***
Шестого июля, наконец закончив с основным этапом проекта и убедившись, что «понаехавшие» работники смогут пару дней просуществовать без её команд (но все же оставив помощницу следить – угрожая уволить её к черту, если не справится), Лия смогла покинуть Россию. Позавчера Даниил написал ей, что план приведен в действие. Жаклин вновь втянута в азартные игры (что было задокументировано), а главное – неплохо проигралась в них. А следом пропало дорогое фамильное колье герцогского дома. По всем сфабрикованным показаниям отвечать за это нечистой на руку француженке. Вчера история должна была дойти до Великого герцога, значит, в ближайшие дни она может оказаться в прессе. Но ждать, пока её обнародуют, Лия не собиралась. Она вылетела в Мюнхен сегодня, намереваясь прибыть в Люксембург числа восьмого. Даже если к этому моменту СМИ еще не раструбят на всех углах, что невеста принца не оправдала возложенных на нее надежд, Анри уже будет в курсе. И очень расстроен. А что утешит мужчину лучше, чем женщина? Вот только, пожалуй, впервые за долгое время вся история пошла совсем не по тому пути, который для нее написали. Потому что седьмого числа вернувшаяся из оперы, на которую её сопроводил брат, Лия получила письмо. Письмо, состоящее из двух строк. Одна из которых указывала место и дату встречи, другая – угрожала. И очень недвусмысленно. Подпись в виде витиеватой «J» не создавала и намека на интригу. Проклятая француженка каким-то образом протянула к ней ниточки. Можно было конечно проигнорировать, сделать вид, что она тут не при чем. Но если Жаклин выяснила, где она живет (или просто предположила, что в ожидании исхода авантюры она окажется у брата?), то у нее и вправду были прекрасные осведомители. Нет никакого смысла скрываться. Раздраженно стискивая зубы, Лия искала удобный брючный костюм для перелета и бронировала билет до Люксембурга. Очень надеясь, что задерживаться там не придется, потому что думать было намного лучше здесь, в относительно родных стенах. А не в бездушном номере отеля.***
Очаровательный ресторан в самом сердце Люксембурга, у Парламента, по слухам был любимым местом обедов вне дворца для Великого герцога*. Отчасти Лия могла понять его выбор. Место оказалось очень уютным с этим натуральным камнем на стенах, таким же настоящим камином в главном зале, невысокими потолками, тяжелыми плотными алыми шторами и приглушенным светом от маленьких бра. Здесь все замерло в том виде, в каком было еще веке в девятнадцатом, и явно не намеревалось меняться. Радуясь, что она выбрала достаточно скромное вискозное платье с полностью закрытыми руками и высокой горловиной, а потому не выбивалась из общей атмосферы, Лия следовала за официантом к дальнему угловому столику возле камина. Где её уже ждали. Жаклин выглядела практически так же, как на фотографиях в сети: высокая блондинка с очень выразительными скулами, не самой интересной фигурой и чертовым фамильным кольцом герцогского дома. На этот огромный бриллиант Лия обратила внимание в первую очередь. Может её и не прельщали столь вызывающие (размерами) драгоценности, да и носить их было не очень удобно, однако этот символ принадлежности к самому высокому кругу она бы надела с удовольствием. Официант, отодвинув стул для гостьи, удалился, и Лия осталась один на один с той, кого совершенно не желала видеть. Жаклин, изобразив самую милую улыбку, что-то прощебетала по-французски. Сразу было понятно, к чему это. Подавив желание ответить на латышском (из незнакомых той европейских языков, которыми владела Лия, он был единственным), Лия произнесла по-немецки: – Предпочту использовать родной для Люксембурга язык. Это, конечно, являлось лишь полуправдой. Однако от немецкого в люксембургском было действительно намного больше, чем от французского. Как бы того ни хотелось её собеседнице. Судя по тому, как дернулись уголки губ Жаклин, она шпильку оценила. Но с абсолютно невозмутимым выражением лица произнесла уже тоже на немецком: – Не знаю твоих предпочтений в вине, поэтому осмелилась взять красное Gruaud-Larose девяносто пятого года. – Прости, но у меня аллергия на Совиньон**. Ограничусь минералкой. Налет печали на лице Жаклин был явно фальшивым. Но Лия бы удивилась, если бы он не появился: с каждой секундой француженка вызывала в ней очень знакомые ощущения. Даже слишком. И это не сулило ничего хорошего, хоть и пробуждало азарт. – Так что же мы отмечаем? – поинтересовалась Лия, кинув взгляд на откупоренную бутылку вина и не спеша подзывать официанта ради бокала минеральной воды. В действительности ей не особо хотелось чего-то. – Можем отпраздновать мою помолвку, – протянула Жаклин, – хотя тебе, наверное, хотелось бы узнать о её разрыве. – С чего ты взяла? – притворно изумилась Лия. Она догадывалась, что ее затея не пройдет незаметно для главной мишени, однако не полагала, что все развернётся именно так. И теперь следовало понять, что именно от нее хочет Жаклин. – Полагаешь, я не пойму, кто хотел выставить меня не в лучшем свете перед женихом и его семьей? Я была прекрасно осведомлена о твоих методах. И кто же её так тщательно просветил? Жозефина, мало что о ней знающая? Марк, который так хотел предотвратить её союз с Анри? Лия делала ставку на последнюю кандидатуру. Хотя сейчас это вряд ли имело какое-то значение: главное, чтобы о её действиях сам Анри не узнал. А что там думает Жаклин – дело десятое. – И что? – с деланным равнодушием уточнила Лия, которой очень хотелось понимать, как в итоге ситуация развернулась. Или, скорее, почему она не окончилась тем, чем планировалось. Медленно распробовав очередной глоток вина – для большей драматичности, Жаклин пожала плечами: – Ничего. Ты немного просчиталась. Может герцог бы и поверил в историю с «возвращением к зависимости», которую ты так старательно сочиняла. И, конечно, за кражу фамильных драгоценностей кого угодно бы выставили из дворца. Но видишь ли, мне верит Анри. И он достаточно убедительно сочиняет истории для своей семьи. Легкую заинтересованную улыбку со своего лица все это время Лия не снимала, но ей очень хотелось стиснуть зубы и покрепче. Она определенно недооценила чувства принца к этой француженке. Потому что иначе объяснить его слепую веру было нечем. История была сфабрикована прекрасно, но кому-то очень захотелось обелить невесту. Черт бы его побрал. – Может твоя пра-пра и стала официальной фавориткой короля, но она так и не надела корону, – спокойно протянула Лия. – Ты ведь не думаешь, что он будет тебе все прощать? Вы ведь уже не раз расставались. И можете сделать это снова. Окончательно. У нее пока что не было готовой мысли, но она не желала так просто отступаться. Да, Жозефина, похоже, не врала, когда говорила, что у Анри с Жаклин все сложно. И что он любит её. Однако вряд ли это можно было считать серьезным препятствием. – Не сделаем. В августе я выхожу за него замуж, – словно невзначай Жаклин качнула бокал в левой руке; огромный бриллиант сверкнул под настенными светильниками. – Ты не станешь принцессой. – Ты так в этом уверена? – Абсолютно. У тебя слишком темное прошлое для той, которая хочет войти в герцогскую семью. Темное? Лия мысленно фыркнула. Как тогда назвать историю самой Жаклин? Она в сравнении с этой француженкой выглядела образчиком невинности. Да, конечно, настолько крепких дворянских корней у нее не имелось (то, чем так пыталась гордиться бабушка, к внукам почти не перешло), однако воспитывали её так, словно они были. И никакие её мелкие проступки дальше пределов семьи не выходили. Она не увлекалась азартными играми, не пила (почти, возможно), никогда не пробовала наркотики, не была замечена с неподходящими мужчинами. История её появлений в свете была идеальна. И даже не-отношения с Марком такими уж отвратительными выглядели только в глазах бабушки. Возможно. Но если уж говорить об этом, Лия вполне могла выкопать и пару скандальных романов самой Жаклин: что с однокурсниками, что даже с молодым преподавателем. Куда возмутительнее, чем ее связь с уже-не-Романовским. Даже если его будут судить по отчиму. – Хочешь сказать, твое чище? – приподняв брови, поинтересовалась Лия. – В моем хотя бы нет чужих смертей. Воздух застыл где-то в горле плотным комом, не давая ничего сказать. Не совсем понимая (или не желая), о чем речь, Лия с огромным усилием выдавила: – Каких смертей? Карие глаза напротив недобро сощурились: в них легко читались торжествующие искры. Обманчиво мягкий голос заставил все внутри обратиться льдом. – Семь лет назад на трассе под Москвой разбилась дочь политического деятеля. Как же её... – нарочито замолчала Жаклин, насмешливо смотря на Лию. – Салихова? Сложные у вас фамилии. Это абсурд. Полный. Невозможный. Как она вообще могла такое раскопать? Как могла связать это с ней? Черт возьми, о той ситуации знал только водитель бабушки. Работавший на их семью тридцать лет, так и не рассказавший ничего хозяйке. Камер на том участке дороги не было. Это бред. Тремор пока еще был только внутренним, но Лия могла поспорить, что через какое-то время руки тоже начнут подрагивать. И хорошо, если этого не случится с голосом. Её охватил чистый, первобытный ужас. Семь лет она не говорила ничего еще и потому, что боялась собственной вовлеченности в историю. – При чем здесь я? – Лия упорно старалась сохранять внешнюю расслабленность, когда внутри её всю трясло. Откровенно наслаждаясь её реакцией, Жаклин сделала глоток вина и склонила голову; на покрытых лишь прозрачным блеском губах блуждала довольная улыбка. – Дело замяли, сказав, что девочка под алкоголем не справилась с управлением. Но машина была не её. И на втором сиденье тоже был пострадавший, оставивший следы. И я прекрасно знаю, кто замял дело и почему. Француженке стоило поаплодировать. Она крайне неплохо покопалась и очень многое нашла. Даже слишком многое. Если учесть, сколько тогда пришлось заплатить, чтобы ситуация не всплыла, сейчас хотелось спросить, сколько же Жаклин отдала за получение этих данных. Но для нее, наверное, это того стоило. Лия каждой клеточкой ощущала свое проклятое поражение. – Откуда тебе это известно? – Не только у тебя хорошие осведомители. Делу семь лет и может тебя (и его) не посадят, но ты ведь знаешь, чем тебе грозит его огласка? И не только тебе. Не посадят. Даже если Салихов все же попытается воспользоваться связями, бабушка найдет, чем ему ответить. И не только бабушка. Сейчас ударить может даже Марк. Вот только во всем этом были вещи худшие, чем тюрьма: бабушка. Если узнает она, можно сразу идти и подавать заявление на смену гражданства. Её похоронят в Германии и не дадут ни шагу ступить из-под присмотра новоиспеченного мужа. А то и что похлеще. Бабушка вполне может отказаться от нее – как от тети Марты. Лие казалось, что она смотрит в зеркало. Зеркало, которое искажает реальность. Потому что всегда в подобных играх трон победителя занимала она сама. Сейчас её местом завладела другая: практически её отражение. И какой бы увлекательной ни была эта партия, Лия почти впервые столкнулась с таким шантажом. И с почти паническими волнами, которые вызывал кто-то кроме бабушки. И той проклятой няни. Но няня – это другое. – Что ты хочешь? – убеждая себя дышать ровно, металлическим голосом осведомилась Лия. Впрочем, она догадывалась об ответе. И Жаклин её не разочаровала. – Ничего особенного. Ты оставляешь в покое меня и Анри. Взамен я не поднимаю ту историю – хотя могла бы. Все же за попытку подставить меня я должна отомстить. Но буду великодушна, – улыбка на её губах вышла такой сладкой, что вызвала волну тошноты. – Я не трону тебя. И твоего мужчину. Очень хотелось сообщить, что Марк вообще не имел к ней отношения. И ей наплевать, что там решит Жаклин. Только проблема заключалась в том, что ей не было наплевать. Особенно сейчас. Когда любой рискованный шаг для компании становился почти самоубийственным для него. – Ваш контракт остается в силе? – Контракт? Ах, это, – Жаклин расслабленно повела плечом. – Что ж. Если ты больше никогда не попытаешься связаться с Анри, думаю, да. Лия могла сколько угодно отвергать вероятность их отношений. Не потому, что не хотела, а потому, что не могла. Но она никогда не желала ему смерти. Или чего-то, что могло произойти, если он опять сорвется. Правда крылась в том, что все семь чертовых лет Марк оставался под её кожей. – Завтра мы подпишем документы. Я хочу быть уверена, что ты меня не подставишь. Без них Лия не могла доверять никому. Ни этой француженке, ни кому-либо другому. Потому что прекрасно знала людей, подобных ей. Сама такой была. Можно хоть десять раз договориться, но никогда не поздно забрать слово назад. Найти лазейку. Причину. – Не тревожься, – усмехнулась Жаклин. – Если ты оставишь Анри, у меня не будет причин тебе вредить. Нас ничто больше не связывает. Смерив её ледяным взглядом, Лия отрывисто кивнула. – Завтра в десять здесь же. И поднялась из-за столика. Ей нужно на воздух. Туда, где нет светящихся торжеством карих глаз, раздражающего голоса с характерным акцентом и густого запаха корицы, почему-то витающего в этом ресторане. Ей нужно вдохнуть и закрыть глаза, чтобы все это провалилось в ад.***
Желания возвращаться в Мюнхен после всего произошедшего Лия в себе не нашла, поэтому пришлось брать стыковочный рейс сразу до Москвы. Потеря полутора часов во Франкфурте, в сущности, не такая уж проблема – в Германии она бы потратила больше времени. На втором рейсе Лия решила, что можно подремать: приземлиться они должны были в девять, у нее имелось почти три часа в запасе. Но сон не шел. Видимо возбужденный всеми событиями мозг, до сих пор не осознавший потерь и грядущих перспектив, отключаться не желал. Он продолжал прокручивать в сознании способы отказаться от брака с Кристофом (и со всеми немцами разом), хотя большинство из них выглядели абсурдом. И вряд ли работали правильно. Но и соглашаться на идею брата она была не готова, все еще глупо надеясь, что однажды ему повезет. Повезет забыть ту женщину, повезет найти кого-то, кто хотя бы сможет дать ему понять, что надо двигаться дальше. И вряд ли это будет подобранная бабушкой кандидатура. Решив, что раз со сном у нее никак не складывается, так хоть пусть время впустую не тратится, Лия вернула спинку своего кресла в более вертикальное положение и взяла с соседнего ноутбук. Интернет у Люфтганзы всегда работал отлично – отечественным авиакомпаниям стоило бы разнообразия ради пример взять. И вдобавок он был безлимитным. Идеальные условия для работы. Пока загружалась почта в клиенте и графическая программа, Лия автоматически открыла поисковик и скользнула взглядом по ленте новостей. Цены нефти, спортивные события и прочие вещи мозг откинул сразу же, зацепившись за более знакомые слова. «Двойное ДТП под Москвой: разбился сын ресторатора Романовского». Чтобы понять, о чем речь, пришлось вчитаться во фразу трижды. Точнее, чтобы принять её не как набор слов. И почти негнущимися пальцами выбрать ссылку, надеясь, что все не так, как она думает. В конце концов, речь могла идти о Владе. Очень даже могла. Не то чтобы Лия желала ему подобных проблем, но это бы испугало её куда меньше, потому что… Фото почти сжатой в гармошку черной Мазерати Леванте, казалось, даже кровь в венах остановило. Лия бы не спутала эту машину ни с какой другой. И слабо верилось, что Влад вдруг купил такую же модель. Их соперничество может и не осталось в прошлом, но не включало в себя копирование. Огромная фура рядом и еще какой-то внедорожник если и были отмечены на периферии сознания, то очень слабо. Глаза до рези вглядывались в нечто из металла. Хотелось ущипнуть себя и проснуться. Неужели Алина Николаевна боялась не зря?.. Лия опустила затуманившийся взгляд ниже, выхватывая из небольшой статьи какие-то обрывки. Про Пятницкое шоссе, столкновение на огромной скорости, вероятность отказа тормозов. Тяжелое состояние. И имя. Проклятое имя, до которого она все же надеялась, что это не Марк. Хотя не понимала, чем подпитывается эта пустая надежда. Защитными реакциями нервной системы? Идиотизмом её собственного сознания? Его все же сорвало. Черт знает, с чего. То ли с тех заявлений Елецкого, почувствовавшего опасность, когда продажи новой коллекции начали набирать обороты. То ли с чего-то другого. Быть может Жаклин все же не сдержала слово и расторгла контракт? Или каким-то образом его изменила? Это маловероятно, потому что договоренности просматривали отличные юристы, однако Лия не исключала такую возможность. И сейчас её трясло от непонимания ситуации. И от страха. К таким новостям она оказалась совершенно не готова. Ей казалось, она откуда-то со стороны смотрит на саму себя. На то, как холодными руками пытается вбивать поисковые запросы, чтобы узнать хоть немного больше. И в то же время – боится знать. Боится, что за проклятые сутки с момента публикации той новости появились другие: более страшные. Смотрит со стороны, как лихорадочно просматривает короткие заметки, повторяющие друг друга. Ничего нового: двойное ДТП, отказ тормозов, водитель не справился с управлением. Двое погибших – водитель другого внедорожника и женщина на пассажирском сиденье Мазерати. О ней Лия сейчас даже не думала: разум едва ли осознавал, что там был еще кто-то. Стюардесса, заметившая её вид, выразила беспокойство, но её Лия расслышала раза с четвертого. Стакан воды приняла почти бездумно и с минуту смотрела на него, не понимая, зачем он ей нужен. Половина найденной почти автоматически таблетки не особо помогла: в ушах шумела кровь, смешиваясь с хаотичным сердцебиением. Пульсация расходилась по всему телу, усиливая тремор, но конечности все равно ощущались каменными. Вызвать Алину Николаевну через интернет удалось только со второго раза, но звонок сбрасывался. Пять раз. Похоже, отключила телефон. Лия не хотела представлять, почему. Это делало мысли еще более невыносимыми. До конца полета оставалось два с половиной часа. Проклятые сто пятьдесят минут, превратившиеся в вечность. Она вроде проваливалась в вязкую дрему, вызванную анксиотилитиком, но начинала задыхаться от картин, что вырисовывались за закрытыми веками, и выныривала с хриплым полу-вздохом, полу-стоном. На её счастье, в бизнес-классе сейчас летело всего двое, не считая её саму. Один крепко спал, храпя на весь привилегированный отсек. Другая слушала музыку так, что биты долетали и до окружающих. Лия точно могла не беспокоиться, что её состоянием кто-то заинтересуется. Хотя сейчас она об этом думала в последнюю очередь. Багаж, к счастью, был только в кабине – не пришлось тратить время на ожидание. Сесть за руль, на удивление для самой себя, она смогла. Спокойно вывела родную Инфинити с паркинга Домодедово, так же спокойно выехала на трассу, но только добравшись до Каширки поняла, что не знает, куда она едет. Она просто вела автомобиль вперед, в основном потоке машин из аэропорта. Совершенно не думая. Будто очнувшись от какого-то странного наваждения, Лия голосом вызвала Сири и запросила набор номера. И, возможно, что-то свыше решило повернуться к ней не спиной, потому что Алина Николаевна наконец взяла трубку. Хотя с минуту не было понятно – осознанно ли, потому что она никак не отвечала: только слышались фоновые звуки. Когда женщина все же подала голос, Лия ощутила полную неспособность говорить. Поэтому выдавила лишь несколько тяжело давшихся слов: – Я знаю про аварию. Где он? За всхлипами и сбивчивыми словами едва удалось разобрать номер больницы. Похоже, еще не отошедшая от недавних новостей женщина этим происшествием оказалась полностью сломлена. Коротко поблагодарив её, Лия отключилась и тут же дрожащим голосом сообщила навигатору новый адрес. Домой заедет позже. То, что электронное табло показывало десять вечера, её никак не трогало. Она должна была получить хоть какую-то информацию, даже если для этого придется шантажировать весь персонал больницы. Какими путями навигатор её провел в Кунцево, Лия даже не запомнила. Как и то, сколько вообще времени ей понадобилось, чтобы туда добраться. Она не помнила, что говорила на рецепции, как объясняла причины, по которым почти в одиннадцать часов ей нужно попасть в отделение реанимации. Как (за какие деньги) её вообще туда пустили. Она с трудом пыталась не срываться на бег по пустым коридорам (отчасти потому, что отполированный мрамор выглядел слишком скользким) и чувствовала себя неуютно от громкого цокота собственных шпилек. Бахилы их ничуть не приглушали. Практически влетев в нужный холл, Лия осмотрелась в поисках озвученного ей номера палаты. И затормозила, вцепившись в сумочку, словно та могла удержать её равновесие. Сидящая на темном диванчике фигура выглядела слишком знакомой. Голова шла кругом. Настолько, что стоило сделать шаг и ноги показались ватными. Но она все равно, не сводя глаз с сидящего мужчины, отбивала шпильками по мрамору быстрый ритм. Ритм, привлекший его внимание, потому что слишком отчетливо звучал в абсолютной тишине этого крыла. Удивление на его лице меркло перед ошеломлением, которое нахлынуло на Лию, остановившуюся в паре шагов. Потому что поднявшийся на ноги Марк совсем не выглядел как человек, которого увезли на скорой. Ссадина на губе весомым поводом не казалась. А других видимых повреждений не наблюдалось: стоял он вполне себе спокойно. Чувствуя, как мир пытается куда-то уплыть, Лия медленно выдохнула, не зная, как бороться с бешеным сердцебиением и шумом в ушах. – Принцесса? – все же разорвал вязкую тишину Марк, но едва ли не полушепотом: видимо, так действовала атмосфера больницы. – Что ты здесь делаешь? Разомкнув губы, Лия осознала, что не в силах произнести ни слова. Хотя бы потому, что не знала – что ей говорить. И все еще не могла отдышаться. Шпильки казались очень неустойчивыми, по виску стекала капля пота. Пальцы, сжимающие сумочку, не разгибались. Бессмысленно хватая губами воздух, она медленно оглянулась на палату. Марк, проследивший за направлением её взгляда, нахмурился и как-то слишком ненатурально расслабился. – Ах да. Влад. Почему я не удивляюсь? Влад? Имя проскользнуло по периферии сознания, за что-то попыталось зацепиться и растворилось. С минуту Лия бездумно смотрела на табличку с каким-то трехзначным номером, потом все же заторможенно вернула внимание Марку. Смотрящему на нее то ли с пренебрежением, то ли с раздражением. Это вносило еще большую сумятицу. – Что?.. Одно единственное слово удалось выдохнуть почти на остатках сил. Дальше язык повиноваться отказался, и Лия просто стояла, не понимая, каким чудом держится на ногах. Но сделать еще пару шагов, чтобы опуститься на диванчик, тоже не могла – тело окаменело. И в то же время казалось сделанным из желе. – Ты приехала увидеть Влада, – более развернуто пояснил Марк с привычным оттенком отвращения на имени сводного брата. Не совсем понимая, при чем здесь Влад, Лия с огромным трудом качнула головой. Дыхание постепенно восстанавливалось, хотя кровь до сих пор шумела в ушах, мешая полностью различать слова и формулировать мысли четко. Зато, кажется, язык начал связываться с мозгом. – Почему Влад? – едва ли не по слогам произнесла она, делая паузы. – Твоя машина. Всмятку. Строки проклятой статьи мельтешили перед глазами вместе с фотографиями. На которых едва ли можно было что-то разобрать, но даже так они ужасали и без подробного текста. И с именем. Не оставившим ей надежды. С лица нахмурившегося Марка исчезло раздражение: его заменила задумчивость. После сменившаяся легким оттенком удивления. Кажется, и без пространных объяснений он понял, что происходит. Возможно, он бы отсыпал порцию привычного сарказма касаемо её появления здесь и очевидных признаков волнения, но, видимо, она выглядела слишком шокированной и бледной. Потому что Марк просто приблизился к ней и практически насильно усадил на диванчик. А потом куда-то ушел, сказав оставаться на месте. Правда, Лия бы даже если и захотела, не смогла бы уйти – ноги почти не чувствовались. Как и все тело. Опусти веки, она считала вдохи и выдохи, успокаивая шум в голове, пока не услышала знакомые шаги. Хотя глаза она открыла, только когда её руки коснулось что-то холодное. Как оказалось – стакан минералки. – В статье писали про тебя, – выпив почти половину, наконец смогла сформулировать хотя бы одну цельную фразу. Опустившийся рядом Марк, внимательно наблюдающий за ней, пояснил: – В машине были мои старые права. А Влад редко брал с собой документы. Он пострадал настолько, что сравнить схожесть водителя с фотографией не смогли? В них конечно было что-то общее, но не настолько же. – Как он оказался за рулем? Её понемногу отпускало, хотя дрожь продолжала гулять по телу. Но речь уже становилась связной, сознание было согласно регистрировать реальность, обморок больше не предвиделся. Вроде бы. Хотя Лия не исключала, что её накроет значительно позже, и это просто обманчивый период спокойствия. – Он заезжал, чтобы выразить свое мнение о моем уходе из «семьи». Судя по разбитой губе, сообщил его Влад очень доходчиво. Хотя сейчас это казалось абсолютной мелочью в сравнении с тем, что могло бы быть. Да и вообще – мелочью. – Это не объясняет его присутствие за рулем твоей машины. – Мы поговорили, – пожал плечами Марк. – Вроде даже мирно. Потому что он попросил машину: ему Оля позвонила, попросила срочно приехать. Они пытались снова сойтись. Ко мне он с водителем приезжал. В такси же наш принц садиться брезгует. – И отпустил водителя, хотя зашел только на пару минут? – Он собирался еще к кому-то здесь, в Сити. Дальше – только то, что в новостях. Я ничего не знаю, правда. О ненависти к сводному брату Лия знала. Но не думала, что это чувство сильно настолько, чтобы Марк подстроил ДТП. Тем более, что весной Влад уже пострадал. Значит, дело было в чем-то другом. В ком-то другом. Еще одна якобы случайность, которая должна была окончиться иначе. Страшнее. – Авария в мае, когда тебя подставили. Еще одна следом – с уже с твоей машиной. Новая вчера. Это все не похоже на совпадения. – Более чем уверен, что все связано, – глухим голосом подтвердил её опасения Марк. – Если это все один человек, вряд ли он остановится, пока не загонит тебя в могилу. – Волнуешься, принцесса? Проигнорировав эту привычную провокацию, Лия прикрыла глаза и почти шепотом созналась: – Я думала, тебя опять сорвало. После той выходки Елецкого. Она видела новости краем глаза на прошлой неделе. И все это время хотела каким-то образом узнать, что происходит, как Марк на это отреагировал. Но в первую очередь её занимали собственные проблемы. И она убеждала себя, что если бы происходило что-то серьёзное, ей бы позвонила Илзе – сестра продолжала с ним общаться. Раз она не звонила, значит все в порядке. В относительном, но тем не менее. Однако сегодня она все же допустила мысль, что Илзе что-то от нее утаила. Устала пытаться и просто решила молчать. В этот короткий момент Лия себя ненавидела. Сомкнувшиеся за спиной руки, прижавшие к чужому телу, стали для нее неожиданностью. Как и внезапное тепло, которое она оказывается еще могла ощущать. Тепло, которое хотелось впитать в себя, чтобы хоть немного отогреться. Прикрыв глаза и обещая не уничтожить себя морально за то, что сейчас ей по-настоящему спокойно в этих объятиях, Лия наконец начала понимать, что шум в ушах почти стих. – Поехали отсюда, – прозвучало полушепотом в висок. Не желая отстраняться и не открывая глаз, она уточнила: – Ты же тут чего-то ждал. – Вообще я с девяти сижу, – в голосе Марка она услышала тихую усмешку. – Не знаю, зачем. Может там просто слишком много мыслей будет. Это стоило предполагать. Пустая квартира и масса поводов попытаться докопаться до правды. Плюс еще один вопрос в общую кучу, которую не разобрать и за год. Зная Марка, он может всю ночь просуществовать на кофе. – Может тебе здесь остаться? У них наверняка найдется свободная палата. Пятый корпус предоставлял люксы уровня номеров хороших отелей и там точно не было абсолютной заполненности. Однако с учетом нелюбви Марка к больницам, пусть и высокого класса, вероятность его согласия стремилась к нулю. – Потом решу. Поехали, отвезу тебя домой. Ты едва на ногах стоишь. Как раз проветрюсь. С тихим вздохом все же отстранившись от него, Лия медленно кивнула и передала выуженные из сумочки ключи от машины. Возможно она бы сейчас даже поехала к нему: просто чтобы заставить лечь спать – эти ночные бдения никому не помогут. Но бабушка знала, что она прилетает в десятом часу. И вряд ли бы поверила, что из Домодедово до Кутузовского можно добраться только к утру.***
К счастью, почти в двенадцать бабушка уже спала и не следила за тем, во сколько возвращается домой внучка. И спасибо, что она не могла смотреть в окна, потому что те выходили на другую сторону. Лие бы пришлось долго объяснять, почему за рулем была не она, и с какой радости ей кто-то слишком знакомый (и не самый желанный гость в этом доме) заносил чемодан в подъезд. Утром столкновения с бабушкой тоже удалось избежать. Истощенный последними событиями организм решил взять свое: оба будильника оказались полностью проигнорированы (если точнее – на автомате выключены), плотно задернутые шторы мешали солнцу проникать в спальню. В итоге, проснулась Лия в первом часу, чего себе практически никогда не позволяла. Но что было еще страшнее (и непривычнее) для нее, так это полная неспособность шевелиться. Тело казалось настолько отяжелевшим, а мышцы – отсутствующими, что даже простые действия вроде спуска ног с постели и медленного передвижения в сторону ванной стали невыносимо сложными. Отчасти именно поэтому весь день Лия провела дома: с неспешным завтраком в одиночестве, самой увлажняющей из всех имеющихся маской (потому что вчерашний перелет не мог дать коже ничего хорошего) и практически марафоном фильмов старого Голливуда. В окружении подушек, пледа и литров молочного улуна. Правда, к шести часам пришлось растолкать себя – переодеться во что-то более приличное, чем халат на шелковой сорочке, наконец пообедать и вернуться к проекту. Но все так же – среди подушек и пледа. Именно в этом состоянии её и застала вернувшаяся домой в девятом часу бабушка. Единственный обитатель квартиры в последние дни, потому что родители улетели на Майорку еще четвертого июля. По сложившейся за десятки лет традиции. Потому что это была дата годовщины их знакомства и первого совместного вылета за границу. Даже странно было думать, что подобные вещи могут стать значимыми. И что можно вот так почти двадцать пять лет летать в одно и то же место. Лия бы, наверное, умерла от нехватки разнообразия еще в первую пятилетку. Хотя ей вероятно светит то же самое, только без вылетов. Потому что определенно заинтересованная в продуктивной беседе бабушка, появившаяся в её спальне, была той самой точкой невозврата. Где придется сознаваться во всем и принимать жестокую реальность. Реальность, что способна её уничтожить. Бабушка не знала, зачем Лия улетала в Мюнхен (о Люксембурге не было и слова) на четыре дня, когда вопросы с документами уже решились. Тем более, зачем так спонтанно. И бабушка очень желала получить ответы. Откладывающая в сторону закрытый ноутбук Лия совершенно не хотела их давать, однако понимала, что у нее нет выбора. И, наверное, пришло время быть хоть немного откровенной. – Я не стану герцогиней Люксембурга. Бабушка, расположившаяся в кресле, приподняла брови, но не стала ничего говорить. Как и всегда – молчаливо требовала объяснений. Требовала смелости, которой Лие не хватало. Умоляя саму себя не показывать всей глубины отчаяния, она продолжила: – Нашлась принцесса лучше. Наверное, больше похожая на Грейс. – Так быстро? – коротко осведомилась бабушка. Лия покачала головой. Рассказывать абсолютно все не хотелось. Но и умалчивать было бессмысленно. – Она была давно. Просто он молчал. Повисла тишина, липкими пальцами трогающая холодную кожу, покрывшуюся мурашками. Бабушка глядела на нее с нечитаемой эмоцией. Странно еще, что не предлагала срочно искать другого принца – может, еще какие-то в Европе остались. Или же радовалась, что Кристоф снова в числе потенциальных родственников. – Может это и к лучшему, – наконец прокомментировала она ситуацию. И ничего больше. К какому лучшему – черт знает. – Я запуталась, – на выдохе произнесла Лия, практически сжимаясь в комок на постели. Она ненавидела собственные слабости, была готова умереть, когда их видел кто-то другой, но она чертовски устала держать маску идеальной девочки перед бабушкой. Тем более что на этот раз все даже близко было не идеально. Она проиграла по всем фронтам и просто не представляла, что с этим делать. Куда ей двигаться дальше. Хотелось получить хоть какую-то передышку. Обняв руками колени и подняв голову, она устало посмотрела на бабушку, молчаливо ожидающую её дальнейших слов в стоящем неподалеку кресле. И, не зная, как лучше составить фразу, тихо произнесла: – Позволь мне хотя бы года два не думать о замужестве. Я не готова. Мне кажется, я сейчас совершу что-то непоправимое. Кристоф – совсем чужой мне. Настолько, что я не представляю даже не любви – а понимания и тепла в этом браке. Я верю, что ты желаешь мне лучшего, но это не он. Все это время, невероятным усилием заставляя голос оставаться ровным, Лия пристально наблюдала за эмоциями бабушки. И пока единственное, что её успокаивало – отсутствие в синих глазах раздражения. А это вполне могло бы быть, потому что бабушка очень не любила, когда ей пытаются перечить. Тем более вот так, в жалком подавленном состоянии. Лие казалось, что если бы не буквально выкованная в детстве воля, она бы сорвалась на мольбу. Ей до трясущихся рук не хотелось выходить замуж за Кристофа. Да и, наверное, вообще – замуж. Почему-то именно сейчас она поняла, насколько это страшно. Ей было тяжело просто долго находиться рядом с потенциальным женихом, а жить оказалось бы невыносимо. Не целовать, не ложиться в постель, а жить. Существовать друг с другом в одном пространстве постоянно, растить детей, иметь что-то большее, чем формальные диалоги и короткий пустой секс. И Лия уже совсем не была уверена, что в ближайшее время готова пытаться снова искать кого-то, кто бы ей понравился достаточно, чтобы связать с ним жизнь. Или перебирать всех сыновей бабушкиных знакомых. – Кристоф – очень достойная партия. Он хорошо к тебе относится и всегда сможет дать тебе спокойную жизнь, – задумчиво смотря на нее, заговорила бабушка; Лия давила в себе желание сообщить, что она это уже слышала несколько раз. – Но если тебе настолько некомфортно рядом с ним, пожалуй, у меня нет выбора. Воздух в легких куда-то испарился, по позвоночнику пробежала дрожь. Лия едва ли могла поверить в то, что услышала – это казалось какой-то шуткой. То есть ей не нужно еще полчаса убеждать бабушку в том, что она правда не сможет жить с этим человеком? Хотя так ли все просто?.. – Янис говорил с тобой? – упавшим голосом спросила Лия, очень надеясь на отрицательный ответ, но не зная, с чем еще связать внезапную милость. Она почти разрушила будущее Илзе из-за связи с Марком. Неужели теперь уничтожит и жизнь брата только потому, что не хочет выходить за Кристофа? Опять её проклятые желания причиняют боль близким людям. – О чем? – в вопросе бабушки было искреннее недоумение; Лия нахмурилась. – О моем браке. – А должен был? Сбитая с толку, Лия медленно качнула головой. И, решив дальше не допытываться, чтобы не потерять то, что совершенно случайно получила, выдавила из себя слабую улыбку. – Спасибо, – почти прошептала, закусывая щеку изнутри, чтобы сохранять хотя бы остатки спокойствия. – Но это не отменяет медицинский, – сообщила бабушка уже куда более твердым тоном. – Я и не думала об этом, – отозвалась Лия. – Меня приняли, в конце сентября я улетаю. Все как и планировали. Хотя ей и не хотелось умирать два года в Мюнхене. Но, быть может, ей все же удастся каким-то образом брать и выполнять проекты на протяжении этого времени? Хотя во вкусе немецких барышень она серьезно сомневалась. И в том, что сумеет с ними работать по привычному прайсу – тоже. А главное, студия целых два года будет простаивать. Есть ли вообще смысл сейчас заканчивать ремонт? Вряд ли Марк потребует помещение обратно, но простаивающие квадраты – это очень убыточно. – Чем планируешь заниматься до отлета? – поинтересовалась бабушка. Вопрос вызывал опасения. Как на него отвечать, Лия прекрасно знала: еще в школе планы на лето должны были предполагать учебу, практику и прочие прекрасно-полезные вещи. Упаси боже сказать про море, кино, мороженое и прочие очаровательно-детские развлечения. Нет, стабильно два-три раза в год она летала с мамой или обоими родителями куда-нибудь, но это все равно совмещали с полезным. Практика языка, навыков и дальше по списку. Сейчас Лию серьезно напрягала вероятность того, что бабушка может предложить ей пораньше вылететь в Мюнхен или начать изучать семейное дело под её руководством в Москве. – У меня два проекта, – осторожно сообщила Лия, несколько приукрасив: незаконченный был только один и имелись шансы, что в августе они с Алиной Николаевной займутся чем-то новым. – Я знаю, ты не лучшего мнения обо мне как о дизайнере, но мне бы хотелось довести взятые дела до конца. – Я не отрицала твоих талантов в этой области, – поправила её бабушка. – Ты ушла из дизайна потому, что в тебе нет ничего уникального. Если бы оно было, ты бы взяла грант. Даже интересно, если бы в стоматологии тоже требовалась «уникальность», а не просто отличное исполнение по отработанной схеме, куда бы тогда её бабушка попыталась пристроить? Ведь «уникальности» в медицине Лия не имела. В большей степени потому, что её это совершенно не интересовало. Отчасти – потому, что ей было противно даже представить себя рядом с чужими зубами. Она была исполнителем, отлично заучившим информацию, написанную в учебниках. Потому что если бы не заучила, бабушка бы давно её сожгла на костре. – Даже на такую «не уникальность» нашлись клиенты, – вяло повела плечами Лия. – Я не могу их бросить на половине пути. Ты сама меня этому учила. – Ответственности. Верно. Хорошо, – бабушка поднялась на ноги и, казалось, как-то на миг смягчилась. – Занимайся проектами. Она направилась к выходу из спальни, но у самой двери почему-то замешкалась, положив ладонь на темный наличник. С минуту она постояла, и Лия напряженно наблюдала за тем, как она неслышно стучит подушечками пальцев по дереву. Казалось, бабушка хочет что-то сказать. И совсем не то, что она все же произнесла, обернувшись: – Если закончишь раньше, может тебе полететь к морю на пару недель? Отдохнешь перед учебой. Слишком уж легко дались ей эти фразы. Прозвучали как-то небрежно и мимоходом. Не похоже, что именно их бабушка обдумывала. Однако за них Лия тоже была благодарна. – Я подумаю, – со слабой улыбкой отозвалась она. И рухнула в пышные подушки, когда за бабушкой закрылась дверь.