обдало жаром, и ладони непроизвольно сжались в кулаки. — Рад тебя видеть, Алекс, — обратился новоприбывший к дворецкому, по-доброму скалясь. — На что у тебя сегодня скидочка имеется?  — Н-на «Глиперто» и «Алонсо», — дрогнувшим голосом, выдавая своё волнение, произнёс черноволосый, не глядя на старого знакомого.       «Это же самые дорогие пива! На них никогда не бывает скидок! — молнией пронеслась мысль в голове парня. — Нет… Они просто его любимые…».  — Отлично! — обрадовался мужчина, добродушно улыбаясь. — Налей-ка мне пару кружечек.  — Сейчас… — тихо отозвался бармен, поворачиваясь к шкафам в поисках нужных бутылок.       В баре всё ещё висела гробовая тишина, да такая, что он неё даже щеночек проснулся и с удивлением уставился на незнакомца, а в мышцах Рафаэля скапливалось бетонное напряжение, отчего его пальцы в кулаках непроизвольно то сжимались, то чуть-чуть расслаблялись, но лишь для того, чтобы в следующую секунду сжаться вновь. Что неприятно-липкое и чёрное с новой силой пробудилось в груди.  — А ты, как я посмотрю, всё ещё балуешься дешёвым виски? — усмехнувшись, поинтересовался тот.  — В отличии от некоторых, я трачу деньги на действительно важные вещи, — огрызнулся боец, подняв на него прищуренный взор. Кажется, он ещё подрос. Теперь он на полторы головы был выше красноволосого.       «Белый Клык» ни капельки не изменился: на мускулистом теле, как и при их последней встрече, красовалась бежевая майка, поверх которой сидела чёрно-зелёная камуфляжная кофта, на ногах болтались такие же камуфляжные штаны, а шаг отчеканивали армейские ботинки; всё то же угловатое лицо, похожее на лицо какого-то шахтёра, с ярко выраженными скулами, поросшее короткой щетиной и покрытое как маленькими, едва заметными царапинами, так и шрамами, пересекающими правую щёку и полноватую губу, левую густую бровь и переносицу с небольшой горбинкой, искажала гадкая гримаса полуулыбки-полуоскала, открывая вид на его ровные зубы, правда не все они были естественными — клык на левой стороне верхней челюсти был вставным, серебряным; тёмно-каштановые, коротко стриженные, густые волосы стояли торчком; жёлто-карие глаза надменно смотрели сверху вниз на бывшего друга, а из-за падающей на них из-под бровей тени создавалось впечатление, что они горели огнём и в них танцевали не просто бесята, а дьявол собственной персоной. От него исходила подавляющая аура, с запахом и ростом дающая нужный эффект: даже те люди, что не ощущали всего этого, не решались и пискнуть в его присутствии. У оборотней же она вызывала смешанные чувства: кто-то пытался сжаться в комочек и забиться в уголок, чтобы, если чего-нибудь случится, его не задело, кто-то начинал испытывать к нему уважение и молчал, не мешаясь под ногами только из вежливости, а кто-то проникался той же злобой, которая сейчас закипала в Рафаэле, готовясь при одном неудачном слове вырваться наружу…  — У каждого своё представление о важных вещах, не забывай этого, Раф, — спокойно ответил громила, хватая поставленную перед ним кружку, залпом осушая её и громко выдыхая. — Повтори! — сказал приказным тоном. Брюнет слегка прикусил побледневшие губы и вновь наполнил кружку, а «Белый Клык» неотрывно, жадно следил сверкающими глазами с узким зрачком за каждым движением его тонких побелевших пальцев, бесстыдно-оценивающе осматривал стройные бока и бёдра мужчины, едва ли не облизываясь, как голодный зверь, готовый в любой момент сорваться и броситься на бармена, и Раф чувствовал это, сжимая кулаки до боли и готовясь отразить нападение, как следует врезав ему по наглой роже.  — А ты похорошел с нашей последней встречи, Алекс…  — Даже не думай, — сдерживаясь, чтобы не зарычать в открытую, перебил его боец. Алекс удивлённо посмотрел на друга, а оборотень лишь усмехнулся, осушая вторую предложенную кружку.  — Налей-ка ещё, — произнёс, последний раз оглядев брюнета. — Как там Дони поживает? Ещё не решил проблему с глазками? — непринуждённо спросил он, с явной неохотой переключив своё внимание на красноволосого.  — Не твоё собачье дело, — практически выплюнул зеленоглазый, не глядя на противника.  — Да ладно тебе! Я же просто веду светскую беседу, — заулыбавшись, мужчина положил ладонь ему на плечо, которая обожгло не хуже раскалённого металла. — Неужели так сложно мне подыграть, Рафи? Прямо как в старые-добрые времена…  — Тебе сказать, насколько ты нам противен? Или сам догадаешься? — гневно посмотрев в каре-жёлтые глаза напротив, выдал парень, раззадоривая вервольфа.  — Противен? Неужели? — переспросил шатен, безумно оскалившись. — В твоих глазах и правда сияют презрение и злоба… Но вот в глазах Алекса я вижу только… Страх!       В мгновение ока его белая волчья лапа с острыми, чёрными когтями оказалась прямо перед бледным лицом дворецкого, и до рокового прикосновения оставалось лишь несколько миллиметров, но, быстро среагировав, её резко перехватил Рафаэль, отдёрнув в сторону. Упал табурет, разрывая ударом о пол повисшую в баре тишину. Черноволосый, испуганно раскрыв глаза, отшатнулся, ударяясь спиной о шкаф и прижимая дрожащую ладонь к кровоточащим царапинам на правой щеке. Маленький лабрадор вскочил на лапки и звонко залаял. По помещению поползли перешёптывания и глухие вздохи.  — Не смей его трогать, — прорычал боец, крепко сжимая чужую кисть. В его груди всё горело, а напряжение в мышцах достигло своего пика.  — Твоя реакция стала лучше, но хватка всё ещё слабовата… — усмехнулся «Белый Клык». — И с чего это я не могу трогать свою вещь? — зарычав в ответ, сверкнув животными глазами.  — Он не вещь, и, уж тем более, не твоя, — громко выдыхая, произнёс Раф, сильнее сжимая его лапу, хотя, казалось, что сильнее уже некуда.  — Да? Алекс, у тебя же осталась метка, которую я поставил три года назад? — ехидно поинтересовался громила, а красноволосый шокированно распахнул глаза. — Я специально оставил её на самом видном месте… Ну и как долго у тебя ключицы болели? А как отреагировала твоя девушка, когда её увидела? — на этих словах Алекса передёрнуло. — Как её там зовут? Норри, да? Ха-ха! Я видел её пару раз, когда ходил в супермаркет за хлебом. Красивая, как райская пташка, белокурая, как нежная лилия, стройная, как грациозная лань… Может… мне навестить её после боя? Познакомимся, пообщаемся по душам, может даже друзяшками станем… А утром тебе позвонят из морга и сообщат, что её изуродованный труп был найден в мусорном баке рядом с твоим домом! Ха-ха! Не знаешь, вкусное ли у неё мяско? А то я по своей натуре гурман! — и оборотень залился безумным смехом. Единственной мыслью, которая проскочила в голове Рафаэля и которую произнёс не его голос, было слово «Бей». Схватив свободной рукой кружку с тем самым дорогим пивом, боец выплеснул напиток прямо вервольфу в лицо. Алкоголь попал в глаза и страшно защипал. «Белый Клык» яростно зарычал, отшатнувшись, и закрылся руками. Щеночек снова залился протяжным писклявым лаем.  — Подавись своим пивом, ублюдок! — крикнул ему парень, вставая в боевую стойку. — Никто не смеет так издеваться над моими друзьями! Слышишь? Никто! Алекс схватил телефон, лежавший на маленькой тумбочке, судорожно, трясущимися пальцами набрал нужный номер и нажал на кнопку вызова. Пошли гудки.  — Ха-ха-ха! Как же легко тебя вывести из себя, мой старый друг! — «Белый Клык» убрал ладони с лица, принявшего нечеловеческий-полузвериный облик, и кровавыми глазами уставился на Рафа, а через секунду с рёвом набросился на него, клацая клыками. Из динамика раздалось ленивое и полусонное «Что такое?».  — Живо ко мне! Тут драка! — резко и отчаянно закричал в трубку бармен, пугая не своим голосом двух охранников.  — «Уже бежим!» — ответил другой, завершая вызов, а дворецкий переключил своё внимание на сражающихся. Рафаэль с большим трудом уворачивался от когтей оборотня, кривясь от усилий, прилагаемых для резких наклонов и кувырков, стараясь не задеть ненароком столики или каких-нибудь зевак, с раскрытыми ртами наблюдавшими за ними. При очередной попытке недруга схватить себя, он нырнул зверю под руку, но тот именно этого и ждал, что отразилось на внезапно сверкнувших глазах, и в следующее мгновение удар острым локтем между лопаток заставил красноволосого оступиться, а прилетевший сразу же сильный пинок в живот отбросил в стойку. Только боец хотел рвануться с места, сгруппировавшись, как сильная лапа сдавила его горло, припечатав к полу. Парню показалось, что ещё чуть-чуть и его трахея и кадык просто раздавятся под напором звериной мощи. Невозможно было вздохнуть или, уж тем более, что-либо произнести. Вторая рука Вервольфа была уже занесена для победного удара, но резкая боль, пронзившая основание шеи, отвлекла монстра — Алекс вонзил в него свой карманный нож по самую рукоять. Сознание «Белого Клыка» затмила минутная ярость, и, перехватив занесённой лапой предплечье бармена, он со всей силы дёрнул вверх, вырывая кость предплечья из сустава. Внезапный крик боли отрезвил Рафаэля. Подняв брюнета над стойкой и отбросив его к стене, мужчина прорычал:  — Не лезь под руку! — и хотел было вернуться к главному блюду, но неожиданный удар ногами в самый нос заставил отпрянуть от оппонента и закрыть повреждённую часть морды, а боец сгруппировался, оттолкнулся от пола, перехватив его за талию, повалил, оказываясь сверху, и принялся наносить быстрые, но сильные удары кулаками, которые, к сожалению, тот успел блокировать. Немного выждав и уловив брешь в ударах Рафа, оборотень резко выпрямил руку, полоснув его по щеке, и тут же сам поднялся, из-за чего они неслабо так ударились лбами, что временно дезориентировало красноволосого. «Ублюдок» довольно оскалился и вновь прижал парня к полу, впиваясь когтями ему в грудь. На красной майке появились багровые пятна…  — А ну разошлись! — влетели в бар два стража, а «Белого Клыка» пронзил разряд электропули. Захрипев, тот рухнул рядом с Рафаэлем, которому наконец-то удалось выдохнуть.  — Вы что, черти, правил не знаете? Или же помнить их не хотите, собаки проклятые? — заругался низенький человечек с каштановыми волосами и густой бородой, подходя к ним. — Платить за погром пришлось бы вашим «опекунам», и не маленькую сумму, скажу я вам!  — Остынь, Ларер! — шикнул на него высокий, немножко сгорбленный темноволосый мужчина. — Иди лучше Алексу помоги, а я этими хлопцами займусь.  — Алекс! Душенька моя! Что эти подлецы сделали с тобой? — смешно ковыляя, охранник подбежал к бармену, принимая его из рук тех самых проституток, решивших поддержать пострадавшего. Ранее бледное, подобно мрамору, лицо дворецкого окрасилось алым и скривилось от режущей боли, пронзающей правое плечо, а рука, какую дёрнул вервольф, безжизненно болталась рядом с его худым телом.  — Я… в по-порядке… — пытаясь улыбнуться, ответил брюнет, но получилось откровенно плохо.  — Вывих, — прищурившись, сказал гном. — Надо скорее к врачу! Пойдём. Я тебя провожу.  — Н-не надо, Ларер! Я дойду до лазарета с Рафом, — быстро отказался тот. — А, ты, пожалуйста, пригляди вон за тем чудом, — добавил, указывая на золотистого лабрадора, наблюдавшего за ними из-за стойки.  — Где ж ты его здесь достал? — удивился шатен, глядя на собачонка.  — Долгая история… Потом я обязательно тебе её расскажу, — проговорил и перевёл взгляд на двух бойцов, которых отчитывал Рокмун.  — Кто был зачинщиком драки? — спросил страж, и Рафаэль подумал, что придётся говорить лишь ему одному, ведь, обычно, публика, видевшая драку, предпочитала молчать в тряпочку, делая вид, что она тут не при делах, но в этот раз всё было совершенно иначе: все посетители бара разом указали на «Белого Клыка» со словом «Этот», что немало так удивило красноволосого. Оборотень на это просто усмехнулся, стирая рукавом камуфляжки кровь с губ и носа. — Хорошо, а кто навредил Алексу? — опять спросил мужчина, на что люди вновь указали на виновника. — Ну тогда тебе не повезло, красавец — иронично усмехнулся он, глядя на волка. — Если бы ты просто подрался с «Пламенным Рыцарем», то я бы и глазом не моргнул, но ты покалечил нашего любимого бармена и друга, так что должен будешь выплатить ему компенсацию в размере кругленькой суммы, и я сообщу об этом судьям. После такого тебя навряд ли пропустят в финал…  — Мне… ничего от него не нужно, — проговорил Алекс, презрительно посмотрев на шатена в форме.  — Можете жаловаться, кому хотите, господин охранник: за моё участие уже заплатили «кругленькую» сумму, так что списывать меня со счетов и разочаровывать голодную до боёв публику они не станут, да и, к тому же, я уверен, что все они трясутся над своими дрянными жизнями, а у моего босса довольно злопамятные и безжалостные киллеры… — оскалился «Белый Клык», вернув лицу и рукам человеческую форму и выдернув из шеи карманный ножик, заставляя брюнета неодобрительно фыркнуть. — Ситуация повторилась, да, Рафи? — обратился он к парню, ловя на себе его гневный взгляд. — Снова Алекс тебя спас… Надо было убить тебя тогда… — усмехнулся, стирая кистью кровь с губ, и пошёл к выходу. — Я не зря тренировался в Топях и лесах Немезиса аж три года подряд, Рафаэль… — замер в проёме, сверкнув каре-жёлтыми глазами. — Сегодня с Арены уйдёт только один, и я уж постараюсь, чтобы это был не ты. И, когда я выйду победителем, Алекс — бросил испепеляющий взор на бармена, отчего тот вздрогнул, сильнее прижав здоровую руку к повреждённому плечу. — Тебя уже никто не сможет защитить! — и исчез за дверью, бросив в угол маленькое окровавленное оружие.  — Посмотрите на этого самоуверенного индюка! — начал кривляться низенький человек. — «Не зря я тренировался», кудах-тах-тах, «С Арены уйдёт только один», кудах-тах-тах… Тьфу на него!  — Сам-то порой кудахчешь также! — кольнул его товарищ.  — Молчи! Ты только и умеешь, что критиковать, а я пытаюсь разрядить обстановку! — завозмущался подобному отношению Ларер.  — Не такой он уж и «самоуверенный индюк», — начал Рокмун. — Я слышал, что он в одиночку прикончил целую стаю Рактодонов. Без ружья. Зверей, если что, было двенадцать… Так, для справочки.  — Да ну не! — отмахнулся бородач. — Ладно Рептиллитов, ладно там Олегаров… Да даже тех же Мираков! Но Рактодонов? Без огнестрельного? Да не! Это враки, сто пудов!  — После ручного Вендиго я уже ничему не удивляюсь… — вздохнул брюнет, поправляя жилет.       Рафаэль, прикрыв глаза, старался рассортировать мысли, бурным комом заполонившие голову, по разным именным папочкам в памяти: что-нибудь приятное, радостное и лёгкое — в первую, а всё остальное — раздражение, злобу, презрение и желание разукрасить рожу одному ублюдку — в десятую, а ещё лучше — в двадцатую, подальше и поглубже в сознание, чтобы этими чувствами подавился тот, из-за кого он всегда так срывается. «Спокойнее, Раф, спокойнее… Дыши глубже. Дыши глубже… — говорил сам себе парень, сжимая и расслабляя пальцы. Кто-то маленький и довольно гадкий сидел в каждой мышце, не давая напряжению спасть, доставляя довольно сильный дискомфорт шее и ногам. Про руки лучше вообще не упоминать… — Надо посчитать до десяти… Один… — перед глазами вспыхнула омерзительная морда со звериным оскалом и серебряным клыком. — Два… — «И с чего это я не могу трогать свою вещь?». — Три… — «Ха-ха-ха! Как же легко тебя вывести из себя, мой старый друг!». — Четыре… — «Снова Алекс тебя спас… Надо было убить тебя тогда…». — Да пошло оно всё!» — в сердцах крикнул боец, ударяя себя по лицу ладонью.       Невольно в памяти включился старенький прожектор, вновь прокручивая красноволосому воспоминания того самого вечера…       «Пятнадцатилетний мальчишка поднимался по лестнице с арены, впихнув кулаки в маленькие карманы серой куртки и втянув растрёпанную голову в плечи, тихо ругаясь и посылая «Белого Клыка» и на три всем известные буквы, и раком в горы, и в лес за грибами, желая, чтобы его там какие-нибудь звери по дороге сожрали. Левый бок, как и костяшки рук, и намятые скулы, неприятно саднил, а на разбитой губе засыхала кровавая корка. Но самым неприятным моментом была мысль о том, что он проиграл уже третий бой подряд, причём из-за одного подонка… Если бы ему полгода назад сказали, что этот друг подло предаст его, толкнув во время боя и подставив под удар Рептиллита, а потом ещё подстроит всё так, что виновником в ограблении и изнасиловании тоже будет сам Рафаэль, то он бы подробно объяснил, почему этот оборотень такой хороший и никогда не сделает подобного, и пошёл бы с ним пить виски и обсуждать всякие сплетни. Наивный дурачок… Осознание больно кололо под сердцем, вынуждая сплюнуть в ближайший угол и продолжить ругаться, идя уже под мелким, ночным, весенним дождиком.  — Я тебе уже всё сказал! Отпусти меня! — раздался справа знакомый голос.  — У дракона, наконец-таки, появились клыки… — от резкого баса Рафаэля передёрнуло. — А я не даю своего согласия… Парень развернулся на девяноста градусов и зашагал к очередному повороту.  — Мне не нужно твоё согласие. Я не твой слуга! — послышался шелест одежды.  — Да, ты не мой слуга… Ты моя вещь!       Он резко ускорился. Почти бегом, но бесшумно вылетел за дом и на секунду замер, чтобы оценить ситуацию: в подворотне, под крышами, с которых капала вода, стоял и скалился «Белый Клык», прижав Алекса к стене и подняв его за грудки, чтобы их лица были наравне — а затем в одно мгновение оказался рядом с Вервольфом и со всей силы врезал ему по лицу, желая выместить на предателе всю скопившуюся ярость. Мужчина пошатнулся в противоположную сторону, отпустил бармена, а кулак красноволосого обожгла старая-добрая боль, только на этот раз вперемешку с отвращением. Но, как оказалось, такого удара ему было слишком мало:  — Ра… — только хотел было вымолвить удивлённый дворецкий, как оборотень схватил лапой лицо паренька, впиваясь когтями в щёки и незаконченную бровь, и припечатал его об асфальт. — Раф!       Хоть размах был не сильный, но звёздочки перед зелёными глазами всё-таки посыпались и всё вокруг потемнело ещё больше. Голова загудела. Сгруппировавшись, он притянул ноги к груди и резко выпрямил их, ударяя шатену в подбородок, отчего тот прикусил язык, едва не откусив от него кусочек, и отпрянул назад. Перекувырнувшись назад и поднявшись, Рафаэль почувствовал, как его начинает вести вбок и тошнить, и упёрся правой рукой в стену дома, хватаясь за голову.       «Белый Клык» тут же сорвался с места, вцепился пальцами в шею подростка, вновь прижимая того к асфальту, и, состроив бешеную гримасу на морде, занёс вторую лапу для удара, но внезапно материализовавшийся брюнет упал на Рафа, закрывая его от смертоносных когтей. Те прошлись по спине бармена, разрывая чёрный костюм и оставляя длинные и глубокие кровоточащие борозды. Он только резко выдохнул, будто хотел закричать, и припал к пареньку сильнее, сжимая тонкими, побелевшими пальцами его плечо.  — А-Алекс! — дёрнулся под ним красноволосый, хватая левой рукой дрожащее предплечье друга.  — Уйди с дороги, Алекс! — свирепо зарычал мужчина, желая схватить черноволосого за одежду и оттащить от противника, но с новой силой упёршиеся ему в грудь ноги не дали этого сделать, оттолкнув назад.  — Н-Не смей его трогать, ублюдок! — в ответную зарычал Рафаэль, мутными глазами, но всё с той же ненавистью глядя на него.  — Не… впутывай Рафаэля… в наши разборки! Он здесь… не при чём! — выговорил Алекс, повернув голову к Вервольфу. Угольные волосы вконец растрепались и неровными прядями падали на искривлённое от обжигающей боли в спине лицо.  — О-о-о, нет! Он-то как раз-таки при чём! — оскалился «Белый Клык» выпрямляясь. — Это из-за него всё пошло коту под хвост!  — Я сам для себя всё решил! — он повысил голос, приподнимаясь на дрожащих руках.  — Да неужели? — сверкнув жёлто-карими глазами, усмехнулся шатен, мотая головой. — Ни за что не поверю, что наркоман, сам, без какой-либо поддержки со стороны знакомых, захочет бросить пить или курить всякую дрянь, которая помогает ему отвлечься от этой бренной жизни и почувствовать себя счастливым! Не неси чушь! Что же это ты с Анжеликой не бросил всё это дело? Она же тоже твой «хороший друг». А может ты просто втрескался в него? А что? Красивый, сильный, самое главное, молодой и талантливый! Ха-ха-ха! — он смеялся где-то секунд десять, запрокинув голову и закрыв глаза ладонью. — Ну, посмеялись, и будет… — снова выпрямился и убрал лапу с лица, размазывая кровь с когтей по щекам и носу, глядя пылающими очами на старых знакомых и не обращая внимание на посторонние звуки, среди которых был гул подъехавшей к их переулку машины. — В принципе, я могу и тебя хорошенечко покалечить, Алекс. Это будет тебе хорошим уроком!       Оборотень рванулся было с места, а Рафаэль, несмотря на шторм внутри своей головушки и лишь наполовину слушающиеся конечности, резко поднялся, на этот раз закрывая Алекса собой, как в плечо «Белого Клыка» прилетела пуля, а за спинами друзей раздался до радости знакомый голос:  — Отошёл от них! Быстро! — громко, чётко и не скрывая своей злости выпалила Анжелика, сжимая в руках пистолет, а за нею появились семь до зубов вооружённых полицейских с двумя «Уличными Стражами».  — Вы ещё заплатите за это! — зарычал мужчина и, обернувшись волком, бросился прочь во тьму подворотен.  — За ним, парни! — прокричал капитан, и те тоже рванулись с места, спуская с поводка раззадоренных видом оборотня дино-роботов.       Раф разрешил себе пошатнуться и рухнуть спиной на бармена, тяжело выдохнуть и закрыть глаза.  — Ты… как? — поинтересовался дворецкий, поёживаясь от ледяных порывов апрельского ветерка. Кровоточащие раны неприятно щипали.  — Я-я-я… в полном п-порядке… — пролепетал красноволосый, опять ощущая тошноту и видя проклятые звёздочки. — Н-На хрена ты полез? Я бы и-и-и… сам с этим у… уродом справился бы…       Сероглазый лишь тяжело вздохнул и притянул бойца к себе, крепко обняв того за шею ватными руками.  — Алекс? — спросил паренёк, чувствуя, как его взъерошенная макушка становится мокрой, а тело брюнета судорожно вздрагивает, как его дыхание сбивается и он с новой силой сжимает ладонями серую куртку.  — О, Господи, Алекс! Твоя спина… — подбежала к ним Анжелика, приседая на корточки и рассматривая раны друга. — Алекс?»  — Раф… — тёплая ладонь легла на плечо, дёрнувшееся под ним.  — Я в порядке, Алекс… Полном… — парень буркнул сухо, мельком глянув на дворецкого. Видок у него был так себе: вымученное лицо с двумя неглубокими царапинами на правой щеке будто бы вытянулось, как у какого-то призрака из старых фильмов-ужасов, правая рука всё также безжизненно болталась вдоль тела, обычно приглаженные лаком волосы падали на лоб и виски. Кожа, как у мертвеца, бледная. Лишь глаза, всё такие же ярко-серые и живые выдавали в нём человека, а не хладный труп.  — Пойдём в лазарет… За щеночком присмотрят, — улыбнулся бармен, взяв его под руку, и потянул к дверям.  — Д… Да… — замявшись и вновь погружаясь в пучину собственных размышлений, выдохнул красноволосый, следуя за ним…       Как они добрались до лазарета, расположенного в середине огроменно-длинного туннеля с клетками, ящиками, ярко-жёлто-белыми лампами и прорвой снующих туда-сюда рабочих, он даже не пытался воспроизвести в памяти. Анж сегодня не было: женщина занималась расследованием «Староборанского» порта, так что сегодня никто никого убивать или отчитывать не будет… Только, когда их усадили на дешёвые и шаткие стулья и с него стянули порванную майку, а с Алекса — чёрный пиджак, галстук и белую рубаху, он вернулся в этот серый мир, заостряя своё внимание на затянувшемся шраме в виде волчьего клыка, пересечённого рваной линией с левого верхнего угла на правый нижний, украшающий его ключицы. Былая злоба, приутихшая за время ходьбы, забурлила с новой силой. Кулаки снова сжались, а с губ сорвался утробный рык, заставивший медбрата, обрабатывающего его раны, дёрнуться и боязливо посмотреть на «Пламенного Рыцаря». Дворецкий как-то виновато улыбнулся, смотря в зелёные, блестящими недобрым, глаза напротив.  — Зажмите это в зубах, — сказала сестра, предлагая бармену странную жевательную палочку, очень похожую на ту, которую рекламируют производители собачьего корма, чтобы «зубки у вашего любимца были всегда белыми и сияли»…       Алекс сделал, как просили, а, спустя несколько секунд, отчаянно замычал, согнулся и покраснел, вцепившись пальцами здоровой руки в собственные штаны на коленках. Без сомнений, это довольно-таки больно… Он выплюнул палку и тяжело задышал.  — Осталось только зафиксировать плечо, — выдохнула девушка в белом халате, принимаясь за новое дело. Мужчина последовал её примеру.       Через пару минут оба пострадавших сидели подлатанными, но Раф решительно не сводил взгляда с друга, напряжённо перебирая пальцами кусочек чистой марли.  — Спасибо вам за оказанные услуги, — поблагодарил их бармен, чувствуя, что тяжёлый разговор всё-таки должен состояться. — Могли бы вы оставить нас, пожалуйста?       Сестра и брат вежливо поклонились и скрылись за бежевым занавесом, отделяющим лазарет от остального коридора. На какое-то время повисла гнетущая тишина, разрываемая лишь тихим дыханием вперемешку со злобными выдохами и шуршанием одиноко гудящего вентилятора, гоняющего воздух по комнате.  — И когда ты собирался показать мне эту «метку»? — уже не глядя на чужие ключицы, поинтересовался боец.  — Никогда, — признался бармен, а собеседник замер, прекращая тиранить марлю. — Сначала я надеялся, что «Белый Клык» сгинет в лесах Немезиса, и тогда я смогу рассказать тебе про неё, но потом решил откинуть этот вариант и сделать её своим… небольшим секретом…       Хотелось задать вопрос «Почему?», да так, что кулаки чесались, но в голове уже гудел ответ: потому что иначе…  — Ты бы попытался убить его… Нашёл, хоть бы из-под земли достал, и попытался бы отомстить за меня… Но… Раф, я, что, похож на идиота? — без тени усмешки произнёс Алекс, рассматривая кроссовки красноволосого. — Он был вдвое больше и сильнее тебя тогда. Он бы просто убил тебя… Без промедления и жалости. Ты же и сам это сейчас понимаешь, верно?       С соседнего стула донеслось утробное рычание.  — Анж знала?  — Она и вызвала скорую, когда нашла меня по сигналу телефона в кладовой на нашей старой арене…  — Этот отморозок ещё и избил тебя? — Рафаэль поднял глаза на друга и уже в открытую раскатисто зарычал. — Хотя… Чего я, собственно, ожидал от этого животного? Ну-у-у, ничего… Сегодня он не уйдёт с Арены… — сказал, поднимаясь с нагретого местечка. — Не волнуйся, Алекс, я вырежу такую же «метку» ему на лбу… А потом размажу его морду о стену! — направился было к выходу, но его остановила ладонь, сжавшее его кисть. Он замер спиной к другу.  — Раф… — голос дворецкого дрогнул. — Пожалуйста, не теряй голову в бою… Он только на это и будет рассчитывать…  — Постараюсь… — кивнул боец. — Не бойся, Алекс, — ладонь Рафа сжала руку бармена. — Всё будет хорошо, и этот кошмар сегодня же и закончится… — произнёс парень и вышел из комнаты, а Алекс замер, коснувшись шрама пальцами, хранящими лёгкое, рассеивающееся тепло чужого тела.       «Это из-за него всё пошло коту под хвост!» — всплыли из глубин памяти слова «Белого Клыка» и тут же обожгли чистой правдой, ведь именно с Рафаэля всё и началось: и перелом его мировоззрения, и понимания ценности семьи, и изменения в отношениях со многими знакомыми…       До встречи с этим парнем Алекс был типичным несчастным человеком: первый и нелюбимый ребёнок, рождённый от какого-то сомнительного полуалкаша-рабочего, с которым они никогда не встречались, под страхом того, что его мать, если бы сделала аборт, не смогла бы больше рожать… Какая страшная потеря, не правда ли? Отчего она не отдала ребёнка в приют — никто не знает… Наверное, совесть не позволяла… Зарабатывала она немного, а, когда на шее повис груз в виде ещё одного голодного рта, пришлось идти на всевозможные подработки, хотя до определённого момента спасал материнский капитал. Она не была злым или бесчувственным человеком: проходя мимо немощных и бездомных, она подкидывала им мелочь и подкармливала бродячих кошек у их подъезда. Но не могла она простить предательства алкаша-рабочего, сбежавшего с «крашеной шкурой» и не могла смириться с тем, какой дурой была и не сделала аборт, из-за чего теперь приходилось терпеть ребёнка, к которому ничего, кроме неприязни, раздражения и какой-то бессознательной жалости не чувствовала. Тем не менее, она хотела, чтобы мальчик хорошо учился и был примерным в поведении, хоть практически никогда и не хвалила его за какие-то победы в олимпиадах по математике или литературе, считая, что это его прямые обязанности. Алекс, до класса пятого, стремился к знаниям, уповая на столь необходимую любому живому существу похвалу и ласку, но потом, не видя желаемого результата или хотя бы какой-нибудь отдачи, стал учиться на автомате, зазубривая параграфы и чеканя их на уроках безэмоционально, подобно роботу.       У его бабушки был старый пёс. Дворняга. Ничего особенного в нём не было. Но он был единственным другом «ботаника», который всегда мог выслушать и успокоить. К сожалению, старик не прожил долго и издох, когда мальчику исполнилось десять. Ребёнок делился своим горем с другими, но никто не придал этому внимания ни в школе, ни дома, что очень задело и обозлило отличника. Его никогда и не баловали, отчего в груди поселялась вторая обида и желание получить облюбованный глазами предмет любой ценой. Он научился воровать, да так ловко, что за все школьные годы ни разу не попался. Ни в школе, ни в магазине…       Третий гром грянул, когда мама сообщила, что она скоро выйдет замуж за неплохо обеспеченного мужчину, уже беременна и у него будет сестричка. Алекс тогда был в седьмом классе и прекрасно понял всё без лишних слов и объяснений: если она, будучи на грани с нищетой, не пыталась уделить ребёнку какое-то внимание, то теперь, когда они заживут более-менее сносно и появится второй ребёнок, про него никто не вспомнит… Так и произошло. Новая квартира, отличная от их прежней однушки, новые соседи, с которыми можно было заново пережить свою жизнь, новая девочка, забирающая себе всё родительское внимание, и никакой борьбы за право быть под солнцем… Он даже не стал пытаться, уходя в себя и замыкаясь от всего мира: на людях он превращался в обычного ботаника, которого не интересовали друзья и всё прочее, а в своей комнате становился брошенным псом, просматривая унылые клипы, слушая траурную музыку вперемешку с металлом и порой плача от своего бессилия. Лишь один человек интересовался им. Это была его такая нелюбимая сестра. Валина всегда тянулась к замкнутому братцу, если не липла, то везде таскалась хвостиком, каждый раз раздражая и нервируя его. «У тебя есть любовь и всё, что ты захочешь иметь! Так какого же дьявола ты лезешь ко мне?» — спрашивал он порой у малышки, гневно глядя в её карие глазки. Она не отвечала, но весело смеялась, и всё повторялось. Опять и опять… Однажды, когда девочка в край выбесила парня, он почти ударил её, занеся руку, но вовремя остановился. Алекс хорошо помнит этот момент: его дрожащая от злости рука, её испуганное личико с короткими каштаново-золотистыми волосами, жирафик, которого она сильно-сильно сжимает ручками, и её карие, большие, непонимающие и готовые брызнуть слезами глазки. Родители, когда к ним в комнату вбежала плачущая дочка, подумали, что подросток напугал её своими клипами или ужасной музыкой. «Лучше бы это было так…» — думал тогда бармен, укутавшись в одеяло и судорожно дыша, пытаясь успокоиться…       Черноволосый поступил на редактора, на бюджет, выучился с большим трудом, в основном из-за дикого нежелания, но работать не пошёл, в основном из-за своей апатии и глубокой депрессии. На тот момент в их семье пошли разлады и частые ссоры, причинами которых стали подозрения в изменах и наркомании… Алекс тогда только начал пить. Однажды дело дошло до драки, да и не вовремя вернувшемуся брюнету тоже досталось: мать так разозлилась, что, когда била тарелки, бросила одну в дверь, надеясь, наверное, что там будет стоять его отчим, но нет — там стоял парень, и кухонная утварь попала острыми концами прямо в лицо. Нужно ли говорить, что разгневанная женщина не только не извинилась, но и до кучи накричала на невиновного? Думаю, не нужно… Опять-таки на помощь к пострадавшему брату поспешила тринадцатилетняя сестрёнка: предложила обработать раны и перебинтовать ему лицо, но сероглазый грубо отказался от «её подачек». Она очень тяжело переносила ссоры и ругань родителей, ведь они грозили разводом, а он думал: «Теперь-то ты поймёшь хотя бы на чуть-чуть то, что испытывал я…».       В двадцать три с половиной он впервые посетил подпольную арену: искал местечко, где можно было выпить и хорошенько развлечься, а пьяницы в клубе проболтались про вход на эту самую арену и про пароль… Грехом было бы упускать такой шанс, не правда ли? Тогда в бою сошлись десяток обычных рядовых и Аюсталов, а победителем выходил тот самый, пока ещё мало знаменитый «Белый Клык». «Я заметил тебя сразу, — говорил боец Алексу за кружечкой крепкого пива. — Ты стоял в толпе ядовито-красочных фанатиков такой серый и унылый и просто кричал своим видом на всю арену: «Давай выпьем! А твои бои подождут…» Надо ли говорить, что эти слова воодушевили тогда мрачного парня, удивившегося тому, что кто-то вообще заметил его настоящее самочувствие и вообще разглядел его в толпе? Вервольф стал его первым другом, с которым Алекс говорил обо всём: о своей семье, о матери, о сестре, о хреновой политике властей по отношению к оборотням, о том, что жизнь не движется, а стоит на месте, о своих желаниях и переживаниях… Этот оборотень занял собой всё его внимание. Он был его идеалом: высокий, сильный, красивый, общительный, кокетливый, с ним можно было поговорить о чём угодно, ведь он всегда сможет поддержать беседу. Алексу начал бессознательно искать его в толпе, хотел касаться его чаще, да даже просто сидеть рядом и дышать одним с ним воздухом… Брюнет порой ругал себя за подобные мысли, но ничего не мог с собой поделать, ведь даже во снах от него не было отдыха… Сероглазый продолжал не высыпаться, частенько хмурился и изводил себя голодом, что, конечно же, сказывалось на его внешнем виде: щёки впали, кожа стала куда бледнее, волосы секлись на концах, а под глазами расползались тёмные мешки. Желая «помочь» новоприобретённому другу, «Белый Клык» предложил ему покурить одну вещь, и, знаете что? Ему понравилось. Понравилось, как тело изводила лёгкая истома, как перед глазами возникали приятные образы из детских сказок, которые он когда-то читал, как всё незначительное: родители, сестра, жизнь — улетает куда-то далеко-далеко… Что он делал во время этого «блаженства», он обычно не помнил, потому что вводил себе дозу, с каждым разом всё большую и большую, но Вервольф говорил, что всё в порядке и он не буянил, и не делал ничего странного, страшного или абсурдного… Просто бредил что-то про летающих единорогов и говорящую с Евклидом Луну.       Так бы и продолжалась его жизнь: с наркотиками, проблемами в семье и в жизни, с «Белым Клыком» и с никуда не спешившей уходить апатией — если бы однажды на арену не пришёл четырнадцатилетний пацан, взъерошенный, в потёртой курчонке, с пылающими решимостью зелёными в карюю крапинку глазами, и не стал бы вершить своё правосудие: лез с кулаками на разных хамов, пристававших к нему или к кому-то, помогал пьяницам дойти до остановки или даже дома, отказывался от каких-либо спиртных напитков, когда его пытались споить… Ребёнок, что тут ещё можно сказать?       Лично они познакомились после очередного боя, когда четвёрка головорезов решила отомстить за своего кореша и знатно так побила красноволосого, оставив его валяться без сознания у мусорных баков за баром. Алекс проходил мимо, однако краем глаза уловил тёмно-алую, но яркую макушку на фоне чёрных стен и серого асфальта. В груди неприятно кольнула вездесущая совесть: паренёк-то хороший… Впервые в жизни плюнув на свой принцип «Самому до себя дела нет, так почему до других должно быть?», брюнет зашагал к бакам, присел на корточки перед ним, неуверенно потрепал его за плечо и позвал отчего-то дрогнувшим голосом. Юный боец замычал, но глазки всё-таки открыл. «Скоро дождь начнётся. Не хотелось бы, чтобы ты промок… Давай-ка, пошли в бар…» — ответил на немой вопрос и помог тому встать. В самом баре их встретил «Белый Клык». Паренька «отмыли, накормили и на ноги поставили». «Рафаэль!» — звучало благодарно красивое имя и светились заново родившимся огнём прекрасные зелёные глаза…       Сдружились они быстро. Алекс не успел опомниться, как через две недели они с «Белым Клыком» уже побратались и вместе обсуждали всякие техники ведения боя и, иногда, пошловатые шуточки, отпускаемые в баре, хотя он всегда удивлялся, что общего может быть у четырнадцатилетнего и двадцатисемилетнего… Рафаэль отличался от всей своры бойцов, ошивающейся на арене. Он, потерявший родителей и любимую сестру при несчастном случае, живущий у незнакомой тётки под боком в огромном городе с братом, теряющим зрение, не унывал, а желал помогать кому-либо безвозмездно, желал спасти единственному родственнику глаза, желал принести в этот мир хоть что-то хорошее, показать, что ещё не всё потеряно и всё можно наверстать, очень странно действовал на черноволосого. Слушая рассказы красноволосого за дружеской беседой о том, как он помог бабушке донести покупки до дома, как отбил у грабителя сумочку и вернул её растерянной девушке, как помог мальчику, которого избивали какие-то хулиганы, Алекс поначалу думал, что паренёк хвастается своими достижениями, но вскоре оказалось, что он просто рассказывает, что случилось в течении дня или недели, делится своими впечатлениями пережитого и хочет донести простую истину: помогая другим, можно помочь и самому себе. В один такой денёк Раф хвалил Донателло: какой тот умный, способный, сильный (в моральном плане), заботливый и вообще очень хороший, расписывая трогательные и смешные случаи из их биографии, а сероглазого тогда впервые кольнула совесть за то, что он так избегал и даже ненавидел сестру. Она же не сделала ему ничего плохого, а, наоборот, хотела как-то помочь своему вечно замкнутому старшему брату… В тот день Алекс ушёл раньше, то ли впервые желая поскорее прийти домой, то ли ещё что-то подтолкнуло его буквально сорваться с места, а новый друг увязался за ним. По дороге брюнет рассказал ему свою историю, получив такой вердикт: «Твоя сестра — настоящее золото, так что береги её!». Когда они проходили мимо переулка, то услышали женский крик — кричала Валина. Парни поспешили на помощь и с лёгкостью расправились с кучкой недоделанных грабителей-насильников, да так, что ни один из них не мог встать самостоятельно. Тогда черноволосый впервые успокоил и обнял свою сестрёнку, впервые услышал от неё слова благодарности и впервые сказал Рафаэлю: «Спасибо…». Подросток лишь лучезарно улыбнулся ему и ответил: «Да не за что!». Затем парень с девушкой пошли домой и, пока не было злых родителей, впервые поговорили по душам. Оказалось, у них было много общего… Валина ничего не сказала про наркотики и подпольные бои, а лишь сжала братскую ладонь и улыбнулась, и он понял, что мог потерять…       Вторым переломным моментом в общении с Рафом стало знакомство с Анжеликой, которая развеяла его мрачные представления о женщинах в целом. Ну серьёзно, как можно не проникнуться тем бешеным позитивом и теплотой, которые она излучает едва ли не двадцать четыре часа в сутки? Правильно, нельзя! Анж была слишком счастливой, слишком правильной, какой-то не от мира сего, как и Рафаэль, из-за чего бармен, хоть и сдружился с ней, но сначала осторожничал, боялся даже лишнее слово сказать, над чем частенько подшучивал «Белый Клык»… Именно они двое пилили черноволосого тем, что наркотики зло, что пить надо меньше и больше радоваться жизни, чем много раз раздражали его, но, однажды, когда Вервольф предложил закурить очередную травку, он отказался, немало так удивляя второго… Он захотел выглядеть не как ходячий труп, а как нормальный двадцатичетырёхлетний мужчина, захотел больше улыбаться и попробовать пожить нормально, не обличая мир во всём плохом…       Это стремление с диким остервенением поддержали все, кроме «Белого Клыка». Оборотень стал каким-то отстранённым в их компании, меньше шутил и казался подавленным, хотя наедине был прежним. Только странный блеск в каре-жёлтых глазах временами пугал мужчину, заставлял поёжится, и, чем дальше становился шатен, тем больше ощущалась его убийственная аура, и тем ближе становились Раф с Анжеликой и простые радости общения и жизни в целом: исчезли впалые щёки, бурые мешки под глазами, ярче засияли серые радужки, кожа приобрела здоровый оттенок, к волосам вернулась мягкость и они перестали быть такими хрупкими и сухими, подобно соломе, а выпивка отправилась в долгий ящик. Теперь даже растения в цветочном магазине, на которые дворецкий всегда плевать хотел с высокой колокольни, приговаривая, что они только для неженок и нужны, превратились из ненавистных сборщиков пыли в нежные и красивые цветки, какие хотелось потрогать и понюхать, и парень это делал: подходил, нюхал, даже трогал изящные лепестки и говорил: «Какие же вы красивые…» уже без тени насмешки, а с чистым сердцем.       Третьим и заключительным переломом стал момент, когда одной июньской ночью «Белый Клык», будучи то ли под градусом, то ли под очередной травкой, прижал Алекса к стенке и требовательно поцеловал. Без лишних разговоров и прелюдий. Сказать, что брюнет был сильно удивлён, значит ничего не сказать. Он был в полном шоке! В жёлто-карих волчих глазах нельзя было ничего прочитать, кроме желания обладать. Впервые бармен испугался его. По-настоящему испугался. Оттолкнул, насколько мог, и убежал, даже не выслушав оправдания или причины. А потом, во время боя, когда Рафаэлю нужна была рука помощи, «Белый Клык» толкнул его, и парень оступился, падая прямо в когти разъярённым зверям. Красноволосого еле-еле откачали тогда… Раны были невероятно серьёзными и на них было страшно смотреть… Анжелика рвала и метала всё, до чего дотягивались её дрожащие руки, а потом обречённо оседала на стул рядом с кроватью друга и обессиленно всхлипывала. На такую женщину было больно смотреть. «Почему он это сделал?» — звенела мысль в угольной голове, но ответа болящее сердце не находило.       Когда же Рафаэль подлечился и смог вновь выйти на арену, нагрянувшие к нему домой полицейские огрели, как тяжеленной лопатой, шокирующей новостью: Рафаэля обвиняли в крупном ограблении и, вдобавок ко всему, изнасиловании. В их с Дони квартире обнаружили деньги и драгоценности. С большим трудом удалось Анжелике и Алексу выпутать братьев из этой истории: женщина провела собственное расследование и экспертизу, а мужчина предоставил фото, на которых Раф занимался с Лилией, когда состоялось ограбление. Донателло же объяснил, что эти вещи могли им подкинуть, когда он уходил в магазин за продуктами, а окно оставили открытым, чтобы запах сбился свежим воздухом. Поначалу хранители порядка были непреклонны и даже забрали братьев в участок, но, когда личность настоящего преступника определили, отпустили. Ярости Рафаэля, как и Анж, не было предела: они два дня ходили бомбами — одно лишнее движение или слово — всё, взрыв, а Алекс корил себя за всё, что приходилось выносить его друзьям… Да и сейчас корит…       В тот день, когда красноволосый выскочил из-за поворота и огрел оборотня по лицу, Алекс размышлял, как бы подкараулить «Белого Клыка» и выведать у него, почему он так поступил. Как оказалось, Вервольф сам искал с ним встречи, так что, не здороваясь, они пошли в переулок. Бармен ждал объяснений, и получил их. «Я только получил на руки заводную игрушку, которая даже надоесть мне не успела, а тут появился этот выскочка, и всё пошло наперекосяк, — говорил, рыча, шатен, прожигая его властным взглядом. — Я не хотел не с кем тобой делиться, поэтому и пошёл на такой шаг… Ты мой! И не имеешь права быть кем-то другим!». Каждое слово ранило не хуже ножа, но, помня, что пришлось пережить и Рафу, и Анжелике, и ему самому, не отступил, а стал отстаивать своё право. Если бы не подоспевший паренёк, неизвестно, что бы он с ним сделал…       Удар гонга вырвал его из круговорота воспоминаний, и, вздрогнув, дворецкий быстренько накинул на плечи рубаху и пиджак, глянул на окровавленную майку бойца, замялся, но всё-таки осторожно взял её, прижимая к перебинтованной груди, и поспешил на трибуны.       Для них троих начинался самый тяжёлый бой и, возможно, последний…  — Ну-у-у, что такое, Майки? — сонно поинтересовался Леонардо, не открывая глаза и ещё больше вжимаясь в жалобно скрипнувшую спинку старого дивана. — Тебе места мало? Или тебе неудобно?  — Нет, — тихо ответил блондин, сильнее сжимая пальцами майку брата. — У меня плохое предчувствие…  — Что-то оно у тебя слишком часто пробуждается… Не находишь? — усмехнулся старший, получая тяжёлый вздох вместо обидного сопения. — Тебе страшно? — спросил уже серьёзным голосом, открыв синие глаза.       Младший закивал, сплетая свои ножки с ногами студента, чтобы ещё больше чувствовать его тепло и поддержку.  — Давай, я спою тебе колыбельную… Может быть она тебя успокоит… — предложил, успокаивающе обнимая Микеланджело. — Ласковое Солнышко покатилось прочь… В тёмно-синей шали опустилась ночь… Наш старинный город, спи и отдыхай… Засыпают дети… Баю-баю-бай… — звучал шёпот в тёмной квартире, лаская слух паренька. — Вот плывёт в косынке, не спеша, Луна… И несёт в корзинке звёздочки она… В доме моя песня только чуть слышна… Баю-баю-баюшки! — Всё звучит она… — подросток устроил головушку на тёплом и удобном плече юноши, закрывая небесные, сонные глазки. — Звёздочки-веснушки светят в вышине… Спят, обняв подушки, дети в тишине… Дрёма-дрёма-дрёмушка, внуки-шалуны… До восхода Солнышка будут спать они… Спите внуки-лапушки, увидеть вы должны… Баю-баю-баюшки, солнечные сны… — брюнет погладил Микки по золотистой макушке, и колыбельная началась сначала…