Прости за всё и, ради Бога, перестань мне сниться!

      Смотрю на это чудо в перьях и, мягко говоря, прихожу в шок. Снова ревёт. Что с ним делать? Только таскать на руках и дарить ласку, видимо. Иначе он не придёт в норму… наверное.       Встаю с постели, едва отрывая от себя его ручонки. Вцепился-то как! Любой клещ бы позавидовал такой хватке. Он растерянно на меня смотрит, хлопая своими красивыми глазищами и чуть приоткрывая губы, словно что-то хочет спросить, но не даю ему этого сделать, наклоняясь и беря под коленки и лопатки. Поднимаю своего гостя и тащу в ванну, где приходится усадить его на раковину, дабы помочь с остальным. Достаю нераспакованую зубную щётку и тяну ему, следом ещё и пасту даю. Снова моргает, а я поясняю:       — Можешь, конечно, этого не делать, но обычно люди по утрам чистят зубы, — он прикрывает рот ладонью, на что хмыкаю, целую в щёку и добавляю:       — Отойду проверить — не сгорела ли кухня. Ты за это время совершаешь тут необходимые манипуляции. Вернусь и заберу тебя с собой. Хорошо?       Счастливо, как ребёнок, улыбается и активно кивает. Ну и славно.       В обители еды творится нечто несусветное. По полу — стекло и овощи, на плите — кастрюля, из которой брызги во все стороны, в духовке стоит дымовая завеса и там не то, что пирог, там ничего не видно. Вздыхаю и лениво достаю швабру. Собираю всё с пола, расчищая себе путь к плите, после сразу же её вырубая и рассматривая еду. Рамён вроде в порядке, а вот пирог трансформировался в угольки. Благо, я только половину ставил греться.       Достаю останки еды и оставляю дверцу духовки открытой настежь, чтобы проветрить и выпустить из неё дым. Затем открываю окно, впуская по-осеннему свежий воздух, дабы избавить от «ароматов» кремации, жертвы которой отправляются в мусорку.        Заканчивая с испорченными продуктами, перехожу к нормальным: в рамён добавляю яйцо и приправы, достаю из холодильника кимчи и онигири, у которого приходится проверить срок годности, а то даже не помню, когда купил его.       В итоге, в ванную комнату возвращаюсь, как раз, когда Хёнвон из неё выходит.       — Я закончил, а тебя всё не было…       «Хорошо, что параноить в этот раз не стал», — думаю, а вслух говорю:       — Да, прости. Там случилась небольшая катастрофа и много времени потратил, — одновременно с этими словами чуть нагибаюсь и хватаю его снова под ноги и спину, после чего тащу на кухню. Он спешно обнимает руками за шею и смущённо шепчет:       — Я и сам ходить умею.       — В курсе. Но лучше тебя от себя не отпускать. Вдруг сбежишь, — специально подкалываю его, поскольку хочу, чтобы расслабился. Кажется, срабатывает, ведь он крепче жмётся ко мне и отвечает с улыбкой:       — Тогда носи.       Сажаю его на удобный стул, по типу барного, и направляюсь к холодильнику.       — Что пить будешь? — собираюсь уже повернуться, как вдруг чувствую объятия в районе живота и его, прижимающегося ко мне.       — Можно сок? Если есть конечно.       Он говорит это так, будто ему не хватает воздуха. Хотя так и есть, ведь он снова вцепился в меня очень плотно. Смотрю тупо в одну точку на стене и не могу сообразить, что ему ответить. Мне так тепло сейчас, можно даже сказать — уютно, из-за чего шевелиться совершенно не хочется.       Кое-как стряхиваю оцепенение и открываю холодильник, после чего констатирую:       — Апельсиновый есть.       — Хорошо.       Этот парень, очевидно, решается довести меня до инфаркта, так решаю, ибо он тянется и проводит губами по моей шее. Ужасно чувствительное место, от которого мурашки расходятся по всему телу. Однако, Хёнвон не правильно трактует то, как я вздрагиваю и отстраняется, говоря с отчётливой грустью в голосе вслух:       — Прости…       В это же время слышу мысли: «Я — навязчивый идиот».       — Прекрати уже извиняться… — поворачиваюсь к нему и улыбаюсь, протягивая пакет с соком. — Мы всё решили, как по мне, с этими дурацкими кошмарами, а по поводу чего-то ещё извиняться каждые две секунды — глупо, — улыбаюсь и добавляю:       — Мне приятно было, просто неожиданно и немного щекотно.       Глажу его по щеке, испытывая очередной приступ нежности. Как не ощущать подобное, глядя на существо (а иначе я его назвать не могу, так как он больше похож на прекрасного эльфа, чем на человека), прячущее свои кисти в длинных рукавах свитера, который ему велик, ведь вещь принадлежит мне, которое краснеет от моих слов и отводит взгляд, чувствуя неловкость от каждого своего движения и слова. Хочется развеивать его глупые сомнения и комплексы, а потому просыпаются такие ласковые, и, если быть честным, непривычные чувства.       Улыбаюсь, внутренне одёргивая себя, чтобы не скатываться в эти мысли. Сперва нужно поесть.       — Сейчас дам чашку… Или можешь сам достать. Вон в том шкафу — их куча. Мне вечно дарят, а я только из одной пью, — отворачиваюсь к плите и завершаю готовку рамёна. Несу кастрюлю и ставлю на середину стола, а в следующую секунду наблюдаю, как в мою единственную и неповторимую любимую чашку, наливается сок. Че замечает мой взгляд и спрашивает с неловкой улыбкой:       — Я взял именно твою, да?       В его голове очередное — «Прости», которое уже до нервного смешка доводит, хотя отвечаю спокойно:       — Угу. Не страшно, один раз разрешаю воспользоваться, — странно осознавать, что подобное позволю с лёгкостью. Это для меня — как нарушение каких-то интимных границ, но… Ему можно.       Через пять минут стол уже полностью накрыт, и мы сидим друг напротив друга. Хёнвон берёт палочки и начинает накладывать себе лапшу, а я медленно пью чай и наблюдаю за ним. Мне требуется пара минут на осознание того, что я прежде никому, кроме себя, не готовил. Даже не могу представить съедобно ли это для другого человека…       — Уаааа… Так вкусно. Спасибо, Вонхо! — улыбается восхитительно, а я невольно верю его словам.       — Угу, — хмыкаю и тоже берусь за рамён, который люблю больше, чем какое-либо другое блюдо.       Спустя минут двадцать мы заканчиваем с приёмом пищи. Всё это время прошло в тишине, которая, как казалось, не давила ни на одного из нас. Я слышал мысли своего гостя, и там было только удовольствие от еды и спокойствие.       — Мне интересно… Когда ты видел меня, до нашей встречи… Каким я был?       Этот парень неожиданный, как дождь в солнечный и безоблачный день. Только что всё было тихо и ровно, а теперь он снова как на иголках.       — Ты… То есть, он — был разным. То выглядел, будто влюблён в меня, то терроризировал и угрожал. Всякое было, — вздыхаю из-за своих-чужих воспоминаний и накрываю его руку своей. — А каким был тот я?       — Могу описать твоими же словами, — молчит задумчиво, а затем выдаёт. — Странно устроен наш мозг. Это ведь он нам устроил такие мучения? Думаю — да, — отвечает сам себе, продолжая рассуждать:       — Но ведь это же было нам на благо, так почему мы столь сильные муки испытывали?       — Чтобы скорее найти друг друга? Хотя теперь уже всё равно. Считаю, это — пройдённый этап. Нужно забыть о нём.       — Действительно… Теперь уже всё равно, — эхом повторяет, а затем пожимает плечами и встаёт из-за стола, забирая у меня свою руку. Быстро собирает посуду и отправляется к мойке, а я просто наблюдаю за ним, не говоря ни слова и допивая остывший чай.       — Может… Прогуляемся? — Хёнвон поворачивается, снова смущённо отводя взгляд и пряча кисти в рукава. Он меня с ума сведёт таким поведением.       — М, — соглашаюсь и, не раздумывая, отправляюсь одеваться. Забываюсь и по дороге в спальню скидываю футболку, на что в моей голове тут же раздаётся:       «Чёрт возьми! Вот это тело!»       — Спасибо. Хотя ты даже ещё не всё видел, — отвечаю вслух, нарочито вгоняя его в краску. Смеюсь всё время, пока натягиваю уличные вещи. Облегающие джинсы и свободная толстовка — идеально, как по мне.       Когда выхожу к этому чуду, оно уже одето и ждёт меня у двери.       — Быстро ты.       Че кивает и сияет довольством, покидая мою квартиру. В лифте явственное ощущение неладного, но омега сейчас не кричит мыслями и не даёт мне чёткого осознания — что именно. Только выйдя на улицу понимаю — его смущало отсутствие контакта между нами, поэтому сейчас он и схватил меня так резко за запястье. Усмехаюсь и мягко освобождаю руку, заменяя его жадное прикосновение на наши переплетённые пальцы.       «Эта счастливая улыбка… Ради неё жить можно, даже если других причин не будет», — стоит мне так подумать и тут же ловлю удивлённый взгляд.       — Что ты сказал?       — Ничего. А что ты услышал?       — Ты… Про улыбку… Да?       Останавливаюсь и начинаю смеяться. Видимо у этого чудака отошли сверхсильные эмоции, и он, наконец, стал ощущать мои, попутно ловя и происходящее в голове.       — Это странно было. Словно снова схожу с ума… Но не так страшно, как раньше.       Он просто рассуждает вслух, так это выглядит со стороны. Ему не нужны мои ответы, просто внимание чьё-то и присутствие — вот что в такие моменты необходимо этому странному омеге.       — Куда мы? — Хёнвон резко меняет тему, а я только удивлённо вздёргиваю бровь.       — Ты хотел выйти — ты и предлагай.       — Тогда пойдём в парк. Просто хочу немного на солнышке побыть.       — Тут есть один рядом, — киваю, думая про себя, что он и сам — то ещё солнышко.