Тьма с привкусом кофе

Редкой красоты зверь двигался столь стремительно, что казался размытым пятном. Такая невероятная скорость под силу какому-нибудь гепарду, но не тигру.        Только это был не обычный тигр, а оборотень-эспер, принявший своё второе обличье. Обнажив длинные клыки и свирепо рыча, белоснежный зверь огромными скачками мчался ему навстречу.        Акутагава моргнул. И проснулся.        Странно, но сон не исчез до конца. Акутагава продолжал слышать яростный тигриный рык. Звук, который мог принадлежать одному-единственному существу на свете. Это был он.        Эсперы из Агентства решили отбить своих?        Похоже на то.        И тут Акутагава почувствовал то, отчего его сердце сделало двойное сальто, а душу заполнило ликование: стены и пол комнаты мелко задрожали.        «Смутную печаль» не спутать с обычным землетрясением.        Расемон, — машинально прошептал он.        Конечно, Расемон не появился. Концентрация блокаторов в его крови все еще оставалась слишком высокой. К тому же, эти гады забрали у него слишком много крови — он видел две емкости по пол-литра. Итого литр. Маловато, чтобы сдохнуть, но вполне достаточно, чтобы стать совершенно небоеспособным.        На другом конце здания что-то взрывалось, бухало, громыхало. Периодически к звукам сражения примешивались крики и вопли.        Надежда бурной лавиной поднялась в груди, подступив к горлу. Если бы он мог присоединиться к тем, кто сражается сейчас, пытаясь спасти пленников, и его собственную жалкую шкуру в том числе! Но сейчас он скорее обуза, чем боец: Расемон его не слушается. А без Расемона он никто.        За этими мыслями Акутагаву застал резкий запах плавящегося пластика.        Пожар. Как некстати!..        — Надо… освободить руки, — он рванулся, но ремни обхватывали запястья слишком плотно — кисти рук, какими бы тонкими они ни были, не проходили в петлю ремня.        Главное — ни в коем случае не дышать. Оксид углерода — стократ хуже любого яда. До боли закусив губу, чтобы побороть растущее искушение сделать вдох, эспер принялся раскачиваться, и спустя какое-то время ему удалось претворить свой план в жизнь: с грохотом кушетка перевернулась набок, опрокинув заодно стойку с капельницей, в результате чего шланг отсоединился от иглы. Превозмогая дурноту, Акутагава позволил себе сделать малюсенький вдох: здесь, у самого пола, концентрация угарного газа не должна была быть такой убийственной. Теперь, когда в него больше не вливают транквилизатор, возможно, удастся призвать свой дар.        Собрав все оставшиеся силы, Акутагава открыл рот и, выдыхая остатки воздуха, прохрипел: — Расёмон!        И Расемон отозвался — острой болью в позвоночнике, судорогами в онемевших мышцах, резью в глазах, ударом в грудь, вышибающим дух. Одно-единственное лезвие, тщедушное и слабое, но острое, как клык саблезубого тигра, резануло точно по полоске кожи на левом запястье. Акутагава знал: это предел его возможностей. Повторно вызвать Расемон не получится. Вторую руку и ноги пришлось освобождать самому. Хорошо, хоть замки не кодовые. Повезло.        Свой плащ он обнаружил в углу. Почему-то его не выкинули сразу, должно быть, ошибочно предполагая наличие каких-либо скрытых свойств. Там же нашлись брюки и почему-то только один ботинок. Впрочем, обувь — это последнее, что его сейчас заботило. А вот плащ бросать не хотелось. Слишком многое было связано с этой вещью.        Вышибить запертую снаружи дверь оказалось сложнее. Вот где пригодился бы Расемон! Но сил на использование способности не осталось.        Помогла случайность: по зданию прокатилась взрывная волна, и дверь снесло вместе с дверным переплётом как бумажную ширму.        — Спасибо, Чуя, — пробормотал Акутагава.        Из комнаты — в коридор. Темно, как в подвале. Впрочем, почему «как»? Возможно, они находятся под землей. Дыма здесь было больше, запах гари — сильнее. Ползком Акутагава одолел несколько десятков метров, отчаянно надеясь, что он движется в нужную сторону. В конце концов коридор упёрся в тупик, где было три двери. Открыв наугад ближайшую, Акутагава с криком отпрянул: из проёма вырвалось бушующее пламя, опалив лицо и волосы. Мафиози попятился назад, как вдруг ноги не нащупали под собой опоры, и под оглушительный треск ломающихся деревянных балок он рухнул куда-то вниз.        Последнее, что зафиксировало его сознание, перед тем, как покинуть измученное тело, был отчаянный вопль, оборвавшийся на высокой ноте, и грохот, сравнимый по силе с разрывом многотонной бомбы.        — Порви их в клочья… Тигр, — прошептал Акутагава, проваливаясь в спасительное и долгожданное небытие.