Бой с Тенью

      Анжелика уже терялась в догадках, сидя в небольшом подвале под тем самым «Староборанским» портом, какая же сволочь продолжает срывать их контрабанду в разных частях города, читая доклад с места происшествия и показания свидетелей, любезно предоставленные самим капитаном полиции и, по совместительству, её коллегой по несчастью и другом… Сначала в одном порту, потом в другом, потом вообще на арене, а теперь и здесь… «Какого же чёрта ему или им надо?» — гневно вздыхала укротительница, закрывая тонкую синюю папку и облокачиваясь о грубый дубовый стол, закрывая режущие глаза руками. Ей чёрным по белому сказали: «Ещё хоть одно такое дело, и ты полетишь с должности, как птенчик из гнезда!». И вот, оно наступило… Теперь её либо действительно выгонят с Арены взашей, либо это всё пустая брехня и лишь способ выместить на ком-нибудь свою злобу… Хотелось бы верить, что всё-таки второе…  — Я так понимаю, ничего нового из этой бурды ты не почерпнула для себя? — иронично поглядывая на папку и, по сути, свою законную работу, поинтересовался полицейский, облокотившись о пыльную стену и не боясь за сохранность своей униформы.  — Ты бесконечно прав, Баркос, — ещё раз, только уже спокойно, выдохнула она. — Опять всё то же самое: никто ничего не ожидал, внезапно звери взбесились, вырвались из клеток, сожрали парочку рабочих и, в итоге, порт чуть не взлетел на воздух из-за хранимого на складах пороха… Ох, Ёшкин кот… — добавила, приглаживая отдельные угольные волосинки назад.  — Я сам негодовал, когда получил ещё одно, покрытое омерзительно-выбешивающей тайной дело, причём по тому же направлению, что и два предыдущих, — согласился темнокожий мужчина, скрещивая руки на груди. — Хоть бы какая-нибудь зацепка была что ли…  — Хотя бы намёк… — понурив голову, кивнула Анжелика. — Хотя бы намёк…       Полностью чёрная немецкая овчарка встала с насиженного местечка, подошла к женщине и понюхала её закрытые камуфляжем бёдра, а потом поставила лапы на них и тыкнула влажным и холодным носом ей в щёку, а затем лизнула, а потом ещё и ещё, довольно виляя хвостом.  — Эй! А ну-ка прекрати, Блю! — засмеялась, упираясь руками в собачью грудь и отталкивая от себя.  — Она хочет тебя подбодрить, — улыбнулся Баркос, умиляясь подобной картине. — Умница моя.       Заслышав комплимент, Блю кинулась к хозяину, радостно подпрыгивая и кружась вокруг него.  — Хочешь, чтобы я повторил, да? — игриво спросил он, глядя собаке в ярко-карие глаза и присаживаясь на корточки. — Ути-хорошая моя! Ути-умница моя! Солнышко ты моё ненаглядное! — говорил, взяв звериную мордочку в ладони, трепя тощие щёчки и до смешного вертя головой, будто бы разговаривая с маленьким ребёнком.       Овчарка не только не обиделась, а даже восторженно залаяла, подпрыгивая и вылизывая лицо своему двуногому другу, отчего тот по-ребячески засмеялся, обтирая лицо рукой.  — Любите вы друг друга, — констатировала факт Анжелика, порой жалея, что они с мужем никак не могут завести собаку.  — А то! Она со мной и спит в одной кровати, и преступников ловит, и гуляем вместе, и едим вместе! — произнёс мужчина, гладя возбуждённую любимицу по голове. — Мы с ней неразлучны!  — Отрадно слышать, — подперев щёку кулаком и продолжая наблюдать за «воркующей» парочкой, улыбнулась укротительница.       Анж сердечно радовалась за Баркоса, помня о не столь далёких временах, когда он ходил, словно призрак самого себя, когда казалось, глядя на него, что вот-вот и на коротких тёмных волосах выступит болезненная седина…       До Блю у полицейского был другой пёс — Джим. Немецкая овчарка обычного чёрно-рыже-белого окраса, но необычно большого роста и веса, из-за чего поднять его могли лишь двое мужчин. Спокойный, умный и смелый собакин, покоривший все женские сердца Западного отделения и всегда получавший признание и комплименты от своих коллег по службе. Он был гордостью капитана, верным другом и прекрасным полицейским. Два года назад, когда они расследовали дело целой банды головорезов, промышляющих в Западном районе города, и вышли на их след, во время погони мужчину могли убить — он оступился прямо рядом с бомбой, угодил в медвежий капкан, а один грабитель почти нажал на кнопку активации, но храбрый пёс бросился на него, повалил, выбил пульт управления, но бандит был вооружён, и роковой выстрел прямо в грудь оборвал нить жизни служебной собаки на месте… Джим даже не успел почувствовать боли или испугаться: пуля угодила ровно в сердце. Баркос, только после того, как его ногу освободили сослуживцы, дохромал до бездыханного тела своего друга, упал перед ним на колени и, впервые в жизни, заревел от горя, умоляя, чтобы он поднялся, задышал и залаял вновь, проклиная и бандитов, и себя за слабость в минуту боя, за неосторожность, за смерть дорогого себе существа… Овчарка была с ним девять лет, со своего первого месяца жизни. Он тренировал немца сам, с любовью, терпением и вкусняшками, учил, как находить наркотики и бомбы, как вести себя в людных местах, выхаживал, когда тот подхватывал в какой-то подворотне лишай, а пёс возвращал всё потраченное на себя послушанием, вниманием и смекалкой, порой удивляя хозяина своей оригинальностью… Тяжело терять кого-то настолько близкого… Баркос ушёл в глубокую депрессию, пугая коллег своим безрадостным лицом, забывая о работе и прежней жизни вообще. Ему стали сниться кошмары, где всякие твари пытаются его либо догнать, либо сожрать, а он звал Джима, звал долго, звал отчаянно, но он не приходил… Он даже начал пить, хотя был приверженцем здорового образа жизни. Никто не мог вырвать полицейского из этого омута: ни сослуживцы, ни Анжелика, ни Ас… Мужчина просто не выдержал давления собственных страхов и сожалений, не ожидал, что Джима вот так просто застрелят, не был готов к этому морально, хотя должен был, ведь работает в полиции, а значит каждый день может стать последним…       Так бы и продолжались эти войны с кошмарами, сожалениями и пивом, если бы однажды, посещая один приют, который полиция должна была прикрыть из-за ужасного обращения с животными, мужчина не наткнулся бы на четырёхмесячную чёрную овчарку, с интересом наблюдающую за незнакомыми людьми в синей униформе… Ярко-карие глазёнки смотрели на Баркоса без страха или жалости. Просто смотрели, и у него что-то щёлкнуло в мутной голове, так и упрашивая взять собачонку к себе…       Жизнерадостная девочка и угрюмый полицейский, на удивление, быстро нашли общий язык, а последствия этой встречи сейчас были представлены озорной собакой, прыгающей вокруг своего весёлого хозяина, играющим со своим преданным другом. Теперь, как говорил сам Баркос, он готов к внезапной смерти близкого друга, хотя она и очень болезненна, и он готов защищать Блю до последнего…  — Эх, ладно! — вдруг произнесла Анжелика, откинувшись на спинку стула и посмотрев на служащего. — Мы слишком давно не виделись, Баркос. Расскажи, как жизнь?  — Единственное, что периодически выводит меня из себя, так это вот эти «взрывы» на складах… А так: то грабители-одиночки спать не дают, то маньяки-насильники, то просто маньяки, то просто насильники… Эх… Всё, как обычно, — вздохнул темноволосый, гладя Блю по холке. — И неделя — это не так уж и долго, Анж. С Асом ты, наверное, видишься ещё реже, — усмехнулся, вставая в полный рост.  — Тут ты прав, — кивнула укротительница. — Агенту Чёрного рынка надо следить за всем, что на нём творится, так что хорошо, если я встречу его раз в месяц… А что расскажешь нового из того, что происходит в городе?  — Вчера мы с Блю ходили в новый парк. «Западно-Южный». Знаешь, который открылся два дня назад?  — Я новости смотрела три дня назад, так что нет, не знаю, — усмехнулась женщина. — Ну и как он тебе? Понравился?  — Через пару лет будет красивая аллея, а пока что саженцы маленькие, смотреть можно только на клумбы, правда без цветов, и на газон. Блю он точно понравился, да, девочка? — спросил у собаки, а она довольно гавкнула, виляя хвостом. — Там просто было так много свободного места, что она не знала, где начать резвиться, и оббегала весь парк!  — Вот у кого энергии через край! Нам бы так, да?  — Согласен.       Овчарка гавкнула два раза, активнее завиляв хвостиком.       Тут дверь подвала жалобно скрипнула, прерывая дружеский разговор. На эту же территорию никого не пропускали, за исключением их троих. Анж и Баркос достали пистолеты и прижались к стенкам по бокам у ступенек в подвал, а Блю стала рядом с хозяином, напряжённо фыркнув, вздыбив холку и готовясь к прыжку на потенциального врага. Глухие шаги отдавались лёгким звоном в ушах, а когда неизвестный замер на предпоследней ступеньке, друзья приготовились выйти из укрытия.  — На… — не успел договорить, как на него набросилась чёрная овчарка, повалив на средние деревянные ступеньки и предупредительно зарычав, но тут же перестала скалиться и довольно замахала хвостом, тихо заскулив от счастья. Полицейский и Анжелика выскочили из-за стен и удивлённо посмотрели на высокого мужчину в тёмно-коричневом длинном пальто, чёрных штанах, капюшоне, упавшем со светло-русой головы, и чёрных очках, сползших на острый нос. -…деюсь, вы не пристрелите старого друга… — усмехнувшись, закончил фразу Ас, упираясь собаке в грудь и не давая ей лизать своё немножко вытянутое лицо. — Я тоже рад тебя видеть, Блю, но, пожалуйста, фу! Нельзя! Место!       Она слезла с него, друзья выдохнули с облегчением, убрали оружие в ножны и помогли ему подняться.  — Рад тебя видеть, дружище, — улыбнулся Баркос, заключая светловолосого в крепкие объятия.  — Каким медведем был, таким и остался! — засмеялся тот, когда он шумно выдохнул ему в холодное плечо и начал его тискать. — Задушишь!  — Я скучал, так что крепкие объятия я могу себе позволить, — казалось, что овальное личико полицейского сейчас треснет от удовольствия.  — Ну, раз ты настаиваешь… — закатив серо-голубые глаза, Ас обнял мужчину правой рукой, а другую протянул Анжелике. — Иди сюда! — позвал, приглашая в тёплую обитель. Его примеру последовал и темноволосый, тоже отрывая руку от бока друга и протягивая к женщине.  — Ну, раз вы приглашаете… — она передразнила тон агента и хотела уже подойти к ним, как её место заняла Блю, прыгнув на двух обнимающихся, стремясь облизать их пальцы и пытаясь дотянуться до лиц. — Тоже захотела пообниматься, Блю? — весело спросила укротительница, получая радостное поскуливание в ответ. — Хорошо, сейчас и тебя обнимем!       Анж обняла одной рукой Аса, а второй, так же, как и Баркос, поддержала собаку. Светловолосый уткнулся носом в угольную и тёмную макушки друзей, ведь они оба были чуть больше, чем на полголовы ниже него. Образовался такой тёплый и умиротворяющий комочек, в какой хотелось раствориться и забыть все невзгоды этого серого мира. Ровное дыхание близких людей, их согревающие руки, казалось, могли спасти от всего на свете…       Простояли они вот так в тишине где-то три минуты, а потом её разорвал звонкий голос агента:  — Ну всё! Хватит! А то я сварюсь сейчас! — произнёс, ведь его пальто было утеплённое, а объятия неслабо так грели, да и в подвале были отопительные трубы.  — Ну мы же не хотим иметь варёного агента. Верно, Анж? — сказал Баркос, ослабляя хватку и подмигнув зеленоглазой.  — Конечно же! — улыбнулась та, отпуская Аса.       Блю села рядом с хозяином, и его рука тут же оказалась на её голове, мягко поглаживая.  — Ты не выходил на связь целых три недели! Когда я тебе звонил, мне всегда отвечал автоответчик или же телефон вообще был выключен… Чем же ты был так занят? — прямо спросил кареглазый, слегка недоумевающе и обеспокоенно глядя на друга.  — Я занимался расследованием «взрывов» на складах и проблемой странного «бешенства» у зверей, — ответил, снимая пальто и вешая его на крючок. — А для этого надо было прочёсывать весь Чёрный рынок вдоль и поперёк…  — Поэтому я жду его звонка, а не звоню ему первой, — добавила Анжелика, садясь за стол и предлагая остальным присоединиться к ней.  — А я беспокоился и не мог не звонить! — служащий насупился, как ребёнок, усаживаясь на стул. Блю тут же оказалась подле него и сразу же пристроила голову на хозяйских коленях.  — Помимо основных дел я ещё занимался всякими второстепенными, поэтому приходилось не только выключать телефон и вести какие-то записи, а твои пропущенные я видел, но частенько забывал про них… — признался виновный, присаживаясь между Баркосом и Анж.  — Чистосердечное тебя не оправдывает… — скрестив руки на груди, выдохнул полицейский.  — А, если я куплю Блю жевательные косточки, а тебе — белый пористый шоколад с вишней и белое полусладкое вино «Алинато», ты простишь меня? — игриво поведя тонкими бровями, невинно поинтересовался серо-голубоглазый.  — Мм… Хитрюга, — прищурившийся, заулыбался мужчина. — Только пить будем на брудершафт.  — Согласен!       Две руки соединились к крепком рукопожатии.  — Итак, Ас, что ты можешь нам рассказать нового? — спросила Анжелика, поубавив обороты веселья и сосредоточив всё внимание на деле.  — Прежде всего хочу спросить, как давно вы смотрели новости?  — Три дня назад, — ответила укротительница.  — Два дня назад, — добавил Баркос.  — А когда слушали последние сплетни?  — Четыре дня назад, но это были сплетни про каких-то девчонок из нашего подъезда… — скривились полноватые губы темноволосого.  — Где-то два дня назад, но сплетничали о том, какой финалист будет сражаться с Вендиго… — рассказала о повседневной рутине Анж. — А это имеет какое-то значение?  — Вчера во второй столице произошёл теракт, — Ас вздохнул, сохраняя серьёзность и добавляя усталость на лице. — А знаете, как выглядели террористы? — спросил, привлекая к себе и без того пристальное внимание. — Неестественно клонили голову вправо, глаза застилала странная мутная пелена, они слезились, террористы говорили несвязно, обрывисто, будто бы хотели рычать, у них было повышено слюноотделение… Ничего не напоминает?  — «Бешенство»? — изумилась женщина. — У людей?  — Не у людей… У оборотней — поправил её мужчина.  — Но… Но ведь байки о бешенстве среди оборотней лишь байки! Правда ведь? — вымолвил полицейский, гладя мордочку Блю. — У меня есть друзья-оборотни, и у них никогда ничего такого не было…  — Я думаю, это то самое «бешенство», которым страдали наши звери, но для простого незнающего человека оно неотличимо от обычного… Если бы террористами были люди, то никто бы не пикнул, просто рассказали об этом и забыли, но, когда обнаружилась их настоящая природа, эту новость растрезвонили по всем каналам и мусолили её с обеда и до самого вечера… — сжав ладони в кулак, сглотнул Ас. — Отношение народа ко второй разумной расе и так было, по большей части, предвзятым и негативным, а теперь, когда они получили на руки мнимые доказательства своих страхов… Даже страшно подумать.  — Господи… — выдохнула Анжелика, сжимая пальцы.  — Кстати, среди них был ваш пропавший боец. «Губитель»… То, что он подпольный боец, подлило масла в огонь…       Анж выдохнула, представляя, каково было его «опекуну», ведь, как она слышала, он берёг «Губителя», как зеницу ока… Но, видимо, недостаточно хорошо…  — Я отправил своих ребят в морг, куда увезли тела террористов. Надеюсь, экспертиза окажется положительной, и причиной «бешенства» станут те вещества, которые были виновниками в бешенстве наших животных… Хотя я на все сто уверен, что так и будет…  — Если так, то эти «взрывы» на складах — это дело рук террористов? — выдвинул теорию Баркос.  — Это единственное разумное объяснение всего того, что творится в нашем городе, — выдохнул светловолосый.  — Им простых взрывов и огнестрельного оружия мало что ли? — взъерошив волосы, фыркнул служащий.  — Террористы — на голову повёрнутые люди, разве не знаешь? — поинтересовалась у него укротительница. — Им сладкое не давай, а народ новым изощрённым оружием попугать дай.  — Если всё подтвердится, Анж, я отправлю тебе письмо с моим подробным отчётом. Тебе нужно будет показать его всем важным шишкам на Арене «Пепельной Зари». Возможно, чтобы избежать жертв, придётся отказаться от финала турнира…  — Не выйдет, Ас, — прервала его женщина. — В этот финал влили такие деньжищи, что даже угроза атомного взрыва не помешает этим богачам закончить турнир.  — Я всё же надеюсь, что они поймут всю степень риска и внемлют голосу разума, если он у них есть, конечно, и они не пропили его дорогими винами… — горько усмехнулся Ас, а Блю негромко гавкнула.       «Белый Клык» прикрыл глаза, глубоко, медленно вдохнул полной грудью и резко выдохнул, тряхнул головой и попытался сфокусировать взгляд на железных прутьях клетки, попытался думать только о железе, только о переплетениях старого металла, о том, что он холодный, шершавый и… старый, но вместо этого из сознания всплывали моменты совсем недавних событий, вынуждая повторить глубокий вдох и резкий выдох. Вервольф старался расслабиться, но напряжение и непонятное жжение в мышцах по всему телу не отпускали ни на секунду. Ему казалось, что через него пропускают слабый ток короткими разрядами и делают это специально долго, растягивая чуждое здравому человеку удовольствие и наслаждаясь его жалкими порывами остановить неприятную пытку. Непонятная тревога, похожая на змею, оплетающую торс, поселилась в разуме, отчего кулаки то сжимались, то разжимались, и волк не мог понять, что же было не так в сегодняшнем дне. Всё же складывается, как нельзя лучше: он является одним из самых сильных, опытных и опасных бойцов, за его плечами десятки убитых тварей, людей и оборотней, сейчас он, наконец-таки, встретится лицом к лицу с Рафаэлем, которого давно мечтал размазать по стенке, и, когда разделается с ним, Анжелика и копы перестанут быть проблемой, а Алекс… Что-то быстро кольнуло в области сердца, но мужчина настойчиво ударил себя в грудь, заглушая новозарождающееся чувство глухой, тянущейся болью.  — … Ты понял, что я тебе сказал? — хрипловатый голос ударил по ушам не хуже гонга.       Темноволосый посмотрел на невысокого господина с сединой на висках и в сером костюме так, словно вообще видел его впервые и не понимал, чего от него требует этот странный человек.  — Опять ты всё прослушал… — вздохнул тот, поправляя тонкие очки. — Что ни говори — как об стенку горох… Или с гуся вода.  — Отвлёкся, — буркнул «Белый Клык», принюхавшись к воздуху. Пахло мороженым мясом.  — Спрашиваю в последний раз: ты уверен насчёт… — но ему не дали договорить.  — Уверен. Абсолютно, — холодно, чеканя слова, ответил Вервольф.       «Опекун» в очередной раз вздохнул и завёл руки за спину, а к волку подошёл рабочий, протягивая розовый, сочащийся перемешанными кровью и водой кусок, который боец прикрепил себе на пояс сзади.  — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — как-то печально для расчётливого богача и жмота произнёс мужчина, разворачиваясь и выходя из клетки. — Если всё закончится трагически, знай: ты был хорошим бойцом…       Волк усмехнулся, провожая господина долгим взглядом и пытаясь до мельчайших деталей выцарапать на коре больших полушарий его немного сгорбленную спину, серебро коротких волос и вечного делового костюма, потому что слишком хорошо знал этого интеллигента, и его «хороший боец» на самом деле является «я не сожалею, что взрастил тебя и поставил на ноги». Только усмешка получилась горькой. «В последнее время только они у меня и получаются…» — подумал он. Темноволосый был сердечно благодарен ему за всё, что мужчина сделал для городского оборотня… И за всё, что он ещё для него мог сделать… Заглушая все завозившиеся в сознании мысли, боец вновь посмотрел на прутьям клетки, на Арену. В груди опять болезненно защемило и знакомые строчки сами полились из горла, а голос стал тихим, почти нежным:  — Вкушая, вкусих мало мёда, и се аз умираю…       Кончики губ дрогнули, и быстрая улыбка осветила сосредоточенное на вспоминании древних строчек лицо. Боль отступила, но, неизвестно, надолго ли…       Арену осветили прожектора, играясь с белыми, жёлтыми и красными цветами, трибуны заполнились толпами фанатиков, среди которых записались те, кто с негодованием смотрел на «Белого Клыка» из-за происшествия с Алексом и твёрдо болел за «Пламенного Рыцаря», причём весь Колизей разбился ровно на три лагеря, правда не на три разных стороны, а наподобие трёх смешавшихся растворов разных кислот, из-за чего фанаты одного бойца цапались и словесно, и физически с фанатами другого и третьего… Заняли свои троны богачи и «опекуны». Алекс приблизился к перилам и, сжав холодный металл горячей ладонью, слегка наклонился, чтобы увидеть, как Рафаэль, уже облачённый в чёрный доспех, выходит из своей клетки. Из двух противоположных вышли остальные бойцы: из левой — «Железноголовый», уже в форме зверя и броне, а из правой — «Белый Клык», без брони и в обычной майке и рваных штанах. Двое подошли к центру, кивнув друг другу, и устремили выжидающие взоры на третьего участника, оставшегося у клетки. Над куполообразным потолком разнёсся удар гонга.  — «Итак, наши дорогие зрители, предпоследний бой турнира «Пепельной Зари» начинается!» — тонкий голосок оратора последовал за гонгом.       Всё стихло… «Железноголовый» чувствовал нарастающую ауру красноволосого, его терпкий запах, ощущал злобу и буквально слышал утробный рык, понимая, что присутствует при чём-то большем, нежели простой бой за звание финалиста, поэтому невольно потрогал пальцами ручки топоров, висящих у него на поясе.  — Ну и вот, мы здесь, Рафи, на финале легендарной «Пепельной Зари», где много лет проливается кровь и текут реками деньги! — восторженно заговорил Вервольф, раскинув руки в стороны. — Мы стоим на песке, который когда-то топтали бойцы, куда сильнее и способнее нас! Мы здесь… Вдвоём, — резко меняя выражение лица с весёлого на холодно-яростное, выдохнул он. — Рафи, а знал ли ты, что можно многократно увеличить свою силу и ловкость, хоть и на короткий промежуток времени, помимо использования проклятых энергетиков?       Раф даже бровью не повёл, лишь шумно и раздражённо выдохнул, зная, что тот услышит, глядя через щели шлема прямо в каре-жёлтые глаза.  — Ха-ха! Хотя, зная, какой ты правильный, этого и стоило ожидать… — покачал волк головой, приглаживая волосы назад. — Ладно, сделаю тебе одолжение и не буду тянуть кота за хвост! — заведя правую руку назад, отцепил от пояса средненький кусок кровавого мяса и протянул его перед собой, демонстрируя всем смотрящим. — Ты же помнишь того Вепря, с которым ты сражался и которому сломал руку?       Перед глазами пронеслись малоприятные воспоминания: молодая самка Аюстала со сломанными рёбрами и торчащими из груди костями, её тихий и жалобный, полный боли скулёж, напряжённая, слюнявая и обвисшая морда того Вепря, его вопль, когда он сломал ему лапу, его жёлтые глаза-бусинки, когда тот с ужасом смотрел на разгневанного бойца…  — Ну, так вот, я подкараулил его вчера в одном баре, вывел на улицу за ближайшую стеночку и загрыз, — улыбаясь, сообщил противник, как будто это было не убийство, а обычная прогулочка под дождём, а Рафаэля нервно передёрнуло: он ожидал услышать что-то по типу «Он одолжил мне это прекрасное мясо какого-то зверя» или «У него нашёлся какой-то наркотик, прибавляющий силу», но не это. Вепрь, конечно, был подонком, но такой участи не пожелаешь никому… — А что? Волки же должны охотится на свиней, ведь так? — улыбка превратилась в оскал, и оборотень поднёс мясо ко рту. — Кстати, советую попробовать. Жестковато, но вкусно. Как будто говядину ешь, — сверкнул глазами и принялся за трапезу.       Сначала язык прошёлся по сочному красно-розовому куску, блестящему при свете прожекторов, снизу вверх, собирая прозрачно-розоватую жидкость, представляющую из себя оттаявшую воду вперемешку с кровью, Верфольф гадко облизнулся, скалясь, затем клыки впились в мясо, отчего брызги попали на скулы и щёки, и резким движением головы вырвали лоскуток плоти, пачкая каплями серую майку на тонких лямках, а затем, используя и язык, этот обвисший лоскуток стал медленно, показательно разжёвывать с очень довольным выражением, а омерзительное чавканье эхом отдавалось в ушах парня, причиняя физический дискомфорт, причём «Белый Клык» не разрывал зрительного контакта, внимательно-насмешливо глядя в зелёные глаза старого знакомого, не давая ему отвернуться.  — «Оу, как горячо…» — вздохнул комментатор, нагоняя слабенький ветерок своей костлявой ручонкой, и некоторые девушки поступили также.       Отрыжка с выпитым виски и желчью подошла к горлу и попала на нёбо, добавляя в копилку отвращения ещё и кисло-горькую смесь полупереваренного напитка. Раф сглотнул, сдерживаясь, чтобы не приложить ладонь к лицу, забывая, что сейчас на голове шлем.       «Железноголовый» только фыркнул и дёрнул круглыми ушами, желая, чтобы бой поскорее начался.       Наконец, кусок был полностью проглочен. Мужчина шумно выдохнул облако пара, растягивая губы в безумной улыбке.  — Ну что, Рафи, потанцуем в последний раз… — произнёс он и тут же согнулся, неистово зарычал.       Короткие волосы на голове резко побелели, загоревшую кожу плеч, рук и шеи начал покрывать густой мех, лицо стало вытягиваться, приобретать животные черты, руки и ноги последовали его примеру, вырастая на глазах с характерным треском костей, словно по ним едет бульдозер. От одежды остались одни клочки…  — «Похоже сейчас, наконец-то, начнётся веселье!» — приободрившись, выдал оратор.       Двухметровый антропоморфный волк поднял морду, посмотрел на Рафаэля, бешено оскалился, а через секунду оказался между опешившими от его скорости бойцами, бросил короткий взгляд на парня и сильным ударом в грудь отбросил его на добрый десяток метров, развернулся и отразил без особых усилий одной рукой неслабый удар медвежьей лапы, а второй сорвал с чужого пояса топор и отпрыгнул назад, вываливая язык и вздыбливая холку.  — «Вот это скорость!» — изумился не только комментатор, но и фанатики.       Вербер недовольно зафыркал, взял в лапу оставшееся оружие, и два противника закружились в медленном танце.  — Послушай, а мы можем договориться, — заухмылялся волк. — Я могу поделиться с тобой выигрышем, а ты позволишь мне победить…  — Обойдёшься, — грубо и резко отрезал медведь, гремя железной бронёй.  — Ну ладно… Тогда ты пойдёшь на корм, — улыбнулся тот, легко уворачиваясь от взмаха топором.       Рафаэль приподнялся на руках, восстанавливая сбившееся дыхание и ощущая, как грудную клетку сдавливает металл, и посмотрел на вмятину с тремя заметными царапинами, оставленную «Белым Клыком», осознавая, что тот не приукрашивал, говоря о силе.  — Чёртов каннибал! — зарычал красноволосый, поднимаясь на ноги, но его горло, закрытое плотной тёмно-коричневой кожей, перехватила когтистая лапа, и парня вновь повалили на песок, а перед глазами блеснула холодная сталь. В последнюю секунду он остановил удар, перчаткой отбивая оружие в сторону, и, собрав всю силу, резко выпрямил ноги, попадая титановой подошвой прямо в живот зверю, но тот даже не шелохнулся.       Внезапно Вервольф выпрямился и остановил рукой топор, летящий ему в голову, заставляя зрителей изумлённо ахнуть.  — «Первая кровь!» — обрадовался оратор.       Пальцы отпустили лезвие, брызнула алая кровь из рассечённой ладони, но ни один мускул на морде не дёрнулся. Алекс сжал майку Рафа, а под сердцем больно кольнуло…       Рафаэль быстро перекувырнулся и отскочил назад, напрягая все мышцы в теле, а волк поднял окровавленный топор и засмеялся.  — Скучно с вами, ребятки… — повернулся к Верберу. — Сладенькое я оставлю на потом, а сейчас я разберусь с тобой… — закончил и закружился вокруг медведя, поднимая вихри песка и пыли, в водовороте которых слышался лязг стали о железо, рычание и дикий смех. Белый, оранжевый и тёмно-коричневый цвета смешались, образуя водоворот.  — «Кажется, нашему «Железноголовому» несладко приходится…» — произнёс комментатор, прекрасно видя, что творится, сверху.       Нещадные удары сыпались на защищённые плечи, спину, грудь зверя, а он просто не успевал их отбивать, видя перед собой только густой белый мех и сверкающий при свете прожекторов серебряный клык, но резкая боль, пронзившая заднюю сторону колена отрезвила оборотня. Он зарычал, падая на раненую ногу, и удар коленом в подбородок, а затем — с разворота в голову опрокинули бойца на песок. Топор был готов нанести поражение противнику, но на спину Вервольфу прыгнул Рафаэль, сжимая ногами звериные плечи, сцепляя пальцы рук и занося их для удара, но тот резко наклонился, из-за чего красноволосый покачнулся, и также резко вскинул голову назад, ударяя затылком по лбу шлема, а затем размахнулся и сбросил парня с себя. Развернувшись волк хотел броситься на него, но схватившая его ногу левая лапа не дала этого сделать. Белого резко потянули назад и вверх, а потом приложили с размаху о землю, а потом снова и снова, пока тот не сгруппировался и не всадил лезвие топора в кисть медведю. Ладонь разжалась, и оборотень отлетел на пару метров, но, цепляясь пальцами за песок, остановился, прижимаясь к нему, и задорно оскалился.       Вербер вырвал из кисти оружие, но уже не смог ею двигать: были наполовину перерезаны связки и она почти болталась на кости, как тряпка, пропитанная кровью. Фыркнув и скривившись от гудящей в мозге боли, он вновь посмотрел на оппонента. К нему подошёл Рафаэль.  — Думаю, нам нужно сначала его уложить, а уже потом сражаться за звание финалиста, — сказал «Пламенный Рыцарь», и мужчина кивнул, соглашаясь с предложением.  — «Похоже, наши бойцы решили действовать сообща! Как занимательно!» — приподнимаясь с кресла ведущего и вглядываясь в происходящее на Арене, выдал оратор.  — Ой, как это мило… Союз против меня. Не думал, что когда-нибудь удостоюсь такой чести, — заухмылялся Вервольф, вставая в полный рост. — Ну что ж… Начнём!       Он снова начал кружить, только уже вокруг двоих противников, вновь поднимая и пыль, и песок, сверкая жёлто-карими глазами, а они встали спиной к спине и выждали пару секунд. Раф чувствовал через металл биение сердца временного напарника, его спокойное дыхание, и это придавало ему уверенности. Он медленно выдохнул и сосредоточился на оппоненте. Единственным, что выдавало движения оборотня, был серебряный клык…  — Сейчас! — рыкнул красноволосый, и Вербер замахнулся и ударил топором перед собой, вынуждая «Белого Клыка» остановиться перед ним, а парень схватился ладонями за выступы наплечников на мощных плечах союзника и с размаху врезал титановым ботинком в чёрный нос зверя, вынуждая его тихо заскулить и слегка отпрянуть назад, а потом перекатился по спине бурого и ударил другой ногой по затылку Вервольфу, отчего тот поддался вперёд, и завершил это комбо удар медвежьего кулака в солнечное сплетение, когда тот бросил топор. Не ожидавший такого поворота событий волк попытался спешно отдалиться от них, но не тут-то было: Вербер схватил белый мех на плече и резко дёрнул на себя. Оборотень успел только вцепиться ему в лапу, когда Рафаэль прыгнул на плечи великану, сцепил пальцы рук, замахнулся и огрел белого по макушке, из-за чего тот опустил голову, и в без того сломанный нос ударил железный наколенник, доламывая переносицу, а подошва железного сапога впёрлась прямо в ключицы и наполовину в горло, отталкивая волка от своего носителя, а крепкая ладонь вырвала из него целый клок шерсти…  — «Вау-вау! Вот это я понимаю слаженная работа! — восхитился комментатор, и его слова поддержали фанатики, воодушевлённо топая, и хлопая, и свистя своим кумирам. — Если они продолжат в том же духе, то нашему волчонку будет ой, как несладко!»       Алекс же обеспокоенно сжимал и разжимал пальцы на перилах и окровавленной майке, всматриваясь то в сгорбленную фигуру «Белого Клыка», то в «Пламенного Рыцаря». Раф и «Железноголовый» благодарили свои годы, проведённые на аренах, и способность подстраиваться под любого, будь то другой боец, зверь или напарник, когда первый слез со второго, стоящего на колене…       Волк держался за раздробленный нос порезанной рукой, глотая воздух ртом вперемешку с кровью, вновь азартно улыбаясь. Его сгорбленная спина начала содрогаться. До ушей союзников донёсся прерывистый смех.  — Ха… Ха-ха… Ха-ха-ха… Ха-ха-ха! Теперь-то вы сможете за себя постоять… — он выдохнул облачко пара, выпрямляясь и убирая лапу от носа, который стал зарастать прямо на глазах, лишь чуть-чуть выпрямляя сломанную переносицу пальцем, удивляя и напрягая Рафаэля, но совсем никак не действуя на «Железноголового», который поднялся, прихрамывая на пострадавшую ногу.  — «Поразительная регенерация! — изумился оратор. — А каннибалом быть не так уж и плохо…»  — Что же ты так удивляешься, мой старый друг? Помимо силы и скорости, каннибализм даёт мне чудовищную регенерацию, которую я могу включать, когда захочу, знаешь, как канал на пульте, — показал им ладонь с практически полностью затянувшейся раной. — Повеселимся, ребятки?       Как только нос полностью восстановился, Вервольф сорвался с места, подлетел к Верберу, вцепился когтями в его наплечники, сделал сальто через его голову, уходя от захвата здоровой лапы, и резко дёрнул руками, срывая крепёжные ремни и разрывая искусственную кожу, оголяя его плечи, из-за чего оборотень пошатнулся назад, теряя координацию и вновь падая на колено, закусывая внутреннюю сторону щеки. Выбросив элемент железной брони и мгновенно развернувшись, белый кинулся на Рафаэля, ударяя в мятую грудь того массивной головой и начиная оттеснять его к стенам, а когда боец попытался перехватить морду зверя, тот подцепил носом край шлема и задрал его вверх, лишая обзора и запрокидывая голову оппонента, а лапами вцепился в правое предплечье красноволосого рядом с локтем, не переставая отталкивать. До стены оставалось пару десятков метров, когда Раф резко упёрся ногами в песок и остановил оборотня, но тут же его плечо пронзила огненная боль: всё ещё держа его руку рядом с локтем, «Белый Клык» отстранился и со всей силы ударил в предплечье, выбивая кость из сустава, но из-за доспехов и нехватки места та тут же встала на место, но неправильно, повреждая связки и разрывая некоторые мышцы. Парень вскрикнул, хватаясь за повреждённую руку и закусывая губу до крови, а боец отпрыгнул от него, уворачиваясь от летящего топора и переключая своё внимание на второго «друга».  — Раф… — выдохнул Алекс, сжимая ладони в кулаки.  — «Похоже, «Белый Клык» решил взять реванш! Причём очень резко!» — воодушевлённо вскочил с кресла комментатор, жадно отслеживая каждое движение белого зверя.       Волк подбежал к Верберу, совсем упавшего на колени, и, ухватившись пальцами за висящую на мясе и сухожилиях кисть, лёгким движением вырвал её, оставляя за собой кровавый след. Рёв пронзил разум Рафаэля, заставляя посмотреть на временного напарника, пронзённого болевым шоком, замершего на месте и сжавшего фонтанирующий обрубок лапы. Воспользовавшись моментом слабости, Вервольф прыгнул на противника, отклонившегося назад, упираясь ногами ему в грудь и держась руками за его оголённые могучие плечи, вцепившись в мех когтями, а клыками вгрызся в открытое горло медведя, прокусывая толстую кожу и соединяя зубы в его гортани, а потом резко дёрнул головой назад и вырвал упавшему на спину оборотню глотку.  — «Оу! Это мощно!» — обрадовался оратор, а фанатики остервенело завопили, «опекуны», кроме двух, довольно закивали, приветствуя смерть, но самого белого пробила неконтролируемая дрожь. Его начало дёргать, и, недолго думая, он распорол когтями лямки нагрудника на боку оппонента, резко сорвал его, откидывая в сторону, и полоснул по шерстяной груди «Железноголового» когтями, а затем ещё, ещё и ещё, пока она не превратилась в тёмно-коричнево-алую зебру, а потом впился в неё клыками и стал рвать ещё горячую плоть, выплёвывая несъедобный мех и жадно, даже остервенело глотая кусками кровавое мясо, давясь им и смешивая утробное рычание со слюнями и неистовым, омерзительным чавканьем. Один за другим зрители замолкали, наблюдая эту зверскую картину, господа презрительно кривились, мужчина в сером костюме сжал пальцами ручки кресла и выжидающе-мучительно наблюдал за творившимся на Арене безумием, у Алекса подкосились колени, на глаза навернулись слёзы и дрожащая ладонь закрыла рот, а Рафаэль замер, впервые в жизни боясь пошевелиться. Его сковал настоящий страх. Страх перед тем, чем стал его давний друг…  — В кого ты превратился… — слетел с раскусанных губ тихий шёпот, но «Белый Клык» остановился, навострив уши, поднял и медленно повернул голову в сторону бойца, отрываясь от трапезы, и красноволосого пробила судорожная дрожь: искажённое в зверской гримасе и перекошенная морда, перепачканная в алой и тёмно-вишнёвой крови, полностью жёлтые с чёрными лучиками, выпученные глаза с невероятно узким зрачком и приоткрытая пасть, наполненная мясом, от которого исходил пар и которое рваными кусочками падало на песок… Самым страшным и ужасным был взгляд, пустой, но вместе с тем пропитанный диким голодом и жаждой крови… Так смотрят только животные, каких держат в железных клетках, морят голодом, избивают и выпускают на арену для сражения с людьми и развлечения публики…       Невольно нога шагнула назад, ладонь сильнее сжала чёрный титан, дыхание хотело сбиться с ритма, но боец не позволял ему этого, желая сохранить самообладание, а оборотень поднялся в полный рост, хоть и горбясь, и медленно поплёлся к парню, пошатываясь и дожёвывая мясо, не сводя пугающе-пустых глаз с зелёных в карюю крапинку и с жёлтыми лучиками очей. Это было хуже всех сцен в фильмах-ужастиках, которые ранее смотрел Раф с Дони, хуже любых смертей на аренах, каких он только видел, хуже любой изощрённой пытки… Он никогда так не боялся… Никогда… Даже, когда он был маленьким и за окном бушевала буря с молниями и громом, даже, когда лазил по тёмным подвалам арен и дрался с превосходящим числом противников… Даже его привычный и надоедливый демон схоронился поглубже в душе, не желая выходить даже тогда, когда в сознании всплывали выбешивающие его воспоминания о прошлых боях… Хотелось крикнуть «Фу!» или «Пошёл прочь!», как на собаку, в надежде, что голос вернёт волка в реальность, только язык будто бы прирос к нёбу, словно зубы срослись друг с другом, будто горло сдавили тиски…       Вдруг пятка чего-то коснулась, и парень косо взглянул на удачно попавшийся топор, стараясь сильно не наклонять головы, но этого хватило «Белому Клыку», чтобы зарычать и броситься на четвереньках на жертву. «Пламенный Рыцарь» уклонился от грозных когтей, хватая оружие левой рукой, разворачиваясь за оборотнем и выставляя вперёд единственный предмет, способный защитить от окровавленных зубов, а белый вновь кинулся на него, кусая ручку топора и ударяя лапами в плечи бойца, повалил его на песок, вынуждая вновь закусить губу от боли. Слюни с кровью и мелкими кусочками мяса капали на чёрный блестящий шлем, оставляя противные разводы. Запах алой жидкости и свежей плоти, смешанный с горячим дыханием, вызывал новую волну отрыжки с почти переваренным виски и желчью, а жёлтые глаза бешено расширялись и сужались, заставляя всё внутреннее существо Рафа сжиматься и едва ли не вопить…       Внезапно деревянная рукоять холодного оружия захрустела, покрылась мелкими трещинами от клыков. Зверь мотнул головой, вырывая топор из чужих пальцев и отбрасывая его в сторону, схватил бойца за нагрудник возле шеи, где металл переходил в кожу, резко поднялся сам и поднял Рафаэля над своей массивной головой, и принялся махать им, как тряпкой, ударяя красноволосого о землю со всей силы, потом вновь поднимая и вновь ударяя, и снова, и снова, и снова, а красноволосый уже не сдерживал крики, когда его мощно прикладывали о песок пострадавшим плечом, а потом ещё, ещё и ещё…  — «О, мой Бог, это уже избиение младенца, какое-то…» — сжимаясь, выдал комментатор…  — Остановись! — надрывая горло и вцепившись побледневшими пальцами в перила, закричал Алекс, а оборотень размахнулся и отпустил жертву, разворачиваясь и, навострив уши, вглядываясь в бармена. — Ты… Ты ведь не был таким… Ты же не чудовище! Ракс… Не чудовище же, верно? — с мольбой глядели серые глаза в жёлтые с чёрными лучиками, а он лишь склонил белую голову набок, словно пытаясь вспомнить знакомое лицо, но вдруг краешком зрения заметил движение на дальних трибунах, где суетилась парочка человек: Соррен вызвал к себе рабочих, чтобы передать за что-то деньги и что-то сказать…       Пролетев не один десяток метров и потом пропахав собой приличную борозду, Рафаэль рвано задышал, глотая ртом такой необходимый воздух, и попытался подняться, опираясь на ещё работающую руку, но адская и противно-резкая боль лавиной захватила сознание, заставляя вновь лечь на песок, уже в который раз закусить кровоточащую губу и подавить очередной вскрик.  — «Мне кажется, это о-о-о-очень больно…» — поёжился оратор, потирая вспотевшей ладонью плечо.       «Чтоб тебя… — подумалось Рафу. — Перестань… думать о боли… Перестань! Представь, что её нет… Забудь… Забудь… И соберись!». Доспехи помялись, но не сильно и покрылись слоем мельчайшего песка. Какая-то его часть залезла под пластины и неприятно шуршала на коже. «Нужно… Встать… Вставай… Вставай, ну же!» — промелькнула сквозная мысль в том кавардаке, что творился в тёмно-алой головушке, и он попытался снова, не обращая внимание на шум в ушах и тошноту, активно помогая себе ногами, но стоило ему кое-как встать на четвереньки, волоча за телом безжизненную правую руку и приготовиться к бегу, как волчьи челюсти сомкнулись на левом предплечье и потянули вверх. Он постарался резко дёрнуться, но зверь тут же перехватил его за травмированную руку, дёрнул на себя и стал тянуть в противоположную сторону, а второй лапой упёрся в левый бок «Пламенного Рыцаря», и бойца пронзило осознание: «Он хочет вырвать мне руку!».       Прежде, чем Вервольф смог приступить к задуманному, парень со всей силы ударил металлической и заострённой пяткой по пальцам ноги, попадая кончиком прямо по суставу между косточками, вынуждая того отреагировать: волк отпустил чёрное титановое предплечье, отдёрнул ногу назад, тихо заскулив, и с разворота отбросил Рафаэля, вновь вырывая плечевую кость из достаточно пострадавшего и опухшего сустава. Это было в разы больнее первого вывиха: на глаза навернулась солёная пелена… Кое-как сгруппировавшись и игнорируя всплывающие в мозгу мысли об ужасном состоянии правой руки, красноволосый быстро поднялся и только хотел посмотреть на своего противника, как перед ним появились кипящие злобой жёлтые глаза, на тело легла неподъёмная тяжесть в виде туши, свалив обратно на песок, а зубы хищника сомкнулись уже на его шлеме. Слюни упали через щели на скулы, веки и даже в глаз, вызывая неприятную резь и временную слепоту на правую половину. «Белый Клык» начал дёргать мордой в разные стороны, желая стянуть с чужой головы проклятую защиту.  — «Похоже волчонок хочет приняться за закуску…» — усмехнулся противный комментатор, а кто-то начал шептаться, что у второго шансов уже нет…       Шея Рафа при каждой манипуляции болезненно хрустела, и он боялся, что вот-вот и хрустнет уже какой-нибудь позвонок, поэтому сжал пальцы в кулак и ударил в единственное слабое и чувствительное место — нос. Волк отцепился от шлема, остервенело фыркнул и почти заглотил кулак в титановой перчатке, а Рафаэль попытался спихнуть громадину с себя, но ничего не помогало: туша была слишком массивной и сидела ровно на нём, а приподняться мешали лапы, упирающиеся в грудь, и неработающая рука…       Но, болтая ногами, «Пламенный Рыцарь» попал острой пяткой прямо по кончику хвоста белого, отчего тот вскочил с него и стал озираться по сторонам, подумав, что кто-то зашёл ему за спину, а боец притянул ноги к себе и, выждав момент, когда тот вновь обратит на него внимание, снова врезал оборотню в несчастный нос, переворачиваясь, вскакивая на ноги, быстро находя блестящее лезвие топора и бросаясь к единственному оружию, приятно удивляя фанатиков.  — «Сколько же досталось этому бедному носу… — произнёс мужчина. — Хотя то же самое можно сказать и про руку «Пламенного Рыцаря»…»       Расквашенный нос принялся восстанавливаться с бешеной скоростью, а Вервольф кинулся к своей жертве. До топора оставались считанные метры… Раф резко присел, и «Белый Клык», не ожидавший такой реакции от покалеченного противника, пролетел над ним, перекувырнулся пару раз, развернулся и вновь оказался перед бойцом, но сильный удар обухом по морде отрезвил зверя: он дёрнулся и отступил на пару шагов назад. На оранжевый песок упал серебряный клык. Оборотень медленно повернул голову и посмотрел на свою «жертву»: красноволосый, прерывисто и шумно выдыхая, крепко стоял на немного согнутых ногах, выставив перед собой холодное оружие и заведя травмированную руку назад; в узкой щели сияли зелёные глаза, полные решимости вести этот бой до конца, а обслюнявленный шлем с частичками песка блестел на свету прожекторов. А перед ним стоял сгорбленный белый зверь с перепачканными в крови лапами и мордой и внимательно глядел на него жёлтыми глазами с уже слегка расширенными зрачками, которые наполнила не животная ярость или голод, а нечто иное… Неужели удивление? Он как будто бы не понимал, почему парень стоит в такой позе и от чего он хочет защищаться…       Фанатики, «опекуны», работники, охранники с напряжением во всём теле наблюдали и ждали, что же будет дальше. Внутри у Алекса и так сгорала душа, сжималось бешено колотящееся сердце и уже немели от судорожной хватки пальцы на перилах, а, когда всё замерло на Арене, он забыл, как нужно дышать. Маленькая надежда на то, что Ракс пришёл в себя, вновь вспыхнула где-то глубоко в груди…       Внезапно железные прутья поднялись, разрывая противным скрежетом повисшую под куполом тишину, и из клеток вышли восемь десятиметровых животных с чёрной, блестящей на свету, бугристой кожей, топороподобными головами с роговидными выступами по бокам, с мощными передними лапами и змеевидным телом, заканчивающимся жёстким хвостом, похожем на хлыст. Двое были явно помоложе остальных, потому что вели себя более раскованно: жадно чавкали и огрызались друг на друга. Самый большой ящер со слегка выцветшей кожей, со шрамами всевозможных форм и размеров и, судя по всему, самый опытный из стайки, недовольно фыркнул, привлекая внимание юнцов, и смерил парочку тяжёлым взглядом, а потом посмотрел вперёд на двух существ ниже его самого на метр, с которыми им сегодня предстоит сражаться.       Рафаэль, осмотрев их, сглотнул, осознавая опасность, нависшую над ним, и перевёл взгляд на «Белого Клыка»: его снова начало трясти, из глотки вырывалось прерывистое рычание, зрачки сузились и в глазах вновь появились животный голод и ярость. Белый уже не обращал на него никакое внимание, вгрызаясь взглядом в маленькую бирюзово-синюю радужку вожака рептилий.       Вдруг он вскинул голову и протяжно завыл, поражая своей холодностью подохрипшего голоса, схожей со сталью топора, привлекая возбуждённых Рактодонов, и бросился на хищников, жадно чавкая. Самый опытный ящер издал низкий вопль, заставивший остальных отползти в стороны, а сам подпустил оборотня к себе максимально близко и, когда тот прыгнул, чтобы вцепиться животному в лошадиную шею, зверь с той же скоростью развернулся и со всего размаху припечатал белого о стену, да так, что след остался и песок с пылью поднялся, а затем выплюнул кислоту, но слегка оглушённый волк вовремя отскочил: кислота загорелась и проела песчаник. Рафаэль с ужасом понял: Рактодонам плевать, насколько быстрым был боец, ведь они от природы обладали подобной скоростью… У него с повреждённой рукой и без энергетиков шансов просто нет, а у его старого неприятеля исчезало явное преимущество…       Приземлившись в нескольких метрах от крупного самца, Вервольф припал к земле, напрягая до предела все мышцы в конечностях, сорвался с места, уходя от очередного плевка кислоты, и прыгнул на крупную самку, вцепляясь когтями и вгрызаясь клыками в прочную кожу на могучем плече у основания шеи. Она яростно зарычала, оскалилась, и смертоносные челюсти сомкнулись в паре жалких сантиметров от «Белого Клыка», но тут же хищница резко отдёрнула голову, чему он не придал значения, пытаясь выдрать желанный кусок плоти, а в следующее мгновение жёсткий хвост вожака сбил его обратно на землю, а кислота пролетела в опасной близости от морды. Оборотень отпрыгнул вправо, уворачиваясь от укуса, пригнулся, уходя от удара лапой, подпрыгнул, чтобы не угодить в горящую жидкость, и здесь его поймали: удар роговидного отростка пришёлся аккурат по рёбрам, выбивая воздух из лёгких и отбрасывая к уже ожидающей группе ящеров, которые, когда потенциальная закуска упала перед ними на песок, дико скалясь и грозно рыча, набросились все разом: закружились, заурчали, сбивая с толку, забили лапами по земле, стараясь попасть по цели и, желательно, придавить её, забили кончиками хвостов, пытаясь то ли схватить его за конечности, то ли отбить их, подобно хлысту, в два раза усерднее заплевались кислотой, на удивление, не попадая по своим, а волку приходилось судорожно уворачиваться от всех возможных ударов, прыгая то на одного зверя, то на другого. Несмотря на размеры, эти твари были очень быстрыми и ловкими и, что самое страшное и для «Пламенного Рыцаря», и для «Белого Клыка», умели работать сообща, как бы их группу, стаю не разъединяли, и обучались лучше собак, подстраиваясь под любого противника, как люди. Не зря же они считались одними из самых опасных животных на планете…  — «Как же нашему волчонку несладко…» — вздохнул комментатор. — «Надеюсь, его не съедят так быстро, а то комментировать будет нечего…»  — «Пламенный Рыцарь»! — кто-то окликнул парня, и он замотал головой, заприметив у своей клетки рабочего, держащего какую-то вещицу в руках.       Раф быстро подбежал к человеку, отчасти радуясь, что хищники заняты его оппонентом, и лишь их грозный вожак проводил его малозаинтересованным взглядом.  — Господин Соррен велел дать вам это, — запыхавшись, сказал тот, протягивая ему полный золотистой жидкости шприц.       Красноволосый скривился при виде энергетика, но понимал, что это единственный шанс спастись им обоим. Он принимал эту дрянь лишь один раз, по неопытности, когда хотел побыстрее закончить бой, несмотря на предупреждение Соррена о возможных последствиях, и в итоге проиграл, потому что влил себе такую дозу, от которой звери валятся. Ему пришлось сидеть на восстановителях чуть ли не целую неделю, ведь надорвал тогда свой организм знатно. По сути, энергетики, какими насильно пичкают некоторых бойцов определённые господа, это ничто иное, как усиленные наркотики, только без сладких галлюцинаций и сущего бреда, ну и без удовольствия. Они давали силу, ловкость, скорость, регенерацию, но по истечению своего действия дарили такую слабость, тошноту и желание повеситься за ближайшим углом, что повеситься действительно хотелось, лишь бы не ощущать себя половой тряпкой, об которую не только ноги вытирали…       Недолго думая, он схватил шприц и ввёл его содержимое в шею, пробивая прочной иглой жёсткую искусственную кожу и шипя от расползающегося по сосудам жара, встряхивая головой и громко выдыхая, пытаясь справиться с охватившей тело странной дрожью. Нет, дрожь должна быть, и жар тоже, но не должно быть чувства, будто тебя из стоградусного мороза посадили в раскалённую печь… «М-может, это новые разработки? — подумал боец, вспоминая все разговоры про энергетики и с сожалением обнаруживая, что ничего подобного не слышал. — А, к чертям всё это!»  — «О! Неужели «Пламенный Рыцарь» принял энергетик? Битва должна стать очень кровавой!» — расплылся в радостном предвкушении оратор, лишний раз раздражая бойца.       «Белый Клык» увернулся и в отчаянной попытке бросился на самого мелкого Рактодона, но хвост вожака ощутимо припечатал его к земле, а кислота, выплюнутая этим мелким, попала на локоть, заставляя волка болезненно завыть и откатиться в сторону от когтистой лапы. Боль ещё сильнее притупила его реакцию, но от захвата челюстью его спас Рафаэль, буквально подлетев к оборотню, перехватив его здоровой рукой поперёк торса и утягивая за собой в сторону. Пропахав несколько метров, Вервольф с рычанием ударил красноволосого в грудь, отбрасывая от себя и вновь скуля, держась за разъеденную руку. Подоспевшие хищники снова набросились на белого, но парень тут же подоспел, выбивая оппонента из кучки зверей.  — «Неужели «Пламенный Рыцарь» захотел спасти нашего опрометчивого волчонка? Как это «по-рыцарски»! Хе-хе…» — усмехнулся комментатор, а все зрители с неподдельным интересом наблюдали за шоу.       Приземлившись довольно далеко от них в клубочке, волк прижал бойца к песку и яростно зарычал ему в лицо, болезненно давя пальцами на плечи и прожигая голодно-вымученным взглядом, а потом впился клыками в его шлем, в порыве ярости безрезультатно пытаясь оторвать ему голову — действие мяса «Железноголового» почти полностью закончилось…  — Я хочу тебе помочь, чёртов ты ублюдок! — не выдержал такого отношения к себе «Пламенный Рыцарь», закричав на белого. — Я не хочу, чтобы ты сдох здесь! Приди в себя, тупой волчара! — кулак ударил оборотня в скулу в подтверждение этих самых слов. Он понимал, что тот не осознаёт где находится, с кем он, кто он — им управляет зверь. Голодный, кровожадный зверь-каннибал…       Тут внимание «Белого Клыка» что-то привлекло и заставило оторваться от чёрного шлема. Раф быстро повернул голову, глазами натыкаясь на растерзанный труп Вербера. Оборотень было кинулся к туше, но здоровая рука, вцепившаяся в его заднюю лапу приостановила голодный порыв.  — Опомнись, идиотина! Ты же в край рехнёшься! — в очередной раз пытаясь докричаться до давнего знакомого, с нотками и гнева и какого-то отчаяния рявкнул парень, но волк лишь злобно оскалился, схватил бойца за эту самую руку и из последних сил отшвырнул в сторону, а затем помчался к заветному телу, упоенно облизнулся перед новой трапезой и стал вгрызаться в те участки, где ещё осталось мясо…       Перевернувшись в полёте, красноволосый почувствовал, что отрыжка с желчью и виски опять подходит к горлу, шумно сглотнул, досадуя, что не подкрепился перед боем, кое-как приземлился и удивлённо замер на несколько мгновений, ощущая, как мир вокруг поплыл: оранжевый песок заволновался, напоминая движения водной ряби при сильном ветре, трибуны скосились, а голоса отдавались в голове, как в какой-то трубе отдаётся звук дождя тёмной ночью… Из ступора вывела громадная тень, нависшая сверху: «Пламенный Рыцарь» резко дёрнулся вбок, уходя от смертоносных челюстей, но тут его подловил другой ящер, впиваясь зубами в здоровое плечо, поднимая и начиная трепать, как трепит голодная собака найденный в мусорном баке пахнущий колбасой пакет. Правая ничем не могла помочь, и что нужно делать — Рафаэль сообразил не сразу, но, как только к морде сородича кинулась самка, чавкая и рыча, он откачнулся назад, не давая схватить повреждённую часть, и поддался вперёд, прижимая и выпрямляя ноги, впечатывая острую подошву в глазницу зверя и пробивая глазное яблоко, вынуждая её зареветь и отпрянуть, а потом замахнулся левой и ударил хищнику под челюсть, в место нежное, неприкрытое такой толстой кожей, разрывая ткани пяткой и заставляя его разжать пасть, прижимая голову на правую сторону. Не успел боец почувствовать под ногами землю и удивиться не столько напряжению в конечностях, сколько странной лёгкой дрожи, но точно не от эйфории сражения, как жёсткий хвост огрел его по спине и отшвырнул к другим пятерым Рактодонам, «радушно» заурчавших такому подарку от вожака.  — «Оу, похоже, нашему «Рыцарю» будет ой, как не сладко…» — покачал головой человек, вырывая своим противным голоском парня из мыслей об огненном жжении, охватившим сустав руки.       Он хотел подняться, но мощная лапа вцепилась в чёрную броню со спины и резко дёрнула вверх, а на его прежнем месте оказалась морда другого ящера. Третье животное, чуть поменьше остальных, кинулось за лапой, но тот, кто держал свою добычу, ушёл от скалящихся клыков собрата, предупреждающе рыча в ответ на их действия. Четвёртый набросился сзади, придавив члена стаи и стальной хваткой обвивая его запястье толстыми пальцами, стараясь тянуть на себя, но удар хвостом к челюсть вынудил того отпрянуть, но, стоило первому встать, как в бок головой ударил пятый Рактодон, отчего он наклонился, а второй ударил костяным отростком в лапу, выбивая красноволосого, из-за чего парень отлетел на несколько метров от этой заварушки, перекувырнувшись и опять закусывая губу, и смаргивая солёную пелену с глаз от резкой и пронизывающей боли в правом плече, от которой уже волком выть хотелось…  — «Похоже, нашему «Рыцарю» нездоровиться…» — выдвинул свою точку зрения оратор, а Соррен напряжённо сжал подлокотник кресла, не понимая, почему его боец ведёт себя так странно: доза была индивидуальной — «опекун» сам подбирал необходимые параметры, принимая во внимание горький опыт первого раза, и источник-поставщик был надёжен, потому энергетик не должен был быть испорченным…       Из-за этих трясок мир вокруг опять поплыл, новый приступ уже-почти-рвоты подступил к горлу, а слабая дрожь начала с большим усердием захватывать всё тело.  — Что это, вашу мать, такое? — злобно зарычал боец, опираясь на левую, и замечая, как над ним нависли громадные, искажённые тени.       Повернув голову, чтобы взглянуть на хищников, Раф дёрнулся так резко и дико, как дёргается кролик, когда люди берут его за уши, как курица или утка, когда хватает их за шею или крылья тот же человек, а волосы на его теле встали дыбом: над ним возвышались звери с челюстями, вывернутыми под непонятно-каким углом со стекающей с жёлтых клыков мерзко-жёлтой жидкостью, с клыками, расположенными не в рядах, а хаотично торчащими из всех дёсен; на их головах раскрывались по две, три, четыре, пять пар новых глаз серо-бирюзовых цветов, залазяя друг на друга и толпясь на переносице, подбородке, носе; неровные, тонкие, обрубленные рога вырастали из-под нижней челюсти, из лба, разрывая кожу и выворачивая мясо наружу… Они вдруг резко начали то бугриться, то искажаться, то издавать треск, схожий со скрипом двери и хрустом дерева, и скулёж, то растягиваться вширь, то вверх, покрываться плесенью и налётом, которые разъедали чёрную кожу и обнажали серые мышцы, а потом один из них раскрыл пасть и бросился на «Пламенного Рыцаря», издавая рокочущее рычание, только Рафаэль увидел, как челюсть хищника раздаивается, как высовывается длинный тёмный язык с множеством отростков и сочится чья-то то ли кровь, то ли желчь, как из тела Рактодана вырываются ещё две лапы, лишь наполовину покрытые мясом, и как резко дёргается картинка перед глазами, словно он смотрел какой-то канал по старому телевизору и помехи вызывали скачки цветов: ящер задёргался, посерел, пожелтел, покрылся полосами, раздвоился, будто его скопировали, потом снова слепился и раздвоился уже наполовину, только уже с разрыванием черепа и плоти, выливая всё содержимое своего организма — разодранные мозги, выдранные трахеи, порванные лёгкие, исковерканный пищевод, прогнившие кишки, бурую кровь и жёлто-чёрную лимфу — на парня, призывая новый приступ тошноты подступить к горлу. Холодный пот пробил красноволосого, сердце забилось о рёбра, страх… нет, ужас парализовал всё тело, а дрожь не позволяла конечностям слушаться, разрядами напряжения охватывая мышцы и остроконечной иглой проходясь по всем сосудам и артериям. Раф зажмурился, переставая дышать и полностью отключая здравомыслие, когда чудовищная пасть была в нескольких сантиметрах от его лица, как вдруг громкий рёв заставил зверя остановиться, а через несколько секунд звук отдаляющихся шагов и нервно-злобного рычания вернул бойца в реальность, давая понять, что он ещё жив.       Рафаэль рвано выдохнул и тут же схватился за шлем, наспех расцепляя застёжки и срывая его с мутной головы, быстро откинул предмет брони в сторону, кое-как приподнялся на локте, помогая себе ногами, и почувствовал, как его выворачивает наизнанку. Слюна, желчь, полупереваренный виски и слёзы окрасили песок Арены не хуже мерзкой крови.  — «Ох-ох-хо… Кажется, нашему «Пламенному Рыцарю» выдали просроченный энергетик…» — пожал плечами комментатор, и от этой реплики веяло такой очевидностью и показушной безразличностью вперемешку с ехидством одновременно, что Соррену очень захотелось сломать шею этому никчёмному человечку, а потом четвертовать и бросить на съедение тем же рептилиям, но всё, что он мог сделать, это до боли сжать подлокотник кресла и громко выругаться, начхав на манеры и приличие, из-за чего на него покосилась парочка богачей, сидящих рядом. Алекса тоже охватила дрожь, и он вымученно смотрел, как друга выворачивает снова и снова, не имея возможности что-либо сделать, отчего хотелось реветь, и с влагой на серых глазах бармен повторял, шевеля бледными искусанными губами:  — Пожалуйста, держись, Раф… Держись, прошу тебя…       Его колотило, как при лихорадке. От прежнего озноба не осталось и следа. Желудок скручивался в спазмах, тело дёргалось, как от ударов, голова гудела, словно была пчелиным ульем, и горела, как раскалённая духовка. Из глаз всё лились и лились горячие слёзы, будто где-то в его сознании прорвало эмоциональную трубу, и страх выходил из него с рвотой и этой солёной водой, постепенно оставляя после себя пустоту. Слюна тонкой, противной ниточкой свисала с кровоточащих губ, но он не имел ни возможности, ни сил её оборвать. «Мерзко… Господи, как же мерзко…» — короткими рывками проскальзывала мысль, описывая не только его состояние, но и всё творившееся на Арене «Пепельной Зари» в целом.       Совсем чуть-чуть оклемавшись, боец наконец-то обратил внимание на возню в центре. «Белый Клык» яростно рычал и кидался на Рактодонов с невероятной жестокостью: прыгнув на самку, откусить от которой кусочек в прошлый раз не вышло, он глубоко впивался когтями в её бугристую кожу и лёгким движением вспарывал ей шею, разрывая артерии и заставляя животное скулить и метаться в панике от хлынувшей наружу крови, потом уворачивался от выпада её сородича, перебрасывался на другого, пробивая когтистыми пальцами ему левый глаз и слушая, как хищник заходится в жалостливом вопле, а затем спрыгивал на землю, уворачивался от взмахов хвостами, проскальзывал под третьим ящером, впивался клыками ему в запястье и вырывал связки и сухожилия, из-за чего тот завывал, прихрамывая на повреждённую лапу и пытаясь слизать бегущую алую жидкость, но, стоило ему наклониться, как оборотень прыгал ему на короткую морду, цепляясь когтями за рогоподобные отростки и задними лапами распарывая этому несчастному глотку. Рептилия падает, издавая хрипящие звуки и заливая всё вокруг своей кровью, а белый вновь уворачивается от захвата, бешено скалится, сверкая жёлтыми с чёрными прожилками глазами и снова бросается на следующую жертву…  — «О, да! «Белый Клык» снова на коне!» — обрадовался оратор, буквально плюясь во всех приторными слюнями.       Спазм скручивает желудок, видимо, желая вывернуть Рафа наизнанку ещё разок, поэтому он отворачивается, стараясь заглушить предсмертные вопли животных, гомон толпы и рычание свихнувшегося Вервольфа. Тело ещё не до конца отпустило, хоть мир и перестал кружиться и напоминать сломанный телевизор…       Короткий рык и посвистывание, разнёсшиеся по Арене, всё-таки заставили его повернуть голову и понаблюдать за происходящим, потому что этот рык отличался… осторожностью, спокойствием? Покрасневшие глаза более менее отчётливо воспринимали формы, хоть временами и расплывчато, но с цветами было слегка похуже: оранжевый мог плавно перетечь в жёлтый, серый — в белый, а из чёрного ящера могла выйти хорошая клякса…       Звери вдруг перестали нападать на волка и теперь уклонялись от его выпадов, ловко извиваясь и отпрыгивая. Это ему очень не понравилось, и он яростно метался от одной рептилии к другой, пытаясь хоть как-то зацепить их. Вожак издал несколько низких звуков, напоминающих приглушённые раскаты грома, и стая, уже из шести особей, забегала вокруг оборотня кольцом, причём трое — в одном направлении, а трое — в другом, периодически то меняясь местами, то подпрыгивая, то визжа, то останавливаясь и дразня «Белого Клыка», и он поддавался на провокации: рычал, скалился, кидался в этот водоворот, они его пропускали, давая выйти из круга, а потом вновь окружали, продолжая издеваться над ним.  — «Кажется, наши зверушки придумали план отмщения!» — воодушевился комментатор.  — Они же его так загоняют и сожрут… — буркнул красноволосый. — Чёрт… Надо вытащить его оттуда…       Ноги, на удивление, смогли выдержать вес обмякшего тела, и, позабыв про шлем, парень сделал несколько шагов, обнаруживая, что желудок опять крутит.  — Всё… Успокойся, успокойся… Больше блевать нечем… — сказал, поглаживая броню на животе и глубоко вдыхая душный воздух Арены.       Внезапно под куполом разнёсся жалобный скулёж собаки, и Рафаэль обеспокоенно уставился на водоворот чёрных пятен. Запахло кислотой.  — «Клык», держись! — крикнул боец, срываясь с места.       Ящеры вовсю плевались горящей жидкостью, капли которой попадали белому на разные участки шерсти и проедали кожу, а его самоуверенная ярость сменилась на животный ужас быть загнанным в угол и сожранным заживо: он метался в кругу хищников, боязливо озираясь жёлтыми глазами, пытаясь вырваться, но каждый раз, когда волк хотел прыгнуть, его либо останавливал поток кислоты, пронёсшийся перед мордой, либо чья-то лапа, ударившая в бок, либо жёсткий хвост, огревший спину. Раф взлетел на хребет одному зверю, воспользовавшись ситуацией и предвидя, что ни на что, кроме своей добычи, они смотреть не будут, опять проклиная поплывший мир и то, что его зашатало, как алкоголика после пятой бутылки дрянного пива, и рявкнул: «Прыгай!». Вервольф загнанно взглянул на него, как побитая дворняга на своего спасителя от банды отъявленных отморозков, и прыгнул вверх, а красноволосый оттолкнулся от плеч Рактодона, почуявшего неладное. Оставалась доля секунды, и он смог бы перехватить «Белого Клыка» и вытащить его из этого месива, но в это мгновение, чуть выше белой, лохматой головы раскрылась чудовищно-омерзительная пасть, снова исказившаяся в мозге парня в раздвоенное нечто с тысячью глаз и зубов, а в грудь плашмя ударил хвост вожака стаи, отбрасывая «Пламенного Рыцаря» на много метров от чёрного круга.       Подавив вскрик от приземления на больную руку, Рафаэль привстал, вновь посмотрел в сторону, откуда прилетел, и замер: один ящер проглотил голову волка, сжимая клыки на его ключицах и вскидывая его тело вверх, вожак вгрызся в его левую заднюю лапу, третий — в правую, четвёртый ухватился за болтающуюся руку, а пятый впился в белый живот, и все они резко дёрнули мордами в свои стороны, разрывая Вервольфа на части, а пятый дёрнул вниз, разрывая мышцы и выпуская ему кишки, которые подхватил шестой и стал глотать прямо так: с желудком, печенью и почками… Кровь залила весь песок… Всё, что успел сделать оборотень — расцарапать первому правую часть морды и глаз…  — «Оу-оу-оу! Вот это зрелище! — подпрыгнул в кресле оратор, получая тонны удовольствия от смерти ещё одного гладиатора. — Похоже, у нас есть победитель! Точнее — выживший…»       Зрители завопили, затопали, захлопали, «опекуны» довольно закивали, только мужчина в сером костюме с озадаченно-опечаленным лицом покинул трибуны, и Алекс, не веря своим глазам, осел на песчаный пол, наконец освобождая прутья из стальной хватки холодных пальцев, и тихо произнёс почти одними губами:  — Р-Ракс…       Раф дёрнулся при воспоминании, как в мольбе искажалась морда оборотня в последнюю секунду, как испуганно искали выход жёлтые с чёрными крапинками глаза, губы скривились в горьком оскале, тошнота вернулась и трибуны накренились, голоса вновь отдались эхом в голове, а перед взором пировали чёрные кляксы, глотая волчьи кости.  — Какого же хрена?! Мать твою! Какого хрена ты это сделал?! — рычал боец, ударяя кулаком по песку. Чувство вины, приходящее всегда, когда ему казалось, будто бы он мог предотвратить случившееся, царапало грудь, сдавливая лёгкие. Красноволосый не понимал, не понимал, почему тот стал каннибалом, как он вообще до такого докатился, поэтому ярость и злоба подступили к горлу и вырывались наружу в виде рычания и криков, от которых страдали только его собственные уши и оранжевый, волнующийся песок… Да, Раф говорил, что «Белый Клык» не уйдёт с Арены, что он оставит шрам ему на лбу, чтобы тот прочувствовал боль Алекса, но он не имел в виду его смерть: парень просто хотел так избить бывшего друга, чтобы его на носилках унесли, но ничего больше. Он хотел бы заставить его признать свои ошибки в прошлом… Извиниться в конце концов, хоть Раф и не принял бы его извинения… Возможно! А что в итоге? Перед ним стояло животное, не понимающее, что вообще творится вокруг, голодное, кровожадное, испуганное…       Тут один из молодых Рактодонов повернулся на неразборчивые вскрики, заметил шевелящегося «Пламенного Рыцаря», зарычал, словно оповещая всех сородичей, и побежал к новой добыче, явно не наевшись жалкими крошками. Рафаэль увидел, как на него несётся монстр, резко поднялся, стараясь не обращать внимание на тошноту, слабость в каждой клеточке тела и дрожь, из-за которой его заносило то вправо, то влево, и кинулся к приподнявшимся воротам большой клетки, спотыкаясь почти на каждом шагу. Через несколько секунд большая тень упала на бойца, и ему пришлось уйти в сторону, чтобы избежать окровавленных зубов. Хищник попытался второй раз, но красноволосый увернулся, и, недовольно фыркая и чавкая, ящер плюнул кислотой ему под ноги. Пара капель попала на титановый сапог, разъедая металл, загораясь и добираясь до кожи. Импульс боли так сильно ударил в голову и раскалённым железом прошёлся по ноге, что парень не сдержал крика и слёз, завалился на песок, а рептилия вцепилась зубами в его раненое плечо и дёрнула вверх, начиная трясти. Сознание Рафа разрывалось от боли в ноге и плече, но минутная ярость внезапно затмила разум, представая красноватой пеленой перед зелёными глазами, и, извернувшись, он пальцами ударил в глаз Рактодону, выдавливая глазное яблоко. Тот зашёлся в истошном вопле, отпуская его, но, стоило ему упасть на землю, как длинный хвост огрел «Пламенного Рыцаря» по спине, отправляя в полёт до прутьев нужной клетки.       От боли парень ничего не соображал, поэтому даже и не заметил, как кто-то подхватил его и понёс в лазарет, где выжившего усадили на раскладушку и принялись быстро стягивать с него доспехи, а, чтобы он не отключился, дали понюхать нашатырный спирт, резко отрезвивший и вернувший в реальность из полудрёмы. Вокруг всё плыло, как плывёт рисунок пейзажа на взбаламученной воде: лица людей скакали то вверх, то вниз, растягивались, как резина, то сжимались, как мячик, могли покрыться буграми, изменить цвет кожи и даже заиметь по пять пар глаз и зубов на лбах, скулах и щеках. Раф держал себя в руках и не позволял эмоциям, как это было на Арене, затмить здравый смысл, упорно уверяя себя, что это люди, а не демоны из Ада, и дёргался только тогда, когда эти антропоморфные существа слишком близко приближались к нему со своими «когтями» и будто бы хотели проглотить его раскалывающуюся головушку, не жуя и истекая мерзкой полупрозрачной слюной.  — Пожалуйста, зажмите это зубами, — попросила медсестра, предлагая ему ту самую жевательную палочку, которую закусывал Алекс.       Выполнив просьбу и отметив, что она отдалённо попахивает ириской, красноволосый мельком глянул на своё плечо и тут же пожалел об этом: рука, болтающаяся, как тряпка, до локтя покрытая багровыми, где-то даже черноватыми, омерзительными кровоподтёками вызвала сильное отвращение, а, если учитывать ещё и то, что его до сих пор мутило, картина сложилась не очень-то и весёлая. Желудок крутило, места, которых касались сёстры и медбратья горели, щипали, кололи, расползаясь липкой болью по всему телу, а действие энергетика закончилось, добавляя в эту прекрасную кучу ещё и новую порцию неконтролируемой дрожи, будто его нагишом выкинули на пятидесятиградусный мороз, и стойкое желание повеситься, чтобы прекратить всё это…       Тут в комнату вошёл бледный бармен, комкая в руке окровавленную майку бойца, подождал, пока его полностью забинтуют, сопровождая движения бинта сочувственным взглядом, потом подошёл к стулу, положил на него майку, приблизился к другу и резким движением обнял за шею, не задевая плечи и притягивая его к своей худой груди. Уткнувшись лбом и носом в клетку из рёбер, тот рвано выдохнул и обнял дворецкого за талию в ответ, ощущая, как мужчина трясётся, а перед его тёмным сознанием пляшут бело-розовые круги и радужные пятнышки. Остальные работники никак не прокомментировали это и просто удалились в другую комнату, подумывая, что они здесь — лишние глаза и уши. Напряжение в мышцах постепенно исчезало, но вот мысли никак не желали уходить на задний план, не давая полностью расслабиться…  — Я… — хотел было начать Рафаэль, сглатывая противный ком в горле, но его перебил дрогнувший голос, приближенный к шёпоту:  — Главное, что ты жив… Всё остальное… Уже не имеет значения… — произнёс Алекс, словно прочитав, о чём он хотел сказать, и было видно, как трудно даются ему эти слова.       «Лучше помолчать. Сказать-то я всегда успею…» — подумал красноволосый, и, ведь действительно, отпускать начало.       Пара минут и правда прошли в тишине, нарушаемой лишь сбивчивым дыханием обоих, а потом в лазарет ворвался Соррен в сопровождении своих громил-телохранителей и верного добермана.  — Рафаэль, ты помнишь, как выглядел тот, кто дал тебе энергетик? — пыхтел то ли от бега, то ли от ярости «опекун». На его привычно-бледных щеках горели ярко-алые пятна.  — Да, — уверенно ответил парень, хотя дрожь и грозила исказить голос.  — Сможешь составить его автопортрет?  — Думаю, да…  — Пусть только попадётся мне этот сучёныш! Я без суда и следствия велю бросить его Рептиллитам! — казалось, что господин готов рвать и метать.  — Энергетик подменили, ведь так? — поинтересовался бармен.  — Да… — чуть поостыв, сказал мужчина. — Я велел проверить все ящики с этой дрянью, которые я закупил, на случай, если их тоже подменили. Правда, я склоняюсь к тому, что подменили лишь один шприц, но все варианты стоит проверить… Кстати, господин Коорвут звонил только что, просил вас двоих подняться к нему в кабинет, — добавил, после короткого молчания. — Я выпросил для тебя отпуск на неделю, — глянул он на своего бойца. — Восстанавливайся. К финалу, ты должен быть готов, — закончил, выходя из лазарета.  — Что от нас может быть нужно Коорвуту? — удивлённо изогнул бровь Рафаэль.  — Может, он хочет что-то нам рассказать? — предположил дворецкий.  — Надеюсь, он объяснит, какого дьявола творилось на Арене…  — Я рад, что вы пришли, — стоя спиной к гостям, спокойным и ровным голосом произнёс богач.       Его кабинет был обделан тёмно-синими обоями, похожими на ночное небо, мебель — два кресла, диван, рабочий стол — отливали лаком и тёмным дубом, а картины с зелёными и песчаными пейзажами украшали стены. Прозрачная изогнутая люстра освещала помещение бело-синеватым пламенем.  — Я полагаю, у вас возникли некоторые вопросы… — серый костюм зашуршал, когда Коорвут сел на кресло за рабочий стол.  — Вы правы, — произнёс боец, и от его голоса веяло раздражением и враждебностью. — Я хотел бы у вас спросить: какого хрена случилось с «Белым Клыком» на Арене, и вообще, как он мог стать чёртовым каннибалом?.. — грубо выпалил красноволосый, дёрнувшись вперёд, и сжал кулаки до хруста. Казалось, будто он вернулся на три года назад, когда хотел просто хорошенько врезать этому белому волчаре и потребовать законных объяснений всего того дерьма, что приключилось с ним и его близкими. Снова та же злость, снова те же желания, только обстановка сменилась и главного виновника уже нет на этом свете…       Алекс коснулся пальцами кулака друга, заставляя посмотреть на себя. Запал, как и бесёнок, разбудивший его, как-то быстро схлынул при виде тоскливых серых глаз, оставив место неприятному стыду за резкость.  — Простите… — буркнул парень, склонив голову.  — Ничего страшного, я понимаю ваши чувства, — краешком тонких губ улыбнулся «опекун», сцепляя руки в замок на столе, но спустя пару секунд улыбка ушла с его лица, покрытого морщинами. — Можете присесть, — предложил, указывая на кресла и диван.  — Спасибо, — произнёс дворецкий, дёргая Рафаэля за руку и веля садиться, хотя было видно, что тот был иного мнения.  — Вы знаете, что в леса и болота Немезиса мы отправились три года назад, но с каннибализмом столкнулись лишь девятнадцать месяцев назад. Лично я столкнулся. Ракс говорил, что прознал про него тогда же, но, мне кажется, он уже давно вынашивал в своей непутёвой голове этот безобразный план, а поездка была лишь предлогом для его осуществления, — в этих словах не было упрёка, как могло показаться на первый взгляд, лишь… понимание, и голос Коорвута звучал ровно. — Поначалу всё шло довольно гладко: каждый день пробежки, отжимания, подтягивания и прочая оздоровительная программа, потом поход в лес и сражения с разными дикими тварями, затем небольшой отдых, и всё повторно до конца очередного дня. Я внимательно следил за ним, за его распорядком тренировок, за тем, что и когда он ест, за его редкими выездами в пригород, даже старался знать, сколько шагов он делает до того или иного места… Но, как видите, не досмотрел… — мужчина вздохнул и закрыл глаза, подпирая подбородок сцепленными руками. — Однажды он сказал, что хочет разведать новую тропу, но от моего предложения о помощи отказался и, несмотря на все мои предостережения, ушёл в леса. Думаю, вы сами понимаете, что на протяжении этих четырёх часов мне было очень неспокойно… Когда Ракс вернулся, то весь был перепачкан в грязи, крови и траве, а его глаза просто светились от счастья и возбуждения, но нездоровым огнём. На таком подъёме он был, когда впервые победил своего противника на арене. Как оказалось, он набрёл на группу Аюсталов, которая пожирала двух нерасторопных охотников, заблудившихся в этих дебрях. Я даже представить не мог, что у него хватит ума, чтобы попробовать мясо тех охотников. Они оказались оборотнями… Он яро стал доказывать мне, что только так он сможет стать новой легендой в мире подпольных боёв, но я отнёсся к этому скептически, хотя сам потом решил проверить информацию о каннибализме среди оборотней. Даже в самых засекреченных правительством документах практически ничего не говорилось об этом феномене. Лишь то, что за любое его проявление незамедлительно расстреливали, не узнавая причин и мотивов. Всё это настораживало.       Спустя несколько дней Ракс вновь набрёл на трупы нескольких то ли туристов, то ли экстрималов, среди которых были и три его «собрата». По их коже я определил, что скончались они от яда, выделяемого некоторыми растениями в болотах Немезиса. Думал, что это притормозит его пыл, но ошибся: Ракс вколол себе противоядие и спокойно съедал по кусочку на каждой тренировке, показывая поначалу неплохие, потом хорошие, а затем и отличные результаты. Он очень гордился собой и даже начал придумывать совершенно новые планы: взобраться на самую высокую гору мира, перебить в одиночку стаю Рактодонов, выбить кое-что из кое-каких ребят и тому подобное… Я же хотел порадоваться за своего «ученика», ведь он стал чаще улыбаться, больше разговаривать, полнее дышать грудью… Но всё это было лишь затишьем перед бурей, — господин помрачнел, вспоминая те злополучные дни. — Когда трупы закончились, всё осталось прежним: он также улыбался, острил, но уже как будто бы без жизни. У него на пробежках появилась одышка, его начало подёргивать, он иногда держался то за горло, то за голову, а иногда до крови грыз свои пальцы. Взгляд стал беглым, временами рассеянным. Он часто пропадал на болотах и в дебрях Немезиса, но не долго, словно не давая мне лишнего повода для беспокойства, и ничего не рассказывал, ни на что не жаловался, а я узнал слишком поздно… — тут голос «опекуна» стал мягким, но всё таким же холодным и пробирающим до мурашек своим… обречённым пониманием. — Это случилось поздней весной. Ракс был каким-то уж слишком нервным с самого утра и решил вновь прогуляться по лесу. Я опять же не остановил его. Спокойно отпустил. Ни через час, ни через три, ни через пять он не вернулся. Я заподозрил неладное и отправился на поиски вместе с несколькими охранниками. Собака легко находила след и уверенно вела нас между деревьями. В скором времени мы вышли на поляну недалеко от трассы… Там-то мы и нашли его… И не только его. На этой поляне отдыхала семья: отец, мать, две девочки и мальчик. Так установила экспертиза… С ними были ещё собака и два человека — скорее всего, друзья… — Коорвут приостановился, так же, как и Рафаэль, крепче сжимая пальцы, а по спине Алекса пробежались волны холодка, пощипывая кожу. — К нашему приходу все были убиты. Загрызены насмерть… Ракс не реагировал на нас и поедал труп женщины: с детьми он покончил чуть ранее, а за мужчину только хотел приняться… Люди и собака остались нетронутыми… Мы все с ужасом наблюдали за этой картиной, а потом я решился позвать его по имени. Когда он обернулся, по его щекам текли слёзы. На меня смотрел не хищник, убивший недавно целую семью, а жертва, которую загнали в угол — с тем же ужасом, с каким мы смотрели на него… Его трясло, он скулил, но продолжал есть. Тогда-то я и понял, какую ошибку совершил и как за неё придётся расплачиваться…       Мы быстро разрешили дело с этой несчастной семьёй, оказавшейся не в том месте и не в то время: списали всё на диких зверей. Благо, в это нетрудно было поверить. Затем я стал искать способ справиться с его зависимостью: пробовал давать ему разные сорта мяса с вытяжками из крови оборотней, с самой кровью, с маленькими кусочками мяса, буквально пичкал его специальными препаратами, пытался гипнотизировать, даже уговорил несколько больниц на поставку нам трупов оборотней, которых бы никто не хватился… Ничего не помогало. Всё это наоборот ухудшило его нестабильное состояние: он почти ничего не ел, похудел, дёргался с поводом и без повода, рычал на всех подряд. Ракс забывал меня, самого себя, хотя и откликался на имя. Я попытался оградить его ото всех, но это стало последней каплей в переполненной чаше: однажды он чуть не загрыз меня в порыве «голода», вырвался из камеры и скрылся в лесах… — мужчина ещё раз вздохнул. — В своём «кровавом походе» Ракс загрыз одиннадцать оборотней-охотников, семь человек и по несколько животных из разных видов. Я поднял всех своих агентов, чтобы скрыть детали происшествия, ведь, как оказалось, какой-то счастливчик успел позвонить в полицию и сообщить, что на них напал «бешеный оборотень». Стражи порядка и «Уличные Стражи» стали прочёсывать леса, и нам пришлось срочно уезжать оттуда.       Мне удалось выторговать у городских властей участок на границе болот с лесом, где мы могли спокойно разобраться в ситуации. Отведав свежего мяса, Ракс пришёл в себя, смог даже нормально рассказать о своём состоянии на протяжении всего периода беспамятства. Правда, ненадолго. Вскоре голод начал возвращаться, и я понял, что иного выхода нет, и отпустил его, только велел уходить глубже в чащи и убивать по одному несчастному за раз. Конечно, я перед этим тайно вживил ему под кожу датчик слежения… Он возвращался грязным, вымотанным, в крови, но со своей головой на плечах, и это не могло меня не утешать. Слабо, но утешать…       В скором времени Ракс сам вызвался создать программу тренировок, с помощью которой он мог бы более-менее контролировать зверя внутри себя… и она сработала. Сначала убийства и помешательства на охоте продолжались, погибало много невинных за один поход, потом голод начал потихоньку отступать, а к концу всё свелось до одного-трёх убийств в месяц… Правда, он и сам изменился… Ты же заметил, как он неестественно-развязно вёл себя на Арене? — спросил он у Рафаэля.  — Я… Не придал этому особого значения… — честно признался боец, сжимая пальцами ткань штанов. — Я подумал, что это его новый «образ отпетого отморозка»…       Коорвут печально улыбнулся.  — Я понимаю… — в его голосе звучала боль. Боль наставника, потерявшего старательного и подающего надежду ученика, боль отца, потерявшего единственного сына…       Алекс подавил в себе жгучее желание подняться, подойти к мужчине и обнять его, как делал это Раф, когда видел, что человеку плохо. Он просто положил ладонь на руку друга, дёргаясь, когда жёсткие пальцы сжали его тонкие фаланги в ответ, даря тепло, которое, по теории, должно было его успокоить, но по позвоночнику прошёл леденящий разряд, и бармен задрожал. Он ведь думал, что «Белый Клык» и «Пламенный Рыцарь» подерутся, выместят свои обиды, успокоятся и разойдутся, как в море корабли, обменявшиеся товарами и бороздящие просторы разных океанов. Надеялся, что они простят или хотя бы забудут, и он без страха сможет посмотреть оборотню в глаза, в те глаза, которые ему нравились: каре-жёлтые, лучистые, пропитанные весельем и задором, обдающие с ног до головы солнечным жаром, вселяющие уверенность и… «Вот удивительно: глаза его я помню, голос знаю, а вот о том, что он из себя представлял — не могу вспомнить… Он же… Так ничего мне и не рассказал… о своём детстве… о родителях… Я даже не знаю, какие фильмы он предпочитал, какие напитки пил помимо пива… Какую музыку слушал, чтобы расслабиться, в конце концов… А ещё называл его… Другом…» — дворецкий горько усмехнулся, слегка наклоняя голову вперёд и позволяя чёлке скрыть предательски зудящие глаза. Понимание, звучавшее в словах Коорвута, ударило по груди, походя на мать, тыкающую в своего ребёнка пальцем за совершённые пакости. Противно, больно, горько… Противно до пота на ладонях, больно до очагов огня, вспыхивающих под бинтами, горько до покалывания под рёбрами и кома в горле.       Красноволосый хотел было утешающе обнять его, но ровный голос с нотками отражающего свет зеркала остановил его:  — Спасибо, что поделились с нами этой историей, господин Коорвут, — произнёс Алекс, выпрямляясь и сохраняя спокойствие на бледном лице. — Я… — он запнулся, и вся уверенность улетучилась с робким выдохом. — Сочувствую вам…  — Я не был удивлён, когда Ракс обратил на тебя внимание в тот день, — мужчина поправил серебристые волосы и открыл ящичек тёмнодубового стола. — И я не удивился, когда он отдал мне свой дневник и велел передать его тебе, если он… Проиграет в этой битве…       Бармен, словно в трансе, медленно поднялся с дивана, приблизился к столу и взял из морщинистых, прохладных рук «опекуна» потрёпанную, толстую тетрадь с коричневой, бархатистой обложкой, изрисованной бежевыми узорами цветов, с белой паутиной и чёрным пауком с красным крестом на брюшке.  — Думаю, ты знаешь, что он не любил рассказывать о себе даже близким, и, уж тем более, подпускать кого-то к своей собственности. Поэтому сказал, что тебе, может быть, будет интересно почитать, выражаясь его словами, «эту повседневную дребедень»… — господин вновь печально улыбнулся и поднялся с кресла. — Я дал ему крылья, но не смог заковать в цепи и удержать рядом… Поэтому он не взлетел достаточно высоко и разбился о скалы, — Коорвут качнул головой и поправил серый костюм. — А сейчас простите меня: я должен подготовиться к отъезду в родной город…  — С-спасибо… — тихо выдохнул Алекс, прижимая книжицу к груди, как будто бы это была раненая птичка, или голодный щенок, или промокший котёнок, и, поклонившись, вышел из кабинета вместе с Рафаэлем, направляясь в бар. — Надо бы лабрадорчика забрать…       Его голос обжёг леденящей безысходностью, горькой потерянностью и хрустящей, как кости, забитостью, и Раф не выдержал: набросился на дворецкого, сгрёб его в охапку и уткнулся носом в здоровое, хоть и пропахшее потом и мазями плечо, впиваясь пальцами в болтающиеся на нём рубашку и пиджак, скрипя зубами, зажмуриваясь и сдерживаясь, чтобы не начать рычать или даже кричать, потому что не переносил такое состояние близких ему людей. Черноволосый же просто положил на него пустую голову и почувствовал, как по щекам бежит что-то горячее, затем быстро остывает и становится холодным, раздражая кожу и скатываясь с подбородка на шею, или же исчезая в складках бинтов «Пламенного Рыцаря»…