***
– Старое амплуа не работает и теперь девочки ведутся только на образ рыцаря? – с выражением искреннего отвращения на лице Лия вывернулась из поддерживающих «объятий» и шагнула назад, чтобы поднять клатч и отряхнуть от липкого снега. Стоящий напротив Марк в наполовину расстегнутом пальто только усмехнулся; на почти черных взъерошенных волосах оседали снежинки. – Принцессу оставили фрейлины и её прекрасный принц? Второй раз уже вижу тебя в одиночестве. – Удивительно, что мы вообще второй раз за двадцать четыре часа видимся, – мрачно прокомментировала Лия, кутаясь в не застегнутую абсолютно шубу. Если вчерашняя встреча в какой-то мере была логична (не считая того, что Марк столько лет находился в Германии, что обратно его уже никто – или скорее конкретно она – не ждал), поскольку в школьные времена он почти ежедневно появлялся в баре, тем более что принадлежал тот отчиму, то сегодняшняя уже наводила на подозрения. Либо это совпадение из категории особо изощренного издевательства свыше, либо кто-то начал за ней следить. Потому что Москва слишком немаленькая для частых незапланированных столкновений. Правда, воскресенье, пятый час, центр… Нет. Все равно слишком странно. Марк плотнее запахнул пальто и бросил взгляд на светящиеся окна ресторана. Очень хотелось верить, что он просто пройдет мимо, но такой подарок вселенная вряд ли ей сделает. На ресницы упало еще несколько пушистых снежинок, заставляющих моргнуть и представить, во что может превратиться макияж, если простоять под снегопадом ближайшие минут пять. Шагнув по направлению к паре невысоких, обложенных каменной плиткой и застеленных ковролином, ступенек, Лия холодно взглянула на Марка. – Можешь попробовать воспользоваться еще одной возможностью продемонстрировать все лучшее, чего в тебе отродясь не существовало. В ответ на очевидную колкость тот только отвесил театральный поклон и в пригласительном жесте открыл дверь: судя по всему, ей решили спустить с рук этот насмешливый приказ-предложение. Но какие намерения крылись за этой показной личиной джентельмена? Коротко кивнув швейцару, не особо удивленному возвращению гостьи, и сдав верхнюю одежду на руки держащемуся в паре шагов от нее Марку, Лия проследовала к тому же столику, который занимала несколько минут назад. Меньше всего ей хотелось находиться в одном помещении с человеком, которого ненавидела, но перспектива спуститься в метро не привлекала совершенно. А ждать такси на улице, рискуя обратиться снеговиком, слишком опасно для здоровья: короткая автомобильная норка грела исключительно сверху, оставляя возможность ветру и морозу кусать все, что находилось ниже талии и защищалось только тонкими чулками и плотной юбкой до колена. Тем более что такси еще требовалось вызвать, а конкретно в эту минуту приложение сообщало, что машину ищут. Похоже, семибалльная пробка, возникшая в такое время на фоне снегопада, затрудняла передвижение всем. – И все же. В чем причина твоего одиночества? Когда Лия соглашалась войти с Марком в один ресторан, она надеялась, что его здесь ждут – очередная пассия-на-одну-ночь, родители, друзья или коллеги. Да кто угодно: не просто так же он сюда приехал. Вселенная продолжала писать сценарий комедии для себя и драмы для ключевых персонажей. Вальяжно рассевшийся в глубоком кресле полночно-синего цвета Марк всем своим видом демонстрировал, что никуда и ни к кому не торопится. Отложив телефон с включенным экраном на край стола, Лия парировала ответным вопросом: – А в чем причина твоего внезапно вспыхнувшего ко мне интереса? – Я просто рад видеть старую знакомую, – словно сообщая очевидную вещь, будничным тоном заявил Марк. Но правды в этом было ни на грамм: Лия прекрасно знала, что ни он, ни она не склонны проявлять странные чувства ностальгии по отношению к бывшим одноклассникам, сокурсникам и прочим людям, с которыми когда-то долго контактировали. Если, конечно, в этом не появится весомая выгода. Их обоих мало волновало то, как сложилась чья-то жизнь, и они точно не были склонны внезапно сесть перед камином и вспомнить «школьные годы чудесные». Разве что в этих «годах» скрывался какой-то ценный компромат. – Не могу сказать того же, – сделав глоток услужливо принесенной официантом минералки, отрезала Лия; на экране мобильного появилось сообщение о том, что машина будет подана через семнадцать минут. – А теперь, раз с любезностями покончено, надеюсь, ты меня оставишь и направишься туда, куда шел. – Как-то ты очень неприветлива, – осуждающе покачал головой Марк. – Твой принц плох в постели? Короткие ногти царапнули светящийся экран – очень хотелось отменить текущий заказ и попытаться найти машину поближе: семнадцать минут в подобной компании грозят полным уничтожением нервной системы. – Это только у тебя настроение зависит от секса. Мое становится отвратительным, когда я вижу твое лицо. Все это лишь забавляло Марка – подавшись вперед, он дотронулся до её лица, убирая выпавшую вперед прядь, и, понизив голос, произнес: – Приятно знать, что я все еще вызываю в тебе сильные чувства. – Ты даже не представляешь, насколько сильные, – в том же тоне отозвалась Лия, выдавливая из себя фальшивую улыбку. Появившийся у столика официант, к счастью, развеял напряженную обстановку: пока Марк что-то уточнял, Лия гипнотизировала взглядом телефон. Водитель не сдвинулся с начальной точки ни на метр и пришлось нажать на отмену заказа, чтобы кинуть новую заявку – застрять здесь еще на час не хотелось совершенно. Жаль, брата нет в Москве сейчас. В самом крайнем случае, конечно, можно набрать маму и попросить отправить водителя, но тогда узнает бабушка. А если узнает бабушка,.. в общем, расписывать перспективы нет смысла, они и так ясны. – … Лия? Вздрогнув от звука собственного имени, кажется, не произносимого этим голосом почти семь лет, она непонимающе моргнула, поднимая голову. Стоило только вспомнить бабушку, все остальное быстро отходило на второй план. – Малиновые профитроли и молочный улун? Попытка продемонстрировать джентльменские качества или напомнить о прошлом? Как минимум ни то, ни другое не сработало. Поджав накрашенные губы, Лия бросила холодное «ничего не нужно». Официант, забрав меню, спокойно удалился. Марк насмешливо склонил голову. – Даже не воспользуешься возможностью лишить меня нескольких купюр? Обычно так поступают обиженные женщины. – Слишком мелочно. Если бы я захотела тебе отомстить, я бы обнулила все твои счета, – просветила его Лия, делая еще один глоток минералки и боковым зрением наблюдая за статусом нового заказа: система обещала подать машину через шесть минут. – И чем же я удостоился такой ненависти в свой адрес? Вопрос был задан с явным смешком в голосе, но в глазах пристально смотрящего на нее Марка мелькало что-то, похожее на настоящее желание знать ответ. Лия даже отвлеклась от телефона, несколько секунд разглядывая лицо напротив, пытаясь выяснить, действительно ли нужно что-то разъяснять. Тем более что она совсем не хотела вспоминать все причины. – Как насчет моей сестры? – Очаровательная Лиз! Моментальное восклицание убедило – хотя бы эту девушку Марк помнит отчетливо. И все же это никак не умаляло его вины. – Илзе! – возмущенно поправила Лия. То, что сестра позволяла ещё со школы всем её назвать именно так, для неё роли не играло: в паспорте её записали по корням, а не по национальной адаптации, поэтому никакая она не Елизавета. Счастье, что с её собственным именем дела обстояли проще. Хотя все равно эти родительские (или уже скорее пра-родительские) заморочки с именами нервов потрепали. Вся «иностранщина» в семье началась на прабабушке, которая была русской, но вышла замуж за немца в Риге. Бабушка (старшая из трех детей) родилась там же, а потом уехала учиться в Москву и осталась, встретив дедушку. По настоянию прабабушки фамилию сменил именно он. Здесь у них появилась дочь, названная Маргарет, и здесь же она вышла замуж за абсолютно русского Александра Самойлова. Только вот фамилию и ему пришлось взять от жены (после прабабушкиных-то концертов о княжеском происхождении, которое никак нельзя вычеркнуть), а имена трем родившимся детям подобрали по бабушкиным корням. К счастью, на фоне все укрепляющейся тенденции современных мамаш дать детям имена повычурнее (и не суть, Ивановы они или Артуа), удавалось не слишком выделяться на фоне национальных Маш, Насть и Вер – слишком много в окружении оказалось Милен, Эллочек и Ев. – Так что там с твоей сестрой? – делая вид, что совершенно не понимает странных обвинений в свой адрес, поинтересовался Марк. На круглый столик опустились тяжелый керамический чайничек, низкая фарфоровая чашка, блюдо с какой-то мясной закуской и тарелочка с профитролями. Лия кинула вопросительный взгляд на своего «кавалера», но ничего говорить не стала на этот счет: его проблемы, она ничего не заказывала. – Ей было шестнадцать, – процедила она, – и ты это прекрасно знал. – Она тоже знала, что я её не в шахматы играть приглашаю, – пожал плечами Марк, разворачивая салфетку, чтобы вынуть нож и вилку. Убеждая себя дышать спокойно и не выдавать расходящейся волнами по телу злости, Лия стиснула пальцами тонкий высокий стакан. – Ей. Было. Шестнадцать, – отчеканила она. – У тебя хотя бы зачатки совести есть? Подцепив вилкой мясную нарезку, Марк с лукавым блеском в зеленых глазах уточнил: – Тебя больше выводит из себя то, что ей было шестнадцать, или то, что я переспал с ней через неделю после нашего с тобой разрыва? Усилием воли заставив себя разжать пальцы, чтобы не шарахнуть чертовым стаканом по столу, Лия выдавила: – Меня выводит из себя то, что, если бы это вскрылось, её могли выкинуть из семьи. В общих чертах о характере Иветты Аренсберг Марк был осведомлен, особенно о том, что касалось отношений её внучек. Это, наверное, оказалось одним из первых аргументов, тогда, семь лет назад, когда Лия ответила отказом на попытку её поцеловать. И если ничего серьезного не могло быть с ней, достигшей семнадцатилетия, её шестнадцатилетняя сестра и вовсе не имела права крутить с кем-либо роман. И тем более терять с этим кем-то девственность. Если, конечно, не планировала за него замуж. А планировать она не могла – этим за девочек занялась бы бабушка. – Твоя очаровательная сестра все это знала не хуже тебя, – слишком спокойно для того, кто осознавал масштабы проблемы, произнес Марк. – И её никто не принуждал. – Конечно! – всплеснула руками Лия, откидываясь на спинку кресла. – Ты же Романовский. Тебе и твоему брату девушки готовы отдаться без принуждения в любое время дня и ночи. – Кому как ни тебе это знать, да? – глаза напротив жестко сощурились, в чертах лица появилось что-то темное. – Ты ведь с легкостью прыгнула к нему в постель. Прекрасно помнящая о том, как Марк ненавидит любое упоминание о собственном брате, особенно если это констатация превосходства последнего, Лия была готова бросить очередную колкость, и по степени болезненности это уже не шпилька – клинок. Но телефон коротко пиликнул, сообщая, что машина подана. Убраться из этого места хотелось сильнее, чем продолжать словесную перепалку. Резко поднявшись на ноги, Лия кинула мобильный в клатч (перед этим взглянув на указанный номер автомобиля) и ровным шагом направилась в сторону выхода. Руки чесались хотя бы плеснуть в раздражающее лицо остатки минералки, но, запахивая короткую шубку и выпархивая в февральский вечер со стихшей метелью, она убеждала себя, что это было бы слишком примитивно и глупо. Но пусть Марк не надеется, что последнее слово останется за ним.***
Разобраться с проблемой в виде эвакуации автомобиля удалось в относительно короткие сроки, а вот доехать до дома, к сожалению, оказалось не так просто, потому что вечер воскресенья по традиции радовал восьмибалльными пробками. Которые в снегопад превращались в отсутствие какого-либо движения; навигатор радовал всеми оттенками алого и даже не слишком часто раздражал своими «через сто метров поверните налево». Интересно, кто-нибудь догадается встроить в него советы вроде «на Ленинградке будет быстрее пересесть на вертолет»? Стягивая высокие сапоги, Лия надеялась, что сможет прошмыгнуть в собственную спальню незамеченной: хотя она и вернулась не в глубокой ночи, часы показывали девять, но воскресенье обычно «радовало» наличием всей семьи дома, а это никак не способствовало отдыху. Однако надеждам сбыться было не суждено – в коридорах горели все настенные бра и даже мелкая подсветка по контуру потолка. Стоило лишь свернуть вправо из прихожей, как её приход заметили. – Дорогая, где ты гуляла? Какое счастье, что мама в отличие от бабушки подобные вопросы задавала без револьвера в руке: с обычным интересом человека, который очень хочет знать все, что происходит с его близкими. Обернувшись и встретившись взглядом с матерью, Лия непроизвольно отметила, что та в шелковом платье и с украшениями на шее и запястьях, что могло означать лишь одно – у них гости. Наличие макияжа, который обычно снимался после возвращения домой, подтверждал теорию. Вяло улыбнувшись, Лия вздохнула: – По работе. На лице матери отразилось непонимание – она прекрасно знала, что воскресенье обычно значится под эгидой отдыха и времени для себя. Но ничего спрашивать больше не стала. Только кинула: – Переоденься. Мы ждем тебя в гостиной. Мысленно похоронив все мечты о горячей ванне с пеной и книгой, Лия зашла в спальню; щелчок закрывшейся двери прозвучал музыкой для ушей. Жаль, остаться здесь до утра было нельзя. Любые причины сбора семьи в гостиной требовали присутствия всех – странно еще, что её раньше не уведомили об этом. Даже слишком странно. Длинный, растянувшийся во всю стену шкаф, представил вниманию обилие цветов, тканей и фактур: когда-нибудь, возможно, все это переселится в полноценную гардеробную (возможно, когда загородный дом наконец достроится), но пока в городской квартире это не выглядит реальным, особенно при наличии большой семьи, приходится обходиться тем, что есть. И перед каждым сезоном менять содержимое, убирая то, что теряет актуальность, в другие шкафы. Сменив сегодняшний тандем из юбки-колокола с воздушной блузой на плотное приталенное платье приглушенного зеленого цвета до колен с длинными рукавами и жемчугом у горловины, Лия прихватила волосы сзади парой невидимок, стерла остатки яркой помады, заменив их прозрачным блеском, и выпорхнула из спальни. Дресс-код воскресных семейных ужинов требовал максимальной сдержанности и скромности, которые порой крайне раздражали. Но сейчас пойти против правил – разрушить свою жизнь до основания. На это Лия пойти не могла. В гостиной действительно собралась вся семья и даже больше: на целых три человека, которых Лия видела впервые. Крупный мужчина с кучерявыми темными волосами и на удивление резкими чертами лица, миниатюрная блондинка рядом с ним – худощавая, в классическом жакете Шанель и с жемчугом в ушах (видимо, жена), и парень с такими же темными волосами, только скорее волнистыми, чем вьющимися, и раскосыми глазами. На вид последнему было лет двадцать с небольшим, хотя слишком юным его назвать не получалось: взгляд выдавал. Незаметно занять свое место – между матерью и сестрой – не вышло: взгляды полетели в её сторону, стоило только войти в гостиную. Самым пристальным, бесспорно, был бабушкин, что вызывало некоторое недоумение: Лия точно не помнила, чтобы её уведомляли о гостях, и сообщений или звонков пропущенных сегодня не наблюдалось в телефоне. Так что как она могла заслужить неодобрение, в толк взять не удавалось. Но сейчас это было не главной мыслью. – Наконец-то все собрались, – дождавшись, пока дополнительные столовые приборы будут выставлены перед Лией вместе с высоким бокалом-флейтой, что уже навело на определенные подозрения, незнакомый крупный мужчина поднял стакан с виски. Как по команде после этих слов из-за стола встал парень. Он ничего не держал, но прятал руки за спиной; Лия начала догадываться, в чем дело. Правда, зачем ждали её, все еще слабо понимала – центральная актриса этой пьесы точно не она. – Иветта Герхардовна, – неуверенно начал он, а Лия едва сдержала смешок, для чего пришлось закусить губу: отсутствующее официально отчество бабушке он слепил по всем канонам русского языка, конечно, но вышло слишком непривычно и забавно. – У Вас, как у главы семьи, – а мальчик-то, похоже, знал о порядках здесь, – я хочу просить руку Вашей внучки, Илзе. Краем глаза взглянув на сидящую слева сестру, Лия поняла, что новость была не такой уж новостью – наверняка все уже обговорили не раз. Но особой радости на лице невесты не наблюдалось: она с каким-то обреченным видом смотрела на то, как парень достает из-за спины коробочку, перевязанную бантом. Тиффани. Тогда неудивительно, почему бабушка дала ему договорить. И фамилия-то у парнишки, наверняка, с богатой родословной – другие тут и не принимались. – Если моя внучка даст согласие, – миролюбиво произнесла бабушка, – то и я слова против не скажу. Даже слишком миролюбиво и до зубовного скрежета театрально: судя по бледному лицу Илзе, ответить отказом она не могла. Её мнение здесь мало кого интересует. Бабушка знает об утерянной невинности и наверняка подыскала того, кто смирится с таким «недостатком». Хотя, казалось бы, не девятнадцатый век на дворе, чтобы оценивать невесту исключительно по наличию или отсутствию девственности. Но бабушка изо всех сил старалась сохранить то, что ей досталось от отца, и поддерживать это до конца своих дней. – Я, – голос сестры, обычно такой уверенный и бойкий, сейчас звучал тихо: для всех именно так и должна, не веря в свое счастье, говорить невеста, но Лия знала, что это значит по отношению к сестре, – конечно же я согласна. Она прижала ладонь к дрожащим губам, и плечи её дрожали, пока парнишка обходил стол, чтобы приблизиться к теперь уже официально своей невесте и протянуть ей коробочку. Лия смотрела, как тонкие пальцы сестры развязывают атласный светлый бант, как снимается картонная крышечка, чтобы под десятками ламп заискрился квадратный бриллиант, и почему-то не хотела представлять себя на её месте. Ничего радостного и восторженного внутри от таких мыслей не рождалось. Princess Cut – действительно, прекрасный выбор для хрупкой, изящной Илзе. Только почему-то сейчас Лию интересовало, что действительно заставило выбрать парня (черт, определенно нужно выяснить его имя) именно эту модель: не низкая ли стоимость в сравнении с остальными помолвочными кольцами Тиффани? И все же, в данную минуту это – не главный вопрос. Единственное, что важно: сохранить видимость счастья, даже если оно так не похоже на настоящее. Потому, крепко обнимая сестру, за нарочито громким «Поздравляю!» она шепнула «Улыбайся». А выплачется потом. За закрытыми дверями спальни.